Впечатление иностранца о транспорте в Индии
-------------------------------------------------------------------
Подлинные лицемеры, понял я, — это те, кто критикует индийские порядки, приехав из благополучной страны, где нет необходимости драться из-за места в вагоне. Даже в ту первую поездку по стране я в глубине души знал, что Дидье был прав, когда сравнивал перенаселенную Индию с Францией. Интуитивно я чувствовал, что если поселить на таком ограниченном пространстве миллиард французов, австралийцев или американцев, то схватка при посадке на поезд будет гораздо ожесточеннее, а отношения между пассажирами в пути намного прохладнее.

И эта взаимная предупредительность индийских крестьян, коммивояжеров и тех, кто разъезжал в поисках работы или возвращался к своим близким, действительно делали путешествие вполне приемлемым, несмотря на тесноту и все возраставшую жару. Каждый сантиметр свободного пространства, включая большие металлические полки для багажа над нашими головами, был занят сидящими людьми. Те, кто стоял в проходе, по очереди освобождали друг другу место, отведенное на полу для сидения и очищенное от мусора. К каждому пассажиру прижимались по меньшей мере двое других, но никто не жаловался и не ворчал. Я уступил свое место на четыре часа пожилому человеку с копной белых волос. Он был в очках с такими толстыми линзами, какие вставляются в бинокли армейских разведчиков. Мой поступок вызвал возмущенный протест со стороны Прабакера:
— Я так сильно дрался с хорошими людьми за место для тебя, Лин, а ты отдаешь его так запросто, будто выплевываешь пережеванный пан, и стоишь в проходе, да еще прямо на ногах.
— Но послушай, Прабу, это же пожилой человек, я не могу сидеть, когда он стоит рядом.
— Эту проблему очень легко решить, Лин. Ты просто не смотри, как он стоит рядом. Если он стоит — это его дело, а твоего сидячего места это не касается.
— Я так не могу, — возразил я, смущенно посмеиваясь.
Прабакер оглашал свои претензии на весь вагон, с любопытством внимавший ему.
— Шесть синяков и царапин насчитал я на своем туловище, Лин, — хныкал он, взывая не только ко мне, но и ко всей заинтересованной аудитории. Приподняв рубашку и майку, он продемонстрировал нам большую ссадину и наливающийся кровоподтек. — Ради того, чтобы этот старик пристроил свою левую ягодицу на сиденьи, я приобрел эти серьезные раны. А ради того, чтобы он разместил на скамейке и свою правую ягодицу, я пострадал и с другого бока. Я весь побит и расцарапан ради размещения его двусторонних ягодиц. Это самый позор, Лин, вот что я тебе скажу. Это самый позор.

Он обстоятельно выразил свою горькую мысль на хинди и на английском, пока все без исключения не усвоили ее. Все наши попутчики глядели на меня набычившись и укоризненно качали головами. Но самым негодующим взглядом меня наградил, разумеется, старик, которому я уступил место. Он гневно взирал на меня все четыре часа, пока сидел на моем месте. Когда поезд прибыл на его станцию, он встал и отпустил в мой адрес такое непристойное выражение, что весь вагон покатился от хохота, а двое соседей сочувственно похлопали меня по плечу.

© Отрывок из книги Шантарам автора Робертс Грегори

“Если твоя судьба не вызывает у тебя смеха, значит, ты не понял шутки” - Грегори Робертс, Шантарам.

Конец апреля в Амстердаме выдался на уливление удачным. Из тех трёх дней, что мы провели там с друзьями, всего полдня небо было затянуто тучами. В итоге из поездки, которая стала результатом случайной идеи во время пьяного застолья в баре, выходила отличная перезагрузка сознания от событий последних месяцев.

Уже несколько месяцев до этой поездки я страдал влюблённостью в студентку по имени Юля. Наткнулся я на неё случайно, листая ленту одной известной социальной сети. Она просила помощи с программированием в одной из многочисленных групп знакомств. На часах была полночь и я почему-то решил помочь. Надо же было впервые за свои 23 года влюбиться именно в неё. Далее грустно - френдзона, затем я максимально забиваю на неё, поддерживая лишь тот уровень общения, который нужен, чтобы помогать ей с обучением. В общем, Амстердам должен был стать перезагрузкой сознания, освобождением от тяжких мыслей и т.д. и т.п.

Именно так всё и выходило. Велосипеды, море тюльпанов, умиротворяющие каналы, красивая архитектура. И конечно же море алкоголя и травы, куда уж без этого. Мозги плыли в наркотическом угаре, голос сам подпевал песне, играющей в наушниках:

Waiting for the one
The day that never comes
When you stand up and feel the warmth
But the sunshine never comes
No, the sunshine never comes

Телефон дважды завибрировал. Сообщение из ВК. Лень смотреть, так хорошо мне никогда не было. Но телефон уже был в руке, экран разблокирован, а пин-код вбит. Действия, выполняемые на подсознательном уровне.

“А я с Павликом рассталась. И мне тут же предложил встречаться другой. Я согласилась”.

Меня накрыло.

Следующий час, который мы с друзьями провели на катере, как казалось, прошёл за 10 минут. В голове рой мыслей. Какие-то несвязные глупые ответы в вк. Потом я тянусь по городу, стараясь не отстать от быстроидущего друга. Затем какой-то китайский ресторан. Я не хотел там сидеть, поэтому сказав, что вернусь минут через 40, и лишь улыбнувшись на брошенную фразу “Рано же по проституткам”, я вышел оттуда. Нет, по проституткам я не собирался. Не видел в этом смысла. Просто хотел побродить в толпе в одиночестве.

Хотя… Вот эта девочка за стеклом с красной подсветкой. Она ничего. Нет, я прошёл мимо.

Хотя… Левое полушарие мозга, начав понемногу отходить от наркотического угара, кричало: “Остановись, какого чёрта ты творишь?”. Правое же чётко отдавало приказы: “Круг-ом. Шагом-Марш! Левой, левой…”. И ноги слушались именно его.

- Сколько?
- 50 евро - 20 минут.
- Идёт
- Ммм… А ты ничего. Меня Джулия зовут, я из Испании. А ты?
- Алекс, Беларусь.
- Ого. У меня мама из Сербии. Значит братские народы, да? Давай ты меня будешь звать Юлей.

Всё. Круг замкнулся. Случайная встреча, случайная идея поездки, случайное желание зайти именно в эту комнатку. Судьба сыграла свою шутку. Мне понравилось. Браво.

Довольно большой отрывок.

Мой возглас вернул к жизни нашего водителя, и он успел в последний момент избежать столкновения с буйволовой упряжкой, которая решила сделать разворот прямо перед нами. Дюжий смуглый индиец с ощетинившимися усами, он был, похоже, взбешен той наглостью, с какой я вмешался в его работу, чтобы спасти нашу жизнь. Сразу после того, как мы сели в его машину, водитель пристроил зеркальце над собой таким образом, что в нем не отражалось ничего, кроме моего лица. Теперь, после несостоявшегося столкновения, он бросил на меня разъяренный взгляд и разразился градом ругательств на хинди. Автомобиль он вел так, будто ограбил банк и спасался от погони, и резко крутил баранку влево и вправо, обогняя другие машины. Его злобная агрессивность распространялась на всех окружающих. Он почти вплотную сближался с автомобилями, идущими впереди на более медленной скорости, и, оглушительно сигналя, проносился мимо, едва не спихивая их с проезжей части. Когда люди сворчивали в сторону, чтобы пропустить нас, наш водитель какое-то время ехал рядом, осыпая их оскорблениями. Затем, наметив впереди очередную жертву, он гнался за ней, чтобы повторить маневр. Время от времени он, открыв дверь, высовывался на несколько секунд наружу и выплевывал пережеванный паан, не обращая никакого внимания на то, что делается перед нашей грохочущей адской машиной.

– Этот водитель – просто псих, – пробормотал я Прабакеру.

– Вождение у него не очень хорошее, – согласился Прабакер, вцепившийся обеими руками в спинку переднего кресла, – но зато плевание и поношение замечательные.

– Ради всего святого, скажи ему, чтобы он остановился! – заорал я, когда водитель, прибаваив газу, ринулся в гущу транспорта, креня машину влево и вправо при обгоне. – Он отправит нас прямо на кладбище!

– Банд каро! – крикнул Прабакер. – Остановись!

Он с чувством прибавил выразительное ругательство, но это лишь подстегнуло водителя. Отжав педаль сцепления до предела, он обернулся к нам, оскалив зубы и сверкая огромными черными глазами, в которых клокотало возмущение.

– Aррей! – завопил Прабакер, указывая вытянутой рукой вперед.

Но было слишком поздно. Водитель резко крутанулся обратно и, сжав в руках баранку, ударил по тормозам. Секунду мы продолжали скользить по инерции… затем еще и еще одну… Было слышно, как водитель утробно выдохнул воздух с таким причмокиванием, какое издает глинистое речное дно, когда отрываешь присосавшийся к нему камень. Затем мы с грохотом и треском врезались в автомобиль, притормозивший перед нами для поворота. Нас бросило на спинки передних сидений, и тут же раздались один за другим еще два громоподобных удара – на нас налетели две машины, следовавшие позади.

Звон битого стекла, посыпавшегося на мостовую вместе с осколками хромированной отделки, прозвучал во внезапно наступившей тишине, как ломкие металлические аплодисменты. Во время столкновения я ударился головой о дверцу и чувствовал, что из рассеченной брови сочится кровь, но все остальное было, вроде бы, цело. Я кое-как взобрался обратно на сиденье, и Прабакер тут же кинулся ощупывать меня.

– Лин, у тебя ничего не сломалось? Ты в порядке?

– В порядке, в порядке.

– Ты уверен? Ты точно не навредил себе?

– Нет-нет. Но знаешь, Прабу, – нервно рассмеялся я, испытывая облегчение после пережитого, – каким бы замечательным ни было плевание этого водителя, чаевых от меня он не получит. Ты сам-то цел?

– Нам надо скорее вылезать отсюда! – чуть ли не истерически закричал он вместо ответа. – Быстро-быстро! Сейчас же!

Дверцу с его стороны заклинило, и как он ни бился о нее плечом, она не желала открываться. Прабакер потянулся было к дверной ручке с моей стороны, но сразу понял, что это бесполезно: дверь была заблокирована машиной, которая столкнулась с нашей. Он посмотрел на меня, и в его больших выпученных зрачках с белым ободком был такой ужас, что у меня внутри все похолодело. Он опять остервенело набросился на свою дверцу.

Из вязкой мути моих разжиженных мозгов выплыла четкая и недвусмысленная мысль: «ПОЖАР. Он боится пожара». Глядя, как Прабакер даже разевает рот от ужаса, я преисполнился уверенности, что машина вот-вот загорится. А мы замурованы в ней. Заднее окошко во всех бомбейских такси приоткрывается всего на несколько сантиметров, дверцы заклинило, окна не открываются, наш автомобиль того и гляди взорвется, а мы не можем выбраться. Сгорим заживо!

Я посмотрел на водителя, который неуклюже скособочился на своем сидении, зажатый между дверцей и рулевым колесом. Он не двигался, но стонал. Его согнутая спина с выпирающими позвонками приподнималась и опадала при каждом медленном судорожном вздохе.

Возле окон нашего такси появились лица, послышались возбужденные голоса. Прабакер вертел головой, в панике глядя на людей, лицо его было сведено судорогой страха. Внезапно он перебрался через спинку переднего сидения и с усилием открыл левую дверцу. Быстро обернувшись ко мне, он схватил меня под мышки и изо всех сил (которых у него оказалось на удивление много) принялся перетаскивать меня через разделявшую нас преграду.

– Сюда, Лин! Лезь сюда! Скорее, скорее!

Я перелез вслед за ним через спинку. Прабакер выбрался наружу, расталкивая столпившихся. Я попытался было освободить тело водителя от прижимавшего его руля, но тут Прабакер вцепился в меня, как хищник в добычу, и, ухватив одной рукой за воротник, а другой прямо за складку кожи на спине, потащил на себя.

– Не трогай его, Лин! – взвыл он. – Не трогай его! Брось его и вылезай сразу же. Скорее!

Он буквально выволок меня из машины сквозь людское заграждение, образовавшееся вокруг нас. Мы уселись в сторонке возле ограды из чугунных копий, над которой нависала бахрома листвы боярышника, и проверили, все ли у нас цело. Порез над моим правым глазом был не так глубок, как я думал. Кровь больше не текла, выделялась только сукровица. Побаливало еще в нескольких местах, но не настолько, чтобы всерьез об этом задумываться. Прабакер прижимал к груди руку – ту самую, которая со столь неодолимой силой вытянула меня из автомобиля. Очевидно, она была повреждена, возле локтя уже виднелась большая припухлость. Было ясно, что нормальный вид рука примет нескоро, но кости, вроде бы, не были сломаны.

– Похоже, зря ты так паниковал, Прабу, – пробормотал я, улыбаясь и давая ему прикурить.

– Зря паниковал?

– Ну да. Ты в таком страхе тащил меня из машины, и я поверил, что она вот-вот взорвется, но, как видишь, пока ничего не произошло.

– Ах, вот что, – протянул он, глядя в пространство перед собой. – Ты думаешь, что я испугался взрыва? Да, испугался, но только не в машине, Лин, а в людях. Посмотри на них, посмотри, что сейчас будет.

Мы поднялись на ноги, чувствуя такую боль в шее и плечах, будто их исхлестали плетьми, и воззрились на четыре покореженных автомобиля метрах в десяти от нас. Вокруг них собралось человек тридцать. Некоторые из них помогали водителям и пассажирам выбраться из машин, остальные, сбившись в кучки, возбужденно размахивали руками и кричали. Люди продолжали сбегаться к месту аварии со всех сторон. К толпе присоединились и водители машин, которые не могли проехать из-за затора. Вскоре здесь было уже пятьдесят, восемьдесят, сто человек.

В центре внимания был хозяин автомобиля, в который мы на полном ходу врезались. Он стоял возле нашего такси и рычал от ярости. Это был человек лет сорока пяти с полными плечами, в сером костюме «сафари», наверняка сшитом на заказ, дабы вместить его непомерный живот. Его редеющие волосы сбились набок, нагрудный карман пиджака был оторван, на штанине зияла дыра, не хватало одной из сандалий. Взъерошенный вид мужчины в сочетании с выразительной жестикуляцией и непрерывным потоком брани, казалось, завораживал публику и представлял для нее даже более увлекательное зрелище, чем авария. На руке у мужчины был глубокий порез, и в то время как трагизм происшедшего постепенно заставил толпу затихнуть, он продолжал кричать, и, поднеся руку к лицу, измазал кровью и его, и свой серый костюм.

В этот момент несколько человек вынесли на свободное пространство рядом с ним пострадавшую женщину и, расстелив на земле кусок ткани, положили ее. Они крикнули что-то в толпу, и тут же индиец, на котором не было ничего, кроме майки и узкой набедренной повязки, вывез деревянную тележку. Женщину подняли на тележку, обернув ее ноги красным сари. Возможно, это была жена разъяренного водителя – мы этого не знали, – но только он сразу впал в настоящую истерику. Он схватил женщину за плечи и стал трясти ее, а затем дергать за волосы; обратившись к толпе, он театрально раскидывал руки и колотил себя по измазанному кровью лицу. Его жесты были неестественными и преувеличенными, как у актера в пантомиме или немом кино, и казались нелепыми и смешными. Но травмы, полученные людьми, были вполне реальны, как и угрозы, раздававшиеся в растущей толпе.

Как только пострадавшую увезли на импровизированной каталке, мужчина ринулся к нашему такси и распахнул дверцу. Толпа действовала, как один слаженный организм. Они в один миг выволокли раненного, почти потерявшего сознание водителя из машины и швырнули его на капот. Он поднял было руки, прося пощады, но сразу десять, двадцать, сорок человек принялись избивать его. Удары посыпались на его лицо, грудь, живот, пах. Ногти рвали и царапали, искромсав его рубашку в клочки и разодрав ему рот с одной стороны чуть ли не до уха.

На это ушли считаные секунды. Глядя на это побоище, я уговаривал себя, что все происходит слишком быстро, чтобы я, сам еще не оправившийся от шока, успел что-либо предпринять. Мы часто называем человека трусом, когда он просто застигнут врасплох, а проявленная храбрость, как правило, означает всего лишь, что он был подготовлен. Кроме того, я, возможно, сделал бы хоть что-нибудь, будь мы в Австралии. «Это не твоя страна, – говорил я себе, – здесь свои нравы и обычаи…»

Но в глубине моего сознания пряталась еще одна мысль, ставшая мне ясной лишь значительно позже: этот человек был грубым задиристым идиото

Во время прочтения этой книги я обратил внмание на понравившиеся мне мысли и изречения, и теперь, когда книга прочитана, хочу с вами ими поделиться. Это должно быть интересно и тем, кто ещё не читал 'Шантарам' (ненавижу вас, так как вы сможете сделать это и получить удовольствие, которого уже не получу я) и, вероятно, сподвигнет их на сие действо и остальным (кто как и я никогда уже никогда не будет счаслив) пережить вновь определенные моменты сюжета. Никаких спойлеров не будет, бояться не надо.

1) Это такой хороший виски, что он производит у меня плохие манеры.
2) Сознавая, что эти мужчины и женщины свободны, я уже не так мучился от неловкости и стыда, которые испытывал при виде трущоб и нищих.
3) Ненормальность часто служит основой самых лучших отношений - да париктически всегда, если подумать!
4) Находиться здесь одному, дружище - это неприлично, а право быть неприличным я зарезервировал за собой.
5) Свожу концы с концами, как говорится, и когда они сходятся, получаю плату с обоих концов.
6) В Марселе есть поговорка: "Человек, которых никуда не спешит, никуда не попадает".
7) Я предпочел бы жестяной сарай с интересными людьми любому Тадж-Махалу - хоть я и не видел его ещё.
8) Четыре человека в этом зале - действительно крупные фигуры, а остальные - такие же, каковы люди повсюду: бессильные, прибывающие в спячке, ничем не примечательные.
9) - Боюсь, я не очень люблю котов. Вот собаки - дургое дело.
- Нет, ты просто обязан любить котов! Когда все люди будут такими, как коты в два часа дня, мир достигнет совершенства.
10) Есть истина, которая глубже жизненного опыта. Её невозможно увидеть глазами или как-то почувствовать. Это истина такого порядка, где рассудок оказывается бессиьлным, где реальность не поддаётся восприятию. Мы, как правило, беззащитны перед её лицом, а познание её, как и познание любви, иногда достигается столь высокой ценой, какую ни одно сердце не захочит платить по доброй воле. Она далеко не всегда пробуждает в нас любовь к миру, но она удерживает нас от ненависти к нему.
11) Если твоя судьба не вызвает у тебя смеха - значит, ты не понял шутки.
12) Можно заставить человека не поступать плохо, но нельзя заставить его поступать хорошо, вы согласны?
13) Нет более прекрасного свидетельства божьего промысла, чем щедрость бедняков.
14) Есть старая персидская поговорка: "Лев должен время от времени рычать, чтобы напоминать коню о его страхе."
15) Ничто не существует таким, каким мы это видим. Ничто из того, что мы видим, не является таким, каким представляется нам. Наши глаза - обманщики. Всё, что кажется нам реальным, просто часть иллюзии. Нам кажется, что мы видим существующие вещи, но их нет. Ни вас, ни меня, ни этой комнаты.
16) Судьба может сделать с нами всё, что угодно, кроме двух вещей. Она не может управлять нашей свободной волей и не может лгать. Люди лгут - чаще себе, чем другим, а другим лгут чаще, чем говорят правду. Но судьба не лжет.
17) Старадание - это способ испытать свою любовь, прежде всего к Богу.
18) Дружба - это тоже своего рода лекарство, и рынок, на котором её можно достать, тоже бывает черным.
19) Политик - это тот, кто обещает построить мост там, где нет никакой реки.
20) В нас таится особая разновидность гнева, которую мы приберегаем для тех, кто огрызается, когда мы хотим сделать им добро.
21) Страдание никогда не прекращается, мы просто делаем вид, что не страдаем, - для того, чтобы наши дети не плакали во сне.
22) Люди всегда приносят нам вред своим доверием.
23) Иногда мы любим одной лишь надеждой. Иногда мы плачем всем, кроме слёз. И в конечном итоге всё, что у нас остаётся, - любовь и связанные с ней обязательства, всё, что нам остаётся, - тесно прижаться друг к другу и ждать утра.
24) Я сообщу тебе все последние новости и изложу сплетни. Ты ведь знаешь разницу между новостью и сплетней, надеюсь? Новость сообщает тебе о том, что люди сделали. А сплетня говорит, какое удовольствие они от этого получили.
25) Только вконец испроченная личность может так расцвести от общественного труда. Хорошего человека такая работа измочалила бы и повергла в уныние.
26) Наша ненависть бывает особенно низкой, злобной и жестокой, когда она неасправедлива.
27) Некоторые люди тем хуже относятся к своему ближнему, чем больше они ему должны.
28) Судьба предпочитает победить нас в справедливой схватке и даёт сигнал предупреждения, который мы слышим, но неизменно игнорируем.
29) За каждым благородным поступком всегда кроется тёмный секрет.
30) Секрет только тогда бывает настоящим секретом, когда ты мучаешься, храня его.
31) Если бы мы учились на своих ошибках и не повторяли их, то никогда не влюблялись бы.
32) Ревнивец может бросить злобный упрёк мертвому или ненавидеть абсолютно незнакомого человека за одно звучание его имени.
33) Любовь - это страстный поиск истины, иной, чем твоя собственная, и стоит тебе один раз её почувстовать, не обманывая себя, во всей полноте, и она останется навсегда.
34) Любовь, как и уважение, - это не то, чтоыт получаешь, а то, что ты отдаешь.
35) Сильный человек может создать себе удачу.
36) Звёзды сияют, потому что они полны тайн.
37) Я всегда была формой, ожидавшей, что меня наполнит кто-нибудь или что-нибудь, какое-нибудь реальное чувство, которое придаст смысл моей жизни...
38) Судьба всегда предлагает тебе два альтернативных варианта - тот, котрый тебе следовало бы выбрать и тот, который ты выбираешь.
39) "Молчание может ранить так же сильно, как удар плетью", - написал поэт Садик Хан. Но иногда оно может быть единственным способом высказать правду.
40) Единственное королевство, которое делает человека королём - это царство его души. Единственная сила, которая имеет какой-то реальный смысл, - это сила способная улучшить мир.

Специально для Пикабу.