Чудны дела твои, Господи.
В последнюю четверть века отношение интеллигенции в России к таким персонажам, как Степан Разин или Емельян Пугачёв было в лучшем случае нейтральное. Большевички, кровопийцы, предшественники Ильича, а то и Виссарионовича — куда они нужны?
И вот мы наблюдаем новую картинку.
Максим Чертанов выпустил в легендарной серии ЖЗЛ книгу «Степан Разин».
Мне уже приходилось говорить, что Чертанов — никакой на самом деле не Чертанов. Читая одну из предыдущих работ автора в серии ЖЗЛ — «Хемингуэй», — я обратил внимание на типично женские претензии к Хэму, и, наведя пару справок, убедился, что догадки мои не ошибочны: под мужским псевдонимом скрывается женщина. Написавшая, к слову сказать, в соавторстве с Дмитрием Быковым несколько книг.
…статью я начал так, будто бы мне книги Чертанова (-вой) не нравятся.
Напротив, очень нравятся.
Даже этого «Разина» я брал в руки без опаски, и, в сущности, был вознаграждён.
Пожалуй, перед нами — лучшая на сей день работа о бунташном национальном герое (или, для кого-то, антигерое). Остаётся только поражаться, как въедливо, внимательно и остроумно работает автор с источниками.
Чертанов разумно решил, что писать исследование стоит сразу по нескольким направлением: реальный исторический Разин, Разин в фольклоре, Разин в русской поэзии и Разин в русской литературе.
Надо сказать, что о Разине наши литераторы написали столько, сколько не написали ни про Ермака, ни про Пугачёва, ни про любого персонажа плюс-минус подобного толка. (Недаром Пушкин называл Разина «единственным поэтическим лицом России»).
Очень сильные романы Чапыгина («Разин Степан»), Злобина («Степан Разин»), Шукшина («Я пришёл дать вам волю»), очень слабый роман писателя XIX века Мордовцева «За чьи грехи?» (Чертанов иронично называет его «прелестным»), столь же сомнительный сценарий Горького о Разине, несколько романов наших современников, в том числе «Колодезь» Логинова и «Бунт» Уланова. Ещё был свой романтический Разин у Василия Каменского и у эмигрантского писателя Ивана Наживина (оба романа называются — «Степан Разин»).
Перечислили мы далеко не всё: Разин является персонажам ещё десятка романов рангом пониже и смыслом пожиже, и такого же количества поэм.
Чертанов постоянно использует этот запас, сравнивая, как одни и те же события интерпретированы в сохранившихся документах, в фольклоре, в вышеперечисленных романах, или, скажем, в стихах Марины Цветаевой.
Единственное исключение: в после зрения Чертанова, к сожалению, не попал очень дельный и строго продуманный роман Вячеслава Усова «Огненное предзимье» — соответственно, тоже Разину посвящённый: автор в нём пользовался документами, которые не попадались в руки Чапыгину, Злобину, Шукшину и тем более Каменскому.
Поначалу Чертанов достаточно уверенно дистанцируется от своего героя, стараясь авторский голос подавать как можно реже, и правильно делает.
Однако к финалу книги происходит удивительный эффект: персонаж начинает влиять на автора.
Думаю, что когда Чертанов писал (писала, да) своего «Хемингуэя», он был настроен к персонажу вполне благосклонно. Но по мере работы, Хэм Чертанову нравился всё меньше и меньше, а к финалу стал откровенно раздражать.
С Разиным — наоборот.
Поначалу видна не просто авторская отстранённость, но даже некоторая ирония: ну что там наш казак удалой, посмотрим-посмотрим.
Однако очарование личности (или отражения этой личности в мифе о ней; что далеко не всегда тождественно, но в любом случае, вокруг пустоты такое количество народных песен и легенд не возникло бы никогда) делает своё дело, и заканчивается книжка почти апологетически, но, увы, очень пошло:
«…мы давно уже тихие. Пусть бояре ходят хоть в пятнистых шубах, пусть шубохранилища строят специальные — а что такого, все воруют, лишь бы на кол не сажали, а если и сажали, то не нас; мы тихие, мы сонные. Изредка кто-то пробормочет, не подымая головы, тихонечко: „На Руси уж давно правды нету-ти, одна кривдушка ходит по свету“ — и, как все, в спячку. Мы сонные, мы тихие. Телевизор усыпил нас. Спим и мы, и Степан Тимофеевич спит».
Мне уже приходилось писать о явном событийном и даже типажном родстве участников событий на Донбассе, и бунте Степана Разина. Та же самая замесь казаков, беглых стрельцов (в донбасском варианте — милиция, перешедшая на сторону восстания, и персонажи вроде Моторолы — из бывших военных), авантюристов и некоторого (очень малого количества) знати (в войске Разина тоже имелись «боярские дети»).
Первые поездки на Донбасс вызывали у меня постоянное чувство, что я нахожусь в пространстве то ли романа Чапыгина, то ли Шукшина.
Из большой России, напомню, рвануло туда огромное количество добровольцев (за два года — более 35 тысяч человек прошло через «ополчение»). И как бы мы (вы) к этим людям не относились, говорить о том, что здесь все «спят» в таком контексте просто нелепо.
Тут есть ещё и другой момент, ещё более важный. В недавнем своём интервью прежний соавтор и хороший товарищ Максима Чертанова — Дмитрий Быков сказал, в числе прочего, следующее: «…Махно-истерик — отчасти он немного похож на тех персонажей Гуляйполя, которых мы сегодня наблюдаем в самопровозглашённых республиках. Это тот же самый типаж. И в этом типаже, конечно, есть своеобразное достоинство, страшное количество истерики и очень много зверства. Это меня резко отвращает от подобных типажей…».
В этом быковском высказывании, как сказал бы Максим Чертанов (но по другому поводу), прекрасно всё.
Быков последовательно, упрямо, каким-то одним своим очень зорким глазом видит «истерику» и «зверство» только в самопровозглашённых республиках: и Боже упаси заметить хоть что-то подобное в батальонах «Азов» или «Киевская Русь», в бесновании «правосеков» * и всех их боевых командиров.
Но это ещё пол-беды.
Я действительно никак не могу заметить хотя бы отдалённое сходство в поведении Захарченко или того же Моторолы — с поведением Махно: ну, не малейшего. Или Мозговой был похож на Махно? Нет, совсем другой типаж.
Может быть, в Дрёмове что-то такое было; хотя и тут всё сомнительно.
Скорей, можно говорить о том, что Махно из книжки Алексея Николаевича Толстого «Хождение по мукам» похож на то, какими Дмитрий Быков хотел бы видеть звероватых ополченцев из «самопровозглашённых республик». Но это же про психику Быкова разговор, и больше ни про что.
К чему пишу это: нынче, если явится вдруг Степан Тимофеевич Разин, и подведут его к самым очам тех, кто вдруг стал печалиться о его отсутствии — они ж его не узнают; а то и напужаются: скажут, что за чудище вы нам привели, уберите.
Другой вопрос, что Чертанов, как мне кажется, тихо продвигает свою оригинальную концепцию. С самого начала автор настаивает на том, что Разин не трогал, вопреки распространённому мнению, «домовитых» (богатых) казаков.
Между прочим, в исторических документах есть множество упоминаний, о том, что казачьи поселения Разин грабил — и тут никаких сомнений нет, что разорял он богатое казачество: у бедных ему всё равно было нечего брать.
К финалу чертановской книжки стала заметна и другая особенность: автор настаивает на том, что возмущённые горожане были основной группой поддержки Разина, а вот были ли крестьяне… автор задумывается — вроде и были, но не так много, как до сих пор казалось.
И это, друзья мои, тоже особенность авторского видения, а не реальность: собственно, Крестьянская война, разгоревшаяся осенью 1670 года и длившаяся целый год (в отсутствие Разина в том числе) — была в целом делом рук крестьянства и посадских. Казаки от всей этой массы составляли процентов десять.
Откуда ж такое видение у Чертанова? Да всё оттуда же: автору Разин примнился в качестве участника митингов на Болотной — им, болезным, такого как раз не хватало.
Но Разин, конечно же, не оттуда. Мы уже сказали, откуда он. Из компании донбасских атаманов.
К числу других (на самом деле тех же самых) анекдотичных моментов в книжке относится ни к селу, ни к городу замечание Чертанова о том, что, живи Разин в наше время, ему было бы всё равно до сексуальной ориентации тех или иных людей — он, мол, пустяками не занимался.
Ну, да, конечно. И Толоконникова была бы его есаулом, и Кончита Вурст пришла (пришёл, пришло) бы к нему под знамёна. Если это такие пустяки — что ж про это люди определённых убеждений вспоминают на каждом шагу, даже в книге о Разине?
Третий момент, царапнувший меня — это походя брошенный Чертановым упрёк Шукшину в том, что за его роман о Разине как-то даже стыдно.
Причём, произнося это своё, простите, совсем не умное замечание, автор иллюстрирует свои слова цитатой из романа Шукшина — между прочим, психологически очень точной (а то, что описанное Шукшиным не соответствовало действительности, значения в данном случае не имеет никакого — это же художественный текст).
Ну и, наконец, не могу не заметить одной авторской оплошности: на стр. 325 Чертанов цитирует материал некоего В. Бровко, и даёт на него ссылку (такой страницы в Сети нет) — но, вообще, там приведён абзац из моей статьи, и никакого Бровко я не знаю.
Но это, пожалуй, всё-таки придирки с моей стороны, потому что, с удовольствием повторю это ещё раз, книжка крепкая и вдохновенная (особенно автора вдохновила история с «персиянкой», которую Разин якобы утопил — это самая большая глава в книге). Прочитал я чертановского «Разина» в один присест, забросив все дела.
Да и какие могут быть дела, когда Степан Тимофеевич Разин начинает свой восхитительный и страшный путь, и снова хочется верить, что его не поймают, не казнят, что всё обойдётся, и он будет спасён.
Не обошлось и в этот раз.
…прочитав о восстании Разина почти всё, что читал и Чертанов, тем не менее, я как-то упустил в своё время пару замечательных фактов.
Разин — и Чертанова это особенно, скажем так, заводит — переписывался с левобережными и правобережными запорожскими атаманами, призывая их присоединиться к его бунту.
Запорожские хитрованы два года вели с Разиным активнейшую переписку, что-то ему обещали, но так и не подтянулись; а потом, более того, Дорошенко (правобережный гетман) стал предлагать свои услуги российскому государю в истреблении Разина (когда Разин был разбит и скрылся на Дону).
Однако природная хитрость счастья запорожским атаманам не принесла: всех их вскоре слопала собственная незадачливая судьба, при активном способствовании своих же, либо жестоковыйной российской государственности.
Показательная история.
Другая история ещё более показательна. После первого своего пиратского похода к берегам Персии, Разин отправил посольство к государю Алексею Михайловичу и предложил ему свою службу.
Давай, государь, сказал Разин, я завоюю для тебя ту же самую Персию или Крым. Хочешь Крым, государь?
Алексей Михайлович подумал, и отказался.
А зря, красиво бы получилось.
И Разина никто не предавал бы анафеме, а песни о нём сложили бы по совсем другой причине.
Но всё есть, как оно есть, без Крыма мы не остались, да и наследники у Разина не перевились, Максим. Или как там вас, дорогой друг. Спасибо за книжку. Жаль, что у вас уши торчат иногда. Но это ничего, это даже по-своему очаровательно.
