Тот мир, который вы знаете с детства, изменится. Изменится, когда вы покинете его. Пройдут года. Но что значит сто лет для многомиллионной истории планеты? Песчинка на дне океана…
Люди здесь живут в постоянном страхе, но желание выжить сильнее. Побоишься быть съеденным – погибнешь от голода. Выбора нет. Если мир изменится снова, я хочу, чтобы те люди знали, что было до них. Именно поэтому я веду этот дневник, пишу во время, свободное от поисков еды и вещей. И буду вести до тех пор, пока не закроются навеки мои глаза.
Сейчас я сижу на диване в своем доме. Жду, когда придут мои родители и сестра. Я жду их, чтобы открыть дверь, но дверь – это то, что защищает меня сейчас от погибели. Видите, за окном темно? Думаете сейчас ночное время? Нет, это день. Тьма давно перестала разделять день и ночь.
Солнце закрыто от нас плотным пепельным облаком. Единственный источник света на улицах – светофоры и фары проезжающих машин. В моем доме всегда темно – охотники могут прийти на свет. Охотники – такие же люди, как мы, только сильнее и охотятся на нас. Откуда они взялись – не ясно до конца. В нашем городе они совсем недавно. Вот и мои вернулись, принесли еду. Поедим и будем ложиться спать. И завтра начнется новый день, точно такой, как все другие.
Устала. Не могу даже писать. Хочу спать и есть.
Маме понадобилось лекарство; пройти туда, где находятся ближайшие медикаменты, могу только я – я меньше всех. Я благополучно добралась, взяла и уже возвращалась обратно, была недалеко от дома, как меня заметил охотник. Он был на расстоянии и я скорей побежала к забору. Никак не могла попасть ключом в замок калитки, попыталась подсветить мобильным телефоном, но подсветка была слишком тусклая. Еще пара секунд, и я буду разорвана в пяти метрах от укрытия. Из-за угла выходит молодой человек, прямо перед охотником. Я наконец-то открыла калитку и спешу удалиться – меня тошнит от звуков их трапезы.
День седьмой – четырнадцатый
Охотники были рядом с нашей улицей, с едой совсем плохо.
Сегодня за едой ходили мы с сестрой, по-молодецки, как говорится. Решили, что бегом – безопасней. В темноте не видно дороги, приходится ориентироваться по тому, что чувствуешь. Путь был ухабист и мы все время спотыкались. Я подвернула ногу и не могла не то что бежать, а идти. Так что мы передвигались еще медленней, чем обычно. Можно сказать, на улице лежала двойная порция ужина. Но мы чудом добрались до дома.
День шестнадцатый – двадцатый
Больная нога не позволяет мне выходить из дома.
Сегодня съели нашего последнего соседа. То, что уже за столько дней мы не потеряли ни одного члена семьи, это можно сказать, редкость. Дай бог, чтобы так подольше оставалось.
Мы ходили за едой все вместе. Рядом с перекрестком больше народа – значит больше вероятность, что съедят не тебя. Прямо под светофором лежит растерзанный труп. Все в крови. Даже лица не разобрать. Люди обходят его так, будто пустая пачка сока валяется. Вот и я так буду лежать недоеденной котлетой…
День двадцать третий – двадцать пятый
Нашла рядом с забором ногу. Д-а-а-а… смерть совсем близко.
Снова мы с сестрой в походе. Идем туда, где больше народа. Как раз впереди стоит группа людей. Проходим мимо. Когда мы уже были в полуметре от них, двое из толпы бросаются за прохожим. Боже, это охотники! Уже поздно бежать. Они стоят к нам спиной. Мы стараемся пройти так, чтобы не попасться. Но вдруг последний из них оборачивается и идет к нам. Мы испугались и остановились. Он тоже. В свете фар я хорошо увидела его лицо: приятные черты, я бы даже сказала, привлекательные, бегающие глаза. Он смотрел как-то странно. Я показала рукой на дорогу. Он кивнул – идите. Я потянула сестру за руку, и мы убежали.
Все никак не могу забыть лицо того охотника. Он нас отпустил – это невозможно. Нам даже родители не верят.
День двадцать восьмой – тридцатый
Охотники загнали нас на крышу какого-то здания. Мы сидели там, пока не стало безопасно. Еда была с нами, так что мы не сильно расстроились.
День тридцать первый – тридцать шестой
Несколько дней идет дождь. За едой ходим по двое. Мало что приносим. Несколько раз встречала того охотника. Он смотрит, но не бросается.
Снова дождь. Сегодня ходила одна – остальные от голода стали медленнее.
На одной из улиц было очень темно. Прохожие светили маленькими фонариками. Но ничего, скоро батарейки кончатся, посмотрим, что они делать будут. Передо мной мелькнуло что-то. Я почувствовала, что в мою руку впились тысячи ножей. Я закричала от боли. Но никто бы мне не помог – наоборот они обрадуются, что на одного сытого охотника станет больше. Но вдруг руку отпустили. А передо мной началась возня. Здоровой рукой я вытащила свой фонарик «на случай опасности». Передо мной боролись двое: мой обидчик и мой знакомый охотник. Они дернулись от яркого света, обидчик стал рваться ко мне. Мой охотник был в ярости, его глаза были полны злости. Он рванул второго со страшной силой на себя и, повернувшись ко мне лицом, зарычал. Я поняла это как: «Было бы неплохо, если бы ты шла, куда шла». И я последовала его предложению. Когда я пришла домой, я вся дрожала. Сказала, что от холодного дождя. Дома все расстроились, что я ничего не принесла. Знали бы они, что я ПЕРЕнесла.
День тридцать восьмой – тридцать девятый
Я уже второй день, как лежу в постели. У меня жар и лихорадка. Все еще думают, что я простудилась.
Мне не становится лучше, напротив, я начинаю чувствовать незнакомые запахи. Мама заметила рану на руке и обо всем догадалась. Мы были вдвоем. Она плакала, пока не вернулись папа с сестрой. Но когда они вернулись, мама ничего им не сказала. Она меня слишком сильно любит.
Я становлюсь охотником. Я все время думаю о капусте, чтобы не думать о новых запахах. Капусту я ненавижу, поэтому хочу, чтобы и от людей меня отвращало. Мама подождала, пока мы снова останемся одни. Она хотела что-то сказать. Но как только она подошла ко мне, я перестала себя контролировать и набросилась на неё. Я навсегда запомню эту картину – она лежит передо мной на полу, даже не защищается руками. Боже, неужели мать так любит дитя, что позволит даже напасть на себя. Я ударила себя по лицу, крикнула ей, что люблю её, схватила свой рюкзак и убежала куда глаза глядят.
Я полдня сидела на автобусной остановке. Не знала, что мне теперь делать. От голода кружилась голова. Рядом со мной остановилось трое прохожих. Я поняла, что по-другому никак и шагнула из темноты. Не знала, что новорожденный охотник настолько силен. Я пришла в себя, сидя на земле, руки в крови, рядом два обезглавленных трупа и один разорванный на куски.
День сорок третий – пятидесятый
Не писала в дневник потому, что только и делала, что бросалась на людей. Стараюсь ходить подальше от своего дома – не хочу съесть кого-то из своих родных.
Сегодня встретила свою бывшую училку по физике. Она мне – привет, а я ей – кушать подано.
Я заводила этот дневник, чтобы рассказать людям всю правду о нашей беде, а теперь я и есть эта беда. Не могу более писать о своих убийствах. Поверьте, я не могу иначе. Я пробовала не охотиться, но после долгого перерыва я была в сто раз голоднее и убивала еще больше. Я даже не знаю, живы ли члены моей семьи. Боюсь, что если пойду узнавать, то они точно не будут живы. Своего спасителя я больше не встречала, быть может его уже и нет в живых. Но спаситель ли он? Было бы хуже, если бы меня тогда разорвали на части?
И моё последнее слово – я хочу, чтобы это закончилось.
