CoffeGitanes

Ночью снился странный сон, в котором я был студентом Ивановым. Снилось, что проснулся я от того, что у меня выросли крылья и жутко мешали спать, потому что были огромные, громко хлопали и осыпали кровать перьями. Я взял телефон, набрал "03" и вызвал доктора Рабиновича, который тут же позвонил в дверь - как-будто там с прошлого года дожидался. Осмотрев спину, он потрогал крылья, поцыкал языком и сказал "Ого! А в чем проблема-то?" На что я, студент Иванов, ответил, что на спине теперь спать невозможно, хотя собственно и не знаю что именно хочу. Доктор Рабинович снова сказал "ага..." и подумав, продолжил, что хоть на спине и неудобно, зато крыльями можно укрываться вместо одеяла и будет тепло спать в зимний отопительный период. На что я, пораскинув мозгами, вдруг что-то полепетал про наступающее лето. Доктор Рабинович сказал, что вопрос - говно - всего рубль, достал огромные никелированые ножницы, одним махом оттяпал оба крыла и смазал спину зеленкой.

- Так лучше? Попробуй теперь ими похлопать.

Я попробовал. На спине ничего больше не хлопало, правда сразу как-то зябко стало и я сказал, что летом как-нибудь проживу, потому что каникулы и на одеяло накоплю по мере возможности. Доктор Рабинович взял заработанный рубль и ушел, прихватив с собой оба отпиленных крыла. При этом он как-то хитро улыбался, а проходя мимо зеркала в прихожей, даже пытася заглянуть к себе за спину. Я хмыкнул ему вслед, вдруг подумав, что б/у крылья ему совершенно не подходят по размеру - уж больно здоровые они для его щуплой докторской спины.

Потом я лег спать дальше, но вскоре был разбужен вновь звеневшим телефоном. Я почему-то подумал, что это звонит доктор Рабинович, чтобы сказать, что за ампутацию крыльев он мало взял - нужно было минимум два рубля или даже тридцать, но я ошибся - это звенел будильник.

«Время — странная субстанция… Неизменимая… Нет, измеримая. Пожалуй, в пятницах.»

М.Хахавэ

Как и всякий уважающий себя мурманчанин, морской геолог Кухтыль решил однажды купить большую рыбу, чтобы приготовить её под водку. Давно известно, что водка вкупе с хорошо приготовленной рыбой, способствует общению и расслаблению. Да и греет долгой полярной ночью и не менее полярным летом. Главное — не переборщить, иначе и рыба не в радость. И решил Кухтыль друзей созвать к водке. А дело в пятницу августовскую и жаркую было…

Хорошая рыба в те времена продавалась в магазине «Дары моря» на проспекте Ленина. Вот в него-то Кухтыль и направился. Еще издали он просек приметную очередь — видимо сказывался уик-энд и желание населения выпить водки. Рыбный магазин осаждали домохозяйки с пенсионерами, и молодой Кухтыль встал в очередь в полном одиночестве. Из громких воплей "Больше одной не давать!" он понял, что треска завезена свежая, может быть даже практически не мороженая и как ни кстати подходящая под планы выходного дня. А солнышко-то припекало, заставляя фалангу очереди периодически самораспихиваться в желании заглотнуть свежего воздуха. Где-то через полчаса Кухтыль все-таки дорвался до прилавка и вежливо пиная локтями домохозяек с пенсионерами попытался ухватить огромную рыбину, но рыбина оказалась скользкой и грохнулась на бетонный пол подобно цельному куску льда. Вокруг полетели капли воняющей рыбой воды. Естественно, что поначалу домохозяйки с пенсионерами испугались, увидев падающую гигантскую рыбу, которая подпрыгнула, освобождалась из ледяного панциря, и подумали, что некто, который без очереди, решил таким образом отвлечь внимание уважаемых очередников, но на это Кухтыль уверенно отбился аргументами про скользкость, неудобность, безрукость и законность. В итоге справедливость восторжествовала: Кухтыля уже стали посылать вместе с рыбой куда-то к кассе и весам. Морской монстр потянул почти на восемь килограмм. Можно даже сказать, что геологу повезло — в процессе падения треска сбросила с себя добрый килограмм льда, который тоже стоил денег.

Упаковав рыбу в авоську, Кухтыль пробился к выходу, вытер со лба пот рукавом и улыбнулся: "Повезло!" С этими мыслями он направился дальше, к гастроному, чтобы купить прочие специи в виде яиц, соли и остального. Там с очередью было попроще — Кухтыль справился минут за десять — снова везет. Правда, количество свободных рук стало равно нулю, но это мелочи, потому что в автобусе рыбу можно было бы положить на пол. С надеждой на продолжение везения, довольный и навьюченный геолог доковылял к остановке.

Остановка встретила Кухтыля уже знакомой проблемой — пятницей. Весь город ехал домой. Кухтыль вдруг подумал, что все население Мурманска живет в его доме на улице Крупской. А еще через несколько минут его осенила другая мысль, наверное даже гениальная. Она состояла в том, что сцену ледового побоища для фильма «Александр Невский» репетировали на автобусной остановке в пятницу. В мгновение ока Кухтыль ощутил себя на острие "свиного рыла" и был с чмоканьем припечатан вспотевшей мордой лица в кирпичную стену из спин пассажиров автобуса. Причем, обе его руки с авоськами оказались подпертыми рыжей шевелюрой то ли грузчика, то ли кочегара с атомохода и плечом какой-то девицы почему-то в шубе, правда летнего исполнения. Действие развивалось молниеносно, но Кухтылю казалось, что он смотрит замедленное кино — видимо сказывался удар по голове собственной рыбой в момент броска толпы в чудом открывшуюся дверь. Размышляя замедленно, Кухтыль шубе совсем не удивился, замедленно же сообразив, что Мурманский климат странен во всем, и что вроде как вчера шел снег, а девушка не ночевала дома — не оставлять же шубу на работе до понедельника — а вдруг снова снег повалит? С этими размышлениями он вырвал лицо из спины переднимстоящего и попробовал оглянуться. Оглянуться не удалось. Мешали: плечо около уха и кочегар, приперевший щеку Кухтыля авоськой с рыбой, которая к счастью спасительно холодила голову, а не нагревала. И тут Кухтыль с ужасом разглядел, что у рыбы сменилось выражение хари, зверюга как бы подмигнула ему. Может, конечно, это и причудилось — в такую жару не то, что взгляд у мороженой трески меняется — голова плавится и течет под ноги, но додумать Кухтыль не успел, потому что в затылок пыхнули перегаром:

— Убери хвост, придурок!

Кухтыль попытался ответить ртом, но рот по уши увяз в липкой от пота спине впередистоящего. Затылком ответить тоже не получилось. Поэтому он подернул плечами и пробубубукал в мокрую спину: "Да куда ж я нафиг его уберу?!" А автобус тем временем вильнул на повороте. В результате этого Перегар боднул лбом хвост и рыба значительно продвинулась вглубь, как раз туда, где меж двумя спинами впередистоящих, сверкала филейная часть девицы в мокром от пота ситцевом платье, которая немедленно отреагировала криком "А-а-а! Зачем вы же меня кусаете?!" Кухтыля слово "кусаете" тут же навело на нехорошие мысли, от которых спина стала холоднее, чем рыба. Крики тем временем усиливались и краем глаза, меж спин, Кухтыль рассмотрел кошмарную рыбью морду, открывавшую и закрывавшую зубастую пасть, в которой лопались огромные, жуткие кровавые пузыри. Попутно Кухтыль отметил про себя аппетитность блестящих округлостей ягодиц меж двумя спинами. "Даже треска оживилась", — подумал он. Оживилась, это не то слово — она возродилась и стала бороться за новую жизнь, виляя хвостом, клацая зубами и даже рыча, как могло показаться рыжей шевелюре справа и летней шубе слева. Больше всех доставалось Перегару за затылком и шикарным ягодицам меж спинами. Быстро охрипнув, ягодицы сделали героическое усилие и высунув откуда-то маленький кулак, врезали по рыбьей морде. Тут уже Кухтыль подумать, что везение-то и кончилось, потому что рыбья морда мощно врезалась ему в подбородок. «Наверное ягодицы в детстве боксом занимались…» — про это Кухтыль точно уже думать не мог…

— Оживает! — радостно воскликнул властный писклявый голос.

— Да куда он денется, молодой еще. Ща глаза откроет. Не нужно скорую. — Подтвердил женский голос пенсионного возраста.

Кухтыль приоткрыл глаза. Он лежал на скамейке, а рядом стояла толпа, возглавляемая милиционером-сержантом, совсем молодым и с веснушками на лице.

— Ну, что, гражданин? Поднимайтесь. Пойдем протокол составлять. — Сказал конопатый сержант, протягивая руку.

— Ккккаккой протокол? Кто здесь?! — Прошептал Кухтыль.

— Как это кто?! Так... Двое закусанных, четыре концертных костюма в чешуе. И это не говоря про гражданку, которую чуть на скорой не увезли. Сердце, понимаешь ли. Выжила — Властно пискнул милиционер в ответ.

Пытаясь бороться со звоном в голове, Кухтыль стал обреченно подниматься, попутно шаря глазами в поисках рыбы и авоськи с другими продуктами. Рыба лежала на асфальте под присмотром гражданки пенсионного возраста, а продукты держал какой-то помятый гражданин кавказского вида. Он пялился на продукты, а не куда-нибудь еще. Гражданка ехидно улыбалась, предвкушая, видимо, справедливое возмездие террористу, ворвавшемуся в городской транспорт с рыбой наперевес. Наверное ее очень расстроило, что Кухтыля при этом не заковали в кандалы. Ну, или, худой конец не надели на него наручники, а заставив взять свою рыбу с продуктами, банально повели в ближайшее отделение милиции. Причем, помятый гражданин кавказской национальности, вынужденный отдать продукты, сразу же растворился в толпе зевак.

До отделения дошли молча. Там уже сидели обладательница блестящих ягодиц спиной, летняя шуба в очках и видимо перегарный мужик с фингалом — свидетели и потерпевшие. Четырех концертных костюмов не было. Все внимательно читали какие-то бумаги. Кухтыля усадили за стол с настольной лампой, на стол же положили продукты и уже вновь погибшую рыбу, предварительно застелив стол газетой «Правда» за понедельник — эту газету Кухтыль помнил, так как в четверг готовил по ней политинформацию для комсомольской ячейки. Конопатый сержант сел сбоку на стул, закинув по-деловому ногу на ногу, достал чистый лист бумаги и включил лампу. И тут рыба сказала "Ррр!". Вернее, это всем показалось, что она это сказала, а на самом деле рыба открыла пасть и вновь пустила жуткие кровавые пузыри. Обладательница прелестных ягодиц завизжала — что вероятно совсем не нужно было делать — рыба от крика сильно дернулась, ударила по столу хвостом, сбив лампу на пол. Сержант от неожиданности выронил бумагу и шарахнулся в сторону. При этом треснул стул и милиционер, потеряв равновесие, грохнулся на пол, сапогом изо всей силы задев кухтылев подбородок. «Наверное в детстве конопатый сержант занимался каратэ…» — снова не успел подумать Кухтыль…

— Да долбани ты ее чем-нибудь! Бля! Бутылкой! Оуууу, мам… — Орал голос откуда-то сбоку.

— Товарищ лейтенант! Вон она! Вон! Бля! Там же протоколы! — Орал в ответ голос конопатого сержанта.

Потом слова опять исчезли и стало совсем тихо, только в голове что-то звенело очень противно. Время снова потекло медленно и неторопливо. Было темно и приятно. Но приятно долго не бывает и через бесконечность снова заорали голоса со всех сторон. Слышались топот, возня и крики:

— Где мой пистолет?! Еб твою мать! Где, блядь, пистолет?!

— Вон, на стуле кобура! Не стреляй! Бля!.. Сука! Она кусается!

И опять тишина… Темно, тепло, где-то птицы чирикают…

— Застрелю нахер! Бля… Стой! Так… Ногой… На хвост! Держи!!! Ё… Уф…

Внезапно лоб Кухтыля почувствовал, как на него легла ладонь, вытирая капли пота, а чудный женский голос спросил:

— Вам легче?

Кухтыль открыл глаза и увидел, что у прекрасных ягодиц оказывается очень красивое лицо, которое умеет улыбаться. А еще оно спрашивало как его, Кухтыля, зовут…

…Комната в отделении превратилась в модель Армагеддона. Светлые силы в лице представителей закона — грязные, взъерошенные, тяжело дышащие и обалдевшие прижимали к полу своими телами то, что когда-то было рыбой, видимо темной, хоть и треской. Это была победа. Свидетели вероятно скрылись в разгар сражения. А еще светлые силы ни слова не сказали выходящим через некоторое время и державшимся за руки Кухтылю и прелестным ягодицам с красивым лицом. Молодые люди рыбу с собой не взяли. Видимо потому, что была пятница, а рыбный день только по четвергам.

Мурманск, 1986

Сейчас каждый ребенок знает, что в Новой Зеландии живут эльфы, из которых делают сливочное масло и дубленки. А в те далекие времена — в 1988 году, когда весь Советский Союз, как единый организм, страдал недугом "perestroika & glastnost", мои представления о далекой Новой Зеландии ограничивались устным народным творчеством про аборигенов, которые сожрали капитана Кука. Кто ж знал, что все, к чему мы стремились 70 лет, построили эти самые аборигены? Кук явно пошел впрок.

Уже через сутки после прилета в Веллингтон, мы с приятелем Мишей или просто "Кухтылем" окончательно и бесповоротно ассимилировались. Развитой капитализм разносил сладостный аромат по всему городу и пьянил. Сидя на элегантной пластиковой скамейке посреди Куба-Мол, мы неторопливо занимались наблюдением за беззаботными новозеландцами — я читал англо-русский словарь, а Кухтыль закусывал пирожком рэд лайон местного розлива. Мы ощущали себя счастливыми сапиенсами и богачами. В наших потертых карманах похрустывали по два местных полтинника командировочных, которые можно было целые сутки тратить в свое удовольствие. Еще больше радовала перспектива следующим вечером сесть на наш любимый пароход для отплытия к берегам легендарной Антарктиды. Уж и не знаю, кем ощущал себя Миша, но у меня в голове вертелось имя Беллинсгаузена. Меня распирало от собственной значимости, особенно при взгглядах на безоблачное веллингтонское небо. И все было бы прекрасно, но тут, прямо на скамейке, старому комсомольскому бюрократу Кухтылю пришла в голову мысль про эпичность. Быстро оценив взглядом мой англо-русский словарь, он прищурился и произнес знаковую фразу:

— Я женюсь, когда вернемся. Уже решил.

— Миш, а тебе это надо? — Спросил я, также заценив остатки пирожка.

— Надо. И она согласна. Нужно подарок привезти. Местный, а главное - оригинальный.

Прямо перед нами красовалась вывеска "Sea Foods". Что-то заманчивое было в этом магазине, скорее всего симпатичная грудастая русалка, нарисованная на стеклянной двери. А может и отсутствие покупателей внутри. Дверь явно указывала, что именно мы должны войти в этот магазин и немедленно. Не сговариваясь, мы встали и пошли.

После совковых магазинов типа "Овощи - рыба", новозеландский "Sea Foods" в моем представлении более всего напоминал музей. Нормальный такой рыбный Эрмитаж. Смотритель, вернее продавец, был в чистом халате салатного цвета и при галстуке. Судя по улыбчивому лицу, его предками скорее всего были греки. Поставив на мраморный прилавок чашечку дымящегося кофе и прочитав на моей майке "Perestroika", он вежливо спросил на новозеландском какая именно нам нужна свежая рыба, указывая на аккуратно разложенные в стеклянных холодильниках казавшихся живыми всяких диковинных рыб. Естественно, я тут же открыл свой любимый словарь, но Кухтыль остановил меня опытной рукой кандидата геолого-минералогических наук и ответил, что рыба нам не нужна, а ищем мы сувениры. Продавец даже не удивился, как будто к нему каждый день приходят люди из СССР и покупают сувениры, а не свежих тунцов. Указав рукой на соседний прилавок, он сам придвинулся туда и вопросительно, но самодовольно уставился на Кухтыля. Прилавок задел за живое — чего там только не было! И кораллы, и твари сушеные, и раковины! Раковины… Мы с Мишкой воскликнули "О!" одновременно: в самом центре витрины лежали две огромных половинки раковины чистого перламутра. Грек оценивающе усмехнулся и сказал:

— Паола!

— Однако, — Добавил я.

Ценник спустил нас на землю. Он гласил, что пара паол стоит 140 местных долларов. Мне тут же резко поплохело — я перевел это в колбасу:

— Мишель, это вагон докторской! Или два с макаронами…

Кухтыль и сам понимал, что до хрена, но держал марку — начал торговаться. Продавец тоже держал и твердил только одно — "Паола!" И название-то какое красивое.

Миша начал допрос грека на предмет этой раковины. Покупателей в магазине так не прибавилось и продавцу пришлось объяснять нам, почему так дорого.

ЛЕГЕНДА

Давным-давно, когда местные маори еще не встретились с капитаном Куком, был такой обычай: если молодой воин решал круто изменить свою жизнь в сторону стабильности, то есть жениться (Миша просто выжигал рот греку своими глазами, внимательно того слушая и одновременно, не поворачиваясь, переводил мне), он был обязан пойти на берег Великого Океана вечером (Миша посмотрел на часы и бросил молниеносный взгляд за окно), зажечь факел, воткнуть его у береговой линии и нырнуть в Великий Океан. Молодой воин должен был найти две половинки паолы до того, как догорит факел, вынести их на берег и окропить их каким-то местным алкогольным напитком (Миша крутанул в руке банку с остатками пива). В день, который вождь назначал свадебным, раковины следовало преподнести своей избраннице. Если она кидала одну половину раковины обратно в Великий Океан, то… жди следующего года, а если возвращала претенденту — начиналась новая счастливая и семейная жизнь, вместе до гроба, как две половины "паолы".

Когда грек закончил повествование, Кухтыль задал только один вопрос, а именно, где тут ближайший океан? На что продавец резко изменился в лице. Наивный! Думал, что развесил нам клюквы: мы клюнем и раскошелимся! Но в наших мозгах текла кровь Александра Матросова и Беллинсгаузена.

Ближайший пустынный берег океана располагался в двадцати километрах от Веллингтона. После короткого совещания было решено зайти в первый же винный, купить огненной воды и идти. И пошли.

Огненной воды было взято с хорошим запасом и идти было весело и приятно. К закату солнца мы проделали требуемые километры, но нализались по полной. Помню какие-то заборы, лай собак, огни, прибой и даже колючую проволоку — откуда она там, в Новой Зеландии? Но пустынное побережье мы нашли. Вот чего не нашли, так это из чего сделать факел. Решили ограничится костром. Чтобы он быстро не сгорел, умный кандидат наук сложил из найденного на берегу деревянного мусора целый сарай, который горел так, что казалось освещает все Южное полушарие. Потом мы начали нырять, периодически заправляясь глотками огненной воды.

Не помню, что кончилось первым — пойло или огонь, но времени было что-то около двух ночи. Хотя нет — первым погас костер. Клацая зубами об бутылку, мы допили остатки согревающего и решили двигать назад, к пароходу в порт. Ловля паолы провалилась. И тут во мне проснулся Зоркий Сокол… Точнее — Чуткий: все то, по чему мы несколько часов ходили, как-то подозрительно скрипело. Все побережье океана состояло из обломков "паолы" вперемешку с камнями! Пытаясь остановить решительно и бесповоротно обманутого в ожиданиях Кухтыля, я дернул его за руку, повалил на землю и осыпал его кусками "паолы". Миша, осознав, издал победный крик молодого лося.

Пилить обратно двадцать километров пешком до города ночью, да еще пьяными, нам не хотелось и я предложил поймать какого-нибудь доброго частника, найдя ближайший хайвэй. Как это не удивительно, но мы таки нашли какую-то дорогу в кромешной тьме и стали ловить машину. Ловили что-то около часа. Машин не было. Когда отчаяние было готово, наконец, погнать нас пешком, показались огни приближающегося транспорта. Кухтыль выбежал на середину дороги и замахал руками подобно ветряной мельнице. У меня по пьяни даже никаких подозрений не возникло по поводу машины, и когда она остановилась, было поздно убегать — помимо фар, машина помигивала синим проблесковым маячком. Вот только не полицейские из неё вылезли — оттуда вылетели с винтовками наперевес двое военных в касках с надписью "МР"…

Упакованные на заднее сидение, в наручниках, мы молчали всю дорогу, напрочь забыв английский язык. Один из военных удивленно вертел в руках наши отобранные паспорта. Минут за сорок нас доставили в городскую тюрьму, до утра.

Одиночная камера блистала чистотой и девственностью. К моим услугам был унитаз, душевая кабина, телевизор, видеомагнитофон и книжная полка с библией. Я слазил в душ, полистал библию, достал шариковую ручку и изобразил черточку на стене около кровати, а потом лег спать, поскольку делать было совершенно нечего. Звать советского консула тем более. Да и голова побаливала.

Рано утром в железную дверь вежливо и настойчиво постучали, а потом отворили. На пороге стоял полицейский в форме и держал в руках видеокассету. Он улыбался и указывал на телевизор. Первой моей мыслью было то, что сейчас меня будут шантажировать компрометирующими фильмами и вербовать в шпиона. Я встал с кровати, кутаясь в одеяло и срывающимся голосом крикнул ему в лицо:

— Я требую… — Тут я прокашлялся и добавил уже басом: — Советского посла! Немедленно!

Охранник видимо ничего не понял, но перестав улыбаться, уверенном шагом прошел к видеомагнитофону и вставил туда кассету. В телевизоре появилась картинка: стройные девочки под ритмичную музыку весело размахивали руками и ногами. На компромат это было не похоже. Охранник указал на экран, а потом на коврик около кровати, сделав при этом недвусмысленные движения руками. Тут я понял, что от меня требовалось. Понаблюдав за моими сонными па минут десять, охранник выключил технику, вынул кассету и ушел. Через пару пару минут он вернулся с подносом. Запах свежего кофе вселял оптимизм. Сидеть в тюрьме мне стало очень даже нравится. Но удовольствие длилось не долго — после завтрака меня повели на допрос.

В комнатке уже сидело четыре человека: Кухтыль на скамье у стены и двое местных за столом — какой-то военный, полицейский и видимо следователь в штатском. Первым заговорил на чистом русском языке "следователь":

— Доигрались, ребятки?! — Рявкнул он.

Мы с Мишей переглянулись и военный с полицейским тоже. Дальше ситуация стала проясняться. Оказывается, мы искали "паолу" на территории военно-морской базы. А мужик в штатском был человеком из посольства. За полчаса я умудрился довести своим рассказом "как мы дошли до жизни такой" всех до смеховой истерики, начав естественно с "пирожка". Наш советский представитель еле успевал слова подбирать для перевода, а больше всех ржал военный. Когда я кончил говорить, он успокоился наконец, и залезши в карман кителя, достал металлическую фляжку, предложив ее нам с Мишей. Представитель с полицаем одобрительно хмыкнули. Глоток виски утром! Что еще нужно двум советским геологам после всего случившегося? Это была минута настоящего счастья — все улыбались. Полицейский, вытерев смеховые слезы и что-то написав в свой блокнот, махнул "послу", что мол, к нам больше нет претензий. Военный, предложив советскому представителю глотнуть из фляжки и увидев вежливо-удивленный отказ, радостно допил оставшееся. И нас отпустили. У ворот тюрьмы стояла машина с надписью "МР" на двери. Заметив нас с Кухтылем, оттуда вылезли два вчерашних военных с тем, который участвовал на допросе, приветствуя нас, как старых друзей. В машине нас ждала целая две бутылка местного вискаря, типа подарок за вчерашнее недоразуменее.

Мы с Мишелем отхлебывали всю дорогу за "гласность и перестройку" и за дружбу между братскими народами, естественно. Вот, единственное, что мы так и не смогли объяснить нашим новозеландским друзьям, почему мы не хотели, чтобы они подвезли нас к самому трапу судна. Нас высадили в паре кварталов от проходной порта…

На судне все интересовались, куда это мы пропали вчера вечером, а мы ответили, что устроили пикник на берегу. Поверили. Тогда я понял, что у нас действительно наступила перестройка — из посольства так и не настучали. Видимо они там уже давно перестроились под теплым новозеландским солнцем, солнцем страны киви, "паолы" и воспоминаний и вкусном Куке.

Типа сыты по горло.

Веллингтон, 1989, Москва 2004.

У каждого студента-геолога времен СССР было две мечты: защитить, наконец, диплом и съездить на Камчатку. Но, это я так по незнанию жизни считал.

Можно, конечно, выдать вступительную оду на пару десятков страниц вожделенному камчатскому краю, но я расскажу только про один маленький эпизод.

Чем занимаются геологи в Петропавловске-Камчатском никому, думаю, объяснять не нужно - работают. Вот, и я — молодой, вроде как перспективный геолог, занимался там этим самым, любя и старательно. Но после второго месяца стало несколько скучно от однообразия: короткие маршруты, камералка, образцы, водка. И так изо дня в день. Молодой организм требовал адреналина, а менталитет — героического восхождения на бурлящий действующий вулкан. Проза жизни геологоразведочной партии напрочь рубила надежды исполнение заветных желаний, вернее одного. К концу практики настроение соответствовало погоде, которая, издеваясь, вымачивала проливными дождями наш деревянный камеральный барак на окраине Петропавловска. Но вдруг… И не надо сразу кричать про банальности! Все самое прекрасное в жизни происходит вдруг. Это пакости разные планомерно и целенаправленно трамбуют нас в прозаическую составляющую жизненного пути, а поэзия приходит из-за угла с кувалдой наперевес и радует. В данном случае с кувалдой пришел бородатый вулканолог из соседей. Около шести вечера он ввалился в нашу комнатенку, оглядел груды образцов, пакуемых для отправки на "материк" и просто так, по-деловому рявкнул:

— У нас все заняты — день рождения справляем! Кто поможет завтра на Ключевской? За нами тоже как-нибудь не заржавеет должок — И оглядел уже человеческую составляющую помещения.

В голове у меня зазвенело. Дернувшись к свету, я почувствовал тяжелую руку на плече — это наш местный геолог-ветеран попытался грудью прикрыть амбразуру, но было поздно: скорость звука намного превышает скорость удара — падая обратно на стул, я услышал собственное "Я!!!". Наивные мысли про то, что старшее поколение не дает зеленый свет младшему, вовсю прыгали в голове, поймав взгляд геолога, опускавшего руку, я начал соображать, что сделал что-то не то. А вулканолог с улыбкой палача уже ласково шептал мне в ухо о том, что в данный момент мне нужно подготовится к утру, а там за мной заедут. И тут же убежал.

Старший геолог Андреич пожал по-деловому плечами, взял могучей клешней мой воротник, приподнял мое бренное тело и, выдохнув дым "беломорины", сказал:

— Напросился?! Вот и шуруй, любитель. Я пытался, но ты сам. Смелый да? Садись!

Я боязливо пересел на указанный стул. А Андреич продолжал бушевать:

— Ты хоть понимаешь, куда этот ирод тебя завербовал?

— На… вулкан?..

— Логик ты наш хренов! В окно давно смотрел?

— Нет…

— Ну, так посмотри! Капает? А там метет. А я тебя сейчас готовить буду.

С этими словами он подошел к сейфу, вынул из кармана ключ, открыл и достал трехлитровую банку с прозрачной жидкостью. Подойдя ко мне, Андреич взял со стола железную кружку, повертел ее в свете лампы и сказал:

— Пойдет. Пей!

И налил. Глотнув, я поперхнулся — жидкость оказалась чистым спиртом:

— Андреич! Побойся Бога — Закашлялся я — Дай воды! И нахрена нужно спирт глушить?

— Ты, главное пей, а завтра спасибо скажешь!

Андреич смотрел на меня как на Муму Герасим и наливал еще. Я мужественно пил. Через полчаса спирт с водой вырубил мое бедное сознание до утра.

Наутро добрый Андреич дал опохмелиться. Голова не соображала, глаза не видели, как меня посадили в машину и повезли на аэродром. Может и к лучшему, потому что очнулся я уже в вертолете, рядом с пилотом, который сидел с закрытыми глазами и кивал человеку, стоящему рядом. Мне ничего слышно не было — уже работал двигатель. Человек рядом еще что-то сказал, отдал пилоту планшет и выбежал. Через несколько секунд я почувствовал, что мы взлетели. Тут пилот открыл глаза, повернулся и заметил меня:

— Ахмед! Из Певека! — Проорал он, видимо представляясь.

— Практикант из Ленинграда! — Закричал я в ответ.

Затем Ахмед открыл планшетку и побелел. Я насторожился.

— Шакалы! Студент, ты хоть понимаешь, что все это значит? — Орал Ахмед, дергая за какие-то ручки.

— На Ключевскую летим!

— Дурак ты студент! Мне-то квартальную обещали, а ты зачем?

— А мне интересно!

— Там указаны координаты — четыре тысячи! Выше только кратер с дымом. Понимаешь?

— Классно! А что?

— Дурак ты, студент! — И он замолчал, поняв, что со мной обсуждать тему бесполезно.

Что такое "четыре тысячи" я понял на девятой попытке взять высоту. Только с помощью попутного ветра и какой-то матери Ахмеду удалось подняться слегка выше этой отметки и с большим трудом посадить машину на малюсенькой площадке. От высоты с непривычки все в голове плавало. Когда я вылез из машины, то осознал всю многолетнюю мудрость предварительной подготовки — блевать было нечем, а наркоз действовал.

Вокруг вертолета стали собираться люди, ежившиеся от пронизывавшего ветра. Они пришли забрать свои ящики. На нашей помощи в разгрузке никто не настаивал, что тоже было странно.

За час машину разгрузили, и Ахмед возжаждал лететь сразу обратно, а я уже начал приходить в себя:

— Слышь, Ахмед, а достопримечательности?!

Он ничего не ответил, а полез заводить вертолет.

Завелись. А дальше началось самое интересное: взлетать эта штука не пожелала, хотя обзываема и называема была всяко. Покрутив лопастями еще минут пять, Ахмед заглушил двигатель и достал откуда-то из-под сидения литровую бутыль, наполовину заполненную прозрачной жидкостью. Тут я сразу сообразил, что это будет второй этап подготовки. Мы вылезли наружу. Там опытные вулканологи уже разгребали снег — готовили взлетную полосу для разбега…

Еще через час мы с полосой были готовы.

С трудом всунувшись в кабину, Ахмед из Певека повернулся ко мне и спросил:

— Ты знаешь, что когда падает звезда, нужно загадывать желание?

— Да вроде… А причем тут звезда?!

— Ты, эта… — загадывай!..

Вертолет плавно покатился и рухнул вниз — с "четыре тысячи". По параболе…

Я слышал, как тикали мои наручные часы, а дома, в Ленинграде, капала вода из крана. Вверху лопасти тихо-тихо говорили "туфф, туфф, туфф…". Стрелка альтиметра быстро крутилась обратно. Ахмед держал руками свой рычаг и что-то бормотал про себя.

Через пару секунд мы услышали, что "туфф-туфф" резко изменилось на "фррр!"…

Поздно вечером, уже сидя за столом, Ахмед из Певека объяснил:

— Ты очень хороший студент, правильное желание загадал! — И первый раз улыбнулся.

Ленинград, 1985

Любой пловец, если бы к нашему великому удивлению таковой случайно проплывал около пяти утра в районе выхода из Суэцкого канала в Средиземное море, весьма удивился, заглянув в один из иллюминаторов на уровне ватерлинии "Геофизика Уткина". Гипотетического пловца поразила бы даже не сама мизерная каюта, где непонятно как умещались четыре игрока в преферанс, а лица самих игроков. Лоснящиеся от пота и распаренные до красного каления, они отождествляли две крайности: бесконечный цинизм с монолитным спокойствием и крайнюю степень раздражения, граничащую с истерикой девочки-подростка, которая узнала у гинеколога о беременности. Выражение лиц менялось в такт ударам средиземноморских волн, таким же огромным, как и "гора" в игре, которую смог бы оценить наш пловец, если бы внимательно посмотрел на маленький столик, на котором лежала разграфленная "общая тетрадь", исписанная практически до конца. Но второй раз удивиться пловцу вряд ли бы удалось — судно качало изрядно, и наш герой попросту бы разбил себе голову об борт и пошел ко дну. Но игроков размеры "горы" и "пули" особо не возбуждали — каждый привычно складывал в уме множество нулей и соображал, что сумма проигрыша или выигрыша вряд ли превысила бы стоимость пары десятков банок сгущенки — игра с перерывами на вахты шла пятый месяц.

Напрягала компанию совсем другая вещь: с каждым новым креном судна внутри переборки, в районе вентиляционной решетки что-то сильно грохотало и перекатывалось. Причем, вентиляцию до этого дня уже несколько раз разбирали, но ничего не находили. Это угнетало. Угнетало до такой степени, что уже не спасала любимая игра. После полугода в море раздражает любая мелочь: будь то старая шутка, топот таракана по столу или запах папиросы из соседней каюты, а тут ЭТО… К тому же, усугубляющими факторами были закончившееся с месяц назад запасы спиртного и курева. Чай не спасал — от него ныли и легкие и желудок.

Один из двоих, сидящих спиной к иллюминатору — полный, лысоватый геолог Кухтыль — сидел на "прикупе". Лениво тасуя колоду, он прислушивался и молча шевелил губами. Внезапно его руки остановились. Кухтыль положил колоду на тетрадь и захлопнул ее. Трое напарников замерли, чувствуя, что сейчас их товарищ просто взорвется. Первым попытался разрядить обстановку Меморекс — молодой из сейсмоаккустиков (в полном варианте его кличка звучала "Четырежды Меморекс Советского Союза" — за любовь к одноименным видеокассетам и привычкой украшать рабочую робу такими лейблами):

— Слышь, Кухтыль, ты чего?

— А ничего! Забодало! Давайте стену разбирать. — Проорал Кухтыль.

Вторая пара из четверки — Серж с Паштетом — понимающе переглянулись. Серж даже решил поддержать:

— А что уж там, так точно жить нельзя. Я спать не могу в последнее время. Как будто в голове эта хрень бухает. Давайте ломать!

Меморекс побелел лицом и с мольбой возопил:

— Да вы чо, мужики?! Опухли? Сейчас полшестого утра! Боцман услышит и кранты…

— Не дрейфь! Мы легонько. — Сказал Кухтыль. — Я сейчас лом из лаборатории принесу.

Вылезши из-за стола, он протиснулся к двери и ушел. Паштет же уверенно полез в карман и достал отвертку. Отодвинув маленького Меморекса в сторону, он начал откручивать болты на решетке, которые с веселым скрипом легко и сразу поддались. Через пару минут в каюту ворвался Кухтыль с ломом наперевес и сходу, уже отодвинув и Меморекса и Паштета, с грохотом вонзил в вентиляцию железяку и рванул на манер рычага на себя. От стены оторвался здоровенный кусок пластика, придавив при этом Сержа с Меморексом. Из-за стены послышалась какая-то ругань, но первый взявший себя в руки Паштет рявкнул:

— Все! Уже приехали, спим дальше! — И тут же заткнул себе рот рукой, чтобы не заорать во все горло.

А заорать было от чего. Из стены на койку выкатилось две (неоткрытых) пол-литровых банки "Хайнекена", батон высохшей и задубевшей копченой колбасы и… до боли знакомая красно-белая пачка, увидев которую, Кухтыль поднял вверх руку и зашипел:

— Тссс!!!

Но остальные и так уже поняли, что если не "тссс", то через секунду их убьют ближайшие соседи — сон моряка чуток. А за сигарету после месячного воздержания любой матрос капитана удавит и не дрогнет.

Взяв дрожащей рукой пачку, Кухтыль открыл ее и шепотом произнес:

— Одна. Только одна… Тихо!

Осторожно, стараясь вести себя как на подводной лодке на грунте, водворив стену на место, четверка расселась по местам. Для конспирации раздали карты. Обернули обе банки полотенцами, чтоб враг не услышал и вскрыли. А полотенцами тут же заткнули вентиляционную дыру снизу входной двери и в стене. Колбасу не резали — разломили на четыре части под одеялом. Да и есть ее можно было только грызя и обсасывая…

…Уже много лет спустя, когда кому-нибудь из этой четверки задавали вопрос, а был ли он когда-нибудь счастлив по-настоящему, они загадочно улыбались. Правда, меньше всего улыбался Меморекс.

…Пир удался на славу, даже не смотря на то, что проходил он в гробовой тишине. Управившись с продуктами к шести утра, игроки встали перед проблемой единственной сигареты. Мудрый Кухтыль принял однозначно правильное решение: "Тут курить нельзя. На палубу, там не учуят". И они пошли на палубу.

К качке прибавился дождь с туманом. Выйдя к правому борту на корме, заговорщики встали квадратом и на спичках разыграли очередность затяжек. Первый счастливый номер выпал Меморексу. Тот трясущейся рукой вынул сигарету, вкрутил ее меж губ, быстро и умело щелкнул зажигалкой на ветру и… затянулся. Затяжка была настолько вкусной и длинной, что оставшиеся трое чуть не подавились слюной. Потом Меморекс, уже уверенно взяв сигарету в районе фильтра сильными пальцами, чтобы стряхнуть свою долю пепла, торжественно произнес:

— Знаете, мужики, а ведь это настоящий… — Тут он стряхнул пепел за борт вместе с отвалившейся в районе фильтра сигаретой.

За Меморекса продолжил Кухтыль:

— Пиздец…

Дальнейшее повествование негуманно…

Суэц, 1989

Быль про счастье человеческое.

Во-первых, сразу хочу официально заявить, что находясь в Бразилии, а точнее в в окрестностях населенного пункта Рисифи, я не видел ни одной дикой обезьяны. Да! Хотя на счет тамошних приматов ходит множество слухов и кривотолков. А вот карнавалы там водятся в огромных количествах, причем весьма скандальные.

Задача, поставленная перед нами партией, правительством и всем советским народом, была предельно простой и ясной: в недельный срок отремонтировать вверенное нам судно для дальнейшего следования в район плановых работ. Но ни советский народ, ни правительство, ни тем более коммунистическая партия не учли бразильского карнавального синдрома…

Если в первый день капитан и начальник рейса еще пытались вправить мозги местным профсоюзам, уповая на солидарность и международную дружбу, но все было тщетно — профессиональные союзы портовых рабочих профессионально бухали всю неделю. Да и не только бухали — у них там в Бразилии принято ходить в гости вместе с бухлом и огромными компаниями — а это в свою очередь сильно напрягало первого помощника. Короче, уже на вторые сутки весь экипаж полностью ассимилировался в обстановке. Правда, за исключением первого помощника — он сдался последним, почти как капитан корабля.

По прошествии третьей недели — а вторую, как это принято — использовали для отходняка после первой — задача партии и правительства была выполнена. Судно стояло под парами уже полностью готовое для дальнейших подвигов. И тут… Ага. Случилась самая неожиданная вещь: первого помощника на судне не обнаружили. Но ведь это же пиздец, скажет любой, кто хоть немного разбирается в международной политике. Да, он самый и был. Срочно было созвано совещание начальников всех подразделений для допроса с пристрастием.

В ходе следственных мероприятий выяснилось, что первого помощника последний раз видели садящимся в какой-то дорогой автомобиль, стоявший прямо около трапа. За рулем сидела бразильская дама.

На поиски комиссара выехала группа захвата, состоящая из двух человек — лично начальника рейса Максимыча и меня — для физической поддержки.

Следует отметить, что населенный пункт Рисифи, это не маленький город, а скажем так — охрененных размеров деревенька — вроде бы даже вторая по численности населения в стране. А уж бразильских дам в дорогих автомобилях там как обезьян в лесах. И что нам оставалось делать, кроме как добровольно сдаться властям? К стыду своему по бразильски из нас двоих никто не разговаривал и не понимал. Успокаивало то, что местные копы тоже ни уха ни рыла в русском — на том и подружились. На вопрос, заданный на языке жестов Максимычу начальником полицейского управления, типа какого хера нам тут надо, Максимыч на том же языке ответил, что потерялся первый помощник, уже с дня три как — уехал видимо в театр или ещё куда с девушкой, но не вернулся. Может представление затянулось? Самый главный коп задумался и изобразил очередной вопрос: а что это за девушка? Тут задумался Максимыч — как бы по конкретнее её изобразить в бразильских жестах. Лично мне в том момент вдруг стало весело, несмотря на трагизм положения и с дуру я решил процитировать отрывок из кинокартины "Бриллиантовая рука", это когда спрашивают, а какая женщина. И процитировал: "Во!" Типа попутно показав. Удивительное всегда рядом — это я с того момента твердо зарубил на мозговых извилинах. После моего "во!" и соответствующего жеста, главный коп радостно хлопнул себя по лбу и завопил. Его вопль можно было понять однозначно и без толмача: "Ёптыть! так ведь это же, бля, донна Мария-там-какая-то-растакая! Да ща сами увидите — ноги в руки и поехали!"

Донна Мария числилась по картотеке обеспеченной и положительной во всех отношениях вдовой лет сорока — почти идеальная донна Флор, а томилась вдова в предместьях населенного пункта Рисифи — километрах в двадцати где-то к северу. Вот, правда, эти двадцать километров мы тащились больше часа — сказывался конец третьей недели карнавала. Машина протискивалась меж толпами похмеляющихся бразильцев и жаждущих нашей молодой и здоровой крови бразилок, буквально бросавшихся на капот машины. Все они были почти в карнавальных костюмах, а некоторые костюмы уже сняли — праздник-то уже кончился. Короче — с грехом впополаме доехали.

А дальше была настоящая бразильская трагедия. Подрулив к нужному дому, мы уже у ворот услышали донну Марию, а еще через пару секунд — увидели. Она стояла на коленях у крыльца и подняв к небу обе руки, благим матом взывала на бразильском. Увидев её, Максимыч косо взглянул на меня и заржал: это действительно было "ВО!"

С жестовых беспорядочных слов донны Марии мы поняли, что первый помощник мужчина конечно хоть куда, но она и не предполагала, что он может СТОЛЬКО пить… Как только донна Мария после дружеского многочасового поцелуя предложила промочить горло старым добрым бразильским вином — а физическое состояние комиссара к этому моменту только-только начало приближаться к отходняку — первый помощник, будучи истинным джентльменом, тут же предложил свою помощь в доставке спиртного в спальню — ну не может же дама одна допереть нужную для этого процесса дозу в одиночку. Главной ошибкой наивной донны Марии было то, что она не держала хотя бы пару троек бутылочек наверху, около роскошного ложа… Спиртное — несколько тысяч пыльных винных бутылок — хранилось в подвале….

После того, как нам удалось выломать дверь в подвал, опрокинув баррикаду пустых ящиков, мы лицезрели первого помощника. Он был в раю. Никакие уговоры не действовали — находясь в полном эдемском бодуне он категорически отказывался из него выходить. Вот тут проявился талант истинного начальника рейса — он нашел компромисс. Правда, после этого донна Мария запричитала еще громче, но выхода у нее все рано не было — пришлось оставшуюся часть винного запаса вдовы переносить в полицейский джип. Держась за ящики, туда же следом вполз первый помощник. А самый главный рисифский коп, стараясь избежать банальной сцены бразильского прощания, тут же нажал на газ…

Когда перегруженный джип наконец добрался до причала, мы первым делом выгрузили комиссара с бутылками в обеих руках. Он вразвалочку — ну чисто по-бразильски доковылял до трапа, остановился, поднял бутылки и заорал на весь мир "ВО!!!" и упал счастливый на трап.

Это был его последний рейс.

Атлантический океан, 1989

Собакой это прибитое жизнью страшилище можно было назвать лишь условно, поскольку плешивая шкура, натянутая на продавленный хребет вызывала единственную ассоциацию: Страшный Суд с картины Босха. Но теперешняя владелица этого каниса-фамильяриса настаивала с женским упорством, что передо мной есть ни что иное, как настоящая охотничья лайка. Может и есть на свете такие помойки, на которых специально обучаются и откармливаются лайки особого вида, но хозяйку я сильно зауважал — любовь к экзотическим животным, видимо, была у неё в крови. Собачку она подобрала на улице пару дней назад, чтобы приучить к охоте. Следует отметить, что и сама девушка решила стать охотницей те же пару дней назад. Этот факт меня совершенно не удивил — я её хорошо знал и любые возражения с советами можно было засунуть далеко и навсегда. Единственное, что я посоветовал начинающему собаководу, это, по крайней мере, откормить пса за оставшиеся три недели до "пристрелки" — когда собак знакомят с живым медведем в клетке, дабы собака правильно гавкала.

Три недели прошли.

Шарик, а банальную лайку и назвать-то по-другому она не рискнула, стал именно шариком. У меня появилось подозрение, что все эти три недели семья моей знакомой сильно недоедала — престиж, понимаешь ли. Из толщи спутанной густой шерсти Шарика торчали нос, уши и пять конечностей, среди которых невозможно было однозначно идентифицировать хвост и лапы — почти волкодав, только карликовый.

Сначала стреляли на стрельбище, где грамотные собаки были обязаны смирно сидеть подле хозяина, наслаждаться бабаханьем и только после команды вставать на четыре лапы и ждать дальнейших распоряжений. Шарик не ждал. Видать, в том месте, где он вырос и воспитывался, любые пролетающие мимо предметы воспринимались как еда и их нужно было поймать любой ценой. Он пытался поймать пули еще до мишеней и его пришлось привязать намертво к столбу.

После обеда полагалось сладкое — Потапыч за решеткой. Шарик сразил всех бывалых охотников неадекватной реакцией наповал. В то время, когда нормальные лайки поднимали дыбом всю имевшуюся в наличии шерсть, оскаливали пасти и делали устрашающие движения в адрес Потапыча, наш герой спокойно подошел к клетке, высунул длинный язык и лизнул Потапыча в лапу. Обалдевший медведь буркнул в ответ нечто вроде "ууу?" и замер. Коллеги Шарика замерли с открытыми пастями в полном ступоре, а через пару секунд вся охотничья братия упала, хватаясь за животы от смеха. Это был полный провал охотничьей лайки Шарика. Моя знакомая не знала, куда бы ей провалиться, да и я, собственно, тоже.

Шарик остался жить в качестве "обычной домашней собаки".

Прошла зима, потом весна, а летом я должен был уехать на работу в район Гусиной, что на Новой Земле. Вот тут-то моя знакомая и вспомнила про то, что в таких опасных местах без хорошей собаки не обойтись. А Шарик к тому моменту значительно заматерел — любо-дорого посмотреть: прибавил в мышцах и приобрел грозность в голосе. Веских аргументов против принятия в штат четвероногого я не нашел. К тому же, помня про экзамен с медведем, я уверился в мысли, что такая собака на полевых работах значительного ущерба не принесет — главное не пристрелить её по ошибке. Я его взял с собой.

О благословенный край Новая Земля! Рай для Человека и Собаки! Кроме нашего отряда из трёх человек плюс Шарик, другого испорченного цивилизацией населения не было в радиусе пятисот километров. Мы были счастливы и радовались этому отрыву. Днём работали, а по солнечным и не очень вечерам браконьерили потихоньку в своё удовольствие гольца с гусями и писали бесконечную пулю. Шарик вечно сидел на прикупе и никогда не проигрывал.

В один тоскливый туманный вечер, когда три отведенных пульных часа уже основательно всех утомили, Шарик сдал карты в последний раз и побежал проветриться. Где-то через минут десять он вернулся с радостным лаем, что было для него не вполне естественным, поскольку его характер отличался в высшей степени сдержанностью с некой долей романтического молчания и умнейшим хвостовилянием. Пес куда-то нас звал. Идти было лень — туман сгущался, да и ужин намечался. Третий член экипажа взял на себя ответственность сварить чайку и благословил нас на удачу. Чтобы мы не заблудились в тумане, он включил акустический маяк, это такая штука, которая очень громко свистит через заданные промежутки времени. Её настроили на три минуты. Мы взяли с собой на всякий пожарный ракетницу и пошли.

Шарик водил нас по тундре около получаса. Когда терпение лопнуло окончательно, тем более что маяк подал голос уже в десятый раз, мы, наконец, подошли к холмику, на который впрыгнул пес и радостно гавкнул, потом Шарик спустился на другую сторону. Поднявшись на холм, мы замерли. Я сказал "мама..", а мой спутник что-то похожее. То, что предстало перед нами, можно описать эмоциями, но отнюдь не словами. Когда оно встало на задние лапы, мы, не сговариваясь, взяли высокий старт и рванули назад. В этот момент пискнул маяк, начиная отсчет…

Три дня после этого я совсем не мог ходить — растянуты были абсолютно все мышцы, включая мозг. Шарика, естественно, отдали под трибунал, но разум все-таки пересилил всю ненависть Большой Тройки — охотничья собака сделала то, чему мы, как мне казалось, так её и не научили год назад. Шарика мы не расстреляли. Но осадок остался. Где-то через неделю, когда страсти утихли, мы прикинули время и расстояние. По все расчетам выходило, что в тот день мы в полтора раза превысили мировой рекорд по бегу на дистанцию в три километра.

Через много лет, когда я был в гостях у друга в Ирландии, мы сидели в маленьком пабе и пили гиннесс. На улице я заметил собаку, очень похожую на Шарика и засмеялся. Пришлось рассказать эту историю. Приятель был не без чувства юмора и сказал, что раз в книгу рекордов Гиннесса мы тогда не попали, то уж выпить этого гиннесса за настоящих собак нужно обязательно. И мы за них выпили.

Ирландия, Лимерик, 2000