Интервью из СИЗО: осужденный за педофилию тренер из Асбеста рассказал о своем деле
Родные, друзья и коллеги уроженца Асбеста Владислава Коршунова пытаются добиться пересмотра решения суда, по которому 54-летнего заслуженного детского тренера по легкой атлетике признали педофилом и посадили на 12 лет. Его арестовали 16 июня 2019 года в подмосковном городе Щелково, куда мужчина переехал год назад. С тех пор он находится за решеткой. Нам удалось через адвоката передать вопросы для Владислава. Публикуем его ответы.
— Расскажите, как с вами обращались в СИЗО и обращаются сейчас. Почему не отпускали под домашний арест? Как ваше самочувствие?
— Обращаются нормально, как со всеми арестантами, жалоб как таковых нет. Не понимаю, почему не отпускали под домашний арест. Я не преступник, скрываться не собираюсь. Мне важно, чтобы поскорее разобрались, узнали правду и отпустили меня, потому что я невиновен.
На заседании о продлении меры пресечения Ольга (мама девочки, обвинившей Владислава в действиях сексуального характера. — Прим. ред.) просила отпустить меня под домашний арест. Но следователь писал, что я совершал насильственные действия неоднократно — специально такие грозные формулировки, чтобы меня под стражей держать. Хотя изначально огласили мне только один эпизод.
Я только через три с половиной месяца узнал о том, что, оказывается, еще были эпизоды, о которых нам не сообщали (девочка рассказала, что Владислав три раза целовал ее на тренировках — 4, 6 и 8 июня. — Прим. ред.). Следователь не говорил, меня и свидетелей защиты не допрашивал. Никак их не проверяли. А когда я начал вместе с адвокатом писать ходатайства и просить его допросить всех этих свидетелей, он игнорировал наши просьбы и продолжал так же писать, что все доказано. Эти эпизоды вроде как есть в деле, но по ним вообще никаких следственных действий не проводилось.
Самочувствие очень плохое. В камере народу много, стараемся выживать и ждем правосудия. Они ошибку допустили, уперлись и прут сейчас до конца.
— Непонятно. Столько лет занимался тренерской деятельностью. Десять лет в Асбесте и год здесь. И вдруг такая ситуация. В Асбесте никто не понимает, как так может быть. Понимают только те дети, которые с нами занимались, и их родители. То есть те, кто знает эту «потерпевшую». Они жалобу написали. Потому что она [потерпевшая девочка] такой человек — у нее сложный характер и раннее развитие. Я об этом заявил еще на первых допросах и сразу сказал, кого можно вызвать, чтобы подтвердить это. Но никого не вызвали, вместо этого они мне написали в экспертизе, что у меня извращенное толкование детского поведения.
Мама еще в самом начале, когда дочка ей соврала, сказала ей: ты больше заниматься в этой секции не будешь! Дочка заныла: «Как не буду? Все будут заниматься, а я нет? Там же так весело — все играют, смеются, Владислав Владимирович ведет тренировки так интересно». У мамы тогда, видимо, наплыв эмоций какой-то произошел. Эти слова стали толчком для нее: «Да? Значит, он никого не будет тренировать». Взяла ее за руку и побежала в полицию. Надо было ей просто позвонить, выяснить, как и что случилось, я бы приехал и все объяснил, не по телефону, прямо приехал бы.
По всем эпизодам я неоднократно просил следователя поговорить со свидетелями, которые докажут мою невиновность, скажут, что меня просто не было в это время. Они пишут: нет, ты был. Меня привезли на следственный эксперимент, и никто там не засекал время, не проверял. И получается, что в один из дней я совершаю насильственные действия на глазах у 25 воспитанниц секции художественной гимнастики, которые в это время занимались в зале. В другой день я вообще, как клонированный, по версии следствия, одновременно и в комнате для инвентаря с девочкой нахожусь, и в электричке еду, потому что я тогда ключи отдал и убежал сразу. В других показаниях девочка пишет, что я стоял за ней голый. При этом она не видела, как я раздевался, а просто предположила. Они [следователь и судья] даже на это не смотрят.
Все это я рассказал бывшему следователю Фирсанову, которого потом посадили за взятку. А другой следователь взялся — и точно так же не хочет узнать правду. Просто повторяет эту клевету.
— Какие бы вы выделили основные доказательства вашей невиновности?
— Во-первых, экспертизы. Никаких покраснений и повреждений нет. В этот же вечер взяли соскобы и смывы, как положено. Молекулярно-генетическая экспертиза — никаких моих отпечатков нет. Ни спермы, ни крови, ни пота не выявлено. Ничего нет, никаких биологических следов. Психологическая экспертиза показала, что к педофилии никаких склонностей нет. Я нормальный адекватный мужчина, меня не тянет к малолетним. На это тоже они не смотрят. Зачем вообще нужны все эти эксперты тогда? (Мы писали в прошлом материале, что специалисты не смогли найти у Владислава склонности к педофилии, но при этом написали в экспертизе, якобы у него наблюдаются элементы парафильного поведения из-за того, что он улыбался, когда рассказывал о детях. — Прим. ред.).
В то же время девочку нормально не обследовали. Все дети и учителя говорят, что Мария (имя изменено. — Прим. ред.) постоянно врет — психологи пишут в заключении, что склонности к фантазированию нет, не проведя ни одного исследования. Независимый эксперт потом в пух и прах разнес их экспертизу. Ее слова о том, то что я якобы сзади поднимал ее за попу и терся об нее, никто не проверял. Возможно ли это вообще физически? Ни очных ставок, ни следственных экспериментов. Даже элементарно того, сколько это все времени займет.
Мы писали ходатайства о проверке доказательств — получаем отказ. Они говорят, не будут проверять, все и так доказано. Это что за правосудие? Так можно любого взять и сказать: вы домогаетесь, и посадить. Не нужны никакие экспертизы даже. Это какой-то дурдом получается.
Я говорил — в это время [когда вменяется эпизод] я уже был в электричке. Есть охрана школы, есть видеонаблюдение. Они не стали это проверять. Ты был там — и все. Опираются на ее слова, а допросить ее повторно отказываются. Мама написала в первый же день ходатайство, чтобы ее дочку не допрашивали с видеосъемкой. А следователю надо провести какие-то следственные действия для себя против меня, он ее дергает в любой момент, и она ездит. Смеется на фотографиях со следственного эксперимента. Для нее это игра. А стороне защиты ее нельзя допрашивать.
— Как можете охарактеризовать маму потерпевшей и ее саму?
— Обычная мама, никогда ко мне претензий никаких не предъявляла. Спрашивала, интересовалась поведением своей дочери после каждой тренировки. На первом суде говорила, что не хотела писать заявление. После приговора просила, чтобы меня помиловали. А через 18 дней, в последний день для подачи апелляции, уже написала под диктовку следователя, что согласна с приговором.
Девочка была хулиганистая, постоянно вину на других перекладывала. Говорила: «Это не я, это другие все делают». Лгала. Очень непослушная девочка, и я ее старался исправить в лучшую сторону, постепенно это уже удавалось.
[Мы нашли характеристику потерпевшей девятилетней Марии, имеющуюся в материалах дела, данную педагогом]
-Было ли у вас ощущение, что следователь или судья были предвзяты по отношению к вам? И если да, то в чем это проявлялось?
-С самого начала следователь Фирсанов не стал выяснять, что и как с обстоятельствами дела, а начал меня обвинять во всем. Я просил его допросить всех свидетелей, видевших, что я невиновен. Он этого не делал, просто игнорировал все мои просьбы и ходатайства. Показания с камер, которые могли подтвердить, что я в этот момент уже домой ехал в электричке, они просто не сняли — что первый следователь, Фирсанов, что второй следователь, Хасанов. Проверить показания, на которых строится все обвинение, и провести очную ставку или следственный эксперимент нам тоже не разрешили. Судья Карпиченко тоже выбрал обвинительную позицию, не пускал на суд свидетелей защиты, говорил: если это не свидетели обвинения, то все, нельзя. «Вытягивал» и защищал следователя, игнорировал все мои вопросы, которые касались неправильного ведения следствия. Отказал в независимой экспертизе. С самого начала куча нарушений.
Следователь щелковского отдела Дмитрий Фирсанов в октябре 2019 года был арестован за взятку в 2 миллиона рублей, полученную от наркодилеров, после чего дело Владислава продолжил следователь Хасанов. — Прим. ред.)
— Кто вас поддерживал все это время?
— Из родных с самого начала меня поддерживала бывшая супруга Юлия и дочка. Для друзей уголовное дело и приговор были шоком. Естественно, помогал адвокат Тигран Мартыненко. Коллеги и друзья писали письмо в поддержку. После того как дело предали огласке, мне сказали, что уже директор ДЮСШ Щелково хочет связаться с Федерацией легкой атлетики.
-Как вы считаете, ваш приговор — это несчастливое стечение обстоятельств или системная проблема?
— Я сижу уже год и четыре месяца. Многих людей, особенно по этим статьям, засуживают просто без всяких доказательств.
Получается, что доказательства не обязательны для следственных органов. Не знаю, почему такая проблема и с чем это связано, в этом надо разбираться. Суды закрытые. Какой-нибудь маньяк совершил на самом деле то, в чем его обвиняют, — ему дают срок. Другой ничего не сделал, ничего не доказано, а ему дают точно такой же срок. Надо разбираться с этой системой, она неправильная.
— Верите ли вы в оправдательный приговор?
— В оправдательный приговор я верил с самого начала и верю, потому что я никаких противоправных действий по отношению к якобы потерпевшей не совершал никогда и не собираюсь совершать. Я тренер, это моя профессиональная обязанность — беречь детей, а не причинять им боль. Надеюсь, что суд выяснит все обстоятельства по моему делу и вынесет оправдательный приговор.
— Если вас оправдают, будете ли дальше продолжать работать с детьми?
— Даже сейчас в приговоре, который мне вынесли, не написано, что я не имею права работать с детьми.
- Поступали ли вам предложения закрыть дело за определенную сумму?
— Я предполагаю, что следователь думал, что сможет это все урегулировать за определенную сумму. Что он схему какую-то придумал и хотел с меня взять деньги, потому что статья особо тяжкая, и потихоньку он уже подкрадывался с этой стороны. Но не успел — его самого потом посадили за взятку. Напрямую предложений от Ольги [матери потерпевшей] не было.
— На ваш взгляд, в Советском Союзе тренеры были лучше защищены, чем сейчас? Что изменилось?
— Я занимался с первого класса, еще во времена СССР. Все действия, которые сейчас предусматриваются статьей 132, раньше входили в работу тренера: помочь, подстраховать ребенка при выполнении упражнения, чтобы он не получил травму. Мы об этом беспокоились, мы были для детей как вторые родители. А сейчас время такое, что тут дотронулся — все, уже статья.
Для меня быть тренером — призвание. Но сейчас другие коллеги постоянно слышат о том, что вот там такое случилось с тренером, тут — такое. Естественно, они понимают, что не защищены, и уже будут заниматься чем-то другим или более формально подходить к обязанностям.
Ребенок будет лететь, падать, его поймает прохожий, поднимет. Мама ребенка увидит это и обвинит. Раньше все-таки было по-другому, не было таких плохих дум.
— Если бы у вас была возможность обратиться к девочке и ее маме, написавшей на вас заявление, что бы вы им сказали?
— У меня на них злости никакой нет, я прекрасно понимаю маму. Многие родители бы так поступили, наверное. Можно было бы, общаясь со следователем, пригласить ее и на месте все выяснить, это три секунды. Раз, выяснили — и все. Я ничего против них не имею.
Что бы сказал? Что все-таки дети разные, кто-то раньше растет, больше информирован, поэтому какие претензии? Претензий никаких. Пусть так же ходит, занимается. Как писала и классный руководитель, она остается такая же веселая, озорная, общительная. Ничего ведь не было, поэтому она себя так и ведет хорошо и не замкнуто. Мне извиняться не за что, тут получилось все спонтанно со стороны мамы. Надо было позвонить и выяснить на месте.
— Если апелляция оставит приговор без изменения, продолжите ли вы борьбу?
— Да, конечно. Я буду идти до самого верха. Невиновного человека обвинили только со слов, это надо выяснять! Есть характеристики, показания коллег, грамоты из управления образования и думы, отзывы детей и их родителей, что тренер хороший, что заботится, беспокоится о здоровье детей. Все говорит о том, что даже никаких предпосылок у меня не было за одиннадцать лет работы. Здесь за один год, что у меня занималась якобы потерпевшая, никаких никогда не было жалоб со стороны родителей и детей, одни только хорошие отзывы. Естественно, я буду бороться! Суд уже должен, в конце концов, понять, что человек-то перед ним невиновный. А странные действия следователей — уже другая тема. Я уже на них написал заявление о возбуждении уголовного дела, пусть разбираются их коллеги.
