Моя Бурятия - 3⁠⁠

Стройбатовцы, дедовщина, мама, папа, ужасы, религия и загадки

В военном городке моего раннего детства размещались три разные типы войск: лётные, ракетные и строительные. Папа служил у лётчиков, а мама была машинисткой в штабе у ракетчиков. Она печатала всякие секретные бумажки и носила в сумочке печать, которую нужно было продавливать на пластилине с верёвочкой на двери всякий раз, когда она покидала свой кабинет. У нее были длиннющие твёрдые ярко-красные ногти, которыми она стучала по кнопкам печатной машинки невероятно быстро. У нее всегда была красивая одежда женственно-классического стиля, и ее везде окружали комнатные растения. И в доме, и на работе стены были обвешаны дебрями традисканции, и повсюду на полках и столах стояли Ваньки Мокрые и прочая зелень, часто с экзотичесмими красными или жёлтыми крапинками или полосками на листочках. Она их разводила в металлических банках из-под кофе или больших консерв. Почва в Бурятии была неплодородной, поэтому родня присылала ей посылку с чернозёмом в подарок.

Мама была богиней с букетом нервных расстройств. Мы с отцом очень ее любили и жутко страдали из-за ее перепадов настроения. Она была одновременно хорошей и жестокой, взбаломошной и рассудительной, юморной и обидчевой. Она была сумашедшей в статусе нормального человека и сводила нас с ума, но мы этого не понимали.

Отец любил выпить уже тогда. Мне это ни капли не мешало в те годы, а вот поводом для скандала факт пьянства был идеальным. Логики никакой не было: добровольно веселились на каждый праздник с друзьями с большим накрытым столом, бабинным магнитофоном и выпивкой. У отца была склонность к алкоголизму. Чем скандал про "опять нажрался" мог помочь ситуации? Наверное, такое положение их обоих устраивало, каждый удовлетворял свою потребность: один напился, вторая поругалась. В промежутке между праздниками моя семья была любящей и дружной, если не раздражать маму и не перечить ей.

Помимо комнатных растений, в моей квартире над диваном было прибито чучело утки, раскинувшей крылья в мёртвом полёте. Кое-что из мебели было самодельным - полочки, например. Мой отец был мастер на все руки. "Мастерство не пропьёшь", - одна из его дурацких поговорок. Также мне купили пианино. Но и это было не главной достопримечательностью моего жилища. До нас в этой квартире жил художник. Он нарисовал какие-то витые загогулины по углам на потолке, и их невозможно было до конца закрасить никакими новыми слоями побелки. А в тесной ванной комнате у меня был свой советский частный "диснейлэнд". Над ванной Волк из "Ну, погоди!", вглядываясь в даль, гнал по пляжному песку на моторной лодке. Над стиральной машинкой важничал Кот-в-сапогах. А над унитазом, сгорбившись, насылала на меня какие-то проклятия страшная ведьма. Из-за ведьмы я боялась ходить в туалет, когда была маленькая.

Кроме ведьмы, я боялась развода, не хотела терять присутствие отца. Однажды в очередной домашний скандал я ушла за гаражи на пустырь, заросший какими-то злаковыми, которые мы называли "стрЕлки". Из этой высокой травы на одежду цеплялись колючки с хвостами, похожие на стрелы. И вот, я в слезах пришла на это колючее поле и вдруг стала молиться Гномикам. Я не знаю, как я о них узнала, но я в них верила, и они мне помогли. Вернулась домой - родители помирились, а развод у них случился лет через 20 или больше, перед смертью отца.

Из религиозного, мне также вспоминаются одинокие голые деревца далеко в сопках, на ветках которых были привязаны цветные лоскутки. Это делали буряты. Кажется, они исповедовали буддизм.

Кроме Бурята Дондока, туалетной ведьмы и семейного развода я очень боялась стройбатовцев. Строительство домов активизировалось почему-то в самый неблагоприятный сезон, во время немыслимых морозов, когда быстро обмораживается кожа, пальцы рук и ног деревянеют, земля каменеет. Я недавно читала некоторые "Колымские рассказы" Шаламова, где он описывал жестокость гулаговских бараков, "концлагерный" голод, непосильную работу в шахтах на морозе. У этих парнишек-призывников, попавших в Стройбат ЗабВО, было так же, просто они не успевали умереть за два года службы. Я, маленькая, не понимала их невыносимых обстоятельств. У меня начинал болеть живот от страха, когда я смотрела на их сутулые, медленно передвигающиеся фигуры в тонковатых фуфаечных куртках, таких же уродливых шапках и непонятных обмотках на ногах. У них были сине-фиолетовые измождённые лица. В руках у многих был лом или лопата, и они пытались долбить вымерзшую и твёрдую, как алмаз, землю.

Я запомнила об этих несчастных солдатиках некоторые, подслушанные от взрослых, истории. Кто-то сварил щенка в чайнике и съел его. А кто-то попал в госпиталь, весь полностью покрытый синяками-звёздами от солдатского ремня. Это меня пугало ещё больше.

В других войсках - лётных или ракетных - жизнь у солдат была чуточку легче, мне кажется. Но там тоже было страшно, голодно и холодно. Что-то случилось с моим отцом, когда он начал там служить до моего рождения.

В казармах были национальные, враждующие между собой, диаспоры. Мой отец - русский по паспорту, украинец по фамилии и родителям, но с армянской внешностью. Незнакомые люди его всегда принимали за армянина. И вот, его поставили в наряд руководить солдатами, ненавидящими армян. Я не знаю, что именно там было. Солдатам нельзя нападать на офицеров. Но, видимо, скромный и застенчивый "ара", их ровесник, не смог чего-то предотвратить. Мне не так давно туманно рассказывала об этом мать, с презрением.

Также у отца на руке, где вены, был огромный продольный шрам. Я спрашивала об этом, когда была маленькая. Отец очень смутился и что-то нехотя, сбивчиво и недоходчиво объяснил. Я не могу вспомнить ни одного слова оттуда. Позже я спрашивала его снова, а он сказал: "Я ведь тебе уже говорил". Так и не узнала, а ему явно неприятно было об этом думать. Недавно я читала, что такие шрамы - вдоль вен, а не поперёк - остаются после мусульманских пыток.

Мой папа был очень добр ко мне. Бывало, я плохо себя вела, баловалась, стояла на ушах, а он просто тихо просил меня, как Кот Леопольд: "Яночка, не надо..." Но однажды они с матерью сказали мне, что устали от моего поведения и хотят сдать меня обратно в магазин, откуда меня купили, или продать кому-нибудь в частные руки. Они написали объявление печатными буквами, я умела читать.

"Товарищи буряты! Продаётся девочка, 5 лет. Обращаться в дос 5, кв. 30"

Я испугалась. С тех пор я знаю, что меня можно купить-продать, и веду себя хорошо.

Также у нас была копилка, бутылка из-под шампанского. Я туда заталиивала десятики, 10-копеечные монетки. Копила, чтобы купить себе братика. Недавно нашла на сайте одноклассников подружку из своего детскогко садика. Она первым делом спросила, получилось ли у меня купить братика.

П.С. Там говорили "дос", а не "дом". Расшифровывалось как Дома Офицерских семей.