Братья Ют - Эхо тишины⁠⁠

Часть 1. Глава 10

Автобусная остановка совсем недалеко. Я, конечно, устала, но ехать в битком набитом транспорте всё равно не хочется. Однако выбора не остаётся. После той аварии машина восстановлению не подлежала, и её пришлось сдать на металлолом. А с зарплатой продавца обуви, да ещё не в самом проходном магазине, купить новую попросту невозможно.

Наш автобус приходит почти сразу. Теперь каким-то образом мне надо попасть внутрь. Отец так неуклюже пытается справиться сам, что какой-то парень не выдерживает. Он берёт коляску с одной стороны, отец с другой, и только тогда, вместе, у них получается затащить меня на заднюю площадку. Мне кажется, что некоторые пассажиры недовольно косятся на нас из-за задержки.

Поездка обещает быть мегаувлекательной. К счастью, ехать нам не так долго, как я добиралась на своих двух...четырёх колёсах. Вдобавок, через пять остановок происходит чудо. Мы подъезжаем к привокзальной площади, и автобус буквально пустеет. Остаётся максимум человек пять, не считая нас.

Отец, кстати, молчит. К моему удивлению, всю дорогу. Смотрит в окно и о чём-то думает. Только сейчас обращаю внимание, что у водителя еле слышно играет музыка. Джаз, лёгкий и очень приятный. О, боже! Да это же Армстронг! Неожиданно; давненько его не слышала. Коляска стоит у окна. Я смотрю наружу, будто из аквариума. Оглядываю проезжающие машины, деревья, памятники, дома.

Останавливаемся на светофоре, и взгляд просто цепляет один миленький домик. В нём нет ничего особенного: обычная крыша коричневого цвета, стены бежевые, а забор выкрашен в оливковый. Маленький, но очень уютный на вид. Думаю, у нас будет такой же, или даже лучше. Эри справится, и я справлюсь. Надо только найти деньги.

А чем мне можно было бы заработать? Нужна подработка в интернете, такая, чтобы не выходить из дома. Сегодня же займусь этим!

Опять в голове куча вопросов, которые остаются без ответов.

– Наша остановка, – привлекает внимание отец.

Теперь нужно как-то выбираться. Папа явно не справится сам, а из мужчин остался только водитель. Очевидно, что я помочь ничем не могу. Мы единственные, кто выходит на этой остановке, а на улице ни души. Такое часто бывает в пригороде. Людей мало, большая часть, в основном, на машинах. Тут рядом школа, но поздний час объясняет отсутствие учеников.

Слышу сзади, как отец делает глубокий вдох, медленный выдох. Меня откидывает назад, два передних колёсика отрываются от пола. Очень медленно и аккуратно, на двух задних колёсах, он скатывает меня с первой ступеньки. Всё равно получается слишком резко.

На секунду, кажется, что падаю; адреналин бьёт в голову. Страшно.

Остаётся ещё одна ступенька, а затем надо спуститься на землю, и это самое сложное в данной ситуации. К моему удивлению, отец достаточно уверенно опускает меня ещё ниже.

Поразительно, не такой уж он и слабак.

Просто впиваюсь пальцами в подлокотники, можно сказать, что я готова к последнему этапу. Вдруг меня почему-то рывком кидает вперёд. Всё происходит очень быстро. Я чётко понимаю, что сейчас встречу лицом асфальт. Успеваю закрыть голову руками, насколько это возможно.

Удар.

Он уронил меня! Это просто невероятно! Не справился.

– Милая, извини, с тобой всё в порядке?

Я смотрю ему прямо в глаза. Лежу в самой неудобной позе на холодном асфальте, на мне – большая часть коляски, а он спрашивает, всё ли со мной в порядке?!

– Может, ты мне поможешь? – хриплю я.

Он тут же хватает коляску, ставит, берёт меня под руки и неуклюже усаживает. Из окон автобуса оставшиеся пассажиры с любопытством наблюдают за происходящим.

– Чего пялитесь?! Интересно? Лучше бы помогли! Но нет, вам зрелище подавай! – нахожу я, на ком сорваться.

– Маленькая моя, успокойся, они же всего лишь...

– Не начинай!

Хочется курить, а нельзя. Левый локоть будто печёт. Отлично! Содрала кожу. Сразу появляется капелька крови. Как я ещё не погибла в раннем детстве от рук такого «прекрасного» отца?

Автобус трогается.

– Извини, я честно не хотел...

– Ещё бы ты специально это сделал!

– Ну, что сделать? Как загладить вину?

– Да всё нормально, пап, бывает. – Мне кажется, или я вышла на новый уровень сарказма? – Не со всеми, конечно, но бывает.

– Может, хочешь зайти куда-нибудь? Давай. - Он лезет из кожи, заискивает.

– Э, если намекаешь на больницу, то я откажусь.

– Точно! Надо же обработать рану!

– Всё, пап, остановись, всё нормально, это всего лишь ссадина.

– Будь здесь. За углом аптека, я быстро.

Не дожидаясь моего ответа, он уходит. Хотя, это мягко сказано, он прямо-таки убегает. До поворота метров сорок, там ещё пятьдесят до аптеки, пока он сообразит, что брать, пройдёт не меньше минуты. Как только отец исчезает за поворотом, я достаю пачку сигарет. Одну – в рот; зажигалка, затяжка.

Вот это точно лучше, чем что-либо из того, что он может найти в аптеке. Курить приходится торопливо, хотя, даже если он увидит, думаю, у меня получится как-нибудь оправдаться. Да не просто «отмазаться», а развернуть всё так, чтобы он ещё и маме не рассказал.

Выкидываю окурок. Голова кружится. Либо не нужно было курить всю, либо быстро затягиваться. В глазах темнеет, уши закладывает. Делаю глубокий вдох-выдох с закрытыми глазами. Вроде, немного легче. Смотрю, отец выбегает из-за угла. Быстро, но не достаточно, чтобы взять меня с поличным. В его руках пакет.

– Я взял самое необходимое! – он произносит это с улыбкой. Говорит так, как будто ему всё нравится. Он снова за мной ухаживает, пусть и так коряво. – Вот, держи. – Протягивает мне таблетки и воду.

– Что это?

– Пей, это обезболивающее.

– Окей, – вздыхаю я, кладу таблетку на язык – очень горькая – тут же запиваю.

– И надо ещё ранку обработать перекисью, а после закрыть бинтом.

Это называется «Капитан Очевидность».

– Смотрю, ты в ударе. – Сарказм никуда не делся. Хорошо, что он совершенно не обращает внимания.

Аккуратно выполнив все положенные процедуры, – видно, что нет практики, – и осмотрев достаточно кривой результат, он ещё раз просит прощения.

– Да ладно, забыли, всё хорошо, – искренне говорю я

– Хочешь кушать?

Желудок урчит в ответ на эти слова. Сегодня ела только утром, и то чуть-чуть. Я на самом деле голодна. Чай – так себе обед.

– Знаешь, хочу.

– Может, лучше по пути что-нибудь возьмём?

– А что можно?

– А что бы ты хотела?

– Я бы съела бургер! С двойной котлетой, помидорками и сыром! – В животе раздаются звуки, как будто там сидит маленький монстр, которого надо покормить.

И вот, пока мы идём домой, отец заскакивает в закусочную. Я отказываюсь входить и жду снаружи. У меня мелькает мысль о халапеньо, который я просто обожаю, так что заранее прошу добавить чуть-чуть в бургер. Через пятнадцать минут он выходит, неся в руках вместе с моим деликатесом ещё и пиццу-пепперони. Похоже, потратил последние деньги, чтобы порадовать меня. И всё-таки будет занимать у мамы на дорогу. Мама любит обычную овощную Маргариту, но кого обрадовать для него важнее, отец выбрал. Меня он любит по-настоящему.

Мелькает мысль: денег на такси у него не было, но на еду хватило. Как так? Кредитку использовал?

Дома пока никого, думаю, что хозяйка будет не раньше, чем через полчаса. Зачем она его позвала? Может, просто соскучилась?

Что за бред? Точно исключено.

Первым делом я переодеваюсь максимально быстро, ведь на кухне меня ждёт вкусная еда. Достали эти макароны! Просто порхаю. Накидываю халат, чтобы не заморачиваться с одеждой. Промокшие вещи отправляю в корзину.

Предлагаю чай, отец не отказывается. Он сидит с самого края стола, будто в гостях, и смотрит, как я справляюсь с чайником и всем остальным.

Для фона включаю телевизор.

– Тебе зелёный или чёрный?

– Зелёный.

– С лимоном?

– Нет, спасибо.

– Может, с молоком?

– Не люблю чай с молоком.

– Я тоже! – отвечаю, улыбнувшись.

Напряжённые нервы потихоньку расслабляются.

Запах еды всё это время сводил меня с ума. Я чувствовала его даже в своей комнате, пока переодевалась. Он заполняет весь дом, становится его частью. Невероятно вкусно пахнет.

Даю отцу чай и беру свой бургер – аккуратно, бережно, как что-то хрупкое и драгоценное. Медленно открываю коробочку. Он как будто светится; ещё монашки должны петь на заднем фоне.

Гляжу на отца.

– Кушай, – улыбается он и делает такое лицо, будто видит что-то до-нельзя милое.

Шедевр фаст-фуда достаточно большой, и я сжимаю его, но не столько, чтобы уместить во рту, а скорее, чтобы сломать. В такие моменты мне кажется, что бог всё-таки есть.

Свежая булочка с кунжутом, сочнейшая котлета, соус похож на барбекю, но не он – этот вкуснее – и, наконец, приятная острота халапеньо. Овощи и лист салата не просто дают объём, но и корректируют вкус. Кусаю с закрытыми глазами. Медленно пережевываю. Проглатываю…

Не чувствую ничего.

Ну, печёт во рту, однако острота не считается. Где-то очень далеко ощущается всё то, что я себе представляла. Во рту не вкус – лишь воспоминание.

Вот такого я не ожидала. С другой стороны, что тут странного? Никакую еду я давно не воспринимаю в полном объёме, а бургер вдруг взбудоражит рецепторы? Жаль, конечно. Зато я понимаю, что могу наслаждаться всем, что считается острым. Так себе утешение, но лучше, чем ничего.

– Ну, как тебе? – Выражение папиного лица не меняется. Всё та же улыбка, будто я маленький ребёнок, который что-то делает впервые – вроде бы обыденное действие, но в то же время крайне милое.

– Очень вкусно! – вру я с набитым ртом. Не думаю, что он адекватно отреагирует на мои небольшие проблемы с рецепторами.

Доедаю бургер, мне хватает для насыщения. Наливаю стакан воды и опустошаю. Живот надувается.

Отец пялится в телевизор, спортивный канал. Забавно, что человек, никакого отношения к спорту никогда не имевший, смотрит с явным интересом спортивные новости.

И тут…

Дверь распахивается. Мама входит в дом уверенным шагом. На лице её читается только одно – крайнее недовольство. Волосы схвачены в пучок, и это придаёт чертам некоторую хищность, выделяет скулы. А ещё делает заметными мешки под глазами. Но что опять не так? Что ей всё время не так? Всё то, что из последних сил поднимало мне настроение сегодня, даже не смотря на воду из лужи и криворукость родного отца, всё это умирает в конвульсиях. Её взгляд уничтожает всё хорошее.

– Привет! Что-то случилось? – Отец будто не замечает надвигающейся бури. Счастливы блаженные.

Мать не отвечает. Она стоит и буравит меня взглядом, принципиально не смотря на него. Проходит мёртвая минута. Или час. Не знаю. Затем она, по-прежнему молча, подходит к  шкафчику над раковиной. Невозможно медленным демонстративным движением достаёт пустую бутылку от шампанского и пачку лёгких сигарет.

Сердце уходит в пятки.

Эри их с собой не забирала. И бутылку не трогала. Я оставила её на полу в комнате. А потом обо всём напрочь забыла.

Это конец?

Чувствую, как ладони становятся влажными. Никогда раньше я не совершала подобного проступка, потому не представляю, на что способна эта женщина со своей фантазией в такой ситуации.

Она ставит свою находку на стол, в самый центр, отодвигая коробку с пиццей. Отец непонимающе переводит взгляд с неё на меня и обратно. Он, что же, до сих пор ничего не понял?!

Руки начинают дрожать, и я покрепче сжимаю подлокотники.

– Что это? – Вопрос отца настолько неуместен, что меня начинает ещё сильнее трясти.

Я что, злюсь?

– Это шампанское, папа, – произношу сквозь сжатые зубы.

– Не понимаю…

Прикусываю язык.

– Повторяю для особенных. – Мать переводит тяжёлый взгляд теперь на него. – Наша дочь пьёт. И курит. Не знаю, что хуже. И всё это пока я на работе!

Молчу.

– Так вот почему пахло сигаретами! Когда я ранку тебе мазал! – Он радуется слишком неуместно. – А я думал, кто-то просто мимо шёл и надымил. Так ты успела покурить, пока я в аптеке был!

– Как я понимаю, это не просто одна ошибка. И давно ты куришь? Не смей молчать!

– Что ты хочешь услышать? – Мой голос тихий настолько, что сама удивляюсь. Думаю, им он кажется виноватым.

– Правду. Начни с самого начала. Где ты это купила, кто смел тебе это продать, и всё остальное.

– Милая, никогда не знаешь, какая сигарета станет последней. Какая – вызовет рак.

– Пап…

– Отвечай! – не выдерживает мать, её голос становится на два тона выше.

– Я уже совершеннолетняя, – цежу опять сквозь зубы.

– Так что, теперь и спиться можно?

– А если тебе потом рожать…

– Да что ты несёшь, пап?!

– Заткнись уже, идиот!

Кажется, мы с мамой кричим одновременно, а отец поражённо затыкается.

– Хочешь лёгкие выплюнуть, дура?!

– Да сдохнуть я хочу!

– Ты и так чуть не умерла!

– Мне надоело жить с тобой!

Я замираю на секунду, а мать вставляет:

– Повтори.

– Я хочу сдохнуть! Мне надоело жить и, тем более, с тобой! Каждый день эти стены давят и давят. Мне становится только хуже из-за тебя. Грёбаная реабилитация проходит очень и очень хреново. Так хоть покурить можно на улицу выйти. Но нет! Ты хочешь забрать и это. Я верю, верю, это ты виновата! Ты сломала жизнь и ему, и себе. А теперь хочешь сломать и меня. Но я не позволю, нет! Я сделаю это раньше. Какая, к чёрту, разница, когда умирать? Не тогда, так сейчас. Это помогает мне чувствовать хоть какую-то значимость – знать, что я что-то могу ещё сделать сама.

Громко тикают часы на стене.

– То есть, ты так всё это видишь? – Её голос вдребезги ломает хрупкую тишину, которая, кажется, успела расползтись по всем углам дома.

– Захотела курить, вот и курю! Может, мне нравится? Ты мне не указ, поняла? – Осознаю, что кричу невпопад. Затыкаюсь, собираюсь с мыслями и стараюсь продолжить чуть спокойнее: – Похоже, я единственная тут, кто хоть что-то видит. У меня ни черта не получается. Я даже с мыслями собраться не могу. Не то, что в школу ходить или работать. А с учётом моей ма-аленькой неполноценности, я могу стать обузой тебе на всю оставшуюся жизнь.

– Милая принцесса, всё образуется, ты научишься…это, ну… всё делать в…таком положении.

– Да всё пройдёт, понял?! Просто нужно время.

– Не кричи на отца! – повышает голос мать.

– Да вы меня оба достали! – срываюсь не визг. – Один строит из себя всепрощающую Мать Терезу, а вторая – делает вид, будто ничего не произошло. Открою вам обоим глаза: он, – показываю пальцем на отца, – был за рулём. А ты – сидела рядом. Но в коляске почему-то я!

– Да ты!.. Ты думаешь, что…

– Я ничего не думаю. Разучилась. Хватит, или я уйду! Если не отстанете, свалю отсюда, и вы меня никогда не найдёте.

Только сейчас понимаю, что даже не следила за языком, не стеснялась в выражениях. Не думала, что такое возможно, но, кажется, я шокировала её настолько, что в ответ нет никакой реакции. Ни агрессии, ни криков, ничего подобного.

Мне всё надоело, я честно это высказала. Думаю, что одержала маленькую победу. За всё время никто не двигается с места: мать стоит посреди кухни, а отец сидит за столом. Даже как-то уменьшился, сжался. Зачем она вообще его позвала? Он ведь и сказать ничего не может.

Я слышу часы. Уже во второй раз обращаю на них внимание.

Мать глубоко вздыхает и дальше старается говорить максимально спокойным тоном, хотя хорошо заметно, что она готова взорваться:

– Значит, так. Раз всё обернулось…честным разговором, тогда… Я хотела открыто всё обсудить вместе и только после принять решение. Но... Я тоже устала. Всё зашло слишком далеко. – Тяжёлая бесконечная пауза. Настенные часы начинают меня накалять. – Теперь ты будешь посещать клуб для людей, ограниченных в возможностях.

– Что? Ты что такое несёшь? – Я сбита с толку. – Какой клуб?

– Клуб поможет тебе. Поможет привыкнуть к новому состоянию и к…

– Да! Всё пройдёт! – на мгновение вырывается сарказм, но затем злость вновь берёт своё. – А, думаешь, кучка дебилов без рук, или ног, или члена, объяснят мне, как жить? О, да! Именно это должно мне помочь решить все проблемы! Люди, которые уже никогда не смогут решить свои, помогут с моими бедами!

– Я повторяю, они помогут тебе перебороть посттравматический синдром. Помогут справиться с собой.

– У меня нет синдрома! Просто ты меня достала! А в кругу калек я перестану чувствовать себя ограниченной, да? Ты себя-то слышишь?

Понимаю, что её тактика холодного давления просто выбивает меня из колеи. Не могу ничего поделать с её рассудительностью и злюсь ещё больше.

– Ты занимаешься полнейшей…ерундой. Алкоголь, сигареты, тут и наркотики на подходе.

– Какие наркотики, ты в своём уме? Хватит! Я никуда не буду ходить!

– Я так и думала, что ты не согласишься. Так вот. Если ты откажешься, я обрежу интернет, возьму отпуск и буду неустанно следить за тобой. А если мы даже тогда не сможем договориться, то я насильно отправлю тебя в интернат. – Её тон выражает такую уверенность, особенно взгляд, что становится очевидно: она вполне может подтвердить свои слова делом.

– Ты думаешь, я совсем тупая? – Держусь только на гневе. Я действительно в бешенстве, но силы уходят. Почти выжата, ещё чуть-чуть – и сдамся. – Нельзя совершеннолетнего отдать насильно в интернат, я ж не психопатка. Ты блефуешь!

– В обычный – нет. А вот специализированный, для ограниченных…понимаешь? Особенно, после подобной аварии. Там дозволяется некоторая…принудительность. И принимают туда всех: от новорождённых до пенсионеров. Я проконсультировалась, и социальная служба будет на моей стороне. Они и так интересуются тобой.

После её слов вновь звенит в ушах. Я не могу поверить, не могу осознать, что сейчас произошло. Она просто отказалась от меня, своей дочери! Уже от второй! Чувствую, как пылают щёки. Никогда раньше я так не злилась.

Ненавижу!

Резким движением, самыми кончиками пальцев цепляю бутылку от шампанского, по-прежнему стоящую на столе, и сметаю на пол. Мне кажется, что она разбивается абсолютно бесшумно. А может, это лишь шум в голове сливается с треском и хрустом бьющегося стекла. Я очень хочу, чтобы один осколок впился ей в ногу, и её ампутировали. Чтобы эта женщина мучилась.

Больше не могу. Насколько возможно быстро я сваливаю в свою комнату. Хлопаю дверью. Жаль, нет замка.  Думаю, несколько веков сюда никто даже не попытается сунуться. Можно никого не ждать в моей обители. Пару минут собираюсь с мыслями. Затем двигаюсь, с трудом открываю окно, закуриваю.

Плевать. Скоро я уеду отсюда. Навсегда. Навсегда. Навсегда.

Никотин успокаивает нервы. На это уходит, правда, две сигареты подряд. Здравый смысл постепенно возвращается. Нельзя допускать ошибок. Если эта женщина действительно отправит меня в приют, мечту жить вместе с Эри можно будет смыть в унитаз. Сбежать оттуда не получится. Придётся быть паинькой. До поры. До нужного момента. Но как долго ждать? Как долго ещё терпеть? Когда план сестры можно будет воплотить в жизнь? Решено: необходимо встретиться и всё обсудить.

Могу расслышать бормотание за стеной. Наверное, отец пытается хоть как-то сгладить произошедшее, однако всем известно, что это заведомо проигрышная и оттого крайне жалкая попытка.

Вдруг, всего лишь на краткий миг, рождается мысль, будто я умею управлять погодой. Ещё утром настроение было хорошим, не смотря на кошмары и всё остальное – за долгий месяц, наконец, выглядывает солнце. Но теперь оно растоптано женщиной, чью любовь я ощущала всего лишь несколько раз за всю жизнь, – и тучи возвращаются. Ветер заметно набирает обороты.

Закрываю окно и вскарабкиваюсь на кровать. Тянусь за наушниками, затем закрываю глаза, чувствуя одинокую слезу на щеке. Засыпаю под какую-то жалостливую песню.