Мой друг, что же сделалось в нашем прекрасном лесу?

Не те уже песни дроздов и берёзонек скрипы.

И вот ты в горшочке несёшь, и я тоже несу

Какой-то неправильный мёд из неправильной липы.

Мы мокли в лихих 90х под сильным дождём,

И каждый навес для обоих нас кем-то был занят.

Друг другу вопрос пасовали: "Куда мы идём?"

Ответ был таким же, как прежде: "А хуй его знает!"

И ты, отхлебнувши, кричишь: "Заебло до кишок!"

И рыло твоё как у чёрта становится злое.

Ты бьёшь об осину свой старенький добрый горшок.

Вороны с волками тебе аплодируют стоя.

Ведь раньше мы ели с тобой этот липовый мёд,

И вкусу противен он был, ну пожалуй, едва ли.

Вот как, объясни, он, вдруг, стал нам обоим не тот?

Как будто бы волки всей стаей на липу нассали!

Когда поросёнок мужал, становясь кабаном,

Ты, вслух, за мощь бивней своих восхвалял лишь природу,

Но оба с тобой мы, чего уж там, знаем о том,

Что жиром оброс ты, лишь силой чудесного мёда!

И вот мы стоим посредь леса, сошедши с ума,

Не хаживать больше нам к Кролику на именины.

И ярость твоя заразительна, словно чума.

И ты медвежатины хочешь, а я вот свинины!

Вокруг нас на ветках с азартом сидит вороньё,

И волки слюной истекают на данном этапе.

И хочется крикнуть как раньше: "Тащи, брат, ружьё!"

Но ружей у нас без того по пять штук в каждой лапе.

И то, что не снилось в кошмарах, сбылось на яву:

Избавилась злоба от плена грудных наших клеток.

И я твою шкуру клыками неистово рву,

И ты мою бивнями рвёшь, и вороны срут с веток!

Ты думаешь, срут тебе в помощь они на меня -

В обратном тебя убеждать уже времени мало -

И труп доедать твой не станут, всё это херня!

И в небо его опосля унесут как в вальгаллу.

Последнее дело - уверовать в крик воронья,

Что страждет полей после битв и последствий пожарищ.

Они ж не сказали, небось, от тебя утая,

Что вепрь, для птицы такой, ни хуя не товарищ.

Я может границ желудиных полей не учёл,

Что выкопал ты, но сегодня особенный случай.

Раз мёд омерзел тебе - выпусти труженниц пчёл!

Иначе к хуям догрызу тебя, свин злоебучий!