(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.
(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)
Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)
Начало https://pikabu.ru/story/istoriya_bresta_122kontora_milosti_p...
Основным местом захоронения своих солдат немцы определили городской парк, пере-именованный в «Кладбище немецких героев».
Брестчанка Евгения Семеновна Горецкая, в оккупацию счетовод конторы паровозного депо, постоянно ходила мимо кладбища-парка и не раз становилась очевидицей погребений. Тела тех, кто умер в госпиталях, привозили на катафалках в ладно сделанных неокрашенных гробах и хоронили с почестями. Молитва военного пастора, караульный взвод, залп в небо, похоронка на родину – печальная схема была продумана и обкатана. К могильному кресту крепилась табличка с именем погибшего, воинским званием, номером части и годами жизни.
За кладбищем ухаживали немецкие медсестры, одно из их общежитий стояло прямо напротив парка (ныне цветочный магазин на углу Ленина и Мицкевича). Медсестры убирали могилы не только в парке и у собора. Очевидцы рассказывают, что фрау и фройляйн занялись и старинным кладбищем на Дубровке, где выборочно облагородили десяток немецких могил времен оккупации 1915-1918 годов – подсыпали землю, посадили цветы.
Евгения Горецкая утверждает, что «за польских часув» на этом кладбище имелся квартал для погребения евангельских христиан. Здесь похоронили горбатенькую девушку лет 17-ти из баптистской семьи с ул. Косой – прекрасно учившуюся гимназистку-траугуттовку, которая не то утонула, не то утопилась в Мухавце.
Как-то раз Женя с подружкой Лидой Китлер, спускаясь по мосту Граевского путепровода, услышали душераздирающий крик. Решив, что облава, юркнули в подворотню и оттуда наблюдали. Оказалось, над одной из могил голосила женщина в черном, по всему, приехавшая из Германии.
Вскоре у кладбища затормозил крытый грузовик. Патрульные полевой жандармерии с бляхами на груди осторожно подняли женщину с могилы и, взяв под руки, с увещеваниями повели в машину. Солдатам не следовало видеть, как убиваются матери.
Не для того парням столько твердили про долг и Великую Германию, чтобы всю подготовку размыли материнские слезы. Характерен рождественский подарок, вручавшийся курсантам в учебном подразделении – маленькая книжица «Как повелел долг», составленная из пропагандистских стихотворений немецких военных поэтов. Концовка одного из них («К матери» Ирмгарда Гроха) в переводе звучит так:
«Мама, если я буду убит, ты вынесешь это,
Гордость твоя победит эту боль.
Тебе позволено жертву отдать
Тому, кого мы имеем в виду,
Слово Германия произнося».
В ровненьких, аккуратных рядах одинаковых могил за каждым крестом стояла своя история.
Пехотинец Армин Шейдербауэр в послевоенных мемуарах упомянул своего однокашника по подофицерской учебке Вальтера Хеншеля – непридуманного аналога Вани Чонкина. Невысокий, с угреватым лицом и большими торчащими ушами сын слесаря из Райхенбаха был объектом постоянных подтруниваний товарищей и придирок инструкторов. Ему во сне могли намазать лицо сапожным кремом. А однажды в воскресенье у него оказалась не в порядке форма, и лейтенант приказал, начиная с утренней поверки, каждые 15 минут являться к дежурному унтер-офицеру поочередно в маршевой экипировке, парадно-выходной и спортивной форме – парень, чуть не плача, так и переодевался без конца. Считалось, что, прежде чем настанет очередь самому отдавать приказы, человек должен научиться повиноваться, подвергаясь муштре.
Но летом 1942 года Вальтер единственным из группы вернулся с фронтовой стажировки с Железным крестом.
А 5 сентября 1943 года он погиб.
Тот же Армин Шейдербауэр описывает, как летом 1944-го в ходе отступления из Белоруссии происходили фронтовые похороны командира.
«Когда рассвело, я отправился на полковой командный пункт. С собой взял тело убитого ночью командира батальона капитана Мюллера. Мы положили его в коляску мотоцикла, я забрался на заднее сиденье, положил его голову себе на колено и закрыл ему глаза… Путь лежал наверх, по лесной дороге вдоль речки Улла (севернее Витебска) к деревянному дому, где находился полковой командный пункт. Командование полком, или тем, что от него осталось, принял майор фон Гарн, который до этого был командиром отдельного фузилерного батальона. Пока я делал доклад, двое связных полкового штаба копали могилу. В нее положили тело Мюллера. Майор фон Гарн и еще несколько человек стояли вокруг. Гарн стал читать «Отче наш», и все присоединились к нему. Потом мы бросили по горсти земли на брезент, в который было завернуто тело, и солдаты закопали могилу».
В период, который мы описываем в Бресте, до отступления было еще далеко.
По свидетельству Константина Андреевича Тараня, в первый год оккупации парк был открыт для посещения, и местные жители здесь свободно прогуливались. Активно хоронить в парке начали с лета 1942-го – в основном это были умершие в госпиталях, куда доставляли раненых с фронта. Объект сделали режимным, и все прогулки переместились в старый парк возле ТЭЦ.
Лида Мойсиюк (13 лет на начало войны) жила как раз напротив парка-кладбища. Любопытная, как все дети, она увидит, что готовятся похороны, – и бегом туда. Подобных зевак было немного, но присутствие гражданских первое время не возбранялось.
Лидия Константиновна утверждает, что могилы отрывались не по одной, а в виде длинной траншеи. Каждый день в ней захоранивали сколько надо гробов и оставляли место на перспективу. Вряд ли немцы экономили труд могильщиков Болеслава Выжиковского, дело, скорее, в рациональности подхода. К тому же получалось ровненько: траншеи тянулись параллельно теперешней ул. Ленина. Первоначально – в правой половине парка, от центральной аллеи до ограды со стороны ул. Каштановой. Когда захоронение разрослось, перешли влево.
Детская память сохранила присутствие на похоронах священника в черной одежде (не в военной форме!) – вероятно, пастора из кирхи.
По завершении ритуала могильщики брали в руки лопаты. Солдаты этим по возможности не занимались, закапывать товарища считалось плохой приметой.
В документах ГАБО хранятся платежные ведомости на выдачу зарплаты работникам, трудоустроенным через административный отдел управы «на копку могил для погибших немецких солдат и поддержание порядка на кладбище Героев».
В период с 18 по 30 сентября 1941 года могилы копали: Ксаверий Рябов – 12 дней по дневной ставке 20 рублей = 240 руб., Гирш Друтман – 11 дней по 16 руб. = 176 руб., Шмуль Петрушка – 10 дней по 12 руб. = 120 руб., Хуна Ланде – 12 дней по 12 руб. = 144 руб. и Якуб Гвирцман – 9 дней по 12 руб. = 108 руб.
Ниже в ведомости значится примечание: «Работникам еврейской национальности (позиции 2–5) дневная ставка уменьшена на 20 %».
А вот платежная ведомость на столяров, занятых на изготовлении гробов и крестов 1 и 2 сентября 1941 года.
«Столяры: Сметанко Ян – 2 дня по ставке 40 руб. = 80 руб., Мишкурек Мечислав – 2 по 35 = 70 руб., Шварц Вольф – 2 по 28 = 56 руб., Шварц Шмуль – 2 по 24 = 48 руб., Милнер Вольф – 2 по 24 = 48 руб. Помощники столяра: Литвак Зелман – 2 по 20 = 40 руб., Хиркес Земман – 2 по 20 = 40 руб., Финкльштейн З. – 2 по 16 = 32 руб., Гамершлак Мейер – 2 по 16 = 32 руб.»
Приписка по евреям аналогична: с 3-й по 9-ю позицию – минус 20 %.
В ведомости за вторую половину июля 1942 года копатели могил – уже славяне: Николай Доропиевич 27 лет, Петр Иванов 25 лет и Алексей Семенович 36 лет, дневная ставка – уже 17 руб. за 10 часов работы.
В сентябре прибавился четвертый работник – 47-летний Евдоким Пролеско. В этом составе проработали до осени 1943 года.
К 1944 году работы на «Цментажу Бохатэрув Немецких» резко прибавилось – «героев» везли и везли. Как вспоминают очевидцы, с приближением фронта поток раненых сильно возрос. В Бресте нетранспортабельных и тех, кого требовалось срочно оперировать, снимали с санитарных поездов. Крайняя к ул. Садовой (ныне Орджоникидзе) железнодорожная ветка подходила к рампе, где раненых перегружали из вагонов в машины и развозили по госпиталям.
Соответственно, штат «гробарей» (так они значатся в ведомости) расширили. Начальником по-прежнему значился Болеслав Выжиковский, работниками – Михал Мазурек, Михал Сайфулин, Алексей Панасюк, Казимеж Оласински, Иван Володьев, Вавжинец Тасаж, Константин Орлов и Николай Доропиевич.
К маю – июню 1944 года они не то разбежались, не то из ставшего прифронтовым Бреста удалили главных поставщиков работы – военные госпитали. Так или иначе, в списках «гробарей» похоронного бюро при Брестской управе на получение папирос за 31 мая и 16 июня 1944 года значатся только трое: Болеслав Выжиковский, Николай Шидловский и Александр Демидюк.