Франческа Каферри (Francesca Caferri)
Как живут мусульманские девушки, выросшие в Италии, но вынужденные вступать в конфликт со своими семьями, которые готовы применять насилие, чтобы навязать дочерям традиции — начиная от одежды и заканчивая браками по договоренности. Этот конфликт может стоить им очень дорого. Однако многим удается одержать в нем верх. Вот их истории.
Еще маленькой девочкой Алисон (Alison) не любила носить длинную одежду. «Вот одно из моих ранних воспоминаний. Мы с мамой ходили к портному, и я просила укоротить мои шальвар-камизы, длинные туники, которые женщины и девочки в Пакистане носят поверх штанов. Портной всегда отвечал, что я "тот еще подарочек", потом мы все смеялись, и он укорачивал мою одежду. Я была ребенком, и мне это позволяли». Афганка с классическими хазарейскими (шиитского меньшинства страны, — прим. автора) миндалевидными глазами, 20-летняя Алисон рассказывает о детстве без лишних сожалений. «Я помню только Пешавар: это было ужасно».
Как и многие другие афганцы, бежавшие от войны, она прожила несколько лет на периферии этого пакистанского города, переполненного тысячами беженцев: здесь было мало школ, ужасные условия, расизм. На все это наложилась еще и смерть отца, так что неудивительно, что Алисон не хочет вдаваться в воспоминания: «Моя жизнь, я имею в виду свою настоящую жизнь, началась, когда мне было 12 лет, и мы с мамой приехали в Италию и встретились здесь с моим братом». Алисон не могла, конечно же, представить себе, что с того момента увлечение одеждой едва не стоит ей жизни. «Я приехала в 2010 году. Носила платок и шальвар-камиз, а когда увидела итальянских девушек, их разноцветную одежду, развевающиеся на ветру волосы, мне показалось, что это невероятно красиво. Тогда я начала мечтать: хочу учиться, работать, купить однажды собственную машину. Как у них».
Постепенно девочка начала носить вместе с хиджабом джинсы, стала выходить гулять с подругами. Изменения в жизни были самыми невинными, но они не ускользнули от глаз брата: «Он начал промывать мне мозги. Я должна была носить платок, молиться и ни в коем случае не выходить из дома одна». Несколько лет прошло в постоянном напряжении, а когда Алисон начала работать, произошел взрыв: «Он сказал мне, что я должна выйти замуж и не могу так жить. А я при этом не делала ничего дурного: я не встречалась с парнями, не связывалась с плохой компанией. Я просто работала, вот и все. Я попыталась поговорить с матерью, но она ничего не сказала. Брату она позволяла все: алкоголь, наркотики. Два-три раза он брал нож и говорил, что хочет убить меня, это очень меня напугало. Потом как-то раз я припозднилась с работы: он был вне себя, сказал, что отправит меня обратно в Кабул и выдаст там замуж. Или сожжет меня заживо: он был готов пойти на это, это было лишь вопросом времени, я прочитала это в его глазах. На следующий день я взяла телефон, немного денег, что у меня было, рюкзак и, вместо того чтобы пойти в школу, ушла из дома, воспользовавшись помощью социального работника. Мне тогда едва исполнилось 19 лет. Домой я больше не вернулась».
Алисон (имя вымышленное), сбежавшую в то утро из дома, могла ждать та же судьба, что и других женщин и девушек-мусульманок, родившихся или воспитанных в Италии, которые по тем же причинам, что и юная афганка, понесли наказание — порой даже смертельное: Хину Салем, 21-летнюю девушку пакистанского происхождения, заколол ее собственный отец в Сареццо (Sarezzo), в провинции Брешии (Brescia), покарав ее за слишком независимый стиль жизни. Бегм Шнез, 46-летняя пакистанка, была забита палками насмерть в городе Нови-ди-Модена (Novi di Modena) в 2010 году за попытку уберечь дочь от брака по договоренности. Сане Чима, гражданке Италии пакистанского происхождения, отец и брат перерезали горло несколько недель назад, и в этом деле остается еще множество невыясненных обстоятельств. Джессику (еще одно вымышленное имя), 20-летнюю девушку, приехавшую в Рим, когда ей было всего несколько месяцев, и выросшую здесь, сегодня родственники держат в заложниках и избивают в Дакке, в Бангладеш, не желая, чтобы она возвращалась в Италию. На своей странице в Фейсбуке она выкладывает фотографии следов от побоев и просит помочь ей, но пока никому не удалось ничего сделать.
Истории этих девушек, безусловно, не дают исчерпывающего представления об итальянском исламе. Тысячи молодых мусульман учатся, работают и живут без всяких проблем в нашей стране, часто став ее гражданами. Однако это маленький фрагмент глобальной картины объединяет ту малую часть мусульманского сообщества, не способную встроиться в общество с иными правилами, отличными от тех, к которым привыкли ее представители. Неправильно указывать пальцем на целую группу, но факт остается фактом: в последние годы применение насилия, порой даже со смертельным исходом, против мусульманок добрался и до нас. «Эта проблема гораздо более распространена, чем мы думаем, — говорит Тициана Дель Пра (Tiziana Del Pra), президент ассоциации "Сеть земель" (Trama di i Terre) в городе Имола, занимающейся поддержкой женщин, ставших жертвами насилия. — Девочки, приехавшие сюда в самый пик миграционной волны, уже выросли. А многие уже родились здесь. Эти девушки повзрослели в стране, отличной от родины своих родителей, в другой культуре, и они мечтают не о том, о чем мечтали их матери и отцы. Не каждые родители способны это принять».
По последним данным в Италии проживают около 150 тысяч мусульман в возрасте от 15 до 24 лет, и более 300 тысяч в возрасте младше 15. Половина из них — девочки. «Невозможно сказать, сколько из них будут конфликтовать со своими семьями. Еще труднее понять, какой финал ожидает эти конфликты: все зависит от семьи, от страны происхождения, от степени ассимиляции здесь в Италии», — объясняет Рената Пепичелли (Renata Pepicelli), преподаватель истории исламских стран в университете города Пизы и одна из крупнейших специалистов по этому вопросу в Италии. «Обобщать нельзя, но факт остается фактом: представители второго поколения сегодня начинают задавать вопросы. Мы видим перед собой молодых женщин, которые о многом мечтают, у которых много надежд и стремлений: с какими ответами они столкнутся?» Стремления, о которых говорит Пепичелли, весьма разнообразны, и каждое представляет потенциальный источник конфликта: продолжать ли учебу, носить ли хиджаб, какие места допустимо посещать и в какой компании, кто может стать избранником и спутником жизни девушки.
Единогласного ответа на эти вопросы нет, даже в странах происхождения иммигрантов: в Марокко дела обстоят не так, как в Пакистане, в Бангладеш — иначе, чем в Египте, и это всего лишь несколько государств, откуда приехали представители постоянно растущих сообществ. Но даже тут подлинный вопрос связан не столько с религией, которая дает множество разнообразных (даже внутри Корана) предписаний относительно женщин, сколько с ее интерпретацией, а, следовательно, и с традициями. Однако невозможно отрицать, что в некоторых случаях на эти вопросы в странах происхождения мусульманских иммигрантов даются ответы, которые в западном мире считаются неприемлемыми. Часто диаспора еще больше усугубляет картину, подталкивая иммигрантское сообщество к замкнутости из-за страха утраты собственной идентичности. «Ты говоришь, что мой голос — харам (запрет, прим. автора), потому что он тебя возбуждает. Но, возможно, это тебе самому следует успокоиться, возможно, именно тебе следует перечитать Коран. Я покрываю голову хиджабом: это ты томишься, ты возбуждаешься, и при этом ты носишь костюм, как важный господин. Ты думаешь, только ты можешь диктовать мне условия. Думаешь, только ты знаешь, что правильно, но ты всего лишь пес», — поет в своей песне «Dog» («Пес»), получившей уже миллионы просмотров на Youtube, 28-летняя рэперша Мона Хейдар (Mona Haydar), американка сирийского происхождения, девушка в хиджабе и феминистка. Она — один из символов поколения девушек, не намеренных позволять кому-то указывать им, что следует и чего не следует делать.
Новая жизнь
С того момента, как за спиной Алисон захлопнулась дверь дома, в ее жизни изменилось все. Она оставила город, где жила, не могла никому сказать, где находится, не могла связаться с родными. Помогающие ей сотрудницы социальных служб забрали у нее мобильный телефон: риск состоит в том, что в момент слабости человек может не удержаться и отправить сообщение, позвонить, опубликовать в социальных сетях фотографию, по которой можно будет понять, где он находится. Тогда кошмар может вернуться: «Брат до сих пор хочет меня убить, я в этом уверена, — говорит она, теребя руки. — Всякий раз, когда я сажусь в поезд, боюсь, что он окажется рядом». Мы встретились с Алисон в тайном месте: на первый взгляд, девушка не отличается от других, но стоит ей только заговорить, на поверхность всплывает весь груз страданий: «Я бы хотела поговорить с матерью, все ей объяснить, но звонить ей нельзя. Я написала письмо своей лучшей подруге, только чтобы она передала, что обо мне не надо волноваться. Надеюсь, она все сказала». Сегодня Алисон живет в итальянской семье. Под вымышленным именем она вернулась в школу: новые друзья ничего не знают о ее прошлом. «Когда я смотрю на семью, в которой живу, на их нормальные отношения, на то, как они разговаривают, как обращаются друг с другом, все тут же вспоминается. И мне становится грустно. Зато потом я задумываюсь о пижамной вечеринке, о которой я так мечтала в своем городе и на которую теперь могу сходить — это так здорово!»
Она едва успевает произнести эту фразу, как слезы подступают к ее глазам. Платочек ей дает девушка с длинными черными волосами, ростом немного ниже Алисон, в джинсах и футболке. Рассказывая свою историю, она называется именем Зоя: как и Алисон, она беженка, как и она, девушка выбрала выдуманное имя, чтобы поговорить с нами. Еще несколько месяцев назад они не были знакомы, но общая участь объединила их, несмотря на разные характеры. Зое тоже 20 лет, она родилась в Пакистане, а в Рим приехала в три года. Сразу становится понятно, что это очень бойкая девушка, и не стоит сомневаться, когда она рассказывает, что еще с первых дней школы поняла, насколько отличается от других девочек. «Мне приходилось надевать хиджаб и пакистанскую одежду, мне запрещалось играть с мальчиками, выходить гулять — никаких праздников, никаких парков развлечений, — рассказывает она. — Я постоянно приставала ко всем с вопросом "почему?", к учителям, уборщицам, друзьям». Рваные джинсы, накрашенные ногти, решительный голос — Зоя одета, как бунтарка, или просто как человек, научившийся умело маскировать то, что пережил.
«Меня очень много били. Я выросла в атмосфере подавления: если я нарушала правила, меня били, угрожали убить, сжечь заживо. Но я никогда не сдавалась: я ненавидела, что надо мной смеются из-за того, как я одета, я хотела быть свободной». Начиная с шести лет, ее жизнь превратилась в стратагему: одни маленькие уловки, чтобы подольше не уходить домой, другие — чтобы делать то, что делают другие девочки. Хорошо учиться в школе — это главное, так она отвоюет еще немного пространства, немного больше свободы. А в 15 лет — момент школьного триумфа — мобильный телефон. «Мне купил его отец, — рассказывает Зоя, — брат каждый вечер проверял его, но имена моих друзей-мальчиков были сохранены в женском роде, а сообщения я стирала. И никто ничего не мог мне сказать. Они не заметили даже, когда я зарегистрировалась в Фейсбуке: я заходила в него через поисковик и стирала историю».
Через социальные сети Зоя познакомилась с живущим в Италии молодым человеком пакистанского происхождения: у них завязалась беседа, они флиртовали, и однажды он сел на поезд и отправился к ней. В тот день началась их история. «Он приезжал, когда мог: я притворялась, что иду в школу, но проводила день с ним. Как-то во время одного из этих побегов я встретила свою двоюродную сестру, которая всегда соблюдала все правила, была набожна, ее всегда ставили нам в пример. Она тоже гуляла со своим тайным поклонником, молодым человеком, которого наша семья никогда бы не одобрила. Я сказала ей, что если она не прикроет меня, я все расскажу ее родителям. С тех пор все стало гораздо проще: мать была счастлива, что я проводила время с ней, думала, это пойдет мне на пользу. Но, когда мы уходили из дома, она проводила время со своим парнем, а я — со своим».
Так жизнь Зои шла несколько лет, до той встречи, которая в жизни других девушек, и последней в этом списке была Сана Чима, была решающей, — это была поездка на каникулы в родной Пакистан. Там девушка сталкивается с необходимостью вступления в организованный матерью брак: дядя приехал к ним в дом с двоюродным братом, чтобы попросить ее руки, и с приданым, где были «красивые вещи, которых мать никогда мне не покупала: косметика, украшения, одежда». Зоя отказала, на глазах у всех, самым решительным образом. «Я вышла к дяде без хиджаба и без макияжа. Начала кричать на мать. Был скандал: она дала мне две оплеухи и утащила меня в спальню. Расцарапала мне ногтями лицо. Избивала меня с криками: "Говори! Говори! Если у тебя кто-то есть, я убью тебя". Узнав о моем парне, она схватила палку и стала избивать меня так сильно, что палка в конце концов сломалась. У меня вся спина была в крови, я не могла сдвинуться с места, но она схватила другую палку и продолжила. Никто не пошевельнул и пальцем. Мой десятилетний брат, пытаясь остановить ее, бросился мне на спину. Она ударила и его, и он потерял сознание — пришлось везти его в больницу. Только после этого насилие прекратилось. Мне тоже требовалось лечение, но меня на неделю заперли в комнате.
Когда дверь открылась, мать сказала мне, что я — позор всей семьи. Что я должна немедленно выйти замуж за своего парня, ведь и без того было ясно, что я уже не девственница. И, как бы то ни было, для нее я умерла. Я была еще девственницей, попыталась ей это сказать, но она даже слушать меня не захотела. В конце концов мы отпраздновали свадьбу по доверенности: он был в Италии, я — в Пакистане. Семья моей матери была в слезах, все были одеты в черное». Возвращение в Италию не упростило положения дел: после нескольких месяцев покоя брак превратился в кошмар из насилия и измен. Не имея возможности попросить помощи у семьи, Зоя сбежала. Лишь случайное столкновение с сотрудницей полиции позволило ей оказаться на том же пути, благодаря которому спаслась Алисон. Как и ее подруга, она изменила все. И, как и она, Зоя пытается создать жизнь заново под вымышленным именем, в новом далеком городе. Но последствия ее действий не дают ей покоя. «Никто в моей семье так по-настоящему и не понял, почему я сделала то, что сделала, никто не размышлял над совершенными ошибками. Моя сестра — ей 12 лет — пользуется несколько большей свободой. Ее, к примеру, не заставляют носить пакистанскую одежду. Она очень много учится, хочет окончить университет, но мать уже обручила ее с младшим братом того кузена, за которого должна была выйти замуж я, чтобы загладить позор. Она постоянно твердит ей: если она узнает, что сестра разговаривает с мальчиками, она отведет ее на инфибуляцию (женское обрезание — прим. ред.). Она звонит мне в отчаянии, чувствует себя в западне, а я не знаю, как помочь ей. Мою двоюродную сестру разоблачили и отправили в Пакистан, откуда она так и не вернулась».
Только в этот момент голос Зои дрогнул, лак на ногтях начал крошиться — с тех пор, как мы начали разговор, она не переставая теребила пальцы. «Говорят, это ислам диктует все эти правила, но это не так. Ислам говорит, что нельзя принуждать дочь выходить замуж, не получив ее согласия на этот брак. Ислам не говорит, что женщины — это товар. Я горжусь своим бунтом, горжусь, что боролась. Я перенесла много страданий, но надеюсь, что у сестры будет более легкая жизнь, чем у меня». Алисон и Зоя — исключения: находясь под защитой обещания не раскрывать, где они живут и кто им помогает, они согласились рассказать свои истории. Но найти женщин, готовых рассказать о своем опыте для этого расследования, было невероятно трудно. Как и большинство жертв насилия и подавления в любой другой части света, итальянские мусульманки предпочитают хранить молчание. Из-за страха и одиночества. Это молчание объединяет многих женщин, переживших насилие, вне зависимости от того, какую религию они исповедуют и в какой стране живут. Эту действительность мы в Италии, где отмечается высочайший уровень насилия в отношении женщин, знаем прекрасно. Но в данном случае существующая реальность оказывается нагружена еще большим гнетом — религии и стигматизации, которую ложно связывают с исламом.
Девушки-мусульманки с табличкой «Не от моего имени» во время акции протеста против терроризма в Милане
«Я была бы готова скорее умереть, чем подвергнуть свою семью публичному осуждению. Даже когда меня били, — рассказывает девушка сирийского происхождения, — я бы не вынесла ни одного обращенного на них взгляда: нас и без того достаточно осуждают за то, что мы мусульмане, за то, что мать носит хиджаб». Таким образом, дочери мигрантов, больше чем коренные итальянки, рискуют столкнуться с чувством одиночества: поэтому даже те из них, кто в какой-то момент нашел в себе мужество подать заявление в полицию, могут не вынести этого и вернуться назад. Именно это и произошло с 28-летней Ношин, на глазах которой палками насмерть забили ее мать в городе Нови-ди-Модена за то, что та хотела спасти ее от брака по договоренности. Девушка и сама в тот день была тяжело ранена, но после двух судов, в результате которых ее отец и брат были признаны виновными, она вернулась в сообщество, с которым прежде порвала все связи. Она снова стала носить хиджаб, который сняла, выйдя из больницы, прекратила контактировать с представлявшим ее интересы в суде адвокатом.
Цепочка солидарности
В столь сложном контексте ключевую роль играют «ангелы-хранители», люди, которые встречаются девушкам на их пути и предлагают им поддержку и помощь. Наима Даудаг — одна из них: за 17 лет работы она не в силах даже вспомнить, скольким женщинам помогла. «В какой-то момент я просто перестала считать, — говорит она за чашкой кофе в Брешии. — С некоторыми из них я даже не знакома лично. Мне звонят из Калабрии, из Венето, из Пьемонта. Я делаю, что могу, но самый главный шаг, поставить точку, предстоит им самим». Наима родилась в Марокко и почти 30 лет назад, когда ей было 16, приехала в Италию. «Мы были первыми марокканцами, поселившимися на Сардинии, — смеется она, — на нас смотрели, как на какое-то редкое явление. Но все были очень любезны». Сюда она переселилась в 1995 году вслед за мужем, урожденным брешианцем. Вскоре после этого она начала работать культурным посредником, потом стала специализироваться на медицине и начала работать в больнице.
«Я помогала рожать женщинам с изуродованными гениталиями. Помогала женщинам, у которых случился выкидыш, после того как из избили мужья. Я держала за руку подростков с переломами носов и ребер, полученными в результате наказаний от отцов, каравших их за "слишком западный" образ жизни. Когда я говорю, что мы столкнулись с проблемой, постоянно набирающей обороты, я руководствуюсь своим опытом. В мусульманском сообществе современной Италии стоит открытый вопрос. В странах, откуда приехали иммигранты, ведутся дискуссии относительно исторической интерпретации Корана, о том, как сочетать религиозные предписания с современной жизнью. Здесь же об этом не говорится, а тех, кто поднимает эти вопросы, обвиняют в исламофобии». Чем больше времени мы проводим с Наимой, тем яснее становится, что обсуждаемая нами тема — это не просто ее работа, это ее жизнь: любовь к итальянцу, христианину, отказавшемуся от лицемерия фиктивного принятия другой религии, чтобы жениться. Трудности, с которыми сталкивается дочь, живущая в семье двух культур и двух религий, неизбывное стремление выступать от имени ислама, который она страстно защищает: «Он состоит не только из женщин с покрытой хиджабом головой. В нем нет одного-единственного видения».
«Меня нельзя обвинить в невежестве из-за того, что я никогда не покрывала голову, я тоже мусульманка. Я тоже молюсь. И я знаю Коран, — говорит она. — Если я говорю о существовании проблемы, — продолжает Наима, — то потому, что я ее вижу. Эти девушки — иностранки по закону, но итальянки по факту: они родились и выросли здесь, воспитывались в наших школах, рядом с нашими детьми. Многие из них ведут совершенно спокойное существование, находятся в гармонии с внешним миром и с семьей. Другие же переживают совершенно иной опыт. Их родители хотят, чтобы они сохранили идентичность своих корней, но их корни тут: у них нет воспоминаний о стране происхождения своей семьи, они помнят только Брешию. Мы находимся в городе Хины, девочки, убитой в 2006 году. И у нас нет четкого представления, к чему может привести это напряжение».
Пророческие слова: спустя несколько недель после этого разговора в Пакистане, предположительно, от рук отца и брата, погибла Сана Чима, которая воспитывалась и жила в Брешии — как казалось, счастливо. Эта новость потрясла Наиму: «Мы в шоке: через 12 лет мы вновь оказываемся там же, где были. Это говорит о том, что данный феномен недооценили. Я не говорю, что все плохо: существуют реализовавшие себя молодые люди и счастливые семьи. Но есть и другое, и нельзя этого стесняться, нельзя делать вид, будто все хорошо. Есть серая зона, и с ней необходимо бороться, если мы не будем этого делать, она станет только больше».
