Бескрайнее жёлтое. Часть вторая⁠⁠

Бескрайнее жёлтое. Часть первая

Что-то щёлкнуло в голове. Стрелка вела к насквозь проржавевшей крышке люка, рядом с которым грубая ладонь зажала ей рот. Хватка стальная.

- Тише, - сказали прямо в ухо.

Голос знаком. Затем её развернули. Это его лицо она видела во сне. Бледная кожа, светлые брови, упрямый подбородок и запавшие зеленовато-карие глаза под только что снятыми черными очками.

- Зоя? Ты что – не помнишь? - Она качает головой. - Чёрт, тебя не было так долго. Что случилось?

В молчании ответов нет ни для кого.

Он тяжело посмотрел сначала на неё, потом на небо.

- Пошли, - сказал он и потащил её дворами.

В одном из гипермаркетов, в подвале, есть тайный ход, ведущий под землю, – вспомнила она.

Антон – тут же вспыхнуло в памяти его имя. Почему он назвал её Зоей? Она же точно Оксана. «Нет, не Оксана», - настойчиво шепчет внутренний голос.

В коридорах темно, сыро и влажно. Разлохмаченные, порванные кабели. Выдранная на корню проводка. Антон активирует химическую лампу. Коридоры, лестницы вниз. Запутанный лабиринт – логово сырости и темноты. Ей бы бояться, но почему-то не страшно, а наоборот, хочется улыбаться.

За железными, круглыми, как в банковском хранилище, дверями – охранный пост. Массивные пистолеты выглядят устрашающе в руках мужчин в камуфляжной форме. Кольцевая арка – эдакий сканер. Молчит, когда они проходят, испуская зелёное свечение. Она видит женщин, мужчин, молодых, болезненно тощих, но целеустремлённых. Каждый занят своим делом в комнатах из металлических стен. Некоторые из этих людей её узнают, здороваются, спрашивают о чём-то. Антон утягивает Зою мимо агрегатов, громоздких машин и колб с пробирками в комнату со столиками. За сетчатой дверью на полках хранятся консервы. Усталая женщина, с редкими волосами, с заметными проплешинами на затылке, выдаёт ей банку с консервированными персиками. Сладость во рту растекается по нёбу. Зоя сглатывает слюну, и от накатившего вдруг счастья ей хочется плакать, но глаза предательски сухи.

- Спасибо, - говорит Она, поднимая на мужчину глаза. Вода в стакане прохладная и чуть солёная. Вспоминается, как Она обменяла здесь на алюминиевую проволоку фильтр, как обещала выяснить, сколько ещё не облысевших и достаточно молодых в её доме, чтобы привести сюда. Вот только вспомнить, почему Она этого не сделала, не удается. От этого на душе горько.

- Устала? - спрашивает Антон и слишком пристально всматривается в лицо. Она не понимает: с чего это у него вдруг возникает такое сильное внимание к её персоне?

Ей выделили спальный мешок на полу, впритык к пустующим койкам и остальным мешкам. Дали одежду. Джинсы, футболку – всё по размеру, словно и было её. В комнате сидела женщина с годовалым младенцем - и это оказалось сродни чуду. Неужели им удалось что-то сделать со способностью к размножению? Вернуть на свои места гормоны и утраченную из-за корма возможность испытывать хоть что-то, кроме голода и боли? Боже, если бы так было, то Она бы поверила в чудо. Вопросы, столько вопросов. Но тяжесть помимо воли слепила дрёмой веки. Она заснула.

…Испарялись, превращаясь в соль океаны. Дрожала, бесслёзно рыдая, обречённая Земля. Серебристые вспышки, тонкие, как лезвия, одновременно прорезали небеса во всех частях света. В новостях говорили: не паниковать. Затем вырубилась связь, и затрясло до дрожи в костях. Гул отнял способность соображать. А потом стало просто трудно дышать.

Корабли чужаков переливались цветными хамелеонами, плавно покачиваясь в небесах, как в море. Многие люди умерли сразу. Счастливые…

Она проснулась от зуда в коже. От боли в гортани. Горели запястья. Вдруг затошнило. Вкус персиков – приторно-сладкий, гадкий. Она успела выйти за дверь, спотыкаясь о спящих. Плакал ребенок... Успела согнуться, и её стошнило в коридоре. В рвоте что-то зашевелилось, тут же вспыхнуло и взлетело. Искорка серебристого света прорезала стену, исчезла. Зоя опешила, моргнула. Истерика зрела внутри вопросом: она же прошла сквозь сканер, она же была чистой?!

- Ты! - Её ударили по лицу. Крепко. - Сука, предательница!.. Как ты могла так поступить с нами?! - И Антон закричал, оглядываясь по сторонам: - Тревога!

Закричал мощно. Громко. Отчаянно. И, только подняв тревогу, с омерзением отбросил её в сторону.

Руки, согнутые перед собой, смягчили удар о стену, но её зубы всё равно клацнули. Кровь во рту показалась кислой, или не показалась?

- Я не виновата! - крикнула Зоя, действительно не понимая, что происходит.

Выскакивали из отсеков люди. Паника и страх разом захватили всех, лишая способности мыслить. Топот бегущих ног. Ужас на лицах. Зою они явно не замечали.

Стены закипели, ослепительно вспыхнув серебристой ртутью. Сквозь них просочились живые капельки черноты. Расширились, высунув тонкие пальчики, дрожащие от напряжения усики, склизкие, внюхивающиеся хоботки – и, наконец, появились острые, тонкие лапы-опоры.

Она поползла, прячась, куда придётся, лишь бы не видеть происходящего. Но не могла не смотреть, не могла оставить всё, как есть. Даже отверженной всеми – вдруг хотелось жить. Хотелось спастись.

Плоские паукообразные механизмы, способные пружинисто расширяться и сжиматься, плевались вязкими сгустками, заключающими людей в дрожащую и вибрирующую сеть. Плотно спелёнатые – падали, дёргались и затихали.

Она вздрагивала и бежала, получала пинки, тычки, удары и чуть не оказалась затоптана. Чьи-то руки вытащили её. Захныкал младенец. В зеленоватом от химических ламп сумраке она узнала ту самую женщину с ребёнком. Это она подняла её и подтолкнула к люку в полу. Почему женщина сжалилась над ней?

В колодце под люком пришлось ползти. Тёплая вода просачивалась сквозь кирпичные стенки – и было чувство, что всё вот-вот развалится. Шум и крики, выстрелы затихали, оставаясь позади.

Может быть, им сейчас просто не повезло? А в другое время удалось бы с лёгкостью проскочить по обезлюдевшим улицам? Но именно в шесть утра начинался сбор работников. Ведь чтобы получить пищевой паёк, нужно работать, а именно – делать много непонятных вещей. Но кто кого спрашивал, для чего всё и зачем? Есть-то хотелось всем.

Люди один за другим выходили из подъезда ближайшего к колодцу дома. Тонкая серебряная полоса, зависшая в воздухе, расширилась до размера двери и, словно пылесос, втягивала людей внутрь. Неудивительно, что их поймали: забывшись, что-то сказали вполголоса – и в гулкой пустоте умирающего города звука этих человеческих голосов оказалось довольно, чтобы привлечь внимание чужаков.

Как назло, впереди не было ни одного подвала, ни одного магазина, куда можно было проникнуть и, возможно, отсидеться. Лишь за белыми от солнечного света высотками сияло бесконечное марево чего-то жёлтого, сливаясь с небом. Там, за обрывом, возможно, ещё сохранился мост. Неизвестность пугала Зою меньше, чем преследователи, дышавшие в спину.

В её спутницу попали сразу, едва они выскочили из укрытия. Та упала, будто споткнувшись. Только и успела, что выпустить из рук захныкавшего ребёнка.

- Спаси его… - прошептала она.

В воздухе образовывалось всё больше серебристых полосок. Небо от них шелестело, точно от крыльев жуков.

Схватив младенца в охапку, прижав его к груди, Зоя побежала к обрыву. Вовремя пригнулась, чтобы не заметили, но, таки поскользнувшись на песке – в смеси с сухой глиной, полетела вниз. Как же жалобно хныкал ребенок, прижатый к её груди!.. А она страшно пугалась, как бы его не услышали, и притискивала его голову лицом к себе, в то же время боясь надавить слишком сильно.

От желтизны высоких тонких ветвей рябило в глазах. Как же их много! Там можно спрятаться! Неведомое растение колыхалось без ветра, издавая тихое жужжание, точно в нём роились осы. Ребенок вцепился в её растрепавшиеся волосы, шумно дышал, но не плакал. Вдох, выдох. Зоя посмотрела наверх: паук-преследователь нерешительно замер на краю. Почему?

Гудящий звук заставил её пригнуться. В небесах зарождалась вспышка. Корабль?

Она побежала прямиком к этим чудным растениям в надежде затеряться. Но ближе к ним застыла. Жёлтые побеги, с виду сухие, оказались влажно слизкими.  Они елозили в пыли корнями, словно извивались жгутики какого-то жуткого существа.

При взгляде на них от омерзения в груди рождался бесконтрольный крик. Но, сумев подавить его, Зоя, обнимая ребёнка, всё же ринулась в жёлтые заросли.

Иногда здесь, в поле, попадались люди в похожей на пластик униформе, некоторые были лысыми и голыми, но ещё зрячими. Они работали здесь, подкармливая растения жидкой бурой смесью из специальных пакетов.

На Зою не обращали внимания. Мутные глаза работяг смотрели безучастно.

- Пожалуйста… - шептала она, продолжая прорываться вперёд. Поле, казалось, не имело конца.

Ребенок выпал из ослабевших рук, когда они очутились возле прозрачного купола, нижним краем уходящего под землю. Во рту Зои возник привкус пыли и чего-то химического. Ноги подкосились, и она тоже упала, чувствуя, как к ногам подступают шевелящиеся жгутики, назойливо жужжа и тыкаясь в кожу, чтобы обнюхать.

Обдав лицо потоком жара, воздух прорезал челнок. Из купола вышла обнажённая фигура слепого носильщика. Рыжий кот нахлобучил на голову миниатюрную шляпу. Так комично и глупо. Из-за его спины с тонкой полоски жидкого серебра материализовывал себя паук.

- Мы ждали тебя, - сказал кот. Его толстая морда довольно усмехалась, ещё больше выделяя безобразное вздутие под ней. Лысый наклонился и взял ребёнка на руки.

- Нет! - закричала Зоя и поползла. Сердце подсказывало, что нельзя позволить им забрать ребенка. Ни в коем случае нельзя. Медленно, пошатываясь, но она заставила себя подняться.

- Дитя – это чудесный подарок, моя дорогая, - мурлыкнул котяра и облизнулся шершавым язычком.

С истошным воплем Зоя бросилась на лысого носильщика. Тяжкий тычок в спину. Холод разрастался по коже электричеством, захватывая всё её тело. Застучали зубы. Глаза моргнули и застыли, обездвиженные.

…Стерильная комната рябит синевой, делая всех заключённых в стекле похожими на мертвецов. Некоторых людей Она смутно узнает. Некоторых помнит со вчерашнего дня. В голове больше нет имён, кроме собственного, настоящего имени – Зоя.

Она дрожит. Осматривает себя, обнажённую. Пальцами расчёсывает волосы. Меж них застревает тёмно-русая прядь, выпавшая вместе с волосяными луковицами. Она вздыхает. Вспышкой откровения вспоминается прошедший день… Ребенок. О нет!

Чувство вины царапает горло наждачкой. Отчаянно хочется плакать. В соседних аквариумах пустота. Но только в одном, последнем у стены, знакомое, но очень постаревшее лицо. «Антон? Антон? Неужели это ты?»

Его глаза пусты. Она стучит по аквариуму, лягает стенки ногами в попытке освободиться. Внезапно стеклянный пол оседает, и Зоя приземляется на колени. Осматривается. Но в комнате-аквариуме нет углов и двери, куда можно выйти. Только тонкая чёрточка серебристой ртути прорезает синеву стен. В этот раз рыжий кот сидит на маленьком многолаповом паучке. Кот ухмыляется.

- Зоя, дорогая моя, ты всегда удивляешь. В этот раз так много подарков для нас. Так много ценного материала.

- Скажите, что происходит? Пожалуйста!

Собственный голос срывается на тонкий визг. В голове безобразная путаница с невозможностью выбора. Что же лучше: знать или уйти и забыть?

Кот кивает.

Паук мгновенно плетёт на её руках мягкие, но плотные наручники и поводок.

- О, эта мера всегда оправдывает себя, Зои.

Кот издевательски гнусавит французским прононсом.

- Следуй за мной, и я покажу тебе область применения твоих подарков, а потом, как всегда, тебя ожидает твоя награда, - снисходительно сказал кот и так выразительно посмотрел, что она поняла: сейчас лучше просто пойти с ним.

Они держали детей в прозрачных ящиках, размещенных стеллажами, спящими - и туда же поместили «её» младенца. Маленький паук поочерёдно делал разрезы на их телах и всаживал туда шевелящихся многоножек, юрко заползающих под кожу.

Желудок скрутило в рвотном позыве. К горлу подступила желчь.

Она должна была что-то сделать с этим. Помешать любой ценой.

Зоя дёрнулась к ящикам, ударила плечом в стекло и вдруг бессильно осела. Внутри углями крематория полыхало отчаяние. Паук потащил её дальше.

Она видела, как делается пищевой корм. Жуки-корни вырастали и сами сбрасывали споры в питательный раствор, производимый из отходов производства – из того, что оставалось от высушенных детей. Личинки чужих не были большими, их просто было много. Они поглощали строительные гормоны, энзимы, ферменты и минералы из юных тел. Дальше цикл развития переносился в кошачий организм. Может быть, потому что из всех существ, кроме людей, на планете выжили только кошки?

Она видела, как из крови лысых и изношенных людей конвейером выкачивают малочисленные питательные вещества, а иссушённые тела перемалывают в муку.

Она видела, как из развороченной головы списанных людей-носильщиков выползает нечто извивающееся и паукообразное.

В некоторых полупрозрачных телах, своеобразных инкубаторах, сидели осьминоги и плавали, как в аквариуме.

Здесь были странные переливающиеся и постоянно видоизменяющиеся твари, которые с холодностью препараторов принуждали выбранных людей в клетках к соитию и, наблюдая за этим, садистки хрюкали и повизгивали от удовольствия. Особенно наслаждаясь чужим страданием и омерзением человеческой особи, когда выбранным для неё партнёром оказывалось чужеродное существо.

Им в радость было скрещивать виды и взращивать потомство, даже если то оказывалось нежизнеспособно. Оттого более ценные для науки женские человеческие особи в плену жили и страдали дольше.

Но по сути своей природы не ведающим сострадания чужакам-захватчикам нравилось экспериментировать, и не было для них предела в стремлении к научному совершенству.

Что-то клокотало внутри её головы, подбрасывая круговерть образов. Мозг готов был взорваться от попытки вспомнить.

Она даже не осознала, как попала в комнату со столом и стулом. На столе тарелка вязкой субстанции, пахнущей ананасами. И пузырящаяся вода в стакане.

Паук испарил наручи и поводок. Кот плавно вскочил на стол и предложил выбор: забыть обо всём насовсем или же обрести воспоминания. Она, сглотнув, выбрала память - и он ухмыльнулся, выставив кончики клыков, сказав, что некоторые вещи никогда не меняются.

Вода была горькой и солёной, но облегчила головную боль и увлажнила глаза. Открылась бесшовная и незаметная дверь в стене. Снаружи в безветрии колыхалась в некоем пульсирующем ритме враждебная сухая поросль.

- Уходи, - предвкушающе приказал кот, и паук отступил в сторону.

Она, не оглядываясь, побежала вперёд, теряясь в поле.

Куда ни кинь взгляд – желтизна. Она колышется и волнуется, подобно безбрежному океану.

Вперёд и вперёд. Пусть изранены в кровь босые ступни. Она выберется, точно выберется, собственное обещание жжёт.

Память возвращалась, лавиной сметая мысли на своём пути. Задыхаясь, она упала в серую пыль, паразиты-растения расступились. Боже, её сердце обливалось кровью. Она должна умереть за то, что совершила, пусть и не по своей вине.

С хныканьем сомкнула зубы на запястье, раздирая вены. Ногти ожесточённо, до крови царапали бедра. Надежда и вправду лживая сука, как ложь – вся её жизнь.

Время застыло. Ярко-красная кровь с каждой каплей приближала смерть, привлекая жгутики-корни. Серая пыль с облизанных губ оказалась безвкусной.

- Сожрите, сожрите меня скорее, пожалуйста, ну же! - взвыла она.

… На свою беду Зоя всегда прекрасно ладила с людьми. Ха-ха. Скольких она привела сюда, скольких предала! Этого вспомнить не удавалось. А вот Антон… он же симпатизировал ей, доверял ей. Она даже думала, что, возможно, у них что-то получится. Вот только никак не удавалось связать известные ей факты в единую логическую цепочку, как Им удавалось манипулировать ею.

Голова кружилась. Желанная смерть казалась благословением. «Вот и всё», - подумала она, закрывая глаза, но ядовитое солнце жгло даже сквозь веки. А потом вдруг она поняла, откуда взялись шрамы на теле. Крик вырвался из груди рваным бульканьем.

Зашуршали, раздвигаясь, посевы. Зависая в метре от пыли, явила себя платформа-хамелеон. Голос кота свысока казался усталым.

- Заберите её, подлатайте и верните назад, - приказал он, сбрасывая вниз чёрные капельки, рождающие пауков.

- Нет, нет!

Жалкая попытка вырваться оказалась слишком слабой, полностью обессилив. Чернота обступала со всех сторон. Собственный крик с придыханьем затих и исчез в горле, так и не родившись. Ужас прозренья был ярок, точно сверхновая, позволив Зое, наконец, сложить целиком картину личного мира, личной жизни, где бесчисленное количество раз она убивала себя и снова возвращалась к жизни, модернизированная, с возможностью обходить любую изобретённую людьми защиту. Снова и снова пребывая в беспамятстве, рядом с совсем чужими людьми взамен её давно списанных родителей. Только зачем?

Их забавляло ломать волю людей. К тому же чужаки в своей извращённой форме ценили любую жизнь, если уж находили ей применение.

И каждый раз в смерти она видела лишь жёлтое бескрайнее поле, застилающее собой горизонт.