EdwardTheHorse

Начало тут

И вот, дорогие читатели, настал тот ужасный момент, когда нам все-таки придется окунуться во внутренний мир Витали Глиста. Автор, сколько мог, оттягивал это погружение. Но сейчас капитулировал перед неизбежным. Придется. Хотя это и не приятней хождения по канализационным трубам. Ибо второго такого гнусного человека, как Виталя Глист еще надо поискать. Саня иногда думал, что гнуснее Глиста – только Путин, но и это был совсем не факт.

Внешне Глист напоминал осьминога с четырьмя щупальцами. Только худого и в очках. Его руки и ноги были нетверды, словно извивались в пространстве. Глист был невероятно гибок.

В классе Глист пользовался популярностью даже меньшей, чем жирный. Собственно, общался с ним только Саня. Но при этом Глиста никто не трогал. Вряд ли кто-то из школьных хулиганов или королей района мог это объяснить, но сама извилистая фигура Глиста вызывала у них отторжение. На этого человека никому не хотелось смотреть. Его присутствие большинству людей было физически трудно выносить.

Глист мог бы иметь больше друзей, мог бы даже завести девушку. У него определенно было ЧЮ, он был эрудирован, считал себя умным и интеллигентным. Он и происходил из хорошей семьи. Папа его был профессором-гельминтологом. И часть детства Виталя провел у папы на работе, на Большой Академической. Он играл с гельминтами, дразнил аскарид, укрощал солитеров. Каких-то гельминтов он даже дрессировал – лелеял мысль попасть на передачу «Минута славы». Он зомбировал этих червей игрой на детской пластмассовой флейте. И они его вроде как слушались. Глист как-то приглашал Саню с собой, на Большую Академическую, где у самого трамвайного кольца, в старинном теремке с башенками был червячий рай. Но жирный, конечно же, не пошел. Он боялся потерять аппетит.

Отец-профессор видел сына продолжателем своего дела. И Виталя в итоге поступил в МГУ, на биолога. Но в школе ему пришлось нелегко. Забавы с гельминтами в первое время держались в тайне, но солитера в кишках не утаишь – хобби Витали стало известно школьной общественности. Виталю даже не побили, когда узнали. К нему приклеилась кличка Глист. На нее потомственный гельминтолог никак не обижался.

Как социум отторгал Виталю, так и он сам не признавал устои общества. Ни единый закон мироустройства не находил у Глиста поддержки и одобрения. В этом мире было несправедливо все, а жизнь была океаном боли. Глист горячо одобрял все, что было запрещено и порицалось. Никакого компромисса между ним и социумом не существовало.

Из друзей у него был только Саня. И то – только потому, что тоже был изгоем, отвратительным обжорой.

Но не в одном изгойстве дело. Глист был тщеславен. Он хотел сделать выдающееся открытие. Притом такое, которое принесет не только славу, но и деньги. Виталя уже знал, что он откроет. Это будет тщательно подобранный коктейль из глистов для похудения. И жирного Виталя рассматривал, как полигон, как огромный плацдарм для своих чудовищных научных исследований. У Витали был тайный план – украдкой угостить жирного чем-нибудь с тщательно подобранными для научных целей яйцами гельминтов. А потом фиксировать стадии похудения. Поэтому Виталя и хотел помириться с Саней. А помирившись – запустить в его плодородное тело пробные яйца.

Знал бы Виталя, что встретит Саню уже сегодня, он бы не мешкал, а уже приступил бы к эксперименту. Но все получилось спонтанно. Глист не успел подготовиться. Тем не менее, восстановить с жирным хорошие отношения стоило – хотя бы в целях науки.

Соображения морали Глиста не останавливали. Виталя был совершенно аморален и когда он вставал перед выбором – поступить хорошо или поступить плохо, он неизменно выбирал самый худший, самый чудовищный и отвратительный вариант.

***

– Я знаю, как снять с тебя эту хуйню! – повторил Глист.

– Как? – спросил жирный. Спросил со злой иронией, потому что уже ни во что не верил.

– Мы найдем взломщика, – сказал Глист. – Профессионального. И он откроет эту твою штуковину на раз-два. Пёрнуть не успеешь, друг!

Саня чуть содрогнулся жирами, но «друга» проглотил. Это Глиста радовало. Жирный – этот уродливый представитель мира людишек – сам не знает, какая ему выпала честь. Ведь он общается с великим гением, который навсегда решит проблему лишнего веса. Жирный еще не знает, что войдет в историю в блеске славы. Его будут знать, как друга гения. Как какого-нибудь Кюхельбекера при Пушкине. Поди плохо!

– Но где же мы найдем такого специалиста? – уныло прогундосил жирный.

– Через тебя. Ты же сидел в тюряге.

– Не, там взломщиков не было. Там только «пленные» были.

– То есть, лохи?

– Ну, да.

– Ничего! – провозгласил Глист. – Клянусь всеми бычьими цепнями мира, мы найдем тебе взломщика. И не мохнатых, а настоящих сейфов!

– Сам ищи, – буркнул жирный.

– Не надо быть таким трусливым, друг мой.

– Ничо я не трусливый. Просто не хочу.

– Почему?

– Их же искать надо. По опасным местам ходить…

– Ты такой наивный. Мы сейчас найдем нужного нам представителя криминальной фауны, не выходя из этой кухни!

– Как?

– Через ДаркНет!

– О! – оживился этот безобразный кусок обреченного на исчезновение сала. – Ты чо, в ДаркНете лазишь?

– А ты разве нет? – удивился в свою очередь Глист. – Браузер Тор не юзаешь? Проксями не пользуешься?

– Э-э-э… Редко! – неубедительно соврал жирный.

– Значит, никогда, – подвел итог Глист. – А отсюда вывод – ты в Интернете только дрочишь.

– Ну, не только, – покраснел жирный. – Да и не дрочу уже.

– Да, в силу ряда досадных обстоятельств.

Сам Глист заглядывал в ДаркНет частенько. Он даже был там зарегистрирован, как продавец. Он продавал отборных, роскошных гельминтов. Не для похудения. Глистов покупали как чернобыльские яблоки – кто теще, кто мужу, кто начальнику. Но Виталя не хотел вдаваться в подробности. Он уже провернул порядка семи сделок. И даже неплохо так разбогател.

Собственно, крайняя из этих сделок случилась буквально на днях. От нее-то, а не от работы Глист и разбогател на 120 тысяч – как за четыре месяца работы в офисе.

А до этого, полутора месяцами ранее, он продал яйца солитера какому-то дядьке, по виду чиновнику. Тот торговался мощно, сбивал цену. И в итоге дал Глисту всего сорок тысяч, хотя на старте торгов Глист ломил все сто двадцать.

Сделки с гельминтами могли происходить только лично. Их невозможно было поместить в закладку. Червяки должны были находиться в пластиковых контейнерах с питательным поносом и без доступа воздуха.

А в крайний раз, уже после чиновника, Глист вез свой груз в метро, на Речной вокзал. Контейнер лежал в кармане и вонял. Несмотря даже на то, что был герметичен. То, что ехать надо было до упора и по прямой – было хорошо. Но с другой стороны и плохо. Потому что вагон метро основательно так пропитался аскаридным зловонием. А пассажиры – как назло, был не час пик – всматривались друг в друга, выискивали, от кого воняет. И Глист уже попал под подозрение. Уже на него прокурорскими взглядами смотрели две бабки.

– Мальчик, это не ты обосрался? – спросила в районе Войковской одна из старух.

И Глист хотел даже возмущенно пересесть в другой вагон, но его остановила мысль, что как только он выйдет, зловоние пойдет на убыль. И все поймут, что несло таки от него. Поэтому лучше было оставаться на месте и делать вид, что все под контролем.

– На основании чего вы сделали этот бездоказательный вывод? – мудрено и взволнованно ответил Виталя.

– Не, не он, – сказала одна бабка другой. – Тилехент.

И они стали смотреть на работягу, который сидел через одно место от Глиста. Тот был явно пьян, багроволиц, слушал шансон через присоединенные к телефону наушники. Работяга засек внимание старушек и стал пучить на них глаза. И бабки зыркали на него. И так до самого «Речного».

С заказчицей Глист должен был встретиться у входа в торговый центр. «Я буду в черных джинсах и красной куртке», – описывала себя покупательница червяков в поносе. И Глист думал, что представляет она собой какую-нибудь мерзотную тетку.

Но это оказалась стройная, длинноногая, охуительная телка. Телка мечты.

И она улыбалась Глисту. В это было почти невозможно поверить, но поневоле приходилось.

– Привет, я Лена! – сказала телка.

– А я Даниил, – назвался Глист в ответ.

Представляться настоящим именем не имело смысла. Глист не был Даниилом. Но и та, что назвалась Леной, тоже, скорее всего, в паспорте именовалась совсем по-другому.

– Ты все привез? – спросила она.

– Да, – ответил было Глист и начал протягивать ей контейнер с поносом.

– Слушай, я к этому и прикасаться не хочу, – сказала «Лена». – Давай-ка ты меня до дому проводишь. Я тут совсем рядом живу. Коньячку выпьем. Давай?

– Хорошо, – сказал Глист.

«А ведь я, пожалуй, иду ебаться!» – понял он. Сердце взволнованно забилось от открывшихся перспектив.

Продолжение следует…

Начало тут

– Вот это дела-а-а! – раскачивался на табуретке Глист.

Если бы Саня последовал его примеру, то сломал бы табуретку и обрушил бы заодно с половину кухни. Прецеденты бывали. Поэтому жирный больше так не делал. Он все рассказал другу детства. Ну, как все? Конечно, о чем-то умолчал. По ходу рассказа Саня исключил свои страдания на мытье полов. Подожженные спички между пальцами ног тоже, пожалуй, вспоминать не стоило. Позорное возмездие и забрызганные говном уголовные рожи до сих пор внушали Сане ужас. «Как я это пережил-то?» – думал он. Это тоже не могло быть рассказано.

Лайт-версия тюремных приключений гласила, что на четвертый день Саниного заточения появилась кровавая гэбня – Петров, Баширов и Фантомас. Эти зловещие типы вызвали жирного в караулку и надели на него титановый пояс.

– Подожди! – вмешался Глист. – Я вот одного не пойму. Ты, что ли, снял перед ними штаны по первому требованию? Да еще и трусняк?

Блин! Но не рассказывать же, что он сначала был голым и обосранным, а потом его отмыли, но штанов новых не нашлось.

– Они сказали мне… сказали, что пристрелят меня нахуй, если я не сниму штаны и трусняк, – неубедительно соврал жирный.

– Блять, чувак, ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Они готовы были тебя ебнуть? Вальнуть вот за это?

– Ну… да.

– Ты гонишь, – заявил Глист. – Это бред. Говори, как было по правде!

– Тебе бы следаком работать, – огрызнулся жирный. – И вообще! Ты когда про еблю пиздишь, так там вообще одно с другим никогда не срастается. Я тебе что-то про это говорю?

– Так, не начинаем, – остановил Глист начинающиеся прения. – Не надо вот этого. До добра не доводит. И вообще, как ты смеешь сомневаться в моих рассказах?

– Да это долбоебом надо быть, чтобы в эту шнягу поверить, га-га-га! – развеселился жирный.

– Вся моя шняга – чистой воды истина, – не дрогнув ебалом, сказал Глист. – А вот чтобы поверить в твой пиздеж, это надо быть совсем мрачным уебаном. Мрачнейшим. Петров и Баширов какие-то. Охуеть!

– Были они! – взвыл жирный. – Были!

Что-то убедило Глиста.

– Ну, хорошо, – сказал он. – Предположим. Но штаны-то перед ними ты зачем снял?

«Что бы спиздеть? – лихорадочно размышлял жирный. – Сказать ему, что я штаны намочил? А где? Ну, допустим, в душевой. А чо я пошел в душевую в штанах? Глист сто пудов скажет, чтобы в жопу не засадили. Бля, не катит. А если сказать ему, что я обосрался? Бля…»

– Ну, чего молчим? – наседал Глист.

«Или правду? – думал Саня. – Да ну нахуй! А что если сказать, что я пернул с подливой? А что? Такое вполне могло быть. Он мне поверит».

И жирный уже почти раскрыл рот, чтобы соврать. Но Глист – его тоже перло от алкоэнергетика – уже тем временем сам нашел ответ.

– Ты приссал этих кабанов, да, Саня? Ну, ладно тебе. Ты же часто приссываешь. Да почти всегда.

– Да на себя посмотри! – буркнул жирный.

– Чо? Когда это я приссывал?

– Тебе перечислить? Это пиздец, мощный список будет – на восемь листов.

– Да у тебя, уродца, на всю «Войну и мир» список вылезет. И еще на дополнительный том примечаний. Короче, давай не начинать. Ты приссал и дал им на себя надеть вот эту хуйню?

В принципе, эта версия жирного тоже удовлетворяла. Хуй с ним, с Глистом. Пусть верит, во что хочет.

– И ты не знаешь, почему это с тобой случилось? – спросил Глист.

– Понятия не имею. Фантомас сказал, что это – государственная тайна.

– Бля, – сказал Глист, открывая третью банку алкоэнергетика. – И какая же там может быть тайна? Надо посоображать.

***

Жирный все-таки пошел поссать. Он еле помещался на ушатанном унитазе Глиста. Вообще, вся квартира у друга детства была позорная, захламленная. То ли дело – у Сани. Любо-дорого посмотреть.

Жирный стал ссать. Но попробуй тут – прицелься. Моча текла, как вода из душа. Вроде и не специально, но жирный обоссал корешу все полы в сортире.

«Надо сваливать, – подумал он. – Вот сейчас банку третью выпью, двумя глотками – и валить. А то доебется. Пусть сам вытирает. Я в тюряге с тряпками намучился, еще здесь не хватало!»

Когда Саня вышел, Глист смотрел на него выпученными глазами. Ясно было, что его посетила какая-то идея.

– Я знаю, что это значит! – сказал Глист.

– И что?

– Ты «Ведьмака» читал? Ну, Сапковского?

– Вот делать мне нехуй – всякое задротство читать.

– Чья бы корова мычала, Саня! – бодро откликнулся Глист. – Короче, там есть одна героиня. Девчонка Цири. И за ней все короли и колдуны охотятся. Спросишь – на хуя? Потому что в ней течет эльфийская кровь в какой-то пропорции с королевской. А если она родит ребенка, то – хо-хо! – это будет суперцарь! Властелин мира!

– И чо она – родила по итогу?

– Хуй! Она по лесбиянству угорала. С телками, короче, поролась. Почитал бы, тебе бы понравилось.

Жирный ощутил, как писюн заныл тупой болью.

– Не, на хуй! – простонал Саня. – Сам это читай.

– Короче! – вещал пьяный Глист. – Ты тоже такой же, как эта Цири!

– Да ну нахуй! Я по мужикам не угораю.

– Да не в этом дело, дурья башка! А в том, что у тебя в яйцах твоих намешано! Вдруг ты родишь какого-нибудь Черного Властелина! Антихриста!

– А чо сразу Антихриста-то?

– Ну, Христос от тебя не получится. И об этом прознали силовики!

– А как бы они прознали?

– А я знаю как! Помнишь, как мы сперму за бабло продавали?

Жирный похолодел.

***

Где-то с год назад Глист примчался к Сане весь окрыленный.

– Я знаю, где за дрочерство платят! – сообщил он. – Представь, чувак! Вот ты задаром всегда передергиваешь, а можно ведь на этом озолотиться!

Оказалось, что на Академической есть банк спермы. По словам Глиста все было очень просто: приходишь, дрочишь, получаешь бабло.

– А потом это все замораживают, – продолжал Глист, горя глазами. – И приходит какая-нибудь телка, которая забеременеть хочет. И, короче, теребонькает пизду, потом кончину твою замороженную в себя выливает. И – хуяк! – через девять месяцев появляется ребенок!

– А я тут при чем?

– А притом, нахуй, что им доноры нужны. То есть, читай, дрочеры.

И они поехали на Академическую. Там оказалось предсказуемое наебалово. Тетка на ресепшне сказала им:

– Это хорошо, мальчики, что вы к нам пришли. Но для того, чтобы получать деньги, вас надо официально оформить, как доноров. Проверить вашу сперму. Потом состояние вашего здоровья – чтобы вы не болели ничем, чтоб не наркоманы какие. Справки собрать. И только потом, после составления спермограммы и на основании результатов вашего обследования будет принято решение.

– И сколько это займет времени? – тоскливо спросил Саня. Деньги ему были нужны прямо в тот же день. Правда, он уже не помнил, на что.

– Месяца два-три, – сказала тетка. – Анализ спермы, кстати, можете сдать прямо сейчас.

– Да ну! – сказал Глист. – Геморроя много.

А жирный решил сходить подрочить, раз предлагают. А то получится, что совсем зря на Академическую перся.

Его отвели в какую-то кабинку, дали затертый, заляпанный журнал. Настолько отстойный, что жирный так и не понял, как с такой фигни хоть кто-то смог кончить. Ни вывороченных пизд, ни буккакке, никаких лесбиянок – вообще ничего. Даже толком пизды ни одной не изобразили. Блин! Как на это вообще можно дрочить?

Но жирный, тем не менее, нашел ближе к концу журнала похабную блондинку с сиськами как арбуз. От нее кое-как и набрызгал в пластмассовый контейнер.

Тетка приняла пробирку и внесла данные жирного в компьютер.

Больше Саня в этой обители отстоя не появлялся.

***

– Теперь-то ты понял? – завопил Глист. – Ты же сперму свою там оставил. А они ее проанализировали и охуели! Говорят: «От этого чувака родится Антихрист!» Понял?

Жирному стало не по себе. Особенно потому, что теория Глиста, на самом деле, объясняла все.

«Пиздец какой-то!» – подумал Саня.

– Так год прошел, – сказал он.

– Ну, мало ли. Может, только сейчас установили.

– Я домой пойду, – сказал Саня. – Заебал ты своим бредом.

– Стоять! – крякнул Глист. – Еще одно! Я знаю, как снять с тебя эту хуйню.

Продолжение следует...

Начало тут

«Убью гада! – зазвенели мысли в колоколе Саниной головы. – Это из-за него все мои несчастья! И эта титановая хрень – тоже из-за него!» Но какой-то злости, чтобы подскочить со скамейки, пнуть ногой, ушатать по поганой прыщавой роже у Сани для Глиста не находилось. Злоключения последних дней высосали из него весь боевой дух. Состояние «пирожка ярости» после тюряги не возвращалось. Да Саня и не хотел его возвращения.

– Здорово, – мрачно буркнул Саня, руки Глисту, впрочем, не подавая. Потому что только этого не хватало.

– Ага, руки не подаешь, – констатировал Глист. – Затаил!

– Ничо я не затаил, – буркнул жирный. – Могу сейчас список предъяв вывалить, мало не покажется.

– О, уважуха! – очень неожиданно сказал Глист. – Сразу видно, на тюрьме побывал. Жизни хлебанул.

Эти слова были приятны жирному, и он окончательно передумал бить Глисту ебало.

– Ну, это да, – лаконично согласился Саня.

– Как ты там с братвой поладил?

Жирный поймал себя на том, что Глист, еще не будучи прощен, стал его заебывать.

– Да как-то так, – уклончиво сказал Саня, не желая вспоминать свои тюремные приключения.

– А чо тебя так рано выпустили? – продолжал спрашивать Глист. – Это из-за голодовки, да?

У Сани стало кисло во рту. Где там матушка? Застряла в своей аптеке.

– Тут такой кипиш был по Интернету: «Гей-активист объявил голодовку»! Весь «Контакт» гудел, про фейсбук вообще молчу. А потом кремляди выкладывают фотки, где ты сидишь и жрешь. Много так, от души. И датировка – только-только снято. И не фотошоп.

– И чо? – спросил Саня.

– И тишина, – сказал Глист. – Тут же перестали все про тебя говорить. Я вообще прифигел, конечно.

– Я в нет давно не заходил, – сказал Саня.

– А чо так?

– Да не хочется как-то.

Он, конечно, немного лукавил. В Интернет он действительно не заходил. Даже с телефона. Отчасти от того, что боялся найти там себя в качестве гей-активиста. А сейчас, когда Глист сказал, что про него забыли, так даже и легче стало.

– Так а чо ты голодать-то не стал? – спрашивал Глист.

– Я и не собирался, – сказал Саня. – Это та сучка все придумала: мол, голодовку, Саня, объявляй! А сам я и не собирался этого делать! Я ж себе не враг!

– Это точно! – мерзко извиваясь, захихикал друг детства. – А что – Зоя с тобой рядом сидела? Ты с ней виделся?

– Слышался, – сказал Саня. – Она за забором была. Мы с ней через этот забор разговаривали.

– Ты теперь ее ждешь?

– Чего? – не понял Саня.

– Кого! Зою! Она же типа телка твоя.

– Нет! – Жирный даже слегка подпрыгнул на лавочке. – Не жду я ее. Мы… э-э… расстались.

– Даже так? То есть, она свободна? – обрадовался Глист.

– Блять, чувак, не связывайся с ней.

– Это почему? – спросил друг детства. А потом его лицо озарилось пониманием. – Она трипперная, наверное?

– Твиттерная, – ответил Саня.

– Чо?

– У нее в пизде – твиттер, – мрачно сказал Саня. – Вот ни разу не шучу.

– Нам надо срочно выпить, – сказал Глист.

– Как выпить? – удивился Саня.

– Да очень просто. Нам же по восемнадцать есть уже? Имеем прав покупать, что хотим. Я угощаю. Нам в магазине премию дали.

Глист подрабатывал менеджером в магазинчике сотовой связи. Саня часто представлял, как Глист в рубашечке и с бейджиком, гнусно извиваясь, подплывает такой к покупателю и голосом своим поганым говорит: «Чем могу помочь?» Бр-р!

– А куда пойдем? – спросил Саня.

– Ко мне! У меня паханы до вечера ушли. Ну чо?

– Погнали, – сказал жирный.

Все-таки надо было развеяться. Хотя Саню не покидало ощущение, что он совершает какую-то очередную катастрофическую хуйню.

***

Бухло они купили со второй попытки. С первой у них не получилось. Они взяли в дворовом магазинчике шесть банок алкоэнергетика. Кассирша с предсказуемым подозрением попросила паспорт. Глист с явным удовольствием показал.

– Теперь друг твой пусть паспорт покажет! – потребовала кассирша.

А у жирного-то паспорта и не было. У матушки остался.

– Ему есть восемнадцать, – сказал Глист.

– Очень в этом сомневаюсь, – ответила кассирша и заявила, что не станет им ничего продавать.

– Напридумывал Путин проклятый геморроя! – злился Глист, выходя из магазинчика. – Пошли вон в тот двор. Только покупать я буду, а ты во дворе сиди.

Так и поступили. Правда, Глист запропастился, и надолго. Жирного успели заебать дворовые детишки, которые сначала показывали на него пальцами и хихикали между собой, а потом стали вопить:

– Жиромясокобинат! Жиромясокомбинат!

Саня сначала делал вид, что ничего не замечает. Потом сделал страшную рожу и сказал:

– Бу! Пошли нахуй отсюда!

– А в глаз?! – нагло спросил самый борзый из детишек.

Кстати, были они не такая уж мелочь. Лет по одиннадцать-двенадцать. Потом с растущей тревогой жирный понял, что детишек много, и они вполне могут ему навалять. И даже если выйдет Глист, то его появление ситуацию тоже не переломит.

Внутренне приссывая, жирный сказал:

– А ну, иди сюда!

Внутренним же голосом умолял: «Ну, испугайся же меня! Съебись же нахуй отсюда! Я же старше тебя на много лет!»

Малец нахально, развалисто подошел и стал выплясывать перед жирным, имитируя каратистские движения. А, может, и не имитируя.

– Ты попался, жиромясокомбинат! – заявил малец. – Ты думаешь, что сейчас поколотишь малыша. Но я занимаюсь каратэ. У меня зеленый пояс. Я справлюсь с тобой! Давай, обидчик малышей, ударь меня!

«Блин, где этот Глист ходит?» – тревожно думал жирный. Он вовсе не хотел бить малыша.

– Ты струсил, Жиромясокомбинат! Ты больше не хочешь обижать малышей? Но поздно! Зло должно быть наказано. Да, ребята?

– Да! – хищно запищали эти нахальные щенки.

– Готовься, жиромясокомбинат! Сейчас ты получишь самых позорных пиздюлей за всю свою жизнь! Йу-ху!

С этим восклицанием малец подпрыгнул. Носок его ноги вытянулся разящим острием и неумолимо несся по направлению к яйцам жирного. Которые тот, угадав инерцию движения, и не думал прикрывать.

В следующее мгновение удар достиг цели. Но Саня не ощутил ничего, кроме толчка. Зато юный каратист страшно запищал: «Уй, бля!», упал на резиновое покрытие детской площадки и стал кататься по ней, как ушибленный футболист.

Щенки притихли.

– Что с тобой? – спросил наглеца один из них.

– Блин! У этого чувака яйца чугунные! Уй, бля!

– Ошибочка! – важно сказал жирный. – Яйца у меня – титановые. А теперь брысь отсюда, пока я вас ими не пришиб нахуй!

В этот раз малышне не потребовалось дополнительно повторять. Они послушно съебались нахуй. Даже горе-каратист удалился, приволакивая ногу.

– Фуух! – перевел дыхание жирный.

И услышал аплодисменты. Кто-то хлопал ему в ладоши.

Это с пакетиком бухла вышел из магазина Глист.

– Ну, красиво ты их уделал, Санек! Вот ведь красава! Сразу видно – тюрьму прошел! Изменился. Заматерел!

Глист гнал хуйню, но слушать ее было неимоверно приятно.

***

Дома у Глиста они сели на кухне. Тот включил в «Контакте» кровожадный рэпак – «Каспийский груз» – и потребовал:

– Ну, давай, рассказывай!

Алкогольный энергетик пился легко. От него приятно подкруживалась голова, ослабляли свою гнусную хватку проблемы.

И жирный принялся рассказывать. О чем-то он решил умолчать. Например, ни к чему Глисту было знать, что ему запретили дрочить? Ну, и про чморение с мытьем полов и ночными поджогами ему тоже было знать совершенно ни к чему. И про Зою Смирнову пока не вспоминали, и слава Богу.

– И чо, уважали тебя там? – задал Глист не самый приятный вопрос.

– Ну, так-то… – замялся Саня.

– Они ведь узнали, что ты – гей-активист!

– Э, а в глаз?

– Не, ну я-то знаю, что это Зоя Смирнова придумала. А на тюрьме как отнеслись?

– Ну, в жопу не ебали, если ты об этом.

– А чо? Могли?

– Блять! Ты заебал! – психанул жирный.

– Не, ну, просто интересуюсь, – стал разруливать жирный. – Они ведь не могли не узнать. Про тебя вон даже «Нью-Йорк таймс» писала. Правда, потом снесли нахуй ту заметку. И что – не донеслась такая весть?

– Донеслась, – замогильно сказал жирный.

– И чо?

– Передачки у меня брать перестали, – сказал жирный.

– И тебе же от того и лучше было, – захихикал Глист.

– Ну, не особо.

– А чо, кусок в горло не лез?

– Ну, типа того.

– Да не может быть! – Глист снова омерзительно захихикал, заизвивался. А потом и вовсе спросил хуйню: – А как ты так яйцами удары отбивать научился? Я раньше за тобой такого не замечал. Откуда у тебя, Саня, – как ты это сказал-то – титановые яйца? Как ты так натренировался?

– Да ничо я не тренировался, – забубнил жирный.

– Ну, а как? Я же видел, как ты малолетку того уделал.

– Да забей!

– Друг мой! Как я могу на это забить? Саня жирный – кореш с детского сада – ебашит яйцами кирпичи. А я – забей?

– Ладно, пойду поссу, – выкрутился Саня.

Отлить он действительно хотел.

– Ну, иди, – коварно сказал Глист.

Саня доверчиво встал и потопал к тубзику.

Глист сидел у выхода в коридор. И когда Саня поравнялся с ним, Глист пнул его носком ноги по яйцам.

Саня снова ощутил толчок. А Глист ойкнул, позеленел и схватился за ногу.

– Блядь! – выло это коварное насекомое. – Я, кажется, ногу нахуй, из-за тебя сломал! Что там у тебя?

– Слушай, Глист, отвали!

– Что? Там? У тебя? – зарычал друг детства.

Он бросился на Саню и сильным рывком сдернул с него штаны.

И оторопел. Застыл, отвалив челюсть чуть ли не до пола.

– Пизде-е-ец! Что это? – ошалело пробормотал Глист.

Продолжение следует...

Начало тут

Проснувшись и пожрав, Саня завалился смотреть телевизор. Стоило бы съездить в Коммунарку за компом, но после кромешных неудач вчерашнего дня в душе жирного поселились лень и апатия. Саня совершенно не знал, что ему предпринять, а потому решил поваляться на диване, потупить у ящика. В конце концов, в тюряге он был всего этого лишен.

Щелчки по пульту довели его до музыкального канала, где транслировались отстойные клипы отечественных попсовиков. По экрану, между роллс-ройсов и кадиллаков плавно и заманчиво отплясывала певица с огромными губами. Губы казались парой багровых пиявок, шипасто приклеившихся к лицу. Зато у певицы были очень стройные ноги, очень короткая юбка. И еще были сиськи.

По телу жирного привычно понеслось сладкое электричество эротических мечтаний. По рельсам нервов оно помчалось от железнодорожного узла Мозг-1 к полустанку Писюн-Сортировочный. И вот – тыгдык-тыгдык! – груженные сиськами, ногами, жопами и воображаемыми пиздами составы прибывают на станцию назначения. Но что это? Почему разобраны пути? Почему въезд на станцию преграждает баррикада? А состав несется, его уже не остановить. Хррррясь! – это сходит с рельсов локомотив. А за ним валятся вагоны, рассыпая по окрестностям драгоценный груз.

Несчастный узник взорвался болью, как потревоженный воспаленный прыщ. Только сильнее! И эта боль не проходила. Она меняла качественное состояние – от режущей, внезапной боли к изнурительному нытью. Но она оставалась.

– Ай! – завопил жирный. – Аааа!!!

– Саша, что с тобой? – прибежала матушка.

Она уже отправилась в декретный. У нее уже очертился отчетливый животик , в котором набирался сил для выхода на свет новый член семьи.

– Айййй! – Саша корчился на диване, как футболист, которому перепало по яйцам.

– Что с тобой?! – тревожилась матушка.

– Там! Болит! Ай, блин!

– Ты что-то себе прищемил?

– Не знаю.

Матушка стянула с Сани штаны, стала осматривать пояс. Крови, вроде не было. Может быть, ничего и не прищемил. Но болело так, словно это случилось. Веселый мотивчик на экране подошел к кульминации. Губастая певица стала трясти жопой, будто плясала тверк.

– Все ясно, – сказала мама, бросив взгляд на экран.

Она выключила телевизор и с тревогой посмотрела на жирного.

– Надо к врачу.

– Ну, к какому врачу?

– Сначала к терапевту. Он тебя потом направит.

– Ну, к какому терапевту? Они мне что – эту штуку снимут?

– Это вряд ли. Но скажут, почему болит и что с этим делать. Нельзя так оставлять. Короче, я как раз сейчас иду в поликлинику. И ты со мной иди.

– Вот еще! Я что, маленький, с мамой по поликлиникам ходить?

– Маленький – не маленький, а тебя самого нельзя туда отпускать. Снова во что-нибудь влипнешь.

– Я не пойду! – из последних сил, совершенно неубедительно залопотал жирный.

– А вдруг у тебя там гангрена начнется? Нельзя шутить со здоровьем.

Саня, ворча и конфузясь, оделся. И вскоре они с матушкой отправились в районную поликлинику.

***

К терапевту они прошли быстро. Взяли талончики электронной очереди, нашли карточку в регистратуре. И вот уже на табло загорелся номер, совпадавший с числом на номерке. Терапевтша – возрастная тетка с равнодушным, видевшим многое лицом, все-таки не смогла скрыть своего удивления, когда Саня спустил штаны.

– И ты не можешь это снять? – спросила она у Сани.

– Если бы мог, я бы сюда не пришел, – проворчал жирный.

– У него там внутри болит, – сказала матушка.

– Что болит? – спросила докторша.

– Ну, это… это… – стеснялся жирный.

– Пенис? Яички?

– И то, и другое. Но сейчас-то не болит.

– Это он девушек по телевизору смотрел, вот и заболело.

– Скажи своим друзьям, или кто там на тебя это надел, пусть снимают. Эти шутки опасны для здоровья, – сказала докторша.

– Это не друзья, – мрачно сказал Саня.

– Но я не могу увидеть, что там происходит. Вдруг начнется воспаление?

– И что же делать? – встревожилась матушка.

– Вызвать МЧС, – предложила докторша.

И действительно стала вызывать МЧС.

– Вы пока здесь посидите, – указала она на стулья у стены.

Жирный с матушкой стали сидеть и ждать. Докторша стала принимать какую-то бабку, жаловавшуюся на давление. МЧС приехало быстро. Здоровые, решительные мужики ворвались в кабинет.

– Так, где ваш пациент? – спросил дядька с тяжелой челюстью.

– Вот он, – указала терапевтша.

Жирный уже знакомым движением снял с себя штаны.

– Ни хрена себе! – стали переговариваться вполголоса эмчээсники.

Затем стали нести что-то зловещее:

– Давай перегрызть попробуем?

– Да лучше рвануть, – предлагал седоватый дядька. – Глядишь, и поддастся.

Кто-то из них вернулся с устрашающими клещами, похожими на клюв пеликана. Части этого клюва сомкнулись на белой титановой полоске на боку жирного.

– Ыых! – сказал седоватый. – Ых! Ых, бля!

Тело жирного задергалось, как марионетка на ниточках. Он чувствовал, как хрустят его кости. Завопил. Седой эмчеэсник убрал свой пыточный инструмент и стал осматривать полоску.

– Ни царапинки! – сообщил он. – На совесть сделали.

Другой эмчеэсник расшифровал буквенно-цифровой шифр, выгравированный на одной из полосок.

– Красноярцы делали. Узнаю руку мастеров. Эти так клепают железяки свои, что и в атомном взрыве устоит.

– А что же нам делать? – воскликнула матушка.

– Я бы спилить попробовал, – сказал один из эмчеэсников.

– Только болгаркой. И то не факт. И пациент пострадает.

– А может направленным взрывом? – предложил самый молодой.

– Себе шашку к яйцам привяжи и взорви, а мы посмотрим, – отозвался старший. Затем добавил: – Простите, женщины. Похоже, Министерство чрезвычайных ситуаций в этой ситуации бессильно.

– А вдруг у мальчика гангрена начнется? – хором сказали матушка и докторша.

– Я бы вам советовал списаться с заводом, – задумчиво произнес старший эмчеэсник. – Написать им письмо: так и так, ваше изделие причиняет страдания. Вот этот вот код изделия им вышлите обязательно. У них должен храниться дубликат ключа.

И эмчеэсники ушли.

– Где ж ты, парень, так влип? – спросила докторша.

– Не сознается, – ответила матушка, блокируя необдуманные ответы со стороны Сани.

– Я выпишу вам обезболивающее. И, наверное, еще кое-каких таблеток.

В итоге она выписала целую простыню лекарств. Были гормональные таблетки для снижения причиняющего Сане страдания тестостерона, был препарат для снижения артериального давления, был антидепрессант, к нему добавился седативный либриум, угнетающий центральную нервную систему. Вишенкой на торте стали мятные капли, которые, по словам врачицы, должны были снизить сексуальное возбуждение.

– Пока так, – сказала терапевтша. – Но если будут новые приступы, обращайтесь. Или скорую вызывайте. И вот еще что! Побольше жирной вредной пищи. Можно кофе, жиры, гамбургеры. Все это способствует снижению потенции. Вот это Сане уже понравилось. На такую диету он был всей душой согласен.

– Занимайтесь спортом, – добавила врачица. – Он, как ни странно, тоже уменьшает половое влечение.

Это Сане понравилось уже меньше.

***

На обратном пути матушка пошла в аптеку, а Саня отпросился сам дойти домой. Невыносимо было находиться в аптеке, когда матушка будет покупать для него все эти гадостные таблетки. Это тетки-аптекарши будут смотреть и понимать, что все это – для вот этого толстого мальчика. Будут думать, что он – ебарь-террорист. А может и еще что-нибудь, менее лестное.

– Домой? – с подозрением спросила матушка.

У нее эта инициатива восторга не вызвала. Но до дома было всего-то метров сто пятьдесят. Что могло случиться с Саней по дороге?

– Ну, иди! – сказала матушка.

Жирный и пошел. В голове у него клокотали темные мысли. Это что же с ним случится? Так его еще и импотентом сделают, а от этого антитестостерона – вдруг сиськи вырастут больше, чем у Навального? Вот еще не хватало!

Саня снова не знал, как ему быть. С каждым днем его жизнь становилась хуже и сложнее. И без того тернистый жизненный путь обрастал новыми заборами и оградами с колючей проволокой.

У подъезда Саня понуро сел на лавочку. День стоял просто чудесный. По ярко-голубому небу плыли облака. А завтра уже наступит промозглая осень. А в конце недели, по телеку сказали, будут уже и снегопады. Но пока вот такая вот красота. А Саня так и не поебался. И, с учетом новых обстоятельств его жизни, вряд ли когда-нибудь поебется вообще.

– Привет! – вдруг услышал Саня слово, сказанное осторожным, на грани трусливости голосом.

Саня сфокусировал взгляд. И лучше бы он этого не делал. Потому что перед ним собственной омерзительной персоной стоял Глист.

– Привет! – повторил друг детства, склизким движением протягивая вечно влажную узкую ладонь. – Как дела? Давно не виделись!

Продолжение следует...

Начало тут

Перед сном Саня долго ворочался. Хотя прошлой ночью жирный почти не спал, сон его не брал. Не давала покоя мысль: «А что это батя так обрадовался?» И тут же обожгла догадка: «Да это же батя все и подстроил!» И действительно – все детали головоломки сходились в какую-то картину. А в какую? Допустим, жирный батю заебал своими приключениями. И батя, точняк он, и заказал для сына титановый трусняк. У него на самом-то деле денег много. Ну, может, было много. Он всех подкупил, разыграл спектакль, сделал вид, что ничего не знает.

Неожиданно эта домашняя конспирология принесла жирному утешение. Ведь если за всем этим стоит батя, он рано или поздно эту титанову хуйню с Сани-то снимет. Ну, и славно!

Бригантина Саниной мыслительной деятельности вышла из полосы штормов и вошла в спокойные воды. Для закрепления успеха надо было бы подрочить. И жирный даже машинально запустил руку под одеяло. И пальцы заскользили по титановой решетке.

Как секретный узник, как этакий человек в железной маске, шевелился за решеткой плененный Санин писюн. И вот же он – совсем близок, пара миллиметров, а не достанешь.

– Почему я взаперти? – словно бы ворчал писюн. – Что я сделал?

– В тебе хранится какая-то тайна, чувак, – отвечал жирный. – И я клянусь тебе, что разгадаю ее.

– Это несправедливо, – жаловался пленник из титанового узилища. – Все ходят на свободе. А я – вот тут!

– Это отвратительно! Кровавый Путин велел тебя запереть. Ну, или батя.

– Это очень тесная тюрьма, – жаловался писюн. – Я не могу даже выпрямиться в полный рост. Я здесь зачахну. Освобождай меня быстрее!

– Я что-нибудь придумаю, – пообещал Саня.

– Думай скорее! Как я хочу, чтобы ты меня подрочил!

– И я хочу того же, – дипломатично ответил Саня. – Ну, ты держись там! Я тебя спасу.

– Да уж постарайся! И вообще – прямо сейчас давай меня спасай

– Я бы и рад, но я спать лег.

– Вот тоже мне – спаситель! Я вообще, чувак, не верю, что ты меня спасешь. Ты ведь совсем не знаешь, как это сделать. У тебя нет никакого плана!

– Ну…

– Пока ты будешь жевать сопли, я здесь усохну! Какая жестокая участь: ни разу не побывать в пизде и сразу оказаться в гнусной тюряге!

– Ну, послушай! Не могут же тебя прямо насовсем запереть. Когда-нибудь освободят…

– Значит, вот каков твой план? – вознегодовал писюн. – Это – все, что ты можешь предложить несчастному узнику? Сиди непонятно сколько, жди, когда освободят? Ты жалкий, нерешительный трус!

– Не трус! – несмело возразил жирный.

– Ты-то? – захохотал секретный узник. – Как я вообще мог достаться такому идиоту, как ты, скажи мне? С любым другим носителем, даже с самым уродливым, я бы из пизды не вылезал! Я бы сутки напролет нырял бы в вертикальные щели! Но с тобой, чувак, такие штуки не проходят, я это уже давно понял. Ты действительно – до старости ни с кем не поебешься. А то, что я за решеткой оказался – так это, может быть, и честнее. Может быть, это снимет с тебя часть вины.

– Прекрати! – возмутился Саня. – Зачем ты винишь меня, когда секретный – ты! За что тебя засекретили? Чтобы никто не знал, что в вялом состоянии ты – всего пять сантиметров? Тоже мне – сокровище нашлось! Да я бы был вдвойне, втройне, вчетверне решительней, если бы не ты, позорник!

– Ах так! – возмутился писюн. – Хорош гусь! Ты винишь меня за ту беду, в которую я попал? Ты, похоже, только рад от меня избавиться!

– Ничего я не рад!

– Я же чувствую! Так знай: если ты не предпримешь самые решительные меры к моему спасению, я начну тебе вредить. Я стану пускать внутрь тебя тлетворные соки перегнившего семени. Ты даже не представляешь, чувак, какой ад я устрою лично для тебя!

Впрочем, жирный не был до конца уверен в том, что угрозы прозвучали на самом деле. Ведь сразу после этих слов Саня отплыл в пространство сна. Так что, скорее всего, эти слова звучали уже во сне. Да и вообще, если подумать – диалог с собственным писюном тоже мог присниться от начала до конца. Потому что раньше Саня с ним все-таки не разговаривал.

***

С утра настроение у жирного было хуже не придумаешь. Он долго мостился на сиденье унитаза своей титановой железякой. Ощущения были как, наверное, бывают у старых хрычей, когда они щелкают твердые орехи слабыми вставными зубами. Раньше жирный сразу и с удовольствием врастал в унитаз всем телом, а сейчас между ним и унитазом образовалось пространство отчуждения. Буферная титановая зона!

Поссал он так, что лучше и не знать. Чертов пояс разбрызгивал струю как душ, во все стороны. Жирный умудрился, сидя, конкретно так обоссать пол. А посрал вообще безобразно. Жирному казалось, что значительная часть говна осталась под титановой пластиной. Саня долго ковырял вокруг отверстия сначала бумажкой, потом лазил пальцем. Вроде бы, все было чисто. Но все равно – ощущение присутствия говна не проходило.

Надо было действовать. По счастью, родаки забыли о Саниной карточке. А она была – цела. И на ней все еще было много денег.

Пожрав с утра, Саня пошел в торговый центр. Где-то там он видел вывеску «Металлоремонт».

Вывеска оказалась на месте. За столом что-то паял седой грустный армянин.

– Слушаю тебя, мальчик, – голосом ослика Иа сказал жирному печальный металлоремонтник.

– У меня проблема, – забормотал жирный.

– Всего одна? Счастливчик.

– У меня… Как бы вам сказать?

– Как есть.

– Мне надо одну металлическую штуку распилить.

– Давай.

– Дело в том, что она – на мне.

– Пирсинг, что ли?

– Да нет, не пирсинг.

– А что тогда?

Жирный стал расстегивать штаны.

– Эй, мальчик! Зачем ты снимаешь штаны?

– Ну, понимаете, эта штука там.

– В штанах?

– Ага.

– Э, не ври. Ты просто хочешь потрясти своей фитюлькой перед носом старого дяди Ашота. Но дядя Ашот может догнать мальчика и дать ему пизды. Так что подумай, мальчик, ты точно хочешь мне это показать? Может, каким-нибудь девушкам покажешь? Мне-то зачем?

– Да вы не так меня понимаете! – взволнованно произнес жирный. – Да что я объясняю. Лучше покажу.

– А ведь я тебя предупредил, – сказал дядя Ашот.

А потом просто завис. Он сидел, смотрел на титановые трусы. Вроде бы равнодушно, но, наверное, все-таки удивился, хотя вида и не показал.

– Это что вообще? – наконец сказал дядя Ашот.

– Пояс невинности.

– До чего только не додумаются, – покачал седой головой дядя Ашот. – Жена тебе так удружила?

– Да какая жена!

– А кто?

– Мужики какие-то.

Дядя Ашот осторожно пощупал пояс и сказал:

– Надевай штаны. Я за это браться не буду. Это какой-то высокопрочный сплав.

– Ну, да. Титановый.

– Если ключа нет, то только пилить. А чем пилить, я не знаю. Болгарку не советую.

Жирный вздрогнул. Да, болгарку он и сам не хотел.

– Извини, мальчик. Я ничем не могу тебе помочь, – сказал дядя Ашот. – Добрый совет: найди тех, у кого ключи. Только так можно открыть.

Жирный выходил из торгового центра очень злым.

***

Злым был и батя вернувшийся с работы позже обычного.

– Заезжал я сегодня в твою тюрягу, с ментами тамошними потрындеть, – сказал отец за ужином.

– Да! – обрадовался Саня.

– Я бы на твоем месте не радовался. Оказывается, фигню твою защелкнули на тебе не то эфэсбэшники, не то гэрэушники. А почему – никто не знает.

Жирный загрустил.

– И у меня вопрос: во что ты влип, говна кусок? Во что такое ты сунул свой неумелый хер, что тебе его заблокировало ГРУ? В пробирку с Эболой, что ли? В радиоактивные отходы? Во что?

– Ни во что! – сдавленным голосом пробормотал Саня.

– Не может быть! Это очень серьезные ребята. Ты даже не представляешь насколько. Они-то фигней страдать не станут.

– Но я и сам не знаю!

– Тебя там, в тюрьме твоей ласковыми словами вспоминают, – продолжал батя. – Говорят, ты там все обосрал так, что уже второй день отмыть не могут.

– Мальчики, давайте без вот этих гадостей! – возмутилась матушка. – Мы все-таки едим! Сережа! А они деньги тебе вернули?

– Догнали и еще раз вернули, – мрачно сказал отец. – Этот мент говорит, что все бабло у него спецслужбисты эти отжали. То ли ФСО, то ли ГРУ. У меня там связей нет, извини.

Новости этого дня все были плохими. Освобождение писюна откладывалось на неопределенный срок.

Продолжение следует...

Начало тут

Выхватив от бати по физиономии, Саня не хотел продолжать диалог с родаками. А то бы ему было, что им рассказать, да и показать. Вот хотя бы этот мудацкий пояс невинности, который на нем застегнули Петров и Баширов. Саня не мог понять ни что это такое, ни по какому праву этот пояс ему достался. И, главное, что это за тайна такая? С каких это пор его хрен стал государственной тайной? Что в нем таинственного? И как теперь срать? Через вот ту круглую дырку, что ли? Вот что за ерунда?!

Потом Саня подумал, что Фантомас прикололся. Зачем-то ему надо было сыграть с Саней злую шутку. А так жирный приедет домой и, не спеша, чем-нибудь отковыряет эту железяку титановую. Значит, и волноваться не о чем. И не надо родакам ничего говорить.

Саня пытался завязать разговор:

– А куда мы едем? В Коммунарку? – спросил он.

И тут батя разорался. И про то, что жирный – уебана кусок, что дырку от бублика он получит, а не квартиру в Коммунарке.

– Ты долбоеб, тебе нельзя жить самостоятельно, – вещал батя. – Первым делом, завтра же, мы пойдем к врачу. Да! Который справки выдает. Пусть он выдаст тебе справку, что ты – дебил. Я думаю, он быстро справится. Мы ему даже платить не будем. Одного взгляда достаточно. Ну, и чуть-чуть твои приключения долбоебские расскажем. Этого хватит. Ха-ха!

– Сережа, прекрати! – простонала матушка. – Ты не забыл, что я беременна. Что мы с ребенком вся вашу ругань тут слушаем. А потом родится – не дай Бог такой же!

– А эта справка, – батя, только что совершенно зазря отдавший ментам миллион рублей, мстительно фантазировал, – эта справка нам потом еще ох как пригодится. С нею мы пойдем в интернат, где живут такие же долбоебы как ты!

– Нет! – застонал Саня. Еще не хватало очутиться в интернате для дебилов!

– Почему нет-то? В армию – не пойдешь. Денег на тебя расходовать не надо! Квартиру приведем в порядок и снова сдадим. Дома по секрету ошиваться ты не сможешь. Ребенок тебя видеть не будет. К тому же друзей себе найдешь! Там общество, Саша! Там будут такие же, как ты. Только лучше. Потому что честнее. Потому что они смогли признаться сами себе: «Да, мы долбоебы!» Мне нравится этот вариант!

– Вы не посмеете! – залопотал жирный – Я ваш родной сын!

– Да, родной сын! Но каждый, проведенный с тобой день – это катастрофа! Даже без тебя. Даже когда я тебя не вижу, ты ввергаешь меня в расходы, наносишь по мне, по всем по нам удары!

– Сережа, прекрати! Ты сам виноват, что выросло вот это. Себе справку возьми.

– Не начинай! – рявкнул на матушку батя. – Я не хочу с тобой скандалить. Ты беременная.

– Вот и не нападай на ребенка. Ребенок только что из тюрьмы вышел. Он травмирован после всех этих уголовников, несчастный мальчик. А ты на него орешь!

– Да как же мне не орать-то? – завопил батя и чуть не врезался в кого-то.

– Давай еще угробь нас всех! – возмутилась матушка.

– Ладно! – Батя шлепнул ладонями по баранке. – Я спокоен. Спокоен. Меня ни-ху-яшечки не волнует. Все хорошо!

Потом замолчал.

«Фух! – подумал жирный. – Кажется, пронесло. Потом батя остынет и передумает мне справку о дебильности брать. А вдруг не передумает? Хотя никто мне это справки не даст! Потому что я ведь – не дебил!»

Впрочем, последнее утверждение не внушало никакой уверенности.

***

Дома Саня решил родакам о поясе невинности ничего не говорить. Во-первых, потому что они сразу, не дослушав, начинали поливать его дерьмом, особенно батя. А во-вторых, жирный устал от всеобщего внимания к свое персоне. Он хотел спать. Ведь прошлой ночью над ним издевались в гнусной тюряге, и он не спал. Но теперь-то спать, спать и спать.

Но сначала, конечно, пожрать. Матушка щедро навалила ему макарошек с мясцом – поджаристой курочкой. Прямо как Саня любил. Единственно, курочка остыла, пришлось греть в микроволновке. Поэтому корочка хрустеть перестала, но Саня оголодал, и был рад даже такой еде. Пожрал Саня от души, с двойной добавкой.

Батя сказал «тьфу» и вышел из кухни. А матушка вдруг (уже когда жирный хлебал чай) привязалась.

– А что ты, Саша, штаны-то не снимаешь? Зачем в уличной одежде дома сидишь?

– У меня треники на Коммунарке остались, – нашелся жирный.

– Так и в трусах ходи.

– Да мне неудобно.

– Скажешь тоже. Всегда в трусах по дому разгуливал, а теперь неудобно.

Потом вдруг матушка изменилась в лице и тревожно спросила:

– У тебя все там в порядке? С тобой ничего не сделали? Кровь не течет?

– Какая еще кровь? – удивился Саня.

– Покажи, что у тебя там? Ты что-то скрываешь.

– Ну, ладно, я спать пойду, – вывернулся жирный.

Такие поползновения со стороны родаков надо было пресекать на корню. Вот Саня и пресек.

Он направился в свою комнату. Та стала какой-то осиротевшей. Без компа, без всякого барахла. Но все равно, своя – хоть и какая-то странная. Жирный был рад вернуться в свое логово. С Коммунаркой он так и не сроднился.

Постель уже была постелена. Саня снял джинсы, футболку и приготовился было нырнуть под одеяло, как в комнату вошла матушка и включила свет.

– Что это? – спросила она, глядя на Саню. Вернее, на Саню ниже пояса.

Зрелище действительно было странное. Титановая хуйня была достаточно громоздкой, чтобы выглядывать из-под трусов. И сверху и по краям. Она еще и блестела.

– Саша, что у тебя в трусах? – сурово спросила мама.

«Ну, все! – понял жирный. – Попался!»

– Это? Ах, это так… Ничего… – забормотал Саня.

– Что это такое, сынок?

– Мам, ну я спать хочу.

– Зато я теперь не засну. А меня, между прочим, нельзя волновать. Что ты прячешь в трусах?

– Мам, ну отстань!

– Снимай трусы, а то отца позову.

Подействовало. Саня вздохнул и спустил трусы.

– Блин! – только и смогла сказать матушка. И то не сразу, а когда обрела дар речи. – Это что?

– Мама, я все объясню.

– Так и объясняй! – крикнула мама. – Хотя подожди, я отца все-таки позову.

– Мама, ты же обещала!

Но батя уже пришел сам по себе.

– Что вы разорались? – спросил он.

И тоже застыл, увидев Саню в титановом блеске. Саня напоролся взглядом на свое отражение в зеркале шкафа. Почему-то ему казалось, что он похож на какого-то супермена – но донельзя дефективного, каким-то дураком придуманного. Не хватало только плаща, чтобы полететь над городом, сияя трусами и вытянув руку: мол, я иду к вам на помощь, бедняки и жертвы преступников!

– Это чего это такое? – с каким-то подозрительным спокойствием спросил батя.

– Это пояс невинности. На меня там надели…

– Менты?

– Нет! Дядьки. Петров и Баширов! И Фантомас!

– Это ты завтра доктору по мозгам расскажешь, ладно? Не забудь рассказать. Можешь прямо с порога.

– Я серьезно! – захныкал жирный.

– Ну, так и снимай эту фигню. Чего орать-то?

– Она не снимается, – простонал жирный.

– Да ладно! – не поверил папа. – И ключа нет?

– Нет!

Батя потрогал титановые трусы, подергал замки. Попытался пояс согнуть, потом поломать. Сверхпрочный титановый сплав словно бы даже не почувствовал этих усилий.

– Только мой придурошный сынок мог обзавестись металлическими трусами!

– Это титан.

– Титановыми трусами! Хотя…

Тут батя задумался.

– Я вот тут подумал… Это же хорошо, что ты таким гаджетом обзавелся. Это же значит, что ты писюн свой теребонькать не сможешь.

– Наверное, – промычал Саня.

– И за девками больше бегать не будешь! – торжественно провозгласил отец. – Да это же то, о чем я мечтал! Спасибо тем ребятам, которые на тебя это натянули! Они избавили нас от великого множества проблем.

– Сережа, как ты можешь? – укоризненно сказала мама.

– Да это счастье! Великое счастье! Миллиона мне, конечно, жалко, но хоть что-то полезное мы, кажется, все-таки получили взамен! Теперь можно даже не ходить за справкой о дебильности. Каким-то чудом, мать, наши проблемы решились!

Саня готов был провалиться сквозь пол и все этажи. Каким жестоким человеком надо быть, чтобы радоваться такой беде? Притом, беде серьезной, неснимаемой.

Продолжение следует...

Начало тут

В жизни Саня по-настоящему умел ровно три вещи: дрочить, жрать и пердеть. В этом жирный был виртуоз. Все остальное он умел куда хуже. Была область половинных умений, связанная с осуществлением обыденной жизнедеятельности. И была вообще терра инкогнита. Она покрывала все то, что жирный не умел вообще. До недавних пор к неизвестным занятиям относилось приготовление пищи.

Мытье полов было как раз из области терра инкогнита. Это было занятие, которым жирный никогда не занимался, никакого опыта в нем не имел. Полы в его жизни всегда мыла мама, или специальные уборщицы. Саня же был выше всего этого. У себя на Коммунарке он не мыл полы никогда. Жилплощадь там зарастала витиеватой грязью.

Теперь же, когда Саню втолкнули в закуток, где хранились ведра и швабры, он не знал, что с ними делать. С тем же успехом Саню можно было заставить чинить компьютер, или сантехнику, или автомобиль.

Саня стоял, тупил и думал: «А вдруг пронесет?»

– И чо стоим, нахуй? – спросил Гоша Питерский. – Уже шуршать должен. Воды набрать. И шур-шур-шур, чтобы все блестело.

– Я не умею! – простонал Саня.

– Ты чо, еблан, что ли? А ну быстро ведро наполнил, порошка насыпал. И никакой швабры, нахуй! Ручками, ручками! Начинай вон с того угла. Чтоб все блестело, как в операционной.

Саня елозил по полу мерзкой, осклизлой тряпкой. Сопли и слезы стекали на пол, смешивались с едким порошком.

И мамочки – какой же огромной была палата! Прошла уже, наверное, целая вечность, а жирный не вымыл и половины. И в какой-то момент его пнули по жопе и гнусаво спросили:

– А чо ты такой грязной водой моешь? Ты охуел, что ли, э? А ну, быстро воду поменял. И все перемывай тут нахуй.

И Саня, подавляя позорные рыдания, пошел менять воду. И перемывать уже помытое.

«Мерзкие ватники, – думал он. – Путинские холуи».

За несколько минут до вечернего построения жирный кое-как успел домыть палату. Падая с ног от усталости, встал в строй. Но тут его принялись шпынять, выталкивать, загнали в самый хвост. Да и то, стоявший с самого краю шибздик окрысился на Саню:

– Отойди от меня! Вот там стой.

Он устал. Ему хотелось свалиться и заснуть. Но перед самым отбоем Гоша Питерский завопил:

– Это что за нахуй? Почему в палате грязь? Где ОЗЧ? Почему полы хуево помыты?

Этот гнусный день все не мог закончиться.

Если бы до Сани так доебывались родители, жирный их давно послал бы. Но сейчас его окружали опасные преступники. И Саня снова пошел за ведром, набрал воду, взял тряпку. Пока тер половицы, кто-то споткнулся о ведро. Вся грязная вода, вся мыльная пена вылилась на пол.

– Ах ты свинья толстожопая! – Кто-то пихнул жирного ногой в бок. – Развел тут свинюшник.

– Это не… Что же вы… Как же так… – бормотал жирный.

Его пнули по жопе, и вот Саня уже валялся всем своим брюхом в поганой луже.

– Фу, чушпан!

За секунду до отбоя Саня все-таки довытирал лужу. Когда он выбегал из сортира, его остановил дежурный мент:

– Почему ходим после отбоя?

– Я… я полы мыл…

– Это хорошо, что ты мыл полы. Но делать это нужно до отбоя, а не после. Бегом спать.

– Если заработаешь нашей палате взыскание – пиздец тебе, чушпан, – вполголоса сказал Гоша Питерский.

Жирный еле нашел в себе силы, чтобы стянуть волглые штаны и сырую майку. Он рухнул в утыканную мелкими гвоздиками крошек постель. Сон засосал его усталую душу, как черная дыра сверхсветовой звездолет.

***

Саня заплатил Зое Смирновой тысячу двести рублей – все, что у него было. И теперь Зоя должна была показать пизду. И твиттер.

– Ну, давай! – нетерпеливо понукал Зою Саня.

Но Зоя стояла к нему спиной, запустив в трусы ладонь, и шевелила там пальцами.

– Что ты там делаешь? – спросил Саня.

– Я пишу, что ты – лошара. Весь мир теперь об этом знает из моей пизды.

– Остановись! – стал просить Саня. – Я же тебе денег дал!

– Да ты же лох. Дал, и за свои деньги еще и такое получил. И пизду я тебе не покажу.

– Как так?

– Да очень просто! Пока!

И Зоя Смирнова побежала. Сон происходил в декорациях фильма о Фредди Крюгере. Не то в зловещей прачечной, не то в заброшенном цехе. Примерно в половине этого пространства горел огонь. И в этот огонь побежала Зоя.

– Хуй тебе, а не моя пизда! – хохотала она из огня.

Жирный метнулся за ней, прямо в пламя. «Это ведь сон, – понимал он. – Ничего мне не будет. Фишка такая».

Но ноги вдруг обожгло. Странно, но пламя во сне было настоящим.

Саня вынырнул из сна. Ноги – пальцы ног – действительно горели. Понять, почему они горят было трудно. Боль стала острее и злее. Саня заорал.

К нему подскочил Гоша Питерский и дал пощечину.

– Ты чо орешь, чмырина? – спросил он.

«Пленные» сдавленно захихикали под одеялами.

Саня сел на кровати и принялся вынимать из узких пространств между пальцами ног обгоревшие спички.

– Блядство! – трясся Саня. – Ебаное в рот блядство!

– Твоя задача – хорошо мыть полы. Может быть, когда-нибудь тебе и станет легче.

Давясь слезами, Саня рухнул на постель.

***

На следующее утро Саня, каким-то чудом отмыв все полы до обеда, бросил ведро и быстро, пока до него никто не успел доебаться, побежал в караулку.

Сквозь стеклянные стены он увидел «тащ майора», который, как и в прошлый раз, сидел к нему спиной и что-то разглядывал на экранах. Саня отчаянно замолотил ладонями по стеклу.

Усатый обернулся, открыл стеклянную дверь.

– Заходи, – сказал он, брезгливо оглядывая жирного. Тот действительно был грязен.

– Помогите мне! – сказал жирный.

– С какой стати? – спросил усатый.

– Но как же? Надо мной издеваются!

– Значит, так себя поставил, – спокойно сказал усатый. – Если ты не умеешь заставить себя уважать, тебе никто не поможет.

– Скажите им…

– И не подумаю.

– Меня подставили! – завопил жирный. – Эта Зоя Смирнова… Она про меня написала!

– Глупый мальчик, – усмехнулся «тащ майор». – Когда ты, наконец, поймешь, что ты находишься в пенитенциарном учреждении? Что здесь людей подставляют так, что твоя эта Зоя с ее твиттером – это пустяки.

– Я не выдержу!

– Выдержишь. Всего-то две недели полы помоешь. Заодно узнаешь, как это делается. Ведь не умел же раньше?

– Это жестоко! Вы сатрапы! Подчиняетесь Путину!

– Не надо валить на Путина то, что ты такой долбоеб. В этом виноваты твои папа и мама. Не Путин. Помой полы, ничего страшного. О жизни задумайся – как больше в такие ситуации не попадать. Может, ты что-нибудь в жизни и умеешь, не только жрать и дрочить. Может, талант в тебе есть.

– Я напишу в Гаагский трибунал! – пискнул жирный.

– И в Спортлото копию не забудь. А сейчас – пшел отсюда.

***

Все это время, пока он томился в гнусном узилище, жирный не срал. В обычной жизни избавление от шлаков организма было для Сани целой церемонии. Он любил посидеть с комфортом, никуда не спеша, поглядывая порносайты, сладко обдумывая увиденное.

А здесь сортир был на редкость отвратительным. Саня даже не мог понять – как в нем вообще можно срать? На что садиться? К тому же двери в кабинках были без задвижек.

Жирный понимал, что все пятнадцать суток он не продержится. Но ему хотелось минимизировать этот процесс. Ведь гадить в таких нечеловеческих условиях – это святотатство.

Вот Саня и не срал. В брюхе у него накапливалось говно. Его там было уже, наверное, килограмм пять. Или даже больше. Брюхо резало, и внутри что-то давило. Но заставить себя просраться Саня не мог. К тому же, в условиях чмырения со всех сторон, сортир для него являлся безусловной западней. Туда лучше было вообще не заходить.

Между тем, у него созрел план спасения. Помочь жирному могла Зоя Смирнова. Надо было пробраться к забору, поговорить с ней. Рассказать, что над ним измываются опасные преступники. Пусть поднимает шум на весь мир. Пусть – фиг с ним – даже гей-активистом обзывает. Но надо это остановить.

Ближе к вечеру, отмыв, наверное, в десятый или одиннадцатый раз все полы, он отнес ведро и тряпку в кладовку и бросился на плац, к дереву.

– Зоя! – позвал он.

Тишина.

Жирный перданул, вложив в этот клекот своей души максимум страсти. Сила залпа была такова, что с дерева посыпались желтые листья.

– Кто там пердит? – раздался из-за забора сварливый женский голос. – Охренел, что ли? Теперь дышать нечем!

– Зою, Зою срочно позовите! – попросил жирный.

– А что еще тебе сделать? Дать пизду понюхать? – ответили из-за забора. – Вали отсюда, пердун!

Положение становилось безвыходным. Жирный погибал. Когда он умрет, не выдержав издевательств, на его могиле напишут, что он – жертва Путина. Но жирному было от этого совершенно не легче.

Серия 12

На ужин давали макароны с сосисками.

Все «пленные» как с ума посходили.

– Ты чо нам дал? – забычил на раздатчика Гоша Питерский. – Эта сосиска на хуй похожа!

– Смотря у кого, что на уме, – пожал плечами флегматичный азиат. – Кому-то все вкусно, а кому-то на то, что ты сказал, похоже.

– Бля, я не буду это есть! – завопил Гоша. Вел он себя вообще разнузданно, как Джек Николсон в старом фильме «Пролетая над гнездом кукушки».

Гоша стал сканировать взглядом столовку: кто жрет, а кто нет. И все тут же стали отодвигать сосиски к краям тарелок. Кто-то и с сожалением.

– Нет, ну, я только надкусил, – оправдывался один из «пленных».

Во всей столовке спокойно жрал сосиски только жирный. Из-за мытья полов и сопутствующих страданий он оголодал. И теперь самозабвенно вгрызался в сосиску.

– Гей-активист вон жрет, хоть бы что ему! – шушукались «пленные».

Один из «пленных» подошел к жирному. Саня съежился. Но этот тип с достаточно поганой рожей закоренелого ватника спросил у жирного:

– Слы, ты добавки хочешь?

Хотел ли жирный добавки? Да он бы душу продал за еще одну сосиску!

– На, держи, – сказал «пленный», сбрасывая сосиску в Санину тарелку. Та плюхнулась в цель розовой авиабомбой, разбрызгивая вокруг себя белесые макаронные руины.

Саня не успел поблагодарить. Да и стоило ли. Потому что все «пленные» стали подходить к нему и кидать ему в тарелку сосиски.

– На, жри!

Блин! Это было круто. Возможно, что такое сосисочное изобилие и стоило всех страданий над ведром.

Жирный радостно уминал колбасные изделия. Тут уже было не до смакования. Начиналась серьезная работа, которой Саня вовсе не боялся. Главный секрет заключался в том, чтобы побольше проглотить, пока сосиски еще не остыли. И Саня пихал их себе в рот, по три, по четыре за один раз. Его челюсти работали методично и равномерно, как станки.

А куча все росла и росла. Сосисок набросали столько, что они образовали горку, которая в очень скором времени стала разваливаться, как империя зла СССР. Сосиски перекатывались по столу, падали на колени жирному. Несколько соскользнуло на пол. Но это все – пропало. А вот те, что были на столе и коленях, жирный ловил и заталкивал в рот.

– Ебать свинота! – слышал жирный.

– Говно дай, и его сожрет, если со сметанкой!

В какой-то момент куча перестала расти. И в битве челюстей с розовым сосисочным фаршем наступил коренной перелом. А потом куча стала уменьшаться. Сначала жирный освободил стол, потом принялся за горку на тарелке. Он уже приустал, челюсти немножко побаливали. Точнее, не челюсти, а та вот фигня, которая соединяет верхнюю с нижней. И сосиски уже приостыли. Но дожрать их было делом чести.

И жирный с этой задачей справился.

В столовке повисло напряженное молчание.

Жирный как будто стал весить килограмм двести. Ему тяжело было вставать. Но каким-то немыслимым усилием он поднял себя из-за стола и чугунными шагами двинулся. А куда, спрашивается? В палату мыть полы? Или во двор, призывно пердеть под деревом?

Нет. Жирный шел срать. Время, наконец, пришло.

***

Внутри Сани накопилась критическая масса, терпеть присутствие которой в необъятной внутренней вселенной было уже невмоготу. Торопливым слоном жирный протопал в сортир, занял ближайшую свободную кабинку. Хотя они все, в принципе, были свободны.

А внутри Саня застыл. Потому что как ему было срать? На унитаз с ногами залезать, как все? Но справится ли с этим жирный? И выдержит ли унитаз такой груз?

Саня с очень большим сомнением посмотрел на сидушку – всю в полустертых потеках. Он сам эту сидушку недавно мыл. И поэтому опасался вдвойне. Но выбирать, кажется, не приходилось.

Саня сел, спустил к лодыжкам штаны с трусами и стал давить из себя говно. Пока не получалось. Что-то мешало внутренней релаксации. Какая-то система внутри Сани бойкотировала приказы президента Мозга и не открывала шлюз.

В сортир зашли какие-то люди. Стали глухо перегыгыкиваться.

«Блин! – подумал Саня. – Уходите! Не мешайте мне срать!»

Кто-то дернул дверь кабинки. И Саня увидел оскаленные рожи. На него смотрело четверо (хотя нет, пятеро) «пленных». И ненавистный Гоша Питерский – тоже был среди них.

– Ха-ха! Жирный срет!

– Обожрался хуев и дрищет!

– Голой жопой на очке сидит! Сифлан!

– Чо полы не моешь, сирун ебаный?

Сане хотелось съежиться и исчезнуть.

– Нет! – жалобно хныкал он. – Не надо!

Хотя что именно «не надо» с ним делать – он боялся и предположить.

Гоша Питерский наклонился и сорвал с щиколоток жирного штаны. Саня от этого отлетел назад и пизданулся затылком о трубу.

И вдруг вспомнил неожиданное. Митинг. Пирожок ярости. Жажда боя, которая вела Саню в атаку. Поганое, разбитое в кровь еблище Глиста. Это чувство к нему возвращалось. Хотя было уже немного другим. Трансформировалось. Бурая пелена застила глаза жирного. А это значило, что ярость – уже здесь.

***

Эти ублюдки перекидывали друг другу его штаны, играли ими в «сифу». Печально, как осенний листок, спланировали на кафельный пол трусы. Слетели с ног кроссы на липучках. Один был тут, в кабинке, а другой оказался зафутболен в дальний конец сортира.

– Чо, новая половая тряпка жирному.

– На хуя тебе, жирный, штаны? Ты же гей-активист?

В обычном состоянии такой эталонный трус, каким обычно был жирный, забился бы в кабинке и дрожал, обливаясь слезами. Но враги не заметили, что жирный – был уже не тот. Потому что вернулся к нему пирожок ярости. Пришла бурая пелена.

– Отдай! – выскочил жирный из кабинке и неловко потопал, пытаясь схватить свои летающие туда-сюда штаны.

Шакалам только и надо было этого – заорали, заулюлюкали. Один из них, типа каратист, поводил перед собой руками. Но это были, как оказалось, обманные движения. Потому что он тут же уебал ногой жирному в брюхо.

Что-то дернулось внутри. Этот рывок пробудил к жизни десятки, да нет же – сотни ядовитых пузырей. Внутри рушились плотины, их поглощали ревущие потоки. Бурая страшная ярость грохочущим потоком пронеслась по внутреннему трубопроводу жирного и подступила к главному шлюзу.

– Ложись! – просипел Саня – после удара в живот он стоял согнувшись.

Никто его не послушался. А стоило бы! Вместо того, чтобы послушаться, один из «пленных» шутливо примерялся, как бы отвесить жирному подсрачник. Он кривлялся, изображая Дзюбу перед пенальти. Идиотничая, он открыл рот.

Бурая ярость выдавливала, колотила будто кувалдой в последнее препятствие. Бам! Бам!! Бам!!!

– Ааааа!!!! – заорал жирный, уже не в силах ничему препятствовать.

Ярость, бурая, клокочущая струя выстрелила из него, как из исправного огнетушителя.

Понос под жутчайшим напором врезался в раскрытый идиотский рот подражателя Дзюбы, на физиономии его зачпокали игривые бурые пузырьки.

«Пленный» судорожно икнул, а затем из него самого ударила ответная струя, которая смесью говна и содержимого желудка ошпарила рожу Гоши Питерского.

– Что за хуйня-а-а-а!!! – завопили шакалы.

А жирный расстреливал их залпами бодрого поноса. Пятясь задом, он гнал врагов. И те летели наземь, как самураи из старинной песни. И вот они все уже валялись, блевали, оттирались, выли, пытались отмыться.

Жирный же демоном ярости ворвался в палату. Там на койках сидели его мучители. Вот двое, у окна еще один. И у дверей – тоже двое.

Залпом боевой дрисни жирный изрисовал ебальники ближайших двоих недругов.

Тот, который у окна, успел забраться под кровать. Но зря он надеялся спастись. В угаре мщения жирный был беспощаден. Он присел, нацелил жопу под кровать.

– Нет! – стонал враг. – Пожалей меня, мальчик! Я тебя не мучил!

– Ты просто смотрел! – прорычал жирный и окатил подкроватного оппортуниста зловоннейшей из струй.

Двое у дверей пытались съебаться. Но теперь жирный был стремителен, как толстая и очень злая молния. Как человек-паук. Он настигал этих гадов, а те кричали, цеплялись руками за воздух.

Пшшшш! Вылетела очередная струя, ударила в спину ближайшего из беглецов. Тот с рыданиями покатился по полу. Жирный поскользнулся на собственном же поносе, но это придало ему скорости. И вот он уже оказался рядом с последним, необосранным мучителем!

– Не надо! – задыхался тот. – Я не хочу! За что?!

Но и он в долю секунды оказался с ног до головы в бурой пене.

Впрочем, за жирным тоже гнались. Из палаты выскочили разъяренные первообосранные. Они уже оттерлись, отмылись и жаждали крови.

– Прочь! – визжал жирный. – Обосру!

Кто-то пригнулся. Кто-то, напротив, шагнул вперед.

Жирный поднатужился. Но выстрел оказался холостым.

– Высрался! Ебашь гада! – загундосили «пленные».

Прицел! Огонь! И снова вхолостую.

Кто-то уже почти касался жирного. Еще миг, и расправы не миновать.

Но тут к распахнутому шлюзу прибыло долгожданное подкрепление – густое, настоявшееся, из периферийных областей. С ходу этот засадный полк бросился в бой.

Ошпаренные черно-бурым потоком противники попятились. А жирный поливал их с новой силой, со вторым дыханием. Жирному казалось, что в нем открылось месторождение, из которого хлещет, хлещет.

Из караулки прибежали сатрапы. Один из них переебал жирного дубиной по башке.

Саня выключился. Стало темно.

Продолжение следует...