Серия «Истории про кино»

Жутко красиво

Носферату — кино, от которого хочешь отвернуться, но оно тебя гипнотизирует. Как будто на экране не фильм, а сам гниющий кошмар, вылезший из шкафа, о котором тебя предупреждала бабуля, но ты надеялся, что он заберёт Макса, а не тебя. Справедливости ради, Роберт Эггерс не переснимает классику столетней давности — он в неё вселяется. Как паразит. Как мышиная чума. Как сам Носферату — неловкий, уродливый, и страшный не тем, что делает, а тем, как крипово стоит в углу.

Как Маяк и Ведьма того же Эггерса Носферату – это не хоррор в привычном смысле слова. Это готическая сказка, настоянная на декадансе и крови. В кадре стилизованы костюмы, грязь и пыль – всё до последней тени, от чего фильм воспринимается, как гнилой вишнёвый пирог: красивый, сладкий и немного тухлый. Камера здесь ползает по лицам, как паук. Солнечного света нет до последних кадров, но ты не против гипнотического полумрака. Ты принимаешь правила игры.

В роли вампира – Билл Скарсгард, и он не играет монстра, а существует в нём. А тот мутирует. Где-то на полпути между нечеловеком и грибком. Его Носферату – не стильный бессмертный в стимпанковских очках с красными линзами, а смерть, забытая в подвале. Ты видишь его и сразу чувствуешь запах плесени.

Самое жуткое в фильме — не сцены укусов (хотя они достойны), а сцены молчания. Когда всё живое вокруг начинает умирать, как будто воздух отравили. Когда женщина в белом говорит шёпотом, а ребёнок больше не смеётся. Когда корабль плывёт в тишине, и все на борту уже мертвы, просто об этом ещё не сообщили.

Это кино — как страшная сказка, рассказанная при свечах, где-то на границе леса и ночи. И вроде всё знакомо — классический Брэм Стокеровский сюжет, мрачные пейзажи, борьба добра с неспешным, но уверенным злом. Но снято так, что мурашки возникают не как эффект от ужаса, а как диагноз: «Ты в плену истории».

Да, иногда восхищение мешает страху. Иногда красиво слишком. Иногда я хотел, чтобы фильм был быстрее, пронзительнее и злее. Но всё равно — это не кино для вечернего расслабона. Это кино для бессонной ночи. Когда ты лежишь, и вдруг вспоминаешь, что кто-то стоял в углу. Или тебе показалось. Хотя… Нет. Не показалось.

8 из 10.

Разделённый на Я и Я

Разделение – это не сериал. Это как если бы Фрейд, Кафка и твой начальник решили снять совместный проект. В итоге у них получилось нечто тревожное, отстранённо красивое и мучительно актуальное.

Стартовая идея звучит как антиутопия HR-отдела: чтобы избавиться от рабочих страданий, ты просто делишь себя на две части – та, что работает, не знает о твоей жизни, а та, что живёт – ничего не помнит о работе. Добро пожаловать в райское забвение. Или в ад.

Это сериал про белые коридоры, стерильные кабинеты, одинаковую мебель и людей с лицами, в которых больше вопросов, чем выражений. Всё снято с холодной любовью к геометрии. Камера будто говорит: «Остановись. Посмотри. Почувствуй, как внутри этого чистого пространства ты теряешь личность».

Всё визуальное пространство работает как метафора. Повторы, замкнутость, пустые коридоры – всё это не декорации, а отражение внутреннего мира. Тебе кажется, что ты смотришь на офис, а на самом деле – на свою замкнутость, на привычку жить по инструкции, на тот момент, когда ты отключаешь эмоции и называешь это «профессионализмом» или «проживанием потери».

Каждое движение, каждая сцена наполнена странной смесью тревоги и сострадания. Герои не знают, кто они – буквально. И ты сопереживаешь не им как персонажам, а как проявлению уязвимости. Этот сериал не про характеры, а про состояния. Про чувства, которые возникают, когда тебя разделили на функциональные части и забыли собрать обратно.

Инни – это ты в момент, когда включаешь рабочий ноутбук и открываешь список задач. Аутти – тот, кто потом вечером лежит с пивом в руках и не понимает, зачем он так устал.

И всё это сопровождается особенной атмосферой – неуютной и странной. Как будто ты не зритель, а подопытный. Будто прямо сейчас над тобой проводят корпоративный эксперимент, но забыли сказать, в чём его суть. Эстетика неловкости, абсурда, тревожного смеха работает, как инструмент. И при этом, парадоксальным образом, сериал умеет быть по-настоящему смешным. Иногда – нелепо, иногда – остро, иногда – как нервный смех на допросе. Этот юмор не снимает напряжения, он подчёркивает: даже смешное здесь на грани с безумием.

Что пугает больше всего? Что всё это может быть не фантастикой, а инструкцией. Потому что каждый из нас уже делал нечто подобное: отвлекался от чувств, «отключал» себя, подписывал что-то, не читая. Мы все в какой-то момент соглашались на внутреннее «разделение», лишь бы не чувствовать боль. От расставаний. От потерь. От нелюбимой работы.

Разделение – про это соглашение. И про цену, которую платит часть нас, оставленная где-то во внутреннем стерильном офисе без окон навсегда.

На уровне событий всё разворачивается медленно, почти театрально. Но это как капельница – капает редко, но точно. Авторы не ищут эффекта, здесь строят атмосферу. И если дать ей затянуть – она засосёт.

Да, не всё в этом сериале понятно. И, скорее всего, не будет понятно. В нём остаются пробелы, недосказанности, козы, отдел оптики и голова из арбуза, которые не складываются в привычную логическую схему. И в этом – правда. Потому что тревога, непонимание, внутренний зуд – это не ошибки восприятия. Это часть нашего опыта. Твоего и моего. Мы не всегда можем «разобраться» и «закрыть гештальт». Иногда нужно просто жить рядом с беспокойством. Не глушить его, не исправлять, а признать – оно здесь. И мы всё равно можем чувствовать, любить и наслаждаться.

Разделение делает это не лозунгом, а формой. Он не даёт (а я надеюсь и не даст) нам полного объяснения — потому что его и не должно быть. По-настоящему великий сериал оставляет пространство для личного ответа. Или хотя бы – для честного молчания.

Единственное, что может отпугнуть – это темп. Он намеренно вязкий. Как затяжной сон, в котором ты понимаешь, что спишь, но не можешь проснуться. Но если довериться – будет одно из самых точных высказываний о человеческой раздвоенности и добровольной утрате целостности. И об умении оставаться живым, даже когда не понимаешь, что происходит.

9,5 из 10. За ещё неоконченный шедевр.

Твин Пикс без Линча. Кровь без логики.

Представьте, что Стивен Кинг заказал себе сериал по пьяной голосовухе, а снимать его взялись те, кто всю жизнь мечтал о «Твин Пиксе», но родился в эпоху «Ходячих мертвецов». Получился замес. Получился Извне. Густой, липкий, и, местами, восхитительно кровавый.

Открывающая сцена сериала – как пощёчина стеклянной банкой, наполненной мясным компотом. Сочно и с застрявшими осколками. Ты с первой серии узнаёшь, что монстры здесь приходят ночью, они вежливы и улыбаются. Они приходят, будто у них ключи от твоих детских страхов. Из ниоткуда. Из темноты. И с этим доброжелательными лицами, полными зубов, ты внезапно понимаешь, что ты не просто зритель, а один из тех, кто случайно свернул не туда. В общем, убедительно кроваво!

Однако проходит пара серий – и начинается. Люди. Много людей. Они в панике, в беде, в аду – и всё равно ведут себя, как будто снимаются в рекламе ипотечных решений. Никто никому ничего не говорит, все бегают, как будто в первой серии раздавали диплом по глупости: «Если видишь призраков, молчи», «Если рожаешь от Сатаны, никому не говори», «Если твой сын превратился в беса, отложи до завтра». К сожалению, когда на экране много людей, сериал перестаёт быть хоррором и превращается в парад несогласованных решений. Гибнут – не потому что страшно. А потому что тупо.

Сюжет при этом держит, но как тонкий трос. Ты хочешь понять, что за деревня, откуда берутся твари, где карта местности. Но шоу отвечает: «Погоди. Ты ещё не заслужил». И держит интригу. И держит. И держит. И на третьем сезоне ты такой: «Ну давайте уже!» – и тебе дают. Чуть-чуть. Как конфетку на ложке с касторкой. Разгадка где-то на горизонте, но горизонт отодвигается.

Актёры – ну, актёры. Телевизионные. Все будто с бэкстейджа другого сериала, который отменили. Ни провала, ни шедевра. Просто… играют. Вроде веришь. Но и сразу забываешь. Это сериал, где главный герой — атмосфера. И банки с глюкозным сиропом. О, эти банки! Никогда не знаешь, в какой момент всё станет красным. Вот вроде мирный разговор, и вдруг: «Здравствуй, кетчуп с криком!».

В общем, если вы любите атмосферу без карты выхода — это для вас. Но не ждите, что сериал всё объяснит или будет играть в рациональность. Он как сон: логика в нём лишняя. Главное — не останавливаться и не говорить с незнакомцами после захода солнца. Даже если у незнакомцев лицо семьи.

1 сезон – 7,5/10 – потому что всё ново, страшно, сочно.

2 и 3 сезоны – 6,5/10 – потому что всё ещё страшно, но уже не ново, и хочешь не только бояться, но и понимать, чего же ты боишься.

Патриотизм – это любовь с правом на отказ. Но не тебе.

Рожденный четвертого июля – фильм, который начинается с гимна и заканчивается криком. Сначала – патриотическим, хриплым, почти религиозным. Потом – человеческим, истеричным и слишком громким, чтобы не услышать. Это не просто антивоенное кино. Это кино про внутреннее предательство. Самоотверженное, добровольное предательство себя.

Том Круз – юный, наивный, с глазами, в которых ещё не поселилось зло. Он идёт на войну не за славой, не от безысходности, а по любви к своей стране, идее и красивой мечте. Как не пойти, когда мать, страна и Библия говорят: «Жертвенность – высшая добродетель». Как отказать, если вся жизнь – подготовка к этому моменту? Он хороший мальчик, поэтому он идёт – и отдает. Сначала тело. Потом душу. Потом голос.

И возвращается он не просто в инвалидном кресле. Он возвращается пустым. Америка смотрит на него, как на испачканную салфетку. Использован — значит, не нужен. Никто не предупреждал, что патриотизм может быть односторонней связью. Что родина может не перезвонить.

Оливер Стоун снимает этот фильм с привычным пафосом: крупные планы отливающих сталью глаз, камера смотрит исподлобья, подглядывая за героем, музыка, которая каждой нотой оплакивает павших. Иногда кажется, что это слишком. Но как может быть слишком, когда речь о самом важном? Семье, родине и справедливости.

Смотреть это сегодня – как смотреть в зеркало. Только в зеркало треснутое, и отражение – с другой стороны фронта. Где кто-то тоже шёл «за правду», «за родину», «по велению сердца». А потом очнулся – без ног, без дома, без языка, на котором можно рассказать, что он вообще делал. А самое страшное – без возможности признать: «Я был неправ». Потому что признать – значит выжить. А выжить – значит жить с этим.

Оливер Стоун не делает из Круза мученика. Он делает из него человека. Сломанного, злого, стыдящегося своей ярости. Ревущего в постели публичного дома, где даже утешение — за деньги. Это кино о боли, которая не проходит, и о правде, которая приходит слишком поздно, но всё же приходит.

Это кино пугает, потому что рассказывает правду. Как будто ты сам вернулся с чужой войны, в которой не стрелял, но чувствовал каждый выстрел. И теперь живёшь среди тех, кто делает вид, что ничего не было.

Ты не захочешь пересматривать это кино. Но захочешь его запомнить. Чтобы не стать ещё одним, «рожденным четвёртого июля», только в феврале.

8 из 10.

Быть первым – не значит быть вечным.

BlackBerry – фильм не про телефоны, а про то, как легко просрать империю, если ты слишком умный, слишком добрый и слишком влюблён в свою гениальность. Это смешное, шумное и нервное кино о том, как ты можешь пропустить пик своей популярности, потому что слишком полюбил отражение в зеркале.

Снимать в 2023 году кино про технологию, которую похоронили 15 лет назад – задача странная. Немного некрофильская. Но здесь сработало: режиссёр Мэтт Джонсон (он же исполнитель одной из главных ролей) не стал воскрешать покойника, а просто показал, как тот умер. Медленно и мучительно, а в итоге с оправданиями в стыдливой тишине. Как умирают рок-звёзды, когда сами не замечают, что стали реликтом.

Главные герои – стартаперы, хаотичные канадские задроты в свитерах, которые больше любят играть в «Дум», чем править миром. Но когда приходит время превратить идею в деньги, в контору врывается он – бизнесмен. Он же главный двигатель местного юмора – лысоватый Гленн Хауэртон. Жёсткий, резкий, уверенный в том, что можно пробить стену, если бить лбом. Он не вдохновляет, он заставляет. Он не мечтает, он строит план продаж. И вот начинается: из гаража – в офис, с пиццей – в список Nasdaq, с идеей – в ловушку капитализма.

Фильм не романтизирует ни взлёт, ни падение. И это хорошо. Потому что главное тут – не что с ними случилось, а почему они этого не поняли. Это кино о характерах, а не о фактах. Основатели BlackBerry были на вершине, но стали думать, что они – гора. Но они – всего лишь люди с телефоном, которым повезло первыми. И которые не поняли, что фраза «никто не заменит кнопки» звучит как «лошади останутся навсегда».

BlackBerry смотрится как образцовая трагикомедия про корпоративную наивность. Про то, как мечтающие проигрывают циничным. А потом циничные проигрывают тем, кто просто делает лучше. Всё по-честному. И по-больному. Особенно если ты сам хоть раз верил, что твоя идея – великая, и только потому, что она твоя.

7,5 из 10

Любите фильмы про конец света? Это фильм про то, как страшное может начаться задолго до конца.

«Кловерфилд, 10» – это кино про бункер, выживание и границу между паранойей и реальной угрозой. Оно начинается по правилам: тревожная музыка, героиня в бегах, авария. Дальше фильм делает оригинальное движение: сужает апокалипсис до размеров комнаты с плохим светом и слишком заботливым хозяином с лицом Джона Гудмана.

Гудман здесь – барометр тревоги. Его взгляд – это штормовое предупреждение, даже если он предлагает тебе мороженное. Каждый его жест говорит одновременно «я тебя спасаю» и «ты со мной здесь навсегда». То ли добродушный Санта-Клаус, то ли ветхозаветный Бог в своём подземном царстве. И честно говоря, наблюдать за ним страшнее (и интереснее), чем за любой CGI-гадостью на поверхности.

Мэри Элизабет Уинстэд не такая яркая звезда, но справляется со своей задачей. В ней с самого начала бурлит энергетика того, кто натянуто улыбается в ответ, но в мыслях ищет, чем бы запереть дверь изнутри. Собственно, её побег от бойфренда в первые секунды фильма – как первая глава учебника «Как вежливо сказать психу “нет” и при этом остаться в живых». Встреча с Гудманом откроет следующую главу.

Фильм аккуратный. Он не спешит к развязке, а выстраивает игру на нервах медленно, как будто накручивает невидимую пружину. Как пьеса в четырех стенах. Есть персонажи, лица крупным планом, тревожные диалоги и давящие декорации. Поэтому первые две трети фильма — это почти идеальный камерный триллер. Клаустрофобия, мнимая безопасность, чувство, что ты случайно оказался в дурном сне и вопросы вроде: «Он точно говорит правду?». Помесь Пилы и Робинзона Крузо.

К сожалению, нас ждёт третья часть. Тонально фильм резко изменится: от замкнутых пространств к оголтелому движению, которое поменяет настроение. Здесь кто-то скажет: «А зачем?» Немного жаль, потому что я бы выпил этот тревожный коктейль до дна.

И всё-таки. «Кловерфилд, 10» – это в первую очередь кино про то, как самая страшная угроза может говорить твоим голосом. Как спасение может быть ловушкой с красивой обивкой. И как иногда лучше рискнуть и выйти наружу, чем остаться в золотой клетке и ждать, когда за тебя решат, кто ты такой.

7 из 10. Потому что страх людей – он вечнее страха монстров.

P.S. Когда начнётся конец света, пожалуйста, если увидите парня, который слишком настойчиво зовёт вас в бункер… Спросите, есть ли у него скафандр. На всякий случай.

Давай притворимся друзьями

Есть хорроры про чудовищ. Есть хорроры про людей. «Ублюдские хроники» – это хоррор про то, как чудовище в человеке тихо прикидывается отражением в зеркале. И улыбается.

Это спин-офф фильмов Ублюдок и Ублюдок-2 (он же «Creep» и «Creep 2»), но даже если ты их не смотрел, всё равно поймёшь: перед тобой странная, неудобная история о зле, которое не рычит, не визжит и не выбивает дверь с ноги. Оно вкрадчивое и с хитрецой. Оно надевает маску клоуна, отца, любовника, странного друга. Оно рассказывает сказку про волка, пока режет по шву твою реальность.

Марк Дюпласс снова играет этого самого «ублюдка» Джозефа, которого ты хочешь одновременно убить и приобнять. Чудо актёрской работы: он вызывает неловкий смех, жалость и страх – всё одним взглядом и движением бровей. Большая часть неудобного юмора – его заслуга. Ещё одна причина улыбнуться – человеческая глупость жертв, которые в лицо игнорируют ред флаги. Но если королями воспевания человеческой глупости стали братья Коэны, то отцом архетипа кринжового убийцы – режиссёр Патрик Брайс. Достойно!

Сюжета здесь почти и нет. Есть фрагменты, видеозаписи кровавого архива, методично собранные, чтобы надёжно сохранить. Только, что сохранить – правду или свою версию правды – непонятно.

Второй фильм расширял характер Джозефа вглубь. Мы с задором погружались в колодец его души через творческий кризис убийцы. Сериал продолжает исследование вширь. Мы увидим диалог с собственной тенью, достойный Юнга, и посетим семейный ужин. Кровавый и криповый.

Самое ценное для меня в том, что «Ублюдские хроники» – это история не о маньяке, а о зыбкости доверия. О том, как легко запутать человека, если начать с маленькой лжи. И как легко запутать себя, если достаточно долго улыбаться во время пытки, ведь главный вопрос шоу – не «Вы правда такие наивные?», а «Я бы попал на крючок?»

Эта хроника напоминает старую кассету, которую ты ребёнком зачем-то включил ночью без родителей. На ней нет Черепашек-ниндзя. Зато есть куча странных сцен, где ты хочешь то смеяться, то кричать, то звонить маме. Главное – когда кассета кончится, ты искренне подумаешь: «Ладно, ещё разок. Чисто поржать».

И когда ты включишь телек, ощущение, что за спиной кто-то нелепо пританцовывает в волчьем костюме, конечно же останется. Но будет уже не страшно.

7 из 10.