Иллюзион. Глава двенадцатая. Высоко-высоко, у самого неба⁠⁠

Это твой город – за пижоном пижон:

Прочь с дороги, из сердца вон!

Это твой город – изловчись или сгинь,

Вокруг глаз закрытых – площадей круги.

Позовут миражи –

Побежишь и обманешься…

Жизнь придет и уйдет –

Ты останешься.

«Пикник»

Я звоню Венедикту, и он отвечает почти сразу.

Так, словно ждал этого звонка.

А по улице идут машины, и пешеходы тоже торопятся по своим делам. Но для меня уже не осталось в этом мире ничего, кроме голоса в телефоне.

Как же унять истерический лепет сердца, истерический лепет сердца моего…

– Здравствуй, Рита, – говорит человек, от которого я сбежала когда-то. – Ты хочешь мне что-то сказать?

Я слышу иронию в этом голосе. Но мне все равно. Как будто огромная тяжесть свалилась с плеч. Сдвинули могильную плиту с моей груди. Я давно должна была это сделать. Всего лишь позвонить по телефону…

Но нужно было довести до крайности, чтобы я все же решилась.

– Да, хочу. Нам нужно увидеться.

– Зачем?

– Я хочу поговорить… Мне очень плохо.

– Хорошо, – он не колебается ни секунды. И я знала, что это будет так, он ведь говорил мне, что я всегда могу на него рассчитывать. Что стоит мне только попросить – и он сделает для меня все, что будет в его силах.

Но я не хотела просить. Потому что я ненавидела его, а вернее, мы ненавидели друг друга. И обещание помощи и поддержки было только способом сказать «прости» и избежать ответственности и дальнейшего выяснения отношений. Да, он готов был помочь мне, но лишь как человеку, с которым долго был вместе… А мне нужно было другое.

Но того, что было мне нужно, между нами давно уже не было.

И все же мне не к кому больше было обратиться. Моя адресная книга была чиста.

Да и хотела ли я обращаться к кому-то еще? Я уже и сама не знала.

– Где мы можем встретиться? И когда?

– Давай на смотровой башне. Где ты сейчас? Тебе далеко добираться?

– Я у редакции… Вернее, там, где она должна была бы быть… Ладно, потом. Я дойду за полчаса. Может быть, быстрее.

– Договорились. Я буду ждать тебя у ворот Крепости.

– Жди. Я скоро приду.

Я стараюсь, чтобы в моем голосе не звучала мольба. Чтобы это выглядело так, как будто я просто договариваюсь о встрече с давним знакомым. Удается ли мне это или нет?..

Не знаю. Боюсь, мое актерское дарование не столь велико.

Венедикт слишком хорошо меня знал, чтобы не читать как открытую книгу.

С ним я чувствовала себя голой. Абсолютно беззащитной. С другой стороны, с ним не нужно было притворяться.

В городе только одна смотровая башня. Я была там когда-то давно, вскоре после переезда. Почему Венедикт решил назначить встречу именно в этом месте? Кто ж его знает…

Это неважно. Главное, что мы увидимся.

И я возвращаюсь к Крепости. Пешком перехожу мост. Река катит свои воды медленно и плавно. Я боюсь высоты и стараюсь не смотреть вниз. Это та фобия, которая не лечится. С другой стороны, если не работаешь на стройке, она не очень мешает жить.

С моста открывается прекрасный вид на Крепость, но сейчас мне не до любования городскими пейзажами. Тем более что в этом нет ничего для меня нового.

Перейдя мост, я сворачиваю налево. Вот наконец и крепостные ворота.

Он уже ждет меня там. Я почему-то так и думала, что так будет. Он всегда приходил первым.

И нисколько не изменился. Я всматриваюсь в это тонкое, гордое лицо, такое знакомое, такое родное. И сердце мое колотится все сильнее… И в то же время чувствую, как охватывает меня чувство облегчения и надежды.

На свете еще есть что-то незыблемое. Венедикт. Он будет рядом, когда он нужен.

И я тоже буду рядом, если еще буду нужна… когда-нибудь…

– Ты кажешься усталой, – говорит он.

Я болезненно улыбаюсь.

– Не только кажусь.

– Пойдем.

Он подает мне руку, и я принимаю ее с благодарностью. Этот простой жест успокаивает меня, действует как наркотик.

Молча мы идем к смотровой башне. Молча поднимаемся по высоким каменным ступеням винтовой лестницы. И вот уже у наших ног весь город, сказочный, древний.

И светит неяркое осеннее солнце, и почти нет ветра. И так хорошо.

– Ну, рассказывай.

– А ты не знаешь?

– Нет. Говори.

И я рассказываю. Сначала запинаясь и еле подбирая слова, а потом все быстрее и свободнее. Про Верку, «Лиль» и грибочки. Про поездку в Бельский и исчезнувших пациентов. Скороговоркой зачем-то упоминаю Павла. И Майю. И пешеходный мостик. И памятник первым вождям…

И наконец снова – «Лиль», Гоголя, редакцию.

И пустую адресную книгу.

– Это уже не мой город, – с отчаянием говорю я. – Как будто и не было этих двух лет. И работы моей не было. И Верки. И ничего.

– А был ли он когда-то твоим…

– Был! Венедикт, не играй словами. Не говори, что мне все только приснилось. Я прекрасно помню, что со мной было последние два года. Я не сошла с ума. Это мир свихнулся.

– Такое бывает…

– Не бывает этого. Не бывает! Я приехала сюда, чтобы тебя забыть…

– Получилось?

Я в ярости смотрю на него.

– Не смейся надо мной. Да, мне казалось, у меня получилось. Что происходит, Венедикт? Почему мой город рассыпается на части?

– Рассыпается? Что ты говоришь… Разве это рассыпается… Рассыпается – это вот так…

И я смотрю вниз и вижу, как проваливаются под землю жилые кварталы. И река меняет свое русло, сворачивается в кольцо, встает на дыбы. Свистит ветер, и доносятся крики людей и лай собак. И Крепость, да, сама Крепость разваливается на части, на белые известняковые камни, из которых сложены ее стены. Целой остается только башня, смотровая башня, на которой мы стоим. О, никогда еще не открывался с нее вид на такое зрелище…

– Венедикт! – кричу я. – Прекрати, Венедикт! Что ты делаешь!..

– Это не я. Это ты. Вернее, мы вместе делаем это…

И я плачу, плачу. Ведь мне так жалко мой город, мой прекрасный город. Город моих иллюзий. Город моих сладких надежд.

– Я ничего не делаю. Это все ты… Ты, как всегда ты… Ты все портишь… Ты хочешь отнять у меня то, что мне дорого… Ты всегда так поступал…

– Нет, Рита, нет. Не нужны мне твои игрушки. Ты сама в них больше не нуждаешься.

И я колочу руками по его груди, вне себя от горя и гнева. О, как же я его ненавижу. Как же я не хочу признавать его правоту.

– Ты не думала, почему этот город так похож на город твоего детства? Ты сама слепила его, силой своей фантазии и мечты… Я лишь помог ему осуществиться. Да, помог, вложил свою заботу о тебе, обещание беречь, несмотря ни на что. И пусть ты тосковала в этом городе, но, признай, ты была счастлива в нем. Ты наконец нашла здесь работу по специальности. Завела подруг, которые будут спокойно терпеть твои капризы. И мальчиков, которые будут во всем тебе потакать.

– Да-да… Но я ведь могла и раньше все это получить… Могла, не спорь…

– Там, в настоящей жизни, все было гораздо сложнее. Грубее и непригляднее. Там вовсе не было все так… идеально…

– Здесь тоже…

– Но ведь здесь было лучше, правда?

– Было… А ты его уничтожил… Город моих грез. Город моих иллюзий… Да, иллюзий. Но черт тебя дери, я вовсе не собиралась с ними расставаться!

– Нет. Не я. Вернее, не я один. Ты сама уничтожила, – голос Венедикта становится холодным и резким. – Сама, когда впустила мысль обо мне. Сама, когда захотела вернуться.

– Я не хотела…

– Хотела! Иначе я никогда бы не смог сюда попасть. Ты сама дала мне ключи.

– А ты… ты хотел этого?..

– Да, Рита, хотел. Разве иначе я пришел бы? Я соскучился по тебе.

Мои слезы сохнут на ветру. Мне так тяжело слушать эти признания. Так тяжело, хотя ведь глубоко внутри себя, внутри своего сердца я все это знала.

И больница… Бельская психиатрическая больница… Мне ведь уже приходилось бывать в подобном месте… И не в качестве корреспондента… А женщина, похожая на Елену… Кажется, она была моей соседкой по палате… А Галина Николаевна… не она ли была моим лечащим врачом?

– Нужно выбираться, – говорит Венедикт. – Пора.

Я мотаю головой.

– Нет, нет. Не хочу.

Возлюбленный мой, ты создал этот город для меня, чтобы я была в нем счастлива. Напрасно, напрасно, я несчастна, несчастна так же, как и там, откуда уехала…

Болезненно наше влечение, наша страсть, нас тянет друг к другу, но мы не можем быть вместе.

Не будем же в сотый раз играть эту комедию, возлюбленный мой. Оставим же все это, оставим, чтобы в спокойствии продолжить свой путь – различные отныне дороги.

И я пытаюсь объяснить это, но Венедикт качает головой.

– Надо, Рита. Пора.

И я вижу тревогу в его глазах, и чувствую, что он прав.

Нам опасно здесь находиться.

Мир этот, созданный силой моей фантазии и мечты, нестабилен. Его разрушила моя тоска по тому единственному, кого я действительно любила. Отношения с кем не были пошлой игрой, с кем все было по-настоящему и всерьез.

Тем, кто знал и принимал меня такой, какая я есть, со всем эгоизмом, истериками и перепадами.

Не нужно было его вспоминать. Элеонора не напрасно меня предупреждала. Но поздно. Уже слишком поздно.

И я протягиваю Венедикту руки, и говорю:

– Пойдем.

И мы уходим. Бежим по лестнице, оставшейся целой, перебираемся через белые глыбы разрушенной крепости. Идем по местам, где были проложены улицы и скверы, и площади, и парки, и где теперь только ветер играет с листвой. Мы уходим из города моих снов, города моих иллюзий, города моей болезни.

Чтобы попробовать – снова.

КОНЕЦ