MIKSER6

СОН

Пятый день еду из Ленинграда транссибирским поездом. После окончания

Высшего заведения я был распределен на комсомольскую стройку в город

Солнцегорск. Хотя и не был комсомольцем — в силу индивидуалистически-

байронических идеалов. Город ещё только строится, и выходить надо на станции

Вечнозимье. Я так сосредоточен на своей встрече с новым городом, что даже не

знакомлюсь в вагоне с веселым народцем, который шастает туда-сюда и брякает на

гитаре. Я же забился в угол, и, смотря на приближающуюся сопку, пытаюсь вызнать

знаки предопределения в своей судьбе. Странное чувство «дежа вю» охватило меня

- раньше мне подобное испытывать не приходилось. Как будто, я приехал в

знакомые места. И очертания сопки мною до боли выучены - ежедневным

примельканием.

Последний перегон я простоял в тамбуре - настолько сильное волнение

охватило меня. Странно, на станции я один сошёл с поезда. Увидел станционную

будку, и у меня защемило сердце: здравствуй, родная! Зашёл в будку и выпил

горячего чаю — из котла мне налили бурого кипятка, отдающего шваброй. Но я

этого даже не заметил: чай успокоил завихрение мыслей.

Выйдя на крыльцо, я определился с направлением движения. Ясно, что цель

моя — не обжитые уютные домики с дымком из труб, а новосколоченные

продуваемые бараки. Их я обнаружил в конце улицы за естественно образованной

безбрежной площадью, посреди которой из прудика торчала кабина затянутого в

трясину трактора. Рабочий день закончился, и к баракам спешили работные люди.

Площадь я обошёл - жизнь дороже. Взгляду предстал рабочий посёлок: в

разбросанных чертёжной рукой домиках узнавались жилые бараки, хозблоки,

столовая, медпункт. Несколько аккуратненьких домиков выдавали их обитателей -

ясно, что их поспешила заселить администрация стройки. Мне нужно отметить

прибытие в своих документах, встать на воинский, трудовой учёт и морально-

нравственный контроль местного трудового коллектива. Для этого мне надо

отыскать кого-нибудь из головки: парторга, профорга или, на худой конец,

замзавнача.

У домика администрации я увидел молодую женщину - это был первый

представитель стройки, которого я встретил. Хотя она была молода, язык у меня не

повернулся назвать её девушкой. Тазобедрая, широкой кости, с грудью, неохватной

руками,- она крепко стояла, расставив ноги, от чего короткое узкое платье

напружинилось и звенит. Повёрнутая голова её гордо откинута назад, что даёт

возможность необъятным рыжим космам свободно и безбрежно колыхаться

весёлыми злыми змейками, маня и устрашая. Яркие полнокровные губы чуть

приоткрыты, как будто ей душно и тяжело дышать. Хотя она и молчала, это

впечатление было обманчивым. У меня в груди зазвучал её голос - он мне тысячу

лет знаком: "Ты так захочешь теплоты, не полюбившейся когда-то, что диким

вепрем сгонишь ты трёх человек из автомата. Ты так захочешь теплоты!" Её

уверенности хватило бы на целый эскадренный крейсер, развесивший по контуру

желто-багряные флажочки.

— Нет, — сказал я себе, — эта женщина для Большого-Большого Начальника.

Не мне её уконтропупить. И я бочком-бочком обошёл её. А она только смеётся-

сияет, подтрунивая над моим ранжирным малодушием и подобострастием.

За административными домиками потянулись жилые бараки. У ближайшего

стайка девушек производит неровное внутреннее движение. Все они одеты в серые

спецовки, а лица их между собой неотличимы. Мне спокойно чувствовать себя в

толпе и я, желая этого, подошёл к ним вплотную. Серый туман лиц разошёлся —

проявился бледный печальный лик девушки, уставшей от ожидания своей судьбы.

Гибкая тонкая фигурка дана ей молодостью, но взгляд мой улавливает за этим и

хрупкость на грани изможденности - от не приносящего радость труда.

Девушка сделала шаг мне навстречу и взяла меня за руку. Шаг в шаг мы

молча взошли на крыльцо. Дверь распахнулась, и мы оказались в казарменном

помещении, уставленном кроватями. Кровати железные, блестящие; дужки у

изголовья повыше, у ног — пониже. Ясно, что сетки пружинные, скрипящие.

Застеленное постельное бельё мерцает в полумраке сугробами. Я насчитал их

двенадцать. Ближайший был больше — это две кровати сдвинуты вместе. Разве что

подушки лежали в разные стороны.

Девушка подвела меня к крайней кровати, а сама нырнула в соседнюю. Я

укрылся одеялом, оказавшись при этом неведомо когда раздетым. Поднял глаза и

увидел, что двенадцать пар глядят меня. Холодное свечение одиннадцати из них -

полно ревности и зависти, и выпытывало нашу тайну: разгорится ли огонь от

лежащих рядом разнополых существ.

До сих пор я не чувствовал к девушке ничего, кроме благодарности за

поддержку в толпе. А теперь, оказавшись рядом, под одним одеялом, моя правая

рука округлила приятное теплое яблочко девичьей коленки. Оно податливо

ответило мне внутренним движением. Пальцы мои вспучились и стали расти

корнями внутрь - как если бы я прорастал сквозь неё.

Однажды я сидел за рулём трактора, а правая рука - вот также как сейчас -

лежала на рычаге коробки передач (меня учили вождению, из баловства). Я дёрнул

его вперёд: жми по полной! Выжимай весь дух из железной скотины! кабина

трактора ужасно затряслась - казалось, он разлетится по колёсикам.

Странно, но и нога девушки под моей рукой завибрировала. Волны дрожи

приходили от её живота к моей чувственной конечности. Это возбуждало во мне

новое чувство — словно тёплые волны моря с головой накрывают меня одна за

другой. Нервные окончания во мне обострились, и я каждой клеточкой подушечек

пальцев чувствовал извергающийся вулкан её коленки. Тут я услышал: словно

детский всхлип — это она жадно втянула в себя воздух. При этом нога её

перевалилась через мою и уткнулась двумя пальчиками в мою крайнюю, до этого

времени убогую плоть. От первых прикосновений она стала твердеть, крепнуть

богатырской силой. Я с благодарностью вложил свою ногу между её ног, а руку

возложил на другое колено. Левой же рукой я робко щекотал её лодыжку. Мне

стыдно за шершавость своей ступни! — пока я шёл путём горячей шелковой плоти.

Но вот мои пальцы уткнулись в раскидистые кипы в тайне растущего кустарника,

— и я успокоился. В этой роще я нашёл благодать и негу! Вот покровные породы

вспучились от сотрясения земной коры — и я погряз в бездне. Девушка, горя

нетерпением, приподняла таз; и мой палец-поводырь оказался в пучине ручья. Я

забегал по бережкам ручья, от чего он только стал веселее и звонче. Я же стал

нырять в него, с хлюпом, бросаясь с удалью гвардейского поручика,- на бруствер

бастиона. В русле ручья я обнаружил подводный камень, о который мой скорый бег

разбился. Зато камешек стал матереть звериной яростью, пружиня мои наскоки на

него. Яростная свистопляска моего поводыря и выросшего в заметную скалу ранее

подводного камешка взбугрило земную кору, и она заходила ходуном. Таз девушки

поднялся и стал выделывать круги. Мой поводырь-паломник ощущал себя земной

осью тверди, столпом, который стоит... Вот он не удержался на склизкой скале,

выступающей из воды, и погрузился в пучину. Круговорот воды так создаёт

воронку в море, в которую увлекает потерпевшего кораблекрушение моряка — всё

ниже, на дно. Вслед за поводырём пучина увлекает и второго героя-бедолагу,

державшегося за него двумя руками. И третий, и четвёртый, и пятый – героически

утянуты бездной. Всей ватагой решили они утопить свою безудержную дерзость в

этой пучине. Долго ли продолжалось забытьё тонущих— кто знает?

Но вот Первый Моряк, превратившись из тонущего в подводного пловца,

достиг дна, и стал собирать ракушки на нем — в поиске той, которая прячет внутри

себя бесценную жемчужную горошину. Это щекотливое поёрзывание истощило

силы девушки, и её затрясло, как от озноба.

Она издала всхлип и больно прикусила губу, от чего выдохнула детское: А-а!

Моряк оттолкнулся от морского дна и поднялся на поверхность океана. Бурная

рябь пробегала по ней. Моряк смело двинулся через волны, рассекая гребками. И

вот наш Первый Моряк заметил вожделенный грот, где можно было бы отсидеться

в бурю. Но отверстие в нём было очень узкое. И пришлось прикладывать

неимоверные усилия, чтобы удержаться, зацепившись за край; чтобы не

бултыхнуться обратно в пучину. Раздвигая локтями податливую глину, он

проникал всё глубже в грот, — с головой, по грудь, по пояс — а всё-таки в сухости! А

его друзья из морской ватаги – все четверо - барахтались в пучине морской.

В это время девушка так сильно сжала пальцами мой одеревеневший

отросток, что он проявил признаки жизни,- и оказался действующим гейзером

(спавшим до времени). Гейзером, силы достойной книги Гиннеса. Сама же девушка

закричала на всю казарму:

- Да!

Одиннадцать пар глаз встрепенулись, одиннадцать голосов различной

тональности слились в единый вопрос:

- Да-а?!

— Да, но завтра...

...Этот сон мне приснился сегодня ночью. А утром я уже был в деканате, где

нам в двенадцать часов должны были выдать распределения по окончании нашего

Высшего заведения. Мне, как красно дипломнику, полагался столичный НИИ. А

последнему по списку, троечнику Витюгину — комсомольская стройка в

Солнцегорск. Но я у секретаря быстро перекинул наши направления, чему Витюгин

был обалденно рад. Вечером, транссибирским экспрессом я отправился в таёжный

край в надежде исполнения сновидческой тайны...

Вот уже пятый день я еду поездом... А при виде приближающейся сопки

странное чувство «дежа вю», доселе мне не знакомое, одолело меня...