YanaKroleg

Холодное лето 96-го

Была уже середина июня, а погода стояла всё ещё мерзкая. Лучше б уж снег выпал. Обидно. Мне загорать хотелось.

У моей подружки-медсестры на работе стояла большая диковинная ультрафиолетовая лампа для загара. Я поехала в подружкину больницу в гости, на сеанс.

"Только глаза обязательно закрой, а то сожжёшь, и больше 3х - 5ти минут не стой", - предупредил меня медперсонал.

Я разделась, закрыла глаза и постояла под лампой минуты четыре. Результат был налицо. Было сразу же видно, как красиво и бронзово я загорела.

Было уже поздно, и я решила переночевать у подружки в сестринской (это такая комната для медсестёр, с телевизором, кроватью и душем). Через несколько часов я проснулась и начала орать. Оказывается, загорая, глаза нужно было не просто закpыть, а чем-то их НАкрыть. Теперь-то я это знаю. Глаза мои опухли и перестали открываться. Прибежали медсёстры и даже дежурный врач и что-то мне в них накапали. Утром одна из подружек повезла меня, слепую, к специалисту.

Я громко стонала у окулиста в офисе. Глазам было больно. А доктор, наверное, подумал, что у меня был оргазм от его глазных капель, и поэтому он предложил мне с ним встретиться в неформальном месте, когда я выздоровлю. Я сослепу согласилась.

Через пару дней всё прошло, и я поехала на какой-то маршрутке к чёрту на кулички в дальний конец города встречаться с добрым окулистом, потому что мне казалось, что он мне понравился, а также потому что я люблю незнакомцев и мне всё равно в тот вечер было больше делать нечего.

Свидание состоялось у доктора на квартире. Он приготовил мне пожрать, и это было очень кстати. У меня всегда в гостях аппетит хороший. Там было мясо и фрукты, а я в те дни была отвыкшая от таких деликатесов.

Окулист был студентом из Ирана, который учился в Питере и не спешил никуда уезжать. Он был тёмненький-кучерявенький, коренастенький и, кажется, он был хорошим как человек, в целом.

Через некоторое время я уже обдирала последние виноградины и всё ещё восхищалась видом новостроек из окна 12-го этажа. Неожиданно, доктор придвинулся поближе. Ну, началось...

"Эй. Эй! Я так сразу не могу. Со мной надо поговорить подольше, а иначе ничего интересного не получится," - говорю. "Мы уже два часа разговариваем!", - возмутился окулист-иранец с вдруг усилившимся акцентом. Одна его рука уже что-то искала у меня между ног, а другая пыталась нашарить лифчик. Ооой, я почти попала в его чары, но всё же отодрала себя от его щупалец, почему-то огорчилась и ушла.

Этот доктор был, действительно, добрым. Он проводил меня, как джентельмен, и только сказал: "Так зачэм же ты тогда с мужчынами встречаешься?"

Я не знаю. Чтоб пожрать, блин.

Я поехала домой. Там меня ждал мой друг Вовка. Мы с ним договорились жить как муж и жена. Было уже две недели как мы сняли квартирку и вселились, но у нас никак не получалось жить как полагается. То его дома не было, то меня. И вот, наконец, случилось. Мы оба были дома. Одни. Никаких гостей. Что делать? Я решила, наконец, отдаться любимому мужчине. Мне вдруг захотелось попробовать, как это с ним делается. Мы легли. Минут через 15 мы встали. Я не знаю, кто был хуже: я или он. Вовка решил, что я была девственницей, и полез искать мою потерянную честь на простыне. И сказал, что обычно он совсем не такой, каким он был со мной. Какой такой не такой? Это была наша с ним первая и последняя брачная ночь.

Мы с Вовкой продолжали жить и даже спать вместе, но как брат и сестра. Он стал совсем мне непонятным. Спросил, брошу ли я его, если встречу богатого мужика. Я сказала, что, возможно, да. Я стала заставать его в странном состоянии, когда он слишком много говорил, всё больше чушь, таращил глаза и размахивал руками. Он никогда не скрывал от меня, что он наркоман. Но я была абсолютной либералкой и верила в то, что это его личное дело и меня это не касается. Я с ним дружила несколько лет, и он мне всегда нравился. Через несколько дней после нашей брачной ночи я нечаянно нашла его коробку со шприцами. Мне стало дурно, и меня оттуда как ветром сдуло. Больше я его никогда не видела. Мне сказали, что он уже умер.

Сдуло меня в коммуналку, где жили отец и сестрёнка моего друга Лёши. У Лёши была любовь не со мной, а с моей подругой, но жизнь сложилась так, что его семья удочерила меня и разрешала мне жить с ними, сколько и когда мне хочется. Более гостеприимных, простых, чутких и заботливых людей я никогда в жизни не встречала. Благодаря Лёше и его семье я не скатилась на самое днище и нашла способ оставаться собой. Вот и тогда, Лёша срочно распределил моё приданое по разным трущобам города, и в очередной раз его отец и сестра обрели новое чадо, меня то есть. Я устроилась одновременно на три работы: в бистро -девочкой на побегушках, в новоиспечённую газету - журналисткой, и в казино - учиться на крупье. Через месяц меня выперли из школы крупье, потому что я не успела вызубрить какую-то там таблицу. Ещё через месяц меня уволили из газеты, потому что я постоянно cпала на рабочем месте. Из места общественного питания я ушла сама, потому что в иституте началась сессия. Денег у меня хронически не было. Но зато у меня было много друзей, а также знакомых, малознакомых, и совершенно незнакомых мне людей, которые меня кормили. И ещё, у меня появился тот самый богатый мужик, которого предсказывал мне Вовка: с Фордом, сотовым телефоном, пистолетом и толстым бумажником. И с сединой, в придачу. Не знаю, была ли это любовь или проституция. И то и другое, наверное. Любовь - потому что я была под большим впечатлением от него, и я точно знала, что это взаимно. Проституция - потому что он меня трахал и давал за это деньги. Я их не просила, но брала.

В середине июля в Питер пришло лето на несколько дней. Мы с подружкой пошли в парк купаться в грязном пруду. Когда мы проходили через мостик, я увидела группу мужчин, которые перелазили через перилла и прыгали в речку, Малую Невку. Мне тоже захотелось попробовать. У меня в то лето была поговорка: "Если я этого не сделаю, то никогда не увижу неба в алмазах". Но когда я перелезла через перилла, мне стало страшно. Мужчины в очереди начали высказывать нетерпение и презрение, и я прыгнула. Плавать я, вообще-то, не умела, но кое-как догребла до берега. Чего только в жизни не сделаешь, чтоб покрасоваться...

Так я провела лето 96-го.

Это будет короткая история про брата Патрика. Я с ним переговорила всего один раз, но забыть его трудно.

Тони выглядел ещё красивее Патрика, но он совсем другой по характеру - драчун и злюка. У них все в семье были поразительно симпатичными на внешность, но несчастными.

Когда я его видела, он говорил, что ходит на лечебные собрания для алкоголиков, и что-то там про религию. У нас была какая-то вечеринка, он зашёл к нам за братом, и почему-то он мне стал рассказывать про свою жизнь. Чуть позже он затеял драку на улице недалеко от моего дома.

Его квартира была в красивом месте, у водоёма возле океана. Я знала, где он живёт, потому что они с Патриком громко здоровались со мной с балкона, когда я каталась мимо. Там проходила моя любимая велосипедная дорожка.

Однажды я узнала, что Тони кого-то убил и застрелился сам. Но пуля проскочила через его голову, не убив. Он теперь живёт в тюрьме с изуродованным лицом, и никто его не навещает.

The end

Я вспомнила, кто умеет лаять, как настоящая собака. Патрик!

Если он хотел окликнуть меня или моих детей, он иногда начинал гавкать, как немецкая овчарка.

Пэт - друг из детства моего мужа. Они играли на улице с малых лет, вместе чмошничали в школе, гоняли на великах, скэйтбордах и потом мотоциклах, увлекались наркотиками и рок-музыкой, много чего делали. Их было несколько человек, я с большинством из них перезнакомилась, хорошие дядьки. Они все повзрослели, оженели, остепенились, а Пэт - нет.

Я видела фотографии. Он там самый красивый и весёлый. Все девушки были его, он был душой любой компании и любимцем всего района.

А сейчас он - ходячий труп, бомж, на последней стадии алкоголизма.

Я успела его застать во вменяемом состоянии. С ним было по кайфу проводить время, шляться вместе, ездить куда-нибудь. Ещё он был хорошим серфингистом. У него всегда легко и замечательно всё получалось, за что бы он ни брался. Всё знал, всё умел. Я ему даже доверяла няньчить моих детей несколько раз, когда они были малышами.

Пока у меня не было детей, он год жил с нами, потому что у нас было много свободного пространства, пустой дом. Потом его посадили в тюрьму за наркотики.

К наркотикам его приучили ещё в детстве школьные надсмотрщики. Как и многим другим непоседливым пацанам, ему были прописаны какие-то успокаивающие таблетки, чтоб его присмирить. А позже лосанжелесская молодёжь повально экспериментировала с разными наркотиками.

Все его друзья повзрослели и перестали интересоваться субстанциями, а он застрял. Всю жизнь избегал ответственности, у него никогда не было жены и детей, он потерял дом и наследство. Его все, буквально все обожали, потому что он был очень добрым и прикольным. Ему охотно помогали, кто как мог, с жильём и работой.

Деградировал он на моих глазах, очень быстро, за последние десять лет. Сейчас он втрое уменьшился в размере, и ему нельзя бросать пить - умрёт. Он скоро скопытится по-любому. Может быть, и мой отец был таким в его последний год, я этого ужаса не застала.

Ухудшение началось как-то незаметно. Раньше он был всеобщим любимцем и легко заводил любые знакомства - и вдруг все приличные люди стали от него шарахаться. Девушки, вместо того чтоб на него вешаться, теперь пугаются его. В какой-то момент я заметила, что в парке мамашки опасливо прижимали к себе своих детишек, если случалось, что он останавливался поздороваться со мной. Когда он был бухой, то есть почти всегда, он стал орать на меня на всю улицу: "I love you, sweetheart!" Я в ответ вопила, что тоже его люблю. Подозреваю, что я таким образом отпугнула от себя немало приличных знакомых. Сейчас он меня уже не замечает, проезжает мимо меня в ступоре, со стеклянным взглядом, виляя велосипедом. А ведь когда я с ним познакомилась, у него всё ещё были водительские права.

Он живёт на моей улице во дворе одного из его друзей. До этого он жил у кого-то на маленькой старой яхте. Теперь он спит на чьём-то заднем крыльце, и иногда его будят еноты, опоссумы или крысы.

Какой-то период, когда уже вовсю шёл его спад, у него была любимая девушка, Диана. Не "Даяна" - а именно Диана, с другим прописанием. Она была сумашедшей бомжихой, чуть старше меня, маленькой, худенькой, злой наркоманкой-красавицей с недостатком зубов. Однажды она позвонила в мою дверь, потому что разыскивала Патрика. Я увидела ее и очень испугалась. У нее были бешеные глаза. Я в них уставилась, и меня парализовало. Помню, что я ешё подумала, что я и сама такая же, просто судьба была ко мне благосклоннее, и у меня хватило ума не пробовать никаких наркотиков.

Как-то раз Пэт вдруг объявился у нас в слезах, потому что она пропала. Он просил проверить морги по интернету. Потом она нашлась. Потом она снова пропала. Наверное, Пэт перестал ее узнавать, как меня.

Eго сбивала машина. Он не хотел в больницу, так и гулял изувеченным.

Однажды он по пьяни рухнул с велосипеда и сильно разбил себе бровь об лосанжелесский поребрик (бордюр?). Вместо больницы он приковылял в наш дом. "Яна, поди-ка сюда," - позвали они. Бровь надо было зашивать. Есть такие специальные маленькие пластыри, которыми можно стягивать ткани в домашних условиях. У меня это получилось, но я чуть не рухнула в обморок. Зажило, как на собаке.

Одно из самых тяжёлых впечатлений о нём я получила в прекрасный день в моём любимом месте. Он, трезвый, пришёл к нам на лодку смотреть салют на День Независимости. Лодка была пришвартована в парке возле культурного людного места, с концертом, пикниками и обилием полиции. У Патрика в руках откуда-то возник бумажный пакет, и минут через двадцать он был бухой и шумный. Странный лающий дядя. Он расправил плечи и вышел пройтись по парку, и я была недалеко. Я увидела, как на него надели наручники и увезли. Потом держали в тюрьме несколько месяцев. Я рыдала и говорила мужу, чтоб он что-нибудь делал, но мой муж сказал, что это не первый случай, и он давно понял, что ничем не поможешь.

Пэт сидел несколько раз за всякую ерунду. А ведь он совершенно безобидный. В тюрьме ему приходилось драться.

Скоро он умрёт.

У моего мужа все остальные друзья - приличные, ответственные люди. А мне нравится этот. Я любила ещё одного, тихого скромного компьюторщика. Но он умер, опять же. От рака.

Я познакомилась с ней на аэробике для беременных. Она - натуральная блондинка и эталон житейского успеха.

У нас было по двое малышей одинакового возраста. Хэзэр стала приглашать меня на разные мероприятия, экскурсии, тусовки для мамаш, учебные проекты для ползунков. Ее зелёные глаза, незамутнённые проблемами, и открытый честный взгляд были для меня экзотичны. Кажется, я в нее влюбилась, у меня изредка бывает такое, платоническое, с крутыми девочками.

Она и ее семья - вегетарианцы строгих правил, веганы. Все продукты питания и предметы обихода у них неживотного происхождения. В Лос Анжелесе это не трудно.

Семья у нее - огромная. Каждые полтора-два года она рожала нового ребёнка. Всего их получилось пять. Они с ее мужем не религиозные, просто им нравятся дети.

Хэзэр не нанимала нянек. Все пять детей берут всевозможные уроки: музыка, спорт, танцы, рисование, научные опыты, ораторская лига, книжный клуб, бой- и гёрл-скауты, и наверняка я что-либо пропустила. На многие уроки мы приводили детей вместе, и я очень часто ее видела на протяжении всех лет. Многие классы она, и даже я иногда, проводили сами на дому для группы друзей-единомышленников. Она постоянно набирала на себя всё новые и новые обязанности: президентство каких-нибудь клубов, ответственные позиции всяких волонтёрских групп по спасению живой и неживой природы и людей. При этом у нее висел на сиське очередной младенец, и все ее дети выглядели чистенькими, счастливыми, и чем-либо увлечёнными, как и она сама.

Я кое-как успевала лишь половину того, что делала она, и детей у меня гораздо меньше. Я тратила много времени на учёбу и на всякие странные маленькие проекты.

Когда я устаю - то вспоминаю ее, и у меня сразу откуда-то появляются новые силы.

Это от нее я впервые узнала, что такое хоумскуллинг. Когда нашим старшим детям исполнялось по пять лет, я подыскивала хорошую школу. А она рассказала мне про свои планы учить всех своих детей самой и при помощи общественных групп и бизнесов, на это нацеленных. Это движение уже было хорошо развито в начале 2000ых и росло с каждым годом в геометрической прогрессии. Вначале мне это показалось дичью: "Неее, это не для меня. Я сдам детей в школу и пойду делать карьеру," - говорила я. Только позже обнаружилось, что такой стиль жизни, как у Хэзэр, мне и моей семье тоже вполне подходит.

Муж у нее гораздо старше ее, как это случилось и у меня. Он был ее профессором в университете, они подружились и больше не расставались. Он работает хирургом-педиатром с тяжёлыми детскими заболеваниями, и там часто случаются смерти. Ещё он преподаёт и ездит по всему миру на свои профессиональные конференции, и при этом умудряется очень много делать для семьи и даже присутствовать на всяких вечеринках. (Хэзэр обожает устраивать большие празденства по любому поводу)

Однажды я зашла в их подвал-гараж ... и застыла в шоке. На стенах были развешены постеры советских времён, про СССР, с серпасто-молоткастой символикой. Красножопый!? Муж Хэзэр эмигрировал из Колумбии, а я много раз тут сталкивалась с социалистами из Латинской Америки. Наверное, они мечтают, чтобы все люди были равны. Всё-таки все чуваки - дураки и невежды в той или иной области, независимо от их образования и личных качеств.

Я была "влюблена" в Хэзэр очень долго, больше десяти лет. У меня бывает иногда такое: идеализирую людей, прям вижу их в ореоле святого свечения и на пьедестале. И потом, естественно, выясняется, что они всего лишь живые несовершенства со скелетами в шкафах и козявками в носах.

Постепенно я поняла, что для идеальной картины ее жизни неизбежно приносятся кое-какие жертвы и нарушаются некоторые этические нормы. Но всё равно она молодец.

Наши дочки разругались в подростковом возрасте. У меня правило - не вмешиваться в детские разборки. Но меня вдруг возмутила беспринципная и нечестная ерунда, которую я услышала оттуда. Я охладела к своей любимой Хэзэр, стала ее избегать. Широко ей улыбаюсь при встрече, а что-либо делать вместе с ней больше неохота.

Про таэквандо я ж, опять же, услышала от Хэзэр! Она как-то очень быстро отзанималась и бросила это, получив чёрный пояс, умудрившись избежать "спарингов" - самих драк, из-за которых этот спорт был придуман. Я слышала, что Путину в Корее подарили пояс самого высокого разряда. Такой пояс не светит моему инструктору, что усиленно занимается этим с детства и достиг очень многого, у него хорошие данные. Но это уже другая история.

Стройбатовцы, дедовщина, мама, папа, ужасы, религия и загадки

В военном городке моего раннего детства размещались три разные типы войск: лётные, ракетные и строительные. Папа служил у лётчиков, а мама была машинисткой в штабе у ракетчиков. Она печатала всякие секретные бумажки и носила в сумочке печать, которую нужно было продавливать на пластилине с верёвочкой на двери всякий раз, когда она покидала свой кабинет. У нее были длиннющие твёрдые ярко-красные ногти, которыми она стучала по кнопкам печатной машинки невероятно быстро. У нее всегда была красивая одежда женственно-классического стиля, и ее везде окружали комнатные растения. И в доме, и на работе стены были обвешаны дебрями традисканции, и повсюду на полках и столах стояли Ваньки Мокрые и прочая зелень, часто с экзотичесмими красными или жёлтыми крапинками или полосками на листочках. Она их разводила в металлических банках из-под кофе или больших консерв. Почва в Бурятии была неплодородной, поэтому родня присылала ей посылку с чернозёмом в подарок.

Мама была богиней с букетом нервных расстройств. Мы с отцом очень ее любили и жутко страдали из-за ее перепадов настроения. Она была одновременно хорошей и жестокой, взбаломошной и рассудительной, юморной и обидчевой. Она была сумашедшей в статусе нормального человека и сводила нас с ума, но мы этого не понимали.

Отец любил выпить уже тогда. Мне это ни капли не мешало в те годы, а вот поводом для скандала факт пьянства был идеальным. Логики никакой не было: добровольно веселились на каждый праздник с друзьями с большим накрытым столом, бабинным магнитофоном и выпивкой. У отца была склонность к алкоголизму. Чем скандал про "опять нажрался" мог помочь ситуации? Наверное, такое положение их обоих устраивало, каждый удовлетворял свою потребность: один напился, вторая поругалась. В промежутке между праздниками моя семья была любящей и дружной, если не раздражать маму и не перечить ей.

Помимо комнатных растений, в моей квартире над диваном было прибито чучело утки, раскинувшей крылья в мёртвом полёте. Кое-что из мебели было самодельным - полочки, например. Мой отец был мастер на все руки. "Мастерство не пропьёшь", - одна из его дурацких поговорок. Также мне купили пианино. Но и это было не главной достопримечательностью моего жилища. До нас в этой квартире жил художник. Он нарисовал какие-то витые загогулины по углам на потолке, и их невозможно было до конца закрасить никакими новыми слоями побелки. А в тесной ванной комнате у меня был свой советский частный "диснейлэнд". Над ванной Волк из "Ну, погоди!", вглядываясь в даль, гнал по пляжному песку на моторной лодке. Над стиральной машинкой важничал Кот-в-сапогах. А над унитазом, сгорбившись, насылала на меня какие-то проклятия страшная ведьма. Из-за ведьмы я боялась ходить в туалет, когда была маленькая.

Кроме ведьмы, я боялась развода, не хотела терять присутствие отца. Однажды в очередной домашний скандал я ушла за гаражи на пустырь, заросший какими-то злаковыми, которые мы называли "стрЕлки". Из этой высокой травы на одежду цеплялись колючки с хвостами, похожие на стрелы. И вот, я в слезах пришла на это колючее поле и вдруг стала молиться Гномикам. Я не знаю, как я о них узнала, но я в них верила, и они мне помогли. Вернулась домой - родители помирились, а развод у них случился лет через 20 или больше, перед смертью отца.

Из религиозного, мне также вспоминаются одинокие голые деревца далеко в сопках, на ветках которых были привязаны цветные лоскутки. Это делали буряты. Кажется, они исповедовали буддизм.

Кроме Бурята Дондока, туалетной ведьмы и семейного развода я очень боялась стройбатовцев. Строительство домов активизировалось почему-то в самый неблагоприятный сезон, во время немыслимых морозов, когда быстро обмораживается кожа, пальцы рук и ног деревянеют, земля каменеет. Я недавно читала некоторые "Колымские рассказы" Шаламова, где он описывал жестокость гулаговских бараков, "концлагерный" голод, непосильную работу в шахтах на морозе. У этих парнишек-призывников, попавших в Стройбат ЗабВО, было так же, просто они не успевали умереть за два года службы. Я, маленькая, не понимала их невыносимых обстоятельств. У меня начинал болеть живот от страха, когда я смотрела на их сутулые, медленно передвигающиеся фигуры в тонковатых фуфаечных куртках, таких же уродливых шапках и непонятных обмотках на ногах. У них были сине-фиолетовые измождённые лица. В руках у многих был лом или лопата, и они пытались долбить вымерзшую и твёрдую, как алмаз, землю.

Я запомнила об этих несчастных солдатиках некоторые, подслушанные от взрослых, истории. Кто-то сварил щенка в чайнике и съел его. А кто-то попал в госпиталь, весь полностью покрытый синяками-звёздами от солдатского ремня. Это меня пугало ещё больше.

В других войсках - лётных или ракетных - жизнь у солдат была чуточку легче, мне кажется. Но там тоже было страшно, голодно и холодно. Что-то случилось с моим отцом, когда он начал там служить до моего рождения.

В казармах были национальные, враждующие между собой, диаспоры. Мой отец - русский по паспорту, украинец по фамилии и родителям, но с армянской внешностью. Незнакомые люди его всегда принимали за армянина. И вот, его поставили в наряд руководить солдатами, ненавидящими армян. Я не знаю, что именно там было. Солдатам нельзя нападать на офицеров. Но, видимо, скромный и застенчивый "ара", их ровесник, не смог чего-то предотвратить. Мне не так давно туманно рассказывала об этом мать, с презрением.

Также у отца на руке, где вены, был огромный продольный шрам. Я спрашивала об этом, когда была маленькая. Отец очень смутился и что-то нехотя, сбивчиво и недоходчиво объяснил. Я не могу вспомнить ни одного слова оттуда. Позже я спрашивала его снова, а он сказал: "Я ведь тебе уже говорил". Так и не узнала, а ему явно неприятно было об этом думать. Недавно я читала, что такие шрамы - вдоль вен, а не поперёк - остаются после мусульманских пыток.

Мой папа был очень добр ко мне. Бывало, я плохо себя вела, баловалась, стояла на ушах, а он просто тихо просил меня, как Кот Леопольд: "Яночка, не надо..." Но однажды они с матерью сказали мне, что устали от моего поведения и хотят сдать меня обратно в магазин, откуда меня купили, или продать кому-нибудь в частные руки. Они написали объявление печатными буквами, я умела читать.

"Товарищи буряты! Продаётся девочка, 5 лет. Обращаться в дос 5, кв. 30"

Я испугалась. С тех пор я знаю, что меня можно купить-продать, и веду себя хорошо.

Также у нас была копилка, бутылка из-под шампанского. Я туда заталиивала десятики, 10-копеечные монетки. Копила, чтобы купить себе братика. Недавно нашла на сайте одноклассников подружку из своего детскогко садика. Она первым делом спросила, получилось ли у меня купить братика.

П.С. Там говорили "дос", а не "дом". Расшифровывалось как Дома Офицерских семей.

Природа, быт и отец

Я попробую перечислить, чем мне нравилась моя маленькая родина и почему мне не хотелось уезжать оттуда.

Сопки.

По ним можно было бегать. А зимой всё население, включая взрослых, сьезжало с них на санках. Две минуты езды - полчаса на возврашение на верхушку сопки. Снега зимой выпадало очень мало, но для санок достаточно. Снеговика было не слепить, и лыж ни у кого не было.

Саранки.

Это такие дикие цветы из семейства лилий. Отец научил меня выкапывать их луковицы, они сьедобные. Если заблудиться - можно ими питаться.

Лес.

Для меня было загадкой, почему мы окружены степной, голой местностью и лысыми сопками, а если чуть отьехать, то попадаешь в дремучие таёжные леса с кедрами, багульником, брусникой. Наверное, мы жили в переходной зоне между сибирской тайгой и монгольской степной местностью.

Реки.

Возле нас их было две: маленькая сливалась с большой, а та, в свою очередь, впадала в Байкал. Вода в них была такая чистая, что ее можно было пить. Но такая холодная, что можно было застудить зубы.

Отец браконьерил. Зимой он вязал сети самодельным челноком из парашютных шелковых ниток. Дырки в сетях были огромными: в них застревали осетры, которые потом не помещались в нашу ванну. Но это было редкостью. В основном он ловил рыб размером в половину - полтора метра. Их звали: таймень, сиг, налим, хариус, омуль. Икры было навалом. Я её, естественно, не любила. На рыбалку он ездил ночью. Иногда, по крайней мере однажды на моей памяти, его ловил рыбный патруль. Но ему никогда за это ничего не было. Думаю, он делился уловом с начальством - небось с этим же проклятым Черненко.

Иногда, гораздо реже, он охотился. Помню мёртвых зайцев, глухарей, уток. Не могу вспомнить, было ли у него своё ружьё. Наверное, он просто держал его от меня подальше.

Ешё были мешки кедровых шишек.

Облепиха.

Это такие целебные кислые оранжевые ягоды на колючих кустах. Из них родоки научились варить очень ценное и полезное отвратительное облепиховое масло - панацею от разных болезней.

Летом были грибы и ягоды. Но когда я переехала в Белоруссию, я обнаружила, что в царстве грибов очень много всяких сьедобных и несьедобных видов и подвидов. В Бурятии такого нету, даже мухомора я, кажется, там не встречала.

Перекати-поле.

Ценности в этом нет, просто самопередвигаюшийся клубок из колючек. Видела такоё растение в учебнике, когда пустыню в школе проходили.

Из культурной программы запомнилась поездка на пограничную заставу. Видела живых пограничников в камуфляжках, служебных овчарок и саму границу - полоску земли, за которой была Монголия. Познакомилась с детьми из приграничного посёлка, но потом заманалась получать от них безграмотные письма.

Иногда к нам в клуб (что был с ужасной раздолбанной мебелью) приезжали гипнотизёры или дрессированные собачки, но в основном мы довольствовались самодеятельными концертами к празднику Великого Октября.

Многие люди веселились на всю катушку, устраивая банкеты и танцы в своих квартирках, как мои родители.

Камушки.

Через наш военный городок регулярно рыли траншеи все десять лет моего проживания там. Чинили водопровод, наверное. Два моих друга и один враг проводили в этих окопах всё своё свободное время, потому что интересовались геологией. Я от них этим заразилась. Вывезла из Забайкалья коллекцию красивых маленьких камней. В основном, мы находили красивые обломки чего-то кварцевого, разных цветов, полупрозрачные. А однажды я застала своего "врага" с большой серой глыбой, от которой он откалывал кусочки с золотыми вкраплениями. Он мне подарил один такой обломок. В учебнике я видела точно такой же образец на картинке, под которой была надпись "золото". Я до сих пор не знаю, настоящее ли это золото или обманка.

Перебои с электричеством и отоплением, особенно в периоды сильных морозов.

Для нормального человека это было бы кошмарным воспоминанием, не уступающим описаниям трудного быта ссыльных декабристов или гулаговцев. Но для меня тёмные ледяные вечера с родителями при свечах или керосиновых лампах были прекрасны. Мы по очереди выступали со стихами или песнями, даже обычно молчаливый и застенчивый отец в такой ситуации раскрепощался и исполнял строевую курсантскую песню "Скажи-ка, Дядя, ведь недаром" или "Я в осеннем лесу пил берёзовый сок". Мамина коронная была про лесного оленя. Я пела про революцию и красноармейцев, мне нравились мелодии. Лишь недавно я выяснила, что все те мои любимые песни были переделаны из старых еврейских.

Благодаря забайкальской "блокаде", у родителей было предостаточно времени поделиться со мной историями из детства и до-семейной жизни. А однажды они мне пересказали в подробностях весь "Граф Монте-Кристо", ведь там про чувака, который очень долго сидел в темноте, прям как мы.

Холодно мне никогда не было. Наверное, потому что я не снимала шубу и валенки, даже иногда спала в них.

Когда свет был - родители либо смотрели телевизор, либо принимали гостей, либо мама трындела отцу на уши неинтересные мне истории про штаб, где она служила ефрейтором при печатной машинке.

Проблемы с электричеством были из-за недостаточного отопления, а топили плохо из-за всё того же воровства, я полагаю, угля. Когда приезжала какая-нибудь ревизия - в квартирах вдруг становилось невынисимо жарко, и люди открывали форточки. Но обычно батареи были прохладные, и в 30-ти, а то и в 40-ка градусные морозы обычные магазинные обогреватели не помогали. Офицеры, включая моего отца, мастерили "козлов" - самодельные опасные устройства из кирпичей и железок, которые неплохо прогревали комнаты. Но эти "козлы" потребляли слишком много электричества, и вся система - десять офицерских пятиэтажек - еженедельно перегорала, чинилась, и вскоре снова вырубалась.

Баргузины. Это такие сильные ветры, типа шквалов, связанные с местным байкальским климатом. Мне они нравились тем, что можно было пропускать школу или уроки музыки, сидеть у окна и смотреть, как по улице летят камни и с крыш иногда сдувает куски шифера. Такие опасные баргузины бывали у нас редко, но, по-моему, сильных ветров было много, посезонно.

Пожалуй, забуксовал мой список положительных аспектов о проживании там. Но остались другие достопримечательности или истории оттуда.

Бурят Дандок.

По окрестностям нашего "привилегированного" офицерского гетто, а также железнодорожной станции и жилых кварталов деревенского типа в километре от нас, бродил один высокий, уродливый, страшный, угрюмый, грязный и вонючий бурят, и всегда с большим мешком на плече. Я была уверена, что это бабай-людоед, а в мешке у него - украденные дети. Когда я стала постарше, то услышала от его ноши звон стекла и с облегчением предположила, что Дандок собирает в тот мешок бутылки.

Бурят Дандок стал первым мужчиной, у которого я зафиксировала половой орган. Мы с подружкой шли со школы, а пьяный бабай как раз остановился неподалёку у бетонной стены справить малую нужду. Уж прошло лет 30, а я всё ещё в шоке от увиденного. Полметра красного пожарного шланга. Человек-слон.

Думаю, что Бурят Дандок - родственник киевлян. Ведь монголо-татары привозили толпы пленниц из Киевской Руси. В основном азиаты низкого роста, а этот был высоким. Значит, в нём была славянская кровь. А в Питере я даже знала очень высокого китайца. Он был из северного Китая.

Буряты и монголы, оказывается, почти одно и то же. Языки очень похожи: бурятский - один из диалектов монгольского. Оказывается, при Сталине они так и назывались: монголо-буряты. Они очень сопротивлялись коллективизации их скота, многие из них успели перекочевать за границу, в Монголию. Из тех, что остались при Советах, многие были истреблены (есть цифра 10,000 чел), а остальные были запуганы и согнаны в несколько раздробренных монголо-бурятских округов. Слово "монголо-" Сталиным было вскоре убрано.

Я истории их не знала, но такими я их в той сельской местности и застала: молчаливыми, мрачными, запуганными. Я видела таких же американских индейцев в штате Юта.

Трубы.

Это снова про хроническую проблему с отоплением. Директриса местной средней школы проворовалась настолько, что ее сняли с должности и, кажется, посадили. Хотя кто ж знает. Может, на нее это повесили. Возможно, до нее докопались из-за того, что за время зимних каникул школьные отопительные батареи разорвало. Наверное, она не знала, что при замерзании вода превращается в лёд и расширяется. Зимние каникулы нам чуток продлили, но потом на несколько недель разместили классы в военных учебных комнатах, штабах и резервных квартирах.

Помню, что зимой в школе всегда было, скажем так, прохладно. И до, и после случая с прорвавшимися трубами дети иногда сидели за партами в шубах и валенках. Изо рта шёл пар. О сменной обуви мы не знали. А не то у нас бы тапочки примерзали к полу, наверное. Интересно, сейчас там до сих пор так? В те годы для меня это было нормально, и я не мёрзла. "Настоящий сибиряк отличается не своей закалкой, а умением тепло одеваться".

Все люди ходили зимой в шубах и валенках. Кроме моей мамы. Она покупала всякие немыслимые сапожки на высоких каблуках и мастерски семенила в них по гололёду на работу - с работы.

Пожары.

Я помню их несколько. Смотреть было интересно и чуток страшно. Одна квартира даже горела в моём подъезде на первом этаже (я жила на третьем). Я видела, как выносили на носилках человека в ожогах.

Помимо засыпания с сигаретой, у людей было много других возможностей нечаянно поджечь свои жилища. Например, в большинстве домов (кроме, кажется, одного-двух, построенных уже перед моим отъездом) не было горячей воды. Не то, что бы её отключали. Она вообще не предусматривалась. В некоторых пятиэтажках для лётчиков были титаны. Титан - это такая маленькая железная печка с водопроводным баком. Их можно было топить дровами и устраивать себе горячую воду когда угодно. У нас в доме титаны тоже не предусматривались. Родители нагревали воду в ванной кипятильниками. Магазинные кипятильники слабо помогали, и отец дополнительно делал их сам из каких-то пластинок, обмотанных проволокой. Мне было запрещено их трогать или подходить к ним. Видимо, я их слушалась, раз до сих пор жива.

Керосинка.

Это шаткая конструкция типа примуса, на которой можно готовить еду, когда вырубается электричество. Она работает, судя по названию, на керосине, и воняет она соответственно. Ею трудно управлять, потому что нужно накачивать в ней какой-то маленький насос, чтобы она зажглась.

Другой альтернативой была электроплитка.

Трудно приходилось моим молоденьким родителям, когда я родилась. Зима в тот год началась раньше обычного. Снег выпал уже в начале октября, отмечая мой день рождения. Не знаю, как они умудрялись купать и переодевать новорождённого ребёнка в такой дубак. Я вроде не болела, закалённая, значит, была.

Со мной была совсем другая проблема. Мама жаловалась, что я в младенчестве перепутала день с ночью. Днём я крепко спала, а ночью меня надо было развлекать. Из маминых скупых рассказов я поняла их сложившийся на тот год график. Мама бодро гуляла днём с коляской, а ночью она отсыпалась. Отец таскал меня на руках ночи напролёт, а утром шёл на службу, в то время как мама шла гулять со мной, спящей, на улице. Продукты им часто покупали соседи и друзья, в том месте и в то время люди много помогали друг другу.

В одну из таких ночей, без электричества, мой папа, держа меня в одной руке, а свечку - в другой, добрался до кухни, чтобы разжечь керосинку, чтобы подогреть мне молочную смесь, или чем там они меня кормили. У него не хватило рук, чтобы всё нормально сделать. Керосинка перевернулась, и на кухне мгновенно начался большой пожар.

Всех спасли, всё потушили. Мама говорила, что когда меня вынесли на улицу, я была вся чёрная, в саже.

Отец всю жизнь был капитаном. Майора дали, когда он уходил на пенсию в 45 лет. В 50 лет умер.

Интересно, что он вроде любил работу свою. Он был инженер-программист. Первый комп, который я видела в детстве в 80х, был размером с спортзал и весь был уставлен большими металлическими яшиками, страшно гудевшими.

Я, слушая маму, думала, что он нифига не почётный. У других детей папы были лётчиками или командирами. А технари там были людьми второго сорта: питались хуже, квартиры им не сразу по приезду давали, и шоколадок ему на полёты не полагалось.

А сейчас вот рассказываю детям, какой у них дед был умный.  

Свои первые десять лет жизни я провела в Бурятии. Отец был военным, и его почему-то держали в одном и том же отдалённом месте его первые 13 лет службы.

Пытаюсь собрать обрывки воспоминаний о той жизни.

Дядя Сырожа из Киева и др.

Впервые я познакомилась с киевлянином в детстве, когда жила в Забайкалье. Тогда же в первый и последний раз я попробовала киевский торт. Судя по вниманию взрослых к этому кондитерскому изделию, то был какой-то немыслимый, божественный деликатес для избранных. Мне торт не понравился. Сухой какой-то. Либо его таким делают, либо он таким стал после путешествия из Киева в Бурятию. Ведь дорога к нам занимала несколько дней, даже если добираться самолётами.

Киевлянин мне тоже не очень понравился. У него была странная привычка моргать со скоростью где-то двадцать глазных миганий в секунду продолжительностью пять секунд на каждую третью фразу разговора. Наверное, это было у него нервное. Кто-то потеет, чешется или грызёт ногти - а у этого такой своеобразный тик дурацкого вида.

Звали киевлянина Дядя Серёжа. Он был новоприбывшим подчинённым моего отца. Видимо, он решил подмазаться к нам со своим тортиком. Стал часто приходить к нам в гости. Мои родители были большими тусовщиками, собирались компаниями каждый месяц. Дядя Сырожа быстро стал другом семьи. Вскоре приехала его жена. От нее я научилась жарить творожные пончики в кастрюле с маслом.

Каждый раз у нас в гостях Дядя Сырожа-Мигун рассыпался в комплиментах про наш домашний уют и расхаживал, как у себя дома, даже заходил разглядывать мою комнату и совался в кладовку, где я хранила свои детские книжки и игрушки, а на верхних полках мама складывала всякое разное.

Помню, мама загремела в больницу дней на десять. Её увезли на военной машине в какой-то отдалённый посёлок в нескольких часах езды. Я тогда очень испугалась, думала, что она помирает. Она рыдала и стонала, когда её увозили. Навещать ее я не могла.

В эти дни жене Дяди Сырожи поручили кормить меня обедами. После школы я приходила к ней домой. Она хорошо готовила. Но она недоумевала, как такая маленькая худенькая девочка может столько много жрать.

А потом вдруг дружба прекратилась. Мои родители что-то возмущённо обсуждали несколько дней. Я развесила свои локаторы. Оказывается, Дядя Сырожа нас обворовал. Попросил у отца ключи от какого-то оборудования по работе. Отец дал ему всю связку, с ключом от квартиры где деньги лежат.

Родители обнаружили пропажу не помню какого барахла не сразу. Были также украдены отцовские медали-ордена и что-то из военного обмундирования. Наши соседи видели, как однажды, посреди рабочего дня, Мигун выходил из нашего подъезда с большой сумкой.

Кажется, Дяде Сыроже ничего за это не было, потому что такие вещи трудно доказать. Проморгался - и вперёд, как ни в чём не бывало. Наверняка мой отец ещё и виноватым остался.

Странная история из жизни.

Нет, друг у друга военные не воровали, то был единственный случай. В глуши люди друг к другу добрее и заботливее.

Начальство у военных, однако, воровало подлейшим образом. Например, я узнала вот историю совсем недавно. Они повесили на моего отца немеренное количество новой мебели, выписанной для клуба. Баснословные деньги. Видимо, именно поэтому он прослужил в отдалённом районе 13 лет без повышения в звании, хотя обычно людей повышают и перемещают каждые 5 лет, если не чаще. Спасибо, что хоть не посадили.

Смутно я помню, что мать обвиняла отца в его несчастьях. "Ты им даёшь собой помыкать, как мальчик! Не мужик, а тряпка! Сколько лет мы ешё будем сидеть в этой дыре?" Всплывает в памяти имя возможного обидчека отца: Черненко. То ли командир полка, то ли начальник штаба. Хотя я была не в курсе тех стрёмных событий.

Сейчас, по своим сформировавшимся взрослым понятиям, я понимаю, что главным обидчеком отца была его жена. Человека делает сильным в любых обстоятельствах его семья. Почему-то в России всегда чморят безвинную жертву.

Не знаю, мог ли он уволиться. Крепостное право.

А нам с отцом нравилось жить в той дыре. Там природа офигительна.