Я буду продолжать попытки угадать день твоего рождения весь год, поэтому готовься! Сегодня я уверен, что ты родился 13 февраля, а это значит, что когда-то давно в этот же день Шаляпин и Крылов собирали своих близких за праздничным столом! Желаю тебе сил и терпения реализовать свой потенциал, подобно тому, как это сделал Федор Шаляпин и быть мудрым, как тому учат басни великого баснописца!

Из воспоминаний Шаляпина.

Прославленный бас вообще хорошо писал. Не хуже, чем его приятель – художник Константин Коровин. Но некоторые его зарисовки – просто готовые анекдоты. Вот как певец вспоминал первые обыски после революции:

"А в ночном столике моем нашли револьвер.

– Позвольте, товарищи! У меня есть разрешение на ношение этого револьвера. Вот смотрите: бумага с печатью.

– Бумага, гражданин, из другого района. Для нас она необязательна.

Забавна была процедура составления протокола об обыске. Составлял его молодой парень, начальник из простых.

– Гриша, записал карты?

– Записал, – угрюмо отвечает Гриша.

– Правильно записал бутылки?

– Правильно. 13.

– Таперича, значит, пиши: револьвер системы... системы... какой это, бишь, системы?

Солдат все ближе к огню, старается прочитать систему, но буквы иностранные – не разумеет,

– Какой системы, гражданин, ваш револьверт?

– Веблей Скотт, – отвечаю.

– Пиши, Гриша, системы библейской».

“Весной 97-го года я осуществил давно желанную мечту – поехал за границу. Еще в Варшаве мне бросилась в глаза резкая разница со всем тем, что я видел на Руси и что наблюдал теперь.
Конечно, извозчики ругаются везде одинаково, и жандармы, городовые в Польше таковы же, как в Москве, но все-таки на всем здесь лежал отпечаток иной жизни, иных привычек и навыков. Я насторожился, ощущая какое-то приятное беспокойство. От Варшавы поезд помчался со страшной быстротой, мне стало казаться, что сейчас он слетит с рельсов, и я все выходил на площадку, чтобы в случае катастрофы спрыгнуть с нее. Да и удобнее было с площадки смотреть на чужую, густо заселенную землю, на поля, так мало схожие с русскими полями. Здесь все росло густо, мощно, всюду чувствовалась любовная забота человека о своей земле, стояли среди полей каменные сараи, крытые черепицей, дымились трубы фабрик.
Промелькнула мимо меня Вена. Она показалась мне необъятной, а за нею сразу поплыли мимо меня пейзажи, которые я видел только на картинках и которые в действительности показались мне еще чудесней. Мелькали горы, воздушные мосты, сказочные замки, каменные лестницы, и всюду какое-то праздничное благоустройство...
Чем ближе к Родине, тем все более блеклыми становились краски, серее небо, ленивее и печальнее люди. Жалко было мне дней, прожитых во Франции, – вернутся ли они для меня? Досадное, тревожное чувство зависти глодало душу: почему люди за границей живут лучше, чем у нас, веселее, праздничней? Почему они умеют относиться друг к другу более доверчиво и уважительно? Даже лакеи в ресторанах Парижа и Дьеппа казались мне благовоспитанными людьми, которые служат вам, как любезные хозяева гостю, не давая заметить в них ничего подневольного и подобострастного. На несчастье, приехав в Москву, я узнал, что мой багаж где-то застрял. Как я ни добивался узнать – где именно? – никто из служащих вокзала не мог ничего объяснить мне, все говорили одно и то же:
– Придите завтра!
Это раздражало и в то же время вызывало чувство грусти, стыда за неловкость нашу. Я не знал, что мне нужно было визировать мой паспорт у австрийского консула, и не сделал этого. Меня задержали на австрийской границе, но все обошлось благополучно, все было сделано быстро: у меня взяли немного денег на какую-то телеграмму, взяли паспорт и отпустили, а на другой день по приезде в Москву я получил паспорт почтой. А вот здесь, у себя дома, я хожу по станции день, два, говорю на русском языке, который всем понятен, но мои соотечественники делают недовольные гримасы и заявляют, что им некогда возиться, отыскивая какой-то мой багаж. Во Франции я был нем, но каждый человек терпеливо выслушивал мою болтовню и старался понять меня. Сердце наполнялось тоской и обидой. Когда я высказал кому-то эти несколько наивные мысли и ощущения, мне заметили:
– Мы не можем тягаться с заграницей! Давно ли мы начали жить?
Но, право же, вовсе не нужно жить шестьсот лет для того, чтоб научиться держать город в чистоте! И почему молодое государство должно жить в грязи?”

Федор Иванович Шаляпин.
"Страницы из моей жизни.”
1916 г.

Однажды Федор Иванович Шаляпин ехал на извозчике в роскошной шубе.
Извозчик поворачивается и спрашивает: "Барин - генерал?"
Шаляпин ему говорит: "Да нет".
"Купец?"
"Да нет".
"А кто ж ты?"
"'Артист".
"Чего делаешь?"'
Он говорит: "Пою".
"О, делов-то. Когда я пьяный, я тоже пою."
Шаляпин говорит: "Да нет. Когда я пьяный, поет мой дублер Климов".