- Давайте знакомиться, я ваш сосед, - сказал я и протянул ему руку.
- Чаго мне с тобой знаемица, поживем – познаемимся, ответил он, - и руки не подал.
В тот же вечер меня предупредили: Сосед твой стукач, крыло носит, с ментами пьет.
Носить крыло - одеть на руку красную повязку. Крылатый - петух. Ну, а петух на блатном жаргоне - сами знаете что... Такая вот замысловатая метафора.
Звали его Иван Малышко. Имя это доставляло ему в среде зеков серьезное неудобство. Если желали задеть его, то Малышко коверкали на 'малышка'.
Блатные законы и блатную жизнь, как одну из форм проявления городской жизни, Иван презирал. После работы каждый вечер проводил время в дежурке в компании ментов с красной повязкой на рукаве. Сидел молча, отстраненно. Вне времени, как собака. Ментовскaя жизнь, как и блатная, ему была неинтересна. В карательных мероприятиях он никогда не участвовал. Однажды, когда менты попросили помочь, ответил: 'Нахуй оно мяне усралася.' Mилицейские протоколы в качестве свидетеля подписывал не читая.
Лет ему было около пятидесяти. Он родился и всю жизнь прожил в беларуской деревне глухой и удаленной от мира, где за всю войну ни разу не видели немцев. Электричество в деревне появилось только после войны, а лучше бы его и небыло, потому что все беды Ивана произошли от электричества.
Готовил Иван сам. Каждую неделю варил десять пачек супового концентрата с картошкой. Четыре литра этого супа он держал в большой кастрюле под кроватью. К концу недели суп закисал и невыносимо вонял.
Ко всем моим городским привычкам Иван относился неприязненно, но особой ненависти удостоились моя зубная щетка и солнечные очки. Говорил он всегда кратко и многозначительно.
Чаго ты чорные акуляры надеу як нейки сляпы – прокомментировал он темные очки.
Однажды, вернувшись с работы, я застал его роющимся в моих вещах.
- Я соль шукау, - ответил он на мое возмущение и задвинул чемодан ногой под кровать.
- Иван, - подступил я к нему, - что ты там искал?
- Гэта не я шукау, сказал Иван, сам ведаешь кто.
У Ивана была довольно экзотическая статья: Поджог. Попытка поджога.
Семейную жизнь Ивана разрушила его же собственная дочка. Три года провела девочка в интернате десятилетки, и комфортная, чистая, бездельная жизнь в районном центре ее совершенно развратила. Когда она вернулась домой, то увидела, что родители, задавленные колхозной барщиной, живут тяжело, грязно. Отец пьет, унижает мать. O другой жизни не желает ничего знать.
Девочкой она была образованной, умной и решительной и уговорила мать развестись. Она же оформила и подала от имени матери документы в суд. На суде Иван просидел молча, на вопросы судьи отвечал невпопад. Публика, которая тоже пришла разводиться, смеялась. Его развели с женой. Дом, который построил его дед, разделили неравно. Жене и дочке досталось больше.
Дочка завела в своей половине новый быт: радио, абажуры на лампочках и сменную постель, обклеила стены красивыми обоями. А однажды утром, Иван заметил, что дочка чистит зубы щеткой и сказал:
- Чаго ты там чыстишь, як гауна наеушыся. Усе зубы сточыш. Мой бацька не чыстиу и я не чыщу и усе зубы сваи.
Дочка сплюнула в тазик чем-то зеленым и сказала:
- Я выхожу замуж.
Муж оказался развращен городской жизнью eще сильнее, чем дочка. Он работал шофером, часто бывал в Минске, откуда привозил всякие бессмысленные глупые вещи, которые, кроме того, что стоили немалых денег, еще и накручивали на счетчике электричество. Электрический счетчик был один на весь дом, и расход электричества, по решению того же суда, оплачивался пополам, что являлось вопиющей, невыносимой для Ивана несправедливостью. Сам Иван электричества не жег, электроприборов, кроме лампочки на шнуре у него не было, да и эту он включал редко, поскольку всегда рано ложился спать.
Последней каплей, переполнившей чашу терпения, оказался телевизор 'Зорька', который зять привез из районного центра. В тот вечер, когда телевизор установили и подключили антенну, зять сел смотреть футбол, пил пиво, сильно переживал, кричал и не давал Ивану уснуть. Иван вышел в сенцы, где висел счетчик, и увидел, что колесико в чертовой машинке крутится необыкновенно быстро. Он попытался проследить движение красной метки на колесике глазами и у него самого закружилась голова. Не помня себя, Иван вывернул керамический предохранитель.
Подача электричества прервалась в самый острый в футбольном матче момент. Зять выбежал в трусах в коридор и, различив силуэт тестя с белеющей пробкой в руках, воскликнул: Папаша, что же вы, блядь, делаете! - и ударил Ивана страшным хулиганским ударом в лицо.
Сколько времени пролежал в коридоре Иван не помнил. Когда он очнулся, футбольный матч уже закончился и по телевизору шла передача 'Кабачок 13 стульев'. Иван слышал, как дочка с зятем хохотали над дурацкими польскими шутками и вместе с ними посмеивалась его бывшая жена, которая, с тех пор как тридцать лет назад вышла за него замуж, ни разу не смеялась.
Иван пошел в сарай, взял там канистру бензина, поднялся на чердак и полил бензином хранившееся на чердаке сено. Иван не курил, спичек с собой не носил и вынужден был вернуться в дом. Это обстоятельство и спасло его жизнь. Внизу почуяли запах бензина, выбежали на улицу и при свете полной луны увидели Ивана, взбиравшегося на чердак со спичками в руках. Зять подбежал, свернул с опоры лесницу и с криком: Еб вашу мать, Иван упал на землю. В тот же миг набежали все родственники и стали бить, лежавшего на земле Ивана ногами. Потом его связали и на зятевой машине отвезли в милицию.
Дали Ивану три года химии, поскольку его преступление носило, все-таки, незаконченный характер.
Отбыл Иван 2 года и за примерное поведение и труд зимой 1981 года был досрочно освобожден. В тот день, узнав о своем освобождении, он на работу не пошел, обежал все инстанции, чтобы подписать обходной лист и до ухода начальника спецкомендатуры успел получить паспорт.
Друзей в общежитии комендатуры у него небыло и событие он отметил вместе с дежурными ментами. Выпили много, весь запас вина, что Иван притащил из города.
Он попрощался торжественно за руку с каждым из ментов и пошел в свою комнату собирать вещи. В этот момент из носа у Ивана полилась кровь.
Когда я пришел с вечером работы, то увидел своего соседа, лежащим в одежде в постели с какой-то тряпкой на лице. Вся постель была измазана кровью, кровь была в туалете, в умывальнике и целая лужа крови была на полу. Когда я убрал тряпку в сторону, он посмотрел на меня с ужасом и попытался что-то сказать. Я пошел в дежурку и застал там пьяных ментов.
- Он уже не за нами, он свободный. Мы за него ответственности не несем – сказал один из дежурных.
- Вызовите скорую, сказал я.
- Они в комендатуру не поедут, - сказал мент. - Веди его в больницу.
До больницы, четыре километра, зимой, вечером, а зимы в Мяделе холоднее, чем в Минске, я бы Ивана не довел. Я сорвал со стены в дежурке аптечку и побежал наверх.
Три года я проработал санитаром на скорой помощи и кое-какой опыт у меня был. Я распечатал пакет бинта, свернул бинт жгутом, смочил перекисью водорода, с помощью отвертки засунул жгут Ивану глубоко в ноздрю, из которой текла кровь и зажал переносицу рукой. Видимо он плохо соображал, потому что пытался вырваться и я вынужден был сесть ему на грудь и держать его за лицо двумя руками. Когда кровотечение остановилось я пошел на кухню и заварил крепкий чай, насыпал сахара и заставил Ивана выпить несколько стаканов.
К полуночи он пришел в себя, его стало знобить. Я накрыл его всеми одеялами, что были в комнате и сел в ногах на его кровати. Посчитал пульс. За 30 секунд было 35, значит семдесят. Для него нормально. Вдруг он схватил мою ладонь и потянул к себе, только в последний момент я понял, что он хочет поцеловать мою грязную, испачканную кровью и соплями руку.
- Ты что, Иван, совсем уже охуел, - сказал я.
Иван промолчал.
Я лег на свою кровать, укрылся телогрейкой и сразу уснул.
На завтра в восемь утра пришел дежурный мент и сказали, что сегодня этап с Володарки и Иван должен освободить койко-место. Я понял, они боятся что сведения о вчерашнем проишествии дойдут до начальства и хотят, чтобы Иван как можно скорее убрался из общежития комендатуры. Иван был еще слаб, но идти уже мог. Я помог ему собрать вещи и мы пошли на автобусную станцию. Ночью выпало много снегa и мы тащились по шоссейной дороге. Я нес его большой деревянный чемодан, а позади, пошатываясь шел Иван из носа у него свисал кусочек бинта. До автобусной станции было около 3 километров.
В здании автовокзала горел свет. Я быстрым шагом дотащил чемодан, вернулся и помог дойти Ивану, усадил его, и когда он немного пришел в себя спросил:
- У тебя деньги есть?
- Да , - сказал он, - поуная кишеня грошей.
- Куда тебе брать билет?
Он посмотрел на меня, пошевелил запекшимися от крови губами и сказал: Не ведаю.