DoktorLobanov

Статистика – предмет скучный и нудный. Когда на четвёртом курсе университета начался цикл медицинской статистики – я чуть со скуки челюсть не вывихнул. Зевал поминутно. А ещё я работал по ночам в ресторане, поэтому запомнил со всего цикла только одно. Как преподавательница, доцент кафедры входила в аудиторию после короткой перемены (я успевал увидеть два-три ярких динамичных сна) и первым делом говорила:

- И снова здравствуйте, уважаемые коллеги, разбудите Павла Владимировича.

Ну бли-и-ин.

И ещё – через каждые полчаса от соседа по парте:

- Лобанов не спать!

А я не сплю. Я мечтаю. Глаза закрыты? Устал. Храплю? Это у меня насморк. Какая-какая погрешность?

Короче статистику я проспал.

Между тем статистика – волшебная наука. Именно с её помощью можно доказать, что у народа отличные зарплаты, нет безработицы и у всех в среднем по коттеджу на побережье Минского моря. А я как не подружился с этим предметом в университете, так до сих пор у нас нелюбовь.

Военная статистика

Все уже знают, что в конце двухтысячных я служил медиком в одной известной воинской части. В моём распоряжении была целая лаборатория, в подчинении – пожилая лаборантка-санитарка-и всё остальное Людмила Сергеевна. А надо мной был пыльный потолок и начальник СЭЛ. Начальник, к слову, был терапевт по образованию и ничего в эпидемиологии не понимал. Поэтому мы с ним разделили обязанности. Он писал ответы на всякие армейские приказы, я – осуществлял проверки. И, хоть положены на были по штату и врач-эпидемиолог, и врач-гигиенист, но по факту никого из этих специалистов в наличии не было.

Так и сидели. Он – начальник, а я – все остальные должности. Кстати, спасибо ему большое, он постоянно брал на себя всякие военные забавы и я до конца службы остался «пиджак» « пиджаком».

Раз в неделю к моему начальнику в кабинет приходил начмед части, и они начинали писать отчёт о заболеваемости. Писали долго, шумно, иногда два раза посылая дежурных офицеров-медиков, подчинённых начмеда за добавкой. В результате рождалась Экселевская таблица, которую оба с видимым удовольствием подписывали и отправляли по факсу в «головной офис» в столицу. Отправку отмечали весёлой песней и шли на рабочие места с чувством выполненного долга. А так как кабинет у нас с начальником был один на двоих, то приходилось мне еженедельно быть свидетелем этого творческого процесса.

Человеком я был подозрительным, ибо не пил (а не пьющий офицер, как известно, либо больной, либо стукач, а здоровье у меня в молодости было ещё хорошее). Но вскоре ко мне привыкли, как к предмету мебели и перестали стесняться. Сбор информации происходил следующим образом.

Начмед звонит в третий медпункт:

- Иванов, у тебя сколько больных ОРВИ? Десять? Почему, б.., так много! Плохо работаешь. А пневмоний? Две? Да ну нафиг, огребёшь ты у меня Иванов.

И уже бросив трубку:

- Пиши – ОРВИ – пять, пневмоний – ну… одна.

И звонил в следующий медпункт.

Потом внезапно наступала осень, ОРВИ считались уже не десятками, а сотнями, и статистика искажалась ещё сильнее. Забитые медпункты напоминали холерные бараки, солдаты в «белугах» лежали в коридорах и подсобных помещениях, доктора сбивались с ног. Из столицы приезжало начальство и наводило порядок точечными приказами и кипой бумажных актов. Испуганная приказами эпидемия отступала.

А тут случилось страшное. Мой начальник засобирался в отпуск и на целый месяц оставил меня в одиночестве. В конце недели приходит начмед.

- Давай отчёт писать.

- Давай.

- Я принёс, - начмед показывает оттопыренный карман.

- Так я ж не пью.

- Ничему тебя, Лобанов, армия не учит! – расстраивается начмед. – Ну, раз не будешь – так я один.

И начинает:

- Третий медпункт – сколько ОРВИ. Восемь? Пиши четыре.

Я ж «пиджак». Пишу восемь. Начмед ругается. Звонит в следующий медпункт.

- Сколько ОРВИ? – и трубку ладонью прикрывает. А телефон военный – слышно за километр.

- Три? Три говоришь?

А я слышу, как начмедпункта на том конце провода отвечает – пять. И пишу пять.

Начмед ушёл от меня расстроенный, проклиная «пиджаков» вообще и меня в частности.

- Невозможно с тобой работать! – сказал мне на прощание. – Вот выйдет с отпуска твой начальник – он тебе задаст.

Отправляю отчёт в столицу. Через час оттуда звонок. Подполковник Абраменко:

- Лобанов, мать! У тебя что там, вспышка?

- Какая вспышка? – удивляюсь я. – Обычный уровень заболеваемости.

- А почему данные по сравнению с прошлой неделей в два раза выше?!

- Ну-у, - вот представьте дилемму. С одной стороны нельзя сдавать начальника и начмеда. С другой стороны правды хочется. – Ну, вот так получилось!

- Вечно у тебя всё через жопу! – злится командование. – Стоило начальнику в отпуск уйти – ты уже что-то накосячил! Ничему тебя армия не учит.

Через час звонит начальник. Его нашли в отпуске слегка нетрезвого и в бане.

- Что ты там им прислал?! – возмущается он.

- Правду, - пожимаю плечами я.

И снова про то, что ничему меня армия не учит, и таких «Дартаньянов» надо за детородные органы на ближайшей ёлке вешать.

- Короче, делай нормальный отчёт!

- Не буду.

- Не будешь! Ты дурак? Ты понимаешь, что они и так сделают, как надо, а ты виноватым останешься!

- Понимаю, - вздыхаю я.

- Я тебя, как друга прошу. Что ты упёрся, как осёл. Никому твоё геройство не надо. Ну пришлют они к тебе комиссию в пятницу. Будешь в субботу и воскресенье с ними сидеть, пересчитывать. Меня из отпуска выдернут. А по итогу всё равно насчитают средний уровень.

«И верно», - подумал я. И переписал отчёт.

До дембеля оставалось 124 дня.

П.С. Есть ещё про гражданскую и коммерческую статистику – но что-то я и так разогнался. Потом как-нибудь напишу.

Мы поженились сразу же после того, как я получил диплом медицинского вуза. На второй день прямо от стола с недоеденным тортом уехали в свадебное путешествие в Румынию. И, несмотря на то, что жили до этого вместе почти год, в Румынии случилась с нами форменная истерика. Мы внезапно осознали, что женаты, что это всё серьёзно, и вот с этим человеком мне теперь всю жизнь рядом. Ну, или хотя бы ещё год. Поругались вдрызг, напились, помирились так, что все соседи по отелю завидовали.

Из путешествия вернулись умиротворённые и покорные судьбе. Оперируя медицинскими терминами, в наших отношениях наступила стадия «Принятие».

Мне было 27, Юльке 21.

***

Что она во мне нашла – до сих пор не понимаю. Она – хрупкая красивая блондинка (иногда брюнетка, но этих женщин фиг поймёшь). Иняз, перспективы, Италия-Америка. Я – худой от недоедания и чёрный от недосыпания студент-медик, которому грозит государственное распределение в глубинку. Ни машины, ни квартиры, ни перспектив. Одни джинсы и те дырявые. Приходила после занятий ко мне в общежитие, я макароны варил. Это вместо ресторанов.

Любовь, блин.

***

Она ещё в универе своём училась, а я уже стал офицером медслужбы. Красиво звучит, но по факту – затерянный в лесу военный городок, она каждое утро, ломая каблуки, бежит по лесу на электричку. Приезжает ко мне в чужую съёмную квартиру, в дом довоенной постройки. А у меня джинсы окончательно порвались. Зато в коридоре три комплекта формы висит.

А как-то угнали нас в лес, на полигон, почти на неделю. Соскучился – ужас как. Даже по телефону позвонить проблема была. «Радисты-рэперы» всё игрались со своими «глушилками».

Приехал к ней прямо из палатки, как был, в полевой форме заскорузлой от пота, офицерских дубовых берцах, по колено в грязи. Запах…. ну неделя возле печки-буржуйки – понятно какой. Трёхдневная небритость, рожа обветренная красными пятнами пошла.

Люди в метро старались держаться от меня подальше.

Приволокся к ней в иняз. Сижу в фойе, жду, когда занятия закончатся. Мимо порхают будущие дипломаты и переводчики. Все такие из себя красивые. В основном девушки, но редко и парни. Парни тоже с маникюром, в модной одежде. А я маникюр три дня назад делал, когда ноготь с указательного пальца отгрыз. Брутальный, как смесь Шрека, Халка и Сергея Шнурова. Вон, тот кучерявый мне глазки строит. Нравлюсь!

В голове ещё эхо от высокоинтеллектуальных бесед лагеря «..ля, …ля, … ля!» А тут с каждого угла «Экскьюзми., Жю парле фу франсе? Аривидерчи, аморе» Гитлер капут! Интеллигенция, …ля! Не служил – не мужик! А, они и так девушки. Ну всё равно – не мужик!

Недалеко остановилась стайка. Яркие, как тропические рыбки. Разговаривают, поглядывают. Да, от меня пахнет! Да, не только костром! Было холодно, было полбидона спирта! Да, не коньяк французский, не мартини – кюрасао. Что было – то и пили. Да, стаканами, да все четыре дня, пока спирт не кончился, а потом солдата в деревню послали и снова пили.

Зато за всю неделю у меня ни один солдат в медпункт не попал. А даже если и попал, то палец сломал. А палец – это уже не моё дело. Это хирург виноват. Моё дело, чтоб мебель прочная у солдат была, в смысле стул не жидкий!

Хихикают. Скажите спасибо, что я табельное оружие сдал. Ну ладно, не сдал. Мне его просто не выдали. Говорят – зачем тебе, доктор, пистолет? Кругом все свои. Потеряешь ещё. Так и ходил всю неделю, как дурак. Кругом все с автоматами, а я один – голый. Скальпель в карман спрятал. Какое-никакое – оружие.

И с туалетом (простите мой французский) проблема была. В лесу темнеет быстро, а тут как припрёт с вечерней пайки! Идёшь по темнотищще среди палаток, спотыкаешься. Не видно же ни черта. Траншея для этого дела на самом краю лагеря. Пока дойдёшь – перехочется. А возле траншеи в засаде – «синие». Это солдаты с другого лагеря, которые нам типа враги. Мы – красные, они – синие. Тюкнут по затылку и в свой лагерь уволокут. И попробуй рыпнутся. Ты же доктор, а они – спецназ.

Похихикали и ушли. Шлейф за ними из духов французских. А я вот, если сейчас ботинок сниму – тоже шлейф будет!

А тут звонок, и Она летит по лестнице! Тоненькая, воздушная, неземная. Фея! Элементаль воздуха! А я грязный, небритый, с запахом. Тролль из-под моста. А она ко мне на шею, у всех на глазах.

Я тогда понял – точно любит.

Рассказ первый https://pikabu.ru/story/deti_voynyi_5442735

Рассказ второй https://pikabu.ru/story/shokoladka_5603908

В конце августа окраина Семилук была разбужена рёвом моторов и криками на лающем немецком языке. На деревенской улице остановились полдесятка грузовиков, из них выскочили солдаты в серой форме и начали методично выгонять жителей окраины на улицу.

- Началось, - вздохнула бабушка, едва выглянув в окно.

Бабушка помнила гражданскую и революции, да и слухи по дворам давно ходили. Поэтому узел с одеждой и нужными вещами давно стоял под дверью. Она едва успела поднять Сашу с сестрой, умыть их в кадке с водой, погасить в печи огонь, как в дверь заколотили прикладом.

- Иду, иду, ироды, - бабушка подхватила узел, накинула на плечи девочкам зимнюю одежду (Саша ещё удивилась – август же на дворе) и вышла на улицу.

На улице – крики, плач, редкие выстрелы. Пока в воздух. Бабы ревут, тащат из домов то, что под руку попало. Вон Семёновна, дура старая, герань в горшке тянет, дед Степан зачем-то хомут ухватил и несёт, словно самое дорогое. Самовары, чугунки, фотографии в рамках, иконы. А многие босые, в одежде, в которой в хлев ходили.

Немцы торопят, но дают на сборы минут десять, о чём орёт в мегафон на плохом русском долговязый офицер. Но разве за десять минут разберёшься, что ухватить из рассыпающейся, словно карточный домик, жизни.

Кто-то прячется. Его выволакивают за волосы, за одежду. Кто-то в панике бежит. Ему стреляют в спину. Уже приволокли окровавленное тело хромого Иваныча. Его в самом начале войны зацепило осколком, он и вернулся из госпиталя обратно в Семилуки. Да видно смерть только отсрочила свою работу.

Таких умных или опытных, как бабушка немного. Они идут с узлами, чемоданами. Они ждали. Предатель Бируков и тут выкрутился, стоит в стороне, словно его это вовсе не касается, курит с полицаями. Даже улыбается, гад.

Немцы построили жителей Семилук в длинную вереницу, сами стали по бокам и погнали людей на станцию. Грузовики медленно поехали следом.

- Хоть бы детей посадили, сволочи, - ворчит под нос бабушка.

Она идёт, придерживая на плече огромный узел.

- Слышь, поднёс бы, - толкает узлом бредущего рядом молодого немца.

Тот смотрит на неё недоуменно.

- Не учили старшим помогать?

Немец пожимает плечами, отходя в сторону от безумной старухи.

Идут медленно. Солнце поднимается. Жарко. Саша в зимней одежде вспотела. Сестра просит пить. Бабушка достаёт из узла запасённую бутылку воды. Но разрешает сделать только несколько глотков. К бабушке тут же бросается соседка.

- Ивановна, дай и мне. В горле пересохло.

- Обойдёшься! – огрызается бабушка, пряча бутылку обратно в узел. – У меня вон, две девки. Не подумала сама – терпи теперь.

Соседка бранит бабушкину жадность, но отходит в сторону.

Идут мимо голых стен эвакуированного завода, мимо пустых полей, поваленных телеграфных столбов. Через мост, который уходящая Красная армия взорвала, чтобы немцы не прошли дальше, в Воронеж, а немцы нагнали солдат и восстановили за ночь. Переправу наладили худую, мост скрипел и качался даже под ногами пешеходов.

Ближе к вечеру добрели до узловой станции Латное. Огородили поле колючей проволокой, загнали туда людей и, казалось, забыли про них. Прошли сутки, вторые. На третьи пригнали по дороге и загнали под колючку ещё одну деревню. Стало теснее, шумнее. Зато Саша увидела тётку с младшим братом. Под жарким солнцем без воды и еды умер кто-то из стариков. Его положили с краю поля, под самую колючку. Немцы тело не забрали, ходили мимо, морщили носы.

Наконец подогнали поезд с открытыми платформами и принялись грузить людей. На одной платформе уже было полно раненых красноармейцев. Их охраняли строже, по краю стояли вооруженные до зубов автоматчики. Гражданских загнали безо всякой охраны.

Ещё через час тронулись. Саша с бабушкой сидели у самого края. Саша видела измученные лица солдат, даже слышала, о чём они переговаривались.

Пока ехали – всё время бомбили. То советские самолёты, то однажды, совершенно неожиданно, немецкие. Поэтому ехали очень медленно. Пути были забиты эшелонами. На каждой станции был бардак, крики, выстрелы.

Военнопленные всё время затягивали Катюшу. Немцы злились, стреляли вверх, били сапогами тех, кто поближе к краю. На некоторое время замолкали – потом затягивали снова. Немцы опять били крайних. Так крайние стали просить тех, что пели:

- Товарищи, не надо. Они же нас забьют насмерть.

Некоторое время было тихо, потом кто-то упрямый из середины снова начинал:

- Ра-а-асцветали яблони и груши…

Пели, пока немцам это не надоело. Тогда они втроём вытащили из кучи какого-то раненого, перебросили его через борт платформы. Раненый кричит от страха, в полуметре от его лица мелькают шпалы. Немцы тоже кричат, указывая на него руками. Пленные тоже кричат, умоляя отпустить товарища, бабы ревут заранее.

Выбрасывать не стали, видно приказа не было. Затащили заикающегося солдата обратно и швырнули на раненых сверху. Больше никто не пел.

На станции Благодатенский разъезд снова налетели самолёты, разбомбили несколько вагонов. В стороны полетели щепки, части тел. На голову посыпалась поднятая взрывами земля. Немцы кинулись с платформ под укрытие зданий станции. Военнопленные не растерялись – сыпанули в стороны. А за ними бросились и жители Семилук. Да только недалеко ушли. Кусты и деревья вокруг станции немцы вырубили – боялись партизанских диверсий. Бежали в поле, по улицам. Немцы опомнились, стали ловить, как зайцев, стрелять в убегавших.

У бабушки в Благодатенском разъезде был знакомый. К счастью, он оказался дома. Бабушка постучала в ставню, знакомый открыл и спрятал их в погребе.

К темноте бомбёжка затихла, немцы всех согнали обратно. Кого не догнали – застрелили. Рядом с рельсами выросла целая куча тел. Бабушку и девочек не нашли. Знакомый – рабочий станции, несколько дней прятал их, кормил, выделяя из своего и без того скудного пайка.

Ушедший эшелон разбомбили потом под Курском. Все, кто на нём уехал больше никогда в Семилуки не вернулся.

В начале сентября бабушкин знакомый договорился, и на попутном поезде их подвезли обратно, на пустую улицу Семилук. Ненадолго Саша вернулась домой.

Рассказ из книги «Война девочки Саши» написан по воспоминаниям Александры Петровны Францевой (Камыниной). Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)

Кардиолог Леонид Владимирович (тот самый https://pikabu.ru/story/doktor_protiv_tsyigan_4694972) поделился очередной историей.

Недавно приводит мама на приём мальчика лет восьми. Мальчик крупный, спортивный, восходящая звезда хоккея, что в нашей стране сейчас очень популярно. Серьёзно спортом занимается с четырёх лет, до этого уже с двух лет – индивидуальные занятия с тренером. Коньки, силовые виды. Тренировки ежедневно. Иногда даже по два раза в день. Парень мускулистый, серьёзный, даже суровый. Дома – целый шкаф призов, на стене, под огромным плакатом с автографом Овечкина – гирлянда медалей.

Да вот беда. Последние полгода показатели будущего спортсмена неуклонно падают. Совсем недавно был он первым в своей команде, капитаном и лидером. А теперь многие обошли его. Появилась какая-то утомляемость, похудел, лицо бледное. Постоянно жалуется, что устал, что не может больше тренироваться в таком темпе.

Родители решили – перегрузили слегка и увезли ребёнка на пару недель в Испанию. Море, солнце, пляж, отдых. Парнишка вроде оправился, но по возвращении домой всё началось снова. Когда на очередной тренировке спортсмен грохнулся на лёд в предобморочном состоянии – родители забили тревогу. Поволокли сына к врачам. Самые лучшие медцентры, самые опытные педиатры. Анализы на все виды паразитов и бактерий.

И вот вроде бы всё в порядке. Ничего особо опасного педиатры не обнаруживают. Но при нагрузках парень быстро утомляется, бледнеет. И тогда педиатры сделали совершенно правильный вывод и направили спортсмена к кардиологу. И не к первому попавшемуся, а к Леониду Владимировичу.

Задача стояла не простая. То, что патология относится к его профилю, кардиолог подтвердил сразу. А вот поставить точный диагноз оказалось гораздо сложнее. УЗИ и МРТ, длинные ленты электрокардиограмм. И вот, наконец, виновник найден. Крошечный врождённый порок сердца. Настолько маленький, что при обычном образе жизни он мог себя и не проявить. Но родители готовили будущего Фетисова, Буре и Овечкина в одном лице. Они уже видели в мечтах огромные кубки НХЛ, интервью с телеканалами и фотографии сына во всех спортивных журналах. Поэтому выжимали из парня всё, что можно.

Порок и проявил себя.

Леонид Владимирович провёл ещё несколько исследований и вынес грустный вердикт:

- Для жизни неопасно, но дальнейшие интенсивные занятия спортом категорически противопоказаны. Обычная физкультура, зарядка. Но о нынешнем графике тренировок – забудьте навсегда.

Мама несостоявшейся звезды пробурчала несколько угроз, вытаскивая сына из кабинета, а на лице парня вроде даже промелькнуло что-то напоминающее облегчение.

Леонид Владимирович вернулся было к другим пациентам, но не прошло и двух часов, как дверь в его кабинет распахнулась от мощного пинка:

- Где этот коновал?! – рычал крупный мужчина, сметая в сторону хлипкую бабушку-вахтёршу и медсестёр.

- Вы кого конкретно ищете? – не дрогнул кардиолог.

- Того, кто моему сыну диагноз «порок сердца» поставил и спортом запретил заниматься!

- Ну я поставил. А что, есть вопросы?

- Да что ты понимаешь?! – заревел посетитель. – Да я в него с двух лет каждый месяц по полторы штуки баксов вкладывал. Тренер – мастер там какого-то класса, форма – только фирменная, дома – тренажёры целую комнату занимают. В лучшую команду страны его засунул. Думаешь, это легко было?!

- Так что вы от меня-то хотите?

- Хочу, чтоб ты свой диагноз отменил! Какой порок сердца? Откуда? Вон, слон какой, выше всех в классе! А я в него каждый месяц – полторы штуки!

- Послушайте, уважаемый, - не выдержал доктор. – Никакой диагноз я отменять не буду. А если вы будете и дальше в таком виде измываться над ребёнком, то весьма скоро вам придётся потратить последние полторы штуки. На похороны!

Было, конечно, ещё много криков, много жалоб во все инстанции. Папа спортсмена дошёл до Минздрава, писал письма на сайт президента. Короче, по-своему боролся за сына. Создавалась комиссия, которая диагноз Леонида Владимировича категорически подтвердила. И парню навсегда запретили заниматься спортом. Присутствовавший на комиссии папаша смотрел на врачей и сына волком.

Вывод? А тут всё просто. Любите детей не за что-то, а просто так. Если не вырастет из него Фетисов, Корбут или Максим Мирный – от этого они не перестанут быть вашими детьми.

В серии рассказов о психиатрической клинике я уже упоминал чудесный минский автобус, треть пассажиров которого покашливает, треть разговаривает сами с собой, а от трети пахнет спиртом и лекарствами, потому что это медики. Все потому что в конце маршрута располагаются крупнейшие республиканские центры фтизиатрии и психиатрии.

Однажды утром наша студенческая группа, находясь в тихой панике, выгрузилась на конечной остановке этого автобуса, у ворот центра фтизиатрии, где нас ожидал полугодовой цикл по чудесному заболеванию под названием «туберкулёз».

Почему чудесному? Ну как же. Туберкулёз вошёл в моду ещё в 19-м веке, когда бледные, астеничные барышни медленно угасали, пописывая мрачные плохие стихи и посылая таким же бледным юношам засушенные розы. Они ездили лечиться на воды, изящно прикладывали к окровавленным губам батистовые платочки. А потом лежали в гробу все такие красивые. Очень романтично. Ещё туберкулёз подстёгивал половое влечение, что для викторианского общества вообще порнография. Насчёт полового влечения – не знаю, не проверял.

Вернёмся в современность. Заранее ожидаю шквала вопросов – можно ли заразиться туберкулёзом в общественном транспорте? Не буду пугать, но с вами этот процесс, скорее всего, уже произошёл. И неоднократно. Палочка Коха, попадает в организм, где ваш иммунитет набрасывается на неё, агрессивные лейкоциты нападают на болезнетворного чужака, закрывают его своими телами, вокруг палочки образуется известковая или соединительнотканная оболочка, в которой палочка грустит, тоскует и хиреет. Совсем как барышни 19-го века.

Но вы же полноценно питаетесь, не курите, принимаете витамины, в детстве вам сделали прививку от туберкулёза, ведь так? Тогда туберкулёза можно почти не бояться. Если же в одной с вами квартире живёт родственник, покашливающий в платочек, то бегите. Тут уже никакого иммунитета не напасёшься.

Это теория. Теперь о практике.

Преподаватель.

Наш преподаватель, доцент кафедры фтизиатрии Павел Степанович Кривонос (защитивший кандидатскую по теме «Туберкулёз у лиц, страдающих хроническим алкоголизмом») любил приговаривать:

- Кровь фтизиатра дорого стоит, потому что из неё можно делать прививки от туберкулёза, а если я ещё раз увижу, что вы, Павел Владимирович, рукавом дверь открываете – то я всей вашей компашке двойки поставлю».

Через пару занятий мы привыкли и стали открывать дверь локтем.

Пациенты

Наблюдаем в окно, как группа маргинальных личностей в больничных пижамах, ковыляет по мокрому снегу к дырке в заборе, курит за территорией центра, а потом гуськом направляется в сторону ближайших домов частного подворья.

- За самогоном потянулись, - вздыхает Павел Степанович.

- Так может выгнать их за нарушение режима?

- У них открытая форма, - качает головой доцент. – Бывшие зэки. Бомжуют теперь. В их среде ходит информация, о том, что если совсем запустить туберкулёз, то при определённом везении можно получить от государства квартиру для отдельного проживания. Вот они и бухают вместо лечения. Таблетки только на них переводим. Половину в унитаз выплёвывают. Вместе с кусками лёгких.

- А что, квартиру правда дают?

- Я вам этого не говорил, - хмурится преподаватель.

Стоим во дворе, ждём, когда появится пациент, которого нам отдали на курацию. Откуда-то с неба (на самом деле из окна второго этажа) доносится громоподобный голос Павла Степановича:

- Петров!

Тишина.

- Петров, я тебя вижу! Даже не думай прятаться!

Откуда-то из-за стены показывается небритый мужичонка в больничном. Держит руку за спиной, прячет дымящийся чинарик.

- Петров, у тебя какой диагноз?

- А чё? У нас тут всех один диагноз.

- Так чего же ты с этим диагнозом куришь?

- А чё?

- Ничё! – огрызается доктор. – За территорию иди. Курение на территории медучреждения запрещено.

- Какой туберкулёз?! – возмущается возле лаборатории пациентка лет сорока.- Туберкулёз – это когда кровью кашляют. А я не кашляю вообще. Врачам этим лишь бы денег вытащить. Я жаловаться буду! В Минздрав! Президенту!

У пациентки туберкулёз почки.

Санаторий.

Занесло меня как-то по делам в славный город Богушевск. Славен он тем, что находился в нём санаторий для больных туберкулёзом. Ну как санаторий – первый этаж здания загородили решётками и свозили туда больных «зэков», а второй этаж отвели для «гражданского» населения. Очень приятное соседство.

Приезжаю на электричке – около вокзала тусуются полдесятка мужичков в синих телогрейках. На спинах большими буквами «Туберкулёзный санаторий». В санатории отбирают свою верхнюю одежду и выдают вот такие телогрейки. Прохожие обходят компанию за полкилометра. А этим того и надо. Купили в магазине бутылочку и распивают прямо на улице.

По субботам в санатории танцы. На свидание приходят дамы и кавалеры. У каждого второго БК+. Санитарки ругаются. Пациенты мажут ручки дверей мокротой.

- Психология, - качает головой врач-фтизиатр. – Заразился сам – зарази другого.

Морг

Кафедра патанатомии – больничный морг. Преподаватель вскрывает тело умершей от туберкулёза девочки лет десяти. Под ножом то и дело хрустят кальцинированные туберкулёмы. Мы в масках, перчатках, но всё равно страшно.

- Не бойтесь, - ворчит преподаватель. – Она уже мёртвая. Живых бояться надо. Они опаснее.

В графе «Причина смерти» пишет «пневмония». Приказ Минздрава – снизить смертность от туберкулёза.

Но я вам этого не говорил.

Проект книги "Сообразим на троих", написанный в соавторстве с @yulianovsemen, завершается через 18 часов. Проект уже набрал 102% и состоялся. Спасибо всем, кто поучаствовал.

По всем вопросам писать сюда https://vk.com/public139245478

Часть 1. https://pikabu.ru/story/po_sledam_kupitmana_5262557

Венерические болезни – извечный спутник человечества. Ещё неизвестный древний грек, который пришёл домой после бурной вакханалии с гетерами, и обнаружил, что его верный «друг» себя не слишком хорошо чувствует, выругался «Гонор-рея, Асклепий тебя побери!» А сифилис по разным сведениям, то ли завезли из Южной Америки на кораблях конкистадоров, то ли он был известен ещё в Древнем Египте и страдали от него любвеобильные фараоны (и в таком случае отсутствие носа у Сфинкса может объясняться совсем другими причинами).

В любом случае – болезни от любви были всегда. И мы как-то привыкли к тому, что передаются они исключительно половым путём. Нет половой жизни – нет и венерических заболеваний, поэтому ну его, этот секс, лучше дома, за компьютером посижу.

А вот это утверждение, к сожалению, не всегда верно. И мой коллега, белорусский венеролог Илья Самуилович Шниперсон, расскажет вам сегодня несколько случаев из своей практики.

В прошлом году звонит ему однокурсник, педиатр из соседней детской поликлиники:

- Самуилович, нужна твоя консультация.

- Нужна, так нужна, - не отказывается Шниперсон. – Рассказывай.

- Пришла тут ко мне на приём по знакомству одна семья. Папа, мама и двое мальчишек. Восемь и десять лет от роду. Мальчишки стали беспокойные, нервные, учатся плохо, спят и того хуже. Спрашиваю – что случилось – молчат, краснеют, отворачиваются. Родители уже и глистов гоняли, и на всякие сигареты-наркотики тесты делали, и приставки с компьютером лишали. Психологов прошли целую дивизию. Ничего не помогает. Зеленеют дети на глазах. Я пробовал их раскрутить – молчат, как партизаны.

- А я тут при чём? Глисты – это к Лобанову.

- Да я не досказал. Уходили они уже. Родители за дверь – а мальчишка старший вернулся, будто перчатку забыл, и спрашивает – мол, если ТАМ всё время зудит и чешется, то значит отвалится скоро?

- И естественно не у него, а у приятеля?

- Само собой. Такие болезни только у приятелей и одноклассников бывают.

- А ТАМ это где? Конкретнее.

- ТАМ – это по твоей части, Шниперсон. И брось свои еврейские штучки.

- Ясно, ну отправляй свою нервную семейку ко мне.

- В том то и дело. Я заикнулся, что-то насчёт венеролога, так меня чуть с фонендоскопом не сожрали. Да как ты можешь?! Да это ж дети!!! Да мы приличная семья!

- Н-н-ну и я тут как помогу?

- Ты им скажи, что ты дерматолог. Намекну им, что на лишай похоже. Дерматофитозис вульгарис.

- Это единственное, что ты с курса дерматовенерологии запомнил? – подколол Шниперсон.

- Самуилович, с меня коньяк.

- Вот с этого и стоило начинать. Отправляй.

Через день приходит к Шниперсону семейка. Мама при параде, папа тоже весь такой из себя солидный господин. И двое парнишек. Мальчики и правда, как партизаны. Молчат, периодически краснеют. Ну Шниперсон, не школьный психолог, он на допросах пациентов собаку съел, не первый год в интересных болезнях.

Выгнал родителей с младшим за дверь (хотя они очень сопротивлялись), а сам старшего за жабры:

- Чешется?

- Ой, дяденька, чешется, сил нет. И даже болит иногда. И у меня, и у Гришки.

- А чего родителям не сказали?

- Да как можно Такое родителям сказать?!

- Понятно. Чешется больше днём или ночью?

- Как спать ложимся – так вообще невмоготу. Поэтому и не высыпаемся.

- Снимай штаны.

Взял Шниперсон соскоб с уретры юного пациента и тут же под микроскоп. Смотрит – а там старые знакомые Трихомонас вагиналис.

Он в коридор.

- Младшего ко мне!

Родители переглянулись, но ребёнка отдали. Шниперсон и с него штаны снял. Тот же диагноз.

Тут Илья Самуилович пригласил всю семейку обратно и говорит:

- Так, дорогие товарищи. У детей ваших трихомониаз. Болезнь весёлая, интересная и передающаяся половым путём. А так как ни один из ваших сыновей по возрасту в Казановы не годится, то сознавайтесь!

Родители от шока и сознались. Оказывается, год назад папа хорошо погулял. Привёз маме из командировки трихомониаз. Мама в ответ одарила его ЧМТ и прочими легкими телесными повреждениями, но из-за наличия двух сыновей и совместно нажитого имущества разводиться не стала. Люди взрослые, грамотные, к венерологу идти постеснялись, нашли на каком-то сайте «лечение трихомониаза» и оба благополучно излечились. Зачем нам доктора – у нас Интернет есть!

А вот про то, что радость эта передаётся не только половым путём, но и контактно-бытовым, они благополучно забыли.

И вот то ли с сидения унитаза, то ли от общего полотенца получили оба несовершеннолетних сына свой первый половой опыт. А с ним – раздражающий уретрит, который и не давал им по ночам спать. А ещё кучу психологических комплексов. Если болит ТАМ – значит это что-то плохое. За это родители ругать будут! Вот и молчали мальчишки почти год.

Почему трихомониаз не вернулся от детей глупым родителям? Ну вот так звёзды сошлись.

Семейку Шниперсон вылечил. И лекцию по ИППП прочёл. Хотя таким пациентом очень часто в одно ухо влетело, а в другое вылетело. А ведь кроме трихомониаза и другие болезни есть. Мало ли, папа снова в командировку поедет.

Вторая история произошла в общежитии медицинского училища. Сапожник без сапог - слышали? Так вот – неграмотный студент-медик, это сапожник без сапог. Пришлось однажды Шниперсону проверять на сифилис целый этаж таких вот медиков-недоучек.

А всё потому, что одна чудесная девушка, обладавшая к слову не слишком привлекательной внешностью, но весьма рекламируемой доступностью, после летних каникул привезла в общежитие «подарок». И ведь мало того, что заразила очередного кавалера, так досталось и вполне невинным (если это можно сказать о студентках медучилища) соседкам по комнате. У этих соседок источник инфекции без спросу брала предметы личной гигиены, полотенца и одежду «на поносить».

Шниперсон отработал в запаре два дня, проверяя более сорока человек контактных. Подтвердилось четыре случая. Сама девушка, её кавалер, и две из трёх соседок по комнате.

Сор из училища выносить не стали, но ближайшую сессию виновница не сдала.

К чему я всё это?

Уважаемые взрослые. Помните, такие заболевания, как сифилис, трихомониаз, редко – гонорея, ещё реже – хламидиоз, а так же папилломавирус, кандидоз, герпес, микоплазмоз могут передаваться не только половым, но и контактно-бытовым путём. И не забывайте про герпес и кандидоз (молочницу). И если уж угораздило вас вляпаться, то позаботьтесь не только о своём половом партнёре, но и о тех, кто мог получить от вас инфекцию в качестве неожиданного и неприятного сюрприза.

Будь это дети или восьмидесятилетняя бабушка.

П.С. Уважаемые читатели, проект книги «Сообразим на троих», написанной в сотрудничестве с работником правоохранительных органов @yulianovsemen завершается в эту субботу. Спасибо всем кто поучаствовал. Кто не успеет, тот не успеет.

По всем вопросам писать сюда https://vk.com/public139245478

Студенты нашего медицинского университета жили в общежитиях, разбросанных по всему городу. Всего общежитий было восемь. И лучшими из них считались те, которые находились рядом с главным корпусом университета. Во-первых, на занятие ехать не далеко, во-вторых, их построили относительно недавно, в-третьих – блочная система.

Да вот беда, из-за всех этих бонусов селили в лучшие общежития преимущественно иностранных студентов. Тех самых, что привозили в нашу страну валюту. А отечественный студент и в послевоенной развалюхе коридорного типа перебьётся. Большинство, студентов особо не переживали, но находились такие, которые всеми путями старались попасть в «блатные» общежития.

На подготовительном отделении вместе со мной учился будущий студент-медик Андрей. Не то чтобы мажор, но родители у него были какие-то региональные начальники, и дружить с Андреем было выгодно – у него в холодильнике всегда что-то валялось. Валялось до того, как мы к нему в гости заходили.

Так как занятия на подготовительном отделении начинались в октябре, то и заселение ПОшников происходило позже. И каким-то чудом досталось нам «блатное» седьмое общежитие. Наверное, мест в других просто не осталось. Отдельные малонаселённые блоки, в соседях – арабы и персы, до универа – сто метров, стадион перейти. Доучились, поступили и к сентябрю первого курса узнаём, что переводят нас в общежитие факультета – ту самую общагу коридорного типа, в другом конце города. Ехать оттуда до учебного корпуса – больше часа. Сначала на метро, потом на автобусе. Вздохнули и начали паковать вещи.

И тут Андрею звонит бабушка. А бабушка у Андрея – важный человек, главный бухгалтер крупного предприятия со связями.

- Что делаешь?

- Вещи пакую. Вот, переселяют нас в другую общагу. Не хочется, а надо.

- Так если не хочется – чего переселяешься? – удивилась бабушка.

- Так комендант выселяет, - угрюмо буркнул Андрей.

- Погоди, я сейчас позвоню «нужному человеку», он всё решит, - пообещала бабушка.

Андрей обрадовался, вещи паковать перестал. Сидит, ждёт.

Бабушка перезванивает.

- В Минске живёт Михаил Николаевич. Мы когда-то в институте вместе учились. Вот тебе его телефон. Позвони – ему такие вопросы – раз плюнуть. Он сейчас в правительстве работает (при слове «правительство» бабушка понизила голос).

Андрей – наивная душа. Бабушка сказала – надо делать. Позвонил – договорился о встрече. Приезжает по указанному адресу. Строгое официальное здание, у входа мордатый дядька-охранник, вход по пропускам. Михаил Николаевич сидит в кабинете, маленьком, но своём. Лысоватый пузатый дядька с хитрыми бегающими глазками.

- В общежитие хочешь? Да сейчас всё устроим. Я завтра позвоню – тебе отдельную комнату выделят. Будешь вообще как король жить.

«Нужный человек» подмигнул, похихикал и сгрёб со стола коньяк, который по совету бабушки Андрей принёс с собой.

«Ну раз такие люди обещают – то уж точно в блатном общежитии останусь», - подумал Андрей.

На следующий день звонит Михаил Николаевич.

- Договорился, - бодрым голосом говорит он. – Иди в свой универ, там в ректорате, в третьем кабинете найдёшь Сергея Дмитриевича. Он всё устроит. Можешь не благодарить.

Что за Сергей Дмитриевич – Андрюха ни сном, ни духом. Что взять с ПОшника вчерашнего. Пошёл в универ. Я с ним. Честно говоря, была у меня мыслишка. Если Андрей в «блатном» общежитии останется, да ещё и один в комнате, может будет и для меня шанс остаться.

Поднимаемся в ректорат. Спрашиваем у секретаря:

- А где можно Сергея Дмитриевича найти?

- Так вот, - секретарь кивает на дверь. – Проректор Сергей Дмитриевич. Он сейчас как раз на месте. Вы по какому вопросу?

- По личному, - выдохнул Андрей.

- Ну идите.

Заходим, здороваемся.

- Мы от Михаила Николаевича.

- От какого Михаила Николаевича… ? А-а-а, - лицо проректора сразу посуровело. – Слушай, студент, тебя как зовут?

- Андрей, - пискнул мой приятель.

- Послушай, Андрей! – загремел проректор. – Ты думаешь у нас тут всё прогнило до основания?! Мне звонит чиновник из правительства и Студента устраивает в Общежитие! Ты представляешь?

- Да это не я, это бабушка, - пискнул Андрей.

- Скажи своей бабушке – что у нас все общежития одинаковые. А теперь иди – и учись!

Из кабинета проректора нас как ветром сдуло. Андрей дрожащими руками набрал номер Михаила Николаевича.

- Ну как, получилось? – бодрым голосом спросил чиновник.

- Нет. Выгнал он нас. И общежитие не дал, - наябедничал Андрей.

- Он, наверное, не понял меня? – возмутился «нужный человек». – Я ему сейчас позвоню, и всё мигом решится!

- Не надо! – чуть не плача закричал Андрей. – Не надо, прошу вас! Я как-нибудь сам!

- Ну смотри, - с осуждением в голосе сказал Михаил Николаевич. – А то я быстро…

- Не надо! – снова заныл Андрей.

- Обращайся, если что, - «нужный человек» положил трубку.

Что это было – мы, честно говоря так и не поняли. То ли «нужный человек в правительстве» оказался каким-то слишком мелким чиновником, то ли проректор попался принципиальный. Но на следующий день мы с Андреем переехали в общежитие факультета. То самое, с туалетами в конце коридора и общим душем в подвале. До сих пор с ностальгией его вспоминаю.

Те первокурсники, которые догадались решить вопрос не на уровне «правительства», а на уровне бутылки коньяка коменданту общежития, следующие шесть лет жили в «блатной» общаге.

Михаил Николаевич ещё несколько раз звонил бабушке Андрея и рассказывал, как он ловко всё устроил, а Андрей, глупый мальчишка, почему-то не воспользовался его покровительством.

В середине первого курса проректор пришёл к нам читать лекции. На его лекциях Андрей прятался под партой. Проректор сделал вид, что его не узнал. Или в самом деле не узнал. У него таких студентов тысячи. Андрей благополучно доучился, женился на девочке из соседней комнаты и врачует нынче где-то на периферии.

А через несколько лет рядом с университетом построили целый комплекс общежитий и вопрос с заселением сам собой решился.

Уважаемые читатели, сообщаю вам, что проект книги «Сообразим на троих» который мы запустили с @yulianovsemen практически завершён. Спасибо всем участникам, благодаря вам книга увидит свет. По всем вопросам писать сюда https://vk.com/public139245478