Закон парных случаев
Время - 1981 год, место - Амурская область. На котельной в какой-то емкости горела смесь мазута с битумом. То ли она нечаянно загорелась, то ли ее специально выжигали – не знаю, но случилось ужасное: в горящую емкость упал солдат, работавший в этой самой котельной. То, что спустя 20 минут доставили в госпиталь, было больше похоже на головешку – все тело, кроме головы, кистей и ступней, было покрыто черными волдырями и битумными корками, прикрывавшими ожоги. Ступни не пострадали благодаря сапогам и правильно намотанным портянкам, руками в брезентовых рукавицах он сумел уцепиться за край емкости, благодаря чему не погрузился в нее с головой.
Сразу же на ступне нашли вену, начали инфузию, обезболили и процесс пошел. После интубации трахеи и перевода на ИВЛ дыхание стало выслушиваться и в нижних отделах легких, при санации дыхательных путей было получено геморрагическое содержимое с черными прожилками. И, конечно, этот феномен – запах гари от мочи и ее черный цвет. Одно дело о таком читать, другое – увидеть своими глазами.
Катетеризировали верхнюю полую вену через внутреннюю яремную – в нескольких сантиметрах ниже точки вкола проходила граница ожога. Госпитальная аптека едва успевала готовить растворы, потому что для удержания АД в допустимых пределах требовалось 15-18 литров в сутки. При таких темпах инфузии удалось стабилизировать состояние настолько, что через два дня нашего пациента экстубировали и вполне адекватно с ним пообщались. Седатация и обезболивание позволяли поддерживать самочувствие на приличном уровне и даже привлекать пациента к уходу за собой. Он активно участвовал в промывании мочевого пузыря, сам делал дыхательную гимнастику и по часам следил за временем ингаляции. Одним словом, золото, а не пациент.
Так, на тонкой струйке инфузионных растворов, которая служила нам своеобразной пуповиной, мы продержались неделю. Стоило хоть немного уменьшить темп введения растворов, как тут же начинало снижаться АД при нарастании тахикардии. Привычно остро стояла проблема возмещения потерь белка – запасы альбумина, мягко говоря, и без того ограниченные, были использованы в первые же дни, резервов соседних лечебных учреждений тоже хватило ненадолго. Не стали пренебрегать гидролизатом казеина и аминокровином. Хотя их запасы тоже были ограничены, безжалостно выкидывали только-только начатый флакон при малейшем подозрении на аллергическую реакцию, которой так славятся эти препараты. Пару раз обошлись только сменой раствора вместе с системой для переливания, а в основном, приходилось прибегать к гормонам и антигистаминным препаратам.
Известие о скором приезде родителей нашего пациента обрадовало. Правда, он немного расстроился от невозможности предстать перед ними во всей красе бывалого воина, но тут же стал договариваться с медперсоналом о простынках, которыми он прикроет ожоги. И не будет ли родителям слишком жарко в палате? А можно ли будет их угостить клюквенным морсом?
Наступило долгожданное утро и общими усилиями все было подготовлено для встречи – даже новенькая простыня была расправлена и сложена так, чтобы одним движением спрятать под ней 80% ожоговой поверхности. Хлопоты – хлопотами, но лечение идет по плану и очередной флакон с аминокровином занимает свое место на стойке. Легкое познабливание после введения первых порций препарата не стали соотносить с волнением от предстоящего свидания, а сразу же, следуя привычному алгоритму, сменили флакон вместе с системой. Поскольку озноб не утихал, опять же привычно в вену добавили гормоны, увеличили скорость инфузии, но в этот раз события стали развиваться по иному сценарию. Жалобы на боли в пояснице и ощущение холода, идущего изнутри, следом судорожные подергивания с потерей сознания и… час реанимационных мероприятий, безуспешных настолько, что в отчаянии уже были готовы перейти к открытому массажу сердца. Ощущение было такое, будто жидкость неудержимо покидает сосуды – в первую минуту массажа пульсация на сонных артериях еще определялась, потом ее можно было почувствовать только когда нажатие на грудную клетку приходилось на максимум вдоха, затем ненадолго проявилась после пережатия брюшной аорты. Через лучевую артерию до дуги аорты провели катетер и попытались измерить артериальное давление. Пульсирующий, в такт массажу, столбик крови колебался в пределах 15-20 см водного столба и никак не реагировал на вазопрессоры. Поэтому внутриартериальное нагнетание свелось к струйному введению растворов с высоты обычного расположения флаконов на стойке.
Все наши усилия оказались напрасными, о чем убедительно говорили бездонные зрачки, так и не шевельнувшиеся за все время реанимации и полное отсутствие даже намека на электрическую активность миокарда. Через час, признав свое поражение, прикрыли многострадальное тело той самой простыней, приготовленной для другого случая. А еще через полчаса тихонько приотворилась дверь и в палату вошли родители. Они уже знали о случившемся и, возможно, были готовы к тому, что не застанут сына в живых.
Дальше были их слезы, мой рассказ о том, как героически держался их сын, потом родители вспоминали его школьные годы… И вдруг, прозвучало такое, от чего до сих пор ощущаются мурашки на коже. Оказывается, бывают ситуации, когда самая ужасная несправедливость меркнет перед жестокой гримасой судьбы. Судите сами – зрелая супружеская чета взяла из детдома пятилетнего ребенка. Его вырастили, воспитали, помогли определиться с профессией и отправили в армию набираться житейского мужского опыта. Надо отдать должное мужеству этих людей, решивших провести приемного сына по жизненному пути своего родного сына, который погиб в конце первого года своей службы. Вот и верь после этого поговорке, что снаряд в одну воронку дважды не падает…
Автор - Игнатавичус В.М.