На самом деле Маркусу купили новую шлейку.Он очень счастлив!Посмотрите на его безудержное веселье. =)

Вчера в подъезд залетела.

После фотосессии выпустили в окно.

Уже выучив местность как свои две ноги и прочие пальцы, кружным путем я сумел просочиться по бурелому к чудесному местечку – видимость отсюда прямая, слышимость достаточная, и убегать есть куда.

– Я-то ручался, – послышался виноватый голос невидимого Игорехи. – А что мог сделать? Механическую зарядку только вчера нашел, отдать не успел. Следить что ли?

– Значит, следить! Прежде, чем мне за него башку оторвут, я тебя псам скормлю, ты меня знаешь!

Выговорившись, гнусавый голос снизил тон:

– Прости, накипело. Не представляешь, сколько на карту поставлено. Давай рассуждать логически. Куда он мог пойти? По работе к кому-то мог? Кто туризмом занимается, у тех возможности неимоверны. В какой стране его теперь искать?

– Не надо нигде искать, здесь он где-то, поблизости. Далеко не ушел, да и не к кому идти, мы с ним об этом не раз говорили. Видите, костер недавно жег. Мылся. Ведро мокрое и мыльное. Вон его бирюлька на ветке висит.

Меня словно метеоритом прикокошило. Мозги инеем присыпало. Бирюлька – это снятый во время мытья медальон, забытый на ветке, когда мысли другим были заняты. Тот, что достался от утопшего парня. Который очень старался спасти его от противника. Вопрос: почему?

А если это ключ от двери в Хижину? С ним я право входа имел, без него – нет.

Тогда тот парень… Выходит, он тоже имел отношение к тарелке-невидимке? Знал, что к чему, иначе не стал бы спасать медальон.

Стоп. Еще раз. Загадочный медальон принадлежал парню, которого угробили двое деревенских. Угробили не просто так, а за что-то конкретное. Узнать бы.

Кстати, их знает Игореха, вместе гоняли ночных плясуний. Вот ниточка, что может привести к разгадке. Но в сложившихся обстоятельствах…

Почему бывший сослуживец предал меня?

Вопросы. Я обязательно найду на них ответы. Потом. А пока…

Ноги сами поволокли упиравшийся разум в сторону землянки. Не в самое пекло, а за поленницу, где мылся.

– Кирилл Кириллыч, Артем дозвонился! – раздался очередной голос. – Наш подопечный недавно у машины ошивался. Спичек просил.

Кирилл Кириллович? По словам Игорехи – мой адвокат!

– И? – Гнусавый насторожился.

– Ушел обратно в лес.

– А Артем что? Сам задержать не мог?

– Говорит, что нанимался водителем. Каждому платят за свое.

– Я ему припомню. – Гнусавый, которого назвали Кирилл Кириллычем, нехорошо выругался.

– Спичек у него, как у бога возможностей, – сообщил Игореха. – Я на год снабдил.

– Выходит, раскусил он нашу игру? – громко осведомился Кирилл Кириллович. – Что его насторожило? Может, сболтнул что?

– Вы что, – открестился мой двуликий сослуживец, к которому, очевидно, был обращен вопрос. – Я же его последняя надежда.

– Куда он может податься?

– Некуда ему, – с ноткой обрадовавшей меня печали пробубнил Игореха. – Здесь единственное убежище, где никому в голову не взбредет искать.

«Никому в голову не взбредет искать». Ну-ну.

– «Ушел по делам, – процитировал или зачитал вслух гнусавый голос. – Поживу некоторое время в другом месте». В другом!

– Да нету у него другого… – попытался доказать истину Игореха.

Кирилл Кириллович думал недолго.

– «Ушел по делам». Представляю, какие у него дела. Так, отсюда цепью – в сторону машины. Если нет, то потом – к трассе. Прочесать все. Из-под земли достать.

Инородные для леса люди в черном в компании Игорехи ломанулись в чащу. Ломанулись – не преувеличение, именно так, в прямом смысле. Только треск стоял. Одно слово – шкафы, хоть и люди. Лишь последний, самый хлипкий (размером всего с комод) замешкался, вернувшись к поленнице за моей «бирюлькой».

Снова ноги соображали быстрее мозга. Несколько шагов-прыжков, и меня взметнуло на верхушку дровяной кучи, подхваченная на лету чурка ударила в успевший выскочить из кобуры направляемый на меня пистолет.

Грохот потряс лес. Пуля попала в чурку. Чурка – в грудину чересчур умного товарища. Прихватив медальон и выпавший из чужих рук пистолет, я бросился наутек.

Вектор треска позади меня резко сменился.

– Не стрелять! – вопил Кирилл Кириллович, радуя мне душу.

Погоня. Куда без нее в наше нескучное время. То тебе что-то от кого-то надо, то кому-то от тебя. Первый прием карате – суметь убежать. Каратист из меня никудышный, но когда на кону жизнь…

Теперь могу с гордостью заявить: эстафета по непроходимому лесу, то есть бег с препятствиями, где в качестве эстафетной палочки собственная шкура – мой конек. Хотя, возможно, дело в форе, которую лесной костюм даст на пересеченной местности любому классическому. Он и дал.

Раздался очередной грохот, что вспугнул сорвавшихся с крон деревьев птиц. Одновременно рядом со мной свистнуло, а впереди чмокнуло, осыпав корой вековой сосны. Трансформатор, именуемый сердечной мышцей, едва не перегорел от избыточного напряжения, но ноги продолжали думать за остальной организм. Справлялись неплохо.

– Живым! Живым, я сказал! – снова дал мне шанс родимый Кирилл Кириллович, отставший от остальных.

Новых выстрелов не последовало, только не отступало ощущение, что сзади на меня гонят стадо бизонов. Засевшее в бункер сознание подкидывало неаппетитные картинки, извещавшие о последствиях встречи в пункте С несущегося в точке А меня и быстро приближавшегося из точки В фыркающего галопирующего стада. Вот такая задачка со многими неизвестными в начале и плачевным результатом в конце.

Руки вспомнили про то, что сжимали. Спешно нацепляя на грудь медальон, я обернулся, затвор передернулся на чистом автоматизме, и вся обойма унеслась в преследователей.

На секунду воцарилась невыносимая непредставимая тишина. А я бежал дальше.

– Чего встали, считать не умеете? – перешел на контральто Кирилл Кириллович.

Бизоны задним числом пересчитали выстрелы, погоня возобновилась.

Лес кончился. Кусты. Спуск. Речка. С чувственным бульком закинув пистолет в воду, я кинулся ничком на поджидавший плотик. Гребущие руки взбили ледяную пену, ноги намокли, а шум позади приближался со страшной скоростью.

Громко высказав все, что думают о моей ни к чему не причастной маме, пусть земля ей будет пухом, чернокостюмные гориллы скопом грохнулись в воду. От случившихся волн меня едва не снесло с плотика. Зато подтолкнуло к другому берегу.

Не полезший в реку Кирилл Кириллович распоряжался по телефону. Игореха вообще не появился на берегу. Остальные гребли, проклиная неудобную одежду.

Выскочив на противоположный берег, я достиг Хижины и взвыл трясущейся душой, теребя возвращенный дорогой ценой медальон:

– Откройся! Прошу! Умоляю!

Чудо свершилось. В воздухе образовался знакомый проем.

– Закройся! Сделай невидимым и неслышимым, не дай им на нас наткнуться! Открой панораму! – выпалил я, мешком валясь внутрь.

Грудь вздувалась, ноги подкашивались, я практически рухнул в выемку, игравшую для меня роль кровати.

Взобравшиеся на берег преследователи пронеслись мимо. Лица удивленно оглядывались, выражение соответствовало эмоциям любой мебели, обнаружившей, что мир не так прост, как до сих пор представлялось.

Я впал в транс. Взгляд остановился, рот открылся, дыхание напоминало землетрясение. Пролежав так несколько бесконечных секунд, тело подскочило, руки схватили лук, и, наложив на него стрелу, я забился в самый угол кровати. Спина прислонилась к теплой стене, ласково огладившей меня благожелательной волной.

И тогда я почувствовал себя в защищенности.

Глава 7

Гнусавый Кирилл Кириллович с бригадой еще дважды возвращались на поляну. Вновь и вновь прочесывая каждый кустик, они даже пробовали ногой землю на прочность – вдруг откроется подземный ход? Тщетно. Я взирал чуть сверху, куда волшебная Хижина приподняла меня вместе с собой, чтоб преследователи спокойно бродили снизу. Через час операцию в данном районе свернули, поиски переместились куда-то дальше.

Я ожил. Неподвластное уму чудо вновь признало меня хозяином. Жизнь опять стала прекрасна.

Сначала я попил, затем попросил поесть и рискнул откусить из появившихся щупалец. Одно напомнило докторскую колбасу, другое – клецки из супа, то есть вареное тесто. Третье, сочное до невозможности, оказалось заменителем овощей. Превосходно, от голода не умру, даже если придется выдерживать долгую осаду. А если умру, то не от голода, это точно. Хорошо бы не нажать какую-нибудь красную кнопку, ведь никто не знает, как выглядит ее инопланетный заменитель. Режим самоуничтожения обязан существовать у любой техники, что хотя бы теоретически может попасть в руки противника. Или в руки несмышленого дитя. Обидно, но мне больше подходило последнее.

Я вновь провел полный осмотр помещений. Судя по высоте скругленного потолка, без углов переходящего в стены, здесь имеется чердак.

– Открой вход на чердак! – раздался довольный приказ Хижине.

Она не открыла.

– А в подпол?

И это не сработало. Итак, чердак с подполом не открываются. Предположим, там находится автономная система питания, типа дизель-генератора у человеческих сооружений. Тогда какое здесь топливо? Атомная батарейка? Сколько эта хреновина (прости, Хижина, за нехорошее слово, беру обратно) это достижение неведомой цивилизации здесь висит? Год? Сто? Тысячелетие? Чем подпитывается все это время?

От небывалых заоблачных сроков заурчало в животе.

– А как насчет туалета? – взволновался я.

В таком маленьком помещении даже с учетом огромных припасов еды и питья… нет, особенно с учетом огромных припасов еды и питья, я не выдержу и однодневной блокады.

В маленькой кладовке, еще мной никак не задействованной, из пола выросло нечто вроде большого ночного горшка.

– Спасибо, – сказал я, подходя ближе. – Ты не обидишься, если сюда…

Эксперимент показал, что не обидится. Все, что попало в горшок, мгновенно всосалось внутрь. Включая запах.

– Надеюсь, клецки и колбаса у тебя делаются…

Я не договорил, решив для себя, что там просто обязана быть другая технология. Думать так было спокойнее, хотя на космических кораблях замкнутые системы жизнеобеспечения давно считаются нормой.

Стало понятно, как я попал сюда впервые. Падая и кувыркаясь по косогору, организм посылал в мир единственное желание – спастись любым способом. Вот и оказался на борту. Все просто.

Теперь нужно понять, какие желания выполняются и как, а какие нет и почему.

Помимо только что сказанного в отношении еды и наоборот, в течение последующих нескольких часов выяснилось следующее. Хижина умеет следующие фокусы. По приказу хозяина пропустить внутрь. Сделать невидимым в одну сторону. Причем, в любую. Сделать неслышимым, отсекая происходящее внутри от ушей посторонних, или специально сделать слышимым, чтоб как через усилитель общаться с теми, кто снаружи. Я пообщался с двумя сороками, которые зачем-то прилетели на поляну. Их как ветром сдуло.

Еще можно закрыться от мира, создав абсолютную тишину, а внутри включить свет. Откуда он берется, я так и не понял. Светились сами стены. И потолок. И пол. И кровать. Даже горшок. Включая его дно. Брр.

Кстати, горшок оказался с возникающим в нужный момент фонтаном, то мыльным, то кристально-чистым. По требованию. Этакое инопланетное биде. Неплохо, если честно.

Чтобы проще ориентироваться, я дал каждому помещению название. Выемка в стене с площадкой-кроватью стала будуаром. Кладовка с моим барахлом осталась кладовкой, причем я сумел закрыть ее дверцей, чью роль выполнило стянувшееся вещество стен. По приказу открыться оно мгновенно рассасывалось. Туалет, понятно, остался туалетом, а центральное помещение с возможным панорамным обзором, когда все остальные внутренности Хижины становились невидимыми, я нарек рубкой. Вроде капитанской, как на корабле или в самолете. Даже капитанское кресло имелось – в виде креслоподобного пенька посредине, на который я садился в самом начале. В общем, Хижина напоминала кабину воздушного судна, поэтому рубка –приемлемое название для того, что исполняет роль рубки.

Пропуская преследователей, Хижина поднялась на пару человеческих ростов. Когда мне захотелось попасть наружу, она вновь опустилась на удобную для входа-выхода высоту. Любопытно, а сможет ли она так же по горизонтали?

Приказ, прозвучавший с разных расстояний, ничего дал, на зов снаружи моя высокотехнологичная прелесть не реагировала, щеночка не изображала, чтоб прибежать, виляя хвостиком: «Вот она я, хозяин, чего изволите?!»

Исследования продолжались. Части Хижины являлись невидимыми, когда я требовал панораму, но за свои пределы не выпускали. Эту особенность ликвидировал приказ «Пропустить». Тогда для прохода становилось открыто любое направление, включая пол и чердак. Проем возникал с любой стороны, где требовался. Хоть через кладовку, хоть сквозь горшок. Вещество Хижины расступалось в пределах, которые соответствовали задуманному, то есть, мои мысли, даже недоформулированные, тайн не составляли. Ну и пусть. Хоррро-ошая моя… Ладонь нежно погладила пористую зеленоватую поверхность. По-моему, что-то внутри ответило мне схожей любезностью.

В конце концов, усталого и довольного отличным окончанием дня, меня сморило. Раздевшись до трусов, я запрыгнул в будуар – как есть, грязный, потный. Эх, сполоснуться бы…

Едва в мозгу нарисовалось понятие душа – с потолка на кровать обрушился ливень, который исчезал внизу на мгновенно впитывающей поверхности. Я не только промок до нитки. Я чуть не обморозился.

– Теплой!!! – что есть мочи вырвалось от неожиданности.

Температура ливня немедленно изменилась.

– Может, здесь и ванная комната найдется? – Я с ухмылкой посмотрел по сторонам, заставляя душ прекратиться.

Нужно было смотреть вниз. В кровати образовался провал, его быстро заполняла вода. Этакий мини-бассейн. Неплохо.

Сняв насквозь мокрый и совершенно теперь не нужный последний предмет одежды, я помылся и вернул кровать в первозданный вид. Блаженно растянувшийся организм тихо выдал:

– Спокойной ночи, Хижина!

Показалось, что снова почувствовался ответ. Но это неправда, потому что я заснул раньше.

Брошенные на пол вещи утром оказались чистыми. Что-то не объяснимое человеческой логикой выстирало и выгладило их. Как – не знаю. Спал. Но ход мыслей Хижины мне нравился.

– Так держать! Умница! – поблагодарил я.

Стены радостно засветились в ответ.

Невыносимо здорово ощущать себя хозяином материализовавшейся сказки. Пусть даже нелегитимным. Хотя, почему нелегитимным, ведь медальон у меня? Значит, я хозяин, точка.

Но. Тревога не покидала. Кто-то оставил здесь это чудо света. Вдруг вернется? Или его друзья. Или включится автоматический режим возвращения – и фьюить, на планету каких-нибудь плотоядных ящеров или гигантских насекомых.

Чтобы не думать об этом, я осмотрел окрестности на наличие нежелательных соглядатаев, и земная природа вновь приняла меня в привычные ветрено-травяные объятия. Я вышел, во-первых, чтобы с удовольствием сделать зарядку и пробежку на свежем воздухе, а во-вторых… не желая признаваться в источнике этого желания даже себе, справил нужду под кустиком. Потому что перед глазами маячила появлявшаяся из ничего вкусная космическая колбаса.

Очевидно, что птицы видят Хижину. Скорее, чуют. Сторонятся, облетают. Но не пугаются. Это хорошо.

Для удобства я сотворил рядом с выплывавшим из пола горшком умывальник, что по требованию вырастал из стены. Вода хлестала оттуда же, стоило только захотеть. Жить стало комфортнее.

Последовала еще серия почти научных опытов. Вот что взбрело в голову: если Хижина делает еду и воду из ничего…

Процесс, исследованный в разных видах, показал: деньги и золото – не делает, хоть тресни. Жаль.

Ближе к вечеру, устав от нескончаемого мозгового штурма, я устроил сиесту. Тело раскинулось поперек кровати, ноги чуть свесились, взор мечтательно уставился в потолок. Эх, одиноко-то как…

Что-то вспучилось подо мной, среагировав на направление грез.

– Стой! Не надо!

Лежак моментально выровнялся.

Мороз пробежал по коже. Унялся он минуты через четыре, а мысль уже работала с прежним накалом. Интересно, что именно мне предлагалось? Может, досмотреть до конца?

– Хочу… – Я даже не договорил.

Зато представилось в деталях.

Из кровати начали вырастать вполне узнаваемые очертания. Забившись в угол, я напряженно ждал.

Словно статуя из воды, из поверхности постели постепенно проявлялись разные части знакомого силуэта. Сначала – два острова, больших и округлых, которые по мере появления соединились в направленное мне в лицо нескромное целое. Где-то в полуметре дальше образовались лопатки, затем вся спина и затылок опущенной книзу головы. Через пару мгновений все слилось в единую конструкцию.

Мое сердце колотилось, словно под прессом. Глаза смотрели, не мигая. Как в замедленном кино, корпус наклоненной женщины все приподнимался и приподнимался над уровнем кровати, вот уже оторвавшись от родившего ее вещества в районе живота, а потом и свисавших кабачков-рекордсменов. И продолжал приподниматься, наращивая руки, чуть согнутые в локтях, и стоящие на коленях ноги. Все это было того же буро-грязного зеленоватого оттенка, что и остальная обстановка Хижины. На теле образовавшейся фигуры, в которой легко узналась Сусанна, не имелось ни волос, ни родинок, ни жизни. Ни, тем более, одежды. Пустые зеленые глазницы. Бесстыдная поза. Впрочем, вполне простительная бездыханной статуе. Или резиновой кукле. Фу, гадость. Напрягшиеся мышцы торчат, словно настоящие. Причем – я осторожно потрогал – теплые. И мягкие. Но абсолютно безжизненные.

Моя бывшая подружка, воссозданная в таком виде, внушила полное отвращение.

Вообще, Сусанна – это пошло и отвратительно. Как минимум – неэлегантно. Я был с ней исключительно от безысходности. Если сравнить эти отношения с моей прежней, настоящей любовью…

Обводы фигуры принялись меняться. Еж твою каракатицу!!! Вместо Сусанны передо мной стала образовываться…

– Стоп! Перестань! – завопил я, догадавшись, в кого превращается противный зеленый монстр.

Память призвала в помощь образы голливудских актрис, которых тиражировал Голливуд.

Не работает.

Рая, сокурсница Сусанны?

Снова пшик эффекту.

Намек ясен. Хижина воссоздает только тех, с кем у меня… то есть, кто имеется в памяти со всем букетом эмоций и ощущений.

– Пусть остается Сусанной! – скомандовал я.

Она осталась.

И что мне с этим делать? Привстав, я со злости шандарахнул ногой по выставленному мясу. У футболиста мяч взорвался бы от приложенной силы, а бездушному чучелу хоть бы хны. Даже не пошевелилось.

– Пусть ляжет! – приказал я, четко продублировав команду яркой картинкой в голове.

Зря. Думал, что повернется, как настоящая, а зеленое горе луковое перетекло из одного состояния в другое, как жидкий киборг. Где был затылок, проявилось лицо, ляжки стали выставленными разведенными коленями.

Теперь ЭТО лежало рядом, немигающие глаза таращились в потолок. На том, что у живого человека зовется лицом, застыла развязная приглашающая улыбочка. Меня передернуло.

– Убери это, пожалуйста! – взмолился я. – И никогда больше не предлагай!

Не знаю, как насчет второй фразы, а первая сработала. Я облегченно вздохнул, но еще долго ворочался, и ладони со страхом ощупывали кровать, если чудилась какая-то выпуклость или впуклость.

Под вечер я попробовал поохотиться в окрестностях Хижины. Результат – ноль. После погони и последующих поисков земля в округе вытоптана на километры в каждую сторону. Человеческим духом здесь так пропахло, что ни одно уважающее себя животное по доброй воле не сунется.

Вернувшись не солоно хлебавши, я скинул одежду, лук и стрелы отправились на место, а мысли выплеснули недавнее, начав перебирать по косточкам. Эх, Игореха, товарищ сержант. Почему?..

Засыпая, вспомнилось о Задольском. Посмотреть бы теперь на его гнусную рожу, когда у меня есть таааако-ое…

Конечно же, вслед за папашей перед глазами всплыла Сусанна. Живая. Не зеленое чудище с остановившимся взглядом, а взбалмошная подружка-веселушка, кудесница-шалунья, искушающая дьяволица. Воображулистая, буферистая, с приподнятым неохватным багажником, полным лакомых сюрпризов, что доступны лишь знающим и умелым. Не умеющая быть одна, зато как умеющая скрасить два одиночества при их нежданной встрече! Пусть подлая и коварная, пусть обманщица, пусть стерва и сволочь, которая подставила меня и сломала судьбу… но как бы я сейчас хотел оказаться рядом!..

(продолжение следует)