portulakis

Все, что от меня осталось – фаланга большого пальца левой руки.

Она лежит под корнями большого тополя. Я всегда точно знаю, как она выглядит – пожелтевшая, хранящая на себе следы топора, впритык к большому камню.

Что стало с остальным моим телом? Не знаю. Наверно, его сожгли. Но часть меня теперь привязана к этому тополю, к этому парку. Нет, не навсегда. Однажды и последняя моя косточка рассыплется прахом.

Вы наверняка не раз меня ощущали, когда проходили здесь. Помните то чувство, когда посреди яркого летнего дня приходит печаль и в голову лезут неприятные мысли? Холодок по спине и сильного желание обзвонить родных, убедиться, что у них все в порядке? Да, под моим тополем редко устраивают пикники.

Хотя тополь, конечно, не мой. Дриада, его настоящая хозяйка, недолюбливает меня. Ей пикники выгодны – после отдыхающих остаются какие-никакие съестные дары. Древесные богини заботятся о том, чтобы под их деревом было уютно. А какой уют в компании призрака?

Одно время я надеялась, что смогу стать древесным или каменным духом. Но рожденный человеком, останется им до конца, даже если перейдет в иное состояние. Мое нынешнее существование нельзя назвать скучным – все же я могу общаться с другими духами, пусть и не призраками.

Моя ненависть к живым давно прошла – с тех пор, как мой убийца вскрыл себе вены. Разумеется, он не пошел для этого под памятное дерево. Просто напился до белой горячки. Он-то и думать про меня забыл, память услужливо закрывала «ошибки молодости», как он сам называл убийство. А тут все вспомнил, даже имя мое. Упал на пол, мокрый от пота и слез, скорчился, принялся звать – прости, мол. Это был единственный случай, когда мне пришлось покинуть свое дерево – прийти на зов убийцы. Увидел меня, схватил нож, хотел кинуться, дурак. Его раскаянье быстро сменилось гневом и желанием повторить сделанное много лет назад. Но, заметив мою улыбку, ударил себя. Все нашем призрачном мире потемнело, тело упало на пол, а то, что заменяло убийце душу, рассыпалось пеплом. Отмщение свершилось, но и это не даровало мне свободу. Видно, все сложнее, чем в книжках…

Я люблю сидеть, прислонившись к своему дереву и слушать шум ветра и щебетание птиц. Мне нравится солнечный свет. Снег. Дождь. Радостный смех, хоть он и стихает, когда люди подходят слишком близко.

Иногда меня видят маленькие дети, некоторые даже хотят потрогать. Забавно – стоит малявка, машет руками, смешно пищит, пытаясь дать мне игрушку. А я в ответ могу только подуть ветерком, да прислать бабочку или птаху. Родители смеются: смотри, ты у нас цветочек, бабочки к тебе летят! Я улыбаюсь, глядя на них. Малышам невдомек, что за годы под деревом, я давно успела повзрослеть, но они видят мой старый и теперь единственный образ…

Один только раз я не удержалась и поцеловала симпатичную малышку. С тех пор, ее словно магнитом тянуло к моему дереву. Шли годы, она росла, взрослела, но упорно шла сюда. Меня, конечно, больше не видела… Считала, что дело в самом дереве, чем смешила дриаду. А я внимательно слушала ее шепот… Все ее горести и переживания. И то, что ей снятся странные сны про темный лес и маленькую девочку, убегающую от чудовищ. То, что иногда она слышит странные звуки, недоступные другим. Мне было стыдно – это ведь я оставила свой след. Но потом она перестала приходить. Совсем. И я ее больше не чувствую. Надеюсь, что она просто уехала…

Я всегда здесь. Если вы, гуляя по парку, почувствуете странное ощущение в груди, не пугайтесь. Я никого не трону. И если вас не затруднит, оставьте кусочек хлеба или печенья под деревом – дриаде будет приятно…

https://vk.com/portulakis

Вообще-то стоило давно осушить эту старую лужу, медленно и верно превращающуюся в болотце. Но, конечно, было вечно некогда. И гораздо чаще – лень.

Лужа была метров пять в диаметре, и вода в ней стояла с ранней весны до середины июля. В последние пару лет, она перестала пересыхать полностью, видимо из-за грунтовых вод. Понемногу заросла камышом, затянулась тиной и стала пристанищем лягушек. По мне, так пусть бы и стояла – люблю естественные водоемы, даже такие крошечные. Разве что комаров больше стало.

Но безмятежность длилась до одного летнего вечера.

Днем я ходила на рынок, пополнить запасы. Купила, в основном, крупу. Когда жара начала спадать, пошла поливать огород. Он у меня небольшой, скорее для души, но провозилась я там до густых сумерек, пока капуста не стала неотличимой от редиски. Поставила лейку, слегка ополоснула облепленные грязью ноги и пошла в сторону баньки – нагреть немного воды, чтобы нормально помыться.

Дурное предчувствие кольнуло за пару метров до бани. Летний вечер полон шумов – сверчки, кобылки, птахи, разговоры соседей из-за забора, лай собак… А тут – полная тишина. Первая мысль – резко упало артериальное давление и заложило уши. Было уже такое. Но нет, прислушалась к организму, все хорошо. Протянула руку к двери, открыла, принялась левой рукой нащупывать выключатель. Почему-то никак не получалось, рука снова и снова проходила по бревенчатой стене. Мимо моего дома проехала машина, слегка мазнув фарами по окну бани. На пару секунд стало светло, и я заорала.

Прямо передо мной стояло чудище, словно сделанное из старого бревна, когда утонувшего в болоте – все покрытое корой, тиной и травой. Только глаза были живые - сверкнули как огни в свете фар. У меня перехватило дыхание, так что крик оборвался хрипом. Чудовище издало странный звук, и я почувствовала, как оно ко мне движется. Не увидела. Но ощутила.

Что-то внутри меня, видимо очень древнее и мудрое орало: «Беги!». Но я не могла сдвинуться с места. Тогда память предков помогла мне открыть рот и выдавить из себя:

— Иди на хрен отсюда, сука.

Не знаю, откуда это взялось. Более рациональная часть меня голосовала за молитвы (которых я не знаю) или упоминание бога. Но поскольку эта часть встречала нечисть только в книжках, ей пришлось уступить тьме веков. Короче говоря, чудище исчезло, будто его и не было, а я обнаружила, что терзаю рукой выключатель.

***

Мыться перехотелось.

Я пулей вылетела из бани. Побежала через двор, едва не убившись об оставленную тяпку, выбежала на улицу. Там все было как всегда, разве что темнее. Но может только в моих глазах.

Что же делать, куда идти? К соседке? В церковь? Ага, в соседнее село, по лесу, босиком. Нет, тут нужен знающий человек…

Вообще-то была в этой деревеньке бабушка-ведунья. Мне лично доводилось видеть, как от шепотка остановилось артериальное кровотечение у мужика, полоснувшего себя топором. Не видела бы своими глазами… Но вот загвоздка. Бабулька именно была. В прошлом году преставилась.

И теперь в ее доме жил внук - Аксюта. Местные к нему относились с опаской – во-первых, потому что тот заморочился и провел в дом интернет. Ну, или потому, что он строил в огороде какую-то хрень, похожую на пирамиду. Необычный человек, по местным меркам, даже на фоне своей покойной бабушки.

Это все я вспоминала, пока бежала на его край деревни. Первая волна ужаса схлынула, и вскоре накрыла вторая, когда перед глазами вновь всплыл образ монстра. Чур, меня, чур…

Я с размаху, кулаком постучала в пластиковое окно. Было бы стеклянное – разбила бы к такой-то матери. Из дома раздались быстрые тяжелые шаги и голос:

— Что, пожар?!

— Помогите! Помогите! Там… Я в баню… А там…

Внук колдуньи был человек дюжий – и ростом, и телосложением. Длинные волосы он собрал в неряшливый хвост, из-под нахмуренных бровей сверкают глаза.

— Что там? Медведь? Алкаши забрались?

У меня снова перехватило горло, и я просто помотала головой.

— А что?

Я из всех сил напряглась и выдавила:

— Чудовище.

Мужик пару секунд смотрел мне в глаза.

— А ну, заходи.

***

Рассказ мой был недолгим. Я даже не успела допить любезно предложенный коньяк.

Аксюта сидел, подперев подбородок кулаком и думал.

— А что рядом - болото или яма с водой?

— Крошечное болотце, у меня там лягушки живут…

— Лягушки… - Аксюта хмыкнул. — Для французской кухни разводите? Ну-ну… Давно здесь живете?

— Лет пять…

— А до вас кто жил?

— Не знаю, семья какая-то, они в город перебрались.

Коньяк зашел. Потихоньку начал отступать страх, слегка зашумело в голове.

— Может я домой пойду? – я с усилием потерла переносицу. Все случившееся теперь казалось нереальным и чувствовала я себя полной дурой.

— К кикиморе?

— Да мне показалось, наверно… Устала просто…

Аксюта покачал головой и встал из-за стола, разом заняв половину комнаты.

— Не показалось. Я сейчас подушку и одело принесу, ляжете здесь, - мужчина показал на диванчик. А завтра пойдем разбираться.

— А вы все-таки колдун, - сонно пробормотала я, роняя голову на подушку. Разом навалилась страшная усталость.

— Нет, конечно, - ответил Аксюта. А я уснула.

***

Едва открыв глаза, я все вспомнила.

Диван был настолько неудобным, что, сползая с него, я почувствовала себя старухой с прострелом поясницы. Кое-как размявшись, я выползла на улицу. Было раннее утро. Блестела мокрая от росы трава, издалека доносился крик петуха. Вот я дура… Испугалась собственной тени и побежала к чужому мужику ночевать. Чувствую, в деревне прибавится сплетен, когда увидят, откуда иду с утра…

Хозяин дома курил, сидя на лавочке.

— Доброе утро, - я присела рядом, потирая лицо ладонью. — Вы извините, за вчерашнее. Прибежала, переполошила… Я пойду…

— Сиди уж, -не глядя на меня, буркнул Аксюта, - Сейчас подготовлюсь, вместе пойдем.

Я сконфуженно замолчала. Неужели он мой бред за чистую монету принял?

— Я эту тварь давненько пытаюсь достать…

Аксюта докурил, отправил бычок в бак с мусором. Выпрямился.

— Она с начала лета сюда приползла, с дальних болот, что ли. Или из могильника. Таилась, думала не найду…

Я ошалело смотрела на мужчину. Он, поймав мой взгляд, ухмыльнулся, уголком рта:

— Да не бойся, выгоним заразу.

Так и перешли на «ты».

***

Про могильник я слышала. За деревней, километрах в двух, решили открыть какой-то карьерчик, глину, добывать, что ли. Или не глину. Не знаю. Факт в том, что подогнали экскаваторы, и снесли к такой-то матери, старый могильный курган. Кто-то говорил, что нашли в нем какие-то вещи и кости, а кто-то – мол, просто внутри пустота и ничего больше. И что не курган это, а просто земляной холм. Подробностей не знаю, но больше рыть ничего не стали, технику увели. Так и остался могильник – вывороченным, практически сровненный с землей.

Кто, зачем это сделал – а фиг его знает.

***

— Так… - сказала Аксюта. Я поежилась и инстинктивно придвинулась к мужчине. И было чего испугаться. Еще раз. Все вещи в доме были раскиданы. Крупа, вчера купленная мной на рынке, вся рассыпана – по полу, по столам, по кровати. Везде. Будто ураган в доме прошел.

— Говоришь, на хрен ее послала?

— Так получилось. Не знаю, почему…

Аксюта прошел на середину дома и огляделся.

— Зеркала потрескались, - сказал он.

Я повела плечами, будто сама была в этом виновата.

— Матершина – старинное средство от нечисти, - сказал мужчина, - Хотя на одних матюгах ее не выгнать, конечно. Покажи-ка мне болото.

Оно было за домом, буквально метрах в двадцати. Со стороны улицы его не видно, и я в тайне считала его своим. Все здесь было как обычно. Кроме…

— Итить… - вырвалось у меня.

Один из бережков был полностью разворочен, будто из него ползло что-то большое. И следы – как от огромного зверя.

— Загнали ее в угол, - Аксюта снова дернул углом рта, вроде как улыбаясь. — Перестала таиться. Следы оставляет…

— Кто это и что ей нужно?! – на меня снова накатил страх, жгучий и первобытный.

— Кикимора, конечно. Ей нужен новый дом и еда, - Аксюта кинул на меня такой многозначительный взгляд, что больше вопросов задавать не хотелось.

Мы постояли молча.

— Может болото святой водой залить? – пробормотала я. В голове, честно говоря, я уже прикидывала, как бы побыстрее продать эту избушку и уехать отсюда в кратчайшие сроки.

Аксюта пошел в дом.

***

Найти куколку оказалось трудно.

Мы обыскали дом, чердак, заглянули в баню и подвал.

— Она точно должна быть? – спросила я, устав и прислонившись спиной к забору.

— Кикимора – это умершая девушка, - скучным голосом сказал Аксюта, – Смерть была страшной и неестественной. Поэтому, душа ее пошла не туда, куда нужно. Нашла кокон, куколку, в которой и переродилась в чудище. Пока жила на болоте или могильнике, ее куколкой была какая-нибудь коряга… Или собственные кости. А здесь ей нужен новый… - мужчина замешкался, - Якорь. Надо искать. Все, что хоть немного похоже на фигуру человека.

Под крыльцом я нашла хитро сплетенный корень, слегка похожий на эмбрион.

— Может это?

Аксюта долго вертел его в руках, подносил к глазам.

—Похоже. Теперь подождем темноты.

***

Пока сидели, разговорились. Аксюта был немногословным, но из меня полилось, видимо от страха. Я рассказала, что специально купила этот дом, чтобы жить летом не в городе, что теперь точно его продам, несла какую-то чушь про работу. Мужчина кивал, хмыкал и на меня почти не смотрел. Приготовления для изгнания кикиморы были нехитрыми. Вроде соль, какие-то травы, деревянные дощечки… Куколку он положил на середину двора, вокруг вбил осиновые колышки.

В конце концов, я устала бояться и пошла готовить обед. Помирать, так сытыми.

К вечеру, с болотца пополз густой туман.

Он заполнил собой весь двор. Я кинула взгляд за забор – там было чисто, никаких клубов. Аксюта быстро поднялся и принялся читать то ли заклинание, то ли молитву. У меня заложило уши, и голос долетал словно издалека.

— А теперь, ты зови, - мужчина дал мне в руки тлеющий пучок травы. — Не бойся, она не тронет.

— Что?!

— Ты хозяйка дома. Зови, и быстро.

— Иди… Сюда… - перед глазами вновь всплыло вчерашнее воспоминание. Боже мой, в какую же хрень я ввязалась…

Туман стал гуще. А потом, со страшным хлюпаньем, появилась Кикимора.

Глаза у нее действительно были живыми. Горящими, страшными, но живыми. А вот тело выглядело как лесная колода, обмотанная тиной. Там, где у людей нос, торчал сучок.

Для меня мир вдруг стал мягче и гуще. Перед тем, как упасть с обморок, я увидела, что Аксюта поджигает куколку. Кикимора завизжала.

«Соседи сбегутся…»

Мир исчез.

***

Вокруг была вода. Я попыталась пошевелить рукой – и не смогла. Не вздохнуть, не закричать. К воде подошли двое – я увидела ноги.

— Вот и все, - раздался голос Аксюты. — Изгнали.

— Точно? – переспросил очень знакомый женский голос. Мой! Мой голос! И ноги… Мои…

— Можешь жить спокойно и не продавать дом.

Подождите! Это что?! А я?! А я кто?!

— Надо будет сжечь эту колоду. Только из воды вытащить и просушить.

Что?! Меня?!

Я изо всех постаралась закричать. Не вышло. Тогда я попыталась поднять то, что заменяло мне теперь глаза и увидела, что Аксюта обнимает меня за талию. А я… Мое тело… Встает на цыпочки и целует его в щеку. Они быстро уходят от болотца, мое тело оборачивается только раз. Я увидела, как в темноте огнем блеснули глаза. Глаза Кикиморы.

https://vk.com/portulakis

Есть такие люди – лучи солнца.

Их присутствие согревает и подбадривает. На лице возникает невольная улыбка, когда они рядом, невзгоды кажутся не такими уж страшными. Но вот беда – солнечный свет рано или поздно гаснет. Наступает ночь.

В нашей школе был парень. Эдгар. Отличник, спортсмен, фотограф и писатель. Казалось, рядом с ним искрится воздух. Мне было лет 13, когда он заканчивал школу. Ужасно взрослый, но при этом, никогда не зазнавался, не относился к людям с пренебрежением. Я тогда пыталась писать первые статейки для школьной газеты, а он возглавлял редколлегию.

— Ну-ну, неплохо, - и кивал, улыбаясь.

А я страшно гордилась и готова была хоть книгу за вечер написать, после этого «неплохо». Я никогда особо не влюблялась, но похвала от такого человека помогла держаться на плаву, когда иных зацепок не было. 13 лет, девочка-ботаничка, конфликты с одноклассниками. Ну, вы поняли.

А летом он частенько проезжал мимо моего дома на мопеде и всегда сигналил, улыбаясь. Не думаю, что конкретно ко мне по-особому относился, просто ему нравились люди. Он был приветлив со всеми, а школьные учителя просто души в нем не чаяли. Для меня он был такой взрослый, подтянутый, с хитринкой в глазах…

Школу закончил с золотой медалью, поступил в престижный ВУЗ. А когда он приезжал на выходные домой, девчонки были готовы его возле вокзала подкарауливать, разве что не дрались…

А однажды молодой и сильный парень решил доказать, что сможет искупаться в Енисее. В апреле. Не знаю, может быть выпили перед этим делом, а может нет. Свело ноги. И его жизнь навсегда осталась в холодных водах Абаканской протоки…

Конечно, это был шок для всех. Я не верила до последнего. Да как же так, нет, так не бывает…

Бывает. Все бывает.

***

Прошло уже почти 10 лет.

Понадобилось мне срочно найти на Одноклассниках одну знакомую. Нашла. И как же екнуло сердце, когда увидела у нее в друзьях Эдгара. Улыбается на фото во весь рот. 30 лет, школа, ВУЗ…

Признаюсь, я решила, что сбрендила. А потом мысль – может все не он тогда утонул? Может перепутали?.. Но на фото юный мальчишка, последние фотки 10-летней давности. И только под одной – «прощай, брат». Нет, не перепутала… Только сайт хладнокровно поздравляет с его с днем рождения, каждый год шлет картиночку.

Эдгар, я рада, что ты был.

На Новый год сидели без света.

Что нужно для праздничного настроения? Кромешная тьма, едва разгоняемая парафиновой свечкой. Гулкий стук по батареям – когда завоздушивалась система отопления, раздавались звуки, будто кто-то лупил палкой где-то в районе чердака. Остатки ужина, наполовину приготовленного - до отключения электричества; наполовину съеденного пьяным отцом. И елка, конечно елка. Небольшая, она стояла, сверкая при свете свечи и было видно, как слегка колышется дождик, как блестят стеклянные шишки и космонавты. Потом свеча погасла, и девочка вздохнула с облегчением. Все это время она сидела и наблюдала за огоньком, чтобы он вел себя прилично и не перекинулся на занавески. Ей все отлично объяснили насчет пожара.

Отец ушел за «за добавкой», мама была на смене. Грохотала завоздушеная система и было очень темно.

«А Дед Мороз всегда ходит в темноте, - подумала вдруг девочка, - Ему даже фонарь нельзя включать. Ведь тогда его сразу заметят».

Она уткнулась в колени – самая удобная поза для фантазий. Вот Дед Мороз идет по холодной, занесенной снегом улице, в полной темноте и только издалека слышится лай собак. На его плече – огромный мешок с подарками, страшно тяжелый. Но Дед Мороз и сам не маленького роста, он смело шагает на встречу тьме. Внучка Снегурочка конечно осталась дома, куда ее, таскать в такую погоду. Пусть сидит, готовит ужин к приходу деда. Картошки сварит, нажарит сала, достанет из погреба квашенной капусты. Утром 1 января, Дед Мороз будет сидеть дома, не снимая валенок и накинув на плечи красный полушубок, выпивать и закусывать, глядя в окно на прилетевшего снегиря…

Девочка вздрогнула, услышав стук двери. Кажется, отец пришел.

Но вошла мама.

— Отпросилась, - пояснила она.

Девочка наблюдала, как мама вновь зажгла свечу и ругаясь в полголоса на отца, принялась разогревать на печи остатки курицы.

— Мам, а Дед Мороз не заблудится?

— Это вряд ли.

— Он видит в темноте?

Мама пожала плечами, но потом улыбнулась:

— Конечно, видит. Ты, кстати, не хочешь поискать под елкой что-нибудь?

Девочка пулей метнулась к елочке, начала осторожно перебирать мишуру и вату. Нет, пусто. Может сзади?.. Рука наткнулась на что-то мягкое. Сладко екнуло внутри. Девочка вытащила небольшого, вязанного крючком, медведя. В косоворотке и с цветком за ухом. Замерев от счастья, девочка, на удачу, сунула руку под елку еще раз. Да, не показалось. Шоколадка!

— Мама, мама, смотри, что мне Дед Мороз принес!

Мама улыбалась и накладывала ужин.

***

Засыпая, девочка прислушивалась к шуму батарей. Он стал гораздо тише и ей казалось, что это Дед Мороз уходит все дальше и дальше, туда, где уже розовеет от восхода небо и дрожит бело-синий лес, где ждет его с картошкой и салом Снегурочка.

Шел второй час ночи, когда Лиза проснулась и поняла – случилось страшное.

Девочка всегда плохо спала в полнолуние. И в тихие ясные ночи, когда луна заливает мир своим студенистым светом, и в такие, как сегодняшняя. За окном ужасный ветер, дождь, далекие раскаты грома, не видно ни одной звезды. Но где-то далеко в небе она – полная луна. Смотрит на землю со своих невообразимых высот и от ощущения этого взгляда становится не по себе. Лиза, как и всегда долго ворочалась, прежде чем уснула, подглядывая из-под одеяла, как старая бабушка, при свете керосинки, штопает их с сестренкой вещи. Сгорбленный силуэт казался ей то очень далеким, крошечным, то просто огромным, занимающим всю комнату. На душе неприятно саднило, как и любой лунной ночью. Так было всегда, сколько Лиза себя помнила.

Но не только маленькую девочка звала луна. За окнами отчетливо слышался то ли собачий, то ли волчий вой, какие-то сдавленные крики, напоминающие визгливый хохот, иногда снаружи что-то стучало по стенам. Это был не ветер, Лиза знала точно.

Когда-то давно, рассказывала ей бабушка, все было совсем по-другому, не то, что сейчас. Каждый мог спокойно выйти ночью на улицу и ничего страшного бы не случилось.

«Мы собирались все вместе - и парни, и девушки, - говорила бабуля, не отрывая слезящихся глаз от рукоделия, — И могли гулять хоть всю ночь, до самого рассвета. Родители, бывало, ругались, что поздно приходим, что с утра нас не поднять. Ну, ничего, днем если урвешь пару часов сна – уже легче. А всех этих ведьм и чертей, и прочей пакости не было никогда…»

Лиза тогда пыталась представить, как это – ходить по ночам. Выйдешь – а тебя тут же утащат и съедят, хоть ты один, хоть нет. Только священников черти не трогают. Папа Лизы был помощником священника и сейчас проходил службу далеко от дома, с той стороны, где синеют горы. А мама работала в богатом доме, и Лиза с сестренкой тоже очень редко ее видели. Хорошо хоть бабушка всегда была рядом…

Но когда Лиза проснулась – резко, словно ее толкнули, бабушки не было.

Лиза лежала в полудреме, прислушиваясь. Керосинка почти догорела, за окном шумел дождь и раздавалось уханье нечисти. Девочка посмотрела на кроватку сестренки – и словно ножом по животу провели. Пусто. В кроватке – пусто.

Никому нельзя выходить ночью на улицу. Нужно плотно закрывать ставни. Нужно вешать обереги и иконки. Бабушка каждый вечер заговаривала все двери. А еще был тяжелый засов. И все нехитрые нужды можно было справить за ширмой, где стояло специальное ведро. Нельзя выходить…

Лиза вскочила, чувствуя, как внутренности сворачивает узлом. Это невозможно, так не бывает. Может…

Но нет. Не может. Обыскать их маленький домик было легко – все на ладони. Бабушки и сестренки нигде не было. А прямо под окнами, словно насмехаясь, кто-то протяжно завыл, а потом – рассмеялся.

Лиза стояла посреди комнаты, чувствуя, как глаза страшно защипало, заболело стянутое рвущимся криком горло. Мигнув напоследок, погасла лампа и девочка оказалась в густой темноте. Не осталось сил сдерживаться, и девочка закричала, страшно, с надрывом, как не должны кричать дети. Никто не сможет описать тот ужас и ту боль, рвавшие ребенка на части.

Если бабушка и сестра вышли на улицу, значит их уже съели.

Лиза вдруг резко замолчала, сжимая в кулаки трясущиеся руки. Если их выманили на улицу, значит сейчас придет и ее черед. От этой мысли волна страха и без того невозможная, усилилась до резкой боли в груди. Ее съедят, съедят… Как… Бабушку… Как… Сестричку…

Лиза осела на пол и неизвестно сколько просидела, просто воя, как щенок с перебитой лапой. «Ну, давайте, ешьте, - думала она, - жрите скорее…».

Но ничего не происходило. Никто за ней не пришел, никто ее не звал, не выманивал.

Лиза только сейчас догадалась подползти к двери и попробовать – закрыт ли засов. От толчка дверь скрипнула и открылась, в лицо ударил ветер и запах дождя. Царила непроглядная тьма.

***

Никогда до этого девочка не видела улицы ночью. Страшное горе словно убило ее чувства и она, встав с колен, сделала шаг на крыльцо. Постояла немного, привыкая. Дождь почти прекратился, но было очень холодно. Лиза вдруг крикнула:

— Бабушка!!! Леля!!!

Но ответа, конечно, не было.

— Зачем вы это сделали?.. – шепотом спросила Лиза, сама не зная кого.

Было тихо. Ни смеха, ни завываний, словно нечистые чего-то ждали.

Возле крыльца всегда стояла бабушкина уличная клюка. Лиза наощупь взяла ее. Если уж за ней сейчас придут, пусть получат. Эта палка им поперек горла встанет.

Из-за туч вдруг выглянула луна, залив двор своим тусклым светом. Прямо перед Лизой стояла фигура – невысокая, чуть больше самой девочки. Но не бывает таких людей – с огромными ветвящимися рогами, в горящими углями глаз и страшными когтями на лапах-руках. И оказывается, от ужаса можно онеметь, горло просто не выпустит животный крик.

Почти полминуты, девочка вообще не могла пошевелиться. В голове звенело, отнялись руки. Вдруг сквозняк резко захлопнул дверь за спиной и, от стука, девочка словно очнулась. Громко закричав, она бросилась на черта, целясь бабушкиной клюкой ему в голову. Первые два шага дались легко, дальше все стало как под водой. Каждое движение – очень вязкое, нужно было страшно напрячься, чтобы его сделать. Но злость, страшная ярость удесятерили силы девочки. Уничтожить рогатого – вот все, чего хотелось. Размозжить ему голову палкой. Медленно, очень медленно, она размахнулась и ударила. Клюка словно наткнулась на каменную стену, но голова черта слегка отклонилась от удара, Лиза это видела. Тогда она размахнулась еще раз. И еще заорала слова старой молитвы.

Мир словно задрожал, выталкивая инородное. Черт исчез. Девочка стояла посреди двора и, тяжело дыша, продолжала читать молитву. Папа говорил – священники прогоняют чертей молитвой. Только всех прогнать никак не могут.

— Подожди, - сзади раздался гулкий голос.

Лиза резко обернулась – движения снова стали обычными.

Перед ней стояло существо. Без рогов, но точно не человек. Весь покрыт шерстью, на голове – стоячие уши.

— Гадалки не врали, - невпопад сказал оборотень, - Все идет к своему началу.

Лизу накрыло новой волной жгучей ненависти, и она снова кинулась в бой. Но оборотень поймал клюку своей когтистой и при этом почти человеческой рукой.

— Подожди, - повторил он, - Я могу тебе помочь. Я верну тебе сестру и бабушку.

Лиза замерла, пораженная. Не может быть. Нечистый врет.

— Взамен ты просто должна повторить несколько слов. И все.

Девочка попыталась продолжить молитву, но звуки застряли в горле.

— Нет, не эти слова, - покачал головой оборотень, сверкнув звериными глазами, - Совсем не эти. Просто скажи три раза: клянусь служить тьме. И я отдам тебе потерянных.

Всплыло перед глазами яркое воспоминание - бабушка качает на коленях сестренку, Лиза сидит рядом, с куклой. И на улице светло, поют птицы. Весна…

— Клянусь служить тьме, - сами прошептали губы, - клянусь служить тьме. Клянусь. Служить. Тьме.

Мир вдруг поехал вниз и налево. Лиза ударилась головой о землю и… Проснулась.

Мирно светила керосинка. Бабушка стояла возле стола, разминая спину от долгого сидения.

— Бабуля! – Лиза вскочила с кровати, с громким плачем, прижалась лицом к бабушкиной груди.

— Ну что ты, дитятко… Что ты… Сон дурной?

— Мне приснилось, что вы с Лелей пропали… Что вы пошли на улицу…

— Что ты, Лизонька. Кто ж ночью ходит. Мы дома, никто сюда не зайдет, ты же знаешь. Попей молочка и ложись спать… Все хорошо.

— Бабушка, почему к нас водятся только черти и нет ангелов? – сдавлено спросила девочка, не желая размыкать рук, отпускать бабушку.

— Видно мы далеко от рая, они не долетают. Ложись дитятко. Куда ночь пройдет – туда и сон. Я здесь, Леля здесь. Папа писал недавно, скоро на побывку вернется. Все хорошо. Ложись.

Лиза легла в кровать и прислушалась к шумам на улице. Смеялись и визжали, но далеко. Едва закрыв глаза, девочка уснула и спала без снов.

Ангелы и правда к ним не долетали. Они рождались в человеческих семьях. В этот раз, тьма забрала себе одного.

Сначала истошно заорал кот.

Потом заорала я.

За минуту до этого мне снился странный и тревожный сон - с шаткими лестницами и запертыми дверями. Поэтому кошачий крик я по началу приняла за рев догнавшего меня монстра и единственное утешение нашла в своих воплях. Подозреваю, что спросонья мой голос напоминал рев подбитого бизона, потому что кот, и без того перепуганный, страшно зашипел и одним прыжком оказался на шкафу.

Голова гудела, перед глазами плыли цветные круги.

— Падла, только спустись…

Реальность наползала волнами. Мне то казалось, что я снова погружаюсь в сон, то, что я вообще никогда не спала. Ощущение неприятное, надо сказать. Да еще начала нарастать головная боль.

Несколько минут, а может полчаса я лежала, разглядывая сквозь полузакрытые веки окно, стену и край шкафа. Нормально уснуть мешало утробное рычание кота. Пушистая сволочь чего-то до смерти боялась.

И в тот момент, когда я почти уснула, добавился новый звук. Тут и меня свернуло ужасом.

Хлопнула дверца холодильника.

Громко, четко. Как выстрел.

Меня пружиной подкинуло на кровати. Чтоб вас всех! Что делать? Что хватать? Оружия дома нет. Орать, звать на помощь? Прыгать в окно с пятого этажа?

Когда живешь один, и ни у кого нет ключей от твоего дома, звуки с кухни приобретают особое значение.

Вот бы было какое-нибудь приспособление, чтобы связаться с родственниками или полицией прямо из собственной спальни. Типа волшебной связи. Мама, папа, меня грабят, приезжайте…

Все эти глупые мысли крутились в голове, пока я пыталась найти хоть что-то тяжелое, чем можно было обороняться. Пока на роль орудия мести претендовала только тяжелая гипсовая карандашница. Я стояла, зажав в руке этот раритет и судорожно прислушивалась к звукам с кухни.

А железные нервы у этого воришки. Слышал истошные крики кота и человека, а теперь спокойно полез в холодильник. Стоп…

***

На кухню я вышла почти спокойно, накинув халат и даже слегка причесавшись.

Да, запах заброшенного погреба, травы и какой-то неназываемой пакости. Это оно.

За столом сидел, уплетая остатки колбасы, мой мертвый двоюродный дед.

— У тебя почти нет еды, а та, которая есть, на вкус как куриное дерьмо, - пожаловался усопший родственник. — Когда ты начнешь нормально готовить? Где рис, где яйца? Про блины я уже молчу.

— Однако все сожрал и не поморщился, - я с грустью смотрела на хлеб, плесневеющий прямо на глазах.

— Есть хочу. До рассвета еще далеко. Корми.

***

И пришлось кормить.

Магазины были закрыты, конечно. Да и какой дурак будет ходить ночью по улицам. Пришлось стучаться к соседке.

— Одолжи, пожалуйста, пару-тройку яиц и муки. А, и молока еще. Если есть.

— В час ночи ты других занятий не нашла?!

— У меня гость, - понизив голос призналась я. — Утром отдам.

Скорчив недовольное лицо, соседка пошла собирать для меня продукты.

— Нормальные люди о таком заранее заботятся, - буркнула она, отдавая мне пакет.

— Да забыла, из головы вылетело...

— Ну-ну.

Когда я вернулась на свою кухню, дед уже доедал остатки плесневелого хлеба.

— Жди, сейчас блинов нажарю.

Мертвец кивнул, не переставая работать челюстями. Когда еда закончилась, он начал утробно выть и слегка раскачиваться.

Я торопливо завела тесто, и шепча молитвы, принялась за жарку. Ох, что завтра соседи скажут, за такие ночные шумы. Впрочем, если не потороплюсь с блинами, скоро сама смогу так к кому-нибудь являться. Не приведи господь.

— Ешь, деда.

Мертвец торопливо стащил со сковородки пламенно-горячий блин и принялся его жевать. Я, стараясь дышать ртом, наливала следующий. Не подхватить бы грибок от родственничка.

***

До трех часов ночи я стояла у плиты. Блины были простейшие, без соли, без сахара. Дед жадно их уминал и когда тесто в кастрюльке начало заканчиваться, я с облегчением увидела, что дед тоже истончается. Наелся, родной. Доев последний блинчик, мертвец беззвучно исчез. Остался только тяжелый запах земли, травы и чего-то очень инородного. Теперь можно было спокойно проветрить квартиру, отмыть посуду и попытаться лечь спать.

После ухода мертвеца на кухню осмелился прийти кот. От брезгливо понюхал воздух и зашипел.

— Безголовая у тебя хозяйка, да?

Кот снова зашипел, правда без прежнего страха и дернув хвостом, ушел в спальню.

Я ту ночь так и не уснула, до рассвета сидя на кровати и нашептывая молитвы.

***

С переездом всегда связано много хлопот.

Но новые соседи и разбор коробок с посудой отходят на второй план, если рядом есть старое кладбище, где, возможно, похоронены твои родственники, пусть и дальние.

Конечно я знала, что такое кладбище здесь есть. Но некоторые вещи делать неприятно, и ты вечно откладываешь их в долгий ящик. Завтра, говоришь себе. На днях. В конце недели. Но однажды приходит твой мертвый дед уничтожает все съестные запасы. Хорошо, что они были. Когда нет блинов и яиц, человечина сходит на ура, между прочим.

… Нет, потом ты конечно вернешься телесным, и вечно голодным призраком, но перспектива очень незаманчивая, обменять жизнь на вечную несмерть.

Поэтому, на следующий день после полудня я отправилась проведать родственников. С утра я уточнила их количество: прапрабабка, двоюродный дед (пожравший мою колбасу) и какая-то невнятная тетка Роза, вроде троюродная. Никто не смог дать точного ответа, является ли она нашей кровной родственницей, потому что я первая из всей семьи, кто поселился в этом районе. Но на всякий случай, нужно было зайти и к ней.

Первую половину дня я провела за готовкой – жарила блины, варила яйца и кутью. Сначала, конечно, пришлось сбегать до работы – отпросится на один день. Мне сквозь зубы напомнили, что для такого есть воскресенья, но отпустили. В порядке исключения.

Теперь, когда солнце повернуло на закат, я взяла сумку со снедью, и отправилась на кладбище.

Я шла мимо оградок, стоящих вокруг каждой могилки и старалась смотреть прямо перед собой. Но куда ни кинь взгляд, всюду были протянутые руки, со всех сторон слышалось хныканье:

— Ну, угости яичком… Угости…

Все-таки, это было очень старое кладбище. Многие не жили здесь целыми семьями. Не к кому было являться за едой по ночам, а чужой может угостить только по своему желанию. А я старалась не думать о том, что однажды тоже окажусь запертой в оградке, с вечными мыслями о еде…

Пришлось хорошо поплутать, прежде чем я нашла могилу прапрабабушки. Старушка сидела, опершись об надгробие, на своем могильном холмике и беззвучно шевелила губами.

— Здравствуй, бабуля.

Она подняла на меня бесцветные, запавшие глаза.

— Клади и уходи.

Я, обливаясь холодным потом, открыла калитку оградки, вошла. На земле стояли какие-то старые вазочки, чем-то неуловимо напоминающие мою гипсовую карандашницу. Стараясь не уронить их, я подошла к изголовью могилы и положила откуп – два вареных яйца, блинчки, деревянную пиалу с кутьей. Воздух здесь, внутри оградки был другим, словно очень тягучим, движения давались с трудом, как во сне. Вышла я оттуда, мокрая как мышь.

Двоюродный дед должен был быть где-то недалеко. Уже начинало смеркаться и нужно было поторапливаться. Я блуждала среди могил, вглядываясь лица умерших, но деда не находила.

Устав, я присела на скамеечку, поставленную для живых – между могилами. На душе было ужасно тоскливо, но бросать дело нельзя, нужно…

— А-а-а-а-а!

Я вскочила, почувствовав ледяное прикосновение к своей ноге. Неужели я так затянула, что мертвым уже можно выходить из своих оградок?!

— Не кричи, дай яичко, - прошелестел тихий голос.

Нет, мертвая протягивала руку между прутьями, а сама стояла на коленях.

— Вы не тетя Роза? - спросила я, немного успокоившись. Нет, пока все на местах. Но нужно торопиться.

— Это я.

Да, на надгробии значились имя и дата. Вроде бы все сходится. Ладно, это не дед, но тоже неплохо. Я повторила ритуал - войдя в оградку, выложила еду.

— Поговори со мной…. Ужасно скучно… - прошелестела тетя Роза.

— Некогда, может быть в другой раз. Еще к деду нужно сходить.

— Его здесь нет. Его могила далеко в полях, ее не найти…

Я прижала ладонь к лицу. И что делать? Ночью он наелся, но без яиц и кутьи, запросто может прийти снова. При чем, гораздо более злым, чем в первую ночь.

— Поговори… Не оставляй здесь одну… Я так часто плачу…

Тетю было очень жалко, но инстинкт самосохранения погнал меня прочь с кладбища. Солнце шло к закату, нельзя было тянуть. Живым здесь не место ночью.

Когда я шла обратно, крики мертвых стали истошнее. Они чувствовали силу и свой голод гораздо сильнее. Кто-то уже начал расшатывать калитку оградки. Но солнечный свет их пока держал.

Ну, пока на солнце не наползла туча.

Я бежала, не оглядываясь по сторонам, к выходу с кладбища. Дверцы начали с пронзительным скрипом открываться, а мертвые – выходить. Сначала медленно, словно удивляясь, что можно это сделать до заката. Но потом ускоряясь. В мою сторону.

Я бежала и в голове была только одна мысль – какое же оно большое, это кладбище.

Но мне повезло. Последние лучи солнца все же пробились сквозь тучу и мертвые падали, парализованные светом. У меня появилось несколько минут.

Я выбежала из ворот в последний момент.

Неподалеку стояла живая нищенка с протянутой рукой, которая с затаенным ехидством смотрела, как я пытаюсь отдышаться.

— Кто же так затягивает кормежку?

— Я… Заблудилась… - сквозь сбитое дыхание, слова выходили оборванными.

Старушка покачала головой.

— Ну, иди домой милая. А то не успеешь убежать. С яичками-то.

— А вы чего так, допоздна стоите?

— Мужа своего жду.

— О. Ясно.

Прихрамывая, я пошла ловить такси, чтобы уехать домой.

***

Уже в машине, почти засыпая, я думала – есть ли где-то параллельные миры, где носить еду на могилы родственников необязательно?

Глядя на эту женщину, невозможно было понять, чего она хочет больше – чтобы молодые парни трахали ее, или чтобы уступали место в общественном транспорте.

Часто это зависело от того, насколько резко сменилась погода. Суставы, что поделать. Если в пятьдесят пять постоянно одеваться, как отвязная старшеклассница из девяностых, здоровья это точно не прибавит. Мини-юбки, высокие каблуки и короткие курточки еще никого не излечили.

— Все мои ровесницы – просто бабки, - говорила Лилия в хорошие дни, манерно держа чашечку кофе пальцами, похожими на птичьи – с учетом алого маникюра, конечно.

– У них вечно какие-то мужья, внуки, зарплаты и прочая старческая нудятина. Жить нужно только для себя. Солярии, салоны красоты, бутики – вот это жизнь! Только так можно остаться молодой! Сколько лет вы бы мне дали? Тридцать? Сорок?

Обычно такие разговоры она вела в каких-нибудь недорогих кафе, подсаживаясь к молоденьким девчонкам. Те или смеялись, или деликатно пытались уйти от темы и пересесть от надоедливой дамочки. Тем более, что выглядела она старше своих лет и пятьдесят ей можно было дать, разве что при очень хорошем освещении. Лилия не замечала насмешек. Манерно растягивая гласные, она рассказывала про своих бывших мужей, искусство макияжа, а если в кофе была капелька коньяка, то и секса.

К парням она тоже подсаживалась. Иногда. Вечерами. Но от плохих воспоминаний она ловко дистанцировалась на утро, рассказывая себе, сколько импотентов среди молодых.

В плохие дни, когда болели колени и нужно было ехать за продуктами на рынок для больной старшей сестры, когда не хватало денег и приходилось раздавать листовки в подземном переходе, разговоры были иного плана. В такое время Лилия уходила, возвращалась кровная, прописанная в паспорте Галина.

— Что расселся? Молодой, можешь и постоять. Ну, еще поогрызайся мне, упырь. Ты шалава, тоже могла бы место уступить, чего зенками моргаешь?

А освободив себе место, победно одергивала юбочку с леопардовым принтом.