Как Юрочка от мамы уехал (часть 1 из 3)⁠⁠

Юрочка

Гром страшный. Я его боюсь. Хотелось домой, спрятаться под одеяло. Но дом уже далеко, зеленый поезд с вагонами увез меня из деревни. Я стоял под деревом, потому что идет дождь.

Меня зовут Юра или Юрочка, или тварь, как говорит мама. Она еще многими плохими словами называла меня раньше. Поэтому я собрал рюкзак и убежал от нее.

Мне то ли восемнадцать, то ли шестнадцать лет, не помню. У меня есть проблемы с головой, мы с тетей даже к врачу Михаилу Ивановичу Чугаю ездили. Она хотела, чтобы я ходил в школу для ребят с развитиями и набирался уму. Но доктор сказал, что мне сначала нужно вылечиться от приступов. И я бы поправился, но мама запретила тете меня возить в больницу.

Я скрестил пальцы на руках, потому что так совсем не страшно. Еще не страшно, если шнурки бантиком. Это моя тетя говорила: если завязал бантиком – все будет хорошо. Она меня научила. Под деревом я смотрел на свои ботинки и любовался: они хоть и грязные, но шнурки завязаны правильно.

Еще не страшно, когда выпьешь водки. Но тетя говорила, что когда выпью - становлюсь злым, и мне ее нельзя. Водку я раньше дома пил, когда мама засыпала пьяная и оставляла немного в бутылке.

Я весь промок и мне холодно. Нужно найти, где жить. Домой к себе меня никто не возьмет, потому что у меня бывают приступы. Никому я не нужен. Если бы тетя была жива, она бы подсказала мне, что делать. Надо было найти пустой дом с кроватью и печкой. Еще хорошо, чтобы там был телевизор, который можно смотреть, и никто бы не ругал за это. Я бы смотрел мультики целый день или канал про церковь.

У меня тряслись руки и стучат зубы. Надо искать себе жилье. Домов вокруг было мало, сплошные заборы. Серые, высокие, не то, что у нас в деревне. Такой забор не перелезешь. Я ходил уже долго-долго, но дождь все равно шел. Великий потоп, прямо. В одном заборе была калитка, она раскрыта настежь. За ним большое и тёмное здание, с выбитыми окнами. Это не похоже на чей-то дом, но мне нужно было войти, чтобы переждать дождь.

В здании темно и страшно. Людей не слышно. Наверное, его бросили, когда поняли, что оно не нужное. В нем много пустых комнат. Я бы мог развести костер, спички у меня есть, но, если обращаться с огнем неаккуратно, можно устроить пожар. Тогда я пропал. Мне страшно, что тут могут быть призраки. Я много чего боюсь, но все-таки я очень смелый, потому что уехал от мамы.

Лег на пол у стенки в одной из комнат,. Мне холодно, и я не знал, как согреться, и еще хотел кушать. Мама говорит, что, если нечего есть – надо помолиться, и боженька пошлет хлеб насущный. А если замерз, что делать? Не знаю. Я зажмурился сильно-сильно, чтобы поскорее уснуть, и вдруг услышал голос тети. Она говорила тихо, но я все равно разобрал:

- Юрочка, ты совсем забыл про свой рюкзак. Посмотри, что в нем. Достань зайчика, достань пирожки.

Вот же голова садовая! Я тут же встал и снял рюкзак. Он почти пустой, потому что я не умею собирать вещи в дорогу. В нем соль и спички, а еще зайчик, которого подарили мне, когда я еще был маленьким. Раньше я обнимал его перед сном, а когда  вырос - зажимаю зайчика в руке. Он весь грязный, с дырой на боку и одним ухом. Одно я оторвал, когда у меня был приступ. Но я все равно его люблю, с ним мне было  намного спокойнее.

Снял ботинки, потому что в них неприятно хлюпало, снял куртку. Рубаха почти не промокла. Достал прозрачный пакетик из рюкзака: пирожки, которые я украл на станции у одной бабушки. Это грех, но мне хотелось кушать. Они с печенью, я ее не люблю, но уже очень голодный.

Когда я откусил пирожок, в дверях комнаты появилась мама. Я видел только силуэт, но знал, что это она. Не могу от нее убежать, куда бы не ехал.

В зеленом поезде я видел ее тень между вагонами и за окном, она грозила мне кулаком и ругала, что я убежал.

Моя мама грязная, и от нее воняет. Она носила халат, в котором всегда ходила дома и даже спала. Волосы убраны под косынкой с пятнами пота, её красное лицо опухло от водки. Она чавкала, когда говорила, потому что зубов у нее совсем не осталось. Но говорила всегда громко. Я ее не люблю, и это тоже грех.

- Вы только посмотрите, где он спрятался! От меня не скроешься. Я-то тебя везде найду, тварь такая. Неблагодарный. Думаешь тут-то лучше будет, чем дома с мамой родной?

Тень приблизилась. Я бросаю в нее пирожок и закрываю глаза руками, не хочу ее видеть.

- Ты же сдохнешь тут, бестолочь, ты же ни черта не можешь, никому ты не нужен. Смотри на меня, я сказала!

Ее голос еще ближе. Я чувствую вонь от ее грязного тела. Еще запах мочи и перегара.

- Пирожок ты где взял? Украл, погань? Украл?! Сколько раз я говорила, что нельзя воровать? - она визжит, как поросенок, - надо тебя было в утробе вытравить. Не было б мне бед сейчас…

Страшно, что она сможет меня ударить. Будет бить, пока я не заплачу, и даже тогда не разжалобится. Но я смелый. Не буду плакать, пусть хоть до смерти забьет. Она кричала мне уже прямо в ухо:

- Ты урод! Ты в аду будешь гореть за то, мать не любишь! Тварь! Тварь! Ненавижу! – закричала она и схватила меня за волосы.

- Мама, я отмолю, мамочка, - я заплакал, но глаза не открыл, - грех отмолю завтра,  в церковь пойду, честно слово. Еще свечку поставлю за тебя!

- Опять украдешь? Свечки денег стоят! Болван, иди ты к черту…

Потом она замолчала.

В детстве и мама, и тетя мне рассказывали сказку про белую выпь. Начало у сказок одинаковое:

«Брата с сестрой пошли в лес за ягодами, да заблудились на болоте. Они улеглись спать на мох, и братик услышал шелест крыльев птицы. Тут же вспомнил песенку про выпь, которую знал каждый ребенок в деревне: «Если выпь сидит на ветке - берегите глазки детки».

Мальчик заметил тень где-то над головой, и закрыл глаза руками. От тихонько заплакал и позвал сестру, но та спала очень крепко. Какое-то время он лежал ни жив, ни мертв от страха, а потом услышал голос сестры, которая называла его глупеньким и утешала. Мальчик думал, что сестра его обнимет, но она лежала рядом и не шевелилась.

Мальчик решился поглядеть, улетела ли птица и раскрыл глаза: выпь стояла перед ним вся  белая, но ее клюв был красный от крови. Она клюнула его в глазик...»

У тети сказка заканчивалась так: «…Тут вскочила сестренка да как поддаст выпи ногой. Та прямо в болото улетела.

Сестренка обняла братика и сказала: «Не плачь, глупый. Неужели не знаешь, что выпь может голосами разными говорить, да детишек в болото заманивать? Мы с тобой сейчас спать ляжем да травой прикроемся, она нас не найдет. А утром морошки наберем, на ярмарке продадим, и тебе новый глазик купим и калачей».

А у мамы так: «…мальчик упал на землю и закрылся ладошками, и опять услышал голос сестренки: «Ну чего ты испугался, милый братец, посмотри на меня одним глазком». А мальчик замер и так лежал до рассвета. Когда стало светлее, он звал и толкал сестренку, но та не просыпалась. Он решил посмотреть, улетела ли белая выпь: убрал ладошки и открыл глазик, разглядел что-то белое, а потом совсем перестал видеть.

Он долго лежал и плакал, но потом услышал голос сестрицы, которая его звала где-то вдалеке. Мальчик пополз на голос, ничего не видя. Угодил прямо в болото и утонул.»

Мне тоже страшно открывать глаза. Наощупь нашел зайчика на полу и зажал в руке, стало спокойнее. Не помню, потом уснул, наверное.

Приснились дом, кухня вся в дыму, тетя, которая пекла мои любимые пышки, и ее довольное лицо. Она подала мне миску с горячими пышками, улыбаясь. На столе стояла пиала с вареньем и чай. Дома хорошо и тепло, но я боялся, что придет мама, чтобы опять кричать на меня и бить полотенцем.

“У Юры в голове не хватает мозгов”: так мама говорила и злилась из-за этого. А я не мог ничего делать и помогать: то посуду побью, то подожгу случайно сарай, то вообще убегу и не найду дорогу домой. Поэтому мама всегда ругалась. А еще кричала и била, если я делал что-то грешное.

Потом приснился Бог. Он часто мне снился. Он держал тетю за руку, а она махала. Хорошо, что не манила. Мама говорит, если покойник за собой зовет – помрешь скоро. Но мне все равно грустно. Не хотелось, чтобы она уходила.

***

Юрочка

Утром было хорошим. Солнышко светило прямо в разбитое окно. Одежда не высохла, но согрелась и уже не холодно. Я потянулся: кости болели от жесткого пола, но ничего, мне не привыкать. Комната, где я сегодня ночевал, была большой и очень грязной.

На стенах нарисованы красивые рисунки и яркие закорючки, я залюбовался.

Побродил по зданию, в нем не было людей, а этажей целых два. Чуть не заблудился на обратном пути. Я нашел туалет с дыркой для говна, но дырок было не одна, как у нас в деревне в туалетах, а несколько. Раздолье!

Можно даже с друзьями посидеть, когда они у меня появятся. Пописал в одну дырку, потому что очень хотелось. Я не описался ночью, хотя такое бывало, особенно когда страшно. Я молодец.

В этом доме много разных комнат, в одной даже не хватало куска стены и видно улицу. В нескольких комнатах на стенах были написаны плохие слова краской, их нельзя говорить даже про себя. Я умею читать по слогам.

Это был мой новый дом. Мне тут нравилось, хоть и грязно. И телевизора нет, но зато никто не выгонит. Мы будем жить здесь с зайчиком. Его мне папа подарил. Ну то есть не папа, а дядя Леша. Он жил с мамой в одной комнате, но потом ушел.

Когда он в первый раз пришел дал мне зайчика и сказал, что его зовут Гриша.

Гриша, как только появился у меня, был желтый и яркий, а теперь уже грязный. Мама выкинула Гришу, когда дядя Леша перестал к нам приходить, но я его нашел в помойке и забрал потихоньку.

- Юрочка, ты голодный, наверное? Пирожки-то твои уже мышки унесли.

- Ой, - сказал я, когда услышал голос тети, - точно. А что мне делать?

Она была как будто совсем рядом, и говорила прямо на ушко. Но ее не видно.

- Ты сходи, поищи чего-нибудь.

- Я поищу яблоки! Тут скорее всего рядом есть яблони или может вишни. Наберу в куртку и поем.

- Нету, Юрочка, и не ищи. Это город, а не деревня, все деревья за заборами. Тут еда только в магазинах. Тебе нужны деньги, попроси у добрых людей на улице.

- Как милостыню? – спросил я, но тетя не ответила.

Я надел куртку и завязал бантики на ботинках. По дороге понял, что рюкзак забыл, но взял кусок кирпича, который нашел в одной комнате. Я буду ставить крестики там, где иду и не потеряюсь. Из сказки такое знал, но там детки оставляли крошки от хлеба. Я молодец, и зря мама меня ругала идиотом.

На улице была благодать, бабье лето. Я даже расстегнул куртку. Сначала по пути встречались сплошь серые заборы, потом я вышел на какую-то улицу. На ней стояли домики, похожие на наши Иваньковские: были и большие, как у деревенского фермера и маленькие, кривые, как у нас с мамой.

Я ставил крестики на ворота, чтобы не потеряться, но не стучался. Мама говорила: «Незваный гость хуже татарина». Мне хотелось спросить у прохожих немного денег, или чтобы кто-то купил пирожок, но никого не было на улице.

Долго пришлось идти, но, наконец, я нашел людей в маленьком редком леске с красивыми тропинками.

Мама говорила, что я большой - не прокормишь. Еще и урод такой - люди шарахаются. Но в деревне меня уже все видели, и никто не боялся. Знали, что я муху не обижу. А вот люди из города сразу уходили, когда я просил денег. Никто не хотел мне помочь. Одна бабушка в коричневой куртке и платке даже сказала:

— Вот лоб здоровенный, шел бы работать вместо того, чтобы побираться.

Я очень расстроился, что она так сказала. Меня не брали на работу. У «меня руки кривые и не из того места растут», как мама говорила. В деревне я был и на уборке, и на рубке дров, но все всегда портил. Раз свиненка убил, когда убирался на ферме в загоне. Я его не заметил и вилами ткнул. Говорил, что не специально это сделал, но меня все равно выгнали.

- Не могу работать, - сказал я обиженно и пошел дальше.

- Ась? – переспросила бабушка.

- Не могу работать, говорю, у меня вот тут эта…- показал на голову, - не хватает.

- А не буйный? – спросила бабушка, подумав немного.

Я не знал, что это значит и помотал головой.

- Пойдем со мной, - сказала она, - я при храме помогаю, может батюшка наш пожалеет тебя и разрешит поесть с нами.

Ничего себе повезло! Я прямо обрадовался и пошел с ней рядом. Мне как раз нужно было в церковь, я маме вчера обещал.

- А там свечки есть? – спросил я.

- Есть, само собой, в храме-то.

- За деньги?

- Конечно. У тебя умер кто или болеет?

- Мне за маму нужно поставить.

Бабушка кивнула, а потом сказала:

- Куплю тебе свечку, мой хороший, поставишь. А умеешь?

- Да я видел по телевизору по каналу одному церковному .

Когда мы дошли до церкви, бабушка завела меня внутрь и оставила ждать. Церковь не такая большая, как показывают по телевизору, но тоже красивая. В большом помещении с иконами ходили женщины в платках и мужчины в куртках. Они крестились и молились, и я тоже стал: подошел к одной иконе и прочитал сначала Милостыню Господню, Символ веры и Богородицу.

Молитвам меня давно научила мама и заставляла читать их много раз. Но мне и самому нравилось молиться. На душе тепло от этого.

Ко мне подошла какая-то женщина и встала рядом. Я не видел ее лица, потому что на ней был платок. Она перекрестилась и опустилась на колени перед иконой, потом поклонилась и еще положила крест три раза.

Бум!

Я отвлекся от молитвы, потому что женщина сильно ударилась головой об пол.

Бум!

Бум!

Я огляделся вокруг, но никого не было. Только мы. Она опять стукнулась, и я заметил кровь на полу.

Бум!

- Тетенька, тетенька, перестаньте. Не надо так кланяться! - сказал я, напугавшись.

Бум!

Она ударилась еще сильнее. Я услышал хруст, как будто хлебной корки. Увидел, что женщина крестится пальцами в крови.

Я схватил ее за плечи и положил руку на лоб, чтобы она перестала. По руке потекла кровь из ее головы, и я почувствовал, что от нее воняет, как от мамы. Она повернула голову, и сказала:

- Как я замолю грехи перед господом, что воспитала такую тварь?

Все ее лицо красное. Из дырки на лбу сильно текло. Глаза бешеные, белые. Она закричала маминым голосом:

- Ты обещал поставить за меня свечку! Ты обещал!

Вцепилась мне в волосы, а второй рукой стала больно царапать мне лицо, стараясь угодить в глаза. У нее тощие пальцы с грязью под ногтями. Я очень испугался и заплакал.

- Мамочка, не надо! Я не виноват, я не успел!

Меня ударило током, потолок закружился надо мной, а потом стало темно, как в подполе. Привиделось, что я снова оказался там, как в тот раз.

Мама запирала меня. Однажды она велела мне убираться дома, но я не послушал и ушел в лес, потому что хотел набрать грибов. Плохо их умею находить и не  разбираюсь, где какой гриб, но я очень старался и набрал целую корзинку.

Но мама дома не похвалила меня, а, наоборот, разозлилась и велела забираться в подпол. Это такая дырка в полу, где хранят картошку, но летом он пустой. Там водятся мышки и всякие насекомые. Я залез.

- Поживешь здесь какое-то время, гуляка, если слушать не хочешь, что мать родная говорит - сказала она. Потом кинула мне корзинку, которую я набрал. Грибы рассыпались.

- Жри, добытчик, - услышал сверху.

Я услышал, как что-то заскрипело, а потом все затихло. Боюсь темноты, и тогда особенно страшно было, а еще тесно. Крышку я открыть не смог, сверху что-то большое поставили. Тяжело дышать. Мне казалось, что меня съедят мыши или крысы. Чтобы не плакать, я закусил руку. Сначала читал молитвы про себя, а потом стихи, которые с тетей учил.

Время шло, а мама меня не выпускала. «Я непослушный и плохой сын, все проблемы от Юры», - так тогда думал. Я кричал наверх и просил прощения. Когда уже прошло много времени, попробовал съесть сырой гриб, из тех, что высыпались из корзинки, очень хотел кушать и пить. На вкус он был, как вата и чуть горький.

Потом мне стало жарко.Темнота вокруг сгустилась и казалось, что из нее сейчас что-то появится. Помню, как оперся руками и ногами о стенки и почувствовал, как они двигаются и сжимаются. Удержать я не мог, сколько не старался. Они надвигались на меня: вот-вот раздавят. Я громко плакал и звал на помощь.

Когда уже совсем не было мо́чи терпеть, я увидел свет. Крышку открыла тетя: она прогнала маму и освободила меня. Помню, как кружилась надо мной дырка подпола, и все вокруг вертелось. Я задыхался.

Тогда чуть не помер: врач сказала, что я плохих грибов съел. Я решил - сам виноват: не смог найти правильные. Мама запирала еще много раз, и этого я боялся больше всего.

***

Отец Павел

Я помогал работникам на территории храма, когда ко мне прибежала Наталья Павловна и затараторила, что парень, которого она привела, потерял сознание прямо в Храме перед иконой Богоматери.

- Скорую вызывали? – уточнил я на всякий случай.

- Так нет, я сразу к вам, батюшка. Там люди волнуются.

Сняв рабочую куртку, я пошел посмотреть, что стряслось.

Молодой парень лежал перед иконами, широко раскинув руки. Я попросил отойти всех обступивших и велел принести воды.

- Батюшка, он трясся, но сейчас перестал, - раздалось из толпы.

Я поспешил успокоить прихожан:

- Ничего страшного, такое бывает. Давайте не будем пока волноваться. Попробуем привести его в чувство.

Он дышал тихо и размеренно, глаза под закрытыми веками по временам подрагивали. Они открылись, когда я брызнул на него водой, и я поразился. Ни разу в жизни я не видел таких светлых и добрых глаз.

- А почему вы без бороды? – первым делом спросил он, очнувшись.

- Ты как? Не тошнит? – задал я более важный вопрос.

Парень пощупал затылок, а потом указал на него:

- Вот тут больно.

- Меня зовут отец Павел. А тебя?

- А меня Юра, еще Юрочкой тетя называла.

- Пойдем со мной, Юра - я помог подняться и проводил парня в свою комнату в пристройке.

Когда я наполнил стакан из графина и подал ему, он с серьезным видом спросил:

- Это святая вода?

Я улыбнулся и ответил, что это самая обыкновенная вода.

Все движения и манера говорить свидетельствовали о детскости разума. Мне хотелось узнать побольше о нем и его пути. Я стал задавать вопросы. Оказалось, что Юра действительно имеет отставание в развитии и даже не может точно назвать свой возраст.

По его словам, он приехал вчера из деревни Иваньковское, где раньше жил с мамой. Мальчик убежал от нее, потому что она плохо с ним обращалась и била. Он поселился где-то недалеко от храма в своем доме.

- У тебя есть дом? – прервал я рассказ.

- Да, только он заброшенный совсем и без окон. Я его вчера нашел.

Я, кажется, понял о каком «доме» может идти речь: Юра поселился в районе бывшей промзоны, расположенной, действительно, неподалеку. В одном из корпусов завода, скорее всего. Плохой район, там еще частный сектор рядом…

Если судить по его словам, на долю парня выпало немало бед, поэтому мне хотелось ему помочь.

Для начала я проводил Юрия пообедать вместе со всеми. Парень ел кашу, заедая серым хлебом с огромным аппетитом. Тогда я и спросил его прямо:

- Хочешь жить вместе с нами при храме? Мы сейчас расширяем нашу пристройку для нуждающихся людей, и нам нужна любая помощь. А ты парень крепкий, сможешь нам посодействовать.

Он задумался, насупившись, и опустил ложку. Казалось,  его  что-то тревожит.

- Я не умею ничего, потому что немного того… слабый умом, - произнес он после паузы.

- Не страшно, - ответил я, - у нас разные люди живут. Всем нужна поддержка.

- Хорошо, - сказал он, - но не знаю… можно мне жить тут? У меня даже крестика нет.

Он показал на грудь туда, где обычно висит крест.

- Это ничего, Юра. Мы тебя покрестим, не беспокойся.

- Я всегда мечтал об этом, но мама меня не отводила в церковь.

Он улыбнулся, совсем как ребенок, а потом продолжил уплетать еду.

- Юра, а ты почему упал? Голова закружилась или плохо стало? Потерять сознание в церкви – знак предстоящего божьего испытания.

- Нет, - замотал он головой, - никакого испытания не было. Мне мама привиделась. Она страшная явилась и в гневе.

После обеда я показал ему, где он будет жить. Видно, что парня пугает неизвестность, но он готов принять это решение.

- У тебя нет вещей с собой? – спросил я, когда мы вышли на улицу.

Юра вдруг заволновался. Забормотал что-то про какого-то Гришу. А потом бросился к выходу с территории храма.

Мне пришлось догонять. Оказалось, что вещи у него были, но оставил их «дома».

- Не беспокойся, ты можешь вернуться, когда тебе будет удобно. У нас всегда открыто.

Парень опять о чем-то задумался. Было ощущение, что самая простая речь ему дается с огромным трудом. Как будто ворочались в голове тяжелые жернова, перетирая мысли и преображая их в слова.

- Можно я поставлю свечку перед уходом? Я маме обещал.

Мы вместе вернулись в храм и вручил ему свечу. Показал, куда и как ее ставить.

- Вот сюда за здравие с круглой дырочкой, а сюда за упокой…

Юра вдруг как-то сжался и поставил свечу куда было ближе, пожав плечами. Я не стал ни о чем спрашивать. Потом он ушел, сказав, что скоро вернется. Но у меня осталось нехорошее предчувствие. Не хотелось отпускать эту чистую душу в этот злобный и враждебный мир.