svet0svet

Я логопед, учу говорить неговорящих детей.

Что мы себе представляем, когда слышим: тяжелая умственная отсталость и аутизм? Ребенка, который смотрит на свет лампы сквозь пальцы, вместо игры крутит предметы в руках, знает в лучшем случае несколько слов? Не имеет не только умения, даже желания разговаривать с кем-то, обладает низким набором учебных навыков, в лучшем случае сам может одеваться и мыть руки? Линейная логика предполагает, что Гриша, о котором я сейчас веду речь, таким и останется. Ну, может, запомнит еще одно слово. Научится застегивать пуговицы. Но в целом никаких изменений не будет. Какой смысл учить такого ребенка говорить? Вот сейчас я вам об этом расскажу.

Я уже писала про Гришу. Гриша поздно начал заниматься. До шести лет не повторял за взрослым движений, не было понимания речи, не откликался на имя. О повторении звуков даже речи не шло. Почему-то в таких ситуациях появляется мнение, что это родители ничего не делали. Но родители делали. Трясли врачей – до трех лет врачи говорили, что все хорошо, мальчики просто поздно начинают говорить. Потом надо было найти специалистов, понять куда идти. Сейчас гораздо больше специалистов и информации, тогда почти не было. Имитацию, умение работать за столом и сотрудничество, минимальное понимание речи (топай, хлопай, руки вверх) запустили на АВА терапии (это подход по работе с поведением и формированию навыков). Пришел на АВА в пять с половиной, все шло очень медленно.
Что я делала дальше – повторять не стану, я об этом писала (ссылка в конце статьи). Хочу рассказать про Гришу сейчас. Ему исполнилось 11 лет.

Стало лучше сотрудничество. Раньше Гриша сидел на стуле за столом, но как будто…отсутствовал. Он постоянно смотрел глазами куда-то вбок, словно пытался их скосить на максимально возможный угол. Не знаю, как это описать. Попробуйте не двигая головой максимально посмотреть глазами направо. Потом чуть налево, а потом снова максимально направо. И так бесконечное количество раз. Сейчас этого почти нет.
Гриша начал смотреть в глаза. Не сквозь меня, а на меня. Причем взгляд стал не блуждающий, а вглядывающийся, иногда смеющийся, если у него хорошее настроение. Также теперь он очень позитивно реагирует на похвалу. В его глазах отражается приятная эмоция, останавливается, замирает, ему нравится, когда хвалят.
Из активных просьб – он может подойти к кулеру – показать на него и сказать – «Налей пить». Если ему надо в туалет, подойдет к двери и скажет: «Открой».
Дома может просить любимую еду.
У Гриши за последний год очень выросло понимание речи. Он начал понимать более сложные инструкции, выполнять их. А сейчас подходим к самому интересному.
Раньше рисунки на карточках не имели для него никакого значения. Он был не внимателен. Не сфокусирован. Мы много времени тратили на обучение сопоставлению предметов и картинок, потом идентичных и похожих картинок друг на друга. А потом мы пришли в сортировку.
- Зачем мучить несчастное дитя? - Спросите вы,- Он же слов почти не знает? Не проще ли сидеть и учить слова, слово за словом? Пусть медленно, но верно.
Сейчас открою вам секрет. Просто учить слова – это путь в никуда. Особенно, если особо нет мотива их учить. Апельсин, клубнику и пить он и так может попросить. Зачем ему учить слово «полотенце»? «стол»? «душ»? – его все равно посадят за стол, вытирание рук проконтролируют, в душ отправят. Просто учить слова – это деятельность ради деятельности. Но ведь нам нужно иное. Нам нужно не хаотично учить все подряд. А выстраивать в голове ребенка вертикальные связи, от частного к общему и обратно. И вот тогда, когда там появится система, слова будут сами к нему липнуть, потому что будет – куда.
Итак, вспоминаем, что является пусковым механизмом речи? – Глагол.
Итак, посуду будем мыть. В игрушки играть. Еду – есть. Одежду надевать. И сортируем карточки не называя категорию (посуда, игрушки), а называя глагол, которому это слово можно прицепить.
И он запомнил. Я показываю карточку с курткой, говорю: куртку… он продолжает – надел. Потом была еще долгая работа над другими категориями (техника, цветы, птицы, тело, транспорт, животные) выделением лишнего предмета. И сегодня на моей улице случился праздник. Я выложила перед ним три карточки игрушек, одну с вороной и попросила найти лишний. Он оглядел (!!!) все карточки, взял ворону, дал ее мне и сказал – птица.
И делал он это со всеми категориями, которые мы проходили. Один взгляд и никаких подсказок. Он берет лишний, отдает мне и старается как-то называть, сам или с подсказкой. Могла ли я хоть когда-нибудь представить, что он так сделает? Нет. Я даже утром сегодня не была готова к такому повороту событий. Поэтому отбросьте мысли о гипотетическом результате, предсказать его невозможно. А что можно? Можно своевременно заметить проблемы. Можно подобрать правильный коррекционный маршрут. Можно делать все, что в наших силах - создать вокруг ребенка развивающую речевую среду с учетом его развития и навыков. Заниматься со специалистами, которые ребенку нужны. И этот путь даст вам больше, чем можно представить, если смотреть на ребенка линейно.

Ребенок не говорит в восемь лет

Я логопед. Учу говорить неговорящих детей.

Представьте ситуацию: перед ребенком две карточки, на одной синяя машина, на другой красная. Вы говорите: красный!
Ребенок показывает наугад. Иногда попадает, иногда нет. Его взгляд блуждает – вы не можете определить точно, знает он или нет. Здесь всегда возникает спорная ситуация. Специалист, особенно, если он видит ребенка на приеме десять минут для постановки диагноза, скорее всего будет трактовать это как незнание. Родители часто утверждают обратное – «Да он знает цвета, просто сейчас не показывает!». Было такое?

Сейчас мы вместе с Ваней (из прошлой статьи), разложим это задание на молекулы и выясним, что именно происходит.

Кратко про Ваню: не различал звуки, не понимал речь, хотя называл много существительных. Но называл не по моей просьбе, а спонтанно – увидел и сказал (про это я тоже писала, все ссылки на Ваню будут в конце статьи).
Итак, разберемся с цветами. Почему родители утверждают, что он знает цвета? – он их называет. Но так же, спонтанно. Например, если ему показать красное пятно – он скажет, что это красный. Если дать сложную фигуру, названия которой он не знает, он тоже скажет какой это цвет. Понимаете, к чему я веду? Он запомнил цвет, не как признак, а как название предмета. Для него корова и красный – это то же самое. Он не может сказать, какого цвета корова, потому что она для него – корова. У нее уже есть слово. И было бы некрасиво с ее стороны требовать для себя особого отношения, целых два слова про одну себя – вопиющий эгоизм.

На что еще надо обратить внимание? На его проблему с обработкой слуховой информации. Назвать красное пятно красным, и показать красный по просьбе – это две разные операции. В одном случае ему надо вспомнить слово и сказать, а в другом услышать и найти. Если ребенок не может сосредоточиться, чтобы услышать и найти, значит ли это, что он не знает? Нет конечно. Причем сама опция у него уже есть - мы много над этим работали. Но она была очень неустойчивая, не всегда слушал.
А еще добавить к этому слабое внимание, неустойчивую эмоционально-волевую сферу, отсутствие мотивации и проблему со зрительно-моторной координацией (это же надо сложить палец, посмотреть, ткнуть в нужное место) – задание становится невыполнимым.

То есть он действительно знает. Но это знание заперто в сейфе, сейф обвязан цепями и лежит на дне океана, а вокруг сейфа плавает жираф, который лупит меня своей головой, или пытается откусить мне часть руки.

Итак, с жирафом мы разобрались в прошлой статье. Сейчас будем вскрывать сейф.
Я давно сделала вывод, что пособия для логопедов делают одни люди, а пользуются ими другие. Поэтому, хочешь нормальное пособие – делай его сам. Я купила кубики. Обычные, деревянные, без опознавательных знаков. Потом на каждую грань налепила наклейку – цветное пятно.
Вручила кубик моему Ване, положила перед ним две машины (синюю и красную) и сказала: красный. Помогла покрутить  кубик в руке и положить на нужную машину. И вот это сработало.

Вы меня спросите, к чему этот кружок очумелых ручек? Почему нельзя было взять цветные фишки? А я брала. Но такого эффекта не было. Он не смотрел на них и раскладывал просто так, не всегда даже на карточку попадал.

Кубик дал ему кинестетическое ощущение. Крутить кубик стало интересно. Он обратил на него внимание. То есть мы уже заполучили в свои руки два вида контроля – кинестетический и зрительный. Это помогло ему сосредоточиться и услышать наконец: красный. А остальное стало делом техники. Нашел красный, поставил на такую же машину. Бинго.

Пока он наслаждался новым видом контроля в его руках, и успешно выполнял это задание со всеми остальными цветами (а он действительно их знает, и оранжевый, и розовый, и фиолетовый) я коварно заменила инструкцию. Показала ему красную машину пальцем и спросила: «Машина какая?» - навык сопоставления уже есть, ему надо было только вектор поменять. Не искать такую же машину, а искать такой же цвет. Он нашел, поставил кубик на машину и назвал цвет: красный.
Так мы научились выделять признак предмета.

Интересно, что недели через две мы перестали использовать кубик, он начал раскладывать цветные фишки, а потом и фишки стали одного цвета, привык слушать слово и делать это задание на слух, не ориентируясь на визуальные подсказки.

Сейчас Ваня наконец-то показывает любые слова по картинкам, из своего словаря существительных. Он научился вслушиваться в то, что говорят, искать, удерживать в памяти инструкцию, которую услышал, пока не выполнит упражнение.
А самое прекрасное – он учится слышать оба слова: красная машина! Красный медведь! Синий медведь! Синяя машина! – это когда на картинке парные предметы, но разных цветов, и он вынужден расслышивать уже не одно слово, а два, чтобы правильно показывать. И с этим он уже справляется.

У меня не Ваня получается, а многосерийный бразильский сериал, обещала про сортировку рассказать, но у меня опять не влезло.
Главный вывод этой истории – если ребенок не показывает – не значит, что он не знает. Значит, что надо разобрать задание, как дедушкин Запорожец, и найти, что именно мешает ребенку это задание выполнить.

Сага про Ваню:

Как Ваня кусаться перестал?
Что делать, если вас бьет жираф?
Речь появилась, а потом пропала. Про откаты в обучении
Ребенок плохо говорит. История третья. Как я открывала дверь в библиотеку

Диагноз: была неречевая слуховая агнозия, сенсорная алалия, аутичные черты ( РАС не стоит).

@karlittto Виктория, Ваш выход)

Я логопед. Учу говорить неговорящих детей.

Я уже писала про Ваню. Это тот, который дерется как жираф – прицельно машет головой в меня. Если попадает – это больно. Мы с ним начинали со следующих вводных: не откликался на имя, не поворачивал голову на разные громкие звуки (при сохранном слухе), не понимал речь, мог говорить слова, но только существительные и в основном названия животных. Как он узнал эти названия, спросите вы? Детям с таким нарушением сложно дается различение звуков речи. Потому что люди не роботы, они не умеют говорить одно и то же слово с одной и той же интонацией всегда. В нашем языке у слов меняются окончания, появляются суффиксы, приставки.
Помидор, помидорчик, (нет) помидора – это уже три разных слова для такого ребенка. А приехал, уехал, доехал, переехал? Огромный массив слов. И такой ребенок чувствует себя как иностранец, все что-то говорят, но разобрать ничего нельзя. А вот голос на планшете, озвучивающий карточки, всегда одинаковый. Лошадь. Корова. Плащеносная ящерица. Ване не важно, какая сложность у слова, механический голос говорит всегда одно и то же (на фоне картинки), и Ваня это запоминает. Но так, как слова не частотные (сколько раз за день вы говорите слово «Корова»?), использовать ему их негде. Да и навыка такого нет. Так вот, у Вани в голове была пачка карточек Домана. Причем как он их слушал, категориями (сначала слушал про овощи, потом про животных), так они у него и лежали в голове. Про это чуть позже расскажу.

Думаете, нет проблем? Бери ребенка – учи с ним слова? Легко. Но в планы самого Вани это не входило. Ваня меня кусал, бил головой. Рыдал. Пытался уйти. Что делать, если так? Останавливать занятие? Так придет другой преподаватель, Ваня вспомнит, что это сработало, и начнет сразу с укусов. А если ему врач не понравится? Потому что злобно лезет палкой в рот? А вот эта женщина, которая тычет иглой в руку и забирает литр крови?
Надо научить ребенка сотрудничеству со взрослыми, показать, что не все так страшно.

Итак, занятия за столом накрывались медным тазом. Это просто не работало. Его хватало на пять, максимум пятнадцать минут и начиналось в колхозе утро. Я отказалась от стола. Выделила ему зону, где он может делать, что хочет (пересыпать бусины, лежать, играть с животными).

Через определенное время я говорила: три, два, один…Вставай.
Потом помогала ему встать и подойти к столу. У стола Ваня не садился, все делал стоя. Мне хотелось, чтобы он понимал, что у него есть возможность уйти, и это снимало с него тревогу – его никто не заставляет. Потом я начала потихоньку убирать себя из уравнения. Я перестала помогать прийти ко мне. Начала только говорить. И это сработало.

Для тех, кто сейчас читает это и чувствует чувство вины, что у них так легко не получается, поясню. Это не было легко. Это было сложно. Эта стратегия сработала сейчас. А мы с ним занимаемся два года. До этого было с переменным успехом. Мы долго учились различать неречевые звуки, проводили разную другую работу по развитию слухового внимания. Учились читать. Называть слова по инструкции, а не так, как ему вздумается. Это было сложно, долго и больно (мне). Больше всего это было похоже на эмоциональные качели. Сначала активное усвоение навыка. Потом откат, все как будто ластиком стерли.  Потом бах, и он снова демонстрирует навык. Потом откат, навыка нет, вместо слов рычит. Пришлось принять как факт – есть вещи, на которые мы повлиять не можем. Это часть процесса. Это надо просто пережить. Все что я могу – это создавать ему условия для роста, даже если он рычит и кусается.

Так вот, возвращаемся в настоящее время.
Сейчас уже не важно, в каком настроении он встал. Рыдал ли, или злился ДО занятия. На моем занятии этого ничего нет. Я даже не всегда зову его к столу. Он привык, что это происходит в определенные промежутки, поэтому сам все оставляет, подходит сделать задание. Задания делает стоя.
Еще одним важным моментом последних месяцев стала эмоциональная реакция на меня. Раньше он воспринимал меня как раздражитель. Как муху, очень назойливую, и которая не разрешает из кабинета в любой момент уходить. А сейчас он стал подходить. Смотреть в глаза. Тянуть руки. Я беру его на руки, даже не кружу, а просто прижимаю к себе и слегка покачиваю. Если он устал – это ему очень помогает.
Следующее новое – он стал реагировать на будильник. Я ставлю его на телефоне, один и тот же сигнал. Когда будильник его издает, занятие заканчивается. Раньше Ваня не реагировал. Теперь, вместо истерики, он подходит к телефону и показывает на него пальцем. Это значит: «я устал, пусть позвенит будильник».  Я включаю ему картинку, где он видит, сколько осталось. Если осталась последняя минута, мы просто сидим и смотрим, как тают последние синие палочки. Ждать – это важный навык, ему тоже учимся. Последние десять секунд мы считаем: десять, девять… потом звонок, прощаемся и он уходит. Больше не ломится в дверь, знает правила.

Я пыталась написать статью про содержание, про формирование навыков (там у нас прорыв), но получилось опять про форму. Но из песни слов не выкинешь, если не буду про это говорить, вам опять будет казаться, что у других детей все очень просто и легко. Поэтому продолжение в следующем номере.  

P.s. для тех, кто хотел диагнозы: неречевая слуховая агнозия (была), сенсорная алалия. Аутистические черты есть, диагноз не стоит.

@karlittto а что там у коней?

Я логопед. Работаю с неговорящими детьми. Мои ученики, когда приходят ко мне в первый раз, часто еще не имеют сформированного учебного поведения. Они не хотят сидеть на стуле. Не хотят потратить даже минуту своего времени на выполнение моей инструкции. Хотят делать то, что хотят. При этом я не зверская тетка с дубинкой. У меня можно и на батуте попрыгать, и на качелях покачаться, и по дорожке походить, много игрушек в кабинете. То есть я не буду держать кого-то за столом. Хочет быть в движении – пожалуйста. Но именно этот аспект, на минуту прервать это движение, сделать что-то – вызывает сопротивление у ребенка.

Его можно понять. Раньше же такого не было. Он делал что хотел. Если не хотел – рыдал, дрался. Потом снова делал что хотел. Отлично же было, что вдруг началось то?
Началась я. Занятия с неговорящим ребенком прежде всего должны приобрести форму. Четкие правила, в рамках которых ребенок будет развиваться сам. Причем не важно, какого возраста ребенок, и какие навыки у него есть. Правила одинаковые для всех.

1. Чтобы что-то получить, надо что-то сделать/сказать;
Это про контроль среды. Если ребенок может получить что-то без вас – зачем ему вы? Здесь кстати кроется интересное противоречие. Часто родители ставят самостоятельность ребенка на первое место. Когда я спрашиваю про просьбы, мне говорят это: А зачем, ведь…

• Он сам может взять;

• Учим саму нажимать кнопку на пульте;

• Он стульчик подставляет и берет сам;

• Учим его самого себе наливать воду;
  

А зачем ребенку, который может сам, просить что-то у вас? Взрослые сами убирают себя из пространства для речи ребенка, а потом удивляются, почему он с ними не разговаривает.
А если пульт у вас, графин с водой стоит высоко, конфеты видно, но они в закрытом контейнере – у ребенка появляется уже целых три просьбы – включи, открой, налей. Он тренирует не просто слова. Он тренирует навык. Привычку, что его говорение с вами делает его жизнь проще.

Безусловно, просто так он эти слова не скажет, если до этого не говорил. Надо тренировать. Но пространство для просьб сделают тренировки возможными. Так вы дадите ребенку понимание, что он не просто что-то произносит, он сам контролирует свою среду речью. Заявляет о чем-то и получает это. И это будет способствовать его желанию говорить в принципе. Если ребенок на данном этапе сказать не может, вводим жесты или карточки. Навык просьбы должен тренироваться всегда в любом случае со всеми детьми.

2. Четкое понимание сколько надо сделать

Это про жетонную систему. Когда ребенок видит, сколько осталось, и точно знает, что после этого он пойдет играть, он легче садится потом за стол снова, меньше нервничает. Часто в комментариях мне пишут: «мой ребенок не будет никакие жетоны собирать». Открою секрет. Никто сначала не хочет. Зачем? Это как делать работу, которую можно не делать. Сбросил жетоны на пол и побежал, его никто не остановил. Поставьте себя на его место. Если вы можете прийти к начальнику в кабинет, уронить важные бумаги на пол, укусить начальника, а потом радостно убежать качаться на качелях и после этого вам скажут – ну вот да, он просто такой. И продолжат платить вам зарплату. Вы бы так не делали? Если бы был полный доступ к ресурсам и никаких последствий в виде полиции или психиатрической помощи? Будем надеяться, что нет, потому что у вас развиты лобные доли, сформирована эмоционально-волевая сфера. А у ребенка – нет. Поэтому ему нужны внешние ограничители в виде вас и в виде последствий.
Последствия – не угол и не ремень! Нет сотрудничества – нет качелей. Нет батута. Нет (подставьте любую другую мотивацию ребенка). А если сделать три простых задания для ребенка (например, похлопать, потопать и дать пять), то есть.  Надо повернуть ситуацию так, чтобы ему было выгоднее сделать, чем орать и бить вас по лицу ногами.

Так вот. Есть дети, которых текущее положение дел устраивает. «Получаю все, что хочу. Если не получаю, ору и дерусь до тех пор, пока не получаю». В эти моменты я ощущаю себя Ведьмаком. Мне надо пережить этот час. Так, чтобы меня не убили. И при этом вложить в ребенка что-то.

Пример – Алиса. Алисе шесть лет. Она не разговаривает. Вчера она кричала так, что стены тряслись. Весь час. Потому что хотела все занятие сидеть на качелях и молчать. А ничего больше не хотела.
Можно Алису было пожалеть? – можно. Но это усугубляло. Она поэтому и орала, потому что очень себя жалела. Чем сильнее успокаивать, чем громче плач.
Я формировала сотрудничество. Методично. Делаем 8 маленьких заданий, потом качаться.
Задания для Алисы направлены на ее самостоятельное выполнение любых дел. Чтобы училась смотреть на меня. Слушать (насколько это возможно, при ее децибелах в крике). Повторять.
Интересно, что во время выполнения дел ор прерывался. Ей же надо было как то выполнить задание, а пока орешь – сложно.
Мы с ней поработали с повторением движений крупной и мелкой моторики (изначально же вообще не было ничего). Она смотрела, хорошо повторяла, кстати. После каждого маленького дела получала жетон. Сначала она пыталась их выкидывать. Но снова и снова я клеила их ее рукой к планшетке, чтобы она увидела связь – собрала – пошла на качели. Она увидела и начала клеить сама.
Потом начали работать с повторением звуков. Раньше повторения были не стопроцентные. Алиса могла один раз что-то повторить, но потом замолкала и было не добиться. Мне надо было вывести повторение на новый уровень, чтобы повторяла по инструкции каждый раз.
И вчера получилось. Причем не один звук или открытый слог (ма, па), а переключение между звуками в закрытом слоге. Алиса (между своими воплями и попытками содрать с меня лицо) смотрела на мои губы, тянула звуки, переключалась между ними. Ам, Ом, Им, Ум, Ап, Уп, Ип, Оп и т.д. – Повторение перестало иметь случайный характер, оно превратилось в осознанный акт, управляемый самой Алисой. Это крутая, огромная победа. Она открывает перед нами еще больше возможностей.
Еще я давала ей дорисовывать, соединять разные картинки линией, показывать предметы и показывать жестами глаголы.
Что я сказала маме? Что занималась хорошо. Вела себя плохо. Но это мелочи, она привыкнет. Главное – результат. Прорыв. Она злилась на меня. Но делала. Перешагивала через свое нежелание, заставляла сама себя. Вот так и формируется самоконтроль. И именно так рождается речь — не как набор звуков, а как акт воли.