Гнойное болото из метамфетаминой задницы⁠⁠

Перевод комментария из поста «Врачи и медсестры, какой у вас был самый жуткий, отвратительный или страшный опыт в медицине?» из сабреддита «AskReddit»

За наводку спасибо VspiskaKot

Медсестра операционной. Долго рассказывать...

Однажды я дежурила ночью и проснулась в два часа по вызову в общую хирургию. Вызов был довольно расплывчатым, но в то время я жила в городе, где было много молодых военных и заядлых метамфетаминщиков, поэтому экстренные вызовы поздно ночью были обычным делом.

Приехав в больницу, я узнала некоторые подробности: «Периректальный абсцесс». Для непосвященных - это означает, что где-то в непосредственной близости от ануса карман с гноем, который нужно дренировать. Не стоит и говорить, что вся наша команда была не в восторге.

Я отправилась в отделение неотложной помощи, чтобы перевезти пациента, и единственное, что сказала тамошняя медсестра, передавая мне карту, было: «Повеселитесь с этим». Среди медицинских работников подобные неопределенные высказывания - плохой знак.

Моей пациенткой оказалась 314-фунтовая (~142 кг) коренная американка, которая едва поместилась на носилки, на которых я ее перевозила. Она судорожно перекатывалась с боку на бок, стонала от боли, дергала себя за одежду и бормотала «Аве Мария». Через несколько минут расспросов мне с трудом удалось вытянуть из нее имя, поэтому, подтвердив ее личность и диагноз, с которым нам предстояло работать, я решила, что лучше просто отвезти ее к анестезиологу, чтобы мы могли вырубить ее и начать этот цирк.

Она продолжала разыгрывать спектакль всю десятиминутную поездку в операционную и чуть не упала с хирургического стола, когда мы пытались ввести ее в наркоз. Мы часто сталкиваемся с подобными пациентами - хроническими наркоманами, плохо переносящими боль и употребившими столько наркотиков, что даже повышенные дозы обезболивающих препаратов не действуют из-за высокой толерантности.

Надо сказать, что сегодняшняя хирургическая бригада не была совсем «неоперенной». Я уже несколько лет работаю в здравоохранении, в основном в психиатрических и медицинских учреждениях. Я видела, как 88-летний мужчина вырывал из своего пениса катетер диаметром 1 см с криком «Ты никогда не заставишь меня говорить!». На меня нападал ВИЧ-инфицированный неонацист. Я видела всякое дерьмо. Другая медсестра работала в операционной в качестве специалиста по травматологии более десяти лет; анестезиолог проходил ординатуру в травматологическом центре первого уровня, или, как мы их называем, «Клубе ножей и пистолетов». Хирург бывший военный и в среднем произносил около восьми слов и два раза менял выражения лица за неделю. Никто из нас не ожидал того, что произойдет дальше.

Мы отправили женщину в сон, посадили ее в стремена, и я начала промывать область прямой кишки. Она была красной и воспаленной, немного гноя просачивалось, но все было вполне стандартно. В ее карте было указано, что она вводила наркотики внутривенно через промежность, так что это, очевидно, была инфекция от грязных игл или плохих наркотиков. Но в целом это не выглядело так, чтобы ее постоянные крики «О Господи, убей меня» были оправданы.

Хирург подходит со скальпелем, вводит только кончик, и в тот же момент у пациентки происходит мышечная судорога в диафрагме, и вот тут-то и начинается ад.

Мы не знали, что инфекция проникла почти на фут в брюшную полость, образовав обширную пещеру, полную гноя, гнилых тканей и фекалий, которые просочились за пределы толстой кишки. Эта позабытая богом смесь вылетала из маленького разреза, словно мы воспроизводили сцену похорон из фильма «Мафия!».

П/п: Сцена на Ютубе. Сцена с каруселями из фильма «Трудный ребенок 2» тоже подходит.

Мы все надели непромокаемые халаты, маски, перчатки, шапочки - все это было так же полезно, как резиновые сапоги против пожарного шланга. Стол находился в центре комнаты, в семи футах от ближайшей стены, но к тому времени, когда мы закончили, я все еще находила кусочки гнилой плоти, приклеевшиеся к задней стене. Хирург продолжал продвигать скальпель, а поток все не прекращался. Пациентка билась в судорогах на аппарате искусственной вентиляции легких (что не редкость в хирургии), и с каждым сокращением мышц она выбрасывала на пол все больше серо-коричневой жидкости, пока через несколько минут она не начала просачиваться в обувь другой медсестры.

Я стояла почти в двенадцати футах от него, с отвисшей челюстью под хирургической маской, наблюдая, как вторая медсестра тяжело дышит, а хирург стоит на цыпочках, чтобы эта гадость еще больше не пропитала его носки. Они были первыми, до кого добрался запах.

«О Боже, меня только что вырвало в маску!» Вторая медсестра не выдержала, она сорвала маску и выбежала из палаты, ее плечи все еще вздымались. И тут до меня дошло, я все еще стояла с широко открытым ртом, не в силах поверить, какой объем жидкости содержится в теле этой женщины. Это было похоже на огромный кусок отчаяния и апатии, которыми была пропитана жизнь этой женщины. Я не могла дышать, мои легкие просто отказывались втягивать эту дрянь.

Следующим сдался анестезиолог, бывший игрок NCAA D1, его фигура ростом под 190 см тряслась, когда он открыл дверь в операционную, пытаясь впустить побольше воздуха. Я увидела вторую медсестру, которую все еще тошнило в раковину за дверью. Еще один фонтан гноя разбрызгался по лицу хирурга. В голове постоянно крутилась фраза из ролика на YouTube «Дэвид у стоматолога» - «Неужели это реальность?».

Во всех операционных, во всем мире, независимо от того, государственные они или частные, светские или религиозные, большие или маленькие, есть одна и та же вещь: бутылка мятного концентрата. Все в отделе знают, где он находится, все знают, для чего он нужен, и все молятся своим богам, чтобы он никогда не пригодился. В такие моменты мы натираем им внутреннюю поверхность масок, чтобы удержать внешние запахи достаточно долго, чтобы закончить процедуру и принять душ.

Я бросилась к центральному складу, рывком открыла ящик, где хранился пузырек с амброзией, и меня встретила... чертова пустая коробка. Флакон был опустошен и не заменен. Где-то существовал безбожный ублюдок, который использовал последнее мятное масло и не заменил ни одной его капли. И по сей день, если я узнаю, кто это был, я убью его голыми руками, но не раньше, чем засуну его голову в толстую кишку каждого метамфетаминщика, которого найду, просто чтобы мы были в расчете.

Я бросилась обратно в комнату с лучшим, что я смогла найти, - пузырьком «Мастизола», это клейкая мазь, которую мы иногда используем для наложения повязок. Она не так хороша, как перечная мята, но, учитывая, что более трети пола теперь покрывало то, что легко можно было принять за коровьего последа и кленового сиропа, вариантов у нас не оставалось.

Я начала втирать как можно больше мастизола в маску, радуясь тому, что чувствую хоть какой-то запах, кроме того склизкого отродья демона, которое мы только что вырезали из этой женщины. Анестезиолог взял пузырек и обмакнул в него переднюю часть маски, чтобы подольше постоять рядом с аппаратами и убедиться, что женщина не умрет на столе. Только позже мы поняли, что от такого вдыхания мастизола можно получить легкий кайф, но, оглядываясь назад, можно сказать, что именно это нас и выручило.

К этому времени запах проник за пределы нашей операционной и по сорокафутовому коридору дошел до стойки регистрации, где все еще сидела другая медсестра, с налитыми кровью и водянистыми глазами, отчаянно сжимая живот. Наша палата напоминала подземную реку из фильма «Охотники за привидениями-2», только грязную. Ох, какую грязную.

Я вернулась в операционную, не желая оставлять хирурга одного на случай, если ему понадобится помощь. Это было похоже на одно из тех чрезмерно художественных изображений зомби-апокалипсиса на фан-форумах. Вот этот парень, в синем хирургическом халате, стоит почти по щиколотку в комках мертвой ткани, фекалиях и нескольких литрах сиропообразной инфекции. Он проводит операцию в болотах Дагобы, только болота вышли из задницы этой женщины, и там не было Йоды.

Мы с ним не произнесли ни слова в течение следующих десяти минут, когда он выскабливал внутреннюю часть абсцесса, пока не удалил всю мертвую ткань. Передняя часть его халата представляла собой жуткую смесь коричневого и красного, его глаза щурились от едких испарений, исходящих прямо перед ним. Я как можно быстрее оформила необходимые документы, помогла ему набить марлей освободившееся отверстие, заклеила ягодицы женщины скотчем, чтобы повязка держалась как можно дольше, разбудила ее и сразу же отправила в отделение восстановительной терапии.

До этого я только слышала об «алкогольном душе». Оказалось, что 70%-ный изопропиловый спирт - это единственное средство, которое может хоть как-то перебить подобный аромат, когда он впитается в кожу. Чтобы добиться чистоты, нужно четыре или пять бутылок, но оно того стоит. Пожалуй, это единственный сценарий, при котором я могу искренне одобрить употребление небольшого количества спирта.

Выходя из раздевалки, мы с хирургом посмотрели друг на друга, и он произнес единственную негативную фразу, которую я слышала от него за два с половиной года совместной работы:

«Это было плохо».

На следующее утро во всем отделении (довольно большой этаж больницы) все еще витал запах. Как мне потом рассказали уборщицы, им потребовался почти час, чтобы убрать всю жидкость и остатки мусора. Сама операционная была закрыта на карантин еще на два дня, чтобы запах окончательно выветрился.

Я смеюсь, когда слышу, как новобранцы в здравоохранении рассказывают о самом страшном, что они видели. Ни хрена ты не видел, сопляк.