Часть 15. Закат кладбищенской империи. У тебя здесь нет власти!

Говорят, у страха глаза велики. А еще, оказывается, от страха может тошнить, бывает трудно дышать и вообще, нет ничего хорошего в страхе. Много чего говорят о страхе, но ни слова о том, как его победить. Пару минут после услышанного приказа немедленно прибыть на кладбище организм медленно запускал свои сложные механизмы после тяжелой алконасыщенной ночи. Начав одеваться не слушающимися руками, я лихорадочно соображал, пытаясь понять, где я прокололся, что пошло не так. В голове была каша, из которой трудно было выудить что-то дельное. Я проверил свою «серую» книгу захоронов – она на месте, прокрутил события последних дней – всё чисто. Никаких зацепок, которые могли бы вывести меня на причину столь резкой смены отношения ко мне, ведь еще вчера я сообщил Палычу и криминальному элементу радостные новости об очередной прибыльной сделке. Мне нужно было время для анализа ситуации, но его у меня не было.

Я решил не ехать на такси, а сесть в трамвай, пройдя до дальней из двух расположенных рядом со мной остановок, надеясь, что утренний морозный воздух выгонит из меня хмель и даст столь нужную сейчас ясность голове, чтобы я мог трезво рассуждать и искать выход из сложившейся ситуации. Раз за разом прокручивая в голове все возможные комбинации, я брёл в сторону остановки. Меня трясло, морозило и вообще, я чувствовал себя отвратительно – страх делал своё дело уверенно, гоняя уставший организм по самым неприятным состояниям. Мои тяжелые думы прервал звонок – звонил Палыч. «Ты давай только не теряйся, езжай сюда, по-хорошему. Никто тебя убивать не будет. Он меня разбудил и сказал, что приволочёт тебя сюда, я предложил подождать, и мы ждём. Ты ведь не будешь пороть чепуху?». Я слышал эти слова как будто издалека, сквозь противный свист, давящий на уши. «Я еду» - всё, что я смог выжать из себя.

Самым противным было то, что я не знал, из-за чего весь сыр-бор. И опять я вспоминал, что же могло такого произойти в промежуток между семью вечера, когда я разговаривал с ними по телефону, и всё было просто замечательно, и шестью утра, когда звонок с кладбища вогнал меня в ступор. Сев в трамвай, я пытался решить, как себя повести по приезду, представляя сотни вариантов развития событий. Дурацкое хорошее воображение – от представленных картин тошнота опять подступала к горлу, а липкий мерзкий страх новой ледяной волной обдавал меня, заставляя трястись еще больше. Если честно, никакие проскакивающие мысли, мол, будь мужиком, соберись, ты косячил на свой страх и риск, ты знал, что тебя могут вскрыть, ты отвечаешь за свои поступки – никак меня не успокаивали. Я решил стоять на своём до конца. Убьют, так хоть останусь при своём.

Подходя к кладбищу, я увидел их сидящими втроём на лавочке – Палыч, Серёга и криминальный элемент. Тут меня как кольнуло, все кусочки паззла встали на свои места – днём ранее я не обратил внимания на поведение Серёги, на некоторые его вопросы, которые должны были вызвать мои подозрение и опасение. Но я был беспечен, опьянён водкой и большим кушем, все тревожные звоночки пропустил мимо ушей. Серёга, увидев меня, встал со скамьи и пошёл в сторожку. Я же, подходя к скамейке, из последних сил пытался скрыть свою дрожь, но организм предательски отказывался меня слушаться. Они встали, Палыч пожал протянутую мной руку, криминальный элемент молча с ухмылкой проигнорировал. «Ты нам ничего не хочешь рассказать» - спросил Палыч. «Нет, а что такое?» - я пытался говорить спокойно, но, чёрт побери, организм подвёл и тут, звучало это как вызов. Палыч было открыл рот, чтобы что-то сказать, как в глазах на мгновенье потемнело – я словил не слабый такой удар в лицо. Так как, подойдя к ним, я встал к скамейке, намереваясь сесть, ведь ноги меня не особо слушались и тряслись, как осиновый лист на ветру – через неё-то я благополучно и улетел. Встав и утерёв разбитую губу, я вдруг понял, что мне как то похер, что будет дальше. Может адреналин хлынул в кровь, а может мне мозги на секунду отшибло, но я спросил: «Это вообще за что?». «Ты вообще, гадёныш, берега попутал, что ли? Ты меня на моём кладбище наебывать вздумал, и еще смеешь спрашивать – за что?» - криминальный элемент продолжал кидаться на меня, удерживаемый Палычем. «Тише, тише, ты мне обещал, что мы с ним просто поговорим, ты не забывай, что он мой племянник» - Палыч пытался его успокоить. «Гавно и крыса твой племянник! Щенок, который возомнил себя невесть кем» - он продолжал кидаться на меня и даже еще раз вскользь попал по мне.

Через минут пять, когда он более менее успокоился и ушёл в машину покурить, орать на меня начал Палыч. Я уже сидел на лавке, держась за подбитую скулу и прижав салфетку к разбитой губе, как будто сквозь туман слыша доносившиеся со стороны Палыча крики о том, какой я неблагодарный, как они пригрели змею на груди и что-то еще в подобном духе. Мои глаза налились слезами, не от боли, а от обиды. И тут меня прорвало. Я высказал всё что думал. О том, как кладбище хирело, о запуганных агентах, не желающих везти туда захороны, о моём мнение, насчет справедливости раздела денег, о том, что всю волокиту с бумагами и общение с людьми я тяну на себе – в общем, выдал обычную тираду обиженного и недооцененного, по моему же скромному мнению, работника. Криминальный элемент, слышавший всю мою речь, смотрел на Палыча: «Не, ты его слышишь – он реально охуел, он считает МОИ деньги, он ворует МОИ деньги, он устанавливает какие-то правила на МОЁМ кладбище? Он здесь никто! Дорвался урод до власти! Увольняй его к чертям, или я за себя не ручаюсь – я его прям здесь закопаю нахуй, дебила кусок (адресовалось мне, естественно). Смотреть на его рожу противно, я поехал, не дай бог, он завтра будет здесь – я сказал, я пробью ему голову и похороню».

Если честно, слушая их разговор, я уже был уверен, что на этом для меня работа на кладбище закончилась. Жив-здоров остался, и то ладно. Но всё было не так просто. Палыч прекрасно понимал, что, несмотря на пафосность моей бравады, выданной пятью минутами ранее, в ней были зёрна правды. Возможно, не будь я ему родственником, я бы оттуда и не ушёл, или же меня бы оттуда увезли. Но он был более лоялен ко мне и весьма прагматичен и расчётлив, потому у нас состоялся долгий разговор. В целом, он сводился к неким общим канонам, про свой устав в чужой монастырь, про юношеский максимализм, про неумение зрить в корень, про излишние рвение и амбиции и тд. И к тому, что я могу приносить деньги, только думать я должен не о себе, а о тех, кто меня приютил, кто даёт мне возможность работать и получать за это достойную награду.

Я бы ни за что не остался работать на кладбище, будь у меня хоть какие-то мысли, о том, что мне делать дальше. Но таковых у меня не было. Мне пришлось согласиться на все выставленные условия – полная отчетность перед Палычем лично, все разговоры с клиентами в присутствии руководства или Серёги, сворачивание деятельности с чужими памятниками, и вообще хождение по струнке до первого предупреждения. С криминальным элементом он обещал всё уладить, от меня лишь требовалось не накосячить. Сезон памятников и оградок подошел к концу, потому я согласился, решив, что по истечению осени-зимы уйду в агенты или поищу другую работу. За сим мы отложили разговор до понедельника, Палыч поехал по своим делам, а я пошел в сторожку, на крыльце которой смущенно топтался Серёга, в ожидании результатов наших плодотворных и дипломатичных переговоров. Мне было, что ему сказать, и что у него спросить.

После долгой беседы с Серёгой, я узнал его мотивы, узнал, почему он предал меня, заведомо лишая себя и других мужиков весомых денег. Криминальный элемент дал ему эту работу, выдернув из пучины алкоголизма и безработицы , которые неминуемо привели бы его к пропитию квартиры и прочим плачевным последствиям. Он чувствовал себя обязанным ему, и, несмотря на наши хорошие отношения и всё, что я делал для мужиков – меня он считал неправым. Что ж, увы, я и сам не могу назвать себя до конца правым в той ситуации. Когда адреналин выветрился из меня, у меня было достаточно времени обмозговать всё сказанное и произошедшее. Вынес ли я какой-то вывод из этого жизненного урока? Да. Стал ли я всегда поступать «правильно»? Нет. Желание Палыча не терять в прибыли отсрочило неизбежное, а мой внутренний бунтарь лишь на время сник, осаженный страхом и доводами, приведёнными мне серьёзными людьми в серьёзном месте.

17 декабря 1903 года, летательный аппарат под названием «Флаер 1» осуществил первый пилотируемый полёт, который продлился всего лишь 12 секунд, однако, стал определяющим развитие для всей человеческой цивилизации. Первые самолёты не могут соревноваться с современными пассажирскими авиалайнерами, однако, благодаря принципу разработанному братьями Уилбертом и Орвилом Райт, человек, наконец, смог подняться в воздух, и осуществлять перемещение на расстояниях до нескольких десятков тысяч километров, в то время, как первые подконтрольные человеку самолёты осуществляли полёт всего лишь на расстояниях до 200-300 метров.

Трудно представить, что всего за 112 лет мы пришли от этого

К этому

Поздравляю всех с этим знаменательным днем. Спасибо братьям Райт и всем авиаконструкторам  за это чудо техники!

Одна из наиболее плохо изученных кошек живет в горных и туманных вечнозеленых лесах Центральной и Южной Америки. Название этого хищника переводится как "миниатюрный ягуар", что вполне оправдано - всем своим видом онцилла напоминают уменьшенного в размерах ягуара.

Онциллы лишь немногим крупнее своих домашних сородичей: средняя масса около 3 кг, длина тела 65 см, хвост - 30-40 см. Главное отличие онциллы от других представителей рода тигровых кошек (Leopardus) - это непропорционально большие глаза и уши.

Красивый мягкий мех охристого цвета с темными пятнами сыграл с животными злую шутку. В 1970-80-х годах в результате браконьерской охоты онциллы истреблялись десятками тысяч, за один только 1983 год сотрудниками пограничных служб было изъято 84 000 шкур. По некоторым оценкам за эти 20 с небольшим лет было уничтожено 95% популяции малого ягуара.

Сегодня любая охота на онцилл запрещена, как и продажа любых изделий из их шкуры, но популяция тем не менее не спешит восстанавливаться, наоборот, из-за массовой вырубки лесов она только сокращается.