CoffeGitanes

Фотографии, которые уже история района. Сейчас этого уже нет. Убрали и яхтклуб, и кафе на причале. Остались только спасательная станция и прогулочный катер с вечно бухающей публикой.

Строгино, Москва.

Рассказ, довольно длинный,  написан больше двадцати лет назад, основан на реальных событиях. Все имена, названия и прочее изменены. Дабы и для.

ТЕПЕРЬ ТЫ ДОМА...

Спросите первую попавшуюся кошку о том, что находится за любой закрытой дверью и первая попавшаяся кошка без запинки, как по учебнику ответит, что за любой закрытой дверью лежит пустая картонная коробка, навалена куча самой вкусной в мире еды и спрятан породистый кот. Знаю, что выдавая эту военную тайну, я подвергаю человечество угрозе тотального вымирания, потому что стоит этому кому-нибудь всерьез задуматься над этим и судьба человечества будет решена - этот кто-то возьмет, да и откроет все двери раз и навсегда. Или тотально их запретит, устроив мир таким образом, что...

Да мне страшно подумать, что из всего этого получится. В голове тут же появляется агитплакат конца пятидесятых годов про кроликов, перед которыми открыли все двери. Ну почти все, ну кроме той, через которую можно было бы выскочить обратно...

В "короткий день" - пятницу - работать не хотелось совсем. К концу дня я уже просто сидел и наблюдал, как за окном резвилась тополиная метель. Наступил июнь, который лично мне ничего хорошего не принес: рассыпались все планы на лето из-за ерунды - обмена "меньшей на большую с доплатой". Квартирный вопрос. Ещё зимой, после окончательного возвращения из-за границы, проблемы повалились одна за другой, отодвигая главную, но тогда мы с женой об этом не задумывались. И вот, "тогда" сменилось на "сейчас": в полдень позвонила Лёлька и "многозначительно намекнула".

Этот звонок с погодой впридачу и загнал меня в состояние умственного ступора, при котором голова работает только в одном направлении - жуёт мысль. Я просидел в офисе до позднего вечера, придумывая себе неотложные дела.

Дома меня ожидал ворох газет на столе. Лёлька уже мужественно сражалась с ним, чередуя строчки объявлений с глотками из запотевшего стакана. Я тяжело вздохнул и спросил:

- На ужин свежие органы?

- Котлеты... на плите... Что значит "органы"? - Лёлька на секунду оторвалась от работы и удивленно посмотрела на меня.

- Газеты, это всегда чьи-то "органы", Лёлька. - Пояснил я. - Так было когда-то. Ладно, котлеты позже оценим - кофе на работе перепил. Показывай улов.

Вооружившись пачкой сигарет и ножницами, я впрягся в процесс.

Перебирая весь этот рекламный мусор, я наткнулся на простенькую газету с бесплатными объявлениями. Она была единственная без цветных картинок. Наверное, этим она и привлекла мое внимание - раньше все газеты были такими, черно-белыми и одинаковыми: в одной большой стране - одна большая газета, которая отвечала на все вопросы. Большие и маленькие. "Срочно... быстро... с доплатой..." - стандартный набор - "надеюсь обменять..." - я автоматически читал и перелистывал страницы. "Надеюсь"...

Вернувшись к нужной странице, я еще раз внимательно прочел объявление: "Надеюсь обменять... Три на одну... Звоните в любое время... Адрес..." Мне никогда не попадались объявления, начинающиеся с "надеюсь". Я повернулся к Лёльке, но она не подняв головы, махнула рукой: "давай, давай - не отвлекайся. Надо - режь. Потом разберемся".

Часы утверждали, что сейчас половина двенадцатого.

- Мда... Лёлька, глянь - там "в любое". - Я вырезал квадрат бумаги и подсунул ей, - Это рядом - на соседней улице. Звякнем?

- Ну, давай... - неуверенно ответила она, пробежавшись по листку, - А... странное объявление... Зачем сразу написали адрес?

После пятого гудка, ответил усталый мужской голос, принадлежащий человеку лет сорока:

- Да?

- Добрый вечер! Я по объявлению, ничего, что так поздно?

- Здравствуйте! Нет, ничего. Хотите посмотреть? Я вроде бы все подробно расписал.

- Да-да! Я вижу. Нам подходит. Особенно то, что это близко - на соседней улице. Хотелось бы взглянуть.

- Если хотите, то можете прямо сейчас. Я один и делать особо нечего.

- Сейчас? - я вопросительно глянул на жену.

- А почему нет? -Продолжал голос, - раз рядом.

- Ну, давайте... - Ответил я к полной для себя неожиданности и тут же подумал: "И кто меня, идиота, за язык тянул? Ночь на дворе"

- Жду. До свидания.

Мне почему-то показалось, что голос приобрел оттенок безнадеги. Пришлось идти. Лёльку я оставил дома, несмотря на все возражения - время позднее, да и на душе было как-то неспокойно, а может, я просто был рад еще одному удачно свалившемуся "неотложному делу".

Ветер утих - тополиную метель сменила липкая духота, отдававшая горелым пухом. Небо обещало грозу. Дом оказался добротным - "сталинским", с уютным зеленым двориком. Хоть это порадовало. Неразбитый фонарь у подъезда, ярко освещавший скамейку, тоже внушал оптимизм. На скамейке лежали две помятые газеты. Подойдя ближе и нагнувшись, я удивленно хмыкнул - они были те же, что и моя, оставшаяся дома. В голове закрутилось "Все страньше и страньше...". И было от чего: обе газеты были открыты на знакомой странице, а объявления жирно обведены шариковой ручкой и помечены крестом. Я хмыкнул во второй раз и присев, закурил.

Дом, как дом - на фасаде светилось только одно окно на третьем этаже и, судя по номеру квартиры, - "моем", но рассмотреть "глубже" не удавалось - свет отражался от белого потолка. Поднявшись на этаж, я взглянул на часы: четверть первого ночи.

Звонок был очень громким.

- Секундочку! - послышался голос из глубины.

Быстрые шаги и дверь, слегка скрипнув, открылась... Хозяин стоял в ярко освещенном коридоре босиком. Джинсы, плотная рубашка с закатанными рукавами... Многодневная щетина с проседью...

- Гога. - Представился он.

- Георгий?

- Просто Гога.

- Тогда просто Макс - ответил я и переступил порог.

Я никогда не задумывался над понятием "дежа вю". Бывало по мелочам - подумаешь: "Ат, черт - где-то я это видел-слышал". Но тут просто навалилось, подмяло. В голове смешалось множество воспоминаний разных лет: детский плач, сирены, выстрелы, вынос кого-то ногами вперед, бой курантов на Спасской башне - все сразу и не вспомнить. А Гога, внешне спокойный - выдавливал из себя равнодушное ожидание. Но я сразу заметил - его глаза. Когда я только вошел, они ждали, но через долю секунды, уловив мою реакцию, зрачки резко расширились. - Я не оправдал его ожиданий? Нет... Не то... - мысли наслаивались, громоздились, прыгали - Знакомый?... Черт... И тут я понял. В этой квартире я никогда не был, но как она была похожа на те "хаты", в которых мы в студенческие годы пили портвейн, "писали пулю", "жевали промокашки" и убивали свободное время! Затертый паркетный пол с выбитыми планками, стены с непонятного цвета обоями, изрисованные и исписанные, лампочка на проводе под потолком...

- Гога... А на кухне накрытый изрезанной клеенкой стол?

- Да.

- Маг "Маяк" и бобина "Флойдов"?

- Можешь не спрашивать. Все - да.

Гога, уже слегка улыбаясь, наблюдал за моей реакцией. Немного придя в себя, я спросил:

- Бывает же такое... Ну, всего ожидал... Ты какого года?

- Восемьдесят первого. Универ. Мехмат.

- Понятно. Я через год. Физик. Может даже и встречались... Слушай, а ведь у меня жена с тобой училась... Ну да - в том же году. Лёлька.

- Зарубина? Еще как помню! Красивая. Меня сразу отшила, как двоечника. Привет передавай от Гоги Сутягина.

- Он почесал небритый подбородок - Пойдем за клеенку, что ли? "Иваныча" нет. Водку будешь? За встречу?

- Да, буду, наверное... Раз уж так получилось.

На кухне ярко светила такая же лампочка, как в коридоре - без абажура. Она чуть раскачивалась и установленная в центре стола бутылка отсчитывала на манер солнечных часов одной ей понятные единицы времени. Бутылка была уже почти пуста.

Достало меня хорошо - совсем расслабился. Гога тупо пялился в стакан, а я изучал провод от старого телефонного аппарата, криво висящего на одном гвозде. Провод торчал прямо из стены.

- Макс?

- А? - Сам-то как?

- Год, как из-за бугра - достало все. Вернулся.

- А уезжал зачем?

- Надоело ссать на чужое говно в общественных сортирах.

- Понятно. Завидую.

- Чему?

- Что уже вернулся. Своё оказалось роднее?

- Догадливый. А ты?

- Сам видишь - Гога посмотрел на меня и улыбнулся - как на окладе сидел, так и сижу. Бронепоезд мгновенно остановить невозможно... Макс?

- Я.

- Что ты там видишь?

- Где?

- Ты стену глазами сверлишь.

Вся площадь вокруг того места в стене, откуда выходил провод, была исписана номерами телефонов и именами. Надписей было много: они наслаивались друг на друга годами, написанные ручками, карандашами, губной помадой и даже нацарапанные ногтем... Тысячи цифр, тысячи жизней. Если бы Гога не спросил... Если бы... У самой дыры виднелся едва заметный, практически нечитаемый номер, но вопрос Гоги звенел в голове - рядом с цифрами виднелась приписка синим фломастером: "Казанова". Я моментально отрезвел:

- Гог, ты знаешь Казанову? Олега?

- Дубова-то? Только слышал.- Он похлопал себя по карманам - У тебя курево есть?

- Да...

Я и забыл про сигареты...

- Гога, он был моим... другом.

- Почему был? Поругались или денег занял? Я помню всякие сплетни про него ходили - живая легенда. - Теперь уже точно - легенда. - Умер он. Гога, он умер!

Гога осторожно разлил в стаканы остатки водки и спросил:

- Когда?

- Восьмого марта этого года, - почти прокричал я - в международный женский день!

- Да погоди, не ори ты! Давай помянем - держи.

Я взял стакан. Рука настолько сильно дрожала, что водка расплескивалась на стол. Стукнувшись зубами о стекло, я залпом влил в себя жидкость и выронил стакан. Он не разбился. Гога придвинулся ближе, поднял стакан и, положив мне руку на плечо, сказал:

- Максим, давай по порядку. А? Ты не нервничай - не на собрании. Что произошло?

Я с трудом вытащил сигарету из пачки:

- Сейчас, погоди... - минуты две-три я собирался с мыслями, прикуривая, - помнишь ту нашумевшую историю с негром? Ну когда Казанову хотели со второго курса выгнать? Мы тогда нажрались и уснули в общаге в чьей-то комнате?

- Ага! Точно! А хозяин утром вернулся - черномазый какой-то.

- Да. Негритос начал будить его, а Казанова спросонья двинул ему по зубам не разобравшись и, в чем мать родила, сорвавшись с кровати, погнался за ним в коридор. Я-то тоже там был и рванул за ними - разнимать. Скандал был - еле уняли. Так вот, это первый случай был. Дальше вся подобная катавасия продолжалась в том же духе - вместе пили, буянили, но доставалось ему одному. Вечно крайним был и на рожон лез сам. Он на меня еще орал: "Не суйся! Сам разберусь" И разбирался - как с гуся вода. Неделями дома не ночевал. Все удивлялись. Даже, когда я, вроде, и виноват был, орал: "Что я, Я это! Я!" - мне не верил никто! Он выгораживал меня, а я не понимал зачем. Привык потом... Знаешь, Гога, как-то быстро все пролетело - и не заметили, как до диплома дошли. А в последнюю до финиша зиму Олег вдруг резко изменился. Все говорили, что у него отец умер, и Казанова не отрицал.

- Это на него так подействовало?

- Не думаю. Отца он видел редко - вечные командировки, судя по его словам - все больше с матерью. Так вот, мать его сразу после этого купила дом в какой-то глухомани - Тарасовка, что ли?.. Километров пятьсот на север. Да, где-то так. И уехала. Гога, выпить есть еще?

- Пиво еще есть - два пузыря, но старое. Недели две назад купил и... забыл. Представляешь? Достать?

- Доставай. Да... Весной Казанова вообще весь поток на уши поставил - женился.

- Слушай, что-то такое вспоминаю, Макс - ну точно! Он же потому и Казанова был! Перетрахал половину факультета, а женился, в итоге, на кривой козе с филфака!

- Да. И мало того - распределился в школу учителем. Ну, ты понимаешь?! В школу! А я в аспирантуру пошел. Встречались мы с ним потом пару раз и все. Он как отрезал. Потом... Ну что потом? Потом все это - "Да-да-нет-да", гранты и прочее. Уехали мы с Лёлькой. Вернулись только в прошлом году, осенью. Жизнь тут у вас припечатала так, что хоть волком вой - благо работа у меня осталась. В той же фирме, но тут. И с той же зарплатой. Ладно, хрен со мной - Казанова прорезался пятого марта. Снег, бля, на голову - в два ночи позвонил - приехать просил... Обалдел я, конечно, но согласился - даже представить не мог, во что это обернется! Приехал... Твоя хата по сравнению с его - просто дворец. Я догадывался, что учителя не особо жируют, но это! Гога, он мне до утра какую-то хрень про школу рассказывал, а я не мог понять, что он хочет. Потом мы в магазин пошли. Утром. Накупил я всякой всячины на сумасшедшие деньги - это для него они шальные. Водки и коньяк "Парадайз". Баксов за триста, что ли. Не помню. Сидели и бухали до вечера. Я смотрел, как он с ошалелыми глазами вливал в себя этот "Парадайз" из потрескавшейся глиняной кружки и рыдал. Как олово пил расплавленное. Давился соплями.

- Макс, а жена его?

- Они развелись меньше, чем через год после свадьбы. Да оно и понятно... К вечеру Казанову прорвало. И он рассказал. Просил к матери свозить - восьмое марта на носу. Вообще, какая-то странная у них история. Я тебе говорил, что мать его все бросила и уехала в глухомань. Туда если поездом, то сутки пилить и дальше как повезет - хоть пешком. Деревенька в пять домов. Четыре пустых. Ближайшая собака километров за двадцать лает. Я спрашивал его - почему? Говорит, что умолял ее остаться - все-таки квартира есть. Он один. А она не захотела. Только, говорит, улыбалась и твердила, что все равно вместе жить будем, типа к ней туда переедет. Казанова за все эти годы был у нее там два раза. Первый раз еле сбежал - настоящую истерику с топорами и вилами устроила. Потом письма пошли каждую неделю - это же надо столько раз до ближайшей почты ходить в оба конца!

- А в письмах о чем писала?

- Угрозы - покончу с собой, если не переедешь ко мне. Он отвечал. Я уж не спрашивал, что писал. Не говорил. А она, видимо, просто пугала, раз жила. Да - писала, чтобы "хоть собаку плешивую" ей привез - одной тошно. И он привез. На последний новый год. Купил на рынке щенка и отвез. Гога, ты представляешь? Олег оттуда еле вырвался! В новогоднюю ночь ужрался и она его к кровати во сне привязала. Три дня с ложки кормила сыночка, а он выл. Гога, ты представляешь это? Обосрался весь, но веревки перегрыз и в одной рубашке в тридцатиградусный мороз убежал.

- Стоп, Макс! Но почему он об этом никому не рассказал?

- Я его спросил. Знаешь, что он ответил? "Это МОЯ мать! Не тебе судить"

- А тебе он зачем открылся? Максим, и какого черта туда повез?

- А кому еще?! Понимаешь, Гога, он считал, что я должен был это увидеть. Я ему должен. Тогда за все расплачивался он один. А потом... Не мог он больше! Не мог!.. Пока мы продирались на моем джипе, почти сутки, он все время молчал, а я рассказывал про свою жизнь. Ты бы видел его! Он же каждое мое слово пожирал! Он пытался прожить мою жизнь... Подожди - руки опять дрожат... Прикури мне сигарету... Потом мы приехали... Черт... Столько ненависти ко мне я никогда не видел, Гога! Сама любезность была его мать, но как смотрела! Мы сидели за столом и молча цедили привезенную водку. Я с дуру даже тост ляпнул какой-то. А он про собаку спросил. Мать, так спокойненько: "Семеныч - сосед - съел в январе собачку. Голодно было" Я - кретин - сразу-то и не сообразил, а Казанова позеленел и выскочил из дома. Я за ним. Олег стоял по колено в снегу и орал на луну: "Всех ненавижу!!! Всех!!! Суки!!!" Минут пять я его в чувство приводил, а когда он меня узнал, то бросился под ноги и завопил: "Давай уедем отсюда! Давай уедем!" Сволочь я, Гога... Отправил его шмотки собрать и с ней попрощаться... Не надо было. Гога... Я сделал большую ошибку - Я НЕ ПОШЕЛ С НИМ!!! Не помню, сколько курил, но когда вернулся в дом... Видимо, все произошло так быстро, что прыгая с табуретки с петлей, он сломал себе шею. А мать сидела рядом и тихо шептала: "Вот ты и дома... Вот ты и дома... Вот ты и дома..." Потом уже смутно помню - я ездил куда-то за милицией. Допросы и прочее... Менты сказали, что сосед Семеныч умер лет пять назад. Гога... Собаку-то за что?.. Гога... Я скотина?

- Старик... Для него никто бы не сделал больше. Не должен ты ему.

- Думаешь?

- Да.

- А тело Казановы я увез оттуда. Здесь его похоронили... - А с ней что?

- Менты с собой забрали. Думаю, что в дурдом какой-нибудь определили. Гога, у нас сигарета последняя осталась. Разделим?

- Давай. Ты первый.

Докурили быстро - последняя всегда так идет. Гога сидел, подперев подбородок ладонями, и смотрел на меня.

- Макс, веселый вечер?

- Не говори.

- Слушай, а ты отца Казановы когда-нибудь видел?

- Нет... Гога... А... - я почему-то вспомнил про газеты на скамейке - Ты думаешь, что...

- Я ничего не думаю, Макс. Ничего. Да и голову ерундой не забивай, это я просто так спросил.

- У меня такое ощущение, что сегодня вообще ничего просто так не происходит... Да? Ты тоже? Тоже надеешься?

- Это у тебя, Макс, не просто так. Выспаться нужно тебе. Утро вечера... А у меня...

- Может ты и прав. Пойду я?

- Давай. Не смейся, но я рад был с тобой познакомиться. Лёльке привет. Может как-нибудь?..

- Гога, обязательно! И давай, старик, чтобы и у тебя все это... закончилось.

Он так и остался сидеть, а я быстро ушел - входная дверь была не заперта. Улица встретила меня ранним утром - самым обычным утром и свежими лужами.

* * *

На кухне, сидя за столом, спала Лёлька, положив голову на изрезанные газеты. Выключив ненужный свет, я сел напротив и погладил её по руке.

- Макс, - она открыла красные и влажные глаза - где ты был?..

Почему-то в этот момент мне стало легко; голова от мыслей опустела, да и солнце ярко светило в окно. Взглянув на нетронутые котлеты, я сказал первое, что пришло в голову:

- На исповеди, - а потом добавил - тебе привет от Сутягина. Он учился с тобой на Мехмате.

Лёлька долго и недоверчиво смотрела на меня - может вспоминала, а, скорее всего, просто не могла поверить, что я, наконец, вернулся:

- Макс, у нас такого не было.

* * *

К концу лета мы все-таки обменяли квартиру самым ординарным способом - ничего интересного. А в сентябре, обнаружив в заднем кармане джинсов затертое объявление, я решил позвонить Гоге. После пятого гудка трубку не сняли. После десятого тоже. Свернув из этого клочка бумаги шарик, я долго теребил его между пальцами. Мысли были разные, но ни одна не давала ответа на вопрос, кто такой Гога. Какая-то парадоксальная случайность без злого умысла. Кому все это было нужно? Мне? Ему? Или тем, кто был "по объявлению" до меня? И сколько их ещё придет? Каждый к своему...

© Москва, 2000 г.

Одному моему знакомому, Мише по прозвищу Кухтыль однажды водка спасла жизнь. Спасла не в переносном, а в самом прямом смысле. Борцу с нетрезвостью это может показаться кощунством и издевательством, но факт спасения в анналы истории внесен и никуда, никем и никогда не может быть вычеркнут, потому что факт исторический.

Подробности о том, какая нелегкая занесла на Антарктический берег, можно вполне опустить, тем более, что это уже не раз было описано в различных органах - периодических и не только. Главное в том, что геолог Кухтыль однажды получил приглашение посетить итальянскую антарктическую станцию Байя Терра Нова, что на побережье моря Росса. Только не подумайте, что добрые итальянцы оплатили ему билет первого класса со всеми вытекающими и прочим на рейс КЛМ. Нет, просто около этой станции ненадолго по производственной необходимости застряло одно геологическое судно, выполняя прорыв из ледового плена по зову партии и всего советского народа.

Так вот, собираясь на эту международную конференцию молодых ученых, Кухтыль поспрашивал у грамотных товарищей, что ему взять с собой. Грамотные товарищи посовещались и решили, что молодой перспективный ученый должен взять с собой первого помошника капитана, комсорга, бутылку водки «СТОЛИЧНАЯ» из запасов старпома и красную рыбу типа «лосось» из капитанских запасов весом килограмм на восемь. В тем далекие времена считалось, что водка в небольших количествах повышает международный интернационализм и позволяет вести диалог в более раскованной форме, что в свою очередь позволяет первому помошнику и комсоргу контролировать ситуацию и смешно шутить.

Когда все собрались на палубе, провожаемые бдительными взглядами самого капитана, начальника рейса, двух капитанов-наставников, четырех радистов и трех профессоров с остальным экипажем, то долго решали, кто же понесет бутылку, а кто рыбу. Мнения полярно разделились: первый помошник утверждал, что водку должен нести самый идеологически устойчивый член делегации, а рыбу ученый, спортсмен и отличник, то есть Кухтыль, поскольку рыбина была нехилой по габаритам. Но молодой ученый настаивал на том, что дело не в идеологии, а в символе - водку должен нести именно он. После получасовых дебатов, не выдержал боцман, который спускал с матросами шлюпку и заорав благим матом на спорящих, принял соломоново решение: сунул водку комсоргу, рыбу Кухтылю и напутствовал наилучшими пожеланиями. Боцман был мудрым человеком.

Причалив к заиндевевшему антарктическому берегу, наша тройка бодро и с песнями выпрыгнула на лед и провожаемая ободряющими криками матросов проследовала за ближайшую ледяную стену, в трехстах метрах от которой располагалась итальянская станция. В том момент, когда группа вышла на финишную прямую, все трое наверное вспомнили первомайские демонстрации и военный парад на Красной площади. За огромным ледяным торосом молча мяла ласты толпа недокормленных пингвинов, которые видимо подпитывались на станции отбросами, которых явно не хватало на всю толпу. Наверное несколько десятков тысяч голов их было. Всем известно, что в чистом морозном воздухе запах лосося разносится на сотни километров, а может и тысячи. Да не подумает уважаемый читатель, что это я пишу отсебятину - я только цитирую мысли Кухтыля.

Первый помошник капитана потом утверждал, что в тот момент он мучительно вспоминал картинки из Брэма про пингвинов, но никак не мог вспомнить, каким способом пингвины питаются - то ли собирают рыбу по берегу моря, то ли ловят ее, загоняя огромными косяками на острые скалы, но по любому это была явная провокация итальянцев.

Мысли у всех троих кончились, когда черно-белая бесконечная фаланга голодных зверей, убыстряя шаг, молча начала наступление. А отступать было некуда - шлюпка уже была на полпути к судну. Единственное, что оставалось героям, это дежать круговую оборону, защищая узкий проход меж кусками льда. Им совершенно не хотелось быть растерзанными голодным зверьем почти на виду вражеской территории. И тогда они совершили подвиг: первый помошник капитана принял решение подбежать к кромке льда и звать помощь, размахивая рукавицами и крича, а комсорг, собрав волю в кулак, вынул бутылку водки, молниеносно откупорил, отпил большой глоток и с криком "Еб вашу мать!" швырнул ее в черную вражескую шевелящуюся массу. А Кухтыль бросился в атаку с рыбой наперевес. Бутылка с треском разбилась о лед, обдав первые ряды зверей ароматом «Столичной». Эффект был потрясающий! Уже потом, на серьезном многочасовом ученом совете, все пришли к единодушному мнению, что запах этилового спирта распространяется гораздо быстрее рыбного и действует на психику пингвинов посильнее напалма - вся многотысячная масса с криками ретировалась в обратном направлении через вражескую территорию.

Эта маленькая победа Советской науки лишний раз доказала миру капитализма, что с Советской наукой шутить нельзя, а русская водка «Столичная» сметет любого врага на корню.

Кстати, водки потом на станцию довезли много, но это уже совсем другая история.

Море Росса, 1988 год.

В самом начале 90-х, когда я только приехал поработать в Австрию, решил съездить и навестить друзей на выходные в Будапешт. Благо сами друзья приехали в Вену и предложили прокатиться до Венгрии на их машине. Обратно можно было уехать поездом. Я решился.

При покупке билета на будапештском вокзале ощущал себя новым русским - купил билет первого класса - самому сейчас смешно. Да и стоил билет полста долларов. Ход мыслей был прост: на границе круто трясут только "низшие" вагоны, а после Венгрии хотелось немного выспаться. Поезд шел по маршруту Будапешт-Вена-Мюнхен и до Вены долетал часа за четыре. В вагоне кроме меня никого не было - это я потом сообразил, что следовало бы сказать проводнику, чтоб разбудил. Но... проспал, короче.

Рано утром меня разбудил вежливый стук в дверь. Проводник интересовался, не нужно ли мне донести багаж? Багажа у меня не было. Выйдя на привокзальную площадь, я спросонья еще мало что соображал и стал ловить такси. Таксист у меня никаких подозрений не пробудил - он балаболил по-немецки. Уютно устроившись, я зевнул и сказал ему адрес. Таксист задумался. Потом достал карту. Долго ее изучал. Еще через минуту раздумий взял матюгальник и связался по радио с диспетчером. Я в это время в полудреме любовался небом. Диспетчер тоже долго думал, но вскоре выдал диагноз - таксист с улыбкой попросил у меня билет. Это-то меня и насторожило. Порывшись в карманах, я билет нашел и протянул его водителю. Тот мельком взглянул и указал мне на здание вокзала с вывеской. Тут меня прошибло холодным потом... Немецкой визы, естественно, нет. Денег уже практически тоже. Я попросил таксиста подождать, рванул в кассу. Уехать в Австрию можно было только утром, часов в десять. Я снова купил билет первого класса до Вены. При этом отметил, что денег осталось двадцать долларов. С этой грустной новостью я вернулся к таксисту. Он оказался смышленым и понимающим. За оставшуюся двадцатку он привез меня в маленький пансиончик какой-то своей родственницы - бабки лет семидесяти, где мне предложили комнатушку и талон на бесплатную кружку пива в ближайшей пивной. Утром был обещан завтрак. Пришлось побыть туристом в Мюнхене.

Ужинал пивом. Это что-то! Особенно после целого дня хождений пешком. Рано утром был разбужен - благо добрый таксист учел мою прошлую ошибку. Выйдя в "гостиную", обнаружил стол, на котором стоял поднос со сливочным маслом и джемом. Кофе с булочками разносила молодая баварка - тоже, видать из семейного бизнеса. После вчерашнего дня и крепкого пива на ужин у меня до рези засосало под ложечкой от повидла. Я позвал девушку и на том пинджи-дойч, который знал, поинтересовался, можно ли получить хотя бы "что-нибудь" кроме "этого". Она меня явно не поняла - стояла и хлопала своими баварскими ресницами и теребила фартук. Английского девушка так же не поняла в принципе. Русский тогда в Баварии был не в ходу. Превозмогая рези в животе, я решился на крайние меры: принялся изъясняться на языке жестов. Ладонь левой руки изображала кусок хлеба, правая рука делала недвусмысленные движения подразумеваемым ножом - мазала масло. Потом на куске желанного "хлеба", должен был появиться кусок колбасы - я правой рукой отодвинул тарелочку с джемом, обведя вокруг пустого места, показал на желаемое присутствие другой тарелки, с которой "взял" кусок колбасы и "положил" его на левую ладонь-"хлеб". Девушка моргнула, теребнула еще раз передник, что-то воскликнула и стукнула себя по лбу. Тут я повеселел, представив себе, как она подумала: "Какая же я дура! Естественно, что этому здоровому джентльмену нужно не повидло утром, а сожрать кусок мяса и побольше!". Минуты две прошли в мечтательном ожидании...

Когда я увидел, что именно она принесла, смог промолвить только одну фразу про мать. Передо мной поставили огромное блюдо с... джемом.

А вы: "Азия'ссс!.."

P.S. Вену не проспал.

"Мы даже не станем думать про то, какой невероятный Пиздец наступил бы, когда нам стало бы понятно ВСЁ, это мы как-нибудь в другой раз подумаем. Сейчас нам лень, да и так ясно, что Пиздец."

Д.Горчев "Общая Теория Поля"

Оно свалилось на меня утром и разбудило. Сам я просыпаться не умею - всегда что-то будит: будильник, муха, асфальтоукладчик за окном или жена. На этот раз было Озарение, которое безо всяких там церемоний представило мне дилемму: продолжать жить как раньше или нет.

Продрав глаза, я выбрал последнее и пошел искать жену, чтобы обрадовать. Обнаружил её на кухне, но она не вдохновилась. Это всегда так у нее поначалу - не проникается, а я не обижаюсь и начинаю основательно соображать, как бы толковее ей объяснить. Увидев свое отражение в чайнике, я догадался, что до вечера приставать к жене бесполезно. Молча съев и выпив выданный завтрак я поехал на работу. Жена продолжала недовольно щебетать у посудомойки - туда провалилась крышка от сокодавки.

Чтобы хоть с чего-то начать перестать жить как раньше, решил ехать на метро. Позвонив водителю, я сообщил, что иду в народ, а он пусть едет без меня. Лишь бы не работать! А?! С какой радостью он согласился! Мне было все равно.

Странные люди этот народ утром, а в метро особенно. У меня сложилось впечатление, что каждый из них только и ищет момента, кому бы на ногу прыгнуть изо всей силы или перегаром пыхнуть. Человек, понимаешь ли, новую жизнь начал, а его чуть ли не за затылок кусают! Звери! А ведь так и ехал целый час. Буквально на следующей остановке мой бритый подбородок вмяли в огромный волосатый кулак, принадлежавший внушительному плечу. Хозяина плеча закрывала посторонняя барсетка, коричневая, потертая и не модная. Кулак показался интереснее: среди рыжих и колючих зарослей просвечивала татуировка "PetrozaVodsk ForeveR". Сжимал он не бензопилу, а раскрытую книгу. От нечего делать я начал читать вместе с кулаком. В книге мы прочли забавный такой рассказик про какого-то мужичка, который бросил все и уехал в деревню писать роман... Тут я и прозрел по-настоящему. Уже и толкание в спину не доставало и ругань; даже близкий треск разрываемой ткани - все куда-то провалилось...

Я и не заметил, что давно бегу по эскалатору за рыжим кулаком - пытаясь рассмотреть и запомнить название книжки. К сожалению на выходе из метро рыжий кулак проглотила толпа, оставив меня в полной растерянности. Странное выражение лица моего мгновенно заинтересовало бдительного милиционера. Он тут же подошел, интеллигентно высморкался в сторону и потребовал предъявить документ. Из документов имелись справка из ЖЭКа, что "паспорт сдан для обмена паспорта на паспорт нового образца" и свидетельство о рождении, которое заботливо вручила мне жена на всякий случай.

Внимательно изучив обе бумаги, милиционер поинтересовался куда я направляюсь. Скрывать было нечего и, сотворив одухотворенное лицо, я громко ответил правду, представив при этом, что когда-нибудь, бдительный сержант будет рассказывать своим внукам, как однажды утром он проверил документы у самого меня. А правда была гениальна до простоты: иду начинать готовиться к написанию романа. Он меня сразу отпустил.

Навеянное "петрозаводском-форевер" крепко зацепило. Весь день просидел за калькулятором, делая вид, что изучаю новый проект. Мысль о романе не давала покоя. Я даже на ланч не пошел, попросил секретаршу в кабинет принести. В тот момент, когда равнодушный бутерброд неспеша залезал в рот, я заметил через приоткрытую дверь пронесшегося по коридору первого зама. Не знаю, что именно навеяло: то ли этот забег - так бегут за зарплатой в кассу или в туалет, то ли остатки сэндвича перед глазами. Нет... все-таки бутерброд. Именно он подсказал мне Истинный Путь. Да, это был момент истины.

Чтобы проверить догадку, я взял телефонную трубку и попросил секретаршу соединить меня с Самым Большим Начальником. На мой вопрос о поездке в некую деревню для очередного внепланового отпуска раздалось громкое сопение и шелест деловых бумаг. Превратив вопрос в шутку, я поблагодарил Самого Большого Начальника за прошлый уик-энд и сделал комплимент его галстуку. На том и отзвонились.

До конца рабочего дня оставалось совсем чуть-чуть. Я заказал через секретарскую такси, чтобы поехать домой. В этот момент позвонила жена. Лапочка! Кисуля! Я всегда и всем говорил, что жена обязана быть родственной душой - она спросила, не могу ли я купить черного хлебца! Она почувствовала мой утренний порыв. Она оценила всю новизну и глубину моего озарения! Ну, конечно - черный хлеб! И она тоже про него сказала - двойная радость.

Удобно устроившись на заднем сидение такси, я всматривался в лица редких прохожих и мечтал о черном хлебе. Все Гениальные Романы пишутся на черном хлебе. Ни один нормальный писатель в здравом уме и трезвой памяти на красной икре гениального романа не напишет. На черной - тем более. Никогда. Есть у меня пара знакомых писателей, с которыми мы когда-то что-то пили. Вот, первый, например, еще до отмены Советского Союза написал почти гениальный роман про лестницу. Но тогда дешевого и вкусного черного хлеба было хоть залейся. А потом!? Дальше он тоже писал. Но Процесс грянул, который первоначального накопления. Колбаса без талонов появилась и коньяк до двух часов. Вот-вот! А результат? Закономерен! Фигню отгрохал. Больше водки с ним пить не доводилось. Второй знакомый писатель, это который иностранец с шотландской фамилией, живущий почему-то у нас, так вообще черного хлеба в глаза не видел. Ездит на джипе и сало, видать, прямо от большого куска откусывает. Пишет естественно о том, как все у всех всегда плохо, а хорошо никогда, нигде, ни у кого не будет. Считает себя гением. Нет, мне нужен только черный хлеб. Просто необходим. Настоящий и ржаной, которым Ульянов-Ленин письма Надежде Константиновне из тюрьмы писал.

Искали мы с таксистом долго. Бородинский, Орловский, Баварский и еще хрензнаеткакойбуржуйский... Ни хрена себе... Просто ржаного и черного нету. Неужели коммунисты с собой унесли?! Обидно будет. Универсамы, супермаркеты, сверхсупермегасторы. Запарился, однако, но к полуночи все-таки добыл в какой-то лавке "Водка и другие продукты питания" завалявшуюся последнюю четвертинку. Больше ничего не купил - писать, так писать. Даже сахару. До дома, как оказалось - рукой подать и я решил остаток пути пройтись пешком. Очень хотелось пить и на радость по пути попалось какое-то заведение со странным названием - уж и не вспомню с каким. Я зашел выпить водички.

В помещении было пусто, только в зале для курящих в темном углу сидели двое и пили "Балтику No.7" из маленьких стаканчиков. Я сам не курю, но не люблю сидеть в одиночестве. Взяв стакан, я пристроился за соседним столиком около аквариума с какими-то водоплавающими черепахами и картинкой с деньгами на стене. Один из двоих, который постарше, смутно кого-то напоминал и говорил другому, который помоложе, но с бородой, в потертых старых джинсах и очками, какой тот гениальный писатель. Естественно, что я тут же про воду-то и забыл, а открыл рот пошире и слушал. На их столе лежал пакет, из которого выглядывала такая же четвертинка хлеба, что и моя. Я сразу отметил, что если присутствует черный хлеб на столе, то тут явно пахнет гениальностью. Тот, который помоложе, рассказывал которому постарше, что сейчас он не может писать, потому что у него нет денег вставить новый замок в дверь, а старый украли злые воры. У него было такое грустное лицо, что я даже слезу пустил, но продолжал слушать дальше. Тот, который постарше тоже сетовал на плохие времена и бросал стыдливые взгляды на пакет с черным хлебом. А я все соображал, чей же это хлеб? Наконец они закончили выпивать пиво и встали. Тот, который постарше, расплатился и быстро ушел. Пакет с черным хлебом остался лежать на столе. Глядя на гениального оставшегося писателя с бородой, я вконец распереживался. Слезы текли ручьем. Схватив свой пакет, я подбежал к молодому гениальному писателю и вручил ему свой черный хлеб почему-то со словами: "русские русских никогда в бою не бросают". Что он ответил - не слышал, поскольку я уже несся по ночному городу.

И только подбежав к своему подъезду, я отдышался и подумал, что какой я все-таки хороший и добрый человек. Дома я решил, что наверное могу себе сегодня позволить отметить начало новой жизни - на столе стоял заботливо укрытый салфеточкой ужин: заливная стерлядь, свежий салат и две бутылки любимого пива. Я поел и решил, что черный хлеб обязательно куплю завтра. С этой мыслью и уснул.

Москва, 2007