box440

Зимой в танке холодно, летом — жарко. Я согласен, если бы было наоборот, потому что сидеть в раскаленном, душном чайнике чертовски надоело. Только ночью прохлада проникает сквозь броню, и я не чувствую себя как в парилке. Все оставшееся время приходится терпеть.

В зеленоватом мареве ночного прицела чуть заметно, как покачиваются камыши. Я знаю, что за ними есть озеро, но сходить туда искупаться или просто набрать воды желание не возникает. Напротив, при одной мысли по телу бегут мурашки.

— А что будет на самом деле? — спрашиваю я себя вслух.

Больше спросить некого, да и ответить тоже, поэтому сам себе отвечаю:

— Жуткая, жуткая смерть от паралича легких, сердца и всех остальных органов. Потому что все, от горизонта до горизонта, залито «Новичком».

Даже по нужде не приходится выходить. Благо в танке есть биотуалет, а новые картриджи и воздушные фильтры подвозят с тыла.

Я в относительной безопасности, если можно так сказать. Внутри машины мне ничего не угрожает разве, что прямое попадание фугаса. Но это маловероятно. Сейчас, как и на протяжении последних лет, мы ведем артиллерийские дуэли. Ведем огонь по площадям, а противник отвечает так же неэффективно. Грубо говоря, мы обмениваемся любезностями. Из штаба присылают координаты, я навожу орудие и делаю несколько выстрелов. Затем жду, когда пополнять боекомплект, и слушаю новости. Наши залпы всегда уничтожают скопления противника — разведка это подтверждает. Но потери бывают и у нас. Да что там скрывать! Каждый день радио сообщает о новых жертвах, десятках и даже сотнях погибших. В общем, на войне как на войне.

Моя рация ожила, зашипела, как ошпаренная кошка, и, клюкнув, голос боевого товарища с левого фланга спросил:

— Ганс, ты еще не сдох на радость нашему противнику?

Голос Шульца после продолжительной тишины показался очень громким, на секунду мне захотелось приглушить его, чтобы не демаскировать себя. Однако через мгновение я вспомнил, где нахожусь, и, клацнув гарнитурой, громко ответил:

— Только после тебя, друг.

Мой собеседник рассмеялся в эфир.

— Наберись терпения, Ганс, нам снова снизили паек и повысили цену на топливо.

— Серьезно? — не поверил я. — С начала года это уже второе повышение.

— Знаю, — ответил собеседник, — и этим дело не ограничится. Ходят слухи, что наш контракт снова продлят в одностороннем порядке.

— Не может быть, — возмутился я. — Мне уже продлевали службу.

— А что ты хочешь? — спросил Шульц. — Война еще не кончилась, и, судя по тому, что говорят, — конца ей не видно.

Я не знаю, где мой боевой товарищ собирает сплетни и слухи, но почти всегда он приносит дурные вести. Общение с ним вызывает у меня депрессию, и, разумеется, я не люблю с ним говорить. Тем более у моего соседа есть странная особенность — постоянно просить сменить радиочастоту.

В мирной жизни я вообще не стал бы с ним разговаривать. Но когда вы сидите в танке, и большого разнообразия в собеседниках нет, приходится довольствоваться малым.

— А чем объясняют повышение цен на топливо? — спросил я.

— Ганс, ты не перестаешь меня удивлять, — ответил Шульц. — Все объясняется войной, бомбежками нефтехранилищ, снижением добычи.

— Но ведь они в глубоком тылу? — возразил я.

— А, скажу тебе больше, — ответил голос в рации. — Есть мнение, что цены повышают только потому, что мы исправно платим. Например, летчики вообще не платят за топливо, отказались в начале войны, и все.

— В смысле? — возмутился я.

— В прямом. Те, кто воюет на самолетах, заправляют керосин бесплатно.

— Ты еще скажи, что они боеприпасы не покупают, — поддел я собеседника.

Рация долго молчала, после чего сквозь шипение голос сказал:

— Перехожу на частоту «Танго-два». До связи.

Вот умеет Шульц испортить настроение. Как теперь заснуть?

Нужно бы подремать, пока броня не нагрелась, потом это будет затруднительно. Но сон улетел. Мысль о том, что придется платить больше после каждой передислокации, сверлила мозг. Я переключился на частоту соседа с правого фланга и вызвал его.

— Отто, ответь Гансу, как слышишь? Прием.

Отто ответил моментально, будто ждал моего вызова.

— Тебе тоже не спится, Ганс?

— Дурные вести, — сказал я, — никак не могу успокоиться.

— Ты про наши потери? — спросил Отто.

— Нет, я о повышении цен на топливо.

— Где ты раскапываешь эти гадости, Ганс? Не будет никаких повышений. Я только что слушал обращение Генерала, и он сказал про индексацию жалования и довольствия.

— Но ведь цены на тушенку и солярку уже росли в этом году.

— Только на четыре процента, — пояснил Отто. — А жалование выросло на целую сотню марок, и до конца года планируется еще.

— Умеешь ты успокоить, — сказал я.

— Не время расслабляться, Ганс, — ответил мой сосед. — Противник планирует начать наступление, и это произойдет в ближайшее время.

— Стыдно признаться, — сказал я, — но за всю войну я так и не увидел врага.

— Вот и наберись терпения. Сконцентрируй всю свою злость, а когда он полезет тебе в башню, намотай его кишки на гусеницы.

— Я так и сделаю, — пообещал я. — А ты, Отто, видел противника?

— Лично — нет, но мой товарищ знает одного танкиста, который лично обстреливал врага прямой наводкой. С третьего выстрела он его подбил, и тот долго горел, а мой сосед видел дым.

— Так близко? — восхитился я.

— Да, — ответил Отто. — Но разве кто-то сомневается, что наши товарищи погибают от рук противника?

— Конечно нет, кому такое может прийти в голову?

— Давай спать, Ганс. Скоро настанет трудный день, и мы должны встретить его достойно.

— До связи, — ответил я и положил гарнитуру.

После разговора с Отто мне стало спокойно. Я нашел «Боевой листок танкиста» и стал разглядывать заметки моих товарищей о том, как они проводят время, ожидая схватки с врагом.

Сидеть в танке в полном одиночестве ведь совсем не весело. Можно написать письмо домой, выпить чаю, помечтать, попеть, послушать новости или боевые марши, и по большому счету это все. Но мои товарищи горазды на выдумку, и «Боевой листок» всегда печатал рубрику «Шел такой-то день войны».

Молодой танкист, совсем салага, придумал шить из ветоши одежду для снарядов. Он одевал их в платьишки и курточки. Мастерил шапочки и даже обувь. Другой танкист расписывал боеприпасы арабской вязью. Третий выстраивал снаряды в геометрические фигуры. Четвертый как-то умудрялся ставить их друг на друга, но при этом сохранял равновесие цилиндрических и конических болванок.

Я просматривал зачитанный до дыр листок и вдруг понял, что не смогу заснуть, пока так же не испорчу настроение Шульцу. Загвоздка была в том, что самые плохие новости я узнавал именно от него, и что бы я ни сказал хорошего, у Шульца всегда находился контраргумент.

— Ганс вызывает Шульца, — бросил я в эфир, подобрав частоту соседа слева.

Кроме шипения и треска в гарнитуре ответа не последовало. Я повторил вызов, затем снова, и спустя несколько минут опять.

Предположить, что мой боевой товарищ спит, было невозможно. Рация гремит в танке, будто у тебя в голове. Аккумулятор, конечно, может разрядиться, но тогда он автоматически подзарядится от бортовой сети, которая поддерживается генератором. А уж он точно не выйдет из строя, потому что система управления огнем, жизнеобеспечение, да и все остальное должно поддерживаться и подпитываться энергией.

По сути Шульц мог не отвечать только по трем причинам: Если погиб, если дезертировал или просто не хотел отвечать.

Последнее предположение меня просто взбесило. Почему-то ярко представилось: Шульц хихикает, зажав рот и слушая, как я безуспешно пытаюсь его вызвать.

— На связи, мой друг. — Голос Шульца не был сонным, напротив, он показался запыхавшимся, как после физических упражнений.

— Ты долго не отвечал, — сказал я, прислушиваясь.

— Был в туалете, Ганс, ты вызвал меня не очень вовремя.

— В следующий раз бери рацию с собой, — сказал я, — скоро начнется большое наступление.

Я выпалил это скороговоркой и уже собирался сказать «отбой», но Шульц огорошил меня вопросом:

— Наше или противника? — И, не дождавшись моего ответа, сам же сказал: — Конечно наше, о чем это я?

— Почему ты решил, что наше? — спросил я.

— Как мы можем знать о планах противника? Ведь он будет всячески скрывать их от нас. Следовательно, наступление наше. Свои-то планы мы знать обязаны.

— Ты ведь не был в туалете, — почему-то сказал я. Сам не понимаю, но я как-то догадался, что Шульц меня разводит.

— И тебя это беспокоит? — вопросом ответил собеседник.

— Я очень боюсь того, чего не понимаю, — сказал я.

— А я не могу тебе рассказать, извини.

— Что? — удивился я. — Что можно делать в танке и скрывать это от боевого товарища, который находится в таком же танке?

— Я не то чтобы скрываю, просто не хочу говорить. Ты можешь в это поверить?

— Но Шульц, разве мы не сослуживцы? — Я уже совершенно забыл, для чего вызвал соседа по рации.

— Я… Могу рассказать лишь историю о том, что слышал от своего соседа, но это не имеет никакого отношения ко мне. Понимаешь?

Разумеется, я не понимал, но нужно было хоть с чего-то начать, и пришлось согласиться.

— Валяй, — разрешил я. — Пусть это будет сосед, только подробнее, пожалуйста.

Шульц выждал театральную паузу и сказал:

— Мой сосед говорил с одним соседом, а ему передавал другой сосед — одному танкисту дали увольнительную. И он ездил в дивизию.

— Ну-у, — растянул я, — не знал, что ты сказки станешь рассказывать.

— Ты сам просил, — ответил Шульц, — так что слушай.

— Ладно, — согласился я. — Если засну, пошли мне зуммер в тангенту.

— Так вот, — продолжил Шульц. — Приехал этот танкист в часть, а там все по-другому. То есть абсолютно все. В офицерской столовой льется шнапс и мажут икру. Прямо в части ходят куртизанки, причем без химзащиты, и даже без противогазов. Нет никаких бомбежек, убитых и раненых. Правда, госпиталь забит танкистами, но это те, кто сошел с ума от одиночества или подхватил цингу.

Остальные служат как ни в чем не бывало. И я бы сказал — служится им не плохо. Боевые выплаты, звания и ордена идут, как на фронте, плата за боеприпасы и топливо, которое мы с тобой расходуем, поступает регулярно. А ведь до войны никто и не думал, что с солдат можно брать за это деньги.

— Не верится в это, — усомнился я. — Какая-то сказка у тебя неправдоподобная. Получается, наше командование загнало нас в танки, но для чего?

— А для чего существует командование?

— Глупый вопрос, — отозвался я. — Чтобы командовать.

— Правильно, — похвалил Шульц, — а командовать зачем?

— Чтобы победить в войне.

— Или, говоря на простом языке, решить какую-то проблему. Так ведь?

— Ну так, — неохотно согласился я.

— А без проблем командиры нам, получается, не нужны. Вообще.

— В сказке, наверное, не нужны, — подтвердил я, — а в жизни как без них?

— Я сейчас тебе историю пересказываю, — заметил Шульц, — а по ней в нашей танковой дивизии никакой войны нет. То есть был приграничный конфликт из-за южных болот, но он давно закончился. Одного танкиста укусил лихорадный комар, его отправили в госпиталь. Там решили, будто противник применил химоружие, и свезли всех, у кого нашлись похожие симптомы. К тому времени многие начали болеть — кто от усталости, кто от недоедания. А в госпитале они заражались друг от друга лихорадкой, и чем больше солдат свозили, тем больше болело. Когда же поползли слухи, тут у каждого второго появились симптомы.

— Какие симптомы? — спросил я.

— Локти чешутся и перед глазами мушки. Это наивернейший признак лихорадки. Только командование подумало-подумало и решило все оставить как есть. Мол, пока все так хорошо складывается, возвращать танки в часть не надо, а следует вести заградительный огонь и сидеть в засаде. Мало ли что у противника на уме, а вдруг он и на самом деле нападет?

— То, что ты мне сейчас описал, Шульц, называется измена Родине. И за это, по законам военного времени, полагается расстрел.

— По законам военного времени, — заметил Шульц, — да, полагается. А в режиме чрезвычайной готовности — нет.

— Подожди, подожди, — сказал я. — Ты что хочешь сказать? Командование нашей части делает вид, что воюет с несуществующим противником? А летчики кого бомбят? В какие походы ушли моряки? Или все войска между собой договорились? Это, Шульц, уже всемирный заговор.

— Ганс, ты когда-нибудь видел стаю птиц?

— Разумеется, — ответил я.

— Никогда тебя не поражало, как синхронно они реагируют на опасность? Сто́ит чему-то произойти, и они как по команде поворачивают, причем всей стаей. Рыбки, кстати, ведут себя очень похоже. До войны у меня был аквариум, и я любил наблюдать, как они слаженно парят в воде.

— К чему ты это, Шульц?

— Когда наблюдаешь за стаей, всегда возникает мысль, что должен быть вожак. Главная рыбка, которая всеми руководит. Я провел много часов, выискивая ее среди остальных.

— Нашел? — поинтересовался я.

— Нет, у рыбок вожака нет, но есть стая, и образуется она только потому, что рыбки очень похожи и ведут себя одинаково. Как, впрочем, и командиры. Что танкисты, что летчики, что моряки. Если они понимают, что ситуация решает их проблемы, то все они поступают одинаково. Не сговариваясь и не обсуждая друг с другом.

— Какую же проблему для командования решает война?

— Самую главную, — ответил Шульц. — Пока идет война, никто даже не задумывается, во сколько она обходится.

— А Генерал? — возразил я. — Он-то не может не знать, что на самом деле происходит.

— Я не знаю, — сказал Шульц. — По-моему, старик впал в детство и уже не отдает себе отчет. На переговорах с противником по возврату южных болот он обозвал вражеского генерала киллером. И знаешь, что тот ему ответил..? «Рыбка плывет — назад не отдает».

— И что это значит? — спросил я.

— То, что его никто не воспринимает всерьез. И даже противник ведет переговоры как с ребенком.

Что уж говорить про командиров? Они пока не получат все ордена и боевые выплаты ни за что не позволят прекратить этот цирк. А в случае дворцового переворота, старику больше не на кого опереться.

— Как же мы? — удивился я.

— Мы сидим в танке, — заметил Шульц. — Давай-ка сменим частоту на «Фокстрот семь». До связи.

— Подожди, Шульц, — выкрикнул я, — ты так и не ответил на мой вопрос!

Рация молчала. Я долго крутил ручку настройки, ища указанную частоту. И наконец услышал голос соседа слева.

— Зачем ты все время меняешь частоту? — возмутился я.

— Не хочу, чтобы особый отдел заинтересовался нашими разговорами.

— Ты серьезно? — не поверил я.

— Разумеется, — ответил Шульц, — особый отдел для этого и предназначен. Тех, кто долго болтают в эфире, начинают двигать вперед, а потом они куда-то пропадают.

— Да это уже паранойя, — заметил я.

— Скажи, Ганс, а кто ты по специальности?

— Я повар.

— А я доктор. И как ты думаешь, почему войной занимаются люди в этом необразованные? Где настоящие специалисты, профессиональные танкисты?

— К чему ты клонишь, Шульц?

— К тому, что профессиональный военный не поверит в эту чушь. Он сразу поймет что к чему, к тому же расскажет своим сослуживцам.

Я засмеялся.

— Похоже, Шульц, ты окончательно перегрелся. Эта история уже не похожа на сказку, это уже бред… Ну допустим, — продолжил я. — Допустим на какую-то секунду, я поверю в эту историю. Тогда можешь ты ответить на самый главный вопрос: «Когда эта война закончится?»

— В истории, которую я рассказал, — ответил Шульц, — она не закончится никогда. Точнее сказать — рано или поздно — мы все к ней привыкнем. Станем ходить друг к другу в гости, разобьем вокруг танков огородики, обзаведемся семьями. Лет этак через сто никто и не вспомнит о южных болотах и почему люди живут в танках. Мы с тобой к тому времени умрем, а новое поколение не будет помнить ничего лучшего.

— Ты, Шульц, по-прежнему не ответил на мой вопрос, — сказал я. — И заговариваешь мне зубы.

— Нет, — сказал мой сосед, — я пытаюсь тебе объяснить то, что понять невозможно. Не предназначено для понимания.

— Тогда объясни мне — как ребенку.

Шульц некоторое время молчал.

— Вот ты покупаешь воздушные фильтры? — спросил он.

— Разумеется, — согласился я. — Без них я надышусь «Новичком», который разлил противник.

— А зачем? Зачем ты фильтруешь воздух в танке, если все время палишь из пушки? Через ствол твоего орудия воздух с улицы попадает в башню.

— Что ты такое говоришь? — Возразил я. — Давление воздуха в танке больше атмосферного и воздух не заходит, а выходит наружу.

— Да, — согласился Шульц, — но это когда ты включаешь вентилятор.

Знаешь, Ганс. Были времена, когда наш Генерал носил восемь железных крестов. Он так любил медали, что сделал операцию по расширению груди, потому что ордена не влезали на китель. Еще он любил целовать офицеров. В губы и прямо взасос. Но это тоже никому не казалось странным. Под его выходки постоянно переписывали Устав, объясняли маразм старика политической целесообразностью или «хитрым планом».

– И-и-и?.. — с интересом растянул я.

— Я не служил в те времена, но что-то мне подсказывает, что, родись я на сорок лет раньше, то тоже не нашел бы в этом ничего предосудительного. Для того, чтобы понять происходящее, должно пройти время.

— Шульц, — возразил я, — когда пройдет время, происходящее станет прошлым.

— Вот именно, — согласился мой товарищ. — Поэтому я тебе не расскажу, а покажу. Поверни башню на девяносто градусов влево. Посмотри в прицел и наберись терпения.

Я протянул руку к рычагам. Механизмы боевой машины ожили, с лязгом и скрипом тяжелая башня повернулась влево. Танк грозно поводил стволом, затем на некоторое время замер.

В окуляр прицела я видел, где заканчивались камыши и небольшой песчаный склон, сбегавший от леса к озеру. Как ни в чем не бывало по откосу шел человек. Он нес в руках длинную палку, а когда добрался до воды, размахнулся и замер, держа ее в руке.

Волосы под моим шлемом взмокли, я еще никогда не видел противника так близко. Он был одет в черный комбинезон без знаков различия, но в том, что это военный, сомнений не оставалось.

— Шульц! — закричал я в гарнитуру. — Рядом с тобой противник. Отходи на запасную позицию!

Я торопливо послал в казенник снаряд и зарядил орудие.

— Ничего-ничего, — сказал я, беря фигуру в перекрестье прицела. — Сейчас я тебя прикрою. Держись, брат!

Тольятти, 2021 год.

Вечер как вечер, и если не считать того, что я забыл телефон, — ничего необычного не происходило. Однако когда я вышел из подъезда, обнаружил рядом с машиной неряшливого вида личность. Не так чтобы бомжа, но человека, не вызывающего доверия, да еще и с рюкзаком. На нем была куртка, очевидно спецовка какой-то химической компании. Настолько застиранная, что надписи на ней побледнели и стерлись. Сам мужчина выглядел каким-то озабоченным и даже замученным. В общем, я не подобрал бы такого на дороге. Но он поджидал меня возле автомобиля и, указав на логотип Убера, сказал:

— Подбросьте до аэропорта, пожалуйста.

Ну как тут откажешь! Я вообще-то ничего не ответил, просто открыл багажник и жестом пригласил положить рюкзак. Бомж не пожелал расставаться с поклажей. Он, к моему удовольствию, сел на заднее сидение, обнял рюкзак, словно девушку, и попросил:

— Если можно, побыстрее.

Десять минут мы ехали молча.

Я уже привык слушать пассажиров как фон. Кивать головой, дакать, реже извиняться и просить не мешать мне следить за дорогой. Но ехать в тишине — всегда удовольствие, которое, как вы уже догадались, оказалось непродолжительным.

Уже через двенадцать минут пути — а я засек — пассажир задал вопрос, от которого пришлось мысленно вздрогнуть.

— Вы верите в Бога?

Выждав время (так беседа будет короче) я ответил:

— С чего вы решили?

Представьте себе, у меня тоже есть подленькие приемчики, один из которых — отвечать вопросом на вопрос. Диалог таким образом построить не реально, но, похоже, попутчик оказался профи, потому что ответил за меня:

— Нет, наверное. У вас панель без иконок, на зеркале крестик не висит, и вообще, вы производите впечатление агностика.

«Ох ты, — подумал я, — а бомж-то подкованный, вон какие слова выучил».

— Я глубоко верующий человек, — продолжил пассажир. — И сейчас лечу на конференцию свидетелей Ковида.

Как ни тянул собеседник паузу, но вопроса «а кто это?» не дождался.

— Только, пожалуйста, не путайте нас и лжесвидетелей.

— А у них где конференция? — спросил я, чтобы поиздеваться.

Собеседник тут же уловил сарказм и хмуро ответил:

— Смеетесь? И зря. Сначала никто не верит.

Я бросил на попутчика суровый взгляд в зеркало заднего вида, но его это не смутило.

— Знаете, кто такой Ковид?

Я отрицательно покачал головой.

— Это древнекитайское божество, дух подземелий, тьмы и летучих мышей.

— Он что-то хорошее сделал? — снова попытался сострить я.

Пассажир скривил гримасу отвращения и брезгливо спросил:

— Да как это вам вообще могло прийти в голову?

— Вы же свидетели? Или я не правильно вас понял?

Попутчик перехватил мою тактику разговора и ответил вопросом на вопрос:

— Вы видели когда-нибудь, чтобы свидетель на суде рассказывал о хорошем? Ковид — это концентрированное зло, и его необходимо уничтожить.

— Он будет на конференции?

— Прекратите ерничать, молодой человек, — укорил меня пассажир. — Ковид — божество и находится в грешных душах. Это не материальная субстанция, но его проявления более чем ощутимы. Вот посмотрите по сторонам. Видите кучи мусора, разрушенные остановки, вырубленные леса? Это сделали те, кем овладел Ковид.

— Вы еще скажите, что и безработица из-за него, — перебил я.

— Вы не поверите, но и это может быть связано, — задумчиво сказал собеседник. — Мы редко проводим параллели и устанавливаем причинно-следственные связи. Часто не понимая, что кирпич, падающий нам на голову, вовсе не причина наших неудач.

— А что же тогда?

— Ветер, — ответил пассажир. — Несоблюдение правил техники безопасности, низкий уровень образования и, в конце концов, жадность застройщика, нанявшего низкоквалифицированного работника.

— Хорошо, — согласился я, понимая, что пассажир больше не замолчит. — Расскажите тогда про вашего Ковида и как его изгнать из души.

— О, очень просто, — обрадовался попутчик. — Повесьте на зеркальце вот это.

Он полез в рюкзак, пошарил по карманам и протянул мне длинную узкую тряпку с двумя петлями.

— Что это? — спросил я, осторожно беря предмет двумя пальцами.

— Это оберег, ковидо-отпугиватель. Обычно его носят на голове, одевая эти петли на уши так, чтобы ткань закрывала подбородок и шею. Но он работает, даже если его просто повесить на зеркало. Только не забывайте периодически переворачивать.

— Зачем? — не понял я.

— В одном положении амулет теряет магическую силу.

— И все?

— Ну почему же? — обиделся попутчик. — У нас есть и благовония, и курения, а самое действенное — это не приближаться к бесноватым. Некоторые братья и вовсе стали отшельниками. Однако одиночество не каждому по силам. Поэтому нужно просто держать социальную дистанцию в полтора метра, а лучше в два.

— Вы говорили про каких-то лжесвидетелей, — напомнил я. — А у них как?

Собеседник надолго замолчал, и я уже начал надеяться, что остаток дороги мы проведем в тишине, когда мужчина продолжил:

— У них много похожего. Но чтобы вам объяснить, мне придется рассказать, как это происходит в принципе.

— Что происходит? — не понял я.

— Как становятся лжесвидетелями. Понимаете…

Собеседник сделал театральную паузу.

— Бесноватые — это те, у кого Ковид поглотил душу. Они не могут долго находиться в помешательстве. Максимум две недели, после чего мрак рассеивается, и они снова чувствуют запах цветов и наслаждаются вкусом восхитительного сыра. Однако, несмотря на то, что человек выглядит и ведет себя адекватно, в душе он навсегда остается рабом Ковида.

Понимаете — и это как раз сложнее всего объяснить — само божество не может существовать без людей. И если все одновременно станут бесноватыми, то через две недели Ковида просто не станет.

— Так в чем проблема? — не понял я.

— А вы себе представляете мир, сошедший с ума на целые две недели? Это будет конец человечества. Но я сейчас не об этом. Лжесвидетели боятся полного исчезновения Ковида. Потому что не представляют свою дальнейшую жизнь без него. Они ходят по миру и рассказывают о величии и силе божества, пугают людей и убеждают всех беречься и прятаться.

— Подождите, — возразил я, — но ведь вы делаете то же самое.

— Вы не понимаете, — сказал собеседник, — это совсем другое. Мы хотим, чтобы в мире больше не появлялись бесноватые, а лжесвидетели — напротив, создают для него запасы пищи. Потому что, как я вам уже говорил, если не останется чистых душ, то и совращать будет некого.

Мы боремся с ним, а они ему служат. Понимаете теперь?

— Сложно все у вас, — ответил я. — Ведь вы этого Ковида никогда не видели и, скорее всего, не увидите. А от чего человек лишился рассудка — трудно определить, да и объективных причин может быть масса. Вот если бы раньше люди никогда не болели душевными расстройствами — я бы с вами согласился.

— Вы, молодой человек, ковид-диссидент какой-то.

Я не ответил. Пришлось занять очередь для въезжавших на территорию аэропорта такси. Мои мысли заняла дорожная разметка и голосующие нам шлагбаумы.

Сразу после того, как мы припарковались, к машине подбежал юноша, почти мальчишка.

— Шеф, до города сколько?

Молодого человека не интересовали мои планы, его волновала только цена. Студент, наверное. Судя по тощей сумке, прилетел домой.

Я сказал, что договоримся, и помог мужчине вытащить из салона рюкзак. Он больше не казался мне бомжом. Просто мужчиной в застиранной спецовке. В его одежде не было ни одной цветной вещи — все неопределенно серое, видимо поэтому я и принял его за бродягу.

Он вошел в здание, и автоматические двери закрылись за его спиной.

— Ну что, едем, шеф? — нетерпеливо спросил студент.

— Да, — согласился я.

Когда мы выехали с территории аэровокзала, я спросил попутчика:

— А ты веришь в Бога?

Студент пожал плечами. Вопрос его нисколько не смутил.

Я снял с зеркала заднего вида ковид-оберег и, перевернув, повесил обратно.

— Веришь — не веришь, а обряды соблюдать приходится.

Тольятти 2020г.

Источник: https://www.ле6едев.рф/

Здравствуйте, друзья! Недавно я размещал одноименный пост, что вызвало негодование российских ботов. Вынужден извиниться, потому что писал на коленках и не имел времени разжевать и положить в рот такое очевидное наблюдение. Ну а спорить с аватарами, не имеющими реальных фотографий, считаю ниже своего достоинства. И, тем не менее, наблюдение важное и требующее пояснений.

С чего все началось?

С очевидного вывода: будто «хохлы» ведут себя неадекватно (этим по моему завалено информационное пространство). Следовательно, и русские могут вести себя подобным образом.

Почему это должно быть именно так, я объяснять не стану. Существуют стандарты журналистики, философия и логика. Тех, кто о них не слышал, я предлагаю дальнейший текст не читать, а заняться уроками. Если же кто-то захочет понять — попытаюсь объяснить на пальцах.

Вы не можете написать статью, книгу и представить ситуацию с точки зрения одной из стороны. Если вы журналист, у вас вообще не может быть собственного мнения. Любая ситуация и тем более конфликтная — должна быть рассмотрена с двух сторон. Собственно для начала нужно определиться со сторонами, и если нет двух мнений, значить вы занимаетесь пропагандой.

Я сослался на отрывок из своей книги, где программист спорит с телеведущей из Украины. Цитата из книги:

Наверное, вы замечали в детстве, что ваши родители выглядят самыми красивыми, а родители других детей как бы не очень. Причина та же самая, вы ассоциируете мир через самые близкие, самые часто используемые образы.

Так вот, что касается большой политики — она так же примитивна, как интеллект. А вот общественная политика логике не поддается, потому что человек, в зависимости от мировоззрения, оценивает события на основании личных ассоциаций.

Иными словами, если мы попробуем построить логическую цепочку в украинской политике, в России она окажется непригодной для понимания.

— Можете пояснить? — попросила ведущая.

— Я не занимаюсь политикой, — сказал я. — Могу только попробовать. Например, кажется нелогичным:

«Воевать с Россией на Донбассе, где русской армии нет, а отдыхать в Крыму, где она точно есть.

Покупать русский газ у европейских стран дороже, чтобы не покупать дешевый в России.

Требовать от европейцев вводить экономические санкции и наращивать товарооборот со страной-агрессором.

Выступать за экономическую независимость от России и требовать запрета ”Северного потока 2“».

Конец цитаты.

Интервью длинное, полный текст здесь:

https://ле6едев.рф/?part=admin2&page=10&ticket=2573de9d0ac4

В книге, на радость «ватникам», телеведущая не находит что ответить. Однако я довольно часто общался с украинцами, даже служил там и работал в российско-украинском предприятии, поэтому знаю, что нет большой разницы между русскими и украинцами. То есть их логика мне кажется безумной, однако должна существовать и безумная русская логика, только я ее почему-то не вижу. Повторюсь: не считаю, что такие культурно и ментально близкие народы могут значительно отличаться.

Это довольно противоестественное занятие со стороны других людей — искать следы собственной неадекватности. Я нашел лишь следующее:

Перед каждым МОЛом или торговым центром есть автостоянка, которая начинается с парковочных мест для инвалидов. Как правило, она пустая. Потому что в Росси нет такого количества инвалидов, ну или у них нет автомобилей. На этом русская неадекватность заканчивалась. До появления коронавируса. Люди, просидевшие в изоляции несколько недель, стали творить странные вещи. Они зачем-то скупали гречку, туалетную бумагу и одевали медицинские маски, выходя на улицу.

Но что меня больше всего поразило и почему я, собственно, написал предыдущий пост, так это их радость по поводу средств поддержки. На сайте госуслуг, да и везде, где только можно, предлагается поддержать запертых в карантине граждан, коим можно смотреть бесплатные фильмы, развлекаться и обучаться.

Мне очень нравятся материалы «Фоксфорд». Я перешел на предлагаемый сайт, потратил время на регистрацию и увидел, что бесплатно можно получить лишь восемь занятий для преподавателей (коим я не являюсь), за все остальное придется заплатить. Как же это отвратительно, делать деньги на заключенных! А разве не сумасшествие этого не замечать? И уж тем более полная неадекватность защищать тех, кто зарабатывает на карантине.

Случай, который я описал, является лишь маркером. Но в последнее время мне часто встречаются предложения тех или иных благотворителей, где в заголовке говорится о «поддержке малого бизнеса в условиях карантина», а в реальности оказывается маркетинговой уловкой.

Иными словами: сейчас, в глазах «хохлов», мы выглядим сообществом напуганных людей, запертых по квартирам и охотно отдающих свои деньги и собственность тем, кто обещает о нас позаботиться. Мы их еще и оправдываем, а если среди нас находятся люди, которые указывают на это, мы этого не воспринимаем.

Раз уж я потратил столько времени, чтобы разжевать материал для самых маленьких, подытожу.

Сохраните мой пост и прочитайте его через пару лет. Удивлены, что историей с карантином воспользовались для обогащения и передела собственности? Все, во что вы верили, оказалось выдумкой? Мир изменился, а причины, изменившие его, куда-то исчезли? Вспомните, кто первый вам об этом рассказал. Теперь можно писать комментарии.

Виртуальное путешествие главного героя в "Маленькую страну".

Обычно путешествие начинается с тизера, вводного ролика, рассказывающего, что меня ждет. Однако экран был чист, и обратный отсчет предупреждал о старте миссии через двадцать часов.

Я знал о подобном. Большие многопользовательские миссии, такие, как старт с борта авианосца, начинались для всех игроков одновременно. А если учесть разницу в часовых поясах, не всегда днем.

В данном случае я мог спокойно пропускать действия персонажа, отпуская его в режим автопилота, и лишь время от времени нырять в погружение. Как, впрочем, можно было залечь на всю неделю в мужскую берлогу и ни на минуту не расставаться со своим аватаром.

После старта я несколько опешил, поняв, что при всем желании не смогу присутствовать постоянно.

Выдуманная планета вращалась вокруг своей оси быстрее, и сутки в «Маленькой стране» длились всего пятнадцать часов. То есть мне нужно было либо адаптироваться, либо запастись хорошим кофе, потому что спать и бодрствовать со своим персонажем в унисон оказалось затруднительно. К тому же он в режиме реального времени ел и ходил в туалет. Неприятные сцены, а еда в «Маленькой стране» — на любителя, перематывать у меня не получилось.

Разумеется, я подумал, что это сделано для большей реалистичности, хотя сама «Маленькая страна» была как будто склеена из осколков игр, фильмов и книг.

Главный остров состоял из аэропорта, потухшего вулкана и двух десятков отелей. Туристический бизнес составлял всю экономику архипелага. Он насчитывал дюжину мелких островов, посетить которые предстояло за неделю.

Меня должны были сопровождать аборигенки, очень похожие на персонажей из фильма «Аватар», только не синие, а плюшевые. Их мягкая шерстка была приятной на ощупь, а еще ею были покрыты хвосты, что делало персонаж не таким противным.

Я сразу же подумал, что хвост будет мешать соитию — ведь Баринов обещал секс-туризм, и нанял эскорт, раскосую, похожую на азиатку девушку в стального цвета кимоно. Она была человеческой расы, без хвоста. На что мой персонаж недовольно дернулся, но спорить не стал, а может, и не мог. Мы находились в просторном холле аэровокзала, за окном располагалась взлетная полоса, пересекавшая остров. Служащие с львиными хвостиками заправляли самолет. Руль высоты располагался в передней части воздушного судна, крылья — напротив, сзади. Неопытный игрок мог предположить, что самолет движется задом наперед. Но я-то знал, что это распространенная схема компоновки фюзеляжа, называемая «утка», такие самолеты даже выпускались серийно.

Программисты буквально глумились над погружением, наполняя его футуристическим содержимым — от плюшевых аборигенов до щипчиков по уходу за хвостом.

Даже не хотелось покидать игру. Я замечал все новые и новые детали, а безупречно продуманная письменность, в которой буквы напоминали переплетенные хвосты, меня очень повеселила. Впрочем, гостиницы всех стран мира похожи, такие же они и на других планетах. Гостевой халат с геральдикой «Маленькой страны» показался банальным.

Мой аватар, только заселившись в номер и даже не приняв душ, набросился на азиатку. Он сорок минут утюжил ее в позе миссионера. Я не мешал, зная, что если не дать персонажу «выговориться», он постоянно будет возвращаться к этому в дальнейшем. Ничего нового я не увидел. Девушка скулила под превосходящим по массе телом, шептала непристойности, когда аватар замирал, и одновременно с ним испытала оргазм.

Я впервые почувствовал возбуждение, когда азиатка на цыпочках побежала в ванную комнату. Наверное, потому что в порно такие сцены всегда недосняты. Ну, видео обрывается раньше, как бы говоря: «Жили они долго и счастливо и умерли в один день».

В следующий раз, когда я присоединился к погружению, мой персонаж спал. Спал и храпел. В «Маленькой стране» была ночь, решив не миндальничать, я разбудил его и погнал пить виски на балкон. Виски был земной, что тоже выглядело недоработкой. Я налил по-русски полстакана, не измеряя в пальцах то, что предстояло брать в рот, и позвал азиатку.

— Эй ты, как тебя? — спросил я девушку. — Ты меня понимаешь?

Девушка появилась завернутой в простыню, тепло и мягко улыбаясь.

— Снежана, — представилась она, игла пикантно вставила в перевод казахский акцент.

— Это ты мне брось, — погрозил я пальцем. — Будешь так с другими разговаривать.

— Ты мое имя все равно не выговоришь, — улыбнулась она.

— Ну и ладно, — отступил я. — Тогда будешь Сашей, в память о моей подруге там, на Земле, — я поднял палец к звездам.

— Какое красивое имя, — пропела девушка.

На небе ожидаемо светились две луны, а звезды образовали другие созвездия. Другие да не другие. Так, я сразу узнал большую медведицу, со слегка измененным расположением ковша.

«Это что? — подумал я. — Мне так толсто намекают, что нахожусь на другой планете, но не очень далеко?»

— Земля не там, — сказала девушка. — Хочешь, покажу где?

— Валяй.

Она подняла руку и указала на небо в районе горизонта.

— Видишь треугольник? Самая яркая звезда — это Солнце. Мы очень далеко.

— Давай, лечи меня, доктор, — сказал я, делая большой глоток.

Девушка села мне на колени и провела рукой по волосам.

— Ты красивый, — сказала она искренне. — Много у тебя денег? Приедешь еще?

Я как-то некстати прыснул смешком, и то же самое повторил мой персонаж.

— Извини, — попросил я, вытирая ее лицо простыней.

Она почти не обиделась, но я добавил:

— Больше не повторится.

— Ты можешь делать со мной все, что захочешь. Что ты хочешь?

Я задумался.

— Погладь меня. Или нет, лучше расскажи о себе.

Девушка оживилась.

— Я могу делать два дела одновременно.

— Нет, не надо, — сказал я. — У нас это называется многозадачность, и я этого терпеть не могу.

— Почему? — Девушка хлопнула большими ресницами. Ее глаза напоминали огромные черные вишни, а зрачки были так расширены, что сливались с радужной оболочкой.

— Ты тоже красивая, — сказал я. Похоже, виртуальный алкоголь ударил в голову.— Я не люблю людей, которые берутся за все подряд и не доводят ни одно дело до конца. Это как-то по-бабски. Понимаешь?

Девушка радостно затрясла подбородком. Наверное, сейчас она согласилась бы с чем угодно.

— Еще на первом курсе я подрабатывал, сдавая нулевые отчеты в налоговую. У нас тогда не было ни электронной отчетности, ни электронных очередей. И можно было заработать тупо стоя в очередях. Но в налоговой я обратил внимание на седого мужчину, принципиально занимавшего только к одному кабинету. После того как он сдавал отчет, то перемещался к следующей двери, в отличие от своих коллег женщин. Те занимали во все кабинеты сразу и создавали в коридоре броуновское движение.

— Что такое налоговая? — спросила девушка.

— То есть, что такое броуновское движение, ты поняла?

— Тоже нет, — она кокетливо опустила ресницы.

— Ну, это такая финансовая жандармерия. Как бы таможня. Понимаешь?

— Контроль, — сказала она.

— Ну, да. А броуновское движение это хаос, бардак.

— Энтропия, — согласилась девушка.

Я снова чуть не прыснул смехом. Да, создатели погружения вооружили персонаж своеобразным словарем.

— Человек может делать только одно дело, это доказали прести-ди-жи-та… В общем, фокусники. А когда ты занимаешься многозадачностью, то просто переключаешься с одной задачи на другую.

Так вот, любой человек, а тем более машина, переключаясь, теряет КПД. Останавливая и запуская процесс, мы используем максимум ресурсов. В отличие от постоянных усилий, которые тратим только на поддержание процесса. Это хорошо заметно на потоковом видео, которое использует трафик с наибольшим коэффициентом передачи, или в авиации. Там лайнер, занявший эшелон, движется с крейсерской скоростью и расходует минимальное количество топлива на пройденный километр.

— Как интересно, — сказала девушка на распев.

Похоже, алкоголь развязал мне язык, и я продолжил:

— Знаешь, не всегда нужно браться за все дела подряд. И не всегда нужно спешить. Гораздо эффективнее сузить свои усилия до минимальных рамок, как в «Жадаре».

«Ох ты, куда меня понесло…»

— А в натуре, девяносто процентов своего времени люди тратят понапрасну. Кто-то пытается доказать теорию, сделать бизнес, завести семью, а могли бы просто наслаждаться жизнью, ведь им никогда не достичь желаемого. Вот ты — ждешь принца?

— Жду богатого твина, — сказала девушка.

— Один хрен, — я решил не уточнять, кто это, — а что, если он никогда не появится? Что, если тебе не повезет?

— Надо верить, — сказала девушка.

— Но почему?

— Потому что так легче, а раз приходит облегчение, значит, это правильно.

— Ты хочешь сказать, что вера в чудо — это механизм, который заложен природой? И если бы это было неправильно, то вызывало тошноту или боль. Ну как соленая пища. Хочется порой соленого, а если перебрать, будет жуткий сушняк, или даже отравление.

Девушка явно не понимала и быстро теряла способность поддерживать беседу. Поэтому она сказала:

— Какой ты умный.

Приблизилась и по-мужски поцеловала мой аватар в рот. Взасос, по-взрослому, с языком, оказавшимся очень острым. Игла хорошо имитировала импульсы лицевых мышц. И я почувствовал ее мягкие губы, похожие на маленький воздушный шарик. Да, это было ненатурально и как-то резиново-стерильно, но все равно очень приятно. Как во сне.

Мы целовались несколько минут, пока простыня не оказалась на полу. В свете двух лун ее тело казалось нереально красивым. И оно содержало изюминку.

Знаете, почему мужики ходят налево? Я сейчас вовсе не оправдываю их. Просто хочу поделиться наблюдением. Из-за изюминки. Вы можете читать очень интересную книгу сто, тысячу раз, но рано или поздно это надоест. Бесспорный факт, с которым глупо спорить. Как и тот, что первое прочтение было самым ярким.

Никто не забывает свой первый раз — разумеется, если помнит его сначала.

Еще одно наблюдение — все женщины разные. Они по-разному ведут себя, говорят, дышат и пахнут. На групповом голом снимке вы не найдете ни одной похожей. Даже если одеть их в одинаковые купальники, даже если сравнивать по частям.

Понимаете, куда я клоню? Да, другая женщина — это новое первое прочтение, и не обязательно книга должна быть интересной. Ей достаточно быть просто не похожей на предыдущую. Причем при возвращении прочтение настольной книги тоже становится новым. Поэтому измены нередко укрепляют семьи. Разумеется, не разоблаченные.

Так вот, про изюминку. Однажды мы с Кристиной пошли на стриптиз. В бар, где находилось всего двое посетителей. Мы пили текилу, когда на подиум вышла девушка в черной полумаске. Она загадочно извивалась вокруг шеста, пока не обнажила грудь.

Грудь была маленькой, я бы сказал — очень, и от этого белые пятна вокруг сосков выглядели особенно голыми. Это делало танцовщицу бесстыжей, даже пошлой. Но именно это вызвало во мне сильное возбуждение. Происходящее стало запретным, незаконным, невероятным.

Девушка прыгнула мне на колени и стала извиваться под музыку. Ее дыхание сбилось в танце, тело намокло от быстрых движений, смесь пота и духов ударили волной феромонов.

Я долго находился под впечатлением, но постепенно пришел в себя. Кристина открыто посмеивалась.

— Может, пора уходить? Идти-то сможешь? — спрашивала она.

На сцене снова погас свет, и лучи софитов выхватили из тьмы новую стриптизершу. Она была спортивного телосложения с идеально прокаченной фигурой, а грудь была не менее третьего размера.

«Что сейчас будет?» — подумал я.

Вторая выступавшая двигалась энергичнее и четче. Она выполняла более головокружительные пируэты на шесте, но когда сбросила бюстгальтер — ничего не произошло. Да она могла вообще не раздеваться. Идеальная грудь была такой безупречной, что обнажение ничего не изменило.

Что там было прятать? Можно прямо со сцены выходить на улицу и идти домой. Ее нагота не смущала. Вообще.

Именно тогда я занялся изучением феномена красоты и пришел к выводу, что вторая стриптизерша была идеально красивой, а первая — идеально голой, и в этом разница.

Надеюсь, у читателя не возникло иллюзий по поводу уродства и всего такого. Нет, мы хотим видеть красивых женщин, но — выполненных индивидуально и с изюминкой. Иными словами, женщины — такие, как вторая стриптизерша — конечно, желаннее, но надоедают они быстрее первой.

В отношениях с Кристиной мне помогла игла, способная накладывать виртуальные татуировки, менять формы и внешность. Однако, попробовав, я сообразил, что справляюсь с этим без высоких технологий.

Да, нужен толчок. И лучше всего начинать с игр. Так сказать, тренировать воображение.

Я стал находить в Кристине незнакомые мне черты. Незаметную раньше родинку, схожесть с тем или иным телевизионным или киношным персонажем, новое движение, новую интонацию.

Моя жена тоже помогала. Она никогда не начинала отношения в спальне, требуя снимать с себя нечасто повторяющееся белье. Меняла локации, прически и все время делала что-то с внешностью. В итоге я напрочь забыл ее «заводские настройки».

— О, у меня сегодня будет новая жена? — говорил я, увидев очередную прическу.

Но самое интересное происходило, когда я сильно уставал за компьютером. В приглушенном свете ее образ как будто размывался, и я переставал узнавать жену. Она казалась мне незнакомой женщиной, то кинодивой, то продавщицей из магазина, а то и женой соседа.

Я, разумеется, хранил от Кристины эти эксперименты в тайне, но очень часто в последнее время, начиная чистить зубы, задумывался:

«Кого же сегодня найду в постели»?

Азиатка была хрупкой, неспортивной девушкой с пропорциональной острой грудью и совсем непропорциональными сосками. Сантиметра три. Они упирались в ладонь аватара, и игла, как могла, транслировала набухшую от ночной прохлады плоть.

Я водил по ним пальцами и заметил, как по плечам девушки бегут мурашки. Она приблизила губы к уху и сказала:

— Кха-тьфу-тя.

Мне сначала показалось, что она плюнула. Но, отстранившись, девушка добавила:

— Мое настоящее имя.

— Лучше я буду называть тебя Катя, — пообещал я.

Мы еще некоторое время ласкали друг друга, пока налетевшие со стороны джунглей москиты не превратили наши посиделки в ад. Отмахиваться от насекомых стало невозможно, и, подняв Катю на руки, я отнес ее на упругую гостиничную кровать.

«А зачем тут кровососущие?» — мелькнула справедливо возникшая мысль.

Я поставил своего персонажа на автопилот и вышел. Дальше смотреть мне было неинтересно.