Серия «Творчество»

Я вышел из леса, когда сумерки уже сгладили все противоречия видимого мира и думать о классовой борьбе тупо не хотелось. Да собственно я о ней и не думал. Я ругал весь этот день и самого себя на предмет несдержанного любопытства и лютого атеизма.

А во всем была виновата самогонка, которую историк-однодворец Лёша принёс словно философский камень в драном рюкзаке и презентовал нашей компании как «Ночной разговор». Там, в пойле этом, были травы и ещё какая-то забытая предками дрянь, которая подсовывала нам различные темы для замысловатого «срача» у костра под запах доброго шашлыка.

Нет никаких галлюцинаций иль там неприличных видений не было. Просто велись жаркие дискуссии, толку от которых откровенно не было. Приглашённые на пикник женщины скучали, отбиваясь от комаров и предлагали себя мужчинам тихими церковными голосами.

Но мы, с каждым глотком волшебного микс-дринка, распалялись на темы научные, политические и мистические. В конце концов, доцент Боря упал таки в костёр прямо бородой вниз, вызвав фейерверк искр и матерных терминов, от которых бы содрогнулась даже мэр какого-то промышленного города (забыл какого). А уж она то, мэр эта, понимала толк в подобных проклятиях, как сообщил нам Интернет.

Пока мы тушили научную бороду и наливали «Ночной разговор», тени в лесу перемешались отвратным образом и стало не понятно, зачем и почему мы вообще тут находились.

- А вот я вам и говорил, что все эти лешие, кикиморы и прочие лесные духи власть имеют в природе — пророчествовал Никита пилорамщик.

- Мы просто нажрались, Никита, потому, видишь ли, и кусты перебегают с места на место и Анька тень не отбрасывает — пробормотал слесарь по гидравлике Караваев, хищно огладываясь по сторонам.

- Нет, блядь, никаких духов и никогда не было! — крикнул я в чащу леса так, что вышеупомянутый кондитер высшей категории Аня фыркнула подобно лошади.

В лесу заметалось жуткое эхо и видимое при том, похожее на простыню. Но это мог быть всего лишь дым от костра по-моему. При всём при этом, никто не вздрогнул, иль там, не засмеялся. Даже трусиха Валентина из какого-то МФЦ смиренно смотрела в огонь и эротично жевала травинку.

- Иди в лес посмотри и проверь, глупый человек, — приказал мне историк-однодворец Лёша и закинул в себя кусок шашлыка.

Ну я и пошёл.

И вот угадайте, граждане, видел я чего или проверял? Отвечу без утайки. Не проверял, но видел… Или нет, не видел, но проверял. Только всё это было в лучах фонарика от телефона и паутиной сокрыто. Никто со мной не разговаривал скрипучим голосом, не трогал холодными пальцами за шею. Только комары пили пролетарскую кровь и под ногами шуршали ужи и гадюки.

Да, я видел двух косуль возле терновника и задумчивого лося застывшего в ельнике. Но это же всё фауна, от которой толку — ноль в потустороннем смысле. В итоге я традиционно заблудился и пытался кричать вокруг себя, словно на митинге. Но только шум корабельных сосен и гул комаринного народа был мне ответом.

- Да пошли вы все, суки! — рявкнул я кому-то и сам же побрёл в печали без карт и астролябий.

А ветви молодой поросли и какого-то колючего кустарника рвали мою одежду, причём всё это рассержено шипело и раздражало. Вот тогда то и солнце за горизонт прятаться решило и сумерки, о которых я говорил, навалились на землю по которой я шёл бездумно.

Короче, как и было сказано, вышел я на дорогу, к посёлку какому-то дачному. На дороге той ничто не было достойно внимания иль любопытства, которое в путь меня склонило, словно пилигрима какого.

Впрочем, нет, увидел я впереди себя остановку автобусную. Старое, типовое такое, кирпично-плиточное прибежище для людей, которым на месте не сидится или если что, на скамейке прилечь можно, если выпито больше чем следует. А вот мне как раз следовало. Прилечь.

Пока я шёл к остановке, казалось мне, что там в внутри светится что-то и движения какие-то совершаются. А уже и темнеть начало.

Ну что ж, если есть там кто, то я не помешаю. А может и спрошу про параллели и меридианы, про пункты населённые иль о погоде чего знают добрые люди. Но всё оказалось, куда как интереснее.

Там внутри пыльного проёма горела автомобильная покрышка, а на скамейке трое в камуфляжных костюмах грубо насильничали средних лет гражданку в зелёной кофте. Та отбивалась тонкими руками и слёзы её брызгали в стороны словно из поливочной ракушки. Зато мужчины довольно гудели подобно шмелям и суетливо переворачивали объект насилия, как бы творчески осмысляя процесс преступного наслаждения. В покрышке уныло догорали женские джинсы. Вот не люблю я этого - слез и насилия, хоть режьте.

- И зачем вам всё это нужно, люди земли? - строго спросил я из сумерек.

Все участники действа замерли от этих слов моих не к месту. Повернулись эти трое ко мне рожами красными и в глазах их увидел я досаду, растерянность и злобу. А это, братцы, плохое сочетание для знакомства. Но тем не менее оно состоялось.

- Иди дальше, человек, тут автобусы не ходят — был мне ответ, одного из них.

Вот тут как раз автобус и вырулил из-за поворота, слабо освещая пыльную дорогу.

Я даже не успел проследить как и каким образом трое тех образцов мужской силы исчезли во тьме. Даже звуков не слышал. А автобус остановился вот тут прямо передо мной и той, что на лавке лежала без трусов, но в кофте зелёной.

- Ну что, развратники, в город поедем, или оставить тут вас? - крикнул водила из ПАЗика.

- Езжай, езжай, давай, нечего тут разглядывать — неожиданно твёрдым но милым голосом ответила ему женщина (и никаких слез на щеках, что удивительно).

- Понял, это последний рейс, кантуйтесь ребята — весело гаркнул шофёр и с прогазовкой включил знакомую всем русским патриотам передачу ПАЗика.

Вскоре его и след простыл.

- Чего там от джинсов осталось? — спросила женщина.

- Вот - поднял я белье с дымяшимися дырками.

Она встряхнула джинсы и напялила на себя всё как есть. Было даже интересно.

- Видел как они меня? - отряхиваясь пытала меня несчастная жертва.

- Видел.

- И чего полез на рожон?

- Так плохо это.

- Плохо?

- Ну мне так показалось.

- Показалось?

- Да.

- Это хорошо, что показалось — странно вздохнула жертва насилия.

Она уверенно подошла ко мне и положила руку на плечо.

Вот тут то мне бы и бежать надо было в дачный посёлок что есть духу, но момент был упущен.

- Поехали — приказала женщина и каким-то непостижимым способом запрыгнула мне на плечи.

Свалить её на землю я просто не мог. Какая-то проклятая сила заставила меня обхватить бабьи лодыжки. И уже через мгновенье я поскакал… не побежал, а именно поскакал в лес, словно попав в рассказы Николай Василича. И правда сил во мне прибыло как у коня, но воли осталось на донышке.

А эта в опалённых джинсах ещё и пришпоривала меня, чёртова ведьма. И молитв я не знаю, а атеизм вообще пропал куда-то. Вот вам, граждане, и «Ночной разговор».

И потом, на берегу, где меня бросили на песок я увидел и тех троих в «камуфляжках» с козлячими ногами и ещё всяких кособоких и косорылых плясунов, что звёздной пылью кидались друг в друга. А красавицы с синими лицами нанизывали мне на голову венки из каких-то водорослей. Притом хохотали они жабьими голосами и языки у них раздвоены были.

Видел я как месяц в реку опустился и мудя свои мыл в тёмных водах. Ползал я по кругу и выл по шакальи. И смеялась вся эта развесёлая компания надо мной, словно я стэндапер какой.

- Приманили этого дурака малохольного на огонёк с упырями, а тот нет, чтобы мимо пройти или в автобус сесть, понёс какую-то пургу «плохо, зачем вам это...», защитничек нашёлся... — показывала на меня пальцем та ведьма в прожжённых джинсах, которые уже были в полном порядке, без дырок.

- Давай его обратим как того, в шляпе, с портфелем, прошлым летом — давали советы какие-то мерзкие рыла в свете пошлого месяца.

- Да на кой он нам, алакаш этот, в деревне?

- Отправим в город собакой лаять из под киосков по ночам, людям всё равно скоро амба, так хоть побегают — отвечали нечистые.

Так и сидел я на песке в ожидании всяких там нехороших вещей, что случиться могут, если эти твари пожелают. И время словно потеряно был мною, а пространство смысл утратило. Но может сон то был или самогонка однодворческая чудила, пока я, к примеру, спал где-нибудь у костра с остывшими шашлыками на картонке. Может быть.

Но только вдруг взметнулся месяц непристойный ввысь, на место своё небесное, а компания этих существ весёлых как-то неожиданно застыла в танцующих позах. И уже не улыбались они, а зло смотрели в никуда словно им мозги выключили электрошоком.

А всё потому, что на берег вышел древесный предмет, куст не куст, дерево не дерево. Но такой весь заросший персонаж, что в книжках порой рисуют. Леший. Да видимо это был леший. И был он во гневе как я понял.

- Что, блядь, чёртово семя не наплясались ещё, не вся дурь из башки выветрилась? - гаркнул он властным голосом.

Потом он посмотрел на меня.

- А ты чего орал то в лесу, что нет духов, никто природу не охраняет, атеист пустоголовый? — обратился он ко мне.

- Ну так доказано же… - промямлил я.

- Доказано, хер показано, скажи спасибо, что эти — он кивнул на нечисть — в собаку тебя не обратили поганую… А ну съебались с моей территории черти ёбаные, а то всех в пеньки запрячу, пока наставник ваш ко мне с поклоном не явится.

И пропали эти плясуны на птичьих и козлиных ножках словно и не было их. Только тёмная вода плескалась у берега и камыш шелестел как тысячи лет назад. И леший исчез.

Только я сидел на песке глядя на горизонт, за которым медленно шевелилось утреннее солнышко, выпуская первые лучи в прохладную атмосферу. Бледный месяц спешил убраться от этих лучей, а я шатаясь подошёл к реке и умыл лицо живой водой. Ух и холодна же она была, вода эта бр-р-р...

***

И если спросите меня - «А не стал ли ты верить во всякое там или интерес к материализму не растерял?» Отвечу одним словом «нет», пока рецепт самогонки историка-однодворца не узнаю. Ведь мир сквозь призмы всякие смотреть конечно можно и открытия делать, но есть же и погрешности разные. Ну короче мне всё равно не поверили те, кто у костра потухшего пробудился, включая Валентину из какого-то МФЦ. Ладно, ладно я как-нибудь один на реку схожу, без посторонних глаз и бухла. Фотоаппарат возьму и диктофон. Сяду возле дуба древнего (знаю один такой) и молчать буду, пока не запоют первые птицы...

Отсюда

Я вышел из тумана. Вынул горсть семечек из кармана. Посмотрел налево. Посмотрел направо. Никого. Только мелкая позёмка стелется поперёк дороги. Ну вот пожалуйста. Мне снова придется вспоминать таблицу умножения. Особенно тяжело, когда 6х7.
Избегнув унижения, я вернул свои деньги. Но играть я больше не буду. Нахуй покер и рулетку. Надо понять, где же я всё-таки измазал брюки. Суки.
Менты отпустили только утром. Выписали какую-то квитанцию и ушли трахать какую-то пьяную студентку.
А я попал прямо в туман. Там было хорошо и можно было ссать, не оглядываясь на прошлое и настоящее. Там я встретил того самого ёжика и он подарил мне яблоко. Но развеялось облако и ни одна блядь не вышла на улицу. Я потерял пуговицу. Её оторвали в драке. И ещё у меня разбита губа. А в голове валторна. Зовет в походы и будоражит кровь.
Чёрт, а где же яблоко? Где мои три дня? Их украли. Тупо украли и пропили. Кто? Да, возможно, и я. Скорее всего я. Но это хуйня.
Обидно только, что на дороге нет ни души. Ведь уже полвосьмого утра. Где маршрутки с пассажирами, спешащими на работу? Стоп! А какой сегодня день? Может, воскресенье? Может, День конституции?
Блядь, пустая семечка. Всё чаще стал попадаться пустые семечки. Там, в тумане, семечки были лучше. Здесь тишина и пустота.
И всё-таки я иду по улице Ленина, веря в светлое будущее и открытый пивной ларёк. Вера, рожденная в ментовском УАЗике, чиста и незыблема, как эволюция. Вера не дает мне снова уйти в туман и найти того ёжика, чтобы попросить новое яблоко.
Вера спасает меня от громадной собаки со стальной шерстью. Она появилась тихо и опасно. У неё пена из пасти льётся на мостовую. И она хотела бы сожрать меня, вышедшего из тумана. Но у меня в руках семечки и весь этот чёртов мир.
Скверный пёс бежит рядом, низко опустив голову. Он ещё на что-то надеется. А я уже нет. Я точно знаю, что мы с ним вне времени. Время где-то рядом. Около. Там ходят маршрутки с работягами и скрипит башенный кран. А мы проскочили прошлое и опоздали в настоящее.
Сколько ещё идти по этой дороге? И куда? Но, уверуй, и воздастся тебе… Открой свою душу, где-то между диафрагмой и усталой печенью. Моли его о прощении и иди. Иди по улице Ленина в светлое настоящее, к тому заветному оазису с плотностью 12 % и содержанием 4,5 %.
Но я не могу забыть туман. Я не могу забыть первую ставку в 50 $ и лицо проститутки с неправильным прикусом и тонкой шеей. Хватит! Никаких долларов. Полцарства за утреннее такси.
Почему за мной не пришли из Ада? Почему не забрали в свою контору? Я подпишу любые бумаги, только скажите, где надо повернуть, чтобы схватиться за ручку времени и выйти из вагона. Выйти на заплеванный перрон с бомжами и носильщиками. Купить электродрель и броситься под поезд № 29.
Всё, закончились семечки. Я остановился в пространстве. Передо мною вечность и это страшно. Бешеный пёс скулит и жмётся ко мне. Он тоже понял, что мы не умрем и это худшее из зол. Здесь нельзя умереть. Можно только идти. Всё время в пути. Хуёво это, граждане. Ох, как хуёво.
И тогда я закрываю глаза. Считаю до ста. Прячу сознание и обнажаю инстинкты. Медленно поднимаю тяжёлые, желатиновые веки.
— Заснул, что ли? Эй, долбоёб, очередь задерживаешь, — кричит мне в ухо хриплый бас.
— Да выкиньте его нахуй отсюда, — подхватывает сзади похмельное сопрано.
— Забирай свое пиво, алкаш, и отходи от прилавка, — говорит спереди усталое контральто.
Я сгребаю холодные амфоры и бреду к ближайшему скверу.
Вокруг суетится социум, бегают маршрутки, набитые работягами, перекуривают дворники. И сизый туман сполз к реке, как мыльная пена. В этом тумане я забыл свою шапку.

Да, собственно, ни хуя необычного и волшебного не произошло. Просто порой цепочка событий, в простонародье называемой судьбой, свернулась кольцами и запуталась, как холодный провод-удлинитель.
Мы спокойно терзали стены какого-то ДК на предмет ремонта и укрепления периметра. Да, таких как мы долбоёбов по стране тысячи. Но вот сегодня у нас, здесь, пересеклись вектора этих чёртовых судеб и ещё там что-то пересеклось.
А все началось с зоофилии.
В радужный момент перерыва вся кодла интернациональных бригад спустилась в тенистый садик с вербами и кустами смородины. Там, на тёплой траве и пыльных спецодеждах, люди жрали всякую пищу. Ну, вы представляете, там — кефиры, котлеты, колбасу, огурцы, водку и семечки.
В такие минуты происходит общение на всякие темы, ну вроде как в Государственной Думе иль там на блевотном «Эхе Москвы». Работяги трепались о новых законах, Алине Кабаевой, боксе и прочей ерунде.
Мерный гул трудового народа, жующего питательные предметы, успокаивал мозг и совершенно не менял диалектику природы. Чуть в стороне, у поваленного клёна, таджики спорили с армянами на тему ебли природных животных. И те, и другие упрекали друг друга в скотоложестве.
— Иблан ты, билять! Овец ебут на Кавказе, а у нас нет баранов, — орал небритый каменщик Алнах.
— А кто у вас есть? — ерепенился худой рэрэшник Вардан Варданян.
— Муфлоны, — отвечал кладчик.
— Значит, муфлонов вы шпилите, не? — допытывался армянин.
— Мы чай пьём и хлопок собираем, а муфлон это ты. И если тебя кто шпилит, то не болтай при людях, — мудро ответил аксакал Алнах.
— Чё, это ты меня пидорасом назвал? — вскочил молодой Варданян.
— Муфлоном, есть такие козлы с круглыми рогами.
— Я козёл? — страшно взревел армянин.
— А хуле, козёл и есть, раз дурак черножопый…
Тут произошло то, чего все давно ждали. Вардан схватил здоровенный отрезок трубы на 3/4 и кинулся в бой. Понятно, что Алнах побежал быстрее, ибо в руках у него был только кусок колбасы и даже не на 3/4 .
Разморённый трудовой люд с интересом следил за погоней двух иноземных витязей. Всем было интересно, погнётся ли труба при соприкосновении со спиной таджика или спина пострадает больше. Но Алнах ломанулся за угол, в проём между строительными лесами и облупленной стеной. В таком проёме с трубами (даже на 3/4) делать нехуй.
Правда, в этом проёме делать нехуй было и двум ментам с баночками «Отвертки». Но они там были и, видимо, гламурно оттягивались после работы или там рейда какого.
Ясное дело, увидев грязного таджика с выпученными глазами и армянина с трубой, полицейские допустили непростительную панику и, теряя фуражки, кинулись далее к забору с волчьими ягодами. Это было так неожиданно, что Вардан бросил трубу в сторону и сунул руки в карманы, а Алнах застыл у стены, словно нетопырь.
Единственное, что продолжало движение, так это… тело Толика-«торчка», мирно пыхавшего свежий косяк в тех самых зарослях волчьих ягод. Вид людей в форме и с нагрудными знаками привёл его к истеричной «измене» и он, в облаках каннабиноидов, просвистел мимо нас в сторону чёрного хода. Это походило на игру в бильярд. Ну, прямо в лузу.
Полицейские были уже за забором, а вот Толик взбежав на второй этаж, был низвергнут оттуда прямо в центр мира, ибо половину этажа мы уже успели разобрать. Да, блядь, он упал на доски с гвоздями и на куски советской штукатурки…
Бог Джа, видимо, высоко ценил своего питомца и потому уложил его аккурат между балкой 150х150 и чугунной восьмисекционной батареей. Без царапинок и увечий уложил преданного растамана его Бог.
Но это не уберегло от внезапного испуга местного кобеля Жулика, мирно сопевшего возле кучи строительного мусора. Он вскочил, словно цена на энергоносители, и бурой тенью кинулся в вестибюль, понимая, что за нахождение в помещении ДК его могут отпиздить банальным кирзовым сапогом.
На пути ошарашенного пса было только одно препятствие, живое и разумное — директор ДК Антон Ипполитович. Этот божий человек уже двадцать лет нёс людям добро и художественную самодеятельность, двадцать лет исправлял грубые души чистым, правильным словом и, возможно, верил в Бога. Но Бог ему не помог, просто не успел помочь.
Жулик хватанул директора за икру нечистыми зубами, словно демон из преисподней. Антон Ипполитович вскинул ногу, как бы забивая победный мяч на последнем чемпионате мира по футболу. Это дало время Жулику свалить на свободу через гардеробную.
— Ёбаный по голове! — воззвал к небесам укушенный директор.
А в это время в центральные двери торжественно входила комиссия из управления культуры, в надежде получить внятные объяснения на предмет затягивания сроков ремонта объекта. Среди представительной делегации были женщины и даже какой-то художник.
А наш перерыв таки закончился и мы, вяло собирая костяшки домино, поднимались с травы, чтобы влачить трудовые будни, как предписано свыше. Алнах и Вардан, забыв о муфлонах, направились к растворному узлу. И только две полицейские фуражки валялись под строительными лесами, как мухоморы. Их никто не трогал, мало ли что.
А Толик больше не ходил курить в кусты, а залезал на чердак, где желтела стекловата и ворковали голуби.

Отсюда

Обычное утро. Так же обычно и предсказуемо я шёл из магазина с пятью бутылками «Приятеля» («Янтарного», если что).

Свежие дни — редкость для пьяни, вроде меня. Но этот день был действительно свеж как бельё в «Метрополе».

Я чувствовал электричество и глотал первую порцию бодяжного напитка («Янтарного», если что).

Так вот, я увидел его с дурацкого расстояния примерно в десять шагов.

Это был приличный гражданин в рыжей кожаной куртке и трезвый. Таких можно встретить именно в это время суток и пройти мимо, потому что нахуй не нужно.

Но я понял, что тут, сейчас и поныне что-то не так. Не так, и всё тут.

Он стоял на углу и был напряжен как катушка зажигания. Даже куртка его была натянута словно струна арфы.

Я остановился и звякнул бутылками.

Он резко обернулся и посмотрел мне в глаза. Его взгляд был выразительней, чем ботинок Никиты Сергеевича.

Я протянул ему бутылку из своей корзины. Он взял её как должное, и ногтем так, по-мушкетерски, сорвал пробку.

Пока он пил я пытался понять, чья роль главнее. Он напоминал какого-то шпионского героя (только не агента 007), я — статиста, жертву. Но мы оба держали фильм за ноги и не давали ему упасть в забвение. Кадры проносились перед роговицей с топотом и паникой.

Наконец, он допил пиво и, резко обернувшись, бросил бутылку за угол. Меня не очень удивило его поведение. Меня поразило, то, что я не услышал звука бьющегося стекла. Там за углом.

А здесь, в нашей грани, шуршали шины и орали воробьи. Блядь, такого быть не могло! Там, за поворотом, — мой подъезд и выходной день в смятой постели супротив телевизора.

— Не будь глупцом. Осторожность ещё никого не подводила, — тихо, но твердо сказал незнакомец в куртке.

— Это действительно серьёзно? — спросил я.

— Крайне серьёзно, — ответил он, и обречённо вздохнул.

Мы стояли на углу в злобном ожидании, и пили мое проклятое пиво, за которым я мог бы и не ходить. Мог бы, но нет же, пошел.

А теперь, ничего не понимая, доверяясь чутью этого гражданина в рыжей куртке, жду. Жду чего-то нехорошего и даже опасного. Проклятье!

— У тебя нет защиты, — допив бутылку, прохрипел незнакомец.

Посуда вновь полетела за угол и опять никаких звуков оттуда. Что за нахуй?

Мимо нас, шурша короткой черной юбкой, прошла чертова блондинка лет 25-ти. Я проглотил слюну и пиво. С утра такие ножки и всё такое. Она спокойно завернула за угол и стук ее каблучков провалился в ничто.

— Какой защиты? — повернулся я к незнакомцу.

— А я ебу, какой защиты, — ответил он.

— Тогда почему…

— Не знаю. Только если ты туда пойдешь — пиздец, сожрут нахуй, — перебил меня гражданин в рыжей куртке.

— Кто сожрёт?

— Да хуй его знает. Но чудовища, я тебе скажу, важные.

— А откуда ты знаешь про них?

— Да с прошлого вечера бегаю через углы, заебался, — выдохнул незнакомец.

— А тебя как зовут? — отвлекся я на знакомство.

— Гришка я, каменщик, — радостно воскликнул он.

— А я Беспяткин, тоже строю всяко.

— Бухаешь?

— А то!

— Вот и я допился, защиту потерял, — вздохнул Гришка.

— А, может, нет никакой защиты, просто видения типа? — попытался я сгладить напряжение.

— Не, это не «белый конь», всё реально, надо только двигаться вдоль стены и иметь хотя бы палку.

С этими словами каменщик откуда-то из рукава достал маленькую бейсбольную биту. Он потряс ею как булавой и, нацепив на широкий конец какой-то пакет, осторожно вынес за угол. Ничего не произошло.

— Так, вроде бы тихо, — сам себе сказал он, — можно двигаться.

Мы в величайшем волнении прокрались на противоположную грань угла.

Там всё было как обычно.

Мой подъезд, припаркованные авто и детский городок с песочницей. Только звук как-то поменялся. Вернее, его не было вообще. Ни птичьих голосов, не писка домофонов. Всё как будто превратилось в восковые фрукты. Безжизненно как-то. Мертво. И не одной бляди на улице.

— Можно зайти в мою квартиру и взять револьвер, — предложил я.

— Мысль верная, без оружия хуёво, — согласился каменщик.

Конечно, никакого револьвера у меня дома не водилось, только старенький дробовик.

Главное — это поллитра водки на березовых бруньках. Уж, коль пошла такая песня, то с пивом надо заканчивать и переходить на новые рельсы. А дробовик тоже пульнуть может, кстати. Короче, мы в окружении неестественной тишины проникли в подъезд и поднялись в мою квартиру.

Я еще не успел все пропить, и на кухне можно было сидеть на двух табуретках и ставить стаканы на маленький холодильник «Саратов». В нем же я хранил запасы забвения и глубины.

— Сразу по двести, — предложил я.

— Не вопрос, — ответил бывалый каменщик, и его взгляд стал твердым как доломит.

Я разлил водку по равным объёмам и порезал подсохший сыр («Российский», если что).

Наши тела приняли правильную дозу, и в голове воцарилась необходимая уверенность.

Да ебали мы эти углы с их защитой!

Я достал из-под дивана дробовик и патроны. Гришка прихватил широкий кухонный нож, больше похожий на гладиаторский меч.

В это время квартира постепенно стала заполняться каким-то белесым туманом, и некоторые вещи стали как-то странно таять и вновь проявляться. Мерцать стали эти вещи.

— Начинается, — прошептал Гришка.

— Что начинается?

— Движение. После этого тумана хуйня всякая происходит.

Я не стал допытываться какая такая хуйня и мы, допив что нужно, покинули моё убежище, которое стало мерцать еще сильнее.

Спускаясь по лестнице, я вспомнил, что мы забыли забрать из холодильника два варёных яйца.

Мы осторожно вышли из подъезда, и я вдруг понял, что в мире появился звук. Неясный, нехороший звук. Может быть, двести грамм водки стоили того, чтобы их выпить? Не знаю, но я уверен, что именно они подтолкнули моё сознание на то, чтобы поднять голову и посмотреть на стену дома.

Оно уже сидело там, вцепившись горбатыми, костлявыми фалангами в серую кирпичную кладку с ржавыми подтеками. Голубая слизь медленно стекала с уродливой, шипованной челюсти и капала на мерцающий асфальт.

Эти глаза мне никогда не забыть. В них я увидел конец света и все свои детские страхи.

Пузатая, жилистая тварь, трудно поддающаяся описанию, хищно двигалась по стене к нам и тихо сопела.

Как я успел вскинуть дробовик и въебать заряд в эту ужасную морду, знает только Бог.

Выстрел разорвал остатки мертвой тишины.

Мы отскочили в сторону как зайцы, и чудовище рухнуло у подъезда с удивлённо-обреченным вздохом. Дёрнув кривыми конечностями, оно затихло в луже голубой слизи.

— Рвём отсюда нахуй! — крикнул Гришка и схватил меня за рукав.

Мы кинулись в сторону детской поликлиники как болиды «Формулы-1».

И тут же в воздух взвились громадные рыжие комары. Хуй их знает, где они прятались.

Насекомые гудели как трансформаторы, и их было пиздец сколько много. Они видели нас, но почему-то не атаковали.

Я пальнул в небо ещё одним зарядом.

Несколько тварей упало вниз, а остальные завыли в более низком тоне. Григорианский хор блядь, орган Хаммонда!

И тут мы поняли, почему комары не опускались ниже второго этажа. Из оконных проёмов моего дома к нам спешили давешние пузатые уроды с голубой слизью. Они валились на асфальт, гремя панцирями и тонко вереща. Их было много. И ещё эта вонь. Видимо она и отпугивала комаров-мутантов. И нас тоже.

Я никогда так не бегал. Мы почти летели к очередному углу, в надежде…

Впрочем, никакой надежды не было. Мы просто бежали как антилопы в безумном страхе и полупохмельном бреду. Нас спасли те двести граммов, это точно.

За следующим углом моего дома пропали наши преследователи и гул комаров.

Я перезарядил дробовик и только после этого огляделся вокруг.

Каменщик Гришка уже нюхал воздух как спаниель. Зря нюхал. Эти сволочи появились внезапно из под земли иль хуй их знает откуда они ещё появляются.

— Документы, пожалуйста, предъявляем, граждане, — унизительно-вежливым голосом пропел худой, плохо выбритый лейтенант.

— А мы это, как бы… Нет документов, — растерянно произнес я и крепче сжал дробовик.

Мент заметил мои движения и полуобернулся к напарнику сержанту, который двигал свои пальцы в направлении кобуры.

— Не лезь, не надо — прошипел Гришка.

Возникла типичная голливудская пауза, неловкая, но зрелищная.

Милицейская «семёрка» блестела утренними зайчиками, а мы стояли как в вестерне, и надо было как-то выходить из ситуации.

— Мы не хотим проблем. Нам надо только за угол завернуть, а там можете включать свою сирену — как можно спокойней сказал я.

— Пожалуйста, заворачивайте, но с оружием на улице — это уже проблема, — осторожно ответил лейтенант.

— А пусть вас это не ебёт, — перебил его каменщик.

Мы, как герои из каких-то мультфильмов, переместились к углу, и Гришка опять сунул свой пакет на бите. Пакет сдуло ветром. Туда, на ту сторону.

— Плохо дело, — сказал Гришка.

— Может, сдадимся этим, добровольно, типа, — предложил я, кивнув на напряженных ментов.

— Да ну нахуй, идём дальше. Это тоже не наша грань, гляди, — ответил тот.

Я взглянул на милиционеров, и волосы неприятно зашевелились на моём черепе. Одетые в серую форму на нас внимательно смотрели лупатые богомольи глаза.

Громадные, мерзкие твари почти что изготовились к прыжку и голенастые, с зазубринами лапы хищно шевелились. Автомобиль превратился в какую-то амебообразную липкую плоть с мерно вздымающимися жабрами.

Вся эта публика ждала нашего промаха.

Напрасно ждала. Мы с каменщиком как кенгуру сиганули за угол внезапно и молниеносно. Но всё же коготь насекомого успел разодрать мне руку, как игла циркуля. Проклятая рана сразу защипала. Видимо, муравьиная кислота или что там ещё.

— Гандоны, эти блюстители порядка — обиделся я.

— Согласен, но вот ветер какой-то не такой — перевёл тему Гришка.

И действительно, по улице носился порывистый ветер, и он был видим. Вернее воздушные массы напоминали сигаретный дым, который по-драконьи извивался и обнюхивал предметы.

Мы замерли, подсознательно понимая, что ветер этот живой и, возможно, опасный.

А турбулентный хищник обследовал свою территорию и фатально приближался к нам.

Вернуться обратно к ментам-богомолам? А вдруг они успеют раньше нас? Нет, надо что-то думать.

Впрочем, думать было некогда.

Мы неторопливо двинулись вдоль стены моего дома. Сказочный ветер потек в нашу сторону. Я приготовился пальнуть из дробовика.

— Ветер перемен, ветер перемен! — раздались громкие крики откуда-то из парка.

Сразу же за ними в район пустого фонтана выплеснулась толпа людей в несопоставимых с привычностью нарядах.

Там были и кожаные «косухи» и какие-то свадебные платья, малиновые пиджаки, полосатые робы, железнодорожные униформы и вечерние платья.

Мужчины и женщины, тряся всевозможными прическами, орали как на адской сковороде. Они махали флагами и транспарантами. Короче, настоящий оппозиционный марш иль какая там ещё иная митингующая хуета.

— Освободим свободу свободы! Нет диктатуре диктатуры! Мы не согласны на ничью! Нахуя нам вообще всё это? Долой! — ревели охрипшие глотки и взрывались петарды.

Живой дым, виртуозно извиваясь как анаконда, окружал толпу смертельными кольцами. Взмахи плакатов разносили его поверхностные струи, но более плотная часть «ветра» была почти материальна как резиновый шланг.

— Ветер перемен сметёт всё как ненужный мусор! — раздался низкий титанический голос.

Тут же затрещали петарды и кости демонстрантов. Сизый дым давил массы мягко и беспощадно.

— Ветер перемен ломает, что бы строить! — продолжал вещать страшный голос.

Людская толпа со всем своим разнообразием лозунгов и одежды превращалась в банальный фарш. Транспаранты торчали в небо как иглы дикобраза. А крики боли и протеста слились в протяжный полифонический гул.

Пока всё это происходило, мы с Гришкой продолжали двигаться вдоль стены. Я целился в «ветер» понимая, что это бесполезно. Но тот был поглощен кровавой утрамбовкой человеков с протестами.

— И так будет с каждым, — угрюмо сказал Гришка, наблюдая смерть и перемены.

— Что, такое, а? Почему не в строю? Почему не протестуете? Кто вы? — запричитал невидимый голос, срываясь на визг.

Дымовой дракон бросил свои жертвы и развернулся к нам, свирепо колышась в пространстве. Он опасно уплотнялся и перетекал к нам сизой струей.

— Мы люди из будущего! На-ка! — заорал я и нажал на курок.

Заряд мгновенно развеял переднюю часть чудовища на мелкие дымки и облачка. Но они тут же слились воедино и подгоняемые злобным голосом извне ринулись к нам.

— Сдохни, тварь! Нас не возьмёшь голым воздухом, мы сами построим… — не успел договорить я (но выстрелить успел).

Гришка грубо, как каменщик, схватил меня за руку, которая саднила от пореза, и так же грубо поволок за угол.

Мой героизм был несколько смазан, но зато я остался жив. А мы оказались на той же самой грани, где я с пивом встретил похмельного каменщика этим утром.

— Хуле, ты нёс?! Это была не наша реальность! — вскричал он, размахивая битой.

— Человек всегда должен быть человеком, особенно если он пролетарий, — возразил я.

— У нас нет водки и пива нет, а ты о человеке бредишь, — не унимался каменщик.

— Не будет человека — не будет водки, — доказывал я что-то.

Внезапно боковым зрением я ощутил жизнь вокруг нас.

Озабоченные прохожие с какими-то сумками и пакетами обтекали нас, спорящих. Они с досадой и пренебрежением бросали на наши тела усталые взгляды.

Гришка внезапно притих и сделал вид, что он не со мной.

— Защита? — предположил я.

— Похоже на то, — тихо произнес он.

Воробьи по-будничному орали где-то там, внутри тополя. «Маршрутки» скрежетали тормозами и тарахтела газонокосилка.

Только мы выбивались из общей картины обыденности с дробовиком и битой на углу моего дома.

Не сговариваясь, мы снова завернули за угол, и ничего не произошло. Вернее не изменилось. Те же воробьи и то же утро. Теперь можно ходить вокруг моего дома хоть тысячу раз — защита, хуле.

Стоит ли говорить, что, спрятав оружие в квартире, мы пошли в магазин. Пошли за тем, чтобы повысить свою защиту от всяких там аномальностей и невзгод. Ведь за выходные надо привести себя в порядок для новой трудовой недели и прочих подвигов.

Отсюда