xeiko

Проблема:

Я хожу на пикабу почитать информативные посты, а не посмотреть видяшки и гифки. Поэтому, как правило, читаю тег «текст». Но по этому тегу я получаю только посты с 0 иллюстраций. Под прекрасными проработанными постами-докладами (пикабу ведь познавательный?) есть только тег «длиннопост», а тега «текст», как правило, не оказывается. Чтение тега «длиннопост» задачу не пропустить ценные посты-доклады вообще не решает, ведь по нему в ленту лезет горааааааздо больше «подборок» из трёх непрокомментированных фотографий с голыми бабами, чем ценных постов.

Возможное решение:

Хочется предложить автоматически ставить тег «текст» (и сделать его неснимаемым!) на все посты, где парсер видит некое минимальное количество букв (например, от 1000 символов. В моём первом абзаце в этом посте символов 551). Тогда по этому тегу можно будет читать всё, что пишут на пикабу.

Возможная неувязка:

Кто-то может принципиально желать по тегу «текст» получать посты именно без иллюстраций, для минимизации трафика или из любви именно к тем жанрам (житейские истории), которые авторам обычно бывает нечем проиллюстрировать.

Тогда такое решение:

Автоматические, неснимаемые теги «текст» и новый «не только текст». По второму — максимальный объём чтива для тех, кому иллюстрации к текстам ничем не мешают. Тег «длиннопост» — некая историческая атмосферная штука, я не предлагаю его убрать, но пользы от него, кажется, и так не особо много.

У меня слишком обычная история, но есть любопытный момент, на который хотелось бы обратить внимание многих, чтобы знали цену словам пятёрочного хамья.

Я зашла в 5ку (ул. Зои и Александра Космодемьянских, 14/10с1) с пакетом в руках, это послужило поводом для кассирши после оплаты мной покупки свистнуть охрану, а для двух бандитов-охранников — хватать меня за руки и пытаться порвать мои вещи, не выпуская из магазина, пока я не покажу содержимое пакета. А пакет, хоть непрозрачный, но тонкий, между прочим, был наглухо завязан от дождя, плотно облегая и очевидно выдавая то, что в нём было — книжки. Если окажется, что в быдло5ке продаётся что-то читабельное, у меня челюсть пол пробьёт. Побочный вопрос: есть ли думалка в черепушках у этих хамов, которые делают стойку на любой самый безобидный пакет, но за всё время не обратили тени внимания на мою здоровенную «дамскую» сумку, в которой я помимо актуального груза всегда таскаю гору «может-пригодиться» барахла? Ну и к любопытному моменту: когда уже и хамью, включая женщину, назвавшуюся администратором магазина, стало ясно, что ничего я по их прихоти демонстрировать не собираюсь, — они на публику неоднократно громко повторили «вы же каждый день к нам скандалить ходите, мы вас знаем и помним» и «не слушайте воровку». Естественно, это ложь, я в районе оказалась случайно по делам и в магазине была впервые. Но раньше я могла бы поверить в подобные обвинения, став свидетелем магазинного скандала с участием какой-то подмоченной дождём тётки. А теперь я твёрдо знаю и всем советую помнить: если администратор и охрана «Пятёрочки» обвиняют кого бы то ни было в воровстве и привычном скандализме, верьте человеку, а не 5ке. 5ка точно врёт, покрывая собственное ли воровство, тех ли реальных воров, до которых они побоялись докопаться. Клеветать и врать их на курсах продавцов, наверное, специально учат. Ну а люди? Если моё появление в магазине с явно безобидным пакетом вызвало ажиотаж, значит, все остальные жители района покорно складывают свои шмотки в ящички, за которые администрация не отвечает? Благо, в моём районе 5ки нет вообще (эх, бойкотировать нечего), и людей, привыкших себя уважать, вокруг довольно много. Я видела несколько раз и то, что даже меня удивляло: женщина на кассе выкладывает на ленту покупки, которые собирала в собственную большую сумку. И удивительное дело: никто не докапывается. Лучше пусть вот такой будет норма, а не пляски под дудку магазинного хамья. А как у вас в магазине?

Хорошо зашла тема про апатию, а мне в связи с этим неудержимо захотелось притащить сюда цитат из одной пьесы. Как мне кажется, связанных. Можно назвать апатию отсутствием спонтанности. Нет чувств, нет целей, нет смысла, значит, нет тебя самого, но ты можешь «притвориться нормальным», скопировав других или отразив их готовые представления о тебе. Но лучше не читайте моё предисловие, а обратите внимание на сами цитаты.


Без хорошего текста актёр — ничто.

Во мне нет прочности, я даже не уверен, что существую. Я потому и стал актёром, что был прозрачен, не отражался в зеркале, я был невидим…

После нескольких лет игры лицо актёра больше не имеет черт, оно становится песком, на котором пишут и стирают свои судьбы разные персонажи…

ФРЕДЕРИК. А как ты думаешь, Жорж, возможно ли мне однажды полюбить… навсегда?

ЖОРЖ (разражается смехом). Что это за детский лепет? Что ты такое рассказываешь? Роль, что ли, повторяешь?

ФРЕДЕРИК. Жорж! «Навсегда»! Возможно ли это вообще?

ЖОРЖ (жёстко). Мы комедианты, Фредерик, то есть самые здравомыслящие люди на земле, потому что мы знаем то, что другие скрывают даже от себя. Мы знаем, что ничего собой не представляем, что никто не имеет определённого характера, а выбирает его себе в зависимости от ситуации; мы знаем то, чего ни один философ не знает. Например, что можно думать одновременно о разном; можно сказать «я тебя люблю» и заметить прыщик на носу у предмета, или сказать «ненавижу тебя» и подумать, что пора сменить старые туфли на новые. Мы знаем, что небо изменчиво, что разрушается даже камень, что через три секунды мы будем чувствовать совершенно не то, что чувствуем теперь, что от смеха до слёз — одно движение бедра; мы знаем непостоянство, рассеянность, прерывистость людей и вещей; знаем, что «навсегда» — это только желание, а «никогда» — только вздох.

ФРЕДЕРИК. Жорж, ты приводишь меня в отчаяние. Я хотел бы любить Беренику.

ЖОРЖ. Боюсь, что любовь всегда останется лишь желанием любви.

А я ведь только актёр, то есть последний из людей, коим стоит оказывать доверие. Я не умею распознать, играю я или лгу, искренность — необходимая часть моей профессии. Я постоянно за собой наблюдаю. Знаешь ли ты, что на похоронах моей матери — у меня выдался удачный крик боли? Так вот, сразу же вслед за тем я уже анализировал его и искал способ воспроизвести при случае. Я чудовище…

В кульминационный миг романа с женщиной, в постели или в схватке мне свойственно отстраняться от происходящего, чтобы сказать себе: я изучаю. Посему я никогда не испытываю особой жалости к другим актёрам. Видя плачущую Красотку, я говорю: она работает над тоской при расставании. Слыша, как Жорж стонет под натиском чресел Дюжи, я думаю: она изучает феномен наслаждения. Стоит мне вообразить собственное горе в минуту, когда ты меня оставишь, тотчас подумаю: ну что ж, буду изучать отчаяние. У актёров время жизни совпадает с моментами профессиональных оценок…

Мы не люди, а паяцы, мы лишь подобие людей. Если мы что-то делаем, то только по указке режиссёра. Если говорим, то чужие слова. Когда нас ранят, наши раны не кровоточат, когда убивают — не умираем. Произнося фразу «я тебя люблю», уже готовим следующую реплику, а на следующей реплике навостряем ухо на возможные аплодисменты…

Актёр не уверен, что существует на свете. Существую ли я на самом деле? Если да, то мне должны аплодировать. Хлопают, стало быть, я живу…

Нам не дано подолгу оставаться в одной роли, потому что, в конце концов, мы начинаем играть её скверно, а потом и вовсе бросаем, заскучав. Реальная жизнь требует весомости и устойчивости, а сцена — лёгкости. Оставьте сцену для нас, мы же оставляем вам жизнь.

Иоланта — юная принцесса, живущая в изолированном замке, где совсем не бывает случайных посетителей. Иоланта слепа от рождения, но её отец, король Рене, обустроил её жизнь так, чтобы ей неоткуда было узнать о своей неполноценности, своей обделённости чем-то таким, что сразу есть у всех остальных людей. Все её желания, о которых она может додуматься при жизни в глуши, стараются исполнять ухаживающие за ней кормилица и компаньонки, никогда не упоминающие возможность видеть. Иоланта считает, что глаза нужны затем, чтобы плакать — она знает, что от этого легче и быстрее проходит печаль, значит, какие-то огорчения в её жизни всё же случались.

Иоланта была счастлива жить на ощупь в своём прекрасном саду, пока была девочкой, но вот она входит в пору созревания, и странные томления начинают тревожить её, чего-то ей не хватает, но она не осознаёт, чего именно, и не знает, как найти понимание своего беспокойства у близких.

Именно в это время отец Иоланты узнаёт о реальном шансе исцелить её (видимо, какая-то операция, которую нельзя назначать детям). Но врач объясняет, что перед началом физических процедур Иоланта обязательно должна узнать о том, что слепа, о том, в чём именно цель её лечения. Без представления о зрении, без волевого стремления обучиться этой способности никакая операция не поможет ей. Однако гарантий исцеления он при этом не даёт. И король Рене, безумно любящий дочь, должен рискнуть уничтожить её счастливый ограниченный мирок, обречь дитя на мучительные процедуры — возможно, не дав взамен абсолютно ничего, кроме вечных страданий из-за её ущербности, вечных и тщетных новых попыток исцелиться. Он тянет с решением, готов отказаться от надежды.

И именно в это время в замке случайно оказывается юный рыцарь Водемон. Баловень судьбы, но романтик, не прельщающийся бездуховными развлечениями плоти. Едва увидев Иоланту в её прекрасном саду, он уже в восторге от одной её внешности и спешит признаться, будто всю жизнь только её и искал, однако Иоланта нимало не наивна, она предлагает не спешить так с излияниями, ещё не успев познакомиться. Вскоре Водемон не только замечает, что Иоланта слепа (он, конечно, потрясён и сочувствует), но и понимает, что она не знает о своей слепоте — точнее, о зрячести других людей. Водемон рассказывает ей о мире света, утверждая, что без дара зрения счастье и любовь невозможны (мужчина любит глазами?), однако Иоланта, не теряясь, объясняет ему, что и в её мире есть немало возможностей восхищаться красотой окружающих явлений, и Водемон тоже понимает, что её любовь, заключённая в её сердце, не обедняется из-за немощности глаз. Итак, юная парочка прекрасно договаривается, взаимно обогащая мировоззрение и уже имея все основания клясться друг другу в любви.

Здесь их застают старшие, и король Рене узнаёт, что Водемон рассказал Иоланте о зрении. Теперь он велит врачу начать лечение, обещая, что при отсутствии результата Водемон будет казнён за незаконное проникновение в заветный замок. Иоланта поражена, она не знала отца таким жестоким, но мольбы напрасны, и она уходит на операцию чрезвычайно мотивированная. Наедине с Водемоном Рене признаётся, что угроза казни была манипуляцией — со стороны может показаться, что даже излишней, ведь проснувшаяся любовь к Водемону уже должна была наполнить Иоланту страстным желанием разделить его дар, но папенька, видимо, привык перестраховываться. Водемон повторяет обещания любить Иоланту независимо от исхода операции, но, конечно, она действительно успешно прозревает, хэппи-энд.

Конечно, это не офтальмологическая история, ведь в офтальмологии можно исцелить тело без колдовства над душой. Она неустаревающая и жизненная — наверняка многим случалось быть на месте одного или нескольких персонажей этой истории. И если физическое зрение даётся почти всем совершенно беззатратно, то многие моменты в этой сказке доказывают, что речь скорее о том просветлении, которое доступно лишь избранным, и ради которого приходится потрудиться.