Моя бабушка по маминой линии родилась в 1936 году в большом украинском селе на Черкащине. Дети на войне взрослеют быстро, и события июля 41-го, а также все последующие, в её памяти отложились с подробностями, недоступными, например, для шестилетнего меня. Она очень хорошо помнит, как первыми въехали в село немецкие мотоциклисты и, почти в нём не задержавшись, укатили дальше. Как потом шагала по селу пехота, цветом мундиров почти не отличавшая от цвета дорожной пыли. Как выбирали немцы из жителей села старосту по принципу "о, вот ты большой и крепкий, будешь старостой", как сгинул со всей семьёй обшивавший село еврей-портной и как по наводке исчезнувшего перед войной и вернувшегося с немцами бывшего кулака был угнан на работу в Германию старший брат.
Во время оккупации в селе некоторое время квартировала тыловая немецкая часть, и один из немецких офицеров, проживавший в их доме, узнав, что брат находится в Германии недалеко от города, где жили родственники этого офицера, передавал брату через своих родных письма. "Благодаря" же другому офицеру, бабушка со своей мамой, моей прабабушкой, и младшим братом вынуждены были "переехать" на зимовку в мазанку, изначально предназначенную для хозяйственных нужд.
Немцы реквизировали для нужд "доблестного" вермахта всю домашнюю скотину (да, да, те самые "млеко, яйки, курка"), но немецкий повар, показав фотографию своих "киндеров", тайком от "дойче официрен" подкармливал бабушку и младшего брата.
Сам дом во время освобождения села был разрушен танком отступающих немцев, который, въехав задним ходом через стену, попытался устроить засаду. Бабушка вместе с младшим братом убежала на другой конец села к родственникам, оглядываясь на то, что когда-то было их домом, и очень хорошо запомнила, что немецкий танкист, высунувшись по пояс из люка, долго смотрел им вслед. Что с этим танком стало, бабушка не знает, во всяком случае, его точно не сожгли на месте засады...
Бабушка помнит, как завывали над селом ракеты немецких "ванюш" (в противовес нашим "катюшам" так называли немецкие реактивные миномёты (ещё их называли "ишаками" за "кричащий" звук выстрела)). Но одна из историй, которая так врезалась в её (и мою) память, связана с её отцом, моим прадедом...
Прадеда своего, умершего в 1988 году, я помню хорошо. В первый раз меня отвезли из города, в котором я родился, в село, где когда-то жила моя бабушка, в возрасте пяти месяцев. До распада Союза я ездил (точнее, возили родители) в это село почти каждое лето, поэтому прадед успел меня, тогда ещё раздолбая-дошкольника и на первую рыбалку на ставок сводить с удочкой, сделанной из ветки дерева, с самодельной снастью, и на телеге покатать.
Конечно, я никогда не называл его прадедом, для меня он был "дедушка Демьян". Худой и абсолютно лысый, он, несмотря на фронтовые свои ранения, до самой своей смерти был крепким мужчиной, хоть и посвистывающим на вдохе своего раненного лёгкого. Сама же его фронтовая биография заслуживает, пожалуй, отдельной книги. Пройдя войну от 41-го, бежав из полевого лагеря для военнопленных, дед Демьян был тяжело ранен при освобождении Чехословакии, а жизнь ему спас чешский хирург, прооперировавший деда на "операционном" столе, сделанном из стола обеденного (после войны прадед с моей бабушкой ездили к этому хирургу в гости).
Отслужив до войны, как тогда говорили, действительную, дед Демьян работал ветеринаром в колхозе. В 1941 году, перед приходом немцев ему была поручена эвакуация колхозного скота. Семья же эвакуироваться не успела... Но, предполагая, что в ближайшее время вернуться не выйдет, прадед успел спрятать в куче навоза универсальную деревенскую валюту - две больших бутыли самогона (кстати, дед Демьян гнал самогон до самой смерти, и запах сивухи, стоявший в сенях, я тоже помню).
Так случилось, что в кутерьме оккупации и возникающих при ней проблемах выживания, прабабушка моя забыла об оставленном прадедом запасе. Домашней скотины больше не было, куча навоза больше двух лет гнила за задворках. Самогон в селе гнать перестали, всё равно всё уходило на "паёк" немцам.
Жизнь - штука непредсказуемая, и так сложилось, что дед Демьян, в эвакуации вновь призванный в действующую армию, освобождал своё собственное село. Бабушка рассказывала, как, придя на развалины дома, он метался по соседям, выясняя судьбу семьи, как ворвался в дом к родственникам, одетый в когда-то белый, но на тот момент почти чёрный от дыма и грязи маскхалат. Найдя родных, и успокоившись, прадед пригласил своего командира и бойцов отделения, из нехитрого солдатского пайка и домашней картошки быстро соорудили стол, а вот со спиртным был напряг - полевая кухня не поспевала за наступающей частью, и "наркомовских" не было. Тут прабабушку мою будто щёлкнуло: "Демьян, так ведь...". Прадед понял с полуслова, и вернувшись на развалины, выкопал из кучи навоза две грязных бутыли...
За Победу не пили, пили за то, что семья осталась жива, и чтобы старший сын вернулся из Германии живой и здоровый. Через несколько ней дед Демьян со своей частью ушёл дальше...
P.S. Бабушка моя и младший её брат, дед Иван, живы. Старший брат бабушки, дед Назар, умер относительно недавно. Прямо в Германии, после освобождения и проверки, он был призван в действующую армию и успел принять участие в последних боях. После демобилизации был направлен поднимать колхозы на Западной Украине (это отдельная история). Герой Социалистического труда. Я ездил к нему в деревню полтора десятка лет назад. Он рассказывал мне, что во время возвращения в Союз, когда их состав ехал по территории Польши, поступил приказ приготовить к бою оружие, и выставить в окна пулемёты. Пока ехали по Германии, такие приказы не поступали...
Такие вот семейные истории... С Праздником!
