OlgaKorvis

В две тысячи шестом Велесу могло бы исполниться тридцать шесть. Если бы отпустило невредимым, ушел бы в гражданскую авиацию. Он, еще когда живой был, об этом подумывал. Военные летчики на гражданке нарасхват. Только с фамилией могли заставить что-то сделать. А то как скажешь “говорит командир воздушного судна Велеслав Огнецвет…”, так все пассажиры из самолета и выбегут. Хотя, может, в нулевых это уже не такая диковинка.

Ему буквально сегодня утром подвернулся еще один образец творческого подхода к имени. Но сначала Велеса, как обычно, выбросило обратно в реальность — на вокзал. Окунуло в атмосферу вечно спешащих людей, толкучку и переливчатые объявления о прибытии и отправлении поездов. За десять лет на Курском много чего поменялось, но вокзал все равно оставался узнаваемым. Все те же вечные крики “Такси ехать, такси ехать!” и грохот неповоротливых тележек с багажом, которые выходцы из ближнего зарубежья торопливо толкали перед собой.

“Дорёгю-дорёгю!” — крикнули совсем рядом, и Велес едва успел отпрянуть в сторону, чтобы по ноге не проехала увесистая тачка с чемоданами. Он уже хотел как следует выматериться в спину носильщика, но увидел, как с тележки слетел громоздкий чемодан и ударил под колени стоящего на платформе мужчину. Тот неловко взмахнул руками и упал вперед, как доминошка. Только вместо другой доминошки он толкнул крутящегося на краю светловолосого пацаненка прямо под медленно подъезжающий поезд.

Велес сам не понял, как у него получилось. Он только что смотрел, как мальчишка потерял равновесие и покачнулся, заваливаясь на пути, а спустя пару мгновений уже крепко держал пацана за воротник джинсовки. Пока тот заторможенно и испуганно пялился на Огнецвета, поезд с давящим спокойствием медленно прополз мимо. Вот так Велес и познакомился с еще одним экземпляром богатой фантазии родителей. Пацана звали Родион, а его, подоспевший к ним, белый как бумага, отец назвался Александром Рихтером. Причем сделал он это так, словно его имя должно было о чем-то сказать Велесу. Может, кому-то и сказало бы, но Огнецвет в жизни был проездом, и даже известные в это время люди проносились мимо него. Поэтому он только кивнул на обещание помочь “если вдруг что”, молча взял протянутую визитку, а мальчишке посоветовал больше не подходить так близко к краю платформы. Дураков на свете много, за всеми не углядишь. Толкнет вот такой “дорёгю” своей тележкой и все, поминай, как звали.

Велес вспоминал утреннее происшествие и думал, что никакая гражданская авиация ему теперь не светит. У него другая служба — загробно-запасная. Он усмехнулся, припомнив, с каким подозрением проводница на него посмотрела. Это по паспорту ему тридцать шесть, а выглядел он по-прежнему на десять лет младше. Ну а что, у мертвых свое средство от старости.

На этот раз ему выдали подобие инструкций. В карманах он нашел билет на тот самый поезд, который чуть мальчишку не раздавил, и листок с распечатанной картой. Даже немного денег подбросили и простенький складной нож с выкидным лезвием. У него в детстве такой был, он с ним в “ножички” играл.

Огнецвет задумался, почему его сразу на месте не десантировали, а потом махнул рукой. Может, так надо было. В конце концов, он дело хорошее сделал, пацаненка спас. А у него самого появилось время немного попривыкнуть к жизни, прежде, чем разгребать очередное говнище. Еще и предчувствие было такое нехорошее.

Велес рассматривал найденный листок — на первый взгляд, все выглядело, словно кто-то решил дернуть на природу и душевно отдохнуть. Наверху карты — координаты. На обратной стороне — список, что взять с собой. Он усмехнулся — может, его с того света дернули, чтобы он им бухла и гондонов привез?

Шаткие и ироничные сомнения быстро развеял таксист на станции, когда Велес сунул ему листок с картой.

— Еще один умник с координатами, — проворчал он. — Я их куда, по-твоему, должен забить? Тут тебе не Москва, чтобы все с навигаторами ездили. Ты к этим что ли, которые позавчера приехали?

— Ага, к ним, — согласно кивнул Велес. — Отвезете?

— Ну если деньги есть, залезай.

Где-то через полчаса он довез его деревни. По дороге рассказал, что утром к ним городские прибегали — просили помощи. Кто-то у них ночью в лесу потерялся. Один сердобольный за бутылочку коньяка прошелся с ними немного по лесочку, но ничего не нашли. А дальше идти не рискнули. Места там уж очень нехорошие. Туда даже самые лихие не совались. Ну а если рисковали, то находили их потом без глаз да с дырой груди. Другого Велес не ожидал. Не зря на душе скребло. На вопрос, чем еще места нехорошие, мужик охотно выдал еще порцию страшных баек. Рассказал, что была там раньше деревня, лет сто назад. Религия в те времена и так была не в почете, а там мало того, что верили, так еще и не по-христиански. Язычники, короче. Ну их попробовали отучить. Кого не получилось, постреляли. И была там какая-то баба. То ли колдунья, то ли ведунья. Прокляла всех перед смертью. Сначала-то никто не поверил, а потом как пошли всякие беды, так все быстро оттуда и разбежались.

— А детей она себе забирает, — доверительно сообщил таксист. — Говорили, что у нее дитенок был. Да только за ним не уследили. Когда ее постреляли, никто к ней в хату не зашел. Он там и помер. Вот она и ищет ему замену. Года два назад тут у одних пропала девчушка. Так и не нашли. И заезжий наверняка не просто так потерялся — забрала она его себе, хоть он уже и большенький.

— А вы милицию не пробовали вызывать, если у вас тут люди пропадают или умирают не своей смертью?

Таксист посмотрел на него как на дурачка и расхохотался.

— Вы, городские, по-своему мыслите. Чем тут тебе милиция поможет? Ну приезжали как-то. Лет, может, пять назад. Лес чесали. Потом у них один ихний запропал. А через пару дней нашли. На полянке. Трава там везде почернела, а ихний посередине лежал, весь обгорелый. Вот так она проучила, чтобы к ней не совались. Они потом все равно еще дооолго искали, но ничего и не нашли. Морок, видать, на них навела, чтобы никто ее не нашел.

Велес вздохнул и выбрался из побитой жизнью “девятки”. Только бабы с мороком и колдунством ему не хватало.

— Куда идти-то? — спросил он.

— Куда-куда, — ухмыльнулся мужик. — Я же не просто так через деревню поехал. Вон один из твоих гастролеров снова воду баламутит. Ему уж только не ленивый не сказал про ведьму, а он все свое гнет. Ты сам не ведись, а то тоже пропадешь.

Огнецвет посмотрел в ту сторону, куда показывал водитель, и увидел высокого плечистого парня. Тот ожесточенно спорил с местными. Велес подошел поближе.

— Да он же там совсем один! Пока милиция приедет… Я же не просто так прошу, а за деньги.

— Ну а мы чем поможем? — развел руками деревенский. — В тот лес никто не пойдет.

На этом разговор закончился. Помогать местные не хотели — ни за уговоры, ни за деньги. Городской выругался и пошел к машине, а Велес услышал продолжение.

— Ребенок он у него… Я в его годы уже вовсю девок огуливал и в поле пахал.

— Да некого уже искать. Нехер было туда соваться. Вовка вон до сих пор тоже не вернулся.

— Вовка забухал, бутылку же дали. Она ему как мать родная.

Будь у него время, Огнецвет порасспрашивал бы и этих, чего они на пацане крест поставили. Сверил бы показания с тем, что ему таксист рассказал, но пришлось догонять городского, пока тот не уехал.

— Эй! — окликнул он парня. — Я могу с тобой поискать.

Тот обернулся. Велес уже попривык, что на предложение помощи или на попытки разузнать, в чем дело, он первым делом уходил одной дорогой — нахер подальше. Парень смотрел на него с сомнением, но потом махнул рукой.

— Ну поехали.

По дороге Огнецвет аккуратно разузнал, что стряслось. Его первичные вводные не сильно разошлись с реальностью. Четверо городских приехали душевно отдохнуть. Жгли костры, прыгали через огонь, водили хороводы и заправлялись качественным коньяком. А такую глухомань выбрали неслучайно — здесь, по слухам, очень чувствительное к высоким материям место. Прямая связь с космосом и все такое. Особенно в ночь на Ивана Купалу. А под утро у тусовщиков запропал Валька, младший брат организатора поездки. Они уже искали его, но как сквозь землю канул.

— Деревенские страху навели, — проворчал Андрей и остановил машину. — Света с Серегой теперь наотрез отказываются в лес идти. Одна типа ногу натерла, а другой не хочет ее оставлять. Дождь еще как назло начался…

Он тяжело вздохнул.

— Далеко вы от деревни забрались, — оборонил Велес.

— Здесь самое такое место силы. Вон возле дерева, в которое молния попала. Ну, так говорят во всяком случае.

Огнецвет благоразумно промолчал. Место силы, как водится, обернулось местом очередной хренотени. Пока они дошли до лагеря, дождь стал сильнее. Велес посмотрел на хмурых Андреевских друзей в дождевиках, на все еще висящие на веревке белые рубахи с алой вышивкой и тяжело вздохнул.

— Ну веди.

Чем дальше они заходили в лес, тем сильнее становилось ощущение гнетущей тревоги. Ни звука, только шорох дождя. А между деревьев стелилась странная белесая дымка. Они бродили несколько часов. По очереди кричали, но не слышали отклика. Загадочный туман совсем исчез, но дурное предчувствие только усиливалось — как будто белое марево схлынуло и оставило для них что-то страшное. Что-то, что они еще не нашли.

— Валька! — снова закричал Андрей. — Вааааалька!

Голос гулко прокатился по дождливому лесу и потонул в шорохе бьющих по листве капель.

— …здесь… — донеслось из чащи.

Парень неверяще посмотрел на Велеса.

— Живой! — радостно выдохнул он и заорал еще громче. — Валька!

Он поспешил на голос, а где-то впереди снова прозвучал едва различимый зов:

— …здеееесь.

Андрей несся, не разбирая дороги. Велес попытался его притормозить, но куда там. Время от времени они оба снова звали Валентина, но отклика больше не было. Может, голос, сорвал. Наверняка же пытался докричаться до своих. Валькин брат начал нервничать. Только что они оба слышали зов, и снова ничего — лишь шелест дождя по листьям. Велес заметил просвет между деревьями. Сделал несколько шагов в сторону просеки и замер на месте. Никакая это была не просека. Он стоял краю полянки в форме правильного круга. Совсем небольшой, метров десять в ширину. Вся трава почерневшая, словно выжженная. Но если здесь и бушевал огонь, дальше невидимых границ круга он не вышел.

По центру чернел прогоревший костер. У Огнецвета нехорошо сжалось сердце. Он мельком посмотрел на своего напарника.

— Может, это Валька костер ночью разводил? — неуверенно спросил Андрей и пошел к пепелищу.

— Подожди! — резко окликнул его Велес. — Дай я сам сначала посмотрю.

Он ускорил шаг и подошел к костру. Несло горелым. Плохое предчувствие уже не шептало, оно орало про полный пиздец, поэтому Велес совсем не удивился, когда то, что он принял за обгоревшие поленья, оказалось обугленным до черноты человеческим телом, скорчившимся в позе эмбриона. Андрей все-таки подошел следом и тут же отпрянул назад. Согнулся пополам.

Когда его немного отпустило он вытер лицо рукавом. Постоял еще несколько секунд, уперев ладони в колени. Потом выпрямился и с отчаянной решимостью подошел к Велесу.

— Это что же… это Валька? — помертвевшим голосом спросил Андрей.

На труп ему смотреть было тяжело. Велес видел, как он пытался, но то и дело отводил взгляд. Оно и понятно — даже Огнецвету стало не по себе. Чего уж про обычных людей говорить. Да и бессмысленно что-то пытаться рассмотреть — обуглилось до неузнаваемости.

Велес покачал головой.

— Не знаю.

— У Вальки на шее толстая цепь с амулетом была, он ее никогда не снимал. Такая не расплавится. Если это он… — голос у Андрея дрогнул. — Я сейчас знать хочу, он это или нет, понимаешь?

Велес понимал.

— У тебя вроде перчатки были? — спросил он.

Валькин брат растерянно покопался в карманах. Потом полез в рюкзак и протянул Огнецвету походные перчатки. Велес их надел, наклонился над телом. Черное все. Если и не расплавилось, то обуглилось и потемнело. В тот раз, когда ему пришлось колдуна перезахоронить, все-таки проще было. Там этот старый ворчун все равно перед глазами маячил, и смерть не так воспринималась, как сейчас — окончательная и страшная. Когда он наконец нащупал и отодрал от трупа цепь с круглым медальоном, повернулся к Андрею.

— Такая? — тихо спросил Огнецвет.

Лицо у Андрея перекосилось. Он неверяще замотал головой. Впился взглядом в труп и тут же отшатнулся. Обхватил себя руками за голову. Снова пытался посмотреть на обгоревшее тело и все так же отводил взгляд. Велес по его лицу видел, что он узнал цепочку. Но принять было слишком тяжело.

— Цепь его, но… — парень заходил рядом взад-вперед. — Кто это сделал?

Он порывисто развернулся к Огнецвету, глаза у него раскраснелись.

— Зачем? За что? Он же никому ничего не сделал. Ему всего пятнадцать недавно исполнилось. Сука…

Велес подумал, что на эти вопросы никто и никогда не ответит, а он может лишь найти эту нечисть, что сожгла парня, и попытаться ее упокоить. А Андрей продолжал сыпать злыми вопросами.

— То есть пока мы искали, он все это время здесь… горел? А мы не заметили… Сука! Зачем я только его взял… Он ехать не хотел, а я уговорил.

Огнецвет не ответил. Подумал про себя, что если бы люди такое сделали, то и заметили бы, и нашли быстрее. А здесь явно какая-то хероборина постаралась. Их и на эту черную полянку специально заманили. Велес выпустил из руки медальон. Андрей смотрел зло, растерянно и с беспомощной надеждой.

— А вдруг это не он? Этот… — он запнулся, — он…. повыше вроде. А Валька мелкий. Он же ростом мне по плечо. Как же так-то… В милицию надо сообщить… Чтобы все тут прочесали. Я не успокоюсь, пока эту мразь из-под земли не достану. Может, это деревенские, а? Может, это они его… Ходили же, искали. Кто-то, видно, и нашел и…

— Вокруг посмотри, — оборвал его Огнецвет. — На черную траву под ногами, на эту полянку посреди нихера. Чтобы так тело сжечь, надо не час и не два, а здесь ни одного полена даже нет. Ты сам говорил, что вы вчера тут все обошли и ничего не увидели. А сейчас мы сходу нашли. Голос именно сюда привел, я его тоже слышал. Все еще думаешь, что деревенские? Люди те еще мрази бывают, но не в этот раз.

Андрей наверняка нашел бы что ответить и возразить, но ему помешал пронзительный вопль. Кричали со стороны лагеря. Велес от души выругался.

— Идем, — скомандовал он.

— А как же Валька? —Андрей тут же отрицательно замотал головой. — Я его здесь не оставлю.

— Вальке ты уже не поможешь в отличие от живых. Останешься — сам можешь сдохнуть.

Как бы ни было плохо парню от смерти брата, страх за свою жизнь пересилил. Он зло посмотрел на Огнецвета, но ничего не сказал. Молча пошел обратно в лес. Велес про себя выдохнул с облегчением — хотя бы одной истеричной проблемой меньше. Но самое говнище, как обычно, ждало впереди.

Когда они добежали до лагеря, Велес выругался еще раз. Здесь их ждала картина безжалостной расправы. Он оглянулся на Андрея — тот молча привалился плечом к дереву и тупо уставился на тела. Девушка смотрела в темнеющее свинцовое небо пустыми глазницами. Грудная клетка разворочена так, что ребра видно. Ее бойфренд скорчился рядом. На груди такое же месиво, и глаз тоже не было. Кровь залила застывшее и искаженное агонией лицо.

— Это… кто сделал?.. — едва слышно прошептал Андрей.

— Я не знаю, — растерянно отозвался Велес.

Ощущал он себя на редкость отвратительно. Его ведь уже выкидывало помогать кому-то. Иногда было совсем легко, как с колдуном, иногда посложнее, но он справлялся. И пусть не так много вылазок было, но он привык, что всегда получалось как надо. Без лишних жертв и ненужной крови. А сейчас он чувствовал полную беспомощность и бессильную злость. Что он, бля, сделал не так?

Ответом стал порыв ветра — слишком холодного, чтобы быть настоящим. Велес вздрогнул. Он заозирался по сторонам, но все снова стихло. Только Андрей все еще подпирал дерево и испуганно на него смотрел. Огнецвет увидел, как позади парня заколыхались ветки деревьев.

— Бежим, — крикнул Велес.

Тот не отреагировал. Огнецвет подбежал к нему и дернул за рукав куртки.

— Давай, быстрее!

Они рванули сквозь лес, а позади заметался голос.

— Бессердечные…

Велес лихорадочно думал, что надо успеть добраться до ручья за машиной. Где-то там была граница, про которую местные говорили, что дальше нечисть не суется. Позади тяжело содрогнулась земля. Огнецвет поискал взглядом Андрея, а в следующий момент его сбило с ног. Он проехался по земле. Снова что-то дрогнуло, как будто невидимый великан позади шагал. Велес быстро перевернулся на спину и краем взгляда увидел движение. Отреагировать он уже не успел — его придавило рухнувшей сосной. Вместе с собственным криком боли он услышал, как хрустнули ребра. Во рту тут же появился металлический привкус крови. Он попробовал пошевелиться, но бестолку. Только руки смог освободить и все. Он услышал крик Андрея. Бессильно задергался, но куда там… Его придавило так, что он уже давно должен был сдохнуть. Велес хрипел, задыхался, чувствовал, как кровь пошла горлом, но не умирал.

В сгустившихся сумерках на него надвигалась темная фигура.

— Злыыые… — глухо прозвучал голос, — сааааами виноваты. Зачем тебя позвали? Моя здесь земля. И он тоже мой. Не заберете.

Когда существо подошло ближе, Огнецвет разглядел женщину. В сказках, которые он в детстве смотрел, такими изображали злых колдуний. Строгое лицо, не молодое и не старое, черные волосы с проседью и холодный, безразличный взгляд.

— Твоя земля в могиле… — прохрипел Велес. — Куда тебя не донесли…

Ведьма наклонилась над ним.

— Мертвый. Моя покровительница сильнее.

В сознании очень ярко мелькнули развороченные ребра и пустые провалы глазниц. Теперь и его очередь пришла. Но просто так ждать своей участи? Нет уж. Он кое-как нашарил в кармане складной нож, вытащил лезвие. Больше не дергался. Пусть думает, что он совсем беззащитный. Так ведь на самом деле и было. Чего ей этот ножик? Ее вообще хрен пойми, как упокоить. Нечеловеческим усилием воли Велес дождался, когда ведьма склонится к нему совсем близко. Ее грязные волосы мазнули по лицу.

— Ну давай, мразь, померяемся, у кого больше и сильнее…

Одной рукой Велес крепко ухватил ее за космы, второй резко ударил ножом в шею. И еще, и еще… Ведьма взвыла. Ее лицо исказилось от злости. А через мгновение ее ярость смыло недоброй улыбкой победителя. Колдунья с силой надавила на дерево, и теперь уже Огнецвет заорал от боли. Недолго — он и так еле держался. Беспамятство быстро избавило его мучений и утащило в спокойную пустоту.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ

НАЧАЛО ЗДЕСЬ

На последнем пристанище колдуна не было ни креста, ни цветов. Если бы Велес не искал могилу, сходу не догадался, для чего посреди леса насыпь камней. Глядя на нее, он вспоминал, как отец рассказывал про давние обряды погребения спутавшихся с нечистой силой людей. И так легко всплывало в памяти — словно батя только вчера все эти байки рассказывал, а он слушал его, раскрыв рот.

Огнецвет обошел вокруг булыжников. Камнями завалили, дом разобрали, но колдун не унимался. Парень припоминал, что дальше в рассказах отца начиналась самая жесть. Ну, тогда ему казалось, что это жутко и страшно, пока он в жизни настоящих ужасов не насмотрелся. Велес легонько пнул камушек. Неужели его сюда пригнали могилу раскапывать, чтобы этого упыря окончательно упокоить?

— Тебе не кажется, что это дохрена цинично? — как обычно в пустоту спросил Велес и посильнее пнул другой булыжник.

— Не кажется, — неожиданно провыло за спиной.

Его обдало уже знакомой трупной вонью и с силой ударило в затылок.

“Да бля…” — промелькнуло в затухающем сознании, и Огнецвет мешком упал на землю.

Пробуждение было еще хреновее, чем первое. Голова снова раскалывалась, правую половину лица, на которую упал, неприятно саднило. Странно. На нем обычно сразу все зарастало, а тут снова — словно живой. Парень медленно сел на земле. Возле могилы его караулил мертвый колдун.

— Уходи, — сказал он. — В третий раз так тюкну, что улетишь, откуда пришел.

Велес дотронулся до затылка. Тот откликнулся такой резкой болью, что он аж вдохнул сквозь зубы.

— А че сразу по голове бить? Словами нельзя сказать? — Огнецвет посмотрел на руку и с удивлением увидел кровь на пальцах.

— Больно ты слова понимаешь, — мертвец растянул истлевшие губы в недоброй ухмылке. — С первого раза ты не понял. Зачем сюда пришел? Ты же мертвый, я тебя сразу почуял.

— А башка из-за тебя болит, как у живого, — усмехнулся Велес. — Ты местных кошмаришь, вот и пришел.

Призрак изменился в лице. Парень даже подумал, что тухляк сейчас бросится на него, а он тут на заднице на земле все еще сидит. Но мертвец досадливо выругался и стукнул себя кулаком в грудь.

— Я их кошмарю?! — возмутился старик. — Это я?! Да я этим неблагодарным всю жизнь помогал! А они чего натворили!

Мертвец зло пнул булыжник — совсем как Велес перед тем, как он его вырубил. Огнецвет смотрел на него и потихоньку догадывался, кто ему набрехал, когда он деревенских про знахаря расспрашивал. Догадывался, но верить не спешил. Бывало на его памяти и такое — местные встречали хлебом-солью, а потом чехи выскакивали. Да и те же Чернолесовские… Колдун, конечно, мертвый, но, по собственному опыту Велеса, смерть никак не влияла на возможность кому-нибудь от души напиздеть.

— Корову кто вчера угробил?

Парень наконец поднялся с земли. Голова снова отозвалась тупой болью. Даже немного в сторону повело, словно он после смерти умудрился сотрясение отхватить.

— Как ты это сделал-то? — с досадой добавил Огнецвет и отряхнул со штанин землю с налипшей сухой травой.

— Да ничего я не делал! — тут же взбеленился дух. — Я их, идиотов неблагодарных, защищал и нечисть отгонял, а они как мне отплатили? Привязали меня к могиле, что мне теперь отсюда никуда не деться. Я их только пугал маленько, чтобы они дело до конца довели, раз уж начали… А потом нечисть объявилась. Почуяла, окаянная, что меня нет… Эти бестолковые потом еще и дом мой разобрали, все обереги выкинули…

Колдун шумно вздохнул и покосился на Велеса.

— Или ты про башку свою? Умею вот утихомиривать таких, как ты. После смерти, правда, сложнее стало, но ты сам пришел. Ты откуда здесь? Я в тебе зла не чую.

— Да хер его знает, — честно ответил Огнецвет. — Появляюсь время от времени, когда надо какого-нибудь дебика спасти. Я, правда, был уверен, что спасать надо местных от тебя, а теперь даже и не знаю.

Дух на него молча смотрел какое-то время. А потом вдруг хохотнул.

— Так ты это, мертвяк по вызову что ли?

— Ага, по вызову, — усмехнулся в ответ Велес.

Колдун подошел к Огнецвету. Тот инстинктивно отпрянул назад.

— Да не дергайся ты, — велел призрак.

Он дотронулся основанием ладони до лба парня, и сразу полегчало. И голова перестала болеть, и морда не саднила. Да и сам на глазах мертвец поменялся. Выглядел как старик, а не разложившийся труп. Хоть и все такой же полупрозрачный. И не смердел, даром что стоял на расстоянии меньше вытянутой руки.

— Так этот маскарад был, чтобы деревенских напугать? — спросил Велес и после короткой паузы добавил. — Если не ты убил корову, то кто? Когда я пришел, на меня ты налетел, больше я никого там не заметил.

Знахарь снова вздохнул и отошел обратно к своей могилке. Задумчиво почесал бороду. Потом повернулся к парню и ответил его же фразой:

— Да хер его знает. Говорю же, не могу я отсюда надолго отойти. Почуял недоброе — метнулся туда мухой. А там уже и корову упокоили, и ты приперся. Я на тебя отвлекся, сам потом тоже по башке получил. Меня сюда снова затянуло и все. Какая-то нечисть разгулялась, и пока ее не угомонить, так и будет приходить.

— А ты типа такой добрый, что готов помогать деревенским, и пофиг, что они тебя здесь пригвоздили? — усмехнулся Огнецвет.

— Так в том и дело-то, что пригвоздили. Мне, знаешь ли, вечность тут куковать вообще не хочется. Я и по-хорошему к ним, и пугал — все бестолку. Не верят они мне. А теперь уж и не поверят, — старик сердито сплюнул, потрогал камень на верхушке насыпи и добавил, не глядя на парня.. — Ох, Велес-батюшка, дай мне сил, отсюда выбраться…

Огнецвета от последней фразы как холодной водой окатило. Вот, значит, как все обернулось. Похоже, так и придется ему могилу раскапывать. Только не местных от духа спасать, а наоборот. Да и кто тягает его, как карту из колоды, стало чуток понятнее.

— Да ладно, старик, не горюй ты так, — тихо сказал он. — Сейчас за лопатой схожу, и будет тебе свобода.

Призрак встрепенулся и впился в него цепким взглядом.

— А ты как будто поверил, — с сомнением произнес он.

— Я — нет, — просто ответил Велес. — А тот, кто меня сюда прислал, поверил.

Парень молча зашагал обратно. Как он и думал, самым непростым оказалось договориться с деревенскими. Стоило ему попросить лопату, местные налетели на него как шавки. Все боялись, никто ему не верил — обычная история. Один особо ушлый даже с ножом вперед выступил, чтобы чужак быстрее понял и свалил. А ему что такая пугалка? Велес у него нож выбил, тот даже и не понял как. Подобрал его потом с земли, с усмешкой обвел взглядом местных.

— Колдун ваш мертвый, — он поднял рукав ветровки и, стиснув зубы, провел лезвием по коже. — Так и я тоже. И как вы меня остановите?

На глазах у деревенских неглубокий порез затянулся как по-волшебству. Кто-то сдавленно охнул, кто-то перекрестился. А Велес беспрепятственно зашел в первый попавшийся сарай, разыскал там лопату и побрел обратно. По пути заметил сохнущий на веревке возле дома простенький головной платок. Он его тоже прихватил. Пригодится.

У могилы его ждал колдун. Завидев Огнецвета, он тяжко развел руками.

— Тут я тебе не помощник, свое ломать меня не пускает.

— Да ладно, — усмехнулся Велес и скинул куртку. — Сам справлюсь.

Сначала он разобрал насыпь. Деревенские то ли такие старательные были, то ли пересрали от души, но камней натаскали много. Огнецвет запарился их раскидывать. Когда наконец проступила земля, он взялся за лопату. А потом услышал шаги. Пришли деревенские мужики. Велес оценивающе обвел их взглядом. Хмурые, нервные. Кто топор в руках сжимает, кто тоже с лопатой пожаловал. Народное ополчение, ептыть.

— Ты, сынок, копай, — громко произнес колдун. — А с этими гнусами я сам потолкую. Они тебе мешать не будут.

Парень пожал плечами и принялся раскапывать могилу. Через пару минут все сомнения, что старик не справится с деревенскими, испарились как туман поутру. Срач стоял такой, что с верхушек деревьев даже птицы разлетелись. Кричали про ссыкливых упырей, старых гондонов и припоминали друг другу грехи до пятого колена. А Велес молча копал и про себя думал — как в часть вернулся. Солдат работает, пучок офицеров глазеет. Он выпрямился и воткнул лопату в землю.

— Сюда подошли, — скомандовал он. — Чего уставились? Дружненько все подтянулись, лопаты взяли и копать. Я один что ли буду отдуваться за все, что вы нахеровертили?

После его слов ругань резко поутихла. Двое сразу ретировались, еще двое молча подошли к Велесу. Втроем дело пошло быстрее. Где-то за час докопались до гроба. Огнецвет уже и дальше думал командовать рабочей силой, но вмешался колдун.

— Идите-ка оба отсюда, — велел старик. — Больше тут вам делать нечего.

— Как это нечего? — искренне возмутился Огнецвет. — А вскрывать и хоронить по-человечески?

— А с этим ты и сам справишься. Это дело такое… Не за бабами в бане подглядывать.

Деревенские не заставили себя уговаривать. Смылись быстрее, чем парень успел ответить. Огнецвет проводил их взглядом и посмотрел на призрака.

— Ну ты и говнюк. Не зря они на тебя орали, — с чувством сказал ему Велес. — Платок подай.

Колдун виновато пожал плечами и молча принес тряпку. Парень повязал ее на лицо и принялся вскрывать гроб. Он хоть морально и готов был, но мертвечиной все равно ударило так, что отшатнулся и тыльной стороной ладони лицо прикрыл. Не помогло, конечно. Призрак маячил рядом, но молчал.

Огнецвет смотрел на труп и снова вспоминал отцовские рассказы. Все, как он и говорил. Положили лицом вниз, в голове среди слипшихся седых волос виднелись верхушки гвоздей. Постарались на славу, нечего сказать.

— Смерть — она такая, — вздохнул за спиной колдун.

— Да ому ты рассказываешь… — хмуро отозвался Велес и наклонился к покойнику.

Один раз его все-таки замутило так, что пришлось отойти и упереться рукой в земляную стенку могилы. Мертвый — не мертвый, а чувствовал он все, как и прежде. Знахарь смотрел на него с виноватым пониманием и снова молчал. Так и не проронил ни слова, пока Огнецвет обратно могилу не закопал. Выбросил только подальше гвозди и камень, который деревенские в рот его трупа затолкали.

— Спасибо тебе, — тихо сказал призрак.

— Обращайся, — отозвался Велес и, не дожидаясь ответа, подобрал ветровку и пошел к ручью.

Там он долго полоскал руки и лицо в ледяной воде. Немного отпустило. Колдун по-прежнему маячил рядом.

— А чего ты все еще здесь? — спросил Огнецвет.

— Разберусь с нечистью и пойду, — ответил старик. — Эти дураки сами не справятся. Поможешь?

Велес сидел на земле и перебирал пальцами в прозрачной как слеза воде, пока ладонь от холода не заломило. Старик терпеливо ждал.

— Ну веди, если знаешь, где искать тех, кто тут шороху наводит.

— А мы в деревне подождем.

Огнецвет молча пожал плечами. Как пришли, Велес снова на досках устроился, а колдун все ходил и сокрушался, что хату его разобрали. Местные все по домам попрятались. Один раз только к ним мужичок подошел — из тех, кто помогал могилу раскапывать.

— Ты это… — местный неловко помялся. — Зла уж не держи. Мы того…

— Того они, — пробурчал колдун. — Башкой надо думать, чтобы потом никаких “того” не было.

Он покосился на Велеса и снова повернулся к мужику.

— Сигарет принеси, а то этот уже который раз копается в пустых карманах. На нервы мне действует.

Местный молча вытащил пачку “Явы”, протянул Огнецвету и побрел обратно к домам.

— А ты бы завязал так смолить, — неодобрительно произнес знахарь.

— Да что мне будет-то? — усмехнулся Велес. — Я же мертвый.

Ближе к ночи снова тоскливо завыла собака. Пронзительно. А потом ее вой оборвался жалобным визгом. Колдун сразу с досок соскочил.

— Зоську мою угробили, паскуды! — выругался старик и исчез.

Велес только озадаченно головой покрутил и побежал в сторону, где выла собака. Псине и правда конец пришел — собачьи кишки влажно поблескивали на земле. Рядом стоял колдун и матерился так, что даже в части заслушались бы.

— Бери вон там в сарае гвозди, молоток и пошли, — коротко велел он.

— Дом тебе новый строить? — с усмешкой спросил Огнецвет.

Знахарь строго на него посмотрел.

— Покойников по могилам воротать.

Парень тут же развел руками в защитном жесте.

— Э нет, я свое уже откопал.

— Да не ссы ты, не надо ничего копать. Бери и пошли.

Колдун привел его на кладбище — на самую окраину. К трем старым могилам. От них только полусгнившие кресты остались. Ни таблички, ни выгоревшего пластикового цветка.

— А я-то думал, чего мне те гвозди знакомыми показались. Эти идиоты их отсюда повыдергивали. Видимо, думали, что раз их никто не беспокоит столько лет, то значит все уже хорошечно стало. Никто и не придет. Уууу, дураками были, дураками и помрут.

Он потряс в воздухе кулаком, потом кивнул на кресты.

— Забей по гвоздю в каждый крест.

— Просто забить? — спросил Велес.

Старик посмотрел на него, как на еще одного дурака. Парень молча взял молоток и принялся вколачивать гвозди. Дерево на крестах совсем рассохлось. Пары ударов хватило, чтобы загнать до самой шляпки.

— Семья здесь жила… — объяснил колдун. — Лет тридцать назад. Мать и двое сыновей. Сильно старше тебя. Все как один дурные. Пили как не в себя. Стычка у них какая-то произошла. Один сначала брата с матерью зарезал. Ну а потом жахнул беленькой и вздернулся. А они все такие злые как черти были, что их земля не приняла. Быстро они вернулись, начали тут страха наводить. Ну я их упокоил. Так бы они и лежали здесь, если бы эти умники гвозди заговоренные не вытащили.

Колдун подошел к могилам. Дотронулся до каждого гвоздя, что-то прошептал. Налетел холодный ветер. Велесу почудилось, что мелькнули белесые тени — как клоки тумана. И все снова стихло.

— Ну вот и все, — знахарь отряхнул ладони. — Ежели снова не вытащат, будут жить теперь в покое.

— А что, так можно было? — спросил Огнецвет. — Без гвоздей в башку и вот этого всего.

— Так я же не один, — улыбнулся старик. — Мне Велес-батюшка помогает. А эти чего начитались, то и делают.

Он в упор посмотрел на парня.

— Как тебя звать-то, сынок? А то я и не спросил.

— Велеслав, — коротко ответил парень.

Старик понимающе кивнул.

— Ну спасибо тебе, Велеслав, что выручил. Ты и ему передай мою благодарность.

— У меня с ним канал связи так хорошо не налажен, — с кривой улыбкой отозвался Велес. — Ладно, бывай.

Колдун ничего не ответил. Только улыбнулся по-доброму и исчез. А Огнецвета привычно потащило в темноту. Ощущение — словно наркоз по вене пустили. Был у него такой опыт при жизни, когда прямо перед вылетом аппендицит прорвало. Переходы в посмертие также накрывали — быстро и неумолимо. А вот в реальность выпустило по-другому. Без ощущения растерянности. Как будто он сел на электричку в Тимирязевке и просто задремал на час-другой. Парень огляделся, и его окатило холодной дрожью. Он знал эти места. Сюда он возвращался четыре года назад да так и не доехал. Трясущейся рукой поглубже надвинул капюшон ветровки. Мельком заметил, что одежда у него все та же. Может, он из того дня в деревне перескочил сюда — в Тверь? Огнецвет увидел брошенную газету на лавочке возле дома. Подошел и глянул дату — август все того же девяносто девятого.

Велес нервно улыбнулся и пошел к знакомому дому. Медленно, опасливо — вдруг еще на родителей напорется? Он их не хотел тревожить, только посмотреть. Впереди замаячила до боли знакомая панелька, и парень прирос к земле. Ему куда проще было в первый раз перешагнуть обрез двери самолета и упасть в пустоту, чем сейчас заставить себя сделать еще один шаг в сторону дома, который он навсегда потерял. Через несколько долгих и мучительных минут Огнецвет заставил себя сдвинуться с места и подойти. По дороге спросил время у прохожего — так переволновался, что голос сорвался. Почти шесть вечера. Отец обычно в это время приходит, мама позже. Велес сел на вкопанную в землю автомобильную шину напротив подъезда. Пока ждал, снова успел кучу всего надумать. Живые ли они оба? Может, давно переехали отсюда? Думал и тут же опровергал сам себя — зачем-то же его сюда привели. От этого “зачем-то” сердце щемило глухой тоской.

Полегче стало, когда он отца увидел. Батя почти не изменился. Прошел в подъезд — Велес бледно улыбнулся ему в спину и остался ждать дальше. Начало смеркаться, на шестом этаже кухонное окно их квартиры зажглось теплым светом. Отец, видимо, что-то готовил. У них всегда по-простому было — кто раньше с работы пришел, тот и помогает.

Чем сильнее темнело на улице, тем холоднее становилось Огнецвету. Не из-за погоды — август в этом году по-настоящему летний выдался, теплый. Одно дело сидеть у костра и ночь напролет думать о потерянном, совсем другое — увидеть кусок своей жизни, в которую никогда не вернуться. Ни к родителям, ни к друзьям. Даже Наташку за ее измену не послать.

Позади Велес услышал женские голоса. Один он узнал и сразу весь съежился, поправил капюшон на голове. Мать прошла рядом. На него она не обратила внимания — на этих шинах всегда алкаши или торчки сидели. Разговаривала с какой-то женщиной. Велес прислушался, жадно выхватывая обрывки фраз. Что-то про работу, в выходные с отцом в кино собирались. Это хорошо, значит, жизнь для них продолжалась. Возле подъезда она повернулась к своей подруге, и парень увидел лицо матери. Тоже почти не изменилась, или, может, ему только так показалось? Когда дверь за ней закрылась, Велес неловко встал на ноги. Обхватил себя руками и растер предплечья. Пошарил в карманах в поисках полупустой пачки “Магны”, потом вспомнил, что все выкурил, а боекомплект не обновился.

— Можно мне в следующий раз в Чернолесово увольнительную на денек? — в никуда глухо прошептал Велес и вытер рукавом с лица непрошенные слезы. — Мне бы там потолковать немного с теми чертями…

Никто не ответил. Только темнота снова потянула к себе — мягко и бережно. Закрыла ему глаза, успокоила и унесла куда-то — в место между жизнью и смертью, пока он снова не понадобится.

Неприкаянная душа. Патрон в обойме. Мертвяк по вызову.

Велес очнулся в электричке. Открыл глаза и вынырнул из небытия посмертия в полупустом вагоне старого пригородного поезда. Так уже бывало — выплевывало его с того света вопреки всем законам мироздания и выбрасывало в жизнь, растерянного и злого. Вот в первый раз по-настоящему было страшно. Непросто в голове уложить, что снова живой, если смерть уже в запас отправила. Чувство, когда жизнь уходит, ни с чем не перепутать — как невидимым ножом из мира вырезали, а дыру, что после него осталась, заштопали. Крест-накрест. Для Велеса время замерло, а для других дальше побежало. Огнецвет это ощущение хорошо запомнил вместе с пожаром рассвета, который его в последний путь провожал. Тепло Велесу тогда было, спокойно, а потом от него остался только труп в нарядной рубахе. Догнивал где-то в лесу, обнимая истлевшими руками заросли огнецветов.

Когда в первый раз вернулся, он много дров наломал. Это теперь Велес уже понимал, кто он такой. Обманутый дурак — сначала людьми, а следом еще и неведомой силой, которая его как пачку сигарет из кармана вытаскивала. На Чернолесовских сумасшедших Велес сильную злость затаил. Она вместе с ним каждый раз воскресала и точила похлеще ржавчины. Как вспоминал, как ни за что его угробили, такая тошнотворная тоска к горлу подступала. Ничем не смыть и не выжечь.

Будь его воля, он бы вернулся в ту деревню — закопать, что от него осталось, раз уж судьба ему лежать в безымянной могиле в лесу. Чтобы по-людски. А рядом прикопал бы всех благодетелей, которые его сначала приютили, а потом огнецветами засыпали, пока он умирал. Но не пускало. Не в этом был, оказывается, смысл его возвращения. Не для того призывали, чтобы он мстителя из себя строил. А что на спокойную душу даже мертвецу работать проще — никто не слушал. Ему же вообще инструкций не оставили. Выбросили, а дальше сам разбирайся, кому помощь нужна. Вот и весь великий смысл — разгребать дерьмо за очередными дебилами, которые полезли туда, куда даже смотреть не стоило. Прямо как он сам, пока живой был.

Позади глухо лязгнула тамбурная дверь. Потянуло густым запаха табака. Велес равнодушно посмотрел на женщину в синей форме и снова отвернулся к окну. Там, на земле, неслись металлические змеи путей встречного направления. Он школьником любил наблюдать, как они вьются-стелятся, как будто живые. Мелькали однообразные пригородные станции. Ткни наугад в карту возле любого крупного города — в такую и попадешь.

— Билетики на проверку готовим! — сурово прозвучал женский голос.

Огнецвет не пошевелился. Билетик у него только один — проездной на тот свет, и обратно, с ограниченным сроком годности.

— Молодой человек, билет покажите, — отчеканила женщина и строго посмотрела на Велеса.

Парень виновато ей улыбнулся. Пошарил по карманам куртки — как будто мог что-то найти кроме полупустой пачки “Магны” и зажигалки с голой бабой. Долбаный привет из прошлой жизни. В первый раз он его в сердцах выбросил и растоптал. Потом уже проще относился. Рядом с сигаретами Огнецвет нашарил бумажку. Вытащил и удивленно хмыкнул. Да в этот раз у него в сервис прям первого класса: и билет выдали, и одежду нормальную вместо военной формы организовали. Еще бы денег подкинули. Велес еще покопался в карманах, но нет — нищебродом помер, им и вернулся.

Контролер потеряла к нему интерес и пошла дальше, а парень глянул на билет. Невесело усмехнулся дате — десятое августа тысяча девятьсот девяносто девятого года. Четыре года его уже нет. Как там, интересно, родители без него? Привычно заныло в груди. К ним его тоже не пускало, но он бы и не полез. Чего старые раны бередить? Им и так тяжело. Одно дело, когда похоронка приходит, а другое вот так. Как им объяснять, что он умер, но не совсем? И иногда возвращается то ли призраком, то ли хрен пойми кем. Их наверняка и так по ментовкам затаскали, когда он в часть не вернулся. Он бы издалека только посмотрел — как в замочную скважину на свою старую жизнь.

Велес прочитал название станции на билете — Тимирязевка. Видимо, там ему и выходить. Он повернулся к старушке на соседней лавке.

— Бабуль, а когда Тимирязевка будет?

— Через одну. Сейчас Гавриловка, а следующая Тимирязевка.

Парень благодарно кивнул и побрел в тамбур. Там снова окатило застоявшейся вонью курева и кислятины. Годы шли, а электрички такие же сортиры на колесах. Зато все ждали миллениум, восстание машин и конец света.

Последний вагон выпустил Огнецвета на свежий воздух и разбитый перрон. Велес с наслаждением вдохнул полной грудью. Вытащил пачку “Магны” и закурил. Все бедовые подождут — у него тут таинство последней сигареты, только наоборот. Первой и после воскрешения.

— Куда дальше-то? — вполголоса спросил Велес, выдыхая вместе с вопросом белесый дым. — Хоть бы карту приложил, ну…

Ответа свыше Огнецвет, конечно же, не дождался. Порыв теплого августовского ветра развеял дым. Пожилая женщина на перроне косо и как-то настороженно на него посмотрела. Велес пожал плечами, она демонстративно отвела взгляд.

— У вас тут ничего странного не происходило? — без особой надежды спросил парень. — Где-нибудь здесь или в окрестностях.

Женщина поближе подтянула к себе раздутую сумку на колесах и отвернулась, но так, чтобы его из поля зрения не выпускать.

— Что, вообще-вообще ничего? Ищи теперь ветра в поле… — Велес тяжело вздохнул.

Увидел, как на краю перрона по лесенке поднимается парень с разбитым лицом и огромными баулами. В таких раньше челноки тряпье возили. Огнецвет на него посмотрел и забыл, а тот подошел прямо к нему. Грозно уронил сумки на бетон.

— Тебе какого хрена надо? — нахраписто спросил он. — Чего ваще вылупился?

Парень говорил и напирал на Велеса. Агрессивный, раздраженный. Такому и повода не надо, чтобы в драку полезть. Уже весь заведенный.

— Сема, не надо… — женщина схватила его за предплечье, но тот стряхнул ее руку.

— Да он всего лишь спрашивал… про странное… — она нервно всплеснула руками. — Сема! Оставь, и так всем хватило уже… Вон уж слухи пошли.

— Странное? — переспросил парень и вдруг желчно расхохотался. — А ты иди воооон туда!

Он махнул рукой, показывая в сторону одиноких дачных домиков за перроном.

— Через лес пару километров и прям к странному и выйдешь. Смотри только не обожрись нашими чудесами.

Парень сплюнул под ноги и отвернулся. Весь ходуном ходил. Из него рвалось злое отчаяние и страх. Велес их нутром чуял. Отошел в сторону, чтобы не дразнить и не провоцировать. А женщина все пыталась успокоить то ли сына, то ли просто родственника.

— Сема, ну ничего, мы сейчас к сестре моей доедем, и все хорошо будет, — говорила и словно сама не верила.

Видимо, поэтому на слове “хорошо” и заплакала беззвучно, а Сема еще больше ощетинился. Зыркнул на Велеса, но Огнецвет только примирительно развел руками и с зажатой в зубах сигаретой зашагал к домикам, на которые ему показали. Злые там чудеса водились, нехорошие — раз от них люди бежали. А для него теперь в самый раз. Ему-то чего страшиться? Он свое уже отбоялся.

По пути Велес пару раз спрашивал дорогу. Уклончиво — мол, тетка позвала, а он, дурак контуженный, название деревни позабыл. Странности у них там всякие, вот и просила помочь. Огнецвет говорил и улыбался — светло, искренне. Ему верили. Один мужичок даже пытался отговорить его идти в “теткину” деревню. Велес снова только улыбался — да что ему будет? Не пропадет. А в глубине души немного теплом отдавалось, что не все люди в глубинке, как Чернолесовские.

А вот сама деревенька была как две капли воды похожа на ту, где он и сгинул. Умом Огнецвет понимал, что все они одинаковые — низкие приземистые дома и заплатки грядок за потемневшими заборами. Но все равно отдавалось холодком еще незабытого, болью от свежей раны. Это для всего мира прошло четыре года, а для него… Да меньше недели, если сложить все время, что он возвращался. Короткие у него увольнительные с того света были, но, как уж есть.

В деревне ощущалось нехорошее. Воздух словно сгустился и давил, как перед грозой — вот-вот громыхнет, и смерть прольется крупными каплями по сухой земле.

За невысоким забором кричали. Дверь дома нараспашку, в проеме застыла старуха. Мужчина с женщиной торопливо заталкивали вещи в старенький “уазик”. На заднем сиденье Велес разглядел двух мальчуганов.

— Мам, ну может поедешь? — устало спросил мужчина.

— Никуда я отсюда не поеду, — отрезала бабка. — Здесь родилась…

— Да-да, здесь и помрешь… — мужик обреченно вздохнул. — Отвезу своих и вернусь.

Он понуро пошел к машине, а из бокового окна уже голосила его жена, что никуда он не вернется, и никуда она его отпустит, а если старая дура помереть решила, то пусть в одиночку и подыхает. “Уазик” затарахтел двигателем, рывком тронулся с места и проехал мимо Огнецвета. Деревня сразу опустела, словно лишилась и голоса, и жизни. Теперь уж Велес не сомневался — пришел, куда надо. Только в чем беда, еще не понял. Он прошелся по притихшей деревне — до развилки, где грунтовка терялась в траве и уходила тропкой в лес — и обратно. Бабка все еще стояла в дверях, как истукан.

— Мать, что у вас тут стряслось-то? — спросил парень.

Та не ответила. С застывшим лицом ушла в дом. Ну ничего, он не гордый — подождет.

К вечеру сигареты закончились. Велес так и остался ждать неподалеку от дома неразговорчивой бабки. Чужих обычно сразу замечают, но к нему никто не подошел. Он даже подумал, может, в этот раз как-то по особенному вернулся, и его не видят? Подумал и тут же сам себя опроверг — и контролерша его заметила, и на перроне тот нервный Сема на него напирал.

Когда солнце закатилось за деревья, Огнецвет понял, что причина избирательной слепоты местных — страх. Не до Велеса им было. Он смотрел, как вместе с сумерками тревога накрывала деревню плотным саваном. Молчаливая бабка вышла и рассыпала возле порога крупу или семена. В окнах дома напротив затрепетали огоньки свечей. Старик обошел деревню кругом, крестясь и шепча молитву. К тому времени, как он завершил свой обход, совсем потемнело, и деревня окончательно затихла. На улице — никого. Один Велес остался на своем наблюдательном пункте из горы сваленных старых досок и бревен. Мужик, который грозился вернуться, так и не приехал.

При свете дня коротать время было проще. Сидел Огнецвет на бревнышках, грелся. К ночи и холодом потянуло, и без того тихая деревня совсем вымершей стала. А к Велесу привычная тоска подкралась, заскулила над ухом. Среди людей еще можно было живым себя почувствовать, поверить ненадолго во второй шанс. В темноте все иллюзии таяли. Мертвый он, от мира отрезанный. Никто его не ждет. Да уже и не будет. С этой мыслью Огнецвет с тяжелым вздохом слез с досок. Решил еще раз пройтись по деревне. Чего-то же здесь люди боялись, может это “чего-то” ему на глаза попадется.

Вдалеке протяжно завыла собака. На ее унылый вой он и пошел. Живность вроде первой чует всякую нечисть. В той же стороне в сарае замычала корова. Да так истошно, что в другой бы раз все из домов повыскакивали — посмотреть, что случилось. В темноте глухой ночи ни одна дверь не хлопнула. Ни шороха не раздалось. Все попрятались.

Возле сарая стелился белесый туман. Дверь нараспашку. В темноте ревела и билась в стойле корова. Велес посветил зажигалкой. Мысленно про себя усмехнулся — экипировка у него высший класс.

— Люди! — на всякий случай позвал он.

Вдруг кто из местных зашел. Встретит еще его вилами в живот. Он-то еще раз не помрет, но ощущение не из приятных. В черноте что-то грузно упало — как мешок с картошкой бросили.

— Ну или нелюди… — Огнецвет с опаской шагнул в сарай и разогнал темноту зажигалкой.

В ноздри ударило тяжелым запахом крови и сырого мяса. Дохнуло влажным теплом. Такое ни с чем не перепутать. Свет зажигалки выхватил из темноты лежащую на боку корову. Из ее распоротого живота на солому вывалилась блестящая требуха.

— Когда же ты успел-то… — пробормотал Велес.

Все-таки по адресу он пришел. Вспороть за считанные секунды брюхо в кромешной тьме и исчезнуть — человек бы не смог. А кто-то, за кем его сюда прислали, очень даже. Велес водил перед собой рукой с крохотным огоньком — никого. Пока в дальнем углу не зашевелилось. Стоило парню сделать шаг, как его чуть не сбил с ног порыв ледяного ветра. Огнецвет успел разглядеть совсем близко тронутое разложением лицо. Окатило трупной вонью.

— Изыыыыыдииии… — глухо провыл мертвец.

Велеса отбросило к порогу сарая. Он не удержался на ногах и упал на спину. Из темноты на него стремительно наступал призрак.

— Изыыыди и не приходииии…

Огнецвета еще раз накрыло запахом разложения. Он почувствовал резкую боль, как будто прикладом по голове ударили. Перед глазами потемнело, и парень потерял сознание. Перед тем, как окончательно отключиться, Велес поймал себя на мысли, что это он должен говорить духу “Изыди”, а не наоборот. Его шаткое недоумение потонуло в темноте. А потом он начал замерзать. Сначала холод почувствовал, а следом не заставила себя ждать тупая боль в голове.

Тук, тук, тук…

Вокруг опять темнотища. Только стучит что-то тихо и монотонно. Пока не видно, что и где. Хорошо, что зажигалка погасла, когда он ее выронил, а то полыхал бы вместе с сараем.

Тук, тук, тук.

Велес осторожно поднялся на ноги и поморщился. Голова раскалывалась. Совершенно по-человечески, как у живого. Вот уж не думал, что в посмертии такое бывает. Видимо, непростой этот дух, раз его так крепко приложил. Глаза понемногу привыкали к темноте, и парень наконец разглядел, что стучало. Капала кровь. Из насаженной на штырь на стене сарая оторванной коровьей головы.

Капли гулко падали на пенек для колки дров. Огнецвет машинально поежился. Он всякое повидал, но все равно пробрало. Особенно от мысли, что сам он в бессознанке валялся прямо под ногами мертвеца, пока тот здесь хозяйничал. Огнецвет вздохнул и пошел за ответами к старухе, что крупу у своей двери рассыпала. Может, духа это и остановило бы, но ему точно не помеха.

Сначала он постучал. Потом пнул дверь ногой. А когда наконец открыли, хмуро посмотрел на женщину и велел рассказывать. Разговор получился не из простых. Сперва с ним и вовсе не хотели говорить, но после упоминания произошедшего в сарае аргументы Велеса быстро перевесили. Как оказалось, дух и раньше появлялся, но вредил больше по мелочи. У кого-то инструмент ржавчиной покрылся, у кого-то деревянная теплица сгнила. Разбушевался он, когда его дом разобрали. Надеялись — поможет, а оказалось как всегда. Только хуже сделали. Прошлой ночью у мужчины, который с молитвами ходил, всех курей кто-то передушил, а сегодня до коровы дело дошло. Огнецвет слушал сбивчивый рассказ и думал, что пришел он вовремя. Надо местного колдуна утихомирить. Понять бы только как.

На предложение подождать до утра в доме Велес отказался. Он уже один раз заночевал в чужом доме, за что и поплатился. Сейчас-то ему вряд ли что грозит, но не смог себя пересилить. Попросил коробок спичек и ушел.

Ночь он пережидал недалеко от деревни. Развел небольшой костер у кромки леса. Грел ладони над огнем и думал. На его одиночество сразу мысли разные слетелись как мотыльки на свет. Как ни отмахивайся — не отогнать. Многое за ночь вспомнилось. Даже то, о чем навсегда хотелось забыть.

Наутро Велес вернулся в деревню немногим добрее вчерашнего духа. Там его уже ждали. Бабка всем растрезвонила, что объявился кто-то любопытствующий. На него сразу начали давить — кто такой, зачем пришел? Чего не в свое дело лезешь? Парень пожал плечами и сказал, что он хоть сейчас уйдет, но они-то здесь останутся. А следующий ночью вместо коровы кто-то из них под раздачу попадет. Такого никто не хотел. Огнецвет пообщался с местными и быстро понял, что показания у них немного не сходятся. Одни называли умершего колдуном. Другие — знахарем. По смыслу для Огнецвета однохренственно, но разницу в интонации он слышал. Для кого-то усопший был просто безобидным стариком, немного со странностями. В травках разбирался, знал что от какой хвори помогает. Обычный человек. А кто-то его боялся до усрачки и рассказывал, как старик-колдун жертвы темным богам приносил и звериную кровь пил. В конце концов, у Велеса остался только один вопрос — кто пиздит? Задавать его местным было бессмысленно, поэтому парень спросил, где похоронили буйного покойника, и пошел на могилу. Может, ему повезет, и мертвяк пораньше выползет. Не придется ночи дожидаться.

Огнецвет прошел мимо деревенского кладбища. Ему говорили, что колдуна похоронили на окраине погоста, где-то за канавой. В реальности все оказалось немного иначе. От той самой окраины он прошел довольно много, прежде чем наткнулся на то, что местные уклончиво назвали канавой. Здесь, между деревьями, бежал ручей — широкий, быстрый и ледяной. Чтобы перебраться, пришлось как следует разбежаться и прыгнуть. А местные умудрились гроб через него переправить, но если здесь и были какие-то мостки, то от них ни следа не осталось. Чем дальше парень заходил в лес, тем сильнее крепла мысль, что он не туда зашел. Ну кто будет хоронить уже в глухом лесу? Да еще и так далеко. Он прошел еще немного и понял, что ошибался.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ

НАЧАЛО ЗДЕСЬ

Он обогнул старенькие избы и зашел в деревеньку. Одним концом грунтовая дорога шла между домов, другим уходила в лес. На въезде Казаков заметил наваленные березовые бревна. Тянуло дымком — кто-то, видимо, баню топил. Неподалеку старуха скрипела рычагом колонки. Антон оценивающе посмотрел на местный агрегат — вряд ли водоразборная, откуда здесь центральное водоснабжение? Скважина, скорее всего. Воображение сразу подкинуло вкус ледяной, чистой воды. Очень захотелось пить. Казаков косо глянул на старуху. Ну ничего, сейчас она отвалит, и он напьется, а потом поищет кого-нибудь помоложе дорогу спросить. Он отвернулся, приложил ладонь к глазам и посмотрел на дома. По верхушке невысокого деревянного забора неуклюже пробирался толстый черный кот. Пузо явно перевешивало, но котяра упорно пер вперед, оступался, осторожничал, но все равно шел по доскам вместо того, чтобы спрыгнуть на землю. Антон невольно улыбнулся.

— Тоха!

Он обернулся на голос. К нему, придерживаясь за поясницу, торопилась та самая старуха. Она смотрела на него с узнаванием, а он точно видел ее впервые.

— Куда запропастился? — она строго оглядела его с головы до ног. — И куда ты так накутался? Сколько раз говорила, чтобы в лес один не ходил? Заблудишься, а нам потом искать тебя всей деревней.

— Вы меня с кем-то перепутали, — сдержанно отозвался Казаков.

Старуха со вздохом неодобрительно покачала головой.

— Ох Тоха-Тоха, опять у тебя дурнина взыграла, — она махнула рукой и пошаркала обратно.

Через несколько шагов обернулась.

— Я там тебе поесть занесла. На кухне оставила.

Пока Антон с недоумением смотрел ей вслед, мимо него пробежала девчонка лет семи-восьми с огненно-рыжими волосами.

— Тошка-тотошка! — она рассмеялась и бросила в него скомканный тетрадный листок.

Смятая бумажка отскочила от груди и упала на землю. Рыжая со смехом понеслась дальше. Ей вслед заругалалсь старуха.

— Глашка, а ну хватит Тоху задирать!

Антон подошел к колонке. Нажал несколько раз на рычаг, пока вода не потекла. Сполоснул руки, умыл лицо, напился. Не отпускало ощущение нереальности. Странно все. Пришел из осени в лето. В деревню, где его откуда-то знали. Ну ладно, узнали его только старуха и мелкая. Что у одной, что у второй с головой, похоже, не очень. Казаков покосился на мужичка, сидевшего на лавочке возле колонки. Тот курил и стряхивал пепел в донышко от разбитой бутылки. Ну хотя бы он его не узнал, а то тогда Антон всерьез засомневался бы в своем рассудке. С этой ироничной мыслью он еще раз осмотрелся. Издалека донесся женский голос:

— Вася! Вааааася!

Мужик возле колонки поспешно затушил окурок в разбитой бутылке и поспешил на зов. Казаков глянул ему в спину и тоже пошел следом. Найти бы кого адекватного — спросить, где он оказался, и в какую сторону идти, чтобы на трассу выйти. Солнце так нещадно припекало, что Антон и толстовку снял. В футболке самое то. Странная все-таки погода — обещали дожди и плюс десять, а такое ощущение, что жарит под тридцать. Казаков шел по проселочной дороге вдоль домов и разглядывал нехитрый, деревенский быт. На него никто не обращал внимания. Если и смотрели, то со странным узнаванием, как старуха у колонки. От этого становилось немного по себе, но Антон списал все на разыгравшееся воображение. Впереди ожесточенно ругались два мужика. Один помоложе, как Сашка, второй совсем седой. По обрывкам разговора Казаков уловил, что тот, который помладше, стащил у другого пластиковую бочку для воды и беспалевно катил ее в тачке. Казаков подошел к самому разгару спора, когда в ход пошли более увесистые аргументы, чем просто слова.

— Ну раз по-хорошему не отдаешь, то и тебе хрен! — в сердцах выкрикнул старик и со всей дури ударил по бочке вилами.

Ругань тут же стала громче и забористее. Антон на всякий случай обошел их стороной. Не хватало еще под раздачу в чужой ссоре попасть. Особенно, когда за вилы схватились. Из дома выбежала женщина с побелевшим лицом.

— Вы чего разорались? Ленка из-за вас рожать надумала! За врачом надо ехать!

Казаков услышал заветное слово “ехать”, ускорил шаг и подошел к женщине.

— Подскажите, пожалуйста, далеко отсюда до трассы Е сто один? Я в лесу немного заблудился, мне бы обратно к машине выйти. Может, добросит кто? Я заплачу.

Женщина посмотрела на него с усталым раздражением и — что самое страшное — узнаванием.

— Тоха, иди отсюда, а… Вот вообще не до тебя.

Антон уставился на нее с неприкрытым изумлением. Изнутри скребся противный страх. Что-то все-таки произошло, а он не понимал. Он разозлился.

— Да вы, блядь, сговорились?! Какой Тоха, о чем вы все вообще? Я вас всех в первый раз вижу! — зло сказал Казаков и отошел назад, словно сумасшествие местных могло и его заразить.

Перед глазами снова потемнело — как в лесу. Антон почувствовал, что его сейчас или стошнит, или он в обморок грохнется прямо перед этими придурками. В звенящем мареве его подхватили под руки и куда-то отвели.

— …посиди тут, Тош. Перегрелся что ли?

Кто-то побрызгал ему на лицо водой и дотронулся ладонью до лба. Его снова взяли под руки и куда-то повели. У Казакова не было сил сопротивляться. Он бултыхался в омуте слабости и беспомощности, а страх и злость упрямо тащили его на дно. Из разговоров он выхватывал отдельные слова — какой-то Ленке поехали за врачом, у кого-то вызывал опасения мост, и где-то все еще ругался мужик из-за испорченной бочки. Антон все-таки отключился. Когда он открыл глаза, обнаружил себя лежащим на старой, пружинной кровати. На тумбочке он увидел алюминиевую кружку с водой. Прежде, чем успел задуматься, кто и зачем ее принес, Казаков залпом выпил воду. Стало немного полегче. Голова раскалывалась, как после теплового удара. Он с усилием сел в кровати. Может, и правда перегрелся? Перенервничал. Хотя было бы с чего. Людей он нашел — все лучше, чем по лесу блуждать. Сейчас разберется, найдет транспорт и вернется к машине. Потом вместе с Сашкой сходят ружье и вещи поискать. Санек наверняка весь издергался, куда его бедовый попутчик провалился.

Кровать звучно скрипнула, когда Антон встал на ноги. Немного покачивало. Воды бы еще хлебнуть. Он осмотрелся. Маленькая комнатушка выглядела чужой и знакомой одновременно. Казаков подошел к столу возле окна. Его внимание привлекла рамка с фотографией. Все здесь было старое, как прямиком из СССР подъехало, а рамка — новая. Антон присмотрелся и от страха выронил кружку. На фотографии он увидел себя и двух незнакомых людей — мужчину и женщину. Казаков дрожащими руками взял рамку. Точно он. И одежда его. Белая футболка и красная рубашка в клетку. Только он их сто лет не надевал, и точно не фотографировался с этими людьми. Он перевернул фото, и мир окончательно ушел из-под ног. “Любимые мама и папа, вечная память”. Написано его почерком. Антон очень быстро поставил рамку на стол. Та покачнулась и с глухим стуком упала на стол. Казаков тоже пошатнулся, обхватил себя руками и застыл возле стола. Потом рванулся к покосившемуся шкафу, распахнул дверцу и остолбенел. На вешалках болтались его вещи. Тоже старые, но его. Он признал походную куртку, пару футболок. Внизу ютились покрытые пылью беговые кроссовки. Казаков попятился назад. Да нет же! Он в Москве живет, а не в деревне. Всех этих людей он в первый раз видит. И тех, что на фото, тоже. Его мама и папа живы и здоровы. Закралась мысль — может, он в кому впал? Может, они с Сашкой на машине кувыркнулись, и он бредит? Да ну нет, так не бывает. Кома это кома, сознание отключилось и все.

Антон в ступоре вышел на улицу. Со стороны леса шли три молодые девушки.

— Смотри-смотри, а вот и твой жених тебя караулит, — сказала темноволосая и с веселой улыбкой на него посмотрела. — Ну что же ты, Тоха, без цветов?

Другая девушка, со светлыми волосами и в синем платье, толкнула ее локтем.

— Не надо его дразнить, сколько раз говорила? Он же не виноват, что такой.

Антон уже не удивился, что он снова для всех какой-то Тоха. Деревенский дурачок. Он молча прошел мимо. Там от наткнулся на мужика, который спорил с дедом с вилами.

— В какую сторону отсюда Е сто один? — спросил он.

Тот посмотрел на него с досадливым удивлением.

— Какая еще Е сто один? Тут такой отродясь не было. Иди-ка ты кому-нибудь другому мозги делай.

Казаков похолодел.

— Да как же, блядь, не было?! — зло прошипел он. — А из Москвы сюда на чем по-твоему можно доехать?

— Из какой Москвы, болезный? До Москвы отсюда тыщи четыре километров, — снисходительно сплюнул мужик. — Кто-то глобус пропил, а ты мозги растерял.

Антон оцепенел. Как это четыре тысячи километров? Да такого быть просто не может. Долбаный бред! Казаков мелко затряс головой и бросился в лес. Да похер! Сам выберется как-нибудь, без этих психопатов. Он упрямо шел в глубь чащи, пока деревня позади не скрылась из виду. Он прошел еще немного…. и выбрел к тому же полю с колосьями. Вот тогда ему стало по-настоящему страшно. Антон тупо смотрел на поле. Потом развернулся и бросился обратно. Мчался, не разбирая дороги. Все равно куда, лишь бы подальше от странной деревни. Он бежал, пока снова не оказался возле поля. Издалека кто-то ему кричал и махал рукой.

— Тоооооха!

Он тупо побрел к домам. Со всех сторон давило ощущение сюрреалистичности происходящего. Он молчал, пока шел мимо причитающих женщин. Мост, кажется, обвалился, когда врача привезли. Молчал, когда старуха его сердито дернула за рукав.

— Тоха! Ек-макарек, куда ты опять убежал? Только с тобой еще проблем не хватало. Ты иди-ка пока к себе, у нас тут всякое происходит, тебе это не надо смотреть и слушать. Иди-иди, там щи на кухне. Разогрей на плитке и поешь.

Антон и правда пошел домой. Точнее, в избу, которую все считали домом Тохи. Казаков молча сидел на кровати и пытался собраться с мыслями. А потом пришел дух-хозяин и убил его в первый раз.

В окно звонко ударил камушек. Обычное начало дня. Тоха открыл глаза и нервно рассмеялся, глядя на облезлый потолок. Все начиналось заново. Двадцать седьмой день его жизни в непонятном нигде. Двадцать шесть смертей позади, а сколько впереди — неизвестно. Бесконечность? Тоха свернулся калачиком.

Во все предыдущие дни он сразу срывался с места и пытался жонглировать событиями, чтобы все сделать правильно. Но правильно не получалось. Что-то всегда происходило. Даже в выверенный план вмешивалась случайность, и что-то шло наперекосяк. Да и какой тут выверенный? Он мог бы просчитать все еще неделю назад. А теперь он кто? Тошка-тотошка. Сумасшедший. Он стал тем, кого в нем увидели, когда он только пришел в деревню. Не успокоить дядю Витю с Гошей, так они вечером раздерутся, и Гоша его ножом пырнет. Если отпустить Мишу за врачом, то на обратном пути мост подломится, и машина свалится в реку. Оба погибнут. Не отпустить — Ленка со своим приплодом помрет. Но если успокоить мужиков, то Ленка и рожать не начнет. Барсик этот еще… Жирный котяра. Если его не снять с забора, он падал на косу и резал брюхо. Не смертельно. Петля кишок наружу вылезла, но в городе промыли бы зашили без проблем. А здесь откуда ветеринар? Ему сразу голову и рубили, как курице, чтобы не мучился. Тихонечко, чтобы никто не видел. Если его снять, он бросался под колеса “уазика” прямо перед Ленкиным домом, и та начинала рожать… Необъяснимый и невозможный ад. Долбаный день сурка, который никак не заканчивался. Он и на местное кладбище ходил — на могилы своих родителей. Имена и даты рождения те же, лица другие. Ему сказали, что после их смерти он головой и того.

Еще вчера Тоха хотел все закончить. Больше всего на свете. А сейчас как никогда понимал, что этот цикл нельзя разорвать, и теперь он хотел сойти с ума. Окончательно, чтобы больше не подыхать от страха, не думать. Не видеть в чудище свою скорую смерть. Недолго бояться, умирать и забывать, как умер.

Тоха взял с тумбочки алюминиевую кружку, выпил залпом. Покачиваясь, пошел к двери. Мельком глянул в зеркало. Оттуда смотрел призрак. Незнакомец. Тоха. Антон выглядел иначе — у него была стильная стрижка с узлом на затылке, огненно-рыжие волосы, как у местной Глашки, и ярко-синие глаза. В них никогда не было столько страха и пустоты, как у отражения в зеркале. У того Антона были острые черты лица, ему даже говорили, что он похож на лису, а Тоха… разве что на дохлую, которая уже не первый день под солнцем валяется. Волосы как ржавчина, свалялись в патлы. Осунувшийся, затравленный. Тоха дернул уголками губ, и призрак безумно улыбнулся ему в ответ.

Он вышел на улицу. Мимо пробежала Глашка.

— Тошка-тотошка! — она привычно бросила в него бумажным мякишем и унеслась прочь.

— Глашка, а ну хватить Тоху задирать! — выкрикнула вслед баба Света.

Он поднял с земли смятую бумажку и развернул. Никогда раньше не смотрел, что там. На тетрадном листке углем были начерчены две линии, а сверху галочка-крыша. От этого символа внутри что-то окончательно сломалось. Тоха сделал еще несколько шагов, и ноги подкосились. Он упал на колени, потом плюхнулся на пятки и весь согнулся. Закрыл лицо руками. Его било крупной дрожью. Может, вон оно подкатывает, его желанное сумасшествие?

Он совсем потерялся. Кто такой Антон Казаков? Его ведь и не было никогда. Это все выдумка. Осталось только себя в этом убедить. Может, еще через пару смертей и получится. Только дергаться он больше не будет, здесь и посидит подождет, когда дух-хозяин снова придет и… Тоха судорожно всхлипнул. Обнял себя руками. Солнце припекает, а ему холодно. Еще холоднее, чем когда умирал. Душу как исполосовали. Ни единого живого местечка не осталось. Или боль, или безумие. Ничего больше в нем нет. Ни-че-го.

— Люди… — тихо произнес Тоха.

Набрал в грудь побольше воздуха и уже закричал.

— Лююююди!

Он не видел, был ли рядом кто из местных. Слезы застилали глаза. Тоха снова раскачивался взад-вперед, голосил с надрывом, а внутри что-то ломалось и крошилось, как будто он своими руками уничтожал остатки прежнего себя.

— Это я виноват… Я! Меня предупреждали, а я не послушал! Я убил зверя вашего духа-хозяина, и он теперь наказывает меня… И вас вместе со мной!

Тоха всхлипнул.

— Я не послушал никого… Просто подстрелил, ради фана. Я виноват… Виноват. Очень. Простите меня. А я буду тут сидеть, пока он снова не придет…

Земля словно потянула его к себе, и Тоха завалился на бок. Никто не подходил. Необычно немного — за деревенским дурачком все-таки приглядывали, а тут никого, но это даже лучше. Одному проще, будет лежать в пыли и грязи. Каждый день. В ладонь ткнулось что-то мокрое. Тоха шмыгнул носом и приоткрыл глаза. На него смотрел Барсик. Тоха еще раз судорожно втянул воздух и подгреб кота к себе поближе. Барсик хороший, живой. Он тоже умирал — и от топора, и под колесами. Но все равно живой, а Тоха — нет, Тоха уже совсем мертвый.

Звуки стихли. Только что он слышал, как рядом громко мурчит Барсик, а теперь все затопило тишиной. В ней грохотали тяжелые шаги духа-хозяина.

Бум-бум-бум!

Тоха отрешенно подумал, что кот убежал. Даже не убежал, растворился. Был — и нету.

Бум-бум!

Шаги прозвучали прямо рядом с ухом. Тоха открыл глаза и снизу вверх посмотрел на чудовище.

— Убей навсегда. За своего зверя, — беззвучно прошептал он. — Мне не нужно ничего исправлять, мне себя надо было поправить, а я не смог.

В ответ чудище грузно ударило ногой рядом с его лицом. В глаза полетела сухая пыль. Тоха машинально зажмурился, ожидая следующего удара, но уже по голове. Ничего не произошло. Только прозвучали удаляющиеся шаги, а потом проступили обычные звуки леса. Весело трещала какая-то птичка, а где-то вдалеке ревело что-то похожее на автомобильный сигнал. Тоха открыл глаза. Он, скорчившись, лежал в лесу — в обычном сентябрьском лесу, куда зашел целую вечность назад. Он неверяще заозирался по сторонам. Увидел бревно, где зайца подстрелил. Тушки не было. Подняться на ноги получилось со второго раза. Гудок вдалеке замолк, как будто для того, чтобы набрать побольше воздуха, и снова протяжно заревел. Тоха на неслушающихся ногах пошел на звук. Сначала брел еле переставляя ноги, потом побежал.

Он выскочил прямо к внедорожнику. Рядом с ним стоял Сашка и курил. Увидев Казакова, он бросил сигарету на землю.

— Ты где был?! — тут же набросился Санька. — Я все оббегал. Только отвернулся — тебя нет, снаряга вся твоя валяется. Ключи от машины, телефон… Ты чего вообще…

Он вдруг осекся и пристально на него посмотрел.

— Антон? Ты в порядке?

Тоха безумно улыбался и плакал не то от счастья, не от сдавших нервов.

— Саша, — он сделал несколько неуверенных шагов к Гаевскому. — Сашенька! Это ты? Это правда ты?

На следующем шаге он свалился прямо рядом с Саней. Крепко обхватил его за ногу.

— Сааааша, я больше никогда сюда не поеду, никогда-никогда, — быстро заговорил он. — Спасибо тебе, Санька, столько времени прошло, а ты меня все искал, когда все потеряли. Я сам себя потерял…

Гаевский рывком поднял его на ноги. Посмотрел с недоверчивым удивлением.

— Да тебя час всего не было. Ты точно в порядке? У тебя кровь на лбу.

Антон посмотрел в отражение на боковом стекле. Лоб перечеркнула алая полоса — как будто кто-то пальцем провел.

— Это дух-хозяин оставил… — ответил он. — Простил меня. За того зайца.

На лице Сашки отразилось еще большее недоумение.

— Ты давай-ка в машину садись, пассажиром, а я поведу, ладно?

Он помог ему забраться во внедорожник. Носовым платком стер кровь. Сунул в руки термос с горячим чаем.

— Все твои вещи я назад положил, — сказал Гаевский.

— Забери ружье, мне больше не надо, — прошептал Антон и отвернулся к боковому стеклу.

Мелкими глотками пил горячий чай, смотрел на осень за окном, а перед глазами все еще стояло лето. Зеленое море поспевающих колосьев, высокое палящее солнце, цветущий клевер и Тоха, деревенский дурачок, которого дразнят местные дети:

— Тошка-тотошка похож на лису, сереньких мышек он ищет в лесу. Мышки-мышата идите скорей, вместе дружить всегда веселей…

За окном пронзительно закричала Глашка — любопытная девка схватила пепельницу из разбитой бутылки и ожидаемо порезалась. Потом что-то грохнуло — по звуку слово железное ведро покатилось по земле, бряцая ручкой. У Тохи сердце в пятки ушло. Что-то не так. Ну забыл он убрать эту чертову бутылку, забыл! Девчонка всего лишь должна была пораниться о донышко и побежать домой — мимо старухи с ведром. И все. Он выглянул в окно. Рыжая Глашка в сердцах выбросила стекляшку, которая ей сделала больно, и размазывала по лицу сопли и слезы. К ней с причитаниями спешила баба Света. На тропинке каталось опрокинутое ведро, рядом веселым ручейком по сухой земле струилась вода. За все дни, что он проторчал в этом странном месте, бабка никогда не успевала подойти к ней так близко, и Глашка убегала. В сознании дернулась болезненная мысль — почему старая кошелка пришла раньше? Что он сделал не так?

— Неееет, — неверяще протянул Тоха и тут же торопливо продолжил сам себя убеждать. — Но ничего плохого же не произошло? Не произошло. Ну порезалась. Да я в твоем возрасте со всяких строек и забросов не вылезал! Там и не такое бывало. А тут, подумаешь, всего лишь порез. Пете пизды надо дать, чтобы мусор свой не разбрасывал, но это ему пусть баба Света ввалит. Ну все-все-все хватит выть. Рученьку бо-бо, беги домой к маме.

К маме Глашка идти не торопилась. Она ревела белугой и захлебывалась слезами.

— Ну чего ты воешь? Дай гляну, — старуха подошла к девочке, по-свойски схватила ее за руку и наклонилась, чтобы получше рассмотреть. — Я уж думала, серьезное что. До свадьбы заживет.

Из окна Тоха видел, как баба Света подслеповато щурится, разглядывая рану. Глашка все еще орала. Он начал нервничать. Ну как начал… Он уже давно сплошной комок нервов — перетянутых, пережженных. И сам он весь такой же пережженный. У него крыша поехала от этой чертовщины. Еще немного и все — кукушечка выпорхнет окончательно.

— Иди домой! — почти умоляюще сказал он из своего укрытия.

Голос прозвучал нервно и плаксиво. Тоха был готов выбежать на улицу, схватить рыжую за шкирку и оттащить домой, как тупого щенка, но так это не работало. Да здесь вообще ничего не работало! Ни-че-го. Ничегошеньки. И снова в застарелое отчаяние вклинился голос надежды — но сейчас-то должно? Он же все просчитал. Тоха вздрогнул и впился взглядом в исписанную стену. Точно все. Подумаешь, стекляшка.

— Не хочу свадьбу! — сквозь слезы прерывисто выкрикнула Глашка.

Топнула ножкой и побежала в противоположную от ее дома сторону. Тоха заледенел. Прильнул к тусклому стеклу с трещиной и все увидел. Девчонка не успела далеко отбежать. Запнулась о незаметный в траве зеленый шланг и упала плашмя на землю. Тоху затрясло. Он обхватил себя руками. Истерично закричала баба Света. На ее вой тут же сбежались местные. Загудели-запричитали.

Тоха тупо смотрел в окно.

Что-то все-таки пошло не так. От этой мысли ему хотелось сдохнуть на месте. Окончательно. Без всяких воскрешений. Со стоном он выбежал на улицу, предчувствуя полный пиздец. За пару шагов до толпы он замер. Ноги к земле приросли. Он чуял, что облажался. Нерешительно и нехотя, скорчившись, он боком подошел к толпе. Рыжую уже перевернули на спину. В горле донышко от бутылки. Кровищи натекло — ууууу… Глашка пустыми глазами смотрела в небо. Тупая тварь! Вот кто ее просил сюда бросать? Кто?! А шланг здесь откуда? Не было же никогда. И тут Тоха вспомнил. Он же утром с Витей говорил. Старый хер снова жаловался, что канава пересохла, и ему тяжело воду набирать. А он, дебил махровый, возьми да скажи — да чего тебе, дядь Вить, спину гнуть, шланг к колонке прицепишь и польешь свою смородину. Вот и полил, видимо! Скотина! А шланг не убрал. Тоха беззвучно заплакал и ринулся обратно в дом. Там он плотно захлопнул дверь и сел на пол. Привалился к стене. Обхватил руками голову, завыл. Сначала тихо, тоскливо. Потом закричал. Тоха орал, пока голос не сорвался. Местные на него не реагировали. Он для них деревенский дурачок, который живет здесь… А никто не знает, сколько он тут, никому и не нужно знать.

Испугался смертушки, вот и вопит, болезный. Они же не знают, что теперь и за ним смертушка придет еще раз. Затрясло сильнее. Кричать больше не получалось, из горла только болезненный хрип вырвался. Тоха обхватил себя руками и начал раскачиваться из стороны в стороны. Пустым взглядом уставился в стену. Сколько там уже зарубок — двадцать шесть? Теперь еще одна будет.

— По лесу леший кричит на сову, — просипел Тоха, — прячутся мошки от птичек в траву.

С улицы донеслись тяжелые шаги, и он зажмурился. Ну вот и все, в этот раз даже быстро. Крики за окном стихли. Дух-хозяин пришел, его чтить надо. Местные знали — даром, что наутро ничего не помнили.

— Спит медведиха, и чудится ей, колет охотник острогой детей.

Из-под сомкнутых век потекли тяжелые слезы. Тоха поудобнее уложил голову на колени — как на плаху. Зажал уши ладонями.

— Плачет она и трясет головой: детушки-дети, идите домой.

Он все равно услышал, как распахнулась входная дверь. Несколько мгновений тишины, сердце забилось со всей силы. Вот бы разорвалось. Само по себе. Грохнула тяжелая поступь, и Тоха вздрогнул. Весь сжался и заскулил.

Дух-хозяин грузно прошел в дом. Сгреб его за плечи и поставил на ноги. Тоха смотрел в нечеловеческие глаза и дрожал, как осиновый лист. Если бы чудище его выпустило, он бы упал. Сил в нем не осталось. Ничего не осталось, одна пустая оболочка, в которой в агонии кричал кто-то, кто когда-то был Антоном Казаковым.

Смертный холод окутал с головы до ног. Жизнь уходила как вода из бочки, по которой Витька в сердцах вилами ударил. Тоха попробовал закричать. Скорее по привычке, чем в надежде на что-то. Живому существу все-таки сложно смириться, когда его убивают. Даже если не первый раз. С бледных бескровных губ сорвался мучительный стон. Он попытался вдохнуть и не смог. Тяжело упал на пол. Мертвый взгляд застыл на стене с зарубками.

Тоха.

Тошка-Тотошка.

А совсем недавно он был Антоном Казаковым, разработчиком в айти-компании. Особо завистливые говорили, что он родился с золотой ложкой во рту. Ну или в жопе — в зависимости от градуса зависти. Ложек у Антона не было. У него и родители трудились далеко не в самых престижных сферах. Отец — начальник какого-то там отдела на заводе, а мама фармацевт. Золотыми у Казакова были мозги. Они привели его и в крутую компанию, и на достойную должность.

И так все хорошо дальше пошло. Новые друзья нашлись, новое хобби. Неожиданное немного, но Антону нравилось. Он вообще сам по себе очень увлекающийся. Если уж затянуло во что-то, то с головой. Вот и охотой загорелся совершенно неожиданно для себя и друзей. На его счастье, среди коллег нашелся такой же увлеченный. Правда, иногда общее хобби подкидывало и конфликтов, но это ерунда. С рабочими срачами вообще не сравнить.

— Саш, ну только не говори, что ты ей поверил, — Антон закатил глаза.

Гаевский — взрослый мужик, а верит во всякую ерунду. Метки на зверях, проклятья… Для Казакова проклятье — это если ему среди ночи звонили, когда у них что-то падало, и требовалось срочно фикс накатить. Сразу плюс десять к недосыпу, минус двадцать к благодушию. А тут, подумаешь, какая-то бабка пригрозила проклятьем от духа-хозяина, если они убьют его зверя. Какого еще духа-хозяина? Какого его зверя? Антон в такое не верил.

— Поверил или не поверил, это не так важно, — уклончиво отозвался Саша. — Ты на охоту приехал, вот и будь охотником. Стрелять, в кого попало — такая себе идея.

— Да ну? — Казаков усмехнулся.

Дался Сашке этот ворон. Да, Антон даже отрицать не стал — ему хотелось новое ружье опробовать. Он ради этого и поехал. А тут так удачно ворон на верхушке дерева попался. Черный, большущий. Казаков на нем ружье и обновил. Он потом к нему подошел, пошевелил ботинком — реально огромный.

— Ну и чем, по-твоему, тот ворон отличается от какого-нибудь глухаря, на которых сейчас сезон открыт? Тем, что какой-то дядя решил, в кого можно стрелять, а в кого нет?

Занудство Сашки иногда раздражало. Не первый раз они вместе на охоту ездили. Он и раньше нудел время от времени, но сегодня сам себя превзошел.

— Отличается не тем, в кого ты стреляешь, а как ты это делаешь, — ответил Гаевский. — Тебе же что в консоль погонять, что сотню ворон перебить — одно и то же. Еще одна ачивка.

Антон с недоверчивым удивлением посмотрел на коллегу. Сашку совсем понесло. Так-то они хорошо ладили. Работали в одном отделе. Гаевскому сорок один, Антону тридцать недавно стукнуло, но общий язык они неплохо нашли. Сейчас проще все, это во времена их родителей авторитет и право голоса считались по возрасту.

— То есть, по-твоему, все эти дяди с ружьями за пару соток и больше ездят на охоту исключительно потому, что им жрать нечего? Ты сам-то что тогда здесь делаешь? Сомневаюсь, что жена тебя отправила мамонта добывать.

— Гуляю, — улыбнулся Сашка. — Свежим воздухом дышу.

Антон не ответил. Иногда разговоры лучше не продолжать, чтобы не перешли в ненужную ссору. Тем более, они только приехали. Еще весь день впереди.

— Может, я и загнался, — примирительно добавил Гаевский. — Неприятное у меня ощущение после той старухи. Сам не знаю, почему.

Казаков снова промолчал. Ему тоже немного не по себе стало, когда эта старая карга из ниоткуда появилась. Выросла на проселочной дороге как хер посреди поля, а Сашка добрый — остановился. Мало ли помощь какая нужна. А она на них глянула и скороговоркой выдала, что плохое время они выбрали для охоты. Но раз уж обратно не хотят поворачивать, пригрозила, чтобы ни в коем случае не убивали зверя, что носит метку духа-хозяина, иначе будет им проклятье. Сказала — как сама прокляла — и дальше пошлепала. Из ниоткуда в никуда.

Все мысли про проклятье вылетели из головы Антона, когда он заприметил зайца. Сразу замер, чтобы не спугнуть. Жестом велел и Сашке не шуметь. Кивком показал на зверя. Гаевский, к его удивлению, выглядел растерянным.

— Слушай, а может не надо? — тихо спросил он.

Казаков тяжело вздохнул.

— Может, тогда сразу обратно поедем, раз ты от старушечьих бредней так обосрался? — в голосе против воли прозвучали отголоски злости.

Ну и пусть. Может, Гаевский поймет, наконец, что достал его своими суеверными страхами. Антон замер на месте и вскинул ружье. Заяц не пошевелился. Сашка, к счастью, тоже не стал орать и отгонять зверя. Просто стоял рядом, а Казаков спиной чувствовал его неодобрение. Грохнул выстрел. С верхушек деревьев сорвалась воронья стая и с карканьем полетела куда-то вглубь леса. Антон подошел к зайцу. Если ворона он с чистой совестью оставил в лесу, то этого можно было и с собой прихватить. Он присел рядом, перевернул тушку, и почувствовал, как по хребту пробежал холодок. С виду — заяц как заяц, а на другом боку черная рябь в рыжевато-сером меху в рисунок складывалась. На двойную стрелку похоже, или на детский рисунок, когда нарисовали две стены-палки и крышу-галочку. Антон такого никогда не встречал. Он обернулся на Сашку… и не увидел его.

— Сааааш? — позвал Казаков.

Поднялся на ноги и заозирался. Гаевский как сквозь землю провалился.

— Са-ша!

Антон разозлился. Санек напугать его, видимо, решил. Приколист хренов. Ну ничего, пусть порезвится. Ключей от машины у него нет, так что никуда не денется. На своих двоих домой далековато бежать. Казаков сделал несколько шагов, и перед глазами потемнело. Да так сильно, что он едва успел за дерево схватиться и тихонечко на землю сесть. В голове звенело, словно он вчера до самого утра не просыхал. Антон потер ладонями лицо, потянулся к рюкзаку достать воды и с неприятным удивлением обнаружил, что его нет. Ни рюкзака, ни ружья. Казаков посмотрел туда, где только что тушка зайца лежала — ничего. И местность вообще другая. Он его подстрелил возле поваленного бревна, а теперь там были заросли кустарника. Антон потряс головой. Может, он просто вперед прошел, когда ему поплохело? А рюкзак и ружье где-то уронил. Верилось в это слабо, но других объяснений не было.

— Саш! — еще раз выкрикнул он. — Хорош уже прятаться, задолбал!

Лес ответил тишиной и шорохом опадающей листвы. Антон в замешательстве еще раз посмотрел по сторонам. Они от машины недалеко отошли. Наверное, Гаевский к ней и вернулся. Казаков подумал, что, может, он рюкзак вместе с ружьем прихватил, и тут же опроверг эту мысль. Санька, конечно, странный временами, но не такая крыса, чтобы его в лесу бросить, особенно, когда ему плохо стало.

Антон побрел в сторону, где он оставил внедорожник. Так ему казалось во всяком случае. В реальности все получилось иначе — он напоролся на болото. Казаков в полном недоумении смотрел перед собой. Болота точно не было, когда они сюда шли. И тут же выдохнул с облегчением — у него же навигатор есть! Он сразу взял в привычку держать его внутреннем кармане куртки. Да и телефон у него остался. Здесь места не совсем глухие, должна быть связь. Антон полез за навигатором и похолодел — его не было. Телефона тоже. Ключи от машины загадочным образом испарились, а он их всегда в куртке носил — пристегивал к специальному кольцу в кармане. Он почувствовал, как земля снова начала предательски пошатываться и прислонился плечом к ближайшему дереву. Помутнение какое-то. Без единого разумного объяснения. Он что, поехал крышей и все повыбрасывал? И не помнил? Да не может быть. Он же не больной и не психический. Казаков отстранился от дерева и прошел еще немного. Понимал, что нарушает самое важное правило потеряшки — если заблудился, стой на месте, пока тебя не найдут. Если он из лесу не выйдет, Сашка всех на уши поднимет. А если уж его самого накрыло преждевременной деменцией, то тем более надо было остаться на месте и ждать, но тревога оказалась сильнее. Она не дала усидеть на месте. Антон все шел и шел между деревьев, и чувство такое время от времени накатывало, как будто он выключался. Машинально брел, не сознавая, куда и зачем. Стало жарко. Казаков стянул с себя куртку и повязал вокруг пояса. Посмотрел наверх — солнце вовсю светило, а когда выезжали, пасмурно было.

Лес расступился неожиданно. Сначала незаметно поредел, а потом превратился в широченное поле с колосьями. Антон аж замер от удивления. Особо морозостойкий сорт какой-то? Давно же все убрали. Он подошел поближе и сорвал колосок. Похоже на пшеницу. Покрутил в руках — даже не дозрели. Им еще минимум месяц-полтора поспевать, к этому времени уже первые заморозки ударят.

За зеленым морем колосьев виднелись деревянные дома. У Казакова еще один камень с души упал. Ну теперь точно выберется. Холодок от перспективы блуждать и ночевать в осеннем лесу без снаряжения понемногу уходил. Антон пошел по меже. Справа и слева шелестели колосья. Пахло чем-то сладким. Он покопался в памяти и нашел объяснение — клевер так цветет. Казаков не удержался и провел ладонью по колосьям. Улыбнулся — ну как будто обратно в лето ненадолго попал.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ

Костров нахмурился. Что-то такое ему попадалось, когда он искал информацию про Вяземское. Что-то настолько бредовое, что он вчитываться не стал. По сравнению с этой байкой даже легенда о мертвом нацисте звучала на порядок более качественной выдумкой.

— Что-то слышал, а причем здесь это?

— Вот и мы с друзьями что-то услышали, — Артем потер шею и тяжело вздохнул. — Узнали, что якобы есть место, которое можно увидеть, только когда звонит колокол. Мы приехали сюда. Той же дорогой, что и ты. Тоже доехали до конца, но увидели руины старой деревни. Колокол никто не слышал. Ну, мы вернулись, подождали немного, снова поехали. То же самое. Разрушенные хаты. Мы-то не копатели… были. Нам хотелось мистики всякой. Мы развернулись и погнали домой. А на выезде…

Он запнулся и покачал головой. На лице застыла кривая и горькая улыбка.

— Мы услышали колокол. Дважды ударил и замолчал.

Даня вдруг похолодел. История еще не закончилась, но он очень хорошо вспомнил, как звонил колокол. Сначала в деревне, потом в лесу. Видимо, он так изменился в лице, что Артем догадался.

— Тоже слышал, да? Ну, по-другому сюда и не попадешь. Мы развернулись и погнали обратно. Вернулись и охренели. Дома совсем другие, люди ходят. Так круто. Только что были одни гнилушки, и вдруг все как будто переместилось во времени. Ну а потом эти местные нас точно так же оттащили в тот сарай, как и тебя… — парень прерывисто вздохнул, зло мотнул головой. — Ты дослушай, ладно?

Он почти умоляюще посмотрел на Кострова и продолжил прежде, чем тот ответил.

— Мы все испугались. Ну как бы… Бля, как не испугаться? Нас связали, ничего не говорят. Мы в несуществующей деревне, нас никто не найдет. А у меня астма лет с пятнадцати… Начал задыхаться. Слышал, как друзья кричали и просили этих помочь. Но им-то что? Они убивают, а не спасают. В общем… я…

Артем обхватил себя руками. Даня по его лицу видел, что парню осязаемо плохо, но пока не мог уловить причин. Все догадки рассыпались, как гнилое дерево старого колодца, который вдруг превратился в свежий жертвенник.

— Я задохнулся, — наконец продолжил Артем. — Совсем. Сдох в том сарае.

Костров посмотрел на него с неприкрытым изумлением. Нет, он уже понял, что тут творится какая-то лютая чертовщина со скачками во времени и пространстве, но осознать и поверить, что он говорит с мертвым, как-то не получалось.

— Чего, бля? — только и смог сказать он.

— Того, бля, — огрызнулся Артем, но без злости.

В его голосе больше горечи было. Он еще раз вдохнул и растянул губы в сардонической улыбке.

— Мертвый я, понимаешь? Бу! — он усмехнулся и посмотрел куда-то в сторону, потом вернул взгляд на ошеломленного Кострова. — А ты что думаешь, те, кто тебе горло собирались перерезать, живые? Такие же мертвецы. Призраки. Смирись, тут все мертвые, кроме тебя. И если хочешь, чтобы так и осталось, вариант один — валить отсюда как можно быстрее. Если ключи от машины не потерял, то бегом к ней и езжай обратно. Забудь про это место раз и навсегда.

Даня ощущал себя примерно так же, как если бы его еще раз лопатой по голове долбанули, но он в сознании остался. Кое-как функционировал, а мысли все замерли и буксовали в полном охренении. На пару мгновений мир вокруг словно навалился на него всем своим весом, а потом оставил его, отрешенного и разбитого реальностью. Костров еле удержался на месте. Больше всего хотелось просто заорать, что нет, так не бывает. Всего лишь заехал к каким-то психам, вот и все. Без всякой мистической хероты.

Даня тяжело уставился на парня.

— Откуда ты знал, что все так будет? — спросил и понял, что глупость сморозил.

— Так я же давно здесь, — Артем пожал плечами. — Они все верят, что поклоняются какому-то божеству или духу. Приносят ему жертвы. На самом деле нет никакого духа. Они сами свое проклятье создали и поддерживают его этими убийствами. Они думают, что их покровитель приходит из подземного мира, поэтому в колодце есть тоннели, которых никогда не было. Здесь же все ненастоящее. Во что они верят, то и появляется.

— А ты откуда все это знаешь? — не унимался Даня.

— Давно я здесь, — с нажимом повторил Артем. — С две тысячи девятого. Это мы так окончание института решили отметить. Вместо выпускного сделали себе отпевной. Ну ничего, бывает.

С его обреченным “бывает” Костров был категорически не согласен. Снова захотелось вскочить на ноги, встряхнуть парня, чтобы все перестало напоминать вышедший из-под контроля тупой розыгрыш. Изумление постепенно сходило, его место заполнила злость. Даня чувствовал, что застрял на стадии отрицания, но ничего не мог с собой поделать — он все еще искал любое возможное опровержение тому, во что никак не получалось поверить.

— А почему ты один-единственный из всех жертв? И если ты знал, что тут такая жопа, тебе что помешало об этом сказать, когда ты меня увидел?

Артем пристально на него посмотрел.

— Я не расслышал твоего “спасибо, что спас”, — он криво улыбнулся. — Я уж не говорю об элементарной вежливости и “мне очень жаль, что ты немного умер”.

— А язвишь, как живой, — хмуро ответил Костров.

Сказал и тут же пожалел — Артем сразу превратился в тоскливую версию себя.

— Да я пытался, — тихо произнес парень. — Когда в деревню приехали. Ты что думаешь, я там задыхаться просто так начал? Хотел предупредить, а эти мрази не дают. И с другими так же. Я ничего не могу сделать. Только идти вдоль дороги, если очередной идиот сюда сунется, и надеяться, что он меня заметит, как ты. Но все мимо проезжали, а потом они меня уже не видели. Я и с тобой не был уверен, что услышишь. А почему один… Я же раньше умер, чем они успели меня скормить своему колодцу. Это их взбесило, и они меня как-то привязали. Других их жертв здесь нет.

Артем умолк и весь съежился. Даня тоже молчал. Он пытался осознать и уложить в голове все, что услышал. Бросил взгляда на парня, и такая злость поднялась в душе, что Костров сам опешил. Не на Артема и его приятелей. Чего с них взять, захотелось нервы пощекотать. Он сам такой же был. Да и сейчас особым благоразумием не отличался. Даня злился на местных, на все это проклятое место, что разбивало судьбы. В жизни и без всякой мистики такое бывало, но оттого не становилось менее неправильным.

— Это можно как-то закончить? — наконец спросил Костров.

— Не знаю, — Артем покачал головой и протянул ему обратно свернутое термоодеяло. — Не думай об этом, просто беги отсюда. Ты для них теперь еще один столбик у дороги. Дождись темноты и беги.

С этим Даня был согласен. Решение бежать оставалось самым разумным посреди разгулявшегося сумасшествия. Есть тут чертовщина или нет, убираться надо было в любом случае. Если здесь все разной степени упоротости, живые психи ничуть не лучше мертвых. За эту мысль он и держался как за единственный проблеск разума. А когда опустились сентябрьские сумерки, Артем осторожно повел его обратно к деревне. По дороге Костров испытывал крайне двоякие чувства — а вдруг паренек его сейчас вернет прямиком к сумасшедшим деревенским? А вдруг их там уже ждут? В сознании бесновалось еще очень много таких “а вдруг”. Даня отгонял их подальше, крепко сжимал ключи и шел за Артемом. Издалека он заметил, что деревянный столб уже зарыли в землю. Внутри невольно похолодело — как памятник ему поставили, еще живому. Машина осталась на том же месте. На первый взгляд — нетронутая. Фонарь все так же то вспыхивал, то гас. Но теперь воспринималось наоборот — словно он не темноту с ее страхами отпугивал, а выжидал, чтобы бросить пятно света на любого, кто рискнет уйти.

С тихим треском старой лампы накаливания все погрузилось во тьму.

— Иди, — скомандовал за спиной Артем.

Даню не нужно было просить дважды. Из их укрытия он, прихрамывая, бросился к машине. На ходу бесшумно открыл двери. Забрался во внедорожник. Сразу заблокировал замок — как будто это могло помочь. Одновременно провернул ключ в замке зажигания, повторяя, как мантру или молитву:

— Давай-давай, бля, давай, пожалуйста…

Двигатель послушно завелся, и тут же в темных провалах окон начал зажигаться свет. А возле домов одна за другой появились фигуры в черном. Просто так, из ниоткуда. Рассудок затопило ледяным ужасом. Не получится, не успеет, не выберется! Даня врубил передачу и надавил на газ. Развернул машину. Крылом задел столбик — тот самый, свой, могильный — и втопил до упора. Он помнил, что Артем сказал ему напоследок — не реагировать, если они будут пытаться его остановить. Чем дальше от деревни, тем меньше у них сил. Но все-таки он заорал во весь голос, когда прямо перед машиной возник мужик с рубанком в руках.

— Бляяяяяяяя!

Нечеловеческим усилием воли Даня заставил себя не сбрасывать скорость. Зажмурился, когда деревенский уже прямо перед капотом оказался. Удар был такой, как будто камень из-под колес впереди идущей машины отскочил. По лобовому стеклу мелкой сеткой трещины пошли. Костров неверяще выдохнул. В дальнем свете фар метались тени. Даня чувствовал, что его трясет от страха. Он вцепился в руль так, что костяшки на руках побелели. Шею свело болезненной судорогой. Только бы выехать. Внедорожник подпрыгивал на знакомых ухабах — где-то здесь Костров Артема подобрал. Туда он ехал намного медленнее, сейчас так не получалось. Мысленно надеялся не пробить брюхо машины, чтобы масло или антифриз не вытекли, а то все, дальше пешком бежать придется.

Когда Даня выехал на трассу, смог еще немного выдохнуть. Сбежал. Живой. Как только впереди замаячила заправка, он съехал на обочину. Посмотрел на руки — они тряслись как у алкаша после недельного запоя. Пока выбирался, словно целая жизнь прошла. Чертовщина. Долбаная, стремная чертовщина! И мужик этот с рубанком… Кого он там тесать собрался? Беглеца заживо? Чтобы вместо столбика закопать? Костров рассмеялся — невесело, с надрывом. Смеялся так, что глаза заслезились. Когда немного отпустило, Даня сложил на руле руки и уперся в них лбом. Часы показывали всего восемь вечера. Если поедет домой, к утру будет в Москве и постарается все забыть. Он понимал, что надо сдвинуться с места, но продолжал сидеть. Через час смог заставить себя выйти из машины и переодеться. После колодца от одежды мертвечиной несло.

Даня доехал до заправки. Залил полный бак, купил кофе и снова съехал на обочину. Его словно парализовало. Он бездумно смотрел, как по трассе в обе стороны несутся машины, а он будто застыл во времени — как и та проклятая деревня. Иногда он на полчаса-час проваливался в тревожный сон. Иногда заводил машину, чтобы согреть остывший салон. Но так и не смог тронуться с места и поехать в Москву.

Когда рассвело, Даня выехал на трассу и погнал вперед. За ночь внутри созрела злая решимость. Все противилось оставлять эту чертовщину вот так. Просто малодушно забыть и не думать, сколько еще людей там может сгинуть. Костров съехал в небольшую деревушку — обычную, живую. На вопрос, есть ли у них колодец, местные удивились. Какие колодцы, если у всех давным давно свои скважины? Но если очень надо, то есть. Костров набрал в полуторалитровую бутылку ледяной воды, развернулся и помчал обратно — в Вяземское. Пока вчера ждали темноты, Артем озвучил предположение, которое сильнее бетонного блока мешало просто так домой уехать. Парень сказал, что если ритуальный колодец вскрыть и налить туда воды из настоящего колодца, который для жизни создан, то это может очистить жертвенник.

Даня опустил боковые стекла и очень медленно ехал по разбитой дороге, вслушиваясь в тишину. Колокол не звучал. О вчерашнем напоминали только трещины на стекле да вмятина на правом крыле внедорожника. Морально Костров был готов, что при наилучшем раскладе он должен увидеть руины, но все-таки не смог изумленного вздоха, когда впереди выросли черные остовы домов.

Он вышел из машины. Перед глазами было все то же самое, что он увидел на фотке, когда снимал колышки. Все то, куда он так рвался на раскопки. Старая забытая деревня с разрушенными домами и полусгнившие столбы, совсем непримечательные, если не знать их историю. Даня невесело усмехнулся и вытащил из машины саперную лопату, металлоискатель и рюкзак. Снова поднялась уверенность — все правильно он делает. Он должен попытаться.

Костров остервенело долбил лопатой по деревянной крышке пока та не поддалась и с треском не осыпалась в шахту. Он посветил фонарем. Внизу среди земли угадывались человеческие кости. Даня взял бутылку воды и вылил ее в шахту колодца. Ничего не произошло. Никто не заорал дурным голосом, изнутри не вылетели тени. Ни единого намека, сработало или нет. Костров собрал вещи и пошел к сараю, где он очнулся. Точнее, к его останкам. Крыши уже не было. Уцелели две стены и то наполовину. Возле одной он вчера сидел и думал, что все, смерть ему пришла. А кого-то она здесь на самом деле забрала.

Даня водил металлоискателем, своим проверенным помощником, пока тот не запищал. Сердце невольно екнуло. Горько стало. Значит, и в этом Артем не обманул. Он же ему вчера сказал, что его тело так и оставили в сарае, только цепь на шею набросили, чтобы не выбрался из-под их проклятья. Даня осторожно разгребал жухлую листву и землю, пока не проступили кости. На душе совсем хреново стало. Столько лет здесь лежит, и никто не знает, куда парень сгинул, как и все те, чьи кости в колодце остались. Костров разгреб землю. На ребрах сохранился кусок ткани с ржавой пуговицей и почерневшими булавками. Даня нащупал тяжелую цепь, про которую говорил Артем. Сплошная ржавая масса. С ней он долго провозился, пока рядом Артем смотрел на него пустыми глазницами. Когда, наконец, удалось ее снять, Костров отбросил цепь в сторону и выпрямился. Ну вот и все. Хотелось верить, что его возня не просто так. Уезжал он с тяжелым сердцем. Все равно не по-человечески бросать вот так. Надо будет в полицию позвонить, если… Если аномальная зона все-таки исчезла. А как это проверить — да черт знает.

За последние два дня Даня столько раз удивлялся, изумлялся и охреневал. Всерьез думал, что теперь его мало что сможет забросить в это состояние. Как всегда, ошибся. Вдоль дороги он увидел медленно бредущего Артема. Прямо, как вчера, только шел он не в деревню, а из нее. На шум подъезжающей машины парень обернулся и махнул ему рукой. Костров послушно остановился, опустил боковое стекло и тупо на него посмотрел. Невысказанный вопрос застрял в горле. Артем заглянул в салон.

— Добросишь до трассы?

Даня молча кивнул. На его счастье, парень заговорил сам, когда сел в машину.

— У тебя получилось, — сообщил он. — Видишь, я и тебе махнуть смог, и вообще уйти. Ты нашел меня, да?

На его лице промелькнула грустная улыбка.

— Там теперь нет ничего. Ну, плохого. Ты скажи… — Артем не договорил, но Костров и так его понял.

— Я в полицию позвоню, как вернусь, — глухо ответил он. — А ты теперь… как?

— Спасибо, — парень благодарно кивнул и вздохнул. — А я… Довезешь до трассы и все, я свободен.

Внедорожник медленно полз по ухабам. Артем молчал. Только едва заметно улыбался чему-то и смотрел вперед, где уже дорога проглядывала. Он неуловимо изменился. Держался спокойнее и действительно как-то свободнее. Возле ручья он выглядел немного болезненным или очень уставшим, а сейчас… Живым, настоящим. В светлых глазах столько жизни было, что сердце сжималось.

Даня выехал на трассу и вопросительно посмотрел на парня. Тот кивнул. Кострову стало холодно и очень тоскливо. Все равно неправильно ощущалось. Может, его обостренное чувство справедливости давало о себе знать. Пока он молча сверлил взглядом Артема, тот выбрался из машины.

— Спасибо тебе еще раз. За все, — он тряхнул головой и захлопнул дверь.

Даня не смог ничего выдавить в ответ. Тронулся с места и все посматривал в зеркало заднего вида. Там Артем шел по обочине. Как будто живой. Костров увидел, как парень взъерошил волосы и раскинул в стороны руки, словно хотел обнять весь мир, а когда взглянул еще раз, его уже не было. Даня судорожно вздохнул. Тяжелые мысли давили тисками. Он включил радио. Вслушался и немного опешил, узнавая знакомые с юности строки. Сильный и нестареющий сквозь годы голос пел про свободу — наяву, а не во сне. Даня улыбнулся и прибавил громкость.

Я свободен, словно птица в небесах!

Я свободен, я забыл, что значит страх!

Я свободен, с диким ветром наравне!

Я свободен наяву, а не во сне!

© Кипелов

Перед лобовым стеклом белым привидением пролетела сова. Даня вздрогнул от неожиданности. Устало потер пальцами переносицу. Часы в машине показывали первый час ночи, а до точки оставалось еще пятнадцать километров. Вот тебе и приехал засветло. Отчасти сам виноват — сначала его какая-то бытовуха задержала, выехал позже, а из парализованной утренними пробками Москвы хрен знает сколько выбирался. Еще и на трассе потом в пару заторов встрял. Вот любят почему-то в России асфальт укладывать в самое пиковое время. Национальная традиция, которую ни обойти, ни объехать. Даня потянулся к уже открытой банке энергетика и залпом допил остатки. Когда-то ему такое нравилось, лет десять назад. К тридцати пяти годам энергетики и много чего еще вылетели из предпочтений. Бодрости от них все равно никакой. Но сейчас уже и не заснешь. Это на трассе опасно — когда летишь на скорости по ночной дороге. Тихо, спокойно, от монотонности так и клонит в сон. А он уже пробирался по самой что ни на есть ХД. Во времена института Костров от души накатался в популярных в то время играх типа “Дозора” и “Энкаунтера”, оттуда терминология про ХД на всю оставшуюся жизнь въелась в мозг. Столько времени прошло, в “Дозоры” уже никто не гоняет, а Хреновая Дорога — вечна.

Свет фар выхватил одинокую фигуру на обочине. Даня совсем сбавил скорость. Он смотрел на прохожего с искренним удивлением — откуда здесь люди-то взялись? Вокруг заброшенная промзона вперемешку с лесом. Спасибо, блин, навигатору — проложил путь покороче. Сам он тоже, конечно, молодец — забыл в настройках указать, чтобы тот игнорировал грунтовки и проселочные дороги. Хотя какая уж тут грунтовка… Вон кусочки асфальта видны между ям величиной с кратеры. Он поравнялся с одиноким пешеходом и посмотрел в боковое стекло. Парень, вроде молодой. На машину он никак не отреагировал, и Даня малодушно проехал мимо. Раз помощи не просит, то и не надо. Костров глянул в зеркало заднего вида — тот все так же медленно брел по обочине.

Совесть заела метров через триста. Даня прополз очередную колдобину, вырулил на относительно ровный участок дороги и остановился. С одной стороны, вроде бы и хрен с ним — если идет, значит куда-то ему надо. Да и молчал, руками не размахивал, подвезти не просил. А с другой — здесь же, если верить навигатору, дикая глухомань. Вокруг нет ничего. Пока Даня сражался со своей совестью, парень дошел до машины. Глянул на него и дальше пошел, как ни в чем не бывало. Костров аж опешил немного.

— Эй, — все-таки окликнул он, когда случайный прохожий уже отошел на пару метров. — Ты это… Нормально все?

Парень обернулся и посмотрел на него с таким удивлением, как будто только сейчас его заметил. Даня мысленно пожалел, что позвал, а тот медленно подошел к машине.

— Нормально. Домой иду, — сказал и выжидающе посмотрел.

И ни слова про подвезти. Даня нахмурился. Дом? Да тут до ближайшего населенного пункта часа два на машине. Это не федеральная трасса, где через каждые пятнадцать минут заправки и забегаловки.

— Здесь что-то жилое есть? — спросил он. — По навигатору ничего нет.

А вот если на самом деле есть, то это нехорошо. Он-то на раскопки ехал. Ему скинули местечко интересное — в такой глуши, что действительно что-то могло уцелеть. Костров на эту поездку очень много ставил. Последние вылазки все пустышками оказались. Это место обещало быть поинтереснее. Они с Лехой договаривались ехать, но Леха буквально за день до выезда слег — нерв в пояснице защемило. По-хорошему, стоило бы подождать или найти другого попутчика. Одному соваться — такая себе затея. Это любой копатель скажет. Даня попробовал было подергать народ, а потом до него дошел слух, что на следующей неделе туда еще одна группа собирается. Так и пришлось в одиночку ехать, чтобы первым успеть. Ну да ладно, он не из пугливых. Да и за себя, если что, постоять сможет.

— Деревня здесь недалеко, час где-то, если пешком. Если на машине, то быстрее, конечно, — ответил парень, пожал плечами и с усмешкой добавил. — Не занесли нас, видимо, на карты, не заслужили.

Деревня, значит. Костров физически ощутил, как его досадой окатило. Если тут люди жили, наверняка уже все перебрали и растащили, но поворачивать обратно — это уж совсем дураком быть.

— Могу добросить, если нам по пути, — без особого энтузиазма предложил Костров.

Сам он дважды подумал бы, прежде чем соглашаться и садиться в машину к подпирающему макушкой крышу салона незнакомому мужику в камуфляже. Но прохожего его походный облик не отпугнул.

— А здесь одна дорога, свернуть некуда, — ответил парень. — Спасибо.

Даня подождал, пока тот сядет в машину, и тронулся с места. В мыслях все еще плескалась досада. Ну он же не совсем зеленый и не дурак. Проверил информацию, прежде чем ехать. Причем не только сам, но и у более прошаренных поспрашивал — все подтвердили, что нет там ничего, кроме дурных слухов. Кто-то из этих прошаренных, видимо, и слил информацию, раз туда еще одна группа так резво засобиралась. А слухи… Когда они мешали делу? Даже у каждой городской заброшки была куча своих историй. Где-то девица от расстроенных чувств повесилась, и ее призрак плачет в разрушенном корпусе психушки. Где-то в старом блиндаже бродит неупокоенная душа немецкого солдата. Нервишки все это, конечно, немного щекотало. Особенно Лехе, когда оставались на месте с ночевкой. Лес и так никогда не спит, а Лехе сразу начинало всякое слышаться — то голоса, то шаги.

Пока Костров ворочал в голове тяжелые мысли, парень посмотрел на навигатор на приборной панели и перевел взгляд на Даню.

— Так ты и едешь в нашу деревню, — произнес он. — Я же говорил, что здесь больше некуда.

Кострову показалось, что в голосе парня прозвучало сожаление, но он быстро решил, что показалось. Паренек странный немного был. Пока он садился, в салоне машины свет зажегся, и Даня получше его разглядел. Как будто из нулевых сбежал. Длинные светлые, словно выгоревшие от солнца, волосы. Полинялая джинсовка с обоймой булавок на нагрудном кармане, черная футболка с принтом “Арии”. У Кострова тоже такая была лет в семнадцать. Долго он ее таскал, пока окончательно не расползлась, а потом еще дольше не мог выбросить.

— Меня Артем зовут, — сказал его странный попутчик.

Даня еще раз мельком на него глянул. Этому Артему лет двадцать от силы. То ли фанат старья, то ли в их деревне носить больше нечего. И как только не околел в такой одежде. Днем еще тепло, а ночи уже холодные стали. Начало сентября все-таки.

— Даниил.

До самой деревни больше никто не проронил ни слова. А та и правда нашлась ровно в точке назначения. Сначала вдоль дороги опоры электропередач выросли, как намек, что впереди что-то жилое, а потом и сам поселок в темноте проявился. Тихий, спящий, только в одном доме свет горел. На въезде колодец-журавль, та еще редкость в нынешнее время.

— Спасибо, что подбросил, — Артем едва заметно улыбнулся и выбрался из машины.

И вдруг закашлялся — сильно и долго. С хрипом, как будто задыхался. Даня дотянулся до бардачка, вытащил бутылку воды. Потом вышел из машины и протянул парню.

— Воды? — предложил он.

Артем обернулся к нему. Лицо у него покраснело, на глазах слезы выступили. Дрожащими руками взял бутылку с водой, скрутил крышку и сделал несколько глотков. Кашель у него поутих. Артем тыльной стороной ладони вытер щеки.

— Спасибо, — еще хрипло произнес он. — Ингалятор дома забыл. Хорошо, что тебя встретил, а то как накрыло бы на дороге…

Даня с нескрываемым изумлением посмотрел на парня. Не сказать, что он слишком хорошо разбирался в приступах астмы, но, видимо, у Артема еще не самый тяжелый случай, раз ему вода помогла. В глубине души тронуло холодком — а если бы он и правда мимо проехал? Хотел же.

— Оставь себе, вдруг еще раз накроет, пока идешь, — ответил Костров и все-таки добавил. — Ты осторожней с таким.

Артем кивнул. Взгляд у него был странный. Еще тоскливее, чем когда в машину сел. Может, из-за приступа испугался.

— Ты тоже будь осторожен, — ответил он и кашлянул, а на вопросительный взгляд Дани пояснил. — Старое тут все очень. Везде.

Костров еще с минуту смотрел вслед странному пареньку. Артем пошел не к выстроившимся по обе стороны грунтовки избам, а дальше — к одинокому не то дому, не то сараю. Рядом с ним даже ни одного фонаря не горело. Со светом здесь вообще была напряженка. Одна-единственная тусклая лампа на столбе у проезда. То погаснет, то загорится. Когда фонарь снова разогнал темноту, Артем уже скрылся из виду, а Даня решил проехать еще немного подальше, а там и заночевать в машине, чтобы утром походить по окрестностям.

Пока он ехал и выбирал место, где остановиться, в голову полезли назойливые воспоминания про легенду об этой деревне. Вяземское она называлась. Говорили, что здесь бесследно исчезают люди. Еще ходил слух, что деревня эта то есть, то нет. Костров поежился — ну вот надо было на ночь глядя вспомнить. Он справедливо рассудил, что люди везде пропадают, а карты могут и глючить. То есть на них что-то жилое, то, как Артем сказал, забыли занести. С этой мыслью и заснул.

Наутро Даня сразу отправился побродить по окрестностям. Местных он почти не видел. А те, кого встретил, оказались нелюдимыми и неразговорчивыми. У “журавля” он заметил женщину лет сорока со строгим лицом. Вся в черном, на монахиню похожа. И еще мужичок у дома деревянный столб на козлах обтесывал. По дороге в лес Костров увидел череду таких, вкопанных в землю. Возле последнего была свежевырытая яма. Задумался, для чего они. Сфотографировал на телефон. Решил по возвращении у местных спросить, если попадется кто разговорчивый. Может, Артем вчерашний найдется.

В лесу Костров промотался недолго. Ему уже было понятно, что очередная пустышка, раз тут более чем живой поселок. Он-то ехал на останки старой деревни. Один раз ему почудился отдаленный колокольный звон — словно кто-то дважды ударил в самый тяжелый колокол, и его звук эхом разлетелся по желтеющему лесу. Но откуда бы? Церкви здесь Даня не видел. Как там говорят — бешеной собаке семь верст не крюк? Вот это точно про него. Сжечь столько бензина, потратить время. Сквозь злость проступила мысль, что вчера он парнишке, может, жизнь спас. Этим Костров себя и утешил. Через пару часов он, полный справедливой досады, уже хотел идти обратно, но заметил среди начавшей опадать листвы черноту. Он подошел ближе и удивленно приподнял бровь. На первый взгляд походило на старый и заброшенный колодец. Но в лесу? Костров с сомнением посмотрел на яму. Вспомнилось, что раньше в деревнях строили по два колодца. Один для воды, а второй выкапывали в лесу для разных обрядов и ритуалов. Судя по всему, этим давно уже не пользовались. Может, ему и повезет, если шахту давно перекрыли, и никто больше в него не лазил.

Даня поднял палку и проверил глубину колодца. Ударил. Звук был не как по земле. Как будто перегородка, за которой еще пустота. Даня ударил еще раз, и звук потонул в шелесте поднявшихся с порывом ветра листьев. В их шорохе мерещились голоса. Кострову даже показалось, что он уловил отдельные слова. Ветер стих, а вместе с ним и шепот. Даня еще некоторое время смотрел на провал. В лесу вдруг очень неприветливо стало, нехорошо. Он снова пожалел, что один поехал. Объективных причин не было, только чутье. Костров бросил палку и вытащил телефон. По-хорошему, прежде чем копать, надо у местных спросить, раз они уж тут есть. А то прибегут потом с вилами и факелами. Он пролистал галерею, с недоверием посмотрел на предпоследнее фото. Вместо ровного ряда столбиков и деревни на заднем плане Даня увидел полусгнившие столбы, почерневшие остовы домов и заросли. Он приблизил фото и посмотрел внимательнее. Нет, не приглючилось. По спине пробежал нехороший холодок. Интуиция требовала вернуться и своими глазами увидеть, что и столбы на месте, и дома. А фотография… Чертовщина какая-то.

Костров сунул телефон в карман куртки и побрел обратно к машине. Когда он подошел к деревне, его захлестнуло неприятным удивлением. Возле внедорожника столпились местные. Человек десять. И женщина в черном платье пришла, и мужик, который столб тесал. Смотрели, как свора одичавших собак. Того и гляди накинутся. Даня отчетливо понял, что что-то случилось. Что-то очень плохое, и поэтому плохо сейчас будет и ему.

Вдалеке раскатисто дважды ударил колокол невидимой глазу церкви.

Его звон словно послужил сигналом для остальных. Люди все как один сорвались с места и бросились к чужаку. Даня по их лицам понял, что ему конец. Он даже удивиться не успел, рефлексы свое взяли — развернулся и опрометью рванул обратно в лес. В голове сквозь страх набатом стучало непонимание — да что вообще происходит? Зачем? Почему? Вместо ответов позади слышался топот деревенских. Никто не кричал, не требовал остановиться. Молча пустились по следу, как та самая свора диких собак. Костров бежал, что было сил. Все недоумение вымело из сознания. Он только и мог — убегать и не останавливаться.

Сердце колотилось как сумасшедшее. Даня не замечал хлеставшие его ветки, перескакивал через кочки. Наугад несся между деревьев, пока не поскользнулся, и нога предательски не поехала вперед. Он попытался удержать равновесие, запнулся о корягу и тяжело повалился на землю. Голеностоп обожгло острой болью.

— Бля… — со стоном выругался Костров.

Он быстро поднялся и, прихрамывая, попробовал идти дальше. Каждый шаг отдавался резкой болью и сводил на нет шансы сбежать. Даня услышал приближающееся шаги. Обернулся — местные даже не торопились. Быстро и молча шли к нему. Костров на мгновение оцепенел от ужаса. Как в страшном сне — все в черном, каждый смотрит на него, лица каменные. Как будто и не люди вовсе, а злобные призраки. К горлу подкатила дурнота. Даня попытался побежать, но поврежденная нога подвела, и он снова упал на землю. Со злым отчаянием обернулся на своих преследователей.

— Да что за херня тут происходит?! — выкрикнул он.

Вместо ответа мужик ударил его черенком лопаты, и все вокруг потемнело.

Очнулся Даня в сарае, связанный по рукам и ногам. Да так, что не пошевелиться. Скрутили намертво, но рюкзак за спиной оставили. Толку, правда, от него… Все равно не добраться. Мысли в панике судорожно разбегались. Когда он понял, что освободиться не выйдет вообще никак, сделал первое, что пришло в голову — заорал. Дверь сарая тут же распахнулась. В проеме показался деревенский. Ответил лучше, чем словами — взмахнул серпом и воздух полоснул. И снова ушел.

— Блядь…

Рухнуть в омут безысходности помешал знакомый и очень тихий голос. Он шел из-за стенки, куда привалился Костров.

— Дань… Слышишь меня? Не говори ничего, только слушай. Они скоро придут за тобой. Не сопротивляйся, иди с ними. Когда подведут к колодцу, они тебя развяжут. Постарайся вырваться и спрыгнуть вниз. Просто поверь мне. Так надо. Сделай так, иначе они тебя убьют.

Костров услышал шаги — караульный от двери пошел вдоль стены.

— Эй… — тихо позвал Даня, но никто не ответил.

Он не знал, сколько ему пришлось ждать. Может, час, может, больше. Сидел в глухом оцепенении. Снова и снова прокручивал слова Артема. Прыгнуть в колодец? Да как это вообще возможно? Когда за ним пришли, Костров зло подумал, что скоро его хватятся. Отследят, куда он уехал, и пересажают местных психов. Мысль о будущей мести немного грела душу.

Все происходило именно так, как говорил Артем. Ему освободили ноги, вытащили из сарая и повели в лес, но на месте ямы, которую он собирался раскапывать, Даня увидел широкий колодец. Сверху закрыт деревянной крышкой. Таких вроде бы никогда не строили. Его подвели ближе. Сердце стучало так, что вот-вот пробьет грудную клетку. Вперед выступила похожая на монахиню женщина с серпом в руках. Костров отчаянно боялся упускать ее из вида, но все-таки нервно обернулся на шум — двое мужиков сдвигали тяжелую крышку. Его крепко взяли под руки. Женщина подошла еще ближе. Ее лицо выглядело не строгим, а мертвым. Даня интуитивно попятился.

Она разрезала веревку на его руках, и в сознании командой прозвучали слова Артема. Костров рванулся, что было сил. Локтем со всей дури врезал одному, оттолкнул другого и, даже не раздумывая, сиганул в колодец. Горло ему перережут, или утонет он — какая нахер разница? Сгруппировался, как получилось — неосознанно. Он вообще на рефлексах действовал. Если пытаться думать, пропащее дело. Послышался плеск воды, ногу снова обожгло болью, что-то ощутимо и болезненно ткнулось в спину. Даня тяжело плюхнулся на задницу и чуть не заорал. Воды здесь было немного. Максимум по колено. Да и шахта совсем неглубокая. Потому что это было не колодцем, а могилой — в льющемся сверху свете Костров очень хорошо разглядел человеческие кости и скелеты. Некоторые еще были обтянуты обвислой, полусгнившей кожей. Замутило так, что Даня едва справился с рвотным позывом. Стало быстро темнеть. Он со страхом посмотрел наверх — там задвигали крышку, отрезая его солнечного света и мира живых. Его затрясло. Вот так все и закончится? Сдохнет в компании трупов в колодце. Ну а что, в фильме такое уже было, теперь и в реальности будет.

— Дань, не бойся, — раздался тихий голос Артема, и Костров вздрогнул.

Он замотал головой, но вокруг была только темнота.

— Идти можешь? — продолжил Артем, и Даня почувствовал, как кто-то до него дотронулся.

Воображение тут же выдало обтянутый гнилой кожей скелет, и он дернулся в сторону.

— Тише-тише, не бойся, это я, Артем, — он схватил его за руку.

Прикосновение было обычным, человеческим.

— Держись за меня и пошли. Осторожно, не торопись. Пригнись, тут тоннель узкий.

Костров отрешенно подумал, какой еще тоннель? Он и не заметил ничего, когда мешком вниз свалился. Но ему было и не до разглядываний. Артем держал его за руку и куда-то вел в кромешной темноте. Несло сыростью. Гнилью — все меньше. Когда впереди стало светлее, Даня не поверил своим глазам. Земля исторгла их в лесу, у истока ручья. Артем все еще крепко держал его за руку, пока они не выбрались на поверхность.

— Все, они не будут тебя искать. Для них ты в колодце.

Даня оглушенно посмотрел на парня, кивнул и подошел к ручью. Там он опустился на колени и долго плескал водой себе на лицо. Может, он спит, а? Очень хреновым сном с мощного бодуна. Артем терпеливо ждал. Отошел в сторонку и сел на бревно. Через пару минут Костров все-таки понял, что счастливого пробуждения не будет. Подошел к парню и сел рядом. Посмотрел на него и задал единственный интересующий его вопрос. Он уже получил один ответ в виде удара по голове. Теперь рассчитывал хоть на какое-то объяснение.

— Что за херня здесь происходит?

Артем вздохнул, посмотрел на него и снова отвел взгляд.

— Это очень странная и стремная история.

— Да ну? — саркастически произнес Даня. — А все, что до этого было, как будто нихера не странное и не стремное. Поле, блядь, ромашек, и единорог от счастья скачет.

Парень проигнорировал его злой сарказм и потер ладони, словно замерз. Отвечать не торопился — смотрел перед собой отрешенным взглядом. Даня заметил, что он слегка дрожит. Ну неудивительно после такого. Да и снова одет не по погоде — в той же летней джинсовке. Кострова тоже до сих пор трясло, но явно не от холода. Он пошарил в рюкзаке, нашел термоодеяло и бросил его Артему. Тот повертел его в руках и слабо улыбнулся.

Глядя на него, Даня снова подумал, что парень все-таки очень странный. Даже если отбросить неслучившееся жертвоприношение, и тот факт, что он про это знает. Среди психов он выглядел как обычный и нормальный человек. Ну застрял немного в нулевых. Даня в нем вообще себя узнавал, только году эдак в две тысяча пятом. Тоже тогда носил длинные волосы, черные футболки и взращивал в себе дух бунтарства.

— Зачем ты сюда приехал?

— Копатель я, — сухо ответил Даня.

— Плохое место ты выбрал для раскопок, — усмехнулся Артем. — Слышал легенду об этом месте? Про колокол.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ