KerGDan

— Давно мы с тобой так не сидели, сынку, не разговаривали, — отец сидел за столом, разливая по кружкам душистый чай.

— Да, бать… Чай сам заваривал, как раньше? — спросил сын, вдыхая бархатистый аромат горячего напитка.

— Да, с утра настаивается. Аромат на всю кухню. — Отец, последовав примеру сына, вдохнул аромат. — Рассказывай, как живёшь? Чего нового?

Разговоры неспешно потекли под аромат хвойного чая.

— Возмужал ты знатно, сынок. Теперь уже по всякой ерунде не хандришь, — усмехнулся отец, разливая последние капли чая по кружкам. Незаметно, за разговорами и кончился большой чайник.

— По ерунде хандрить? — немного удивился сын.

— А ты не помнишь, как убивался, когда дружка твоего, Сашку, кажется, родители в другой район увезли, когда переезжали, — усмехнулся мужчина, вспоминая, что-то явно забавное.

— Сашка, — подтвердил парень. — Мы с ним с садика дружили, что называется, на одном горшке сидели, а потом моего лучшего и единственного друга увезли от меня. Конечно, мне было чертовски плохо, — молодой парень вернул кружку на стол, так и не сделав глотка.

— Вам было по шесть лет, о чём ты? Да и переехали они в соседний район, всего семь остановок. Ерунда! — отмахнулся отец, свободной рукой беря чашку с чаем.

— Да, нам было по шесть лет, и четыре из них мы были лучшими друзьями и делили всё друг с другом. А потом его забрали. Для шестилетки семь остановок — это почти кругосветка. Вспомни дядь Мишу, с которым вы дружили тридцать лет, а потом он переехал в Сочи. Это ж всего четыре часа на самолёте, а ты в запой на три дня ушёл.

— Ну ты сравнил! Мы с ним не разлей вода со студенческой скамьи, больше половины жизни! А ты сравнил с дружком из садика, — теперь уже отец отставил свою кружку в сторону.

— Ну да, действительно. Мы же дети, и наши переживания и печали — ерунда. Сломанная игрушка — ерунда, это же просто игрушка. А то, что это самое ценное сокровище, дороже которого нет в жизни, потому что её подарил отец, — никого не волнует. Для взрослых это просто игрушка. А для ребёнка — великое сокровище, — парень поднял кружку с ароматным напитком и несколько задумчиво взглянул на тёмно-коричневую линзу жидкости.

— Ты перегибаешь палку, сын. Откуда в столь юном возрасте проблемы такого масштаба, ну? Прям трагедия всей жизни! — усмехнулся мужчина, довольный остроумным сравнением.

— А ты соотноси масштаб с жизнью и опытом. Дети — тоже люди, отец. — Парень, так и не прикоснувшись к чаю, с громким стуком поставил кружку на стол.

— Не пори ерунды, проблемы и беды — удел взрослых. У детей ни забот, ни тягот. Это же дети! — отец, снова отмахнулся, беря свою кружку со стола.

— Ты так и не вспомнил себя ребёнком, бать… Пойду я, — парень поднялся из-за стола и направился к выходу.

— Случилось что, сынок? — с беспокойством в голосе спросил отец, слегка приподнимаясь из-за стола.

— Да ну, брось. Какие в моём возрасте проблемы… — отмахнулся сын.

Шаман уже ждал меня. Костёр, на котором грелся котелок с ароматным варевом, не только освещал небольшую полянку, но и согревал, не давая продрогнуть в ночном лесу. Это был живой лес, полный звуков и запахов. И он совсем не боялся огня этого костерка.

— Как, скажи мне, как Хранитель смог допустить такое… — Я сидел возле костра, грея руки о глиняную чашку с чаем, и не мог отвести взгляда от костра. Вернее я боялся отвести взгляд, боялся столкнуться взглядом с Шаманом. Почему-то мне было страшно от того, что должно было произойти совсем скоро.

— Всё простой, мой друг. Он — Хранитель мира людей, — шаман как всегда был спокоен, могло даже показаться, что ему всё равно.

— Но разве он не видел, не знал, к чему всё идёт? К чему всё приведёт? Знал. Не мог не знать.

— Знал. Догадывался. Но вёл свои расчёты в слегка другом русле.

— Я веду людей к процветанию! — из тени вышел мужчина средних лет в атласной тёмно-бардовой мантии. — Нужно ещё немного подождать, ещё немного направить и люди изменятся, изменят мир! Наша планета станет раем!

Я повернулся к нему, чтобы лучше рассмотреть Хранителя. Он знал обо мне если не всё, то многое. Я же не знал о нём ничего, кроме самого факта его существования. Я ожидал увидеть кого угодно, какой угодно гений, вплоть до абсолютно нечеловеческого. А увидел человека в мантии. Обычного человека. И он боялся и был зол, чертовски зол. И очень боялся.

— Наша планета умирает. И скоро умрёт, а вместе с ней и все. В том числе — люди, — я протянул ему свою кружку с чаем. Хоть полянка и была закрыта от ветра, ночь есть ночь и замёрзнуть здесь дело не хитрое.

— Не умрёт! Я всё рассчитал, всё проверил! И ты не сможешь помешать моему плану! Прямо сейчас он идёт своим чередом, всё исполняется так, как должно. Ты ничего не сможешь изменить. Ты — никто! Тебя вообще не должно быть! Ты — ошибка! — Кружку он так и не взял, да и сложно взять что-либо, когда у тебя руки сжаты в кулак с такой силой, что костяшки побелели.

— Она уже умирает. Ты не справился.

— Я справился! Справлюсь! И ты мне не помешаешь! Фус! Ро!

— Нет, — мой короткий ответ не просто перебил Хранителя, а словно удар под дых, заставил его замолчать, судорожно хватая ртом воздух. — Смирись и выпей чайку. Я тебе не враг.

— Ты собираешься устроить геноцид, геноцид своего собственного вида! Я не допущу этого!

— Я собираюсь спасти планету. Да, это будет стоить жизни человечеству. Жизни нескольких миллионов видов против жизни одного вида… — Даже сейчас, когда всё уже решено, мне было сложно об этом даже думать, не то, что говорить. — Увидь и почувствуй то, что видел и чувствовал я.

Я начал понемногу, образ за образом, передавать ему всё, что я успел увидеть и почувствовать за своё короткое путешествие по миру. Всю боль, ужас и страдания, что испытывала природа и её дети. Я делал это медленно не из желания наказать его или сделать больно. Нет. Я боялся, что он не сможет вынести всё это разом. Когда я отправлял ему последний образ, образ маленькой девочки Маши с очень взрослым взглядом, Хранитель уже не мог сдержать слёз, солёными каплями скатывавшихся из его глаз.

— Теперь ты видишь?

— Вижу… — ему было сложно говорить. Слёзы душили его, а разрыдаться он не мог себе позволить. — Простите меня…

— Ты не виноват. Мы всего лишь люди, и мы все ошибаемся… У людей будет второй шанс. Я обещаю. А сейчас пора начинать… — В моих глазах тоже стояли слёзы. И я тоже не мог разрыдаться. До чего же мы странные создания — люди…

Костёр вспыхнул, выпуская в небо сноп искр. Ветер подхватил эти искры, разнося их по миру, чтобы начать новый, последний пожар. Пожар, который чуть позже назовут Великой или Последней пандемией.

— Планета будет жить. Хранитель спас её. Ты спас её. — Всё-таки он принял мою кружку.

— Ироды проклятые! Да что ж вам неймётся-то, вандалы! Сталина на вас нет! — где то рядом истошно вопила бабка, явно недовольная перестановкой, совершённой здесь вечером. И вопила столь неистово, что никаких сил терпеть не было.

— Матушка, да не голоси ты так. Сейчас всё взад вертаем, как и не было ничего. — Нехотя пришлось вставать со своего импровизированного лежбища и оттаскивать одну из лавочек на положенное ей место.

— Это ж как ж, милок то… Это ж чего ж ты… Как ты… — лепетала бабулька, несмело крестясь. Только сейчас, глядя на столь разительные перемены в моей невольной собеседнице, я обратил внимание на лавочку. Бетонная основа лавочки не очень располагала к лёгкому перемещению, однако ж я даже не заметил, как вернул её на место.

— Ты уж прости меня, мать, идти мне пора. Долг зовёт, — неуверенно попрощался я с бабушкой, спешно уходя за ближайший угол. В тень.

Тень встретила меня приятной прохладой. Она встретила меня как родного. Шагая в тень, я не боялся, что меня могут ждать, как ждали в горах или дома. Даже если бы и ждали — не смогли бы мне ничего сделать. Я стал сильнее. Я не прятался в тени, не бежал. Я шёл на зов, но зов был многоголосым: меня звали сразу сотни мест и тысячи голосов. Я задержался, выбирая, куда отправиться в первую очередь, выбирая, где я нужнее…

Тень с неохотой выпустила меня на небольшом каменистом берегу. Меня встретили чистое голубое небо, лёгкие белоснежные облака, крики чаек и тёмно-зелёное маслянистое пятно, расплывающееся по воде. Отрава растянулась на многие километры, превратив прибрежную зону в огромную братскую могилу. Сотни живых существ уже погибло здесь. Ещё тысячи умирали. Умирали прямо сейчас в мучениях, отравленные, ослабленные, голодные. Я слышал их стоны, мольбы и проклятья.

— Смерть… Повсюду в этом тихом уголке смерть… — Я шёл по берегу, прекращая мучения тех несчастных, до кого мог дотянуться. Для них это было милостью. Я не мог их исцелить, не мог очистить от скверны эту землю. Точнее, мог, но не имел права. Я мог спасти их, исцелить, мог бы даже вернуть ушедших. Но тогда бы силы мои иссякли, и я уже ничего не смог бы сделать. Ни здесь, ни в других местах. Поэтому я шёл, шёл тихо и молча, обрывая мучения и впитывая, словно губка, боль, ужас, страх и отчаянье умирающей природы и её детей.

Тень ждала меня за большим валуном. Она словно звала, чтобы увести дальше.

— И куда ты приведёшь меня на этот раз? В какое кошмарное место?

Ответа не было. Да и как могла ответить тень? Ответ был только по ту сторону тени. И снова тень поглотила меня, уводя своими тропами далеко от этого места, от этой братской могилы. Куда? К другой братской могиле, одной из многих. Выходить пришлось слегка пригнувшись — невысокую тень давал поваленный ствол могучего кедра. Чёрный и ещё горячий. Огонь не так давно ушёл отсюда. Огонь, пожравший всё живое в этом лесу. Я шёл по пеплу, под ногами хрустели не прогоревшие до конца ветки. И не только ветки. Я чувствовал боль деревьев, что были объяты пламенем, но не могли умереть. Воздух здесь был пропитан страхом и болью. Но помочь тут было уже некому. Я остановился и осмотрелся вокруг. Тишина… Только ветер тихонько гудел меж голых обуглившихся стволов. Под кедром, из тени которого я вышел, прятались от огня молодые зайчатки. Наивные, надеялись, что могучий кедр их защитит. Я до сих пор чувствую их страх и боль. А на том дереве было гнездо. Пяток птенцов и мать, что осталась с детьми до конца. Здесь, на одной только этой поляне огонь настиг десятки живых. И не пощадил никого. Это был чуждый огонь, порождённый бензином и алчностью, а значит — вечно голодный. Он ушёл далеко, продолжая собирать свою страшную жатву. В этот раз я даже не запомнил, как снова ушёл в тень.

И снова прохлада. Столь резкий контраст с жаром пепелища заставил выйти меня из задумчивости и оглядеться. Светлое и белоснежное помещение со специфическим немного пряным больничным ароматом. На этот раз я оказался в палате. В палате была всего одна кровать. Большая, а по сравнению с тельцем, что лежало на ней, укрытое простынёй до подбородка, даже огромная. На белой простыне ярким пятном лежал большой розовый плюшевый заяц. А над кроватью на стене висел лист с простой, незамысловатой записью: «Полякова Маша. 26.08.2015. Ds: С91.9»

— Ты ангел? — тихий с весёлыми нотками голосок, раздался откуда-то с кровати. — Мама мне рассказывала про вас.

Девчушка на кровати улыбалась мне, насколько это позволяло её состояние.

— Что? Нет, я не ангел… Совсем не ангел. Даже скорее наоборот. Ангелы на небе сидят, присматривают, а я…

— А ты приходишь, — весело щебетала девчушка, чуть приподнявшись в кровати, чтобы лучше меня видеть. — Приходишь, чтобы помочь здесь, на земле.

— Ну, в какой-то мере да, чтобы помочь. — Мой взгляд на мгновение встретился с её взглядом. Она всё понимала. Всё. И была готова. Это был очень тяжёлый взгляд, взгляд взрослого человека.

— Ой, какой у тебя зайчонок красивый! — засмеялась Маша, пытаясь поймать маленького зайчика, что прыгал по её кровати. Я не сразу сообразил, откуда он здесь взялся. А когда понял — замер. Это был один из тех зайчат, что прятались под кедром.

— А мне здесь нравится, — продолжала щебетать Маша. — Здесь, пусть и через окна, но видно голубое небо и зелёные деревья. А дома у меня небо всегда серое и деревья пожухлые. А ещё здесь воздух вкусный.

— Да, здесь очень хорошо. Здесь спокойно, — я наблюдал, как девочка гладила зайчишку, устроившегося у неё на руках и слегка подёргивающего лапкой.

— Только, жалко, что мама не успеет прийти. Она будет плакать, — голос Маши изменился, стал спокойнее и словно печальнее. — Ведь ты пришёл за мной?

— За тобой, — кивнул я, протягивая руку. — Пойдём со мной. Зайчики тебя заждались.

— А мама? Она ведь не успеет и будет плакать…

— Будет. Но и ей так, пожалуй, будет проще. Если здесь можно так говорить.

— Ты прав, ангел. Пошли, — Маша снова начала улыбаться, и, подхватив зайку на руки, спрыгнула с кровати на кафельный пол. — Зайка же с нами?

— Конечно. Там ещё и его братики и сестрёнки тебя ждут, — я не смог сдержать улыбки, гладя на эту весёлую девушку. Она всё поняла. И давно.

Проводив Машу, я побывал ещё во многих местах. И везде встречал одно и то же. Смерть, болезнь, увядание. Да, были и места полные жизни, но их было мало. Чертовски мало. Сейчас я стоял посреди так называемого большого мусорного пятна, что дрейфовало где-то в тихом океане. Попасть сюда было сложно, пришлось выныривать из-под воды. Но вид на десятки тонн пластика, сотни и тысячи изуродованных и покалеченных этих пластиком животных — завораживал.

— Ставь чайник, Шаман. Я иду. — Медальон, что всё это время висел на моей шее, быстро нагрелся и так же быстро остыл. И как по заказу солнце закрыло большим облаком, даруя мне тень.

Я до темноты ходил по улицам некогда родного города, заходил в до боли знакомые проулки и подворотни, несколько раз проходил мимо окон квартиры, что была мне домом. Сейчас же путь туда мне был заказан — меня там явно ждали. Я бы ждал, а они точно не глупее меня. Как минимум глупо на это рассчитывать.

Ночь опустилась на город плавно и незаметно. Просто в какой-то момент я понял, что на улице уже темно, и нужно искать место для ночлега. Благо ночи стояли тёплые, и я мог позволить себе сон под открытым небом на одной из лавок в парке. Он не был центральным, да и парком назывался больше по документам, чем по факту, представляя собой небольшую аллею между домами.

Путь к месту ночёвки не занял много времени — ноги сами несли меня туда. Что ни говори, а мышечная память страшная вещь. Зайдя в дальний угол парка, я долго и придирчиво выбирал на какой лавочке мне заночевать. Выбирать из двух одинаковых лавочек было очень сложно, поэтому я принял нестандартное решение — сдвинул их вместе, увеличивая площадь «кровати» и обеспечивая себе защиту от падения при поворотах во сне.

Несмотря на довольно жёсткую и весьма неровную поверхность, сон пришёл быстро. Стоило мне только закрыть глаза, как я выпал из этой реальности. Мир Морфея поглотил меня, унося в столь дальние дали моего сознания, что я не сразу поверил. Но узнал сразу.

Да, я узнал этот сон. Это был старый-старый сон, из далекого, как сейчас казалось, детства.

Тогда я видел его довольно часто и даже регулярно. Потом постепенно я стал видеть его всё реже и реже, и вот уже несколько лет я его не видел вообще. Даже успел забыть о нём, хотя это был мой любимый сон. После него я всегда просыпался полный сил и готовый к свершениям. Он не всегда был один в один, вернее даже сказать — никогда. Детали различались, но сама суть, сам мир, в котором я оказывался, всегда был один и тот же.

Это был наш мир. Почти. Это было словно изнанкой нашего мира, наполненной тенями, словно отражениями, копиями истинного мира. Первый раз я даже не сразу узнал свою комнату. С каждым новым сном я уходил всё дальше, исследуя Теневой Город. Дома, улицы — город был полон теней, которые словно жили своей жизнью, совсем не обращая внимания на меня. Иногда, правда, встречались обычные люди, которые меня замечали. Но стоило им меня заметить — я сразу просыпался, словно меня выдёргивали из сна.

Так продолжалось долгие месяцы, пока однажды в Городе ко мне не подошёл один старик. Он словно вынырнул из тени, из того «реального» мира в этот — теневой.

— Привет, Максим. Я давно за тобой наблюдаю. И не только я, — он улыбнулся мне абсолютно человеческой улыбкой, от которой стало немного не по себе.

— А… Вы кто? — я был чертовски удивлён. Ведь до этого момента меня либо не видели, либо держались на расстоянии. А тут мало того, что со мной заговорили, так ещё и знают моё имя.

— Мы с тобой познакомимся позже, Франк. Когда придёт время, а оно придёт. А пока… — он обвёл рукой окружающий город. — Почему бы тебе не изучить этот город?

— Изучить город? О чём ты? — Но ответа не последовало. Старик пропал, словно его здесь никогда и не было. А я проснулся.

И ведь действительно, я только гулял по городу, смотрел, но даже не пытался как-то взаимодействовать с Городом, коснуться теней или хотя бы просто открыть дверь. И в следующий свой визит в сон я решился действовать. В тот раз я оказался на одной из улиц Старого города — так мы называли частный сектор на окраине. Неширокая дорога в полторы полосы упиралась своими боками в ветхие и слегка покосившиеся заборы, за которыми скрывались не менее ветхие домишки. Я шёл не спеша, рассматривая заборы, которые, несмотря на отсутствие луны, были хорошо видны в своей призрачной теневой вариации. В домах спали люди и кошки, хотя последние просыпались, когда я проходил мимо. Везде было тихо и спокойно. Через несколько минут неспешной ходьбы по улицам я почувствовал смутную тревогу. С каждым шагом тревога нарастала, становясь практически осязаемой, обволакивающей меня. Мне даже пришлось остановиться, чтобы справиться с ней. И в этот момент меня словно дёрнуло в сторону одного из домов. Еле удержавшись на ногах, я взглянул на дом, что был прямо передо мной. Что-то было неправильное в нём, что-то, что несло угрозу. Я не сразу понял что это, а когда смог различить раскалённые угли, что выпали из печки на деревянный пол, впал в ступор. Мысли забились в голове словно охваченные огнём. Первой выскочила идея срочно проснуться и звонить пожарным. Но я не знал адреса и даже по карте бы не сориентировался, так как гулял тут без цели и, не запоминая маршрут. И только спустя несколько чертовски долгих мгновений, когда уже появились первые языки пламени, я решился действовать. Хотя бы попробовать.

Забор мне удалось проскочить с первого раза, и я его практически не почувствовал. А вот дверь в дом оказалась уже более существенной преградой. Да, она, как и весь остальной мир, была тенью, но тенью плотной, осязаемой. У меня ушло почти два десятка попыток, чтобы пройти сквозь неё прежде, чем это удалось. К этому времени на полу уже горел небольшой костерок, и пламя начинало расползаться всё дальше. Адреналин захлёстывал меня, заставляя сердце бешено стучать, а мозг работать на пределе возможностей. Единственным выходом, который тогда пришёл мне в голову, было потушить огонь. Самому. Меня он не обжигал, хотя я чувствовал его жар. Затоптать его у меня не получилось бы. Вернее на это ушло бы непозволительно много времени. А вот ведро с водой, выхваченное сознанием в этом бешеном ритме, удачно стояло на самом краю печи.

Пальцы упорно проходили сквозь тонкую жестяную стенку ведра, совершенно не желая, если не зацепиться, то хотя бы столкнуть ведро с печи. Огонь уже подбирался к вязаным половикам, и стоило ему хотя бы одним языком коснуться ткани — одним ведром пожар уже было бы не остановить. Не знаю, что именно произошло, но в очередную попытку пальцы таки зацепились за ведро, опрокидывая его на пол. Вместе с шумом упавшего ведра я услышал шум будильника.

Я проснулся.

Весь день я ходил как сомнамбула: сил не было, глаза закрывались, а про концентрацию и говорить нечего. Единственным, что безраздельно завладело моим вниманием, был сюжет в новостях о чудесном спасении от пожара в частном секторе. В одном из домов из печи на деревянный пол выпал уголёк, от которого уже занялись доски, но соседская кошка столкнула с печи ведро с водой, чем и разбудила хозяев, а заодно и потушила начинающийся пожар.

Да, это определённо была кошка.

Не смотря на то, что сон был знакомым, сил он не прибавил. Одно радует, и не отнял тоже. Рассвет застал меня на всё тех же лавочках, всё в том же парке. Какое-то время я ещё лежал, не открывая глаз. Мир менялся, менялся до неузнаваемости. Так мне казалось. Лишь через несколько очень долгих мгновений я понял, что мир не изменился, он остался прежним.

Изменился я.

До неузнаваемости.

Глава 4

Путь в горы лежал через центр города. Пусть он был и не большим, но людей в центре хватало. Несмотря на полдень и яркое солнце, тени казались темнее и гуще обычного. Прохожие этого словно не замечали, стремясь быстрее попасть в тень, спрятаться от палящего солнца. Некоторые даже косо смотрели на меня, маневрирующего между особо крупными тенями от зданий, машин, деревьев.

Я был готов поклясться, что тени следовали за мной, следили. Словно в них кто-то меня ждал. Но зачем? Те же тени, что обойти никак не мог, старался проскочить как можно быстрее. Люди смотрели на меня как на не самого психически здорового. Но мне было всё равно. Меня гнал страх. И с каждой минутой, с каждой пройдённой тенью, с каждым взглядом, что я ловил из тени, этот страх рос, становясь паникой. В голове роились сотни мыслей, даже не пытаясь собраться в сколько-нибудь стройный поток. За эти два неполных дня произошло много. Слишком много.

Вырвался из этих мыслей я только в лесу, когда чуть не упал, запнувшись об торчащий из земли корень. Лес окружал сотнями стволов, а кроны почти полностью закрывали небо. После оживлённых улиц города здесь казалось стояла густая звенящая тишина. Постепенно стали различимы пение птиц и шелест крон. Потом я услышал шёпот сотен голосов. Нет, они не звали меня. Они говорили между собой, но о чём — я разобрать не мог. В один момент голоса стихли, словно их выключили. А я всё так же стоял растерянный на вершине небольшого холма, открытого всем ветрам и лишённого даже толики тени деревьев.

Каменная крошка, покрывавшая холм завибрировала и, казалось, немножко приподнялась над землёй.

— Ты нам нравишься, — глубокий раскатистый бас звучал со всех сторон, проникая в сознание, заставляя оцепенеть.

— Ты достоин. — Сознание начинало рисовать диковинные, и даже пугающие образы оживающих каменных гигантов. Тепло отказывалось повиноваться.

— Мы ждали тебя, — сотни маленьких камушков начали облеплять моё тело, словно кокон. Сознание покидало меня…

ГЛАВА 5

Голова дико болела, как после хорошего сотрясения. Хотя было бы чему сотрясаться. Но и на похмелье не похоже. Или всё-таки похоже? Но вроде вчера не пил. Или пил? Туман в голове не хотел рассеиваться, открывая тайну прошлого. Спустя, казалось, вечность я смог открыть глаза. Прямо надо мной в нескольких метрах нависал каменный потолок.

Осмотревшись, я понял, что лежу на небольшом каменном ложе в какой-то пещере с идеально ровными стенами — без следов дверей или проходов. Только у одной из стен, если у круглой пещеры можно выделить стены, виднелась каменная фигура человека. Она не напоминала скульптуру мастеров, скорее, детскую попытку сделать человечка: грубые черты, угловатые формы.

— Зашибись. По ходу, тут мне устроили комфортабельный саркофаг с минимумом удобств, — больше по наитию, чем по необходимости я коснулся кулона, проверяя его на своей шее. Кулон отозвался на прикосновение теплом и покалыванием в кончиках пальцев.

— Ты очнулся, — по пещере прокатился глухой и низкий голос, заставивший меня вздрогнуть и почти подпрыгнуть на месте. От неожиданности. Исключительно от неё.

— Спасибо, я уже в курсе, — попытался отшутиться я, ища источник звука.

— Успокойся. Мы не хотим причинить тебе вреда. Иначе, почему ты очнулся?

Осознав, что звук идёт из той самой статуи у стены, я был готов завизжать и грохнуться в обморок, но остановило меня от этого крайне неблаговидного поступка только одно — голос был знакомым. Именно его я слышал где-то на задворках сознания каждый раз, когда гулял в горах.

— Кто ты? — я немного замялся, находясь в полной растерянности. Ещё бы, вчера я был обычным парнем, а сегодня…

— Я не бог. Тем более не из скалы. Тебе может быть знакомо моё имя — Доргда, — голос был абсолютно лишён эмоций, словно механический. Но в нём чувствовалась жизнь, чувствовалась душа.

— Ты и есть скала, — догадался я, смотря на аватар Духа Скал.

— Меня так называют. Вернее нас. Нас много, но я един. Мя.

— Мя? — вот чего, а кавайностей от Духа Скал я точно не ожидал.

— Мя, — подтвердил Доргда — Категория бытия, определяющая многообразие всего сущего в его единстве.

— Легион. Тебе бы ещё снайперскую винтовку, и, можно считать, косплей удался, — неудачные шутки всегда сыпались из меня, когда я пытался скрыть неловкость или растерянность.

— Успокойся. У нас ещё много дел.

— Каких дел? Что я должен сделать?

— Ты — успокоиться. Остальное — наша работа. Видящие найдут тебя везде, а Ходячие — подстерегут в ближайшей тени. — Кулон услужливо снабжал меня информацией, чтобы я понимал хоть что-то из того, о чём говорил Доргда. — У них есть твоя ДНК, но нет твоих мыслей. Мы дадим тебе новое тело и скажем, где найти учителя. Твои силы выросли, многократно выросли, но ты не умеешь ими пользоваться.

— Но, зачем? А главное почему? — информация лилась на меня как из ведра, лишь порождая новые вопросы и совсем не давая ответов.

— Мы хотим жить. Мы видим далеко вперёд и помним далеко назад. Этому миру нужен новый Хранитель. Ещё есть время, но уже скоро его не будет. Нам тяжело сейчас, но мы умеем ждать. И наше ожидание было вознаграждено. Все мои братья ждали твоего прихода.

Я не понимал ничего. Слишком всё было сложно, непонятно и свалилось в одночасье. Вернее, почти ничего. Я понимал самое главное: если я не соглашусь — я умру. И выход у меня только один.

— Я согласен, — произнёс я, стараясь придать голосу твёрдость. Но, кажется, у меня не получилось. — Что нужно делать?

— Ложись. Закрой глаза и расслабься. Будет холодно, — безэмоциональность его голоса несколько пугала, совершенно не придавая уверенности.

Каменное ложе было весьма удобным, словно сделанным под меня. Хотя, скорее всего, так и было. Стоило мне устроится поудобнее и закрыть глаза, как я почувствовал холод, сковывающий мои руки и ноги. Но страха не было. Уже не было. Как и пути назад.

Как и меня. Прежнего.

Нормально рассмотреть кулон я смог только дома. Там, на перекрёстке, мне было совсем не до этого. Те ребята из тени смотрели чётко на меня, и от этого взгляда мне было очень не по себе.

Уже дома, заперев замок и запечатав дверь, я вынул этот металлический кругляк из кармана. Стилизованное изображение дерева и футарх вокруг. Ничего особенного — такие можно покупать килограммами на каждом рынке. Но это на первый взгляд. От кулона веяло холодом и пустотой, но пустотой деятельной, жаждущей, чтобы её выпустили.

— Чертовщина какая-то… — положив кулон на гладкую поверхность стола, я тупо уставился на этот кусок бренного металла, пытаясь понять, что же это было на перекрёстке. А главное — кто. Сколько времени я так просидел не знаю, но ноги затекли знатно, а руки ныли от неудобной позы. Кулон не отпускал меня, приковывая к себе внимание и взгляд, не позволяя пошевелиться. Он рассказывал мне свою историю. Вернее, те малые крохи, что мог рассказать чужому. Но я понял главное. Я понял, что надо делать.

Нет, жертвоприношения младенцев полной луны и желчь девственниц мне было не нужно. Нужен был лишь живой огонь. Обыскав все шкафы и полки в доме, я нашёл четыре свечи. Поставив их на стол и зажегши огонь, я снова вернулся к кулону. Требовались действия, заклинания. Но я их не знал, кулон не подсказывал, а выдумывать не было ни времени, ни желания. Накрыв кулон руками и закрыв глаза, чтобы не отвлекаться, я потянулся к сознанию этой вещицы. Я долго блуждал, словно в густой тьме, вылавливая где-то на краю сознания четыре маленьких светлых точки. Постепенно точки росли, превращаясь в четыре больших костры, вздымающихся до самого невидимого неба. И только когда они слились в единое пламя, я снова услышал голос кулона. И мы начали говорить, но уже иначе. Это был разговор двух давних друзей после многолетней разлуки. Он рассказывал о себе, что видел, что знал. Я — спрашивал. Казалось, разговор длился вечно… Ночью я никак не мог уснуть. Знание, которым столь щедро делился кулон, было крайне сложно понять, не говоря уже о том, чтобы принять его. Мир, в котором я привык жить, растворялся, уступая место новому, настоящему миру. Уснуть я смог только ближе к рассвету.

Проснулся я на удивление бодрым и полным сил. Последний раз я так высыпался, пожалуй, никогда. Я был готов творить и вытворять, сворачивать горы и даже отгенералить квартиру. Два раза. Но я совершенно не придал этому значения, а просто отправился умывать и завтракать. Голова наотрез отказывалась думать, строить логические цепочки и признавать вчерашний день явью.

Вода идеальной температуры в душе и быстро вскипевший чайник дополнили неправдоподобность этого утра, всё-таки убедив меня в том, что что-то не так. Всё было слишком хорошо, чтобы быть правдой. У меня было два объяснения происходящему. Одно невероятное, а второе вполне себе правдоподобное. Либо это проделки кулона, либо я умер и попал в рай. И правдоподобным для меня был как раз второй вариант. Одно дело заглядывать в души людей, другое — такая чертовская удача. Даже любимая кружка, потерянная пару месяцев назад, нашлась.

В голову постучалась тревожная мысль. Осторожно переведя взгляд на кружку, я замер от удивления. Я отчётливо видел закрытую рукой надпись на кружке. Руку тоже видел. Но не так отчётливо. Пока я пытался понять, что вообще происходит, рука стала совсем прозрачной, и кружка просто висела в воздухе.

— Мать твою! — я скорее инстинктивно, чем по осознанному желанию отбросил кружку в сторону. Без труда оценив траекторию кружки, приближающейся к полу, я уже морально приготовился собирать осколки и вытирать пролитый чай, но кружка всё никак не достигала пола. Она просто замерла в полёте, застыв как простая фотография. За окном продолжали петь птицы, а настенные часы тихонечко тикать. Мир — жил. Кружка — нет.

Кружка была прежней температуры, формы и твёрдости. Она не превратилась в картинку или мираж, а просто замерла. Даже пар, что шёл от горячего чая, замер. Аккуратно собрав чай, что успел покинуть кружку и так же завис в воздухе, обратно в ёмкость, я медленно поднял кружку, держа её за ручку. Колыхнувшийся край жидкости дал понять, что всё вернулось на круги своя.

— Чертовщина какая то… — поставив кружку на стол, я внимательно рассматривал руки, которые снова стали видимыми. Не сразу, но всё же заметил маленькие искорки, пробегающие по пальцам правой руки, в то время как по левой руке пробегали еле заметные огненные змейки. Скорее интуитивно, чем осознанно, я сосредоточился на этих странных змейках и искорках. Спустя буквально мгновение в руках у меня неспешно крутилась маленькая шаровая молния и небольшой сгусток жаркого огня. От неожиданности я отпрянул назад, врезавшись спиной в стену. Но зато шарики в моих руках исчезли.

Это было ново и абсолютно чуждо для меня. И с этим нужно было разобраться, с новыми силами и возможностями. С новым мной? Я знал одно место, где это сделать проще всего — горы. Горы всегда были для меня местом силы и спокойствия, местом, где можно спокойно подумать, побыть наедине с собой и своим внутренним миром. Относительно недалеко как раз были горы. С их неповторимым духом и спокойствием.