"МАсква-3", рассказ
Что-то в этом все-таки есть... После девятичасовой блевотины рабочего дня в центре этого грязного муравейника, коим является столица нашей "великой и необъятной" - подхваченный грязной лавиной нервных, потных, безумных животных, когда-то именуемых людьми - из яркого неонового света, от которого нет спасения нигде - я заплываю в полутемный, грязный и холодный тамбур электрички. Здесь мое спасение. Здесь даже особи человечьего стада порой вновь обретают человеческое лицо - кто открывает долгожданную банку с пивом или алкогольным коктейлем, а кто-то уже пьян, и с не менее живым собеседником начинает разговоры за жизнь. Попав сюда, уже чувствуешь - здесь не Москва. Нет, по сравнению с стоящими на соседних путях поездами дальнего следования это очень даже Москва. Но все в мире относительно, и по сравнению с не Москвой мира дальних поездов мир электричек является Москвой ровно настолько, насколько Подмосковье является Москвой по сравнению с остальной Россией - но не Москвой по сравнению с Москвой. Только любитель чрезмерно многословных, но пустых сопливых философствований, коими пестрят сейчас социальные сети, не поймет столь простого и емкого умозаключения. Находясь физически почти в центре Москвы, внутри себя я нахожусь уже в Подмосковье... Кстати, я москвич, живу недалеко от платформы "Яуза" в девятиэтажной башне-"хрущевке" - по-моему самом убогом творении советской архитектуры. Был бы я из Подмосковья - я, как и большинство его жителей, ненавидел бы электрички не меньше, чем Москву. Но я москвич, поэтому я ненавижу не только Москву, а еще и Подмосковье, особенно восточное. А электрички люблю, хотя и не всегда. И каждый вечер возвращаюсь с работы именно на них, предварительно проделав с десяток остановок до станции "Комсомольская" на метро. Но делаю я это не только потому, что у меня плохо с головой. Просто в противном случае мне до дома придется ползти на маршрутке по пробкам от метро ВДНХ. А любоваться этим районом, изобилующим как сталинскими, так и позднесоветскими архитектурными и не только монументальными сооружениями, давящими на и без того больную голову - особого желания нет. Вот я и устроил себе регулярный профилакторий длиной в три станции.
Этот вечер выдался темным и дождливым, что вовсе не удивительно, так как на дворе был уже ноябрь. Настроение, как всегда, было лирическое, чему способствовала, естественно, смена обстановки, описанная выше. Но в этот раз я не взял с собой в дорогу ни греющую душу тару с алкоголем, ни плеер с саундтрэком к фильму "Бойцовский клуб", действующим на меня, офисного работника, как настоящее успокоительное. В этот раз я взял с собой книгу Венедикта Ерофеева "Москва - Петушки", которую я открыл для себя совсем недавно. И, хотя и прочитал я буквально несколько страниц, но уже успел полюбить книгу по двум причинам... Во-первых, действие происходит в электричке. Во-вторых, насколько приятно после всех этих ровных линий, белых стен, серых дверей, кулеров, мониторов и прочей глянцевой мерзости, наблюдаемой на работе, попасть в эту затхлую, "совковую", но близкую сердцу реальность! Казалось бы, смахивает на суждения зажравшегося москвича. Отъедь километров на сто от Москвы - и вот тебе реальный мир во всей красе! Но нет, на это просто нет времени! Если дело идет к празднику - будь добр участвуй в свинарнике под названием корпоратив. А дома - размалеванное чудище в юбке. Куда уж там мои интересы, когда тот факт, что ее высочество снизошла до того, чтобы разделить со мной спальное ложе (в моей же квартире) является величайшей милостью с ее стороны, за что я должен всю жизнь удовлетворять исключительно ее интересы и капризы. Попробуй вырваться куда-нибудь - праздники распланированы заранее, а долгожданный отпуск - свинство покруче корпоративов - Турция, Египет, отели, "все включено". В противном случае.. лучше промолчу... В одном я схож с Ерофеевым - в гастрономических предпочтениях алкогольного плана, и в вытекающих особенностях поведения. Но по характеру - я полная его противоположность. Он был страдающим, лирическим человеком, мучимым жизнью; христианином, под видом падения с общественной точки зрения избравшим для себя крестный путь. Я же вовсе не страдаю от жизни. Я не позволю действительности замучить меня, когда-нибудь я ее просто уничтожу. Мои кратковременные падения скорее носят мазохистский характер. Я жажду разрушения. Я - продукт своего времени.... Во всяком случае, таким я вижу себя...
Я занял свое традиционное место - встал рядом с закрытыми дверями, прислонившись спиной к железной, покрашенной серой краской, стене - чтобы смотреть в окно, несмотря на то, что, кроме проплывающих огней я все равно ничего не увижу. До отправления оставалось две минуты. Достав книгу из висящей на боку сумки, я открыл ее на странице с закладкой, и начал читать. Герой, прямо почти как я, только неудачно похмелившись, - сел в тамбур электрички и поехал, правда ведя себя слегка неадекватно. Зато как трогательно он описал глаза своего народа, увиденные им в вагоне! Я не выдержал и, сделав два шага влево, заглянул, как и он, в вагон - посмотреть, что же это за трогательные глаза такие, которые "никогда не продадут"? К моему удивлению, из всех присутствующих глаз моему народу принадлежало не более половины. Из них одни увлеченно пялились в планшеты, другие - в телефоны, третьи - вовсе в никуда, заняв уши плеером. Видимо, это и были те самые глаза "с полным отсутствием всякого смысла". Только вот ни единого намека на описанную Ерофеевым духовную мощь я в этих глазах так и не узрел.
Женский голос на фоне помех где-то над головой, растягивая слова, объявил "Сле-е-едующая остановка - Ма-а-а-сква третья. Осторожно, двери закрываются!". При этом слово "Ма-а-асква" было произнесено именно так, как это слово произносят озлобленные на москвичей провинциалы, пародируя так называемый московский акцент - кстати, ни разу не замеченный мной у коренных москвичей. Ну и как всегда, в последние секунды в тамбур влетает человек десять как минимум. Такое ощущение, что все они - участники тупого флэшмоба по забегу в электричку в последние секунды. Впрочем, я уже давно не обращаю внимание на подобный цирк. Но меня может сильно разозлить, если какое-нибудь туловище встанет передо мной, прислонившись к дверям, и загородит окно, пусть даже в него ничего и не видно. В этот вечер все именно так и произошло. Точнее, поначалу мне казалось, что все так; на деле все оказалось гораздо хуже. Я уже увлекся чтением, что со мной бывает довольно редко, - когда передо мной к двери припали два тела - одно женское, другое мужское. Впрочем, мне было как-то и не до них, меня больше интересовала застенчивость Ерофеева, и его профессия. Он укладывал кабель. Как же я ему завидую! Распорядок рабочего дня - вначале играть в карты на деньги, затем уложить кабель, и после - пить, сколько влезет! Никаких дресс-кодов вонючих, блевотной натянутой вежливости, дебильных разговоров о диете на кухне, и главное - никаких корпоративов и прочей мерзости!
С третьей попытки двери наконец-то закрылись, - и поезд, дернувшись, тронулся. От Ярославского вокзала до следующей остановки, "Ма-а-асквы третьей", электрички обычно плетутся со скоростью трехколесного велосипеда, ползущего в гору. Дойдя в книге до "индивидуальных графиков", я почувствовал что-то неладное. Дело в том, что сладкая парочка, загородившая мне вид из окна, с самого прибытия в сей тамбур не только слилась в нежных объятьях.. Вдобавок коротко стриженный, низковатого роста красномордый кавалер плотного телосложения, страдающий небольшим косоглазием, с явным признаком изобилия интеллекта на лице - начал смачно, с периодичностью примерно раз в секунду, страстно целовать свою не менее прекрасную возлюбленную во все части разукрашенного дешевой косметикой лица. В сочетании с крашенными в провинциально-рыжий цвет изначально темными волосами она, несмотря на то, что ей было явно немного за двадцать, представляла из себя уже образ будущей продавщицы продуктового магазина из дальнего Подмосковья, куда они явно и едут. Молодой человек, впрочем, был явно из той же возрастной категории. При этом ответной страсти со стороны прекрасной дамы как-то особо и не наблюдалось. Она как будто, с одной стороны, и рада такому усиленному вниманию, а с другой - явно бросалась в глаза ее неловкость, особенно подогреваемая тем, что я стою меньше чем в метре от них, и вынужденно пялюсь прямо в их счастливые лица. Возможно, по этой причине она периодически пыталась с ним заговорить. Но героя-любовника это не останавливало. С периодическими передышками секунд на пять - десять он увлеченно продолжал страстные лобызания лика своей возлюбленной. Впрочем, он иногда тоже что-то пытался говорить, но его словарный запас был явно ограничен словами "дорогая" и "любимая". Можно, конечно, подумать, что я просто завидую чужому счастью, - но что-то мне подсказывает, что я бы от такого счастья, пожалуй, повесился. Или кого-нибудь повесил. На самом деле, даже не сами поцелуи и объятия прямо перед моим носом вызывали у меня отвращение, а тот пафос, с которым красномордый отвешивал свои ласки. Он будто бы бросал вызов окружающим, при этом сохраняя не свойственную для бунтаря надменную тупость на морде. Готов поспорить на что угодно, - он либо будущий или действующий мент, либо охранник.
Ну а мне, собственно, ничего не оставалось, как, затаив праведный гнев, снова продолжить читать. Все-таки от увлеченного чтения должна разыграться фантазия, подогретая недельным колоссальнейшим недосыпом, и я мысленно буду пребывать где-то совершенно в других местах, точнее, в другой электричке. И вот, физически находясь на еще небольшом расстоянии от Ярославского вокзала, в моей реальности я ехал где-то между Реутово и Никольским, и распивал из горлышка спиртное вместе с Ерофеевым. Но что-то не давало спиртному проваливаться внутрь - может, отсутствие бутерброда на закусь, а может, эти странные звуки.. хлюпающие, чавкающие каждую секунду, звуки.. Ах, точно.. Это они.. Парочка, стоящая передо мной.. Похоже, дела мои плохи. Я думал, это временное явление, но страсть красномордого не унималась. На лице его возлюбленной уже похоже не осталось живого места от его слюней. Порой возникало ощущение, что она и сама не знала, куда ей деться.. Но при более внимательном рассмотрении было понятно, что она явно не против. А поезд продолжал еле плестись, до "Ма-а-асквы третьей" было еще далеко. Дождь залил стекло, и в ту маленькую, не загороженную влюбленными телами часть дверного окна, было видно, как расплывшиеся белые и оранжевые огни отражаются в размазанных по стеклу каплях воды. Между тем, любовные безобразия все продолжались, даже усиливались. Я снова взялся за книгу, продолжая двигаться в сторону долгожданных Петушков. Я философствовал, спорил с Ерофеевым, но спорить с ним было трудно. И вовсе не потому, что он - признанный гений, а я червь офисный. А потому, что эти двое "чмафкаются" нам на ухо, и мешают нам рассуждать. А за окном уже проплывала Купавна. Кажется, мы уже изрядно пьяны, а до цели нам с Веней ехать еще хрен знает сколько! Стоп!
Телефон.. У нее зазвонил телефон! Она лезет в сумку, достает его, говорит "Да, мам!". Красномордый успокаивается. Не будет же он маме на ухо чмафкать ее доченьку, в конце концов! Он хоть и мент скорее всего, но хоть что-то же в башке должно быть! О счастье! Он действительно остановился. Хоть и выжидающе смотрит на нее... Я снова читаю. Я в Лобне. Отрезанная голова на рельсах. Что? Какая голова? Я же в электричке, еду домой! Ах, да. Я же спал ночью максимум час, поганая бессонница - последнее время совсем измучила меня. Да и вообще нервы никудышные стали. Надо успокоиться. Что мне эти два туловища? Пусть делают, что хотят - сильно, что ли, мешают они мне? Все равно через две остановки мне выходить, а к "Москве третьей" мы уже почти подъехали. Я снова открываю книгу. Лобня... Голова... Текст слегка плывет.. Чмафк!
Опять!! Он снова слюнявит ее!! Прямо рядом с трубкой, чтобы мама слышала, что ли? Даже девушка уже сконфузилась.. Все.. Конец моему терпению. Спокойно! Я закрыл глаза, дабы просто успокоиться.. Я спокоен..
.. Но чмокающие звуки продолжаются с нарастающей силой, и вот уже она положила трубку, и теперь.. Она целует его в ответ!!!
Это была последняя капля. В этот момент что-то будто переключилось во мне. Тусклый свет из грязных светильников сверху вдруг стал ярче, звуки усилились и стали объемными, мои виски будто кто-то схватил руками и со всей силы сжимает. Мы уже подъехали к платформе остановки, как вдруг моя рука будто бы сама потянулась к расположенному слева от меня стоп-крану. К моему счастью, именно в этот момент они слились в страстном поцелуе. Я дернул красный рычаг что есть силы. Раздалось шипение пневматических тормозов, поезд резко дернулся. В ту же секунду что-то хрустнуло там, где были лица влюбленных. Красномордый резко отпрянул от девушки, прижав руки к своему рту. На искаженном лице - ужас и боль. Сквозь пальцы изо рта стала сочиться кровь. Девушка, видимо, не сразу поняла, что произошло. Отойдя от дверей, которые открылись почти сразу же после того, как поезд остановился, - она молча с ужасом взглянула на возлюбленного, и только через секунду, выплюнув что-то кровоточащее изо рта, завизжала самым душераздирающим женским воплем - это был его язык! Люди в ужасе бросились к ней, не разобравшись, в чем дело. В этот момент несчастный красномордый, уже побелев, стал издавать звуки, похожие на рев борова, и дергать руками. Он стал двигаться по тамбуру задом наперед - видимо, обезумев от боли, он пятился к открытым дверям. Только тут до людей начало доходить, что случилось - от резкого и неожиданного толчка она по инерции откусила ему язык!
Двери электрички - это совсем не двери метро. В метро просунул руку между створками - и двери уже не закроются, а рука ничего и не почувствует, кроме небольшого дискомфорта. В электричке же двери - это прямая угроза жизни - здесь не то что зажмет так зажмет.. Это просто железные убийцы, гильотина нашего времени!
Они захлопнулись неожиданно и резко именно в тот момент, когда красномордый, пятившись, поскользнулся, видимо, на собственной слюне, накапавшей на пол во время страстных поцелуев. По роковой случайности, между створками оказалась его шея. Раздался сильный хруст, и обезглавленное тело, сползая по двери, приняло лежачее положение, заливая кровью и без того загаженный тамбур. Девушке словно перехватило дыхание, и, выпятивши глаза, она пыталась что-то то ли сказать, то ли прокричать, но голос у нее явно пропал. Зрители этого шоу в ужасе - кто-то кричал, кто-то просто растерялся.
Двери снова резко открылись, и с платформы на девушку смотрела будто с укором лежащая в луже крови голова. Цвет лица стал уже совершенно бледным, косоватый взгляд был такой же пустой как и раньше, только неподвижный - а губы застыли в форме поцелуя, что называется - бантиком. Ноги девушки подкосились, слезы обильно полились из глаз, и она упала на колени без сил. Между тем к тамбуру прибывало все большее количество народу. Кто-то не выдерживал этого ужасного зрелища и сразу ретировался, кто-то всем своим видом показывал, насколько все это ужасно, а некоторые - снимали все это на телефон, и молча уходили в сладком предчувствии сотен и тысяч просмотров и "лайков" на"ютубе".
Внезапно девушка начала отбиваться от рук, которые пытались помочь ей встать, и, проползя на четвереньках к открытым дверям через любимое тело, рыдая, схватила двумя руками за уши бывшую его голову. Люди замерли в ожидании. Притянув голову к себе, она медленно и нежно поднесла его мертвые губы к своим, живым - и поцеловала его так же нежно, как и за секунду до моего сюрприза со стоп-краном. Одна женщина в тамбуре упала в обморок. Наступила тишина. Люди замерли от удивления. Закончив поцелуй, она нежным, искренне любящим взглядом посмотрела в его мертвые глаза, и чмокнула его в щеку. Затем - в другую. И еще раз. И снова, и снова - именно так, как он ее ласкал до того! Да, теперь все встало на свои места! Их чувства были взаимны, и это стало ясно только сейчас! Вот он, триумф любви! И сотворил его я, своими собственными руками! Вот скажи мне, Ерофеев, способен ли ты был на это в своем двадцатом веке, в своем совке? Нет, конечно же! Кишка у вас тонка, да и любовь у вас была сопливая, деревенская... Потому и спились вы все. А за нами - будущее!
Тут я не выдержал, и, как это иногда случается в серьезных ситуациях, из меня наружу резко вырвался смех, причем смех дикий, порывистый - со стороны можно было подумать, что я съехал с катушек окончательно. А может, и правда я...?
"Ма-а-асква третья. Следующая остановка - Маленковская" - раздался голос сверху. Девушка и парень почти в упор недоуменно смотрят на меня, - а я смотрю на них, продолжая смеяться. Люди, едущие в тамбуре, искоса смотрят на меня. Поняв свое положение, я постепенно перестаю издавать смех, что у меня не сразу получилось. Поезд остановился, двери открылись. "Извините" - сконфуженно проговорил я под нос, стараясь не смотреть в глаза никому из присутствующих, и вышел на платформу, сам не зная для чего, - решительно двигаясь вперед по ходу поезда, - несмотря на то, что остановка не моя. Двери закрылись, бело-синие вагоны электрички с несильным грохотом дернулись, постепенно набирая скорость - но уже без меня. Что я делал на станции, я не совсем отчетливо понимал. Из дверей одного проезжающего вагона на меня, странно улыбаясь и о чем-то переговариваясь, глядели красномордый парень с девушкой, вскоре исчезнувшие вместе с ушедшим электропоездом. Я не знал, что со мной стряслось. Я не знал, что вообще вокруг творится. И зачем я на этой станции? Кажется, у родителей был знакомый врач-невролог? Вот заодно и повод позвонить родителям..
Я продолжал стоять на той же платформе. По дальнему пути электровоз с ревом тащил подальше отсюда вагоны скорого поезда с уютным тускловатым светом в окнах. Сверху падали холодные капли ноябрьского дождя, остужая мне голову...
2012 г.
