(Первая глава вот здесь: http://pikabu.ru/story/kosti__glava_pervaya_3965779)

(Вторая глава вот здесь: http://pikabu.ru/story/kosti__glava_vtoraya_3968014)

(Третья глава вот здесь: http://pikabu.ru/story/kosti__glava_tretya_3970675)

(Четвёртая глава вот здесь: http://pikabu.ru/story/kosti__glava_chetvyortaya_3973180)

Не знаю, может быть, он был глухим. На него мой крик не произвёл никакого впечатления вообще. Нулевая реакция. Возможно, для него я в тот момент была всего лишь широко раскрывшим рот замызганным зверьком – порядком уже наскучившим.

Человек с пятном сгрёб меня в охапку, поднял над головой – и швырнул в пруд, словно я – большой кожаный мяч, а не живой человек. Я вошла в воду головой, не успев толком выставить руки перед собой.

На какое-то время стало темно, глухо и не понятно, где верх, а где низ, но после мне удалось сориентироваться. Я принялась бить руками и ногами от себя вниз, стараясь вытолкнуть тело на поверхность, направляя его к светлому пятну над головой. Там, вверху, разрасталось утро.

Пруд оказался неожиданно глубоким для своих размеров, а я была уверена, что даже обычный камень плавает лучше меня, и понимала, что если не выберусь как-нибудь на берег в ближайшие несколько минут, то так здесь и останусь. Но разве лысый даст мне выйти из воды? Сомневаюсь.

Уверена, он будет раз за разом зашвыривать меня в пруд, пока я не пойду ко дну.

Вода была тяжёлой, маслянистой и долго стекала по лицу, когда я вынырнула наконец к свету. С дикими звуками я пыталась втянуть в себя как можно больше воздуха – со стороны могло показаться, что я бесконечно чему-то удивлена и никак не могу перестать удивляться.

Густая вода затягивала меня в себя, как я – воздух в лёгкие.

Человек с пятном на лице стоял на берегу и смотрел, как я барахтаюсь. Сначала я предполагала, что он войдёт в воду, направится ко мне, схватит и утопит, но теперь стало понятно, что никаких лишних движений не требуется – я прекрасно справлюсь с собственным утоплением сама.

А если быстро не утону, то со мной разберётся переохлаждение – вода была ледяной, и к такой её температуре никак не получалось привыкнуть. Я хныкала, как маленькая, била руками по воде, чтобы продержаться наверху как можно дольше, но когда правую ногу мою кто-то трепетно облизал жгуче холодным языком чуть ниже колена, я не выдержала и заорала, прекрасно понимая, сколько сил отбирает такой крик.

Футболка моя плавала вокруг меня, вздутая водой, как чёрная медуза. Что-то мутно блестящее, будто бы одинокий слепой глаз с бельмом, на ткани футболки возле правого моего локтя, то пропадало под водой, то снова оказывалось на поверхности, обтекая.

Я перестала орать.

Это был значок Алёши. Олимпийский мишка всё так же улыбался в никуда. Его не пугала возможность утонуть.

Наверное, он зацепился за ткань, выпав из моей руки в тот момент, когда лысый ударил меня камнем по голове. Я не могла точно вспомнить. Он и правда пробил ткань длинной жёлтой иглой только с одной стороны, игла не держалась за ушко, и в любой момент значок мог соскользнуть с футболки в воду.

Забыв на пару секунд о том, что вот-вот собираюсь пойти ко дну, я потянулась к нему левой рукой и сорвала с футболки, крепко зажав в руке и не обращая внимания на впившуюся в ладонь иглу.

Не надо паниковать. Так только быстрее утонешь. Там, под водой, рыбы – одна из них, проплывая рядом, задела твою ногу. Вот и всё. Ничего другого там быть не может.

Лысый по-прежнему внимательно меня разглядывал. А чёрный пруд тянул мою чахлую тушку в себя с чётким намерением во что бы то ни стало её проглотить. Покормить своих рыбок, так сказать.

Я ушла под воду с головой. Под водой была ночь и даже как будто бы звёзды. Только странно, что подо мной, а не сверху, как полагается. И эти самые звёзды не оставались на своих местах, а двигались со всех сторон ко мне.

Вес моего тела играл сейчас против меня, я опускалась всё ниже, с трудом отталкиваясь ногами от воды, что помогало слабо, – я поднималась вверх разве что на парочку жалких сантиметров, а после уверенно шла вниз. Хотелось только одного – дышать.

Мысли неслись в голове несколькими параллельными потоками с почти световой скоростью, и в то же самое время голова моя была странно пуста, как шарик для пинг-понга, словно это не я сейчас просила у всех прощения, в особенности – у Алёши.

Звёзды, приближаясь, становились всё больше и ярче, и всё меньше света оставалось во мне – темнота толчками накатывала изнутри и заполняла меня собой. Ещё чуть-чуть – и я открою рот, расставаясь с последним своим выдохом.

Жаль, что водой нельзя дышать.

Я протянула руку с зажатым в ней значком к зеленоватым звёздам, без удивления делая пометку где-то совсем на краешке сознания о том, что это вовсе и не звёзды. Это грубо вылепленные из темноты люди, у которых светятся головы. А руки не светятся, руки подхватывают меня и держат, и я их почти не вижу, зато вижу, каким страшным, тёмным рубиновым светом горит значок на моей ладони – всё ярче и ярче.

Будто бы занавес рухнул перед глазами, убрав сразу всё, а после, без всякого перехода, я, стоя на коленях на замечательно твёрдой поверхности, выблевала из саднящего нутра не меньше, как мне показалось, ведра воды.

Очень страшно было открывать глаза, потому что лысый мог стоять рядом и наблюдать, как я извиваюсь, а потом взять и снова забросить меня в пруд.

Значка в руке я не чувствовала, только прожигающую до самого локтя пульсирующую боль. Значит, значок утонул. Своеобразная плата подводным людям за спасение. Если это, конечно, они меня спасли. И если это, конечно, люди, а не плод моего угасавшего воображения.

Я медленно открыла глаза, ожидая увидеть под самым носом ботинки моего мучителя, но ничего, кроме мокрого от блевотины песка, не увидела. Ну и ещё какая-то грязная тряпочка валялась комком левее.

Долго я не могла понять, что это такое, пока не сообразила, что это мои трусы. Не вставая с колен, я упала на бок, схватила тряпку, кое-как расправила и с трудом натянула. Конечности едва слушались.

Я осмотрелась, не торопясь, прислушиваясь к боли в шее, плечах, ключицах. На берегу пруда я была одна. Может быть, человек с пятном решил, что утонула. Или просто устал ждать.

Когда я, хромая на обе ноги, добралась-таки к ржавому остову, то не обнаружила ни останков Алёши, ни пледа, ни даже тряпки, накрывавшей железный лист. Сам остов был каким-то совсем печальным и словно бы просел под невидимым весом.

Я заглянула в так и оставленную мной на треть открытой яму, где недавно лежал Алёша, но в яме ничего не осталось, кроме клочка дёрна с тремя сухими травяными пёрышками. Дождик, до этого лишь слегка моросивший, постепенно набирал силу.

Я хотела уже пойти к остановке, поскольку та отсюда была ближе, чем конечная, но обернулась посмотреть ещё раз на заброшенную школу. В которую с разных сторон спешили дети. Окна которой источали синеватый дневной свет длинных ламп-трубок. Никаких досок – только абсолютно целые стёкла.

Силы удивляться кончились.

Я просто пошла в сторону школы, думая по кругу одну короткую мысль: «В школе должен быть телефон».

Наверняка был. Только я об этом ничего не знаю, потому что рухнула, едва войдя внутрь.

Дети обходили меня, будто бы я была просто досадной помехой, вроде пыльного мешка с цементом.

Дежурившая на вахте женщина не бросилась ко мне, нет. Она поднялась со стула нехотя, с раздражением выдохнув, и пошла, переваливаясь, прочь из моего поля зрения. Надо мной склонился светловолосый парень со смешными белыми ресницами и бровями и посмотрел очень серьёзно в моё лицо. После выпрямился, вынул из кармана телефон и стал снимать мой выход из сознания на камеру, глумливо ухмыляясь.

Узнаю родную школу.

В больницу ко мне приходил пожилой следователь, гладил седую макушку, неприятно шурша волосами, что-то конспектировал в блокнот. Просил повторить.

Я в очередной раз монотонно мямлила, повторяя подсказки Алёши, который сидел рядышком, на краешке кровати у моих ног, и ласково мне улыбался, подбадривающе кивая.

С малолетства страдаю лунатизмом, обнаружила себя под утро на пустыре возле школы, пристали пьяные подростки, избили, пытались изнасиловать, сумела вырваться и убежать.

«Не забудь сказать, что они все были в масках», – шептал Алёша, похлопывая мягко меня по ноге. «Страшные такие маски», – показывала я руками, а руки невольно тянулись к лицу, чтобы обозначить красно-коричневое пятно, но на себе показывать нельзя, и я прятала побитые пальцы под одеялом. «Как мёртвые головы».

Следователь смотрел на меня, думая о своём, и кивал, как бы одобряя мою ложь – мол, годится. Как раз то что нужно.

Когда он ушёл, напомнив, что скоро в палату заглянет на огонёк психолог, Алёша тихим осенним листком опал на постель рядом со мной. Мы рассматривали покрытый пятнами потолок, читали пятна и смеялись. Если верить им, то мне ещё жить да жить.

Но я ведь точно знаю, что мертва. Алёша мне всё объяснил, а уж он-то никогда не врёт.