Alexandrov89

Раньше, когда в Рязани не было Макдональдса, все экскурсионные автобусы в Москву на обратном пути обязательно останавливались в Бронницах. Как минимум половина детей именно Макдак в Бронницах считали основной целью маршрута.

У меня в школе экскурсии случались не часто. Я вот помню только в Большой театр на балет "Щелкунчик". Мне с Саней, Тёмой и Диманом выпало сидеть на балконе на последнем ряду. Мы сидели на спинках, поставив ноги на сиденья, но всё равно почти ничего не видели. Да и не думаю, что смогли бы по достоинству оценить, даже если бы видели. Но музыка нам понравилась, однозначно.
— Чайковский крутой, — заявил Тёма, и я до сих пор с ним согласен.

На обратном пути мы заехали в Бронницы. Денег у нас почти не было, и когда мы отстояли очередь к кассе мака, выяснилось, что никто из нас не может потянуть булочки.

— И чёрт с ними, мне мамка кучу бутеров сделала, — сказал Тёма, оглядываясь, не услышала ли учительница, что он чертыхается.
Но учительница не слышала — её не было в маке. Возможно, ей мама тоже сделала бутеры, но скорее всего, тоже не было денег. Годы были голодные.

— А я все свои бутеры уже съел — грустно сказал Диман.
— Ничё, я тебе дам половину — сказал Тёма.
— Ладно, идём отсюда, пацаны — подвёл итог Саня.
Но идти в автобус нам не хотелось, кое-какие деньги у нас были, и совсем их не потратить мы считали глупым. Выход нашёл Диман — в палатке рядом с Маком мы купили две стеклянные бутылки пепси. Как раз хватило нашей общей кассы.

Правда, мы сперва не знали, как их открыть — крышки не откручивались. Но Тёма нашёл выход — мы сбили крышки об ограду Макдака. Из-за взбалтывания половина пепси вылилась на грязный весенний снег. Но это всё равно было весело, и уж точно вкуснее, чем какие-то там бигмаки.

В следующий раз Макдональдс я увидел лет через пять-шесть, в конце своего первого курса. Самый первый ресторан открывался в Рязани в новом торговом центре на площади Победы. А я с пацанами калымил разнорабочим на этом мероприятии. Пацаны были другие. Моих школьных друзей уже успело разметать кого куда. А Сани уже вообще не было в живых — за пару месяцев до этого он погиб, подрабатывая на стройке, собирая деньги на обручальные кольца.

В связи с открытием, директора ТЦ привезли из столицы каких-то попсовых звёзд, и я вместе с парнями из общаги и универа устанавливал ограждение вокруг сцены. Из подъехавшей газели вытаскивали тяжеленные металлические щиты и тащили их, куда покажут. Мы подъехали к восьми утра, концерт должен был начаться в десять. А в девять открывался ТЦ и Макдональдс на его первом этаже. Когда мы подъехали, с самой остановки и до дверей в мак стояла очередь в пять рядов.

— В жизни не видел столько долбоёбов, — высказался Саня.
— И не увидишь, акция разовая, — заметил Лёха.
Когда в шесть вечера мы после концерта убирали те же самые щиты, очередь всё так же медленно тащилась к кассам от самой остановки.

— Вот их не берёт, весь день торчать в очереди ради сраной булочки.
— Да не, это уже другие. Наверно.
— Прикиньте, съел на завтрак бигмак — встаёшь снова в очередь. К обеду как раз опять до кассы доберёшься.
— Вот и день прошёл — не здорово ли! А ещё жалуются на бабок в поликлинике — тут вот ни одной бабки.
— Вась, не хочешь чизбургер? Вставай в очередь, а завтра нам расскажешь.
— Нет уж, я лучше пивка.

И мы поехали к общаге и взяли там кто пиво, кто сок, позвонили девчонкам. Крышки у пива не откручивались, но у нас были зажигалки, и мы не пролили ни капли.
— Вот, что я люблю — сказал Володя, и мы были с ним согласны.

Автор: Антон Александров

«Вот те на! — подумал, очнувшись, Веничка. — А я рассчитывал, что в рай попаду. А здесь черт-те что такое. М-да-а-а».

— Как же, рай! Держи карман шире! — не замедлил объявиться черт.
Выглядел он по-достоевски: то ли как приказчик дореволюционный, то ли как нынешний торгаш-кооперативщик. Паскудно выглядел. Уж лучше б рога у него были, чем эта мерзкая ухмылочка на пухлощекой, до омерзения сытой роже.

— Чтобы в рай попасть, надо грехов совсем не иметь. Так что там пустовато — Иисус Христос, Илья Пророк да Санта Клаус. Двое в шашки на щелбаны играют, а третий — лишний, поэтому и мотается все время вверх-вниз, якобы подарки детишкам возит, а на самом деле от райской скуки отдыхает.

— У нас тут не в пример веселее. Пейзаж, конечно, несколько напоминает Бибирево, но длить существование вполне можно. Большинству вполне нравится. Тем более и мучиться-то совсем недолго — лет сто — сто пятьдесят. А потом — вали на все четыре стороны: хоть в рай, хоть на новое перерождение.

— Все, впрочем, новую жизнь выбирают, кроме Федора Михайловича. Тот, конечно, в рай рвется — с Иисусом в шашки поиграть. Хотя чего рвется? И тут только и делает, что играет. Хотя, разумеется, никогда не побеждает — тот еще игрок. Но да вы его не хуже меня знаете. Пойдемте, с остальными познакомлю.

Как раз навстречу попалась молоденькая серьезная девушка в старинном платье, которая куда-то торопилась. Черт и Веничка с ней раскланялись, она сделала в ответ книксен и поспешила дальше.

— Джейн Остин, — объяснил черт. — Все время ходит в гости между трех усадеб, но никак не успевает попасть вовремя к столу. Регулярно в кого-то влюбляется, но у ее избранников никогда нет стабильного дохода, поэтому она как здравомыслящая леди вынуждена всем отказывать. Написала здесь двадцать пять романов, но ни один не стал бестселлером. Впрочем, мы все считаем, что, как только она уйдет на новое перерождение, продажи ее книг резко взлетят.

— А вон, смотрите, знаменитый музыкант Сид Вишез, как раз выступает. Ну что же вы, Веничка, отвернулись? Совсем не интересно?

Вишез бушевал на сцене, разбивая очередную гитару, но зрителям было плевать, и даже Нэнси не смотрела в его сторону.

— А это другой музыкант, Боб Марли. Легенда.

Черт представил Бобу Веничку, но одноногий хмурый негр не взглянул в его сторону. Он сосредоточенно пытался раскурить огромный косяк с самой лучшей на свете травой, но тот постоянно тух.

— А здесь я вас ненадолго оставлю, вынужден бежать по делам-с. Но вы пока осваивайтесь, Венедикт Васильевич. Как раз и местечко подходящее.

Они подошли к рюмочной. Черт испарился.

«Нужно это как следует обдумать», — решил Веничка и немедленно выпил. Водка через развороченное горло пролилась на галстук. Веничка хотел позвать кого-то, но голосообразующего аппарата с собой, разумеется, не оказалось.

«Ну и ад — ни поговорить, ни выпить», — грустно подумал Ерофеев.

Автор: Антон Александров

Оригинальная публикация ВК

Не знаю, что за предмет она у нас вела. Не помню. Но точно не историю. Потому что по образованию она была как раз историком. Но историю у нас вела Лидия Викторовна — милейший человек и отличный учитель. А она только пару раз приходила ЛВ заменять.

Но что бы она ни вела, занимались мы по большей части не предметом, а какими то псевдопсихологическими тестами, вели какие-то непонятные беседы, пытались влезть в душу друг другу. Не школа, а клуб анонимных старшеклассников.

И по расписанию её урок стоял хуже некуда — в середине между важными литературой и алгеброй. На литературе мы готовились к ЕГЭ по русскому языку, а на алгебре — к ЕГЭ по математике. Можно, конечно, было бы сваливать гулять, но в школе мы в большинстве своём не такие разгильдяи, как в институтах. Да и опять же — её урок был вообще не напряжным, порой даже забавным. Из-за этого она и втерлась к нам в доверие.

Поэтому эта не очень приятная история и случилась.

Но к делу. На предпоследнем уроке она придумала такую штуку. Мы, двадцать человек выпускников, должны были взять по три листочка бумаги и выйти. А потом входить по одному в класс и класть по листочку на парты троим своим лучшим друзьям. На них обязательно надо подписаться. Ну и можно написать что-то ещё, кроме своего имени, или нарисовать, на наш выбор. Вот такая весёлая игра.

Я ещё подумал — три листочка — это как-то маловато. Ладно бы пять. А лучше восемь, чтобы уж точно никого не обидеть. Но я тогда почти никогда не спорил и играл по правилам, верил учителям, поэтому как все, вышел и стал ждать в коридоре. Потом зашел одним из последних, мельком взглянул на свою парту — на ней лежали несколько листков — написал три имени и вышел.

Я отдал листочки своим друзьям с детства — Сане и Лёхе, а ещё один отдал Ире Павлюченко. Мы с ней не встречались, но тоже давно дружили, она была прикольной. Сане и Лёхе я просто написал своё имя, а Ирке написал какую-то глупую цитату из песни, что-то весьма сопливое и довольно банальное. Романтичность, ага. Если бы листков было больше, я бы отдал их ещё одному Сане, Диману, лучшей подруге Иры — Лене, а ещё Вике, Маше и Диане. Но листочков на всех не хватило.

Сейчас, будучи злым и циничным, я понимаю, что листочки можно было разорвать и увеличить их количество. Или можно было бы отдать один из них Яне — девчонке, у которой была всего одна близкая подруга и которая была самой зашуганной в нашем классе. Тогда мой выпускной мог бы пройти заметно веселее. Ну да ладно. Вышло, как вышло.

Потом мы зашли в класс и посмотрели на письма, которые попали к нам. У меня были от Лёхи, Сани, Маши и Дианы. И от Яны. На три больше, чем я думал. Ну и все мы были на позитиве, смеялись, о чём-то болтали.

А на последнем уроке в четверти, году и в нашей школьной жизни учительница придумала такую вещь — мы по очереди садились на стул у доски, лицом к классу, и класс обсуждал плюсы и минусы друг друга. Ну, типа, это поможет нам в будущем. Дерьмище.

В основном, все хвалили друг друга, мы получались таким классом идеальных мальчиков и девочек, хоть коммунизм с нами строй. Пара шуточек, тоже довольно милых. Сопливая детская патока, слащавые сопельки с милыми пузырьками. Так себе прожарка. Мне сказали что-то типа того, что я добрый, умный, весёлый, пожелали быть чуточку наглей, и предсказали, что я буду отличным работником с высокой зарплатой, любящим отцом и заботливым мужем. Не помню точные формулировки, но что-то типа того. Суть наверняка ухватил верно. Говорили это мне искренне, так что даже жаль, что я не оправдал надежд. Я чувствовал себя довольно неуютно в этом потоке славословий, наверное, как и все остальные.

В ответ плохонько спародировал Путина. Добрый вечер. Буду краток. Всем спасибо.

Яна, если ты это читаешь — я всё ещё могу быть любящим отцом и заботливым мужем. Хотя я уверен, что ты давно замужем и всякие глупые рассказики не читаешь.

Но убираем лирику, делаем выводы.

Последней к доске села Вика Кузнецова — наша староста.

Когда замолкло эхо последних дифирамбов, она спросила у нас.

Почему же, если мы все так её любим, ценим и уважаем, почему же, если она такая добрая, умная, красивая и классная, почему же, если она такой чуткий товарищ и друг, с которым можно обсудить что угодно и которая всегда готова помочь, почему же тогда, чёрт нас всех в жопу дери, на её парте неделю назад не оказалось ни одной сраной бумажки с чьим-то именем?

И мы молчали в ответ, обалдевая от случившегося.

Про жопы и сраные листочки я добавил от себя. Вика в тот момент была корректной и спокойной, какой и должна быть умная, интеллигентная и только что повзрослевшая девушка.

А мы и в самом деле не могли понять, почему. Потому что пару минут назад мы действительно были искренни. Уверен, если бы неделю назад листочков было больше трёх, Вику бы ими завалили. У меня она была шестой в списке, но, полагаю, человек у восьми она была четвёртой. Но вышло так, как вышло. Вот такая вот ерунда.

С тех пор прошло лет пятнадцать. У Вики всё хорошо, насколько об этом можно судить со стороны. Я с ней общаюсь не чаще, но и не реже, чем с другими одноклассниками — то есть практически никогда. Ничего нового в подлунном мире.

Такая вот история. Если вы работаете учителем — не нужно подобных заданий, лучше ведите свой предмет. Если вы не учитель, то рассказ вам, возможно, не будет полезен. Но полезных рассказов в литературе вообще не очень много.

Лично я с тех пор пытаюсь не играть в игры, правила которых мне не нравятся. Но это не всегда получается. Такие дела.

https://vk.com/tohalexandrov

Я с детства писал стихи. Они были отвратительны. Но я, разумеется, этого не понимал. Так бывает. Особенно, когда твоя мама тоже ни черта не понимает в поэзии.

А потом я встретил одну местную поэтессу, которая мне сказала:
– Твои стихи — ерунда. Но для твоих двенадцати лет годится.

Я ответил:
– Мне почти тринадцать.

А она говорит:
– Тогда никуда не годится. Знаешь, милый друг, пора начинать учиться.

И стала мне объяснять про все эти ямбы-хореи-амфибрахии, рифмы мужские и дактилические, рифмовки перекрёстные и опоясывающие.
Но я был парень сообразительный — очень скоро рифмовал не хуже Пушкина.

Вот только стихи всё равно были отвратительны. Но я, само собой, этого не понимал. Так бывает. Тем более, что стихи стали печатать в местных изданиях – а ничего хуже для молодого поэта быть, разумеется, не может.

Очень не скоро я понял, что такие стихи не то, что печатать, но и писать то не нужно. Но хорошо хоть, что понял, всё-таки парень я был сообразительный.

А тут очень вовремя и школа как раз окончилась. И уехал я жить в Город, где первое время мне было вовсе не до стихов.

Но долго ли коротко, а бросить писать стихи не так-то просто, если уж начал. Стали они у меня скапливаться, иногда перекочёвывая в тетрадки жопастеньких однокурсниц.

По счастью, я в те времена завёл себе привычку после написания очередного шедевра откладывать его в тёмное место недели на две, а ещё лучше, на месяц. А спустя месяц – удалять. И оставлять лишь те стихи, на которые в буквальном смысле рука не поднимается.

Таким вот нехитрым методом стал я опять поэтом. Но быть просто поэтом мне казалось недостаточным. Хотелось быть поэтом хорошим, а ещё лучше - отличным.

И вывел я формулу для определения качества поэта. Разделил я всех поэтов на три категории. Хорошие поэты — это те, чьи стихи все печатают, да ещё и деньги им за это платят. Неплохие поэты — это те, чьи стихи все печатают, но денег не платят. И псевдо-поэты — это те, кого печатают только в том случае, если поэт сам за это заплатит.

Я всегда себя причислял как минимум к поэтам неплохим. Выяснить, прав ли я, можно было простым способом – отдать свои стихи в печать.
И вот, спустя семь или девять лет, я вновь встретил ту самую поэтессу, которая меня изначально научила тому, что частушки — это при всём к ним уважении не стихи. И отдал я ей небольшую свою подборочку, чтобы она просто их почитала.

Разумеется, звонит она мне спустя пару недель и говорит:
– Стихи хорошие, издаться не хочешь? Тут альманах на днях выходит новый, областное издание, ты как? Ты как раз проходишь для рубрики молодые дарования.

Я подумал – десять лет назад – молодое дарование, и вот сейчас – всё ещё молодое дарование. Уже полбашки седые, а всё молод. Но говорю:
- Если Вы считаете, что стоит напечатать, то я не против.

И их напечатали. И позвали меня на презентацию вышедшего альманаха. И было там полно авторов, и среди них я и парочка моих ровесниц и впрямь молодые. Но не это главное, а то, что...

Хватают меня за руку и говорят:
– Вы молодой автор?
Я говорю:
– Да, я молодой автор.
– С вас 300 рублей. За авторский экземпляр.

И тут всё пропало. Вынул я три сотки из кармана, получил свой экземпляр альманаха и отправился домой водку пить. И пил её два дня, у потом ещё два месяца пил пиво. Но, разумеется, не только из-за этих трёхсот деревянных, просто ещё кое-что как раз случилось, а потом просто так, потому что я люблю пиво.

А когда протрезвел, звонит мне опять моя учительница и говорит:
– Слушай, в общероссийском альманахе тебя тоже напечатали, так что заскочи к редактору и забери свой авторский экземпляр.

Приготовил я последние непропитые 500 рублей из заначки на чёрный день, побрился и отправился за последним доказательством своей никчёмности.

Прихожу, поднимаюсь на этаж, стучусь в дверь, открывает мне редактор, протягивает с порога номер альманаха и говорит:
– Стихи пишешь? Это правильно. Ну ступай, счастливо. Я занята.

Вышел я на улицу, немного ошарашенный, нащупал в кармане не пригодившиеся 500 рублей и думаю:
– Ндааа...

Тут телефон звонит. Редактор. Ну, думаю, нет, всё верно, забыла про деньги просто. Поднимаю трубку.
– Алё?
– Алё, да, я забыла. Ты библиографию свою ведёшь?
– Какую такую библиографию?
– Начни вести. Возьми чистую тетрадку и начни записывать, в каких журналах и за какой год ты издавался. Это важно. Ну счастливо.

И повесила трубку, а я подумал:
– Ндаааа...
Пришёл домой и решил: может, стихи мои и не плохие, но пора с ними заканчивать. Проза, только проза.

И сел я за ноутбук, открыл файл и написал название своего первого рассказа:

"Как я перестал писать стихи и стал культовым прозаиком"

https://vk.com/tohalexandrov