Жду новый пост

Серия «Подарок вампира»

Она кивнула и попросила денег купить в автомате кофе. Папа вытащил из кошелька кредитку, отдал, сказав, чтобы купила и ему, а маме, которая пришла в себя и выходила к ним из палаты, воды.

На лестнице Лена столкнулась с участковым и поздоровалась. А когда возвращалась назад, держа кофе в руках, а маленькую бутылку с водой под мышкой, услышала с лестничной площадки громкий голос матери и поспешила к ним.

- Ты! - громко и зло обратилась к Лене мама. - Как ты посмела очернить сестру? Зачем говорила с участковым?

Он, к слову, спокойно стоял рядом с отцом, возвышаясь над ним на целую голову, возле диванчика, на котором лежала раскрытая сумка.

От голоса матери, её тона жар прилил к щекам Лены, но вот не было сил найти весомые слова в своё оправдание.

- Она исполнила свой гражданский долг и поступила правильно! - вмешался участковый. - А вы решили скрыть факт изнасилования...

- Это наше личное дело и право, - зло ответила мать.

- Марину изнасиловали? - удивился отец. - Почему ты мне не сказала?

- Зачем разводить грязь? Об этом никому знать не следует. Иначе, сам понимаешь, Володя, репутация Мариночки пострадает.

- А вас, Ольга Дмитриевна, не смущает тот факт, что подруг Марины, вероятно, убил её насильник? И если бы об изнасиловании сообщили вовремя, то полученный анализ ДНК существенно помог бы в расследовании?

- Да, признаю, что Марина мне и врачам объяснила, что много выпила и не помнит, с кем у неё была сексуальная связь.

- Мама, мне она сказала другое! - вставила Лена.

- Когда я смогу поговорить с Мариной? - спросил участковый.

Папа пожал плечами, а мама с горьким сарказмом ответила, что их дочь умирает, и криво усмехнулась.

- Так, прошу уточнить: вы не знали про смерть подруг Марины? - задал вопрос Ольге Дмитриевне участковый.

- Откуда? Нам сейчас не до телевизора и новостей, - заступился папа.

И участковый с укором, серьёзно посмотрел на Лену.

- Да, я посмотрела новости и практически сразу пошла к вам! - перешла на крик Лена. - Родители были не в том состоянии, чтобы им что-то рассказывать!

Её лицо горело, а тело дрожало в ознобе. Она практически залпом выпила остывший кофе.

Мама покраснела, отец замер. Участковый обречённо вздохнул, смиряясь с фиаско, и сказал:

- Думаю, что вам следует знать: бармен Семён Анатольевич из кафе "Гараж" в тот злополучный вечер странным образом не мог вспомнить своих клиенток, жаловался – мол, голова сильно болела. Но на камерах наблюдения были чётко видны убитые девушки, сидящие за барной стойкой, а с ними и Марина. А вот что не поддаётся логике, так это мужчина рядом с ними: на камерах его фигура как будто смазана. Едва можно распознать, во что он одет. Бармен и этого мужчину с девушками в упор не узнаёт. И спрашивать больше не у кого было, кроме официантки. А вот она неожиданно разговорилась. Оказавшись особой наблюдательной и любопытной, припомнила, что вечером среди дальнобойщиков приметила незнакомую фуру, чистенькую, как с конвейера, а главное – окна у неё были затемнены.

- Фура с тонировкой! - воскликнул папа. - Разве такое законно?

- Сложный вопрос, но технически возможно, - произнёс участковый. Затем, выждав паузу, вздохнул и сказал: - Сегодня следователь из столицы приезжает, и я передаю дело ему. Так сказать, по положению должностных инструкций.

Затем попрощался и ушёл.

Лена первой села на диванчик, за ней мама и папа. Так и сидели, молча, в тишине, каждый погруженный в свои мысли… Неожиданно пришла грузная медсестра, с усталым лицом, и объявила, что Марина умерла.

Мама потеряла сознание. Папа весь напрягся, а потом заплакал. А у Лены кровь отхлынула от лица, на душе стало очень холодно и пусто. Хотелось заплакать, но слёз не было.

Маме, чтобы привести её в чувство из-за резко снизившегося давления, поставили капельницу прямо в коридоре. А все срочные дела пришлось вынужденно решать Лене с папой.

Родственники Одинцовых жили в другом городе, им пришлось звонить как Лене, так и друзьям Марины. В процессе выслушивать соболезнования и говорить, что позвонит еще, когда папа договорится о ритуальном зале, где можно будет попрощаться с сестрой.

И так за всеми многочисленными звонками уставшая Лена сварила себе пельмени и выпила две таблетки аспирина от головной боли.

Папа вернулся из больницы после обеда, вместе с мамой – с бледным и пустым, как у куклы, разом постаревшим лицом. Родители закрылись в спальне, но говорили достаточно громко, чтобы Лена слышала их споры, в которых мама оправдывала себя, говоря: «Ты не понимаешь, я никому не разрешу резать мою девочку!» А папа пытался убедить её, что если бы она разрешила вскрытие, то они бы знали точную причину смерти. На что мама жёстко ответила: «Они и так не определили ни причину болезни, ни саму болезнь. Так зачем вскрытие, для галочки в отчёте?» - повысила голос мама. В ответ было молчание. А потом Лена слышала только мамины всхлипы.

Вечером тело сестры из морга должны были привезти в бюро ритуальных услуг. На этот раз Лена осталась дома, а выбирать гроб, цветы и прочее поехали мама с папой.

Обзвонив всех родственников, связавшись с друзьями Марины, она составила приблизительный список тех, кто придёт на поминки. Затем приняла душ и легла отдохнуть.

Родители вернулись практически в пять вечера. Измученные, молчаливые, совершенно на себя не похожие, словно смерть Марины забрала с собой и часть их жизни. Папа устало сказал Лене собираться.

На кухне за стенкой был слышен звон посуды, хлопанье дверей шкафчиков, пока Лена думала, что надеть, вытаскивая из шкафа чёрную водолазку и чёрную юбку-карандаш. Подходящих туфель у неё не было, пришлось обуться в тёмно-синие кеды.

Пока доехали в ритуал-сервис, снова начался дождь, но, вопреки непогоде, людей пришло много: подруги Марины из университета, одноклассники, учительница физкультуры, с которой сестра ездила на соревнования и завоёвывала медали.

Здесь было так много незнакомых лиц! Друзья родителей, даже соседи по дому пришли, а вот родственников приехало мало. Лишь троюродные тётушки со стороны отца. Пенсионерки, которых Лена, сколько себя помнила, на дух не переносила. Тётушки постоянно давали ненужные советы и лезли не в своё дело, а если приезжали в гости, то потом их было не выгнать.

Вот и сейчас они откровенно докучали своими бесконечными оханьем и аханьем да причитаниями, какой хорошей девочкой была Марина. И какая с её смертью семью постигла непомерная утрата и потеря.

Лене на их слова не единожды хотелось закричать, чтобы тётушки заткнулись, и про себя жалеть, что родители не позволят напиться.

А Марина лежала в красивом гробу, в стильном, дорогом платье, накрашенная, так что выглядела словно живая и казалась спящей. Но иллюзия исчезала, стоило посмотреть на туго обтянувшую скулы сестры кожу и истончённые, заметно поредевшие волосы, похожие на солому.

Мама смогла взять себя в руки. И пусть её накрашенное лицо напоминало маску, а глаза словно остекленели, она отлично держалась. А вот отец, когда думал, что никто этого не замечает, часто прикладывался к маленькой бутылке водки, которую прятал в кармане.

Постепенно, поток прощавшихся с Мариной редел, пока, кроме тетушек и родителей, в зале больше никого не осталось.

Тётушки достали библию и православный молитвослов и настойчиво уговаривали мать читать покойной псалмы. Мать отказывалась, она не была религиозной.

Лена и сама не помнила, когда они вообще с семьёй ходили в церковь, кроме Пасхи, чтобы освятить, как большинство просто по традиции, куличи.

Вскоре папа уснул на диване, а у Лены разболелась голова.

Тётушки тоже всё чаще жаловались на усталость и недомогание. Охали, ёрзая на мягких креслах, недовольно поглядывая на маму, которая положила молитвослов на стул и не открывала.

Вежливая администратор, дежурившая в фойе здания ритуальных услуг, несколько раз приходила и предлагала кофе.

- Вези их к нам домой, - наконец сказала мама отцу, встав со стула напротив гроба Марины. - А ты, Лена, размести и уложи тётушек, хорошо?

Папа зевнул и встал с дивана. Затем помог тётушкам подняться с кресел и повёл их к дверям.

Мама подошла к Лене, и та заметила, что глаза матери странно блестели, а зрачки были сильно расширенны. Лена очень испугалась за неё, предположив худшее: неужели мама приняла наркотики? А мама напугала её ещё больше, внезапно одарив широкой искусственной улыбкой и тихонько, как заговорщица, прошептала:

- Всё будет хорошо. Мариночка ведь жива и скоро к нам вернется, - и ушла к гробу.

- Что ты сейчас сказала? - ошарашенно прошептала Лена, вцепившись в дверную ручку, слегка приоткрыв дверь.

Затем покачав головой, хотела переспросить мать, ибо думала, что, вероятно, неправильно поняла её слова или вовсе не дослышала.

Но папа позвал снизу лестницы, сказав поторопиться, пояснив, что такси приехало, и Лена поспешила уйти.

На улице снова лил дождь как из ведра, но без грозы.

В такси царило молчание, а Лене хотелось плакать. Хотелось, чтобы её пожалели, обняли, утешили ласковым словом.

Она совсем не могла представить, как это они теперь будут жить без Марины. А ещё она очень боялась за маму и папу. Ибо видела, что горе буквально высосало из них все силы, и сразу предположила худшее: что дальше они поодиночке сопьются, полностью уйдут в себя и разведутся. Как это ей тогда будет жить без привычных семейных разговоров и споров за завтраком, обсуждений успехов Марины, её частых звонков по вечерам на неделе и радостной после них мамы, когда смотришь на неё, счастливую, и тоже улыбаешься?

И вот, подумала Лена, как скоро в их квартире станет тихо и пусто, будто все умерли, а не только Марина. И жить станет совсем тошно и невыносимо.

И будут ли снова ей приходить навязчивые мысли в голову, как в десять лет, после очередной острой ссоры с сестрой, чтобы напиться маминых снотворных таблеток и, тем разом решив все проблемы, больше никогда не просыпаться?

Лена вздрогнула, очнувшись от дрёмы. Такси приехало к дому.

Тётушки по приезде сразу заняли маленькую комнату Лены. Там было старое раскладное кресло, помимо односпальной кровати, что позволяло им ночевать вместе.

Комната Марины, по настоянию матери, и раньше гостям не предлагалась. «Теперь вообще, наверное, станет музеем», - зло подумала Лена, понимая, что ей придётся спать на неудобном старом диване в гостиной, с жесткой, выскочившей в самом его центре пружиной.

А папа как зашёл в квартиру, так сразу направился в спальню и больше не выходил.  

Разобравшись с капризными тётушками и постелив себе на злосчастном диване, Лена выпила воды и тоже легла.

На дисплее её смартфона было два часа ночи.

…Встала рано и чувствовала себя бодрой, хотя практически не спала.

Она приняла душ, затем заварила кофе, пожарила большой омлет и сделала тосты.

Тётушки пришли на кухню первыми. От кофе отказались, попросив зеленого чая, а омлета без спросу наложили себе огромную порцию. Ещё они без стеснения щедро мазали тосты маслом и персиковым джемом, словно находились у себя дома.

Папа пришел поздно, когда все уже поели. Слегка посвежевший после душа, гладко выбритый, он молча выпил воды с аспирином. Затем налил себе кофе, добавив туда пять кубиков сахара, а вот от остатков омлета отказался. Затем начал без аппетита есть, и тут ему позвонила мама. Она по громкой связи сказала, что в ритуальном зале всем нужно быть к девяти, когда придёт батюшка и отпоёт Марину, а после все поедут на кладбище.

Голос матери по телефону был на удивление бодрый – такой, словно ничего не случилось, – с неприятным чувством отметила про себя Лена.

От бодрого маминого голоса ей стало очень тревожно и появилось плохое предчувствие.

Вскоре разговор закончился, и папа положил трубку. Затем позвал Лену, сказал, что сейчас поедет к маме, возьмёт ей кофе, и попросил сделать бутерброды, чтобы та перекусила. А ещё поручил купить цветы и приглядеть за тётушками, а позднее всем вместе приехать на такси. А на расходы Лене вместо денег отец вручил свою карточку.  

Лена быстро сделала бутерброды, благо в холодильнике было из чего. Она завернула их в плёнку и, передав отцу, пошла заниматься тётушками.

Тётушки заняли диван в гостиной и болтали, точнее, сплетничали, ещё и телевизор включили. А как пришла Лена, то попросили принести из их комнаты сумку с тонометром и аптечку, чтобы измерить себе давление.

К сожалению, этим просьбы и поручения не ограничились. Ещё тётушки настаивали, чтобы Лена посидела с ними, и ей пришлось остаться в гостиной. Она, вполуха вслушиваясь в их беседу, постоянно посматривала на часы на смартфоне, чтобы скорее сбежать в цветочный магазин.

А тётушки с энтузиазмом пролистывали и комментировали уже третий семейный альбом. Ещё вспоминали прошлое и говорили, каким замечательным и чудесным ребёнком была Мариночка. Затем театрально смахивали слезу и дрожащим, жалостливым голосом приговаривали: мол, если бы не несчастье, то она точно стала бы выдающейся личностью. «Такая умница, красавица, как же несправедливо и жалко, что Марина такой молодой умерла!»

При этом они искоса посматривали на Лену, хмурили брови, прицыкивали языком и словно забывали, что хотели ей сказать, и снова начинали говорить про Марину.

Наконец на часах смартфона подошло время открытия магазина, и ей можно было сбежать от них.

От жужжащего, монотонного голоса тётушек, честно сказать, её уже тошнило, и, если пришлось бы ещё задержаться и слушать их, Лена, наверное, бы не выдержала и заорала.

В цветочном ларьке, ближайшем к дому, она купила гвоздики и белые лилии, любимые цветы Марины.

Затем вернулась в квартиру за тётушками, которые всё никак не могли собраться, и пришлось ожидать их, а после вызывать такси.

Они опоздали, и когда приехали в ритуальный зал, то священник уже дочитывал отпевание.

В помещении крепко пахло ладаном и свечным воском. А людей собралось мало, отчего Лене стало грустно.

Из пришедших – подруги Марины из университета, её школьные друзья и классная руководительница. Ещё были знакомые родителей с работы, сами родители и Лена с тётушками.

Позднее на улице, сидя в арендованном микроавтобусе, по пути на кладбище, Лена часто ловила себя на мысли, как внезапно в лучшую сторону резко изменилась мама.

Она выглядела на удивление спокойной, без стеклянного блеска от принятых таблеток в глазах. А ещё посвежевшей, словно хорошо выспалась и больше ни о чём не переживала.

Эти резкие перемены в матери настораживали и даже пугали, потому что Лена никак не могла их себе объяснить. Поведение матери в сложившейся ситуации выглядело ненормальным. Но, похоже, из присутствующих никто, кроме Лены, даже отец и любопытные тётушки, ничего не замечали. Поэтому она решила больше об этом не думать.

Изнутри хлынула злость, которая смела собой разом все мысли и чувства.

Не слушая окрика матери в спину, она побежала прочь от родителей к лестнице, к выходу. На воздух.

Снаружи тёмное, разбухшее водой небо внезапно рассекла молния, и начался ливень. Поток воды практически мгновенно промочил насквозь одежду, смыл слёзы и отрезвил Лену. Дышать ей стало легче.  Но возвращаться в больницу к родителям не хватило сил.

Добежав до остановки, она там дождалась автобуса. В теплом салоне все мысли Лены вдруг свелись к решимости сходить в полицию, а там – будь, что будет.

Когда вышла из автобуса, дождь перешел в морось, но всё ещё грохотало. Звонки родителей она сбрасывала, сейчас было не до них.

Сократив путь через дворы, Лена дошла до полицейского участка. И, только оказавшись внутри в пустом, теплом и душном помещении, поняла, что замёрзла и проголодалась.

За решётчатым окошком регистратуры сидела ярко-накрашенная женщина средних лет и суровым тоном отвечала по стационарному телефону.

Дождавшись, когда она закончит, Лена спросила, как найти участкового.

- По какому вопросу? - строго спросила регистраторша.

- По личному, - в тон ей холодно ответила Лена.

- Минутку, - женщина быстро набрала номер и произнесла в трубку: - Харитон Ильич, к вам девушка, говорит – по личному делу. - Выслушав, она положила трубку и сказала: - Второй этаж, 45 кабинет. Поторопись. До обеда осталось 10 минут.

Лена бегом поднялась по лестнице, чтобы успеть. Затем, пытаясь отдышаться, немного постояла у кабинета и громко постучала.

- Войдите! - изнутри отозвался мужской голос.

Лена открыла дверь и вошла.

Кабинет оказался маленьким и чистеньким. Узкий шкаф у стены. Возле окна письменный стол, за ним сидел крепко сбитый мужчина, в форме, лет тридцати пяти. Русоволосый, с аккуратной короткой стрижкой и волевым лицом с ямочкой на подбородке. У него были яркие голубые глаза, а взгляд хоть и усталый, но на удивление добрый.

- Что случилось? - спросил он.

Лена замялась, а потом, сделав глубокий вдох и выдох, просто начала говорить. Как сестра попала в больницу, как позднее она увидела новости, и кратко, о том, что сегодня рассказала Марина.

- Стоп, - жёстким тоном, остановил Лену участковый. - Ты хоть понимаешь всю меру своей уголовной ответственности за ложные показания?

Лена кивнула и сказала, что ничего не придумывает. А ещё, не сдержавшись, добавила: мол, пришла, чтобы помочь следствию найти насильника. И покраснела.

Участковый хмыкнул, нахмурился и молча одарил очень суровым вопрошающим взглядом. От такого взгляда могло замёрзнуть во рту масло. Лена поёжилась и пожала плечами. Больше ей сказать ему было нечего. Легче ей, после того как всё ему рассказала, увы, не стало. И на что она надеялась?

- Родители знают, что в полицию пошла?

Она покачала головой, затем встала, собираясь уйти.

- Чай будешь? - внезапно спросил участковый.

- Что? - удивилась Лена и тут, что-то такое неуловимое заметив в глазах мужчины – некий отклик неравнодушия, вдруг поняла, что тот ей поверил.

- Буду, - ответила она.

Участковый посмотрел на наручные часы, встал, потянулся. Отошел от стола и включил электрочайник, который стоял за его спиной на подоконнике. Вдалеке за окном сверкнула молния, загрохотал гром, и ливень начался с новой силой.

- Что ж, так и думал, что сегодня обедать придется в кабинете, - пробурчал себе под нос мужчина и открыл шкаф, где на полке стояли чашки, завёрнутые в бумагу ложки и маленькая банка с сахаром. Взял и поставил всё необходимое на стол.

Затем из рюкзака, втиснутого на самую нижнюю полку шкафа, достал толстый свёрток с бутербродами, развернул их на столе и дружески предложил Лене.

- Спасибо, - ответила она и, выбрав один, взяла и жадно принялась есть, пока участковый заваривал по чашкам пакетированный чай и добавлял сахар.

Чай Лена пила не торопясь, а вкусный, сытный бутерброд с колбасой и сыром унял голод.

Участковый тоже аккуратно откусывал от бутерброда и запивал чаем, и есть получалось у него очень красиво и культурно, так что Лена подумала: если бы его сейчас представить в кафе, без формы, то и не предположишь, что мужчина – полицейский. Напротив, участковый легко представлялся в роли бизнесмена.

- Итак, Лена, - перекусив, начал разговор Харитон Ильич.

Он открыл блокнот, взял ручку и попросил как повторить свою фамилию, так и дать телефон, и адрес, и номер палаты, где лежит сестра. Затем, все записав, сказал, что она может быть свободна.

- Держите меня в курсе, пожалуйста! - попросила Лена и извинилась за недопитый чай, честно признавшись, что тот слишком крепкий.

А когда ставила чашку на стол, неожиданно мощно прогрохотал гром. Пальцы Лены дрогнули, и чашка выскользнула, упав на стол и разлившись чаем прямо на толстую бумажную папку.

- Раззява! - в сердцах бросил участковый, неловко схватил папку за край, чтобы не дать чаю впитаться в обложку, а из неё вдруг на пол посыпались фотографии.

- Я подниму! - виновато бросила Лена и присела, чтобы собрать фотографии.

- Не надо! – запоздало и сердито окрикнул участковый и, резко положив папку на стол, наклонился и стал быстро собирать фотографии.

- Что это? - прошептала Лена, чувствуя, как бледнеет, вглядываясь в снимки крупным планом, которые успела поднять. Она видела части тел, брошенные как попало на землю. Кисти рук, окровавленные стопы с длинными лоскутками отступающей по краям обрубков кожи.

На бескровную кожу в беспорядке налипли иголки, листья и грязь.

- Божечки! - сквозь зубы выдохнула Лена, когда на другой фотографии увидела женские головы, с болтающимися лохмами кожи и приплюснутыми жилами в неаккуратных, словно оторванных ранах на пеньках шей.

Руки девушки задрожали, фотографии выскользнули на пол. Наверное, она изменилась в лице, потому что участковый громко сказал:

- Урна под столом.

Лену вырвало только что съеденным бутербродом. В ушах звенело, а сердце бухало в груди как сумасшедшее.

- Дура, теперь спать не сможешь! - укорил участковый, засовывая собранные фотографии обратно в папку.

- Что с ними не так? Почему нет крови? - сглотнув слюну, осмелилась озвучить свои мысли Лена. - Это же подруги Марины, не отнекивайтесь. Я их узнала.

- Зачем тебе знать гнусные подробности? - устало выдохнул участковый. - Сказал же, что спать не будешь. К тому же сама всё видела и обо всём догадалась. А маньяка всё равно приезжие следаки из столицы искать будут. Моё дело скромное – отчёты писать, - договорил, а потом сходил за чистой чашкой из шкафчика, затем туда воды из электрочайника налил. – Вот, воды попей, дыхание переведи и топай домой. Родители наверняка с ума сходят.

Она выпила воды. С того полегчало физически, но на душе Лены воцарилась ещё большая сумятица из-за фотографий.

Она сказала спасибо и ушла. Участковый что-то буркнул вслед, но его слов Лена не расслышала.

Дома её ждал крепкий нагоняй от отца. Он ударил Лену по лицу, чего ни разу прежде не делал, и крепко выругался матом. А где была – не спрашивал, только сказал, что, прежде чем пропадать без вести, подумала бы о матери.

Пощечина жгла кожу щеки огнём. Лена чувствовала себя усталой и ненужной. Хоть и было очень стыдно. Но так сильно сейчас хотелось, чтобы обняли и приласкали, поэтому Лена подошла к сидящему на кухне отцу и сказала: "Прости".

Он сухо кивнул в ответ и налил себе водки. В груди Лены защемило. Ведь раньше, когда она была маленькой, легко уселась бы к нему на колени, положив голову ему на грудь. А отец обнял бы в ответ, погладил по голове, и в её мире всё снова бы стало на свои места.

Лена не помнила, отчего и когда родители переключили своё внимание и любовь на Марину.

В гостиной было накурено, а на диване некрасиво храпела пьяная мать. Одежда Лены, после дождя ещё полностью не просохла, как и волосы. И, вопреки летней жаре, она мёрзла.

Поэтому она пошла в душ, хотелось согреться. Остаться на кухне, поесть, пока там отец в одиночестве напивается, не хватило как смелости, так и сил.

После душа Лена вернулась в свою комнату и легла на кровать, засунула в уши наушники и незаметно для себя заснула.

…Проснулась среди ночи, вспотевшая, испуганная, с сильно бьющимся сердцем. Как и предупреждал участковый, снились кошмары: она брела по кругу по темному лесу, то и дело возвращаясь к сложенным в кучу бескровным частям тел.

Головы мёртвых подруг Марины из кустов серыми губами шептали ей предупреждения: «Берегись!» Поднимался сильный, пронзительный ветер, скрипели деревья, а позади кто-то был, и он словно кутался в тенях, сливался со стволами деревьев. И вдруг жутко захохотал, перекрывая своим громким хохотом рёв усилившегося ветра – и тем вырвав Лену из сна.

Проснувшись, она вынула из ушей наушники. Музыкальная дорожка давно кончилась, а на дисплее смартфона отображалось время – четыре часа утра.

За окном моросил дождь, стуча каплями по карнизу. Неожиданно Лену пронзило острое инстинктивное чувство, что вот-вот случится беда.

Спать больше не хотелось. Лена встала, чтобы пойти на кухню, заварить травяного чая и посидеть в тишине. И, может быть, подумать.

По пути на кухню зазвонил радиотелефон на тумбочке в прихожей. Она подняла трубку, услышала, как женщина взволнованным голосом представилась медсестрой из больницы. Затем она сказала, что Марине стало хуже, и попросила срочно приехать.

Отца Лена обнаружила спящим в спальне, там было сильно накурено, и в пепельнице перед двуспальной кроватью лежала большая горка окурков.

С трудом разбудив его, она повторила то, что ей сообщила медсестра.

Затем, кашляя от едкой сигаретной вони, подошла к окну, открыла для проветривания. Отец охрипшим голосом попросил разбудить маму, а сам потянулся за таблетками аспирина, что лежали в тумбочке.

Маму Лене пришлось сильно похлопать по щекам, чтобы она проснулась.

- Что случилось? - раздражённо спросила она.

А услышав ответ, вдруг застонала, как раненый зверь, чем напугала Лену.

- За что? Ну, за что мне это наказание? - продолжала стонать мама, и Лена, не выдержав её надломленных стонов, поспешила уйти.

Пока собиралась, часто высмаркивалась и вытирала бегущие помимо воли слёзы.

- Марина в сознании, можете поговорить с ней, - произнёс дежурный молоденький врач.

В подтексте его слов Лена уловила "попрощаться". На все вопросы родителей врач отвечал уклончиво, лишь повторял, что сейчас Марина на сильных обезболивающих.

На этот раз они все вместе зашли в палату и разговаривали, избегая как огня темы смерти: шутили, вспоминали школьные победы Марины на соревнованиях и вообще её успехи.

Она тоже улыбалась, поддерживая их настрой, но по глазам сестры было видно, каких усилий стоит Марине это показное притворство.

И вообще, как отметила Лена, она выглядела блеклой тенью себя прежней. Волосы сестры, прежде золотистые, как солнечные лучики, выцвели и поседели. Кожа сильно натянулась на резко осунувшемся лице, будто на черепе, и вся Марина стала болезненно хрупкой. Из-за этого Лене страшно было дотронуться до неё хоть пальцем: а вдруг от её прикосновения кожа и кости сестры треснут и раскрошатся?

Неожиданно Марина застонала. По телу сестры волной пошли судороги, а она сквозь силу произнесла глухим, не похожим на свой голосом.

- Найдите его, накажите, а лучше убейте за всё это!

Глаза сестры лихорадочно блестели.

- О чём она? - толкнул папа маму в бок. А та шептала:

- Мариночка, успокойся, сейчас позову врача. Всё будет хорошо, дорогая.

Марина закричала. Изо рта сестры пошла пена, и она забилась в конвульсиях. Папа выбежал в коридор за врачом. Марина затихла. У мамы началась истерика. Лена чувствовала, что задыхается, что, если сейчас не выйдет в коридор, начнёт кричать сама и уже не остановится.

На ватных ногах она вышла из палаты, села на диванчик, тяжело дыша и наблюдая, как, суетясь, папа привел врача, крепких санитаров с каталкой и медсестру.

Они нараспашку открыли дверь палаты, и медсестра начала откачивать маму, давая понюхать нашатырь.

В комнату постучал, а затем заглянул папа, уже побрившийся и одетый, и позвал завтракать.

Мама пожарила омлет и блинчики, сварила сосиски, а в турке вскипятила кофе для папы. А себе и Лене залила кипятком в чайном заварнике душистый чёрный чай с цедрой лимона, который они покупали на рынке на развес.

- Поедим и поедем к Марине. Её перевели в палату, - улыбнулся, сообщая хорошую новость, папа.

- Ура! - поддавшись порыву, воскликнула Лена и тоже разулыбалась: на душе вдруг стало так хорошо и легко.

Больничная палата Марины оказалась отдельной, а ещё бесплатной. Из-за беспрецедентного случая, по словам врачей. Но мама была уверена, что вескую роль сыграла их семейная медицинская страховка. Лена с папой со страховкой не спорили, им не терпелось повидать Марину.

Пока родители засыпали сестру вопросами, Лена выкладывала из пакетов на тумбочку фрукты, сок, минералку, любимые маленькие шоколадки сестры в форме животных. Затем в холодильник поставила йогурт, творог и заблаговременно сваренный мамой куриный суп-пюре.

Непривычно тихий, надломленный голос сестры нервировал Лену. Марина с трудом отвечала на банальные вопросы родителей, которые нарочно всеми силами её подбадривали.

Избегали расспрашивать о главном, словно думали: дочка сама им всё скажет. Дверь палаты открылась, и заглянул врач. Поздоровавшись, он сразу пригласил родителей для важного разговора к себе в кабинет. Когда они ушли, то Лена могла наконец поговорить с сестрой.

- Марина, - собравшись с духом, начала Лена. Внутри неё всё трепетало, ведь раньше она никогда бы не осмелилась вести с сестрой подобный разговор и задавать ей прямые вопросы. - Можешь на меня рассчитывать. Скажи, что с тобой случилось. Я не скажу родителям, обещаю...

Марина лишь покачала головой.

- Марина, я действительно волнуюсь и поэтому думаю, ты должна знать, что сегодня в лесополосе нашли твоих одноклассниц – мёртвыми.

Сестра продолжала молчать, но левое веко на её глазу дрогнуло. Затем Марина поджала губы, а между идеальной формы бровей залегла складка. И вдруг она схватила Лену за руку, легонько сжала. А на мгновение в расширившихся голубых глазах Марины промелькнул страх. Она после хриплого вздоха нервным голосом призналась:

- Я была с девчонками в кафе "Гараж". Остальное помню как в тумане, как в кошмарном сне. Знаешь, Лена, ведь я до жути боюсь вспоминать, потому что тогда пережитый кошмар снова станет реальным. А ещё мне страшно умирать, я ведь умираю, чувствую, что это так. Выделения не прекращаются, - она вздрогнула, а затем лихорадочно, скороговоркой попросила: - Ты можешь помочь? Так скажи мне правду! Врачи, я знаю, врут.

Лена покачала головой, слезы душили, а в горле вдруг вырос огромный комок, лишив дара речи.

Марина ждала и напряжённо смотрела с такой отчаянной надеждой, что Лене стало не по себе. Она через силу выдавила из себя: "Я не знаю, прости" и высвободила руку.

К облегчению Лены, зашла медсестра, холодно сказав, что время посещения истекло.

Мама и папа ожидали Лену в коридоре. Оба были очень бледные, растерянные и разом постаревшие лет на десять. У мамы дрожали руки, тушь некрасиво размазалась, а во влажных папиных глазах словно зияла глубокая пропасть.

Мама жестом поманила Лену к себе, затем крепко обняла и тонким, чужим голосом сказала, что надежды нет и Марина умрёт.

От её слов пол под ногами Лены покачнулся, в ушах зазвенело – и тут её успел подхватить папа. Мама истерично закричала: "На помощь!»

Всё вокруг перед глазами Лены стало размытым. Откуда-то взялась медсестра, которая дала понюхать Лене нашатыря, и мир девушки снова обрёл чёткость.

В груди Лены сильно болело, в вопросах больше не было смысла.

Возвращались домой на такси, и непривычно ссутулившийся папа всю дорогу до дома тихо плакал. У Лены не было сил его утешать: сами по себе нахлынули воспоминания, где она снова была пятилетней девочкой. В то счастливое время Лена дружила с сестрой, как с лучшей подругой, доверяя ей все свои секреты.

И Марина по-настоящему её любила, тогда сестра ещё сама была ребёнком, с добрым и чутким сердцем.

Они часто играли в куклы, проказничали и катались на качелях. А ещё Марина всегда стояла за Лену горой.

До сих пор Лена искренне не понимала, почему сестра однажды превратилась в холодную, злую стерву с ледяным сердцем. Почему она вдруг перестала её любить и возненавидела? И ответов не находила.

Лена видела, как в салоне такси с воцарившейся над их семьёй давящей атмосферой безысходности изо всех сил боролась мама. Она "держала лицо", сидя напротив водителя, и вела с ним пустую болтовню, перемежавшуюся песнями из радио.

Дома по приезде из больницы ничего не изменилось, только череда из напряжённого затишья порой взрывалась родительскими криками и руганью. Тогда Лена надевала наушники и плакала. А затем, лёжа на кровати, в бессилье, уставившись в потолок, представляла, как ремиссия сестры затягивается – и происходит чудо, она выздоравливает. Ведь у других людей в мире бывало и не такое, даже по телевизору показывали.

В четыре утра зазвонили телефоны. Сначала стационарный в квартире, затем смартфоны родителей.

В коридоре послышались шаги, затем на кухне раздался заспанный голос папы.

- Слушаю... - сказал он.

Лена всю ночь практически не спала, но утром чувствовала себя на удивление бодрой. Она сразу встала с постели, как только вслушалась в короткие отцовские реплики по телефону, затем быстро оделась.

Закончив разговор, отец зашёл к ней в комнату. А как только увидел, что Лена не спит, велел собраться и ждать его в коридоре.

По лицу отца, по опущенным плечам и тусклому тяжёлому взгляду Лена поняла, что чуда для Марины не произошло.

- А где мама? - спросила Лена, и папа объяснил, что её сейчас не добудиться, сильно перепила вчера.

«За что нам всё это? Почему Марина умирает? Почему нет никакого лекарства?» Вопросы, на которые Лена не находила ответа, сидя на диванчике в коридоре больницы, ожидая отца из кабинета главврача.

И вот он вернулся, до ужаса бледный, с подрагивающими губами и крепко сжатыми в кулаки пальцами. Отец, не обращая внимания на Лену, некоторое время, просто стоял и отрешённо смотрел в стену. Затем вздрогнул и сел рядом с дочкой, закрыл лицо руками, шумно вдохнул, и выдохнул, и едва слышно произнёс:

- Иди, поговори с сестрой. Ей хуже...

Это отцовское «поговори», прозвучало, как «попрощайся». А то, что Марине хуже, вдруг осознала Лена, значило, что больше увидеться не разрешат.

Лена, собравшись с духом, встала и пошла. И в утренней тишине, царившей на этаже, она хорошо слышала, как отец сквозь зубы крепко выругался, а затем, судя по пиканью электронных клавиш смартфона, собирался кому-то позвонить.

В палате Марины пахло дезинфекцией и чем-то горьковатым, похожим на увядшую сирень. Сестра лежала на спине, глаза закрыты, к руке подключена капельница. Густые волосы Марины, её гордость светло-пшеничного цвета, заметно поседели и поредели, а истончившаяся кожа на лице натянулась. На ней появились резкие, глубокие морщины на лбу и у рта, а под ввалившимися глазами сестры залегли глубокие тени.

Лена некоторое время с ужасом смотрела на Марину, едва её узнавая. Ведь не бывает, чтобы болезнь (какая бы она ни была) протекала так быстро, так резко и фатально?

«Может быть, это и не Марина на кровати?» - на мгновение от шока подумала Лена, чувствуя, что от собственных предположений задыхается.

А вот голос Марины практически не изменился. Она заговорила, тем самым заставив Лену вздрогнуть и резко осознать реальность. В палате никакая не незнакомка, а её сестра Марина и сейчас она умирает.

- Подойди, - попросила сестра, поманив Лену свободной рукой.

Возле функциональной, регулируемой постели стояла табуретка. На неё Лена села. Марина дала понять, что хочет взять её за руку, и Лена протянула свою руку и дотронулась до руки сестры: сухой и холодной с тонкими, как птичьи косточки, пальчиками.

Ей снова до боли стало очень жалко сестру. А ещё, подумалось, что ведь она Марину за все обиды давно простила, и если та сейчас хочет попросить прощения, то не нужно. Лена собралась сказать об этом Марине, как и то, что любит её, но губы задрожали. А сестра тяжело вздохнула и произнесла:

- Лена, знаешь, я кое-что вспомнила и теперь уверена, это был не сон. Выслушай меня, пожалуйста, и не перебивай... - голос Марины внезапно стал твёрдым и непреклонным будто окаменел.

"Я хорошо помню, как вечером с девчонками пошла в клуб "Гараж" поболтать, потанцевать и, как следует, выпить. Мы два года не виделись, а тут всё так благоприятно сложилось. И клуб этот, Лена, ты же знаешь, мой любимый, ещё со школы».

Лене с её хорошо развитым, благодаря чтению, воображением совсем не трудно было представить происходящее.

Душный летний вечер. Солнце садится за горизонт, растекаясь огненно-красным багрянцем в тёмно-синих подступающих сумерках.

Красавица Марина, в стильном коротком платье с блёстками, с сумочкой клатч и модными босоножками на каблуках. На пухлых губах сестры капелька фруктового блеска, ресницы подкрашены. Марине с её идеальной кожей не нужна косметика, а одевается она в любое место всегда нарочно ярко, чтобы ещё больше привлечь к себе внимание. Подруги-одногодки на её фоне всегда выглядят гораздо старше.

Лена хорошо знает клуб изнутри: приходилось заходить в дневное время. Она, в отличие от своей ветреной сестры, всегда по возможности подрабатывала во время каникул то курьером, то на почте со свободным графиком.

И, когда сестра рассказывает дальше, ей легко представляется, как оживает вечером от наплыва людей клуб, как меняется его лениво сонная атмосфера. А на сцене начинают играть местные группы с драйвовыми песнями, безо всякой цензуры.

Марина всегда при деньгах – раньше от родителей, а сейчас неплохой доход приносит ей блог про здоровое питание и упражнения, где она, как прекрасная золотая бабочка, мелькает в весьма откровенных спортивных костюмах.

Наконец сестра с подругами усаживаются за барную стойку, заказывают по коктейлю. Лена как-то во время подработки покупала себе там газировку и знает прайс и то, что цены в клубе не кусаются.

После одиннадцати вечера народа становится ещё больше. Немудрено, репутация у клуба хорошая, этот момент даже в городской прессе освещали. Ночью в клуб приходят как городские обыватели, так и залётные туристы, особенно летом, а ещё здесь частые гости водители международных фур. «Вот с ними общаться, знакомиться – одно удовольствие», - поясняет Марина.

Лена слушает сестру и представляет, как подружки после коктейля, потанцевали, приценились к местным кавалерам и, так никого и не поощрив своим вниманием, перешли на ледяную водку с закусками.

Они оживлённо болтают, смеются, хвастаются, попутно перемывают косточки местным неудачницам из бывших одноклассников. Тем, кто спился, подсел на наркоту или залетел на выпускном, а после кто-то вынужденно вышел замуж и теперь работает в лучшем случае кассиршами в «Пятёрочке».

За разговорами к ним незаметно подсел мужчина. На вид лет тридцати: бледная кожа, светлые волосы модно подстрижены, в левом ухе серёжка. Лицо симпатичное, но, по словам Марины, ничего особенного. Однако сестре хорошо запомнилась его потёртая плотная тёмно-коричневая кожаная куртка, явно искусственно состаренная.

- А я в этом, как никто другой, разбираюсь, - уточнила Марина, - и куртка незнакомца стоит целое состояние, - добавила, чтобы привычно подчеркнуть своё превосходство в любых познаниях.

Даже в болезни она не менялась.

- Так вот, - продолжила Марина, - стоило ему на нас посмотреть и улыбнуться, как мы с подругами буквально не могли отвести от мужчины взгляд, словно тот был какой знаменитый актёр.

Ещё от голоса мужчины у Марины возникло необъяснимое, приятное до мурашек по коже чувство.

- Его голос, - сказала она, - он словно тёплым бархатом обволакивал кожу.

И вот они уже как ни в чём не бывало болтали с мужчиной, как со старым приятелем. Отвечали откровенно на все вопросы, чего обычно никогда с незнакомцами не делали, хихикали, кокетничали и напропалую флиртовали.

Марина пояснила:

- Он будто бы своим голосом и взглядом нас околдовал, ибо помню, как невзначай заметила, что другие посетители его словно не видят. Даже тучный бармен Семён, не в меру болтливый и очень любопытный мужик, смотрел как бы сквозь него, когда наливал нам заказанные напитки.

- Ещё было странно, - отметила сестра, - что всё рассказанное мужчиной о себе мне не запомнилось. Я как будто слушала его вполуха, или… - она замялась, - он на самом деле вообще ничего не говорил.

Зато добавила, что после разговора у неё осталось ощущение, что его слова доносились до неё, как сквозь глубокую воду...

Лена со слов сестры как наяву представила необычные серые глаза незнакомца. Она, словно сама увидела, как мужчина смотрит на Марину в упор, а его глаза при этом на мгновение становятся ярче и светятся жёлтым цветом. И этот свет – он словно возникал изнутри и гипнотизировал. Но стоило Марине моргнуть или опустить взгляд, как его глаза снова были прежними.

Подруги сестры странностей не замечали. И Марина тогда подумала, что алкоголь ударил ей в голову и всё показалось.

- Он заплатил за наши коктейли, за закуски и водку. Подруги и я были им очарованы. А вот имени мужчины, хоть убей, я не помню. А ещё вообще не помню, как ушли из бара и оказались в лесу. Дальше все в моей голове смешалось, словно отрывками из разных фильмов, - Марина горько хмыкнула и продолжила рассказывать.

- Помню, как находилась одна, в темноте. Затем услышала дикие женские крики, которые испугали меня до усрачки.

Марина всхлипнула и, выдержав короткую паузу, добавила:

- Я тогда от страха побежала прочь, но споткнулась и была кем-то подхвачена, не упала. А потом оказалось, что нахожусь в объятиях мужчины из клуба. Его шёлковый голос успокаивал. «Не бойся, сахарок, - сказал он. - Ты будешь у меня на десерт», - и затем рассмеялся холодным и неприятным смехом.

Я от его слов опешила, затем стала просить отпустить меня, но он приложил свой палец к моим губам, шикнул, и я онемела. Затем он нетерпеливо прошептал мне на ухо то, что вскоре собирается со мной проделать.

И приказал не сопротивляться.

А я тогда словно одеревенела и могла только беззвучно плакать, пока и это он мне не запретил тихим словесным приказом, вытирая мои слёзы пальцами, затем слизнув их.

- Знаешь ли ты, Лена, - повысила голос Марина, изойдя хрипом. - Насколько сильно я хотела бы сейчас всё это забыть, но, увы, не могу! Стоит лишь прикрыть веки, как возвращается его лицо, злые, беспощадные глаза; сухие, горячие, как угли, губы, обжёгшие на мгновение поцелуем мои. А ещё мне до тошноты невыносимо помнить, как его омерзительный язык, шершавый и тонкий, жадно лизал мне шею, словно деликатес. Но хуже всего, что вскоре его прикосновения стали мне очень нравиться и возбуждали.

Словно ощутив во мне отклик, он запустил свои пальцы в мои волосы и, притянув мою голову к своему лицу жадно, вдохнул мой запах. Затем резко отпустил, грубо задрал вверх платье, разорвал белье, коленом раздвинул мне бёдра.

И больше не было прелюдий, только сильная боль от проникновения и его глубокие ритмичные толчки.

Наконец он кончил, излив в меня жаркое, словно кипяток, семя. И это было ещё больнее, чем соитие.

После его шёпот раздался прямо в моей голове. "Не бойся, красавица. В тебе мой дар".

От его слов мне стало ещё неприятнее, внутри живота жгло и горело. Я застонала от боли, в голове помутилось, стали дрожать и отказывать ноги. Остальное: как добралась до дома – всё путается, словно в полубреду.

Марина захрипела и попросила воды. Лена налила ей из кувшина в стакан с соломинкой, помогла напиться. От слов сестры, от её невероятного жуткого рассказа горело лицо, а нервы натянулись до предела.

Поэтому она заставила себя медленно дышать и мысленно считать от одного до ста. Лена собиралась сказать Марине, что нужно всё рассказать полиции.

- Мне не поверят, - словно предугадав её мысли, произнесла Марина. - Он заразил меня. Я чувствую что-то страшное внутри себя. Оно изменяет меня.

Марина приподнялась и резко схватила Лену за руку.

- Помоги мне, сестра! Помоги! - заверещала она. Лицо Марины перекосилось, изо рта пошла пена.

Лена не успела ничего сказать, как в палату ворвалась медсестра и выгнала её в коридор.

Лена встала с кровати и как спала в длинной футболке, так и вышла в коридор, где, нашарив в темноте на стене выключатель, щёлкнула им, включила свет.

На полу и правда лежала Марина. Она тихонько стонала, вся сжавшись в позе эмбриона: голые колени прижаты к груди. Красивое вечернее платье с блёстками было высоко задрано, на бедре – глубокий, кровоточащий порез.

- Марина, Мариночка?! - нервно прохрипела Лена, подбегая поближе, спрашивая: - Что случилось? Тебе плохо?

Светлые волосы Марины оказались спутанными и влажными, лоб в бисеринках пота, а кожа на лице белая, как мел. В расширенных голубых глазах сестры Лена рассмотрела огромные чёрные зрачки. Лена сглотнула, не в силах выносить затравленный, выворачивающий душу, расфокусированный взгляд сестры.

- По-мо-ги мне, - внезапно коряво, по слогам произнесла Марина, слегка приподняв голову и добавив, что ей нужно в ванную, и всхлипнула. И тут Лена увидела, что на сестре нет белья.

От жуткой догадки Лене поплохело, но она не нашла в себе сил и решимости вот так, сейчас, прямо спросить сестру о своих подозрениях.

Лена сглотнула ставшую вязкой слюну и ласково пробормотала Марине что-то успокаивающее. Затем помогла сестре подняться и опереться на своё плечо, чтобы дойти до ванной комнаты.

Марина дрожала, пока Лена помогала ей снять платье, затем залезть в ванну. И, пока сестра трясущимися руками включала душ, Лена собиралась было задёрнуть пластиковую шторку, но Марина тихим голосом попросила помочь ей вымыться, уточнив, что ноги её не держат.

Затем Марина тяжело плюхнулась на дно ванны и охрипшим, надломленным голосом начала шептать что-то неразборчивое.

В шуме горячей воды Лена чётко расслышала фразу: «Он сказал молчать, и я забыла, как это вообще говорить, забыла, что вообще могу издавать звуки». Сказанное сестрой неожиданно цепко задело Лену за живое, осело льдом в животе и нутряным чутьём родного человека уверило её, что Марина, у которой враньё при надобности легко слетало с языка, сейчас не лжёт.

Затем Марина снова захныкала, закрывая красивое лицо руками.

- Тише, тише, - приговаривала Лена, аккуратно смывая пену от шампуня с густых волос сестры.

Сестра вдруг зашипела, напряглась, схватилась руками за низ живота. Вместе с водой с её тела из промежности Марины потекла чёрная, густая, пахнувшая едким мускусом жижа.

- Я вызываю скорую, Марина!

- Нет, прошу, не надо… Просто помоги.

Сестра смотрела прямо в глаза Лены, от боли выдавливая из себя с придыханием каждое слово. Прежде Марина никогда её не умоляла.

- Но у тебя это… - запнувшись, не договорила Лена и добавила: - Не кровь.

- Я… - не находя слов, резко замолчала Марина. Затем вздохнув, сказала: - Мне просто нужна прокладка.

Лена мысленно выругалась и подала сестре полотенце, а после помогла выбраться из ванны.

- Что с тобой случилось, скажи мне как есть, сестрёнка! – вскрикнула Лена больше не в силах молчать, сорвавшись на хрип.

- Я не знаю.… Не помню, - покачала головой Марина, опустив взгляд в пол.

Она никогда прежде не выглядела так жалко, испуганно и неуверенно, как сейчас. Лена не узнавала свою эгоистичную красавицу сестру, которой всегда гордились родители и которую все любили.

- Я боюсь за тебя, поэтому вызову скорую, - честно сказала Лена.

- Нет, - бессильно потребовала Марина. - Я тебя умоляю, не надо звонить, - резко схватила за руку.

Ужас на лице сестры поколебал решимость Лены вызвать скорую помощь.

- Пожалуйста. Мне уже лучше, честно. Давай я посплю, а утром решим, - обнадёживающе сказала Марина, глядя Лене в глаза.

Марине, вопреки ситуации, очень хотелось верить – и Лена поверила, выдавив из себя: «Ладно».

Накрыв Марину одеялом, Лена уселась на кровати рядом, не в силах оставить сестру одну. В свете маленькой лампы на тумбочке лицо Марины выглядело болезненным, бледно-желтушным, а под запавшими глазами залегли глубокие тени.

Лена нехотя задремала. А проснулась от стонов сестры. Лицо Марины пылало, а лоб на ощупь был жаркий, как раскалённая печь. Отдёрнув ладонь, Лена попробовала разбудить сестру и с ужасом поняла, что не получается. По коже пробежал колючий холодок страха. Накатила паника.

Вдруг Марина перестала стонать и задышала хрипло и тяжело.

Пальцы Лены дрожали, оставляя влажные следы на смартфоне, пока она лихорадочно набирала номер скорой помощи.

В больницу Лена ехала как сопровождающая сестры, в пижаме и ветровке поверх неё, обув на босые ноги кеды да захватив сумку. Врачи сразу увезли Марину в реанимацию, а родители, работавшие в ночную смену на заводе, не отвечали на звонки Лены.

Больничный коридор, где Лена в одиночестве ждала вестей от врачей, пустовал. Страх, волнение за Марину накатывали холодными волнами тошноты, не давая сидеть на месте. Поэтому, поднявшись, Лена нервно ходила по коридору, попутно звоня родителям и отправляя им сообщения.

А когда внезапно дозвонилась до матери, мучительно долго не могла выдавить из себя нужные слова и всхлипывала, сжимая пальцы в кулаки, пока, наконец, не сказала.

В горле сразу разросся противный ком, нос заложило от слёз, и последующие вопросительные слова матери будто шли до Лены сквозь воду. Мама говорила, что сейчас приедет. Но первым пришёл отец – русоволосый, голубоглазый мужчина, бледный, с поджатыми губами. В его взгляде проступали решимость и страх одновременно.  

Он сразу направился искать врача, затем пошёл к завотделению. А стройная моложавая красавица-блондинка, мама, по приезде крепко обняла Лену, погладила по спине, шепча, что всё будет хорошо.

Лене так сильно хотелось ей верить, но, когда вернулся отец, мама перестала шептать, отстранившись, разомкнув объятия. Мама всегда хорошо умела читать по его лицу. Взглянув на отца, Лена тоже сразу поняла, что нет, ничего хорошего не будет. Внутри сразу что-то болезненно оборвалось, по спине волной прошла холодная и гадкая дрожь, а на сердце будто бы лёг камень.

Хоть с Мариной они с детства не ладили, но, повзрослев, больше не конфликтовали. Все обиды на сестру сейчас остались для Лены в прошлом.

Не выдержав, она первой спросила у отца: что с Мариной? Он не ответил и выжидательно посмотрел на мать. Как бывало, когда хотел, чтобы Лена оставила их наедине.

- Нет, я не уйду. Я должна знать.

- Хорошо, - со вздохом ответил отец.

Решимость в его в голубых глазах заметно поблекла, остались лишь страх и растерянность. «Отец сейчас выглядит так, - подумала Лена, - словно тонет».

- Врачи борются за её жизнь. Диагноз неясен, - добавил отец и сел на кушетку, прислонившись к стене.

Мама вдруг разрыдалась, и Лена с папой утешали её, как могли.

Утром папа принёс всем кофе из автомата и батончики, но Лена с мамой есть не могли.

К обеду им разрешили по очереди на пять минут повидать Марину. Измученный ночной сменой врач сказал, что её состояние стабильно.

Лена пошла первой в палату к Марине, потому что врач позвал родителей из коридора на разговор в свой кабинет.  

Марина пришла в себя, но говорить не могла. Она выглядела ужасно, но, главное, была жива.

Лена взяла её за руку, легонько сжав пальцы.  

- Ты поправишься, Марина, вот увидишь, - ободряюще прошептала Лена и заставила себя улыбнуться.

А Марина беззвучно заплакала и едва ощутимо стиснула в ответ пальцы сестры.

- Время посещения истекло, - холодно поторопила вошедшая в палату медсестра, и Лена ушла.

Молчаливых, словно ушедших в себя после долгого разговора с врачом, родителей уже не пустили к Марине.

До дома они добрались на такси.

Родители сразу закрылись на кухне, а Лена сидела в комнате сестры. «Марина, позавчера приехавшая на летние каникулы из университета, такая неряха», - подумала Лена. Сестра еще не разобрала свои вещи по полкам шкафа. Чемодан и дорожная сумка стояли нераспакованными.

Чтобы убить время, Лена начала раскладывать по полкам вещи Марины, но тишина в комнате угнетала. А раньше, в детстве, было наоборот, и Лена любила тишину, особенно когда старшая сестра приводила домой шумную компанию и мешала учить уроки. Ведь собирались они в гостиной, чтобы громко петь под караоке и смотреть фильмы по кабельному. Друзья сестры тоже раздражали Лену: девчонки, вызывающе накрашенные, пустые куклы из богатых семей, а парни – большей частью спортсмены, но при этом ужасно развязные и нахальные. Королевская свита звезды Марины – так называла друзей сестры Лена. Они плясали под дудку сестры и нарочно обидно обзывали Лену. Хихикали, если Марина прилюдно и унизительно называла сестру серой мышью, воблой или хуже...

Лена, как могла, давала отпор, обзывалась, ехидничала в ответ, но над её попытками постоять за себя просто смеялись и так, численным превосходством, побеждали.

Это сейчас Лена выросла, изменилась внешне и уже ничем походила на тощую серую мышь. Разве что так и осталась необщительной. Она научилась стильно одеваться и краситься, ненавистные прыщи на лице прошли, благодаря рекомендациям косметолога. А её худощавое тело вытянулось и приобрело красивые, плавные изгибы.

…Лена тряхнула головой, отмахиваясь от неприятного воспоминания, понимая, что сейчас оно уже не приносит сильной душевной боли. И вообще, она давно перестала обижаться на эгоистичную, шумную и яркую сестру.

Она включила ноутбук, решив послушать новости. В браузере Лена запустила ютуб и вернулась к раскладке вещей. Монотонный женский голос ведущей новостей успокаивающе вещал о городской выставке молодых художников, грядущем благотворительном концерте местной филармонии для сбора средств дому инвалидов, об отремонтированном мосте на перекрёстке Вильямса и новых крытых остановках...

Лене оставалось освободить дорожную сумку, как изменившийся взволнованный голос ведущей привлёк её внимание. Ведущая объявила, что сегодня утром бегуном с собакой было обнаружено в лесополосе два изуродованных женских тела. Затем, согласно найденным документам, назвала имена погибших: Серпухова Галина и Федотова Светлана. И обратилась ко всем, кому что-либо было известно об убитых женщинах, попросив в бегущей строке экрана звонить на полицейский номер.  

Лена замерла, внезапно ощутив, как кожа на руках покрывается мурашками. В ушах вдруг зазвенело. Забыв про упавший из рук на пол свитер, на ватных ногах она подошла к ноутбуку. В голове снова и снова крутились услышанные фамилии. И её осенило: Серпухова и Федотова – это же одноклассницы и лучшие подруги Марины. А лесополоса как раз проходила рядом с кафе "Гараж", любимым местом для посиделок сестры в шумной компании. "Надо срочно сказать родителям", - подумала Лена – и тут в комнату зашёл папа. Она вздрогнула, услышав его голос.

- Котёнок, поговорим, - сказал отец и сел на кровать.

Вздохнул и положил руки на колени. Котёнок – так в последний раз он называл её лет в двенадцать. Позднее центром родительского внимания стала успешная во всём Марина.

Лена подошла и села рядом, чувствуя, как колотится от волнения сердце.

- Марина умирает, - прямо сказал отец.

Внутри похолодевшей от страшной новости Лены родился крик, который вырвался наружу хриплым возгласом:

- Что ты сказал, папа? Не ври. Этого не может быть!

Она дышала тяжело и часто.

А отец, всегда скупой на слова, взял её за руку и прошептал, глядя в глаза: "Крепись".

Его глаза сейчас были как у раненого зверя – влажные, глубокие омуты боли. Лена не находила в себе сил в них смотреть. В ушах зашумело, а в мыслях крутился внутренний протест: «Нет, нет, нет...» Оттого последующие слова отца доходили до Лены отрывками. «Врачи не могут поставить диагноз. Предполагают неизвестную форму рака. Или ВИЧ? Соберётся консилиум. Пойми, лекарства Марине не помогают. Её органы, кровь разлагаются, будто кто-то невидимый сжирает нашу девочку изнутри».

Отец всхлипнул и резко встал. Пребывающая в шоке Лена слышала, как тихо щёлкнула дверь комнаты.

Она легла на кровать отупевшая, оглушенная, не верящая, что Марина, её сестра, красавица и звезда-спортсменка лёгкой атлетики, здоровая, кипящая энергией, может вот так умереть.

Нужно было что-то делать, сказать родителям о своих подозрениях насчёт убитых подруг сестры. И, когда Лена нашла в себе силы встать с кровати, обнаружила, что мама совершенно раскисла и ушла в спальню, а на пустой кухне остро пахло валерьянкой.

Ещё на столе стояла наполовину пустая бутылка водки. Папа в коридоре громко разговаривал по телефону. Из расслышанных обрывков фраз Лена поняла, что говорил он о продаже квартиры.

Она тяжело вздохнула. Сейчас родителям не до разговоров с ней. Стоит начать говорить – и они просто отмахнутся от дочки, как от назойливой мухи, что привычно. Словно Лена – несмышлёный маленький ребёнок. А вот если бы на её месте была Марина… Мнение старшей сестры всегда имело в их семье вес. Ей во всём потакали, прислушивались к её суждениям. Что тут сказать, родители до сих пор не знали, как жестоко в детстве травила Лену Марина. Не верили жалобам и объяснениям Лены, что не она виновата в очередной ссоре с сестрой. И наказывали при случае только её, а не Марину. Словами не передать, как была рада Лена, что сестра уехала учиться в столицу.

Желудок заурчал, требуя еды. Поэтому Лена заварила чай и сделала себе бутерброд, который медленно жевала, не чувствуя вкуса. Больше не хотелось думать, особенно о плохом.

Родители в спальне громко ругались, не стесняясь выражаться крепкими матерными выражениями, хоть затыкай уши. Доев бутерброд и допив чай, Лена помыла посуду. Затем пошла к себе в комнату, легла на кровать и, обняв подушку, заснула.