chetushka

Насколько возможно совпадение? Совпадение на уровне старых мексиканских сериалов, где брошенный на помойке нежеланный младенец спустя 20 лет случайно приходит служить дворецким в ту самую семью, что от него избавилась…

Она включила верхний свет и прислушалась. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Хорошо это или плохо, она не знала, но не позволила себе размышлять об этом, а вместо этого достала из-под кровати Машкин ноутбук. Его Женя тоже оставил в знак особого расположения к дочери, а Дарья предусмотрительно изъяла. Вскоре она уже бороздила гугл, разыскивая информацию про изгнание бесов.

Информация была крайне неутешительной. Это на западах экзорцизм был по-прежнему в моде, и любой дурак мог хоть каждый день ходить в ближайшую церквушку на «отчитку». В России же с этим давно было туго, вплоть до того, что РПЦ уже давно собиралась её официально запретить.

Если верить большинству источников, редкий батюшка умеет это делать, а еще реже попадется тот, кто возьмется «отчитывать» ребенка. Вроде как в Александро-Невскую лавру можно было обратиться. Поиск по Красноярску же выдал только богатый список шарлатанов цыганской наружности. Дарья углубилась в тему и совершенно разочаровалась. Оказывается, даже если она найдет грамотного батюшку, то ей необходимо будет предоставить справку, что ребенок психически здоров… А справку ей, само собой, ни один психиатр не даст. Но даже если она умудрится такую справку добыть, то прежде чем приступить к отчитке, надо будет продемонстрировать церкви неопровержимые доказательства одержимости. Дарья, все более тоскливо прочла небольшой список:

Демонстрация сверхъестественной силы – ни разу Машка не была замечена за тем, чтобы поднять на руки медбрата или завязать в узел металлическую ножку больничной кровати.

Иррациональные отвращение или ненависть к церковной атрибутике – маленький золотой крестик Дарья с нее сняла совсем недавно, боялась, что потеряется. И Машка ни разу не обратила на него внимания, не говоря уж о дискомфорте.

Изменения голоса – Дарья ни разу не замечала, чтобы голос Машкин как-то качественно изменился. Менялись интонации, выражение лица, наблюдались множественные речевые дефекты, даже скорость и манера самой речи, но ни разу не было такого, чтобы дочь заговорила чужим голосом.

Противоестественные знания – ни один из ее альтер-эго не сообщил, например, какого цвета было нижнее белье профессорской жены этим утром. Честно говоря, все ее «демоны» не обладали хоть какими-то адекватными знаниями и несли совершенный бред. Что уж говорить о знаниях противоестественных…

Владение неизвестными прежде языками. Надежда на то, что «пыр-дыр» и «а-жи-жа» - это слова из языка какого-нибудь папуасского племени, была крайне призрачной.

Список на этом не заканчивался, но остальные пункты были совсем уж фантастическими – вроде левитации или повелевания дикими животными.

Дарья подумала о том, что та самая «а-жи-жа» вполне могла сойти за противоестественное знание, но согласится ли с этим батюшка или просто примет ее за неразборчивый лепет умственно поврежденного дитя…?

Мальчишка-шаман мог бы подтвердить… Дарья внезапно оживилась и снова защелкала клавиатурой.

«Он явно о чем-то догадывался или подозревал», - думалось ей, - «Не зря он советовал явиться вторично, когда Алтанай вернется…»

Поисковик выкатил несколько статей об Алтанае и множество черно-белых фотографий, среди которых она узнала ту, что описывал Олег. Несколько фигур на фоне поваленной и выжженной тайги, среди которых затесался подросток азиатской внешности. Заголовок под фото гласил «Старейший очевидец падения тунгусского метеорита отмечает 100-ый День Рождения».

Статья была почти двадцатилетней давности, и в основном касалась воспоминаний о памятном дне:

«В какой-то момент сильно посветлело, хотя утро и так было солнечное. Я вышел из чума и увидел, как небо раздвоилось и словно зажглось. Будто второе солнце вспыхнуло. Стало очень жарко. Так жарко, что мне показалось, что на голове загорелись волосы. Я кинулся к кадке с водой, но небо внезапно схлопнулось, и раздался сильный удар. Чум завалило, кадку опрокинуло, а меня отбросило. Земля скакала под ногами, слышались взрывы, словно палили из пушек, а по траве, выжигая вокруг кривые дорожки, несся огненный ветер. Я прижался к земле и ждал смерти. Казалось, наступил конец мира.

Мы так и думали много дней, пока не появились русские и не объяснили, что небесное тело упало. Дед - он тоже был шаманом - сказал, что это очень скверно, нельзя тревожить Тунгусскую Тайгу, а тут такой удар… Он тогда и повелел убираться из тех краев, но иногда нам, избранным, приходится возвращаться….»

Дарья бегло пробежалась по остальному тексту, который, в основном касался быта эвенков и шаманских ритуалов. Глаза уцепились только за главный вопрос репортера: «Не считаете ли вы, что стали долгожителем, благодаря тому событию?»

«- О, нет… метеорит тут не при чем, - Алтанай лукаво усмехнулся, - Можете написать, что виной всему чистый сосновый воздух и здоровый образ жизни. Мой дед прожил 105 лет, надеюсь, мне удастся его переплюнуть…»

Статья была датирована 5 апреля 1998 года, целую вечность назад. А Алтанай по-прежнему жив… Дарья вдруг подумала, что совершила большую ошибку, покинув поселок. Столько времени упущено… Надо было ждать, когда Алтанай вернется, и повторно ехать к нему. А теперь на календаре конец февраля, и совсем скоро эвенкийская зимовка у водопада подойдет к концу. Где его потом разыскивать?

Она лихорадочно нашла сайт аэропорта и заказала билеты на следующий же день. От сердца внезапно отлегло. Да, теперь ей не светит ни спецборт, ни медсопровождение, а везти бредящую и ходящую под себя дочь в общем салоне – такое себе удовольствие… Вполне вероятно, что их обеих выбросят в иллюминатор и парашют не дадут. Дарья фыркнула, потом расхохоталась. Машка за стеной тут же отозвалась сонным «пыр-дыр-а!», но Дарья продолжила хохотать, утирая выступившие слезы.

«Я становлюсь так же плоха, как она», - подумалось ей, но чувство облегчения не отпускало. А еще сердце радостно скакнуло от предвкушения, ведь совсем скоро она снова увидит Олега!

...

В прошлые свои перелеты Дарья была полностью погружена в переживания, а потому за борт и не смотрела, но в этот раз Машка решила быть умницей и всю дорогу мирно сопела, свесив голову на грудь. А Дарья внимательно разглядывала в разрывы облаков плывущую внизу тайгу. Место падения метеорита не было видно, оно было далеко за горизонтом, но тут и там она видела небольшие круглые проплешины на лохматой зеленой шкуре.

Почитав статьи, она узнала, что метеорит не упал в прямом смысле этого слова, а разбился о густую атмосферу в нескольких километрах над тайгой, как сырое яйцо разбивается о пол. А вспоминая рассказ Алтаная, она верила, что та самая «пальба из пушек» и была брызгами разбившегося метеорита. Вскоре она с удивленной радостью различила водопад, у которого зимовали эвенки. Отсюда, с высоты птичьего полета, он казался таким близким к поселку – и не скажешь, что до него нужно добираться на машине…

При подлете, самолетик сделал несколько кругов над поселком – видимо, ждал добро на посадку. Как на ладони были и прииски, и жилые кварталы, и больница, и ненавистная школа. Дарья даже смутно порадовалась – что бы там ни ждало их дальше, больше Машка порог чертовой школы никогда не переступит. Она пригляделась получше, и ей показалось, что школа расположена на такой же проплешинке. Не деревья – в основном посаженные в середине прошлого века тополя – были маркером, а какая-то неясная диспропорция, некоторая корявость на общем ровном полотне строгих прямых улиц и скверов. Какое-то едва уловимое углубление. Или ей только мнится? Она закрыла глаза, досчитала до десяти и снова открыла, стараясь охватить взглядом как можно бо́льшую площадь. Ощущение не изменилось. Школа, а также детский сад и небольшая деревянная хибара сбоку от него находились словно в естественном ландшафтном углублении. Неужели «брызги» разлетелись так далеко от эпицентра?

Самолет пошел на посадку, и она отвлеклась. Машка по-прежнему или спала, или была в нередком для нее «коматозе». Дарья решила дождаться, когда все пассажиры выйдут и только потом попробовать ее разбудить, а может и на будить вовсе, а аккуратно донести до автобуса. Глядишь, и проспит всю дорогу до дома.

...

Валентина Ивановна заметно сникла, обнаружив на пороге дочь с внучкой.

- А врачи разрешили перевозить ее? – спросила она после того, как Дарья унесла ребенка на тахту и принялась снимать с нее верхнюю одежду.

- Врачи открестились, мама, - ответила Дарья, устало стаскивая с себя пуховик, - Предложили забрать ее домой и посмотреть, что будет… Поэтому я не посчитала необходимым ставить их в известность.

- А Женя твой что говорит?

Дарья многозначительно скривилась, и Валентина Ивановна, понимающе умолкнув, принялась разглядывать внучку:

- Она спит или…?

- Напичкала ее седативными перед перелетом, - Дарья посмотрела на мать, - Не переживай, мама. Я буквально на пару дней, а потом мы вернемся в Красноярск.

- Я же говорила, что закончу с отчетами и приеду к тебе… Ты получала переводы? Деньги, может, закончились?

- Тебе не обязательно приезжать. Если ей не станет лучше, я ее оформлю обратно в стационар. Даже вдвоем мы с ней не справимся.

Дарья поманила мать за собой на кухню, поставила на плитку чайник.

- Тот мальчишка так и не появился? – спросила она, - Ну, который вслед за Машкой пропал…

- Нет. Месяц полиция прочесывала все квартиры по нескольку раз. Даже ко мне приходили, с кисточками и пудрой по всей квартире лазали. Потом еле отмыла эту пудру. Никаких следов.

- Странно…

- Конечно, странно! Таких исчезновений не было со времен Чибиса. Словно из могилы, черт поганый, поднялся и за старое.

- Да я не о том… Странно, что Машка нашлась. В таком состоянии, как у нее, она точно не могла устроить побег. Получается, тот, кто ее похитил, потом оставил ее на видном месте. Зачем? В чем смысл?

Чайник тоненько засвистел, и женщины налили себе чаю.

- Не знаю, Дадуня, - Валентина Ивановна задумчиво грызла сушку, - Может, слаба Машка оказалась, повредилась головой от того, что эти нелюди с ней делали. Вот они и выбросили ее - все равно ведь ничего не расскажет.

- А после него ребята не пропадали?

- Нет, он последний.

- Странно…

- Что теперь?

- Не знаю, мама…

Дарья вздохнула и отпила из кружки. Где-то глубоко брезжили неясные догадки и предположения, но она никак не могла их собрать воедино. Не похоже, что Машку просто выбросили, как испорченную куклу. Ей упорно казалось, что ее именно вернули, а на ее место забрали другого ребенка. И все это было проделано в спешке, отсюда и неразбериха с одеждой… Но в чем причина возврата и какова конечная цель? Этого она не могла даже предположить, но все больше сомневалась, что речь идет о сексуальных экспериментах или «хоум видео».

- Я отвезу ее завтра к эвенкам, - произнесла она, глядя в окно на виднеющуюся за соседним домом новенькую школьную крышу. Валентина Ивановна засопела от негодования, но голос повышать побоялась, чтобы ненароком не разбудить внучку, - Если Алтанай не поможет, то…

- Дура ты, Дадуня! Сорок лет не за горами, а все в сказки веришь! Да они обдерут тебя, как липку, всучат шкуру дохлого кабана и скажут трижды в день в нее обряжать Машку и выгуливать на северном ветру. К врачам ее надо!

- У врачей были мы, мама… Долго были…

- И как ты ее потащишь к водопаду? На своем горбу?

- Почему же на горбу… Олега Иннокентьевича снова придется попросить…

Валентина Ивановна вдруг поджала губы, а потом ее круглое лицо расплылось в понимающей ухмылке. Дарья неуютно заерзала на табурете, глаза забегали.

- Сразу бы так и сказала, что на Олежку нашего глаз положила, - хмыкнула мать и взяла из вазочки еще сушку, - А то колдуны, эвенки… Попробуй, но губу сильно не раскатывай. У нас за него тут в свое время целое бабское побоище шло, но так никто его и не окольцевал. Сейчас, конечно, страсти поутихли… Но все же у тебя прицеп, и какой! Тут надо редкими качествами обладать, чтобы…

- Прекрати, мама, - Дарья насупилась, - Я ни о чем таком даже не думаю. Это единственный человек, который по-настоящему помогал мне. И тогда, и сейчас.

- Ладно, ладно, - Валентина Ивановна благостно отмахнулась и поднялась. Дарья не стала дальше оправдываться. В принципе, пусть думает, что хочет, главное, чтобы не препятствовала ее планам.

- Мам… ты посидишь немного с… ней? Я только до школы и обратно. Если она вдруг проснется, то… просто запрись в своей комнате.

- Так все плохо?

- По-разному бывает.

Валентина Ивановна задумчиво покосилась в сторону зала и нехотя кивнула.

...

Дарья оглушённо сидела на страшно неудобном стуле с прямой спинкой, на котором каждый будет чувствовать себя провинившимся школьником. Олег Иннокентьевич несколько секунд назад закончил гневную отповедь, что только усиливало этот эффект, и с мрачным видом глядел в окно на февральские сумерки.

Она рассчитывала если не на пламенные поцелуи и объятия, то хотя бы на улыбку, на что-то такое, что намекнуло бы ей… что он рад новой встрече. Но когда она вошла, он поднял на нее глаза и застыл с выражением на лице, которое она не могла истолковать иначе, чем «Только не это…!»

- Какого черта ты вернулась?! Ведь я же говорил тебе…, - вновь закипятился он, отворачиваясь от окна.

- Куда мне было деваться…?

- Ну, уж точно не сюда! В конце концов, Красноярск - не пуп Земли. Если там не смогли помочь, можно поехать и в Москву, и в Питер… Там отличные специалисты… Если проблема в деньгах, я бы отправил, сколько нужно. Но ты притащила ребенка обратно в эту глушь ради кривляний ряженого скомороха?

Дарья понуро свесила голову на грудь и мысленно подбирала слова, чтобы попросить его…

- Я вас туда не повезу, - внезапно отрезал он, словно прочитав ее мысли, - Голову оторвать тому, кто втемяшил тебе эту дичь! Я жалею, что в прошлый раз пошел у тебя на поводу, но тебя надо было как-то отвлечь… А Девочка и так натерпелась, не хватает ей только плясок с бубном для полного счастья! Завтра же, а еще лучше сегодня, поезжай в аэропорт и купи билеты. Я проконсультируюсь со знакомыми и вышлю тебе контакты ведущих столичных специалистов.

Дарья поднялась, пожалев, что пришла. И действительно, какое право она имеет к нему вязаться? Свалилась, как снег на голову со своими проблемами, и вот – не прошло и года – снова! А все, что она там себе нафантазировала… так это от одиночества и страха.

- Простите, - пробормотала она и поднялась, - Я… мне пора…

- Опять сделаешь вид, что гордо уходишь? – тон его вдруг изменился.

- В каком смысле?

Повисло неловкое молчание. Дарья принялась накручивать вокруг шеи вязаный полосатый шарф и внезапно страшно смутилась под его взглядом. Было видно, что он только сейчас заметил и старательный макияж, и тщательно уложенные волосы, и синюю шелковую блузку с глубоким вырезом. В глазах его заплясали ироничные искорки, забрезжила какая-то мыслишка.

- Слушай…, - Он задумчиво пригладил торчащие щеткой на макушке волосы, - Может, я был слишком груб… но, поверь, это просто из-за волнения за тебя и за твою дочь. Я сегодня как раз собирался побаловать свою утробу отличным ужином и бутылкой вина. Как насчет составить мне компанию. Спокойно все обсудим и придумаем, чем я могу помочь твоей дочурке.

Неожиданная смена его настроения страшно смутила и насторожила Дарью. Она стыдливо запахнула поглубже пуховик и пожала плечами.

- Я не могу оставить ее надолго. Мама… она может не справиться.

- Приходи, как уложишь ее спать…

- Я… попробую.

Она вышла из кабинета в ненавистные школьные запахи – жареной рыбы, свежей краски, пота, бумаги - и, почти не дыша, пробежала по лестницам до выхода. Ни на какое свидание она, конечно, не собиралась, потому что прекрасно видела, что Олег Иннокентьевич отнюдь не жаждет разделить с ней ни бутылку вина, ни, тем более, постель, хоть и подразумевалось и то, и другое.

Все, что она увидела – это то, что он распознал в ней интерес и собрался использовать его в собственных целях. Что это были за цели – ей было неведомо, но они пугали ее до чертиков. Торопясь домой обледенелыми, присыпанным отсевом тропинками, ей подумалось, что он не хотел, чтобы она возвращалась вовсе не из-за беспокойства за них с Машкой, а чтобы она ни в коем случае не попала к тому шаману – Алтанаю. Ей пришло в голову, что он не повез бы ее и в первый раз, если бы не знал точно, что шаман ушел скитаться или что-то вроде этого…

Дарья присела на скрипучие качели во дворе, пытаясь разобраться со своими неясными подозрениями. Дома – если нескончаемый Ад можно назвать домом – у нее точно не будет такой возможности. Так, чего бы он добился этим свиданием? Дарья грустно кивнула сама себе, представив уютный дом, накрытый стол и вино в компании интересного мужчины… Если бы он затеял это три месяца назад, она бы, без сомнения, тут же сдалась и вверила их с Машкой жизни в его крепкие, надежные руки. Но три месяца назад, когда дочь нашлась, она и не вспомнила про шаманов. Поэтому, получается, и у него не было причин играть рокового соблазнителя…

А сейчас она с легкой гордостью осознала, что она уже совсем другая Дарья – характер окреп, а интуиция воспалилась, если можно так сказать… Иногда ей даже казалось, что она с легкостью читает мысли окружающих, а ведь всю жизнь до этого была, как слепой котенок – принимала мир таким, каким он сам решит ей показаться, и прятала голову в песок от любой неприглядной правды.

Олег явно не хотел ее встречи с Алтанаем. И отнюдь не из-за опасений, что тот ей запудрит мозги. В такую наивную историю поверила бы разве что прежняя – слабая – Дарья. Значит, опасался он совсем обратного – что шаман расскажет Дарье нечто...

Вполне вероятно, что он, Олег, прекрасно знает, что на самом деле произошло с Машкой, и знает, что Алтанай это знает. Неужели он как-то в этом… замешан? Верилось с трудом. Ведь он спас ей жизнь когда-то, быть может, рискуя при этом собственной…

...

Дарья отчаянно подскакивала на жестком сидении, пока дядя Паша, отчаянно выкручивая руль и без конца дергая коробку, собирал все кочки, канавы и валежник. Дарье все казалось, что допотопный газик с поднятым до предела кузовом вот-вот развалится, и останется у дяди Паши в руках один только руль. На заднем сидении радостно «гулила» Машка.

- Не переживай, Дадуня! – он весело косил на вцепившуюся в поручень женщину, - Этот конь еще лет полста побегает! Всю службу со мной прошел. Другие милиционеры с собой на пенсию своих собак забирали, а я вот выпросил автомобиль! Он уже двадцать лет как списан, а сносу ему нет, только крыло проржавело. Ну, да это не приговор.

...

Когда Дарья вернулась из школы, у мамы в гостях сидела соседка и, по совместительству, давняя подруга Людмила. Из зала вместо музыкального сопровождения доносилось приглушенное закрытой дверью «дыр-пыр-а!». Она заглянула на кухню и поздоровалась, собираясь тут же уйти к дочери, но Людмила вытолкнула из-под стола третий табурет, и ей ничего не оставалось, как нехотя присесть и взять в руку липкую рюмку густой рябиновой наливки.

- Ну, что? Когда Олежка вас отвезет? – спросила она.

- Никогда, - коротко ответила Дарья и пригубила напиток.

- Благослови его Господь! – возвела очи горе мать, - Хоть один здоровый человек в этой психушке!

Но через пятнадцать минут Дарья уже кидала в сумку некоторые необходимости, вроде воды, носовых платков, таблеток и памперсов.

- Люся, я же тебя как человека просила! – вопила мать.

- Путь девочка попытает счастья. Алтанай – не какой-нибудь там проходимец! – визгливо отвечала ей из прихожей Людмила.

- Дыр-пыр-а-пыр-дыр-а…, - согласно бормотала Машка из угла, деловито отдирая обои.

- Валюш, твои девчонки со мной будут, как у Христа за пазухой! – смеялся дядя Паша, тыча пальцем Валентину Ивановну в пышный бок, - Ты только нам пожрать с собой заверни, а то я еще не ужинал.

- Так иди и ужинай, рассольник на плите! - возмущалась Людмила и тут же успокаивала подругу, - Пашку моего не знаешь, что ли? Да уж если отправлять девчат в тайгу, то только с ним.

- Пыр-а-дыр-а-дыр-а-пыр, - поддакивала Машка с полным ртом обоев.

- Да сдался ей твой Паша! Она хотела с Олежкой прокатиться, а Олежка ишь – прокатил!

- Мама! – оскорбленно закатывала глаза Дарья, но при этом не могла сдержать улыбку. Веселая соседская семейка здорово разгоняла ауру отчаянья и боли в квартире. Она удивлялась, почему еще тогда не обратилась к ним – давним и самым близким друзьям родителей… Впрочем, тогда была другая ситуация.

...

- Не вешай нос, Дадуня, - весело произнес Павел, - Еще полчаса ходу, и мы на месте.

- Полчаса? – Дарья удивленно поглядела на спутника.

- Может и меньше, если поднажму. Но боюсь, тогда Марию Евгеньевну растрясет, и ей точно придется менять памперс, - подмигнул он, - Не знаю, сколько Алтанай вас промурыжит, но я обещал Валентине, что верну вас домой не позже полуночи, и решительно настроен обещание исполнить!

- Олег меня возил гораздо дольше… И даже… в общем нам пришлось заночевать в машине, потому что он сказал, что… по тайге ночью ездить не стоит...

Павел громко расхохотался, зажал себе рот рукой, но было уже поздно – с заднего сидения незамедлительно последовал громкий, заливистый и совершенно дебильный смех.

- Сама то слышишь себя, дочка? – он утер выступившие слезы и чихнул, - И вроде давно уже из подросткового возраста вышла, чтобы верить таким жирным оправданиям.

- Да что вы…, - Дарья страшно смутилась. С виду, действительно, все было шито белыми нитками… За одним исключением – это было слишком далеко от правды.

- Тайга эта испокон – как мать. Согреет, накормит и оденет. Бояться ее не надо, но уважать – необходимо. А насчет Олежки… ты присмотрись. Хороший он человек. Лучший в поселке, а может и во всем Крае. И тогда тебя выручил, и сейчас помогает… Холостой, обеспеченный, благородный… И судя по тому, что ночь тебя в тайге держал, то вполне не…

- Не надо, - Дарья уставилась на свои ладони, - Ни о чем таком и мыслей не было. Все-таки Машку тогда искали…

- Что врачи говорят? – сразу посерьезнел и сменил тему Павел, - Валентина говорила, никакого прогресса?

- Если бы был прогресс, разве я стала бы опять по тайге бегать в надежде на помощь колдунов?

- А следствие как идет?

Дарья пожала плечами. Она уже давно не видела и не слышала ни одного полицейского. Первое время приходили, интересовались, не пришла ли в себя…

- Думаю, вам, как бывшему следователю, известно больше, чем мне.

- Не смеши, - фыркнул Павел, чуть приоткрыл окно и стиснул зубами беломорину, - Мы тут никогда ничего не решали, кроме пьяных драк и проколотых автомобильных шин. Даже тогда, когда Чибиса поймали, он в местном изоляторе три дня провел, а потом его в Край перевезли. Даже протоколы опросов писали под диктовку. Так и сейчас. А если учесть, что я уже 25 лет на пенсии…

- А мальчика, который после Машки пропал? никаких зацепок?

- Да его давно уж искать прекратили…

- Жаль… так, видимо, и не узнаю, как его трусы оказались на Машке.

- О чем ты?

- Разве мама вам не рассказывала? Впрочем, да, - Дарья почесала переносицу, - Я ей не стала говорить, только Олегу обмолвилась. Как-то вылетело… В общем, когда Машку нашли, на ней половина вещей была чужая. Словно ее раздевали, а потом в спешке или по небрежности надели, что под руку попалось. Анализы какие-то делали, сказали, что трусы и майка того пацана, что вслед за ней пропал, а носки вообще какой-то девочки, которая больше пяти лет числится без вести… Что с вами?

Дарья качнулась вперед и с любопытством покосилась на Павла, который внезапно отпустил педаль газа. Машина затряслась и заглохла. Он долго глядел вперед, на падающий за лобовым стеклом мелкий серенький снег, а потом повернулся к ней и с расстановкой спросил:

- Будто там была целая куча вещей, из которой выбрали что сверху лежало… и…

- Вроде того…

- А Олегу, значит, говорила… И что он ответил?

- Да я уж и не помню… кажется, ничего…

Павел открыл пошире окно, с трубным звуком выплюнул окурок, а потом включил первую и снова тронулся в путь.

- Уже было подобное, да? – Дарья во все глаза смотрела на растерянно играющее желваками лицо водителя, - Когда?!

- Я… расскажу тебе. Но после того, как ты поговоришь с Алтанаем. Думаю, мы близки к разгадке очень давней истории…, - он кивнул на лобовое стекло и вырубил дальний свет.

...

Дарья проследила за его взглядом и облегченно выдохнула. Лагерь эвенков находился на прежнем месте. Только маленький водопад едва подавал голос, скованный толстым слоем льда. Она взялась за ручку и замерла в нерешительности.

- Собаки…

Павел натянул на уши черную «пидорку» и распахнул дверь.

- Это Бим и Бом. Добрейшие существа. Поэтому не бойся и проверь, как там дочка. Если нужно будет, подсоблю тебе ее нести.

Дарья оглянулась на заднее сидение, и обнаружила Машку снова пустой. В принципе, для нее это был лучший из вариантов, хоть и придется тащить на себе безвольное, словно лишенное костей, тело. Она застегнула на ней куртку, надела шапку и, чувствуя смутный укол материнской ностальгии, сунула руку под попу, проверяя памперс. Ничего, терпеть можно…

Она вышла из машины и стала вытаскивать Машку, тут же почувствовав знакомые, фыркающие толчки под зад – Бим и Бом тут как тут. На этот раз Дарья даже осмелилась коснуться ладонью их широких, как у телят, покрытых короткой жесткой шерстью, лбов и позволила им обнюхать свисающую с ее рук бесформенным пестрым кулем дочь.

Так, в сопровождении собак, она и пришла на стоянку. Дядя Паша уже разговаривал с эвенками, и она с удивлением обнаружила, что не понимает ни слова. Она задрала рукав пуховика и обнаружила, что на часах уже почти десять вечера. Стало неловко и неудобно заявиться в столь поздний час. Но, к ее удивлению, поселок и не собирался спать. Детишки без устали бегали вокруг чумов, на кострах под присмотром женщин булькали котлы, от которых поднимался густой, ароматный пар, мужчины широкими, как лопата, скребками, чесали оленей и невероятных, заросших густой, длинной шерстью лошадей, только стариков не было видно – наверное, сидели в тепле жилищ на толстых лежанках из шкур.

Дарья устала держать дочь и, осмотревшись, присела на какую-то волокушу с полозьями. Бим и Бом тут же затыкались носами в Машку, шумно отфыркиваясь и беззлобно отпихивая друг друга. Она вспомнила, как боялась их в первый раз… Тогда ей казалось, что это, хоть и очень умные, но невероятно злобные существа, которые не нападают на нее только потому, что не имеют права. Сейчас же, заглядывая исполинским псинам в глаза, она не видела ничего, кроме доброго интереса и… сочувствия?

«Дадуня!» – услышала она, и тут же поднялась. Дядя Паша махал ей рукой, стоя в компании того самого молодого шамана. На сердце опустился холод. Неужели Алтанай не вернулся? Или снова ушел? Или… умер? Ему ведь больше ста лет… Что ж она не дождалась его тогда, а уехала?…

- Алтанай?.. – начала было она дрожащим голосом, и вдруг увидела под полой приподнятой оленьей шкуры, в тепло мерцающем нутре чума старца, неторопливо завязывающего на лице какую-то черную тряпку с прорезями для глаз и расшитую костяными бусинами. Пола опустилась, отрезая обзор.

- Он сначала посмотрит Машу, - ответил Павел, - Я ему в общих чертах описал… Ему не понравилось то, что он услышал.

- Не понравилось…

- Отдай ее Тамнаргуну, - он кивнул на молодого шамана, имя которого Дарья никак не могла вспомнить все три месяца, - И подожди здесь. Алтанай позовет.

Она с облегчением передала Машку в молодые, крепкие руки и наблюдала за тем, как тот скрылся в чуме.

- Вы… так хорошо с ними говорите на их языке…

- Так большинство местных преступлений только благодаря мастерству эвенков и раскрывается. Особенно, что касается пропажи людей. Сразу говорят, жив ли – нет. Если жив, мы шевелимся шустрее, если нет… откладываем на потом…

- А почему же…, - Дарья запнулась, - Разве они тогда с Чибисом не могли помочь, чтобы найти детей?

Павел одарил ее долгим изучающим взглядом и, помолчав, ответил:

- Тогда мы еще не додумались просить у них помощи. Я все тебе расскажу. На обратном пути.

Оленья шкура вновь приподнялась, и Тамнаргун поманил ее внутрь. Она склонилась и торопливо вошла, уверенная, что Машка начала буянить, и ее зовут, чтобы усмирить ее. Но та всего лишь оживленно и кокетливо интересовалась у шамана, из Романовых он или из Рюриковичей. Дарья скривилась. Она терпеть не могла эту вертлявую, помешанную на царских родах дамочку, в которую время от времени превращалась ее дочь. Впрочем, ей одинаково противны были все дочкины «личности».

Женщина вопросительно поглядела на Алтаная, и тот стянул с головы капюшон. Ей сразу стало спокойнее. В этом капюшоне он напоминал ей архаичных средневековых палачей.

«Почти сто двадцать лет… А выглядит на крепкие семьдесят…», - промелькнула у нее мысль.

- Ее там нет, - произнес он устало, качнув головой на Машку, которая с нахальной кокетливостью пыталась забросить ногу на ногу, но памперс сильно стеснял ее движения. Дарья торопливо закивала, испытывая почти болезненное облегчение. Значит, она все правильно чувствовала – и это утомительное отвращение и раздражение к собственному ребенку было не проявлением слабого характера или малодушия, а криком материнского сердца, чувствующего подмену.

- Кто… кто же там? В ней? Бесы?! – шепотом спросила она.

Алтанай скривился, словно надкусил лимон и отвел глаза.

- Вечно вы про бесов… Нет в ней бесов. Бесы – ерунда. Даже мой правнук с легкостью прогонит хоть целый легион. Но от этого ее положение не легче.

- Так что же с ней?

- Я уже сказал. Проблема не в том, кто гостит в доме, а в том, что хозяин отсутствует.

Дарья нетерпеливо и озадаченно глядела на шамана.

- Ну, так… верните ее!

Он вздохнул, поднялся и отвел оглушенную Дарью к лежанке из ковров и шкур, усадил, а сам налил из невесть как сюда попавшего допотопного самовара крепкий чай и подал ей пузатую чашку без ручки. Подумал немного, налил еще одну и отдал ее Машке, которая с глумливой усмешкой отказалась.

- Я знаю, где твоя дочь, но не уверен, что ее можно вернуть обратно, - сказал он, - Ты послушай, женщина, и не перебивай меня. Вопросы задашь, когда я закончу.

Мафусаиловы хляби (часть 6)

Не попрощавшись, Дарья вышла из кабинета и застыла в нерешительности, куда направить стопы – сразу в магазин за крепким замком или все-таки сначала навестить дочь? Второй вариант ее нервировал и угнетал, но казался необходимым. Она все-таки мать, хоть и плохая… Она двинулась вниз по лестнице, но не смогла пересилить себя и остановиться двумя этажами ниже, где располагалась одиночная (камера) палата ее дочери. Она еще успеет хлебнуть сполна всех уготованных ей материнских забот.

...

По приезду в Красноярск, она две недели трусливо ночевала в больнице, располагаясь на пустых койках, которые ей указывали сердобольные бабушки-санитарки или, в отсутствие оных, скрючившись в коридорных креслах. Персонал относился снисходительно к одуревшей от тревоги матери и даже время от времени разрешал ей пользоваться душевой для персонала.

Материнская тревога, конечно, правила бал, но безвылазно сидеть в больнице ее заставлял всего лишь страх заявиться домой и поставить Женю в известность. Первое время она надеялась на профессионализм краевых медиков, которые быстро выяснят причины машкиного помешательства и приведут ее в норму, но, когда прошла неделя, а потом и две, а дочкино состояние не изменилось, она все же поплелась домой.

Заранее подготовившись к потоку желчи и обвинений в материнской несостоятельности, она решила для себя принять их, как должное. Действительно, это ведь она увезла ребенка к черту на рога, потом потеряла его и вот привезла назад в полном… неадеквате. Ничего этого не случилось бы, если бы тогда она послушно переселилась в снятую им квартиру. Даже школу менять не пришлось бы…

Дверь ей никто не открыл, и она, чувствуя себя вором, отперла ее собственными ключами. Ее встретила пустая, гулкая квартира и записка, воткнутая за зеркало в прихожей.

«Надеюсь, ты не наделала глупостей, а Машка цела и невредима. Элла предлагала подать заявление в полицию, но я, в память о наших добрых отношениях, не стал этого делать. Ты мать, и ребенок должен быть с матерью. Квартиру я, как и обещал, оставляю тебе. Коммуналка оплачена на год вперед. Также в нашем месте тебя дожидается небольшая помощь, но я надеюсь, что ты все-таки, наконец, найдешь работу. Поцелуй за меня Машку. С любовью, Женя»

Прочитав записку, Дарья вместо ярости, ревности и обиды почувствовала почти болезненное облегчение. Свалил - и скатертью дорожка. Упоминание о «нашем месте» тоже не вызвало никакого сентиментального всплеска.

Она прошла в спальню и, встав на колени, вынула кусочек деревянного плинтуса под изголовьем кровати. Раньше они туда прятали от любопытной Машки всякие взрослые штучки. Никакого криминала – в основном, презервативы и лубриканты, изредка пакетик с марихуаной или диск со «взрослыми» фильмами. Сейчас отверстие целиком занимал пухлый пакет с наличкой.

Дарья пересчитала деньги. Женя не поскупился. Хватило бы, как минимум, на год хоть и скромной, но вполне спокойной жизни. Если бы не…

Тогда она улеглась на голый, затянутый полиэтиленом, матрас кровати и устало разрыдалась, рассеянно удивляясь, почему еще не ослепла от такого количества соли.

С тех пор прошло почти три месяца, и слезы давно иссякли, оставив внутри глубокую и совершенно пустую дыру. Она уныло обошла по-прежнему пустые комнаты, поглядела на все тот же голый матрас. Постельное белье Женя и его новая пассия забрали, а ей так и не пришло в голову купить новое. Вместо жалости к себе, внутри ворохнулось раздражение, ведь все это время она словно подсознательно рассчитывала, что белье появится само собой. Как и все остальное. Постель сама застелется, посуда перемоется, холодильник заполнится, а Машка вылечится…

Все как-нибудь само…

Она сдернула полиэтиленовый чехол, убрала его в пустой шкаф и вдруг почувствовала себя лучше.

...

Эйфория в тот памятный день, когда Машка нашлась, продлилась всего лишь до вечера. Во время короткой завывающей сиреной поездки, Дарья привычно лила слезы, но в кое-веке от счастья. Да, она прекрасно видела, что Машка оглушена, но это ее пока не настораживало. Было бы даже странно, если бы девочка отделалась легким испугом.

В больнице им выделили двухместную палату, а девочку сразу увезли на диагностику, анализы и сбор биоматериала. После ее отмыли, поставили укол и уложили спать.

Доктор пояснил, что видимых повреждений, в том числе, обморожений нет. Первичный осмотр показал, что физическому насилию (в том числе, сексуальному) девочка, с большой долей вероятности, не подвергалась. Впрочем, точно можно будет сказать только после получения результатов. Жизни ее ничего не угрожает. Единственное, что вызывает опасение – это глубина шока, граничащая с каталептическим ступором. Возможно как воздействие психотропных веществ, так и сильное психоэмоциональное потрясение. Девочку до утра погрузили в медикаментозный сон, тревожить ее не стоит.

Оставшись с дочкой наедине, Дарья на цыпочках подошла к ней, вгляделась в ее спящее лицо и почти не узнала. Осунулась, конечно, исхудала, лицо покрылось красными струпьями, но это было не главное. Она словно… опустела. Так пустеют разве что трупы, лишившись заполняющей их прежде индивидуальности. Захотелось растормошить ее, увидеть глаза, но она не смела. Возможно, так действует укол… Чтобы занять себя, она принялась разбирать дочкины вещи, которые перед этим принес медбрат. В гардероб они одежду отправлять не стали, потому что утром ее должна была забрать полиция.

Она помнила, как приняла сначала Машку за негритянку, да и в скорой удивлялась тому, какая девочка грязная. На лице и руках грязь была такой густой, что начала трескаться. Ей припомнилось, что даже веки ее были в засохшей коричневой глине. Но при этом на одежде грязь была только с изнанки. Словно… Словно она разделась донага, закопалась в мокрую землю, а потом выкопалась и снова оделась… Пуховик был и вовсе, как новенький, а вот сапожки… сапожки были чужие.

Она полезла дальше и нашла еще чужие вещи. Юбка с замком на бедре и блузка с бабочкой – Машкины, а трусы и майка – чужие и при этом явно мальчиковые. Колготок она не нашла вовсе. Решив, что в спешке вещи перепутали с вещами других маленьких пациентов, она нашла санитара и сообщила о подмене. Тот ушел в приемный покой и вскоре вернулся с описью вещей. Вся одежда, сложенная в мешке, действительно была снята с Машки. Колготок на ней не было.

Всю ночь она не сомкнула глаз, ожидая, когда Машка проснется, улыбнется ей и все расскажет… Но та и утром, когда начался обход, все так же лежала солдатиком. Пришли врачи. Светили фонариками в глаза, стучали молоточком по локтевым суставам, водили тем же молотком по пяткам. Хмурились, что-то писали на планшетках, собирались кучкой на сестринском посту и шепотом ругались, тыкая пальцами в журналы. Единственное, что пришло встревоженной Дарье в голову - это кто-то накануне переборщил с дозой снотворного.

Вскоре Машку, все так же лежащую ручки по швам увезли на очередные анализы, а компанию ей составили полицейские, пришедшие в надежде опросить ребенка. Им то Дарья и поведала о своих открытиях. Полицейские забрали одежду и хмуро удалились, записав Дарье номер участка с просьбой позвонить, как только девочка придет в себя.

Краткая передышка от иссушающей паники, в которой Дарья провела почти неделю, обернулся новым кругом Ада. Куда бы Машку не увозили, привезли ее уже в сознании. Если так можно выразиться.

Дарья глядела на нее и все больше убеждалась, что ребенок, сидящий перед ней, не имеет с Машкой ничего общего. Глаза ушли глубоко под лоб, и в них появилось что-то звериное, нижняя челюсть стала грузной и квадратной, вокруг рта сальной россыпью набухли крупные, налившиеся гноем прыщи, а зубы словно… поредели. Девочка мерно раскачивалась вперед и назад на каталке и странно скрючивала пальцы на руках, словно пыталась скрестить их все разом.

С Машкой пытались говорить. До Машки пытались докричаться. Но она только водила вокруг себя какими-то враз ставшими бесполезными глазами и неуверенно ухмылялась.

Дарью так и подмывало устроить скандал, заявить, что вместе с одеждой ей перепутали и ребенка… Но она, пусть напуганная и донельзя измученная, понимала – ребенок ее. Вон под внезапно мясистым носом шрамики от ветрянки – без сомнения Машкины, и ребристые ногти на указательном и среднем пальцах так и не выровнялись после того, как год назад Машка случайно прихлопнула их дверью, и большая родинка в форме кривой запятой на шее…

Неожиданно Дарью потащили на допрос врачи. Были ли отклонения в развитии? Как протекала беременность? Не было ли во время ее токсоплазмоза, инфекций, вирусных заболеваний? Когда девочка начала держать голову, ходить? Умеет ли читать и писать?

На последних вопросах Дарья совершенно растерялась. Что значит «умеет писать»? Маша вообще-то учится в общеобразовательной школе! Но несмотря на ее уверения, первичный диагноз был поставлен быстро и неумолимо – тяжелая олигофрения! И только подоспевшая характеристика из школы от Олега Иннокентьевича заставила врачей с легким разочарованием продолжить обследование.

К вечеру дебильное выражение, а с ним, внезапно, и прыщи ушли с Машкиного лица, снова сменившись пустотой. Пустота тоже была страшна, но хоть не так отталкивающа. А третий день начался с нового необычного явления. Дарья решила взбить дочери подушку, вытащила ее из-под головы и обнаружила, что Машка по-прежнему держит голову на весу. Она мягко надавила девочке на плечи, и та опустилась было на матрас, но через несколько секунд снова поднялась в исходное положение.

«Синдром воздушной подушки» - так это вскоре оценили медики – распространённый кататонический симптом. Круги Ада после этого завертелись в бешеном ритме. Наступил период быстро сменяемых каталептических ступоров и возбуждений. Машка то застывала в диких позах с раскоряченными руками, то вдруг начинала активную и совершенно бессмысленную жестикуляцию, сдобренную безумной мимикой. Жутко было наблюдать ее беготню по палате, на то, как ее рот злобно щерится стиснутыми зубами, а глаза, в противовес ему, лучатся весельем. Медики склонялись к наркотической этимологии заболевания, но анализы крови и мочи не подтвердили их опасений. Тогда-то трудную пациентку начали готовить к транспортировке в Красноярск.

- Вы же понимаете, - несколько виновато объяснял местный эскулап, - Надо бы сделать МСКТ и пункцию взять, а у нас просто нет таких возможностей. Мы организуем вам спецборт и обеспечим медика в сопровождение.

Дарья его прекрасно понимала и ничуть не винила. Пара участковых врачей, травматолог, стоматолог и хирург – вот и весь персонал, призванный вылечить сезонный грипп, заштопать, вправить, зашить, вырезать острый аппендикс, удалить кариозный зуб, а в сложных случаях – всего лишь выдать направление в Краевые больницы. Люд в поселке здоровый, работящий, большего и не требуется. Даже ежегодные профосмотры старатели проходили в Красноярске.

В последний вечер снова заявилась полиция – следователь и его помощник с небольшим чемоданчиком. Следователь хмуро покосился на пускающую слюни Машку, в немом изумлении разглядывающую что-то недоступное другим, понял, что смысла обращаться к ребенку нет, и нехотя сообщил Дарье, что нашелся хозяин сапог, майки и трусов. Вернее, не нашелся, а, наоборот…пропал. Оказывается, вечером накануне Машкиного появления, исчез еще один ребенок, мальчик. Родители были в длительном отъезде, и он оставался с бабушкой, которая отпустила внука погулять и в силу преклонного возраста хватилась только утром, когда пришла будить его в школу.

- Улучшений нет? – спросил он, кивнув на Машку, - Нам бы очень пригодились сейчас ее показания, ведь ясно, что они с этим мальчиком пересекались.

Дарья пожала плечами. Для нее лично улучшения были. Если бы сейчас перед Машкой стоял телевизор, то она выглядела бы нормально. Глаза бегают, рот приоткрыт, ручонки сжаты в кулаки. Будто смотрит захватывающий мультик. Вот только нет никакого мультика - перед ней обшарпанная больничная стена. Поэтому улучшения сомнительные.

- Судя по всему, в поселке завелся какой-то псих или психи. Бог знает, что они делали с детьми, но ясно, что их раздевали и, видимо, потом перепутали вещи. Вероятен сексуальный контекст, и, судя по состоянию вашей дочери, очень жесткий.

- Что?! – Дарья отвела глаза от девочки и уставилась на следователя, - Но врачи уверили меня, что ее так не… обижали!

- Обидеть можно и не прибегая к силе. Тем более маленькую девочку…

- Боже! – Дарья обхватила голову руками и затряслась.

- Одежду мы отправим ее в Край вместе со всеми отпечатками пальцев, которые сможем собрать, - следователь помолчал, - Если вы не против, я бы хотел взять и ваши, и вашей дочери… Чисто, чтобы избежать путаницы…

Дарья неуверенно протянула помощнику ладони, который тут же раскрыл свой чемоданчик и наликвасил ей - а потом и Машке - пальцы жирной черной краской.

После их ухода появилась Валентина Ивановна с их вещами и кой-какими продуктами и долго причитала, пытаясь достучаться до внучки, а потом методично и очень эмоционально перечисляла Дарье все ошибки, которые та совершила в жизни, начиная с плохого аттестата и заканчивая браком с «блудливым псом».

Дарья рассеянно кивала на каждое мамино утверждение, а сама с суеверной жутью наблюдала, как меняется Машкино лицо. Живой интерес сменился сначала уже знакомой – трупной – пустотой, а потом в ее глазах забрезжили напряжение и какая-то мысль.

С натугой, словно каждое слово давалось ей неимоверным трудом, она противно надула губы и впервые заговорила: «Не только… м-м.. м-м.. женщины и мужчины любят. Мужчины и мужчины тоже. Любят-любят. И обнимаются. И целуются. Это любовь. М-м… М-м... Любовь-любовь… Они тоже могут друг друга любить. Любить-любить».

Валентина Ивановна взвизгнула и бросилась прочь из палаты, а Дарья словно срослась с койкой, на которой сидела, до боли вцепившись в металлические перекладины. Голос был Машкин, но интонации совершенно чужие. Эти «м-м… м-м…» и идиотские повторения, через которые неведомый говорун безуспешно пытался пробиться...

- Кто.. ты? – спросила она онемевшими губами.

Машка слегла повернула в ее сторону голову, словно прислушиваясь, а потом все так же натужно произнесла: «Они говорят со мной, доктор… говорят-говорят. Голоса. М-м.. м-м..».

Через мгновенье в палате появилась испуганная Валентина Ивановна и теснящий ее дежурный доктор. Но Машка уже «опустела», и ему оставалось только записать все с Дарьиных слов. Тогда ее словарный запас пополнился такими понятиями, как «эхолалия» и «персеверация», а Машкина медкарта новыми симптомами. Дарья хотела донести до врача, что кто бы ни говорил ее ртом, это была не Машка. Совсем не Машка. Она вспомнила, как влажно блестели ее собранные в бутончик губы. Такие же чужие, как трусы и майка. Как сапоги! Но она отогнала эти мысли как прямой путь в дремучее мракобесие.

Валентина Ивановна, немного успокоившись, поцеловала на прощание дочь и внучку и, сморкаясь в платочек, удалилась, пообещав приехать помочь, как только закончит годовые отчеты.

Последним в этот вечер пришел Олег с большим плюшевым зайцем под мышкой. Дарья плаксиво скривилась:

- Боюсь, заяц ей ни к чему…

- Зато, надеюсь, будет рада ему, когда поправится, - он пристроил игрушку в изголовье Машкиной кровати и с некоторым смущением вгляделся в ее лицо. Машка снова «смотрела мультики», как про себя окрестила это состояние Дарья. Врачи же предполагали некий «онейроид» - звяк в копилку словарного запаса и еще одна запись в медкарту.

- Следователь считает, что… было сексуальное насилие. Врачи же говорят, что нет никаких… следов… То есть они что-то такое делали или показывали ей, что у нее… крыша совсем съехала. Что можно было такое показать ребенку, чтобы…

- Почему он так считает?

- Ее раздевали. Догола. А потом перепутали вещи. А еще, судя по всему, закапывали в землю. Но где-то в теплом месте, потому что ни переохлаждения, ни обморожений, - она нехотя подняла на Олега глаза и пояснила, - без колготок ее нашла. Явно она не по тайге слонялась шесть дней.

- Знаешь, это не факт, - неуверенно ответил Олег, - Говорят, люди, когда замерзают, начинают чувствовать жар и раздеваются. Может, и Маша…

- Ага, - Дарья горько усмехнулась, - Стало жарко, разделась, закопалась в мерзлую землю, чтобы остыть, а потом откопалась и снова оделась. А заодно прихватила трусы какого-то охлаждающегося рядом пацанёнка, а ему, взамен, оставила свои колготки со стразиками.

- Ладно, ладно – произнес Олег успокаивающе, старательно избегая ее взгляда, - Я глупость сказал, признаю́.

Дарья видела, что Олег смущен и зажат, и тут же вспыхнула от неожиданно вернувшегося стыда. Неужели он до сих пор переживает тот нелепый конфуз? Зачем тогда пришел?

- Что там за мальчишка пропал, кстати? – спросила она, нервно теребя поясок халата.

- Из пятого класса. Я его почти и не знал… Родители сами виноваты, оставили с бабкой-маразматичкой… Словом, уезжайте. Я уверен, что в Центре ей помогут. Детишки довольно стойкие существа. То, что взрослого может серьезно подкосить, они переживают без особых последствий, - Олег поднялся, достал из внутреннего кармана сверток и вложил в Дарьины руки, - Только не отказывайся. Мне все равно они ни к чему здесь, а вам с Марией пригодятся и в лечении, и в жизни.

- Спасибо вам, - произнесла она, и губы ее заплясали, - Вы не представляете, насколько я вам благодарна за все. Я верну. Сколько тут?

- Если будешь возвращать, я смертельно обижусь, - улыбнулся он, - И помнишь, пока мы не в школе, я просто Олег. Пиши и звони, пожалуйста. Я хочу знать, как продвигается лечение.

Дарью снова повело. Отложив сверток, она поднялась и повисла на Олеге, отчаянно надеясь, что он поймет, как ей страшно, одиноко и тяжело, предложит остаться или, наоборот, пообещает приехать к ней, подставит плечо, сам все разрулит... Но тот лишь церемонно отклячил зад и сдержанно похлопал ее по спине.

...

С тех пор прошло почти четыре месяца. Долго она ждала от Олега первого шага, за который могла сойти даже банальная смс-ка «Как дела». Но так и не дождавшись, разочарованно удалила его номер, боясь, что в один прекрасный момент не выдержит и вывалит на него весь багаж своих проблем, чем окончательно похоронит свою и так небогатую гордость.

Почти каждый день Машке ставили новые диагнозы и отменяли некоторые из уже поставленных. Олигофрения, кататония, каталепсия, мутизм, параноидный бред, эпилепсия, онейроидный синдром, шизофрения, эхолалия, болезнь Баттена, даже гебефрения, что само по себе нелепо в ее возрасте.

Каждый раз, придя навестить дочь, Дарья с нескрываемым раздражением обнаруживала в палате толпу студентов. Ну, еще бы! На одном пациенте изучить весь курс психиатрии! Поначалу, когда один диагноз за другим начал отсеиваться, она даже радовалась, но ближе к концу это стало пугать еще больше. Хотелось, чтобы врачи уже, наконец, пришли хоть к каким-нибудь, пусть и самым неутешительным, выводам и начали, наконец, лечение… Но, вместо этого, Дарье вдруг предложили забрать ребенка домой! Ничем иным как врачебным бессилием Дарья объяснить это не могла. Домашние условия, говорят они. Покой и уют, утверждают они. Отсутствие стрессов и привычная обстановка, обещают они. Тупик…

...

Убранный в шкаф чехол запустил что-то в ней, и весь день она потратила на тщательную уборку квартиры, а уже под вечер спохватилась – ей же необходимо организовать дочери комфорт и уют… и как это сделать в чисто вылизанной, но пустой и гулкой квартире. Она подошла к двери детской, куда ни разу не заглянула с момента возвращения. Можно снять с их (ее) кровати матрас и положить в комнате у девочки. Ей будет на нем комфортно и уютно. Только не забыть врезать крепкий замок!

Крутанув ручку и толкнув полотно, Дарья с удивлением обнаружила, что комната –единственная в квартире – ничуть не изменилась. Прелестная кроватка под розовым балдахином, компьютерный уголок, шкафчики и комодики, игрушки… Она мысленно поблагодарила Женю за такой подарок, но тут же саркастически скривилась. В нынешнем состоянии их дочери больше подошел бы голый матрас и толстая цепь, продетая через между секциями ржавой чугунной батареи. Дарья вздохнула и отправилась за замком, попутно звоня в «муж на час».

На следующий день она сидела в холле с принесенными теплыми вещами и ждала, когда ей приведут дочь. У входа ее ждало такси, и она очень надеялась, что водитель окажется лояльным, ведь знал, откуда поступил вызов.

Вскоре двери открылись, и показалась Машка, мягко направляемая плечистым медбратом. На ней были синие джинсы с аппликацией и полосатая кофта – некогда Машкина любимая, потому что ей казалось, что в этой кофточке ее плоская грудь выглядит не такой плоской… Теперь же и джинсы, и кофта висели на ней, как на вешалке, и выглядели грязными, растянутыми и неопрятными. И дело было вовсе не в вещах, а в их маленькой хозяйке. Дебильное выражение, которое пугало Дарью больше всего, вернулось на ее лицо. Глаза снова ушли глубоко под лоб и с бессмысленным весельем глядели на мать. Дарья видела, что Машка ее узнает, отсюда и веселье, но вместо радости от возможного улучшения, она испытала только жгучее омерзение. Это не ее дочь. Не может быть ее дочерью!

Внутренне содрогаясь, она быстро одела ребенка, натянула на голову розовую шапку с помпоном и махнула рукой в сторону входа, как собаке, надеясь, что та ее поймет.

- Ей пришлось сделать укол, - сказал медбрат, - Вам лучше взять ее за руку… ну, или идите, как я, сзади и направляйте толчками.

Дарья угрюмо поглядела на здоровяка и, нехотя взяв машкину безвольную ладонь, потянула за собой. Притихшая было, Машка в такси некстати оживилась и вовсю пердела слюнявыми губами, подражая гулу двигателя. Дарья чувствовала, что закипает, а ведь прошло всего пять минут их новой жизни. Что же с ней будет через час? Через день? Она слегка толкнула дочку в бок, надеясь, что та поймет и замолчит, но получила обратный эффект – девочка стала еще и подпрыгивать на сидении.

- Я не хочу обидеть, просто вижу знакомые черты…, - послышался голос, и Дарья враждебно посмотрела на водителя.

- Что? О чем это вы?

- Олигофрения. У сестры первый ребенок таким родился. Говорят, токсоплазмоз. Кошку зять в дом притащил, а она не сообщила врачам. У нее то бессимптомно прошло, а вот мальчишка… 20 лет с ним маялась, пока не умер.

- У моей дочери нет никакой олигофрении. Она учится во втором классе обычной школы… то есть… училась.

- Тут нечего стыдиться, - Водитель глянул на нее в зеркальце заднего вида, - Я только это и хотел сказать. Сочувствую вашему горю. Красивая девочка получилась бы… Вот и Игоряша наш. Длинноногий, статный, высокий. Красавец! А голову – хоть отрежь и выбрось. Издержки цивилизации. Животные ведь тоже кой-каким разумом обладают, но ни одного я не видел с олигофренией. Это только у так называемого венца творения сбой на сбое.

- У нее нет олигофрении, - голос Дарьи дрожал от возмущения и стыда, - Была серьезная психологическая травма.

Водитель недоверчиво скосился на нее и до конца поездки не проронил больше ни слова.

Как могла быстро Дарья протащила Машку сначала до лифта, а потом от лифта до квартиры. Никто из соседей ей не попался, и за это она вознесла небесам небольшую молитвенную импровизацию, а дома, переодев Машку в пижаму, усадила ее на кухне и поставила перед ней тарелку гречневой каши с молоком.

Сунув ей в руку ложку, она отошла к подоконнику и принялась наблюдать. Машка старательно черпала кашу, правда выпуклой стороной ложки, и с удовольствием ее облизывала, хитренько поглядывая на мать. Дарье даже пришло в голову, что Машка притворяется. Вот-вот захохочет и скажет: «Разыграли дурака на четыре кулака!». Повинуясь призрачной надежде, она облизнула губы и как могла спокойно и внушительно произнесла:

- Ну, все, хватит. Признайся, что ты все это … затеяла, чтобы вернуться домой. Я не буду ругаться. Мы даже обсуждать это не будем. Никогда. Я обещаю. Вместо этого пойдем и купим тебе новые платья. Согласна?

Машка кивнула.

- Тогда прекрати кривляться… Сейчас же!

В ответ Машка радостно ударила кулаком по ребру тарелки, отчего та кувыркнулась и разбилась, заляпав пол и стены. Дарья подскочила, отвесила дочери подзатыльник и проволокла за шиворот до детской. Впихнув ее в комнату, она тут же захлопнула дверь и повернула ключ на два оборота.

Противный, какой-то нечеловеческий, рёв продолжался до глубокого вечера. Дарья сидела на своей застеленной новым бельем кровати, сжимала ладонями виски́ и раскачивалась, молясь, чтобы девочка поскорее уснула, впала в кататонию или что еще там у нее по расписанию. Когда же все внезапно стихло, стало еще хуже. Она почувствовала свой моральный долг пойти и проверить ребенка. Может, Машка воткнула себе карандаш в глаз, или подавилась языком, или упала и свернула себе шею… А может, и того хуже… Страшнее было бы открыть дверь и увидеть, что та цела и невредима и, например, размазывает свое дерьмо по стенам (а так уже было пару раз) или – еще хлеще – ест его (что тоже однажды имело место быть)…

Нет, ей просто необходим отдых, иначе она тоже загремит в дурдом. Дарья забралась под одеяло и, вздрагивая от малейшего шороха, через некоторое время забылась тревожным сном.

Проснулась она глубокой ночью. За стеной слышалось … шуршание и бормотание. Шуршание она определила сразу – Машка явно отдирала обои с феечками. Она на цыпочках подошла к стене и приложила к ней ухо. Слышно стало чуть лучше, но от этого не более разборчиво. Что-то вроде деловитого «…а-пыр-дыр, пыр-дыр-а, дыр-а-пыр…».

По крайней мере, стало ясно, что с девочкой все в порядке. Насколько это возможно… Она уже собралась лечь обратно, как вдруг за стеной раздалось визжащее «а-жижа! А! Жи-жа! А-ЖИЖАААА!!!».

Дарья вскрикнула, отшатнулась и метнулась в кровать, спрятавшись, как в детстве, под одело. В голове беспорядочно заметалось: «Не может этого быть! Или может?...».

Она никому не рассказывала о том, что чувствовала и слышала во время странного «путешествия» с мальчишкой-шаманом. Так где она могла?... Если только…

За стеной, тем временем, послышалась глухие удары. Если соседи услышат… Удивляясь собственной храбрости, она вышла в коридор и, не давая себе времени на раздумья, открыла дверь в детскую.

Машка стояла совершенно голая посреди комнаты и, согнувшись пополам, копалась у себя в гениталиях. Услышав посторонний звук, она разогнулась и уставилась на Дарью с выражением неверия и ненависти.

- Куда ты его дела, паскуда?! Это из-за Катьки? Кастрировать меня решила, Тварь!

Лоб ее кровоточил, рыжие волосы стояли дыбом, как у старой куклы Барби, а глаза лезли из орбит. Девочка рванула к остолбеневшей Дарье, но на полпути вдруг замедлилась и, по-лягушачьи приподняв руки, застыла, разом опустев, как это уже бывало.

С колотящимся сердцем Дарья отвела глаза от дочери и оглядела комнатку. Обои полосами свисали со стен, на которых тут и там виднелись круглые кровавые отпечатки. Эксперимент с домашним уютом явно провалился. Дарья поспешно заперла комнату и схватилась за телефон, чтобы немедленно вызвать скорую и отправить ребенка обратно – в диспансер. Но потом ей вспомнились бессмысленное и жуткое «А-жи-жа!», и внутрь стало настойчиво стучаться осознание леденящей иррациональности.

Дарья вспомнила, как ее часами мурыжили врачи, прокручивая на мониторе записи. В основном те, что касались так называемой «множественной личности». Доктор до последнего не хотел ставить диагноз «шизофрения», объяснял, что у многих детей, как правило, неблагополучных, подвергшихся физическому или эмоциональному насилию, стрессу часто наблюдаются схожие с диссоциативным расстройством идентичности симптомы. Они являются не нарушением, а всего лишь своеобразным способом справиться с проблемной реальностью. Дескать, все эти - любимые за рубежом - воображаемые друзья из той же оперы.

В сознании ребенка находится целый ряд, как близких ей, так и порой чисто случайных персонажей. Отец с матерью, бабушки, дедушки, дальние родственники, друзья и их родители, случайные знакомые, герои фильмов и сказок. В критический для маленькой личности момент, они вынимают эти альтер-эго и стараются ими заменить собственное «Я», спрятаться за них, пережидая бурю…

Цепляясь за соломинку, доктор прокручивал Дарье записи в надежде, что та узнает или догадается, кем Машка пытается заместить собственное израненное сознание… Это было бы большим прорывом в терапии, ведь выявление истоков – половина лечения. Но Дарья глядела то на вертлявую, расхристанную бабенку, которая несла какой-то бред про Рюриковичей, то на уже знакомого пухлогубого гомосексуалиста, бесконечно застревающего на одних и тех же словах, то на сурового старца, который чертил карандашом на листке бумаги формулы, «доказывающие», что он и есть единственный за всю историю мессия – можете идти и проверить. Все эти, да и многие другие, личности, проступающие время от времени в ее дочери, были ей совершенно незнакомы, а само предположение, что девочка могла вращаться в подобном обществе, было обидным иоскорбительным. Единственное, что обо всех этих личностях Дарья могла сказать твердо и наверняка – это, что они еще более безумны, чем сама Машка.

Но если насчет этих альтер-эго Дарья могла со скрипом допустить, что Машка, пользуясь предоставляемой ей относительной свободой, могла насмотреться лишнего по телевизору или в интернете, интерпретировать увиденное на свой незрелый лад и выдать в трудную минуту невразумительную мешанину… то «А-жи-жу!» она подслушать никак не могла.

Мафусаиловы хляби (часть 5)

Вскоре она получила в руки картонную тарелку с огромным куском мяса, горбушку хлеба, горочку маринованного лука и кружку свежесваренного кофе.

- Спасибо вам за все, - жалобно пробормотала Дарья, жуя сочное, с хрустящей корочкой мясо, - Для меня никто и никогда не делал столько, сколько вы… А, вы ведь в сущности посторонний человек… Я понятия не имею, получится ли у меня когда-нибудь отблагодарить…

Пообедав, они забрались в хорошо прогретое нутро вездехода и двинулись в путь. Тепло, уютно. В желудке ощущалась давно забытая, сытая тяжесть. Дарья с удовольствием подливала себе из термоса сладкий, крепкий кофе и глазела на густой, сумеречный лес.

- Вы без карты…, - произнесла она, - уже ездили к ним?

- Я хорошо знаю Тунгусску. Много раз ездил на рыбалку. Но нет, к шаманам я пока не обращался. И да. Я не женат.

- Что?

- Видел, как ты осматриваешь мое жилище не предмет женской руки, - Он кинул на нее озорной взгляд, но тут же снова посерьезнел, - Как-то не сложилось. Дело не в женщинах. Дело, наверное, во мне. Слишком ценю свое личное пространство и с трудом переношу чье бы то ни было общество. Это еще с юности пошло. Наверное, поэтому, отработав положенный срок, не сорвался прочь отсюда к огням большого города, хотя были такие возможности. Ну, а после того, как, благодаря тебе, я стал местным героем, то и карьера пошла в гору… Поэтому это скорее я тебя должен благодарить за в общем-то счастливо сложившуюся жизнь.

Они помолчали. Из динамиков негромко звучал старый, умиротворяющий джаз. В салоне пахло освежителем воздуха, кофе и кожей. Подсветка на приборной панели навевала что-то радостное, новогоднее. Вот бы еще Машка сейчас была с ними… Щебетала бы что-нибудь на заднем сидении…

- Скажи, - спросил он вдруг, разгоняя ее мысли, - Чего ты от них ждешь?

- Та женщина сказала, что они укажут, где Машка.

- И ты на самом деле веришь в это?

- Мне нужно во что-то верить. Разве вы не понимаете?

- Ты.

- Что?

- Просто Олег. Пока мы не в стенах школы, конечно… Почему бы тебе не поверить в профессионализм поисковиков? Эти ребята знают свое дело… Или ты по-прежнему считаешь, что ее нужно искать в школе?

- Я не знаю, где она. Но точно не в тайге и не в подвалах. Что-то внутри постоянно нашептывает, что она гораздо ближе, чем возможно, но при этом предельно… далеко, где ее не найдет ни один самый опытный поисковик. Не знаю, как объяснить. После того, как вы…ты рассказал о том дне, я много раз пыталась вспомнить, но, хоть убей, я не помню тот момент. Тот… коридор и Чибиса с ребенком на руках. Мне вообще кажется, что я впервые увидела Чибиса, когда милиция запихивала его в бобик. Но вместо Чибиса мне навязчиво лезет в голову что-то… серебристое и… свечи.

- Серебристое? – Олег изогнул бровь.

- Да… что-то вроде…, - Дарья умолкла, мучительно подбирая слова, - Что-то похожее на поплывшее зеркало… Ну, словно поверхность его была жидкой…

- Могу тебя заверить, что ничего подобного я не видел…

- Может, это было до того, как ты нашел меня…

- Но ведь и милиция прочесала все переходы и ничего подобного не нашла.

Дарья пожала плечами.

...

Костры они увидели еще издали. Тайга поредела, расступилась, издали за громогласным ворчанием мотора послышался шум реки. На просторной поляне над небольшим, бурным водопадом расположились около десятка конусообразных хижин, над которыми ввысь ползли приветливые дымки. Лаяли собаки, гомонили люди, смеялись дети.

- Они… как цыгане…, - пробормотала Дарья, вглядываясь поселение.

- Их так и называют – таежные цыгане, - рассеянно ответил Олег и притормозил на краю, - Посиди в машине.

Он вышел и удалился в направлении самой большой хижины. Дарье сразу стало тоскливо, одиноко и тревожно. Она чувствовала на себе десятки липких раскосых взглядов. А когда внезапно на боковое стекло оперлись две пары массивных лап и появилась огромная, как у теленка, собачья голова даже вскрикнула и отшатнулась. «Кавказец? Алабай?» – гадала она, вглядываясь в умные и злые собачьи глаза и мечтая, чтобы Олег скорее вернулся.

Олег действительно вернулся быстро и явно был чем-то доволен, усаживаясь за руль.

- Что там? – спросила Дарья.

- Подожди, - был краткий ответ.

Через несколько минут к машине подошли несколько эвенков и поманили Дарью за собой.

- Собаки…, - пробормотала она, взявшись за ручку двери и с испугом глядя на Олега, - Ты разве не пойдешь со мной?

- Не бойся. Не тронут, - ответил он, - Иди. Колдун согласен принять только тебя одну.

Дарья неуверенно вышла из машины и последовала за провожатыми, чувствуя, как морды псов тычутся носами ей сзади, но не смея даже оглянуться а, тем более, отогнать их.

Один из эвенков приподнял край оленьей шкуры и пропустил Дарью в чум. Внутри было тепло и светло. Дым от расположенного по центру костерка уходил прямиком вверх – в круглое отверстие в крыше. Справа на циновках, шкурах и подушках расположилась небольшая группа женщин, слева – мужчины, а перед костерком и подвешенным над ним на железном крюке котлом сидел высохший старик. В мутном бульоне плавали огромные куски жирного мяса и какие-то травы.

- Говори, - Он сонно приподнял глаза на Дарью и снова опустил их.

Дарья растерялась и начала сбивчиво и смущенно пересказывать события последних дней. Но тот вскоре перебил ее:

- Не то говоришь. Кого ищещь? Дочь?

Дарья кивнула.

- Родная?

- Да.

- Дата рождения?

- Моя или…

Старик снова словно с трудом приподнял веки:

- Пропавшей.

- Эм… да, конечно. 30 июня 2009.

- Время рождения?

- Около пяти вечера… точно не помню…

- Родила сама или резали?

- Кесарево – да.

- Причина?

Дарья смутилась.

- Вы Алтанай? – спросила она, - Почему моего друга не пустили?

- Алтаная нет. Мытарит. Но тебя примет его внук, - снова короткий взгляд, - А что не пустили твоего приятеля, так у шамана шкура не казенная.

- Как это?

- Он не отец ребенка, а на зевак Тамнаргун силы не расходует. Причина кесарева?

- Странные вопросы… - Дарья скосилась в сторону сидящих в углу мужчин, - Ну, допустим, отсутствие родовой деятельности…

- Рождена в браке?

- Да…

- Полное имя. Включая и то, что дано при крещении.

- Мария Евгеньевна Телепнева… некрещеная.

- Прозвища, клички?

- Просто… Машка…

Дарья чуть приподнялась на цыпочках и увидела, что глаза старика не просто так смотрят вниз. Все это время он что-то черкал на кусочке березовой коры, крошечным ножичком.

- Когда пропала?

- Прошел четвертый день…

- Точные дата и время, когда ты ее в последний раз видела?

Дарья замешкалась. На ум пришло то утро, когда мать собирала ее в школу. Но…

- Не видела… слышала. Но моя мать ее видела утром четыре дня назад. И учитель…

- Точная дата и время, когда ты ее в последний раз видела?

Дарья припомнила последний вечер. Какая-то рябь и раздражающее мельтешение, на котором никак не удавалось, да и не хотелось сосредоточиться. Это Машка пыталась изобразить перед ней танец, который они разучивали в школе к Новому году… Можно ли сказать, что она тогда Машку… видела?

- 15 ноября в девять вечера, - неуверенно ответила она и расслабленно выдохнула, когда старик прекратил допрос и свистнул, сунув два пальца в рот. В чуме тут же появился мужчина в косматой, медвежьей шапке, забрал у него исчерканную кору и исчез.

- Тамнаргун тебя ждет. Иди.

Дарья вышла из чума и кинула испуганный взгляд на кромку леса, внезапно уверившись, что Олег ее бросил и уехал. Но нет – и вездеход, и широкоплечая тень за рулем были на месте. Она даже увидела крошечный огонек его сигареты. Беззвездную ночь освещали только огни костров.

Ее взял под руку тот самый эвенк в шапке и повел прочь – за деревушку. Там ее ждал еще один костер, выложенный по широкому кругу большими камнями. За периметром стоял еще десяток эвенков, а в центре перед костром, на шкуре оленя сидел шаман. На голове его был высокий головной убор с густо свисающими на лицо и полностью его скрывающими длинными, кожаными ремешками. Провожатый подтолкнул ее в круг и указал сесть напротив. Дарья подчинилась и услышала из-под ремешков высокий, женский голос:

- Когда Бэркэнча затушит огонь, закрой глаза и не открывай, пока я не скажу. И не шевелись. Ты можешь услышать что-то вроде хлопанья птичьих крыльев, крики, зов или стоны. Это нормально. Тебе может даже показаться, что тебя кто-то касается, хватает. Редко, но бывает. Не обращай внимания, на тебя они не могут воздействовать.

- К-кто?..

Шаман помолчал, дал отмашку стоящим вокруг людям, которые тут же подняли с земли что-то вроде двусторонних березовых веников с длинным черенком и застыли наготове.

- Мы пойдем в Хэргу Буга. Мир усопших. Он совершенно безвреден. Но по пути нам придется пересечь Мэдэ Угэй – очень неприятное место, где…

- Мир усопших?! – Дарья пропустила половину мимо ушей, - Вы думаете, Машка умерла?!

- Я могу поискать только там…, - ответил Тамнаргун, - Если найду твою дочь, она укажет, где тело.

- Боже! – Дарья задрожала, но тут же в спохватилась в надежде, - Но… ведь если не найдете, значит, она жива?

- Да.

- Боже…, - повторила она, и он, словно приняв ее беспомощный возглас за призыв к действию, достал откуда-то из-за пазухи кусочек коры, который ему передали, и бросил его в костер. Тот вспыхнул ярче, затрещал и отчаянно задымил жутковатым красным дымом. Дарья испуганно огляделась. Стало еще темнее, грохот водопада словно отдалился, костры и чумы потускнели, звуки голосов и лай собак резко утихли. Все словно застыло вокруг, кроме окружавших костер мужчин. Те, наоборот, принялись в бешеном темпе крутиться вокруг свой оси, разгоняя «вениками» идущий от костра дым. Глаза их были завязаны лоскутами кожи, лица суровы и напряжены. Дарья успела удивиться, как они не теряют равновесия, не сталкиваются между собой, а потом увидела еще одну фигуру, выступившую из тьмы в таком же, как у шамана, головном уборе, закрывающем лицо. В руках перед собой он держал огромную шкуру.

- Запомнила? – спросил шаман.

- Да. Да… Не открывать глаза, - пробормотала Дарья, охваченная первобытным ужасом, и в ту же секунду, как шкура упала на костер, поднимая столб дыма и искр, она зажмурилась.

...

Это не было похоже на птичьи крылья. Больше напоминало звуки, которые издает мокрое белье на ветру. Ленивые, медленные, тяжелые хлопки. От них закладывало уши, как в самолете, ныл висок, пульсировали зубы мудрости, которые она так и не удосужилась вылечить. Никто ее не трогал и не хватал. Лишь время от времени она вздрагивала от ощущения, будто попала лицом в лесную паутину. Фоном звучал голос шамана – какая-то евенкийская белиберда – но она странно успокаивала и манила за собой. Дарья тянулась за этим звонким, женским голосом, как мотылек тянется на огонек.

«…иее äчин хутэлэ тэдёмэмэ…дялгэ мэдэ угэй äчинди…»

В какой-то момент голос едва уловимо споткнулся, сбился, но тут же выправился и потянул ее дальше мимо хлопающих, мокрых простыней, шума вроде бы… проливного дождя и чьего-то трубного рева. Ей показалось так могут трубить лишь слоны. Голосов она не слышала, но то и дело в голове ее словно появлялись обрывки не принадлежащих ей мыслей: «А теперь он весь пойдет спа-а-ать…», «Добрый мой мячик Боб…», «Иисусе – наш спаситель...», «А-жи-жа! А-жи-жа! А-жи-жа!!!..АЖИИИИЖААА!»

Последнее было так мучительно, что она едва удержалась, чтобы не заткнуть уши. Но, к ее облегчению, вскоре все стихло, лишь шаман тянул свою белиберду, да еще тоненько жужжало на периферии, словно где-то под потолком пищал комар.

«Нет потолка… Боже, где я?», - пронеслось в голове, и она с облегчением поняла, что это, наконец, ее собственная мысль. А еще через некоторое время белиберда умолкла, и шаман позволил: «Можешь открыть глаза».

Она приоткрыла глаза, и тут же все завертелось перед ней. Ее вырвало, а потом рвало снова и снова, пока круговерть не остановилась.

- Вы…, - она провела тыльной стороной руки по мокрым, трясущимся губам, стирая слюну, - Вы ее… видели?

- Твоя дочь жива, - ответил шаман, и Дарья от облегчения разрыдалась.

- Где она? Где?!

- Этого я не могу знать, - Шаман устало снял шапку, и Дарья с удивлением увидела, что за «паранжой» из ремешков скрывался вовсе не женщина, а мальчик. Сколько ему? 14? 15? - Ищи дочь здесь, среди людей.

Тамнаргун поднялся. Тут же набежали эвенки и с большими почестями отряхнули и свернули шкуру, которой был затушен костер. Поднялась и Дарья. Вокруг все снова закрутилась, и ее пошатнуло, как пьяную. Она смущенно хихикнула и поймала взгляд молодого шамана. Он смотрел на нее растерянно и напряженно.

- Что? – спросила она, - Ты что-то не договариваешь…

- Мне показалось…, - он умолк и перевел взгляд на потухшее кострище, - Впрочем, может, действительно показалось.

- Но она точно жива?

- Абсолютно. Но… Алтанай вернется через месяц. Тогда приходи снова. Одна или с дочерью. Если найдешь ее.

- Снова? Зачем?

- Дед поможет. Вполне вероятно, что твоему ребенку это потребуется. Мне показалось, что я ее слышал… в Мэдэ Угэй.

- Где?

Он не стал отвечать, а через мгновенье Дарью уже взяли под локоток и вывели за пределы круга. Ей очень хотелось возмутиться, но природная стеснительность не позволила. С одной стороны, она не получила ровным счетом никакой полезной информации, лишь туманные намеки, но, с другой, услышала главное для себя - Машка жива. Конечно, этот вердикт она услышала из уст зеленого мальчишки в дедовом колпаке… Она тряхнула головой и поспешила к вездеходу. Ей было необходимо верить.

...

- Что сказал Алтанай? – спросил Олег, как только она залезла в машину.

- Его нет. Куда-то ушел, - ответила Дарья и потянулась за своим стаканчиком-непроливайкой. Кажется, там еще оставался кофе…, - Вместо него был какой-то юнец. Но он сказал, что Машка жива!

- И все? – Олег скептически скривился.

- Все… Сказал искать ее среди людей…

Дарья допила кофе, хотела рассказать о его последнем напутствии, но промолчала. Она от себя самой гнала унылую мысль, что мальчишка просто ни черта не увидел, поэтому и сказал ей явиться через месяц, когда дед вернется и увидит больше. Озвучить это – только дать Олегу понять, что он напрасно повез ее в эту глушь?

- Я тебе говорил то же самое, - Олег принялся разворачиваться на узком пятачке, - Может, подать резюме в орден шаманов? Или как там у них сообщество называется?

Дарья промолчала. Может, и правда, все, что она чувствовала и слышала, было вокруг нее. Та паутина – лишь соломинки, разлетающиеся от бешено размахиваемых веников, а странные, бессвязные мысли – всего лишь последствия угара от дымящего костра? Поэтому ее так и рвало…

Нет. Нет. Она чувствовала, что этот молоденький шаман увел ее за собой куда-то… Да и зачем было бы это представление? Денег он с нее не взял и даже не намекнул, что в следующий раз неплохо было бы прийти не с пустыми руками… Дарья вдруг хмыкнула и поглядела на Олега.

- Ты говорил, что никогда не ходил к шаманам, но сразу спросил про Алтаная? Откуда же ты знаешь, как его зовут?

Олег ухмыльнулся, нашарил сигареты и, приоткрыв окно, закурил.

- Алтаная в поселке все знают. Он вроде как местная достопримечательность. Эвенки утверждают, что он был свидетелем падения метеорита. И даже есть подтверждение в виде фотографий. Ученые провели какой-то там анализ черт его лица и пришли к выводу, что запечатлен на фотографиях именно Алтанай, хоть и в совсем юном возрасте.

- Постой, - Дарья нахмурила лоб, - Это какого метеорита? Тунгусского что ли? Это ж когда было…

- То-то и оно. Начало прошлого века. По его словам, ему было тогда десять лет. А значит, теперь ему сто восемнадцать..., - Олег завернул на небольшую полянку и потушил фары, - Здесь и заночуем. Я понимаю твое замешательство, но лучше нам переждать ночь в тишине.

Дарья не противилась. Ночью она все равно ничего не сможет сделать, а сидеть в пустой квартире – страшно. Зато прямо по приезду она первым делом отправится в местный опорный пункт, наврет что-нибудь, и потребует немедленно вскрыть старое школьное бомбоубежище.

Олег перебрался на заднее сидение, где хранились припасы, и вскоре вернулся с обернутым фольгой мясом, контейнерами с овощами, хлебом и солеными рыжиками. При виде рыжиков, у Дарьи снова разыгрался аппетит.

- А что там? На тех фотографиях? - спросила она.

- Да ничего особенного. Скошенная, выжженная тайга и группа ученых в компании местных эвенков. Среди которых мальчишка лет десяти, которым и является наш Алтанай. Он рассказывал, что в тот день чудом остался жив.

- Ничего себе…, - Дарья повозила по тарелке маринованный лук и не стала его есть, смутно озаботившись свежестью дыхания. Внезапно навалилось томное смущение. Она искоса поглядела на Олега, задумчиво смотрящего на ночную тайгу. В сущности, она совсем его не знает. Все, что запомнилось из детства – это его «ресь-два-три!» и голубое трико, да еще горячая ладонь на губах и шепот: «Только тихо…». Почему же она испытывает такую невероятную, почти болезненную близость к нему? С трудом удерживается от того, чтобы не привалиться к нему, не положить голову на плечо…?

Он взглянул на нее.

- Хочешь вина? Сунул бутылочку на случай, если появится настроение…

- Давай…, - Дарья дождалась, когда он отвернется, копошась в багаже, и быстро оглядела себя в зеркало заднего вида. Нет, нечего и думать. С той стороны на нее глядела измученная, бледная, старая женщина с глубокими складками у рта, кривой морщинкой меж бровей и красными, отекшими глазами, - Почему ты все-таки решил ночевать в лесу?

- Конечно, чтобы воспользоваться случаем и соблазнить бывшую ученицу, - ответил он, с улыбкой откупоривая бутылку и разливая вино по пластиковым кофейным кружкам, - А если серьезно… Места эти нехорошие, и лучше сидеть тихо. Поселок тоже плох, и я тебе настоятельно рекомендую: как только Мария найдется, немедленно уезжайте.

- А если некуда?..

- Весь мир перед тобой! Откинь все малодушные самооправдания «Некуда, не на что, не зачем», и сразу поймешь, что жизнь гораздо проще, чем тебе кажется.

- А если… просто… не хочется уезжать? – выдавила через силу Дарья и залпом выпила вино. Белое, сладкое… Дух захватило, во рту пересохло, сердце забилось. Шли секунды. Она ждала, что он поймет такой явный намек, и… Но он не двигался.

Она подняла на него глаза, и появившийся было романтический настрой увял.

Олег молча смотрел на нее. Были в его взгляде и жалость, и сочувствие, и какая-то непонятная вина, и тепло. Не было только желания… Она смущенно отвернулась.

- Насчет «соблазнить» я пошутил, - произнес он, пытаясь иронией сгладить неловкий момент.

- Я такая дуреха…, - пробормотала она, - Просто слишком много впечатлений в последние месяцы. Захотелось… хоть одного приятного…

Она отставила кружку и расплакалась. Вскоре он уже обнимал ее, гладил по голове, как ребенка, и шептал:

- Вот увидишь, все скоро наладится. Маша найдется. Живая и невредимая. И вы уедете прочь из этого проклятого места, и начнете жизнь заново… И все-все забудете, как страшный сон.

- Я не смогу, - всхлипывала она, - Разве такое можно забыть?!

- Сможешь. Ведь один раз у тебя уже получилось…

...

Когда она проснулась, было еще темно. Лишь на востоке небо слегка посветлело. Деревья снова двигались мимо.

- Кофе остыл, но он все еще есть, - сказал Олег, не глядя на нее.

Дарья поморщилась и отказалась. Что на нее нашло этой ночью? Никогда в жизни она не кидалась на мужиков. А ведь если бы он захотел, то она с радостью бы взгромоздилась на него. В машине, в лесу… Но зачем ему все-таки понадобилась эта ночевка? За всю ночь она не услышала ни единого шороха. Только совы ухали где-то вдалеке и шумели деревья. Немудрено, что она что-то себе придумала… А Машка тем временем…

Сердце ее болезненно и привычно сжалось. Шестой день! Нет уже надежды, или все-таки? Вдруг мальчишка-шаман не совсем дилетант? Может, ему все-же можно верить?

До поселка они доехали в молчании, а когда кромка леса поредела, Олег сказал:

- Ты ведь дойдешь сама до дома? Все прутся на работу, и мне бы не хотелось…

- Да. Да, - поспешно ответила Дарья, стыдливо пряча глаза и заранее схватившись за ручку, чтобы, как только вездеход окажется у ворот, сразу выйти, - И вы простите. Я сама не своя в последнее время…

- Не дури, - строго ответил Олег, - Я тебе, кажется, уже объяснил, что серьезные отношения не для меня. А с тобой могут быть только серьезные отношения.

«Кинул кость… подсластил пилюлю» - замельтешило у нее в голове. Настолько его слова не сочетались с бесстрастным, почти безразличным выражением лица, когда они подъехали к кромке леса.

- К тому же… ты скоро заберешь дочь и уедешь. Так стоит ли…?

- Ты правда думаешь, что я ее найду? – поторопилась она сменить тему.

- Уверен, - твердо ответил он, остановив машину, - Прямо как твой шаман.

- Он не был уверен, - Дарья вздохнула и открыла дверь.

- Значит, он никудышный шаман.

Прежде чем идти домой, Дарья через силу дотащилась до лагеря поисковиков. Сердце ей подсказывало, что ничего нового она там не услышит, и не ошиблась. Группу она нашла в большой крытой палатке, служащей столовой, за неспешным завтраком. Утомленные лица отводили взгляды, руководитель черкал перед Дарьей в развешенной на стене карте, отмечая запланированный на день участок поисков и тоже прятал глаза. Никто больше не верил и уже даже не пытался ее успокоить. Наоборот, Дарье показалось, что руководитель аккуратно подготавливает ее к худшему.

Навалилась страшная усталость, тело ныло от спанья в неудобной позе, во рту ощущался вкус кислятины, а ведь выпила-то всего стаканчик. Дарья вспомнила, что сразу по возвращении собиралась идти в участок, заставить полицию вскрыть заложенную лестницу в бомбоубежище. Теперь они казались смехотворными. Если стена заложена кирпичом и облицована мрамором, как Машка могла туда попасть? Вспомнилась сцена из «Чародеев» - молодой Абдулов придерживая на голове ушанку, проходит сквозь стену. Ерунда… Но подспудно подтачивало осознание, что все лишь отговорки, чтобы отступиться, пойти домой и лечь спать. Забыться, спрятаться, свалить всю грязную работу на посторонних людей, которые получают за это зарплату... А она устала. Так чудовищно устала…

Проходя мимо школы, она заметила во дворе чернокожую девочку без шапки, уныло восседающую на железных, врытых в землю скобах для ходьбы, и грустно улыбнулась. Наверное, девочка тоже боится оставаться дома одна, вот только нет больше бабы Нади, которая отопрет ей школу пораньше и накормит жареной картошкой…

Чернокожая девочка? Посреди дремучей Сибирской тайги? Без шапки?...

Дарья остановилась, вгляделась в сгорбленную, зябкую фигурку и вдруг с диким криком «Машка!!!» кинулась через дорогу. Путь ей преградили частые, металлические копья школьного забора, но она не притормозила. Скинула по дороге пухлую куртку и протиснулась между прутьями. Голова застряла, и она завизжала, забилась, но через несколько мгновений прутья слегка разошлись в стороны, и она оказалась на дворе, прижимая к себе дочь. За собственными бессвязными восклицаниями она услышала мужской голос: «Срочно скорую, девочка нашлась!», а следом ее плечи придавил тяжелый, теплый полушубок.

Вокруг все мельтешило и рябило. Чумазая машкина мордашка, собравшаяся вокруг гомонящая толпа, вскоре озаренная красно-синими огнями подоспевшей скорой, испуганный лепет молодого школьного охранника, вышедшего на шум, истеричное тявканье чьей-то собачонки.

Какие-то люди попытались забрать у нее дочь, и Дарья вцепилась в ребенка мертвой хваткой. Ее решительно, но бережно оттащили, погрузили вместе с ребенком в теплое нутро автомобиля, закутали обеих в пледы. Машина с мигалкой и сигналом вырулила со двора.

...

- У меня для вас неплохие новости - сегодня Марию подготовят к выписке, а завтра вы можете забрать ее домой.

- Домой? – Дарья подняла ничего не понимающий взгляд на пожилого профессора, который занимался ее дочерью последние два месяца и наверняка успел накатать внушительную диссертацию.

- Сегодня мы получили из Краевой последние результаты анализов и, могу вас обрадовать – болезнь Баттена не подтвердилась.

Профессор ожидал от нее какой-то реакции. Радости и облегчения, например. Она же чувствовала только разочарование и жгучий стыд за это чувство. А еще ужас. Домой? Он говорит, что она может забрать дочь домой? Остаться с ней в четырех стенах? Проводить вместе дни и ночи и приспосабливаться к новой… жизни? Господи Боже… Даже в Аду всего девять кругов, а она прошла уже штук двадцать, и дна все не видать…

Болезнь Баттена, пугающая ее до икоты еще полтора месяца назад, теперь не казалась таким уж страшным исходом. Потеря зрения, судороги, паралич, прогрессирующее слабоумие и смерть к двадцати годам? Заверните. Мы возьмем.

- Липидный фон в норме, пробы ничего не показали, признаки эпилептиформной активности отсутствуют, зрение не падает, завершающий анализ ДНК, как ваш, так и девочки, не выявил генетических дефектов, - продолжал профессор, - конечно, для полноты картины хотелось бы взять анализ и у отца ребенка, но… Конечно, до выздоровления девочке еще очень далеко, но соответствующей терапией мы смогли несколько купировать как катаплетические проявления, так и острый делирий. Дальнейшие исследования вы будете проходить амбулаторно, а в случае возобновления или усугубления симптоматики, придется пожаловать обратно в стационар. Боюсь, с наступлением весны это будет даже необходимо…

- А почему просто не остаться в стационаре? Тем более, что весна не за горами… Вы написали целый талмуд, - Дарья кивнула на увесистую, сшитую веревочкой папку на столе, - Но так и не выяснили, что с моей дочерью.

- У вашей дочери нехарактерное течение болезни. К сожалению, мы не могли наблюдать дебют, а ведь первые тесты самые полные и точные. Сначала она несколько дней провела в поселковой больнице, затем почти месяц в неврологии, где пытались выявить органические нарушения, и только потом попала, так сказать, по профилю. Понятно, что состояние ее к тому времени усугубилось.

- То есть… ее надо было сразу везти сюда?

Доктор потер переносицу.

- Боюсь, что так. Но, если учесть ее историю, никакой ошибки в действиях медиков не было. Неизвестно, где был ребенок на протяжении почти целой недели и какому воздействию подвергался. Логично, что спонтанное проявление такого широкого симптоматического спектра приписали, в первую очередь, последствиям возможных ЧМТ, асфиксии, алкогольного или наркотического отравления. В пользу тяжелой интоксикации свидетельствовали и эпизодический онейроидный синдром, и каталепсия. Но ни одна из этих причин подтверждена не была, поэтому наши коллеги вплотную стали заниматься генетическими нарушениями, которые, возможно, совершенно случайно совпали с ее похищением, но и они не подтвердились. Ознакомившись с историей болезни, я удивился, что у нее сразу не взяли пробы на болезнь Баттена. Если честно, я до последнего был уверен, что причина в ней, и искренне рад, что ошибся. В противном случае, Марию не ждало бы ничего, кроме прогрессирующего слабоумия, физических страданий и неминуемой смерти через 10-15 лет.

Профессор многозначительно помолчал, но, не дождавшись от Дарьи ни малейшего проявления восторга, продолжил:

- Зато сейчас мы с полной уверенностью можем исключить органику. Мы провели комплекс тестов и, если честно находимся в некотором замешательстве. Ясно, что у девочки тяжелейшее посттравматическое расстройство, но диагноз мы поставить пока затрудняемся, так как симптомов слишком много и слишком они… так скажем, разноплановые и взаимоисключающие. Психика ребенка, простите за тавтологию, просто… психует, выдавая на гора́ пачками симптомы, свойственные и шизофрении, и всевозможным психозам и даже врожденной олигофрении разных степеней тяжести. Именно поэтому мы пришли к выводу, что, в качестве эксперимента, Марию стоит хотя бы временно поместить в домашние условия, дать ей покой и отдых как от новых стрессов, так и от медикаментозного хаоса. Вполне вероятно, что, оказавшись в родных стенах, среди близких…

- Что, простите? – доктор вздернул брови.

- Вы в курсе ведь, что она мне вчера сказала? Это было и при медсестрах, и при том щупленьком интерне, который старательно конспектирует все ее… бредни.

- Это вы про…?

- Да, я запомнила дословно: «Ты такая же тощая, как та кошка, которую я вздернул вчера на чердаке, и пахнешь так же. Так и подмывает повесить тебя рядом и содрать шкуру».

Доктор замычал, переставил местами на столе пресс-папье с Кремлем и подставку для канцелярии.

- Не хотите ли вы сказать, что боитесь девятилетней девочки?

- Боюсь, - смело призналась Дарья и поднялась с неудобного стула, - Я уже продумываю, как врезать замок в ее комнату, и куда спрятать все острые предметы, включая стеклянную посуду. Вы очень обрадовали меня, сообщив о выписке. Спасибо.

- Вы преувеличиваете.

- Да, конечно, я преувеличиваю. Наверное, именно поэтому в ее палате персонал никогда не появляется по одиночке. Даже техничка приходит подтирать экскременты только в компании крепкого медбрата, а то и пары.

- Это всего лишь совпадение… Никаких специальных указаний или жалоб со стороны… Да, у девочки все признаки диссоциативного расстройства идентичности, попросту говоря, раздвоения личности, но…

- Размножения.

- Что?

- Не раздвоения - размножения личности.

- Да… кхм… действительно, наблюдаются множественные личности, но опять же точный диагноз мы поставить не можем, потому что отсутствует основной фактор – наличие, пусть эпизодическое и кратковременное, базовой личности. Ни разу за все время наблюдений Мария не была просто Марией Телепневой, школьницей девяти лет от роду… И еще только предстоит выяснить…

- Во сколько я должна ее забрать? – прервала его Дарья, с трудом подавив порыв сказать что-нибудь глумливо-издевательское по поводу купленных дипломов. Ей до смерти опротивело слушать о том, что им еще только предстоит выяснить.

- Все необходимые документы я подготовлю к обеду, - насупился доктор, снова поменяв местами «Кремль» и канцелярскую подставку, - После часа дня можете забрать ребенка.

Мафусаиловы хляби (часть 4)

Дарья снова переживала тот же кошмар. Вот она выходит из лифта, достает из сумочки ключи, следом слышатся Машкины шаги и ее голос: «А можно сразу чай с тортом?».

- Нет, нельзя, - отвечает Дарья, распахивая дверь, - Сначала котлетку с гречей, а потом…

Она умолкает, принюхиваясь. В квартире пахнет женщиной. Чужой. Это не первый раз, и ей совсем не хочется снова пережить унижение, а потому она делает шаг назад, чтобы выйти обратно в подъезд, тихонько закрыть дверь и… ну, скажем, переждать в соседнем дворе.

- Мам! – взвизгивает сзади Машка, - Ты мне ногу отдавила!

Дарья едва сдерживается, чтобы не влепить дочери оплеуху. Отступать теперь некуда. Она громко хлопает дверью и медленно снимает сапоги и куртку. Чтобы дать им время… привести себя в порядок. Дверь в гостиную открывается, и на пороге появляется Женя. Одетый. Строгим голосом отправляет Машку в свою комнату, а ее, Дарью, приглашает войти… Эта сидит на диване и даже выглядит смущенной. Виновато прячет глаза и крутит на палец прядь волос. А Женя говорит и говорит. Спокойно, внушительно, убедительно. Отношения зашли в тупик. Хватит мучить друг друга. Впереди целая жизнь. Для них с Машкой он снял квартиру. Временно. Пока они с Этой не закончат с переездом. Куда? Какая разница. Вот ключи и адрес. Холодильник они заполнили. Вот немного денег на первое время. Не переживай, алиментами он не обидит.

…

Дарья застонала и проснулась. Глаза саднило от слез, нос распух, и воздух приходилось хватать ртом, мокрая подушка противно липла к щеке. Она помнила, как стояла навытяжку посреди гостиной и молилась только об одном, чтобы Эта хоть ненадолго исчезла. Пусть бы даже пошла в туалет подкрасить свои вывороченные губы. Она бы тотчас упала перед Женей на колени, и он бы снова внял ее мольбам. Она ведь ничего сверхъестественного от него не требовала. Просто, чтобы был здесь, с ней. Делал вид, что все хорошо. Позволил видеть себя хотя бы по вечерам…

Сейчас она понимала, что Женя тоже предвидел подобную реакцию и устроил «трехсторонние переговоры» отнюдь не с целью еще больше ее унизить. Эта… просто исполняла роль стратегического подспорья, сдерживающего фактора, цепи, тормозящей рвущуюся из нее визгливую собачонку…

Дарья едва успела сдержать очередной водопад и, устало покачиваясь, двинулась на кухню. Старые, усиженные мухами, настенные часы говорили, что Машка уже полтора часа назад должна была вернуться из школы. Пока одуревший от слез и противного дневного сна мозг пытался сформировать соответствующую обстоятельствам эмоцию, в двери закопошился ключ, и облегчение пришло раньше тревоги.

Она поставила разогревать суп и, зачарованно глядя на плавающие в бульоне мясо, овощи и перловку, снова провалилась в воспоминания. Женя отправил ее в спальню – собирать вещи. Машкины они уже собрали. Дарья вся сжалась от такой неуместной деликатности и с почти слабоумной медлительностью принялась паковать чемодан. И ни разу ее не поторопили, хотя она и чувствовала застывший от напряжения воздух в квартире. Она все ждала шанса оказаться хоть на минутку с Женей наедине, чтобы снова повернуть все назад, исправить, подлатать и заштопать их неудачный брак, но так его и не получила.

Очнулась она на пластиковом сидении в аэропорту, рассеянно вспоминая, как здесь оказалась и куда делись сунутые ей на прощание ключ и бумажка с адресом. Скинула их в почтовый ящик? Выбросила по дороге в Енисей? Закопала в парке? И вдруг дико вскрикнула, решив, что вместе с ключом потеряла где-то по дороге и дочь, но тут же прижала ладонь к трясущимся губам - Машка разглядывала витрины сувенирных киосков.

А потом только облака за стеклом иллюминатора.

…

- Фу, чем пахнет? – услышала Дарья и зашлепала набрякшими веками. Суп! Подгорел. Она быстро сняла кастрюльку с плиты.

- Совсем чуточку подгорел, - пробормотала она виновато, ставя перед дочкой тарелку и присаживаясь напротив - Ты и не заметишь.

Машка придирчиво понюхала суп и принялась выколупывать из тарелки ненавистную морковку. А Дарья, изо всех сил стараясь остаться на поверхности, думала, что надо завести какой-то разговор, хотя бы спросить, как прошел день в школе.

- Ты припозднилась сегодня, - вяло произнесла она. Машка тут же защебетала, но Дарья уже снова заскользила вниз. Припоминались всякие гнусные подробности. Босые ноги с ярко красными, идеально ухоженными ногтями, на пушистом белом коврике из мерлушки, который Дарья тем утром тщательно пылесосила. Короткая юбка, старательно натянутая на колени…

Октябрь, и Эта ну никак не могла прийти с голыми ногами. Значит, ее колготки были торопливо затырены за диванные подушки. Хотя разве Эта будет носить колготки? Чулки. И обязательно в сеточку… Но все равно они были где-то за подушками…

- Что ты сказала? – Дарья неожиданно вынырнула и уставилась на дочь.

Машка закатила глаза и повторила:

- Сменку потеряла. С утра повесила мешок под куртку, а после уроков на крючке только куртка. Баба Надя помогла найти. Я уверена, что это дурак-Подковыров опять! Я даже Наталье Михайловне пожаловалась. Но она сказала, что он так… за мной ухаживает, и не надо на него сердиться.

Девочка захихикала и опустила глаза в тарелку, продолжая бесцельно гонять по ней овощи, словно надеясь, что суп таким образом хотя бы частично испарится, и ей придется меньше съесть.

Дарья даже не улыбнулась в ответ, вдруг испытав к своей девятилетней дочери чернейшую зависть. Две недели Машка ревела без перерыва и требовала папу. Но вот еще и месяца не прошло, как они вернулись в поселок, и она уже хихикает. И не раздражает ее больше ни слабый интернет, ни крошечная квартира, которую приходится делить с мамой и бабушкой, ни отсутствие собственной комнаты, ни новая школа, ни старая, жалкая площадка во дворе, ни дурак-Подковыров, который с первого же дня не давал ей проходу. Словно… словно так всегда было. А она, Дарья, так не могла, каждую секунду помня, что имела и чего лишилась. Не по своей воле! Она несколько лет мужественно закрывала глаза на все Женины похождения. Улыбалась, когда хотелось реветь, и с готовностью раздвигала ноги, когда хотелось отправить его спать на коврик в прихожую. Раздвигала ноги, даже зная, что ему это не нужно и не интересно…

Она зажмурилась, усилием воли прогоняя из головы Женю, и с неясным подозрением спросила:

- А кто это… Баба Надя?

- Гардеробщица наша, - ответила Машка и тут же плаксиво протянула, - Можно я не буду доедать?

Дарья безразлично кивнула, налила дочери стакан молока и сняла с корзинки полотенце. В корзинке внучку ждал бабушкин кулинарный изыск – пирожки с луком и яйцом. С вкусной добычей Машка улепетнула в комнату, а Дарья, на некоторое время застыла с удивленно вздернутыми бровями. «Баба Надя» и «Сменка» - это было что-то… чудовищно знакомое, личное, родное… и не могло иметь ну ничегошеньки общего с ее дочерью.

Она вышла из кухни и заглянула в комнату матери.

- Помнишь… когда я училась, у нас была такая… «Баба Надя»?

- Твоя подружка-то? – хмыкнула Валентина Ивановна, не отрывая глаз от ноутбука. Она работала на дому, и с тех пор, как на ее шею свалились дочь с внучкой, ей приходилось работать в три раза больше, помогая всем толстозадым и ленивым бухгалтерам поселка сводить дебет с кредитом, - Что вдруг вспомнила?

- У Машки сейчас тоже баба Надя. Гардеробщица.

- И?

- Просто забавно. Тот же самый поселок, та же школа, и будто та же самая баба Надя…

Валентина Ивановна убрала руки с клавиатуры и со странным выражением, одновременно жалостливым и раздраженным, посмотрела на дочь. Потом очень медленно и аккуратно, словно ступая по острым камням, произнесла:

- Если бы речь шла о бабе, скажем, Изауре, Лауре или Аделине, я бы, может, и разделила твое удивление…

- Забудь, - Дарья собралась было вернуться в постель, но задержалась, - А почему ты назвала ее моей подружкой?

- Ляпнула и ляпнула… Бабка была слабоумная, только с первоклашками и дружить. Странно, что ты вдруг ее вспомнила…

- Машка сказала, что потеряла сменку, и баба Надя помогла ей найти… Я словно в собственное детство погрузилась…

- Нечего туда погружаться! – взвилась вдруг Валентина Ивановна, - Займись лучше нынешней жизнью! А что было тридцать лет назад, давно ушло!

Под тяжелым взглядом матери Дарья прикрыла дверь и вернулась на кухню. Материнское раздражение было, с одной стороны, удивительно, а с другой, странно понятно и объяснимо.

Когда она была маленькой, в поселке орудовал маньяк, похищающий детей, и Дарье лишь чудом удалось не стать очередной его жертвой. Отец тогда сразу бросил престижную и хорошо оплачиваемую работу горного инженера, забрал семью и увез прочь, в большой город – в Красноярск. Потом уже, спустя много лет, когда Дарья вышла замуж, родители вернулись в родные края встречать старость. Теперь вот вернулась и Дарья.

Убирая со стола и сгребая в мусорный мешок недоеденный дочкой суп, Дарья вдруг вспомнила, что у маньяка была писклявая, птичья фамилия. Чижик?

Нет! Чибис!

Она, кажется, лишь мельком видела этого невзрачного человечка с кривым носом и в огромных очках, когда милиционеры, скрутив ему руки за спиной так, что голова оказалась на уровне колен, засовывали его в машину. И долго еще отказывалась признавать, что он и есть то чудище, по воле которого она несколько месяцев провела в психиатрически клиниках.

Прибрав на кухне, Дарья заварила себе чай и с неохотой откусила от пирожка, смутно понимая, что надо поесть. О том, чтобы засунуть в себя тарелку подгоревшего супа – речь даже не шла. Она потыкала в телефон и нашла на википедии статью.

Чи́бисов Виталий Сергеевич, 1937 (с. Грановщина) – 1989 (Красноярское СИЗО). Советский серийный убийца по кличке «Чи́бис». На протяжении нескольких лет похищал детей в поселке «Врановое». Был пойман с поличным при попытке спрятать тело последней своей жертвы – пятилетнего Миши Альхова – которого похитил прямо из детского сада, где работал охранником. Остальные жертвы найдены не были. Со следствием не сотрудничал, местоположение похищенных детей указать отказался. Их судьба неизвестна по сей день. Пытался симулировать безумие. Был признан вменяемым и расстрелян по приговору Краевого Красноярского Суда 18 марта 1989 г.»

С размытой черно-белой фотографии на нее смотрел плюгавенький мужичок с бритой головой и в очках. Подпись под фотографией гласила «Виталий Чибисов за несколько дней до расстрела».

Дарья долго вглядывалась в фотографию, и ничего в ней в ответ не дрогнуло, не возмутилось. Но стоило вспомнить слова «Сменка» и «Баба Надя», как сердце начинало тяжело трепыхаться в груди. А еще при мысли о «школе», несмотря на то, что в местную школу она ходила совсем недолго (первый класс она заканчивала уже в Красноярске). Так было всегда. Стоило только подумать о своем первом учебном году, как в нос ударял фантомный запах туалета, под ногами мнились бряцающие железной окантовкой стертые ступени и… тьма. Это старое, еще довоенной постройки, здание в виде перевернутой буквы «Т» будило в ней только ужас и безнадегу. Может, именно поэтому, когда они с Машкой вернулись, она и оформление ее в школу свесила на мать, отговорившись депрессией и разбитым сердцем…

Вспомнив про свое разбитое сердце, Дарья вновь захлюпала носом, роняя слезы в кружку с чаем. Снова одолели мысли о том, куда были спрятаны чулки в сеточку – под диванную подушку или под сам диван? Или были торопливо заброшены в узкий промежуток между спинкой того самого дивана и панорамным окном, сверкающим вечерними огнями? Может, забытые, они по-прежнему там лежат? О том, что они делали после того, как пухлая, кожаная обивка входной двери отрезала от них жену и дочь с двумя чемоданами – большим и маленьким. Наверное, обнялись и нервно рассмеялись. Без злорадства, лишь с облегчением. Открыли коллекционное вино, которое она, Дарья, берегла до Нового Года. Чисто чтобы снять напряжение. А потом… не стали даже трахаться. Включили фильм и уснули, утомленные неприятной историей, на том же самом диване… Эта – уткнувшись носом Жене в едва выступившую щетину, как любила всегда засыпать сама Дарья… до поры.

А еще через несколько дней Машка не вернулась из школы.

…

День сурка проходил, как обычно. Сквозь мутную дрему Дарья слышала, как мать кормит Машку завтраком и выпроваживает в школу. Осознание собственной никчемности, ненужности и беспомощности доставляло даже какое-то извращенное удовольствие. Мол, поглядите на принцессу Несмеяну. Мать гваздается, а я страдаю и плевать на весь мир. За Машкой хлопнула входная дверь, Валентина Ивановна ушла к себе – работать, а Дарья, стараясь опередить ноябрьский рассвет, поспешила погрузиться в сон.

Проснулась она уже после обеда. В квартире стояла тишина. Ни звуков телевизора, ни приглушенных пощелкиваний клавиатуры в соседней комнате, ни голосов. Она вполне могла бы спрятаться от ненавистной реальности под одеяло и снова уснуть, но все же потянулась к телефону.

13-30.

Она резко села и прислушалась. Уже к себе, а не к квартире. Она явно что-то проспала, и это что-то гораздо страшнее, чем уход Жени.

- Машка? – позвала она, хотя прекрасно понимала, что, если бы Машка была дома, она бы об этом знала. Может, мама забрала ее из школы, и они пошли гулять?

Борясь с головокружением, Дарья поднялась и подошла к окну, надеясь увидеть дочь на ржавой карусели, но во дворе гулял только ноябрьский ветер. Она набрала Машку, а когда ее забытый телефон глухо запиликал под подушками, стала звонить матери, но тут же отменила вызов. Вспомнила, что та предупреждала ее еще с вечера, что кормление Машки и ее уроки сегодня на Дарьиной совести, потому что она сама уходит на День рождения к подруге и вернется поздно.

Долго она стояла у окна, вздрагивая при появлении каждого редкого прохожего, а тем временем к поселку ползли ранние сумерки.

«Опять сменку потеряла что ли?», - подумала она, и это безобидное предположение внезапно наполнило ее чувством непоправимого. Она натянула джинсы, первую попавшуюся кофту и куртку и побежала в школу.

Бежать было совсем не далеко, но она, истощенная последним месяцем собственноручно прописанного постельного режима, страшно запыхалась, а перед школой затормозила, испытывая уже настоящий ужас. В большей степени это, конечно, был страх за ребенка, но было и что-то еще, что мешало войти в эти двери.

Мигающим несмелым взглядом она оглядела добротное двухэтажное строение, задержала дыхание и потянула на себя тяжелую дверь. Она приготовилась окунуться во тьму, пропитанную душным запахом туалета, но вместо этого ее встретил просторный, хорошо проветренный холл и скучающий за стеклом молоденький охранник.

- Учитель на месте? – выпалила Дарья.

- Какой именно учитель? – охранник вышел из своей будки, а Дарья, испытывая все более растущий ужас и, одновременно, стыд, мучительно припомнила:

- Наталья… Ник… нет, Михайловна. 2 класс. Букву… не помню.

- Буквы нет, у нас один второй класс. А Наталья Михайловна работает в первую смену, - настороженно ответил охранник, - начальная школа уже давно… Что-то случилось?

- Дочка… не вернулась из школы!

Парнишка вернулся за загородку, потыкал в стационарный телефон и передал трубку в Дарьины пляшущие руки.

А через мгновенье, как показалось испуганной матери, она уже сидела в кабинете директора. Черноволосый, румяный, пышущий здоровьем, Олег Иннокентьевич вызывал по телефону всех подряд – медиков, полицию, волонтеров, классного руководителя и завуча.

И начался Ад.

…

Когда в 1908 году над Тунгусской тайгой взорвался метеорит, неизведанные и малонаселенные ранее территории начали пользоваться интересом исследователей и путешественников. Тогда же здесь обнаружили и золото. Поселок «Врановое» был построен Советскими властями еще в тридцатых годах прошлого века специально для старателей. Аккуратные ряды двухэтажных кирпичных и деревянных домов, рассчитанных на несколько семей; красивые парки; дом культуры, где для маленьких и взрослых крутили кино, устраивали танцы и организовывали всевозможные кружки́; крошечный аэропорт чуть в сторонке, а до прииска была проложена хорошая дорога, по которой дважды в день возилии работников.

Платили всегда хорошо, но вот потратить деньги в поселке было совершенно не на что. После Большого Развала, поселок заселяли в большинстве люди старшего поколения, которые уже давно отрожались и выпроводили детей в большой мир, и вахтовики, чьи семьи терпеливо ждали их с увесистым барышом за пределами первобытного леса. Поэтому как и при Советском Союзе поселок вполне обходился одной школой и одним детским садом.

А вокруг поселка, аэропорта, дороги и прииска – лишь грозная, непролазная тайга.

…

Именно там – в тайге - и начались поиски. В первый день поисковики пытались что-то разглядеть с воздуха, но за сплошными кронами ничего было не видать, поэтому рассредоточились на земле. В помощь им вышли почти все жители поселка и принялись прочесывать прилегающую территорию, но, когда в чаще стали плутать и теряться сами волонтеры, Администрация собрала их в кучу, пересчитала по головам и отправила от греха искать девочку по дворам и подвалам.

Основная, и практически единственная, версия была, что Машка после школы отправилась погулять, вышла к границе поселка и… что-то привлекло ее внимание. Может, зверька какого заприметила и отправилась за ним, а может, просто решила прогуляться по осеннему лесу. И заблудилась. Не она первая. Ежегодно в поселке пропадали и дети, и взрослые. Большинство находилось, и находилось именно в тайге. Кто-то целым и почти невредимым, кто-то с обморожениями или инфекциями, кто-то иногда и мертвый. Нескольких «гуляк» регулярно приводили в поселок эвенки – малочисленный народец, испокон проживающий в этой тайге. И лишь единицы пропадали бесследно.

Дарья тоже лазила по чаще, до хрипоты орала имя дочери, и выводить ее из леса на ночь поисковикам приходилось почти силой. Голова у нее шла кругом от нескончаемых паники и чувства вины, и она почти ничего не соображала, кроме того, что у ее дочери в ноябрьском лесу очень мало шансов. Она не продержалась бы и суток, а уже пошли третьи! Единственная надежда была на тех же эвенков. Что если на нее наткнулись охотники, приютили, обогрели и ведут в поселок? Но если ведут, то почему еще не привели?! Гнала от себя мысли, что наткнуться на нее могли вовсе не эвенкийские охотники, а готовящийся к спячке медведь или какой-нибудь дикий лось… Тигры? Рыси? Она понятия не имела, кто может населять эти дебри.

А внутри подспудно трепыхались сомнения, что Машка могла пойти погулять в тайгу. Она выросла в большом городе, все ее знакомство с дикой природой сводилось к поездкам на дачу и редким совместным вылазкам за грибами. И даже в жиденьких пригородных лесах, она не отходила от родителей ни на шаг. Дарья вспомнила, как Женя гнал ее от себя, увещевал, что если она будет ступать за ним след в след, то ни одного гриба не найдет, а она все жалась к нему, и не спускала глаз с его широкой спины.

Женя… Дарья впервые за эти сумасшедшие дни вспомнила о нем, и ничего в ней не дрогнуло. Губы даже дернулись в горькой, саркастической усмешке. «Хочешь выкинуть из головы мужика, спроси меня как...» А она даже ему не сообщила…

Машка не любила и боялась леса… К концу третьего дня Дарья попыталась донести эту мысль до руководителя поисковой группы. И он со всей деликатностью дал ей понять, что в случае, если ребенок все-таки ушел в тайгу, они должны сделать все возможное, чтобы найти его как можно скорее. Если она в поселке, у нее еще есть шансы, но на исходе третьего дня в тайге – шансы минимальны.

Впрочем, и поселковые волонтеры, облазив вдоль и поперек все гаражи, подвалы и канализационные люки не нашли ни следа. Словно сквозь землю провалилась.

Валентина Ивановна, возглавлявшая волонтерскую группу, которая в поисках внучки ходила по квартирам некоторых неблагонадежных поселковых элементов, вскоре была госпитализирована с гипертоническим кризом, и Дарья осталась совсем одна. Надежды на сколько-нибудь благополучный исход не оставалось, и вечером третьего дня она вернулась домой с полулитровой бутылкой коньяка, собираясь напиться до полусмерти и хоть ненадолго отключиться от ужасающей реальности.

Но вместо того, чтобы отключиться, ее мозг словно притормозил и стал работать более спокойно, вдумчиво. Нервы, все эти дни натянутые до предела в ожидании судьбоносных вестей, обмякли. Она сидела на кухне, при свете лишь уличного фонаря, зачаровано глядела на ополовиненную бутылку и чувствовала приятную отстраненность, словно была лишь сторонним наблюдателем.

Не могла Машка пойти в тайгу. Никакая, даже самая милая зверушка (если такие здесь вообще водятся) не могла заманить ее в ледяную, присыпанную первым снегом чащу. Значит, она в поселке. И где-то внутри у нее росла уверенность, что искать ее надо не в канализации или за гаражами, а… в школе. На миг все внутри снова взбунтовалось при мысли о школе, но она смогла подавить этот бунт. Она понимала, насколько нелепы ее домыслы, но сердце настоятельно требовало вернуться назад, вспомнить… Ведь уже так было…

Дарья сходила в материнскую комнату и достала с антресолей старые семейные фотоальбомы. Включила, наконец, на кухне свет и, прихлебывая маленькими глоточками коньяк, принялась их рассматривать. Вот школьный альбом ее отца. Он тоже ходил в эту школу, только тридцатью годами ранее. С черно-белого фото на нее глядели старшеклассники пятидесятых годов. Само собой, на фоне бронзового бюста Ильича. Дарья и сама фотографировалась на том же фоне на первое сентября со своим классом. Вспомнился душный аромат гладиолусов, астр и лилий, ощущение собственной взрослости и важности от надетой строгой школьной формы с плиссированной юбочкой и кружевным белым фартуком поверх, даже вспомнилось праздничное угощение после линейки – компот и невероятно вкусные пирожные с кремовыми утятами. Дарья пошла немного дальше, припоминая расположение коридоров и кабинетов. Фантомный туалетный смрад снова ударил в нос, но она смогла его проигнорировать.

Крыло начальной школы было в левой части перекладины буквы «Т». И в конце коридора, действительно был туалет за вечно приоткрытой тяжелой дверью. Наверное, он предназначался только для малышей, но ходили туда все, кому приспичит, от этого в их классе всегда пахло мочой. В правой перекладине находились на первом этаже – огромный кабинет труда для мальчиков, а на втором – спортзал. На лестнице никогда не горела лампочка, и добираться приходилось на ощупь, то и дело сталкиваясь со встречным потоком. Вспомнился и совсем молоденький физрук, который смешно командовал на разминке: «И-ресь, и-ресь, и-ресь, два, три!». Наверное, его распределили во «Врановскую» школу сразу после института. Щупленький, бледный, с подростковыми усишками, но очень милый.

При мысли о физруке, Дарью внезапно передернуло. Поверх смутных, размытых воспоминаний легло другое – кромешная тьма, горячая, соленая ладонь на ее губах и жаркий, пахнущий зубной пастой шепот прямо в ухо: «Только молчи, милая. Ни звука!».

Дарья зажмурилась и затрясла головой. Не время еще, нет… Она только напугается и снова все забудет. Надо постепенно…

Она мысленно спустилась из спортзала обратно в холл. Просторный, но всегда темный, несмотря на огромные окна. Лавочки вдоль стен, где на переменах собирались старшеклассники, широкая лестница, уходящая в подвал, где располагался гардероб. Напротив центрального входа статуя Ленина уже в полный рост и питьевой фонтанчик, направо – спуск в столовую. А рядом с Лениным – лестница на второй этаж. Та самая, с бряцающими отставшим железом ступенями.

Пробежавшись по деревянным полам второго этажа, Дарья не вспомнила ничего интересного. Разве что за актовым залом она немного задержалась. Там, в закутке был тесный кабинетик, где царствовала пугающая своим комсомольским рвением Анна Геннадьевна. Красная комната – предмет вожделения всех советских школьников. Там принимали в октябрята и пионеры, там произносились клятвы.

Дарья даже вспомнила, как выглядела Анна Геннадьевна. Худая, долговязая фигура с красным галстуком на жилистой шее; очки с толстыми линзами, только усиливающие безумный блеск глаз… По коридорам она двигалась всегда с таким видом, словно несла на плече винтовку, шагая в наступление на невидимого врага. Глаза устремлены строго вперед, шаг маршевый, губы решительно сжаты. Все - и учителя и ученики – расступались на ее пути. Анна Геннадьевна, конечно, была нелепым персонажем, каким-то пережитком прошлого, но и пугающим. Каждый должен был пройти через ее руки, чтобы получить заветный значок октябренка, пионерский галстук и комсомольский значок, поэтому никто из учеников не осмеливался обсуждать, критиковать или подшучивать над ней.

Дарья снова "спустилась" вниз и… столкнулась с бабой Надей. Та взгромоздилась на стул и давила деревянной шваброй на клавишу школьного звонка. Синенький халат в мелкую ромашку, теплые трико, пухлые валеночки. Крошечная старушка, не выше самой Дарьи-первоклассницы. Ведь в дни самоуправления, тот же самый звонок жали старшеклассники, даже не вставая на цыпочки.

Дарья вдруг вспомнила, почему мама назвала бабу Надю ее подружкой. Отец с матерью уходили из дома очень рано, еще до семи. И Дарье было очень страшно сидеть почти целый час одной в квартире, поэтому она уходила из дома сразу после родителей. Тогда о Чибисе еще никто не догадывался, а до школы было рукой подать. Всего-то выйти из двора, перебежать через дорогу и вот ты уже на школьном дворе. Баба Надя в силу каких-то обстоятельств, над которыми Дарья никогда не задумывалась, жила в школе.

Если двигаться по широкой, обитой мрамором лестнице к гардеробу, на полпути будет еще одна лестница, спускающаяся направо. Один пролет и вот она - дверка в крошечную комнатушку бабы Нади. А если пойти еще ниже – то упрешься в железную решетчатую дверь, всегда запертую на тяжелый навесной замок. Дарья с тревогой поглядела на эту дверь и поднялась обратно – к комнатке бабы Нади.

Баба Надя всегда открывала дверь черного хода, когда Дарья в него колотилась. Эти утренние часы, когда школа еще темна, и до прихода первых учеников почти час, были самыми любимыми. Баба Надя, без остановки шамкая и причмокивая, видимо, вставными челюстями, вела Дарью в свое жилище. Раскладушка, маленький шкафик вроде кабинки в детском саду, школьная парта с кой-какой посудёшкой и одноконфорочная электроплитка. Вот и все богатство.

Но на электроплитке Дарью уже ждала чугунная сковородка с жареной картошкой, а в пузатом чайнике прел густой листовой чай. Дарья уписывала безумно вкусную, хрустящую картошку, запивала крепким, сладким чаем и вполуха слушала неразборчивое бабинадино бормотание. Может, действительно, старушка была не в своем уме… Впрочем, Дарье тогда так не казалось. Она думала, что не может понять почти ни слова из-за проблем с речью - тех самых шамканий и причмокиваний…

При воспоминании о соленом, сдобренном чесноком и укропом, вкусе жареного картофеля Дарья почувствовала волчий голод и виновато «вернулась» на лестницу. Вверх – путь обратно в гардероб, а вниз… Что там, за решеткой, Дарья не помнила. Помнила только, что однажды не нашла в гардеробе свою сменку и случайно заметила искомый бордовый полотняный мешок внизу - за этой решеткой. Всего то спуститься, протянуть руку между прутьями…

А следом без перехода мерцающая тьма и соленая ладонь, душащая ее визг, и шепот «Только молчи, милая. Ни звука!»

Физрук! Олег Иннокентьевич, его звали… Где-то он сейчас?..

Дарья заморгала, с трудом отрывая взгляд от загипнотизировавшего ее мутного блеска бутылки. Стоп… Может ли быть такое совпадение?

Она изо всех сил постаралась вспомнить его. Молодой, щупленький, с усишками, в голубом спортивном костюме с лампасами… лица же она совершенно не помнила. Дарья вскочила из-за стола, но тут же села обратно и сдавленно хмыкнула. Неужели она действительно собралась бежать в школу посреди ночи? Навалилась тяжелая, пьяная сонливость. Надо поспать, хоть и утро точно не будет мудренее вечера. Утро… опять беготня, изматывающая паника… К матери в больницу тоже надо…

Она попыталась дотянуться душой до дочери, попробовать почувствовать, жива ли та. В книжках у матерей всегда так получается. Но Дарья плохая мать. Не сберегла семью, увезла дочь в этот дикий край, не уследила… Она попыталась хотя бы вспомнить дочкино лицо, но и это у нее не получилось, словно после машкиной пропажи прошло не три дня, а все тридцать лет. Где уж тут дотянуться…

Мафусаиловы хляби (часть 2)