Фарт третьего сезона. Выход Вячеслав Максимов (C)
Вячеслав Максимов
…Это был мой третий год сезонной охоты на северо-востоке Томской области, по водоразделу двух неприметных таежных речек. Промышляли пушнину, а зверя и птицу брали попутно, только для котла. Не заладилось буквально со второго дня пребывания на участке.
Восемнадцатого октября, после дневного перехода в дальнее зимовье, обнаружил его раздавленным прошлогодним снегом. Ждал отдыха, горячего чая в тепле, а получил как у классика разбитое корыто. Бессонная ночь у буржуйки, с кое-как собранной трубой и колючими звездами в проломе крыши, казалось, не кончится никогда. Утром вынужден был возвращаться обратно. Перебираясь через речку Кольджу по зализанным, мокрым стволам залома, поскользнулся и сорвался в воду. Кипяток был настолько холодным, что я щучкой выскочил на берег. Благо речка, десять-двенадцать метров в ширину, и глубина по грудь. Рюкзак поймал, вытащил на сушу. Раскрутил, продул фонарик. Вылил воду из сапог. Отдышался, осмотрелся. Компас разбит, ножа на поясе нет, ружье на дне.
Ничто не шевельнулось в природе. Отрешенные, угрюмые ели поймы проглядывали сквозь мутную сетку дождя со снегом. Как иглой кольнула мысль
- Насколько мал и слаб человек, каким мизерным событием стала бы моя смерть здесь, если бы утонул, или еще будет – если замерзну. Философствовал недолго – начали стучать зубы. Взялся рубить смолье, готовить костер. На такой случай были с собой полтора десятка спичек и чиркалка, залитые парафином в гильзе за пыжом. Согрелся. От одежды пошел парок. Работая, в такт ударам топора повторял
– Надо достать ружье!?
- Надо достать ружье?!
Ничего не придумал лучше, как снять сапоги и опять залезть в воду. Босыми ногами щупал дно, убрал несколько коряг, и счастье улыбнулось: зацепил-таки тылом стопы за ремень! Решил костер не разжигать. Обтёк, обулся, взял собаку на поводок и несколько раз повторил ей
- Веди домой! И отдался воле и инстинкту старой, опытной таежницы.
Почему не стал обогреваться и сушиться? Наверное, сыграло роль воодушевление от находки ружья. Оставшиеся семь километров – это, по-хорошему, два часа быстрого хода. Надеялся засветло добраться до зимовья.
Через полчаса замерз окончательно. Если температура воздуха около нуля, а одежда сырая – даже в движении поверхность тела равномерно охлаждается, кровь остывает, наваливается усталость, тянет сесть, закрыть глаза и не шевелиться. С полным безразличием, но понимаешь – сядешь и все.
Как шли, куда шли, известно одной собаке. Уже в фиолете густых сумерек, обратил внимание на замшелую, длинную колодину, припорошенную снежком. По ней отчетливо просматривались тени – ямки от следов.
- Медведь – проартикулировала гортань, но не было ни страха, ни желания перезарядить ружье. Подойдя, опустил ладонь в углубление
– Ба, да это же след моего сапога! - отсюда начинался тёс* нашей основной тропы. Собаку отпустил.
Поворот к зимовью. Поскребся в дверь, козлиным голосом что-то проблеял, и услышал испуганный голос напарника (охотиться-то я должен был в дальнем зимовье). Дверь распахнулась. Ослепило светом фонаря. Вид, у меня, после бессонной ночи и водных процедур был настолько удручающе-впечатляющий, что он удивленно выругался. Беспробудно проспал четырнадцать часов. Все осталось в прошлом дне, и меня поглотили заботы. Первым делом осмотрел ружье. Дно речки песчаное, оттого затвор и ствол промысловой МЦ-20-01 были забиты песком.
- Если бы вчера в состоянии отупения вздумал стрелять, ружье бы разорвало.
При разборке затвора, опорная шайба боевой пружины отскочила на метр в мох. Вырезали ковром место падения, сложили на кусок полиэтиленовой пленки, и целый день перебирали по стебельку. Шайбу величиной с 10-копеечную монету не нашли. Посетовали, что не взяли с собой столь нужный в тайге кусочек магнита.
Предзимье. То дождь со снегом, то снег с дождем, на каждой хвоинке по капле, тронешь ветку – холодный душ. Охоты еще нет, а я остался без ножа, компаса и ружья. Что делать, решили идти к соседу – штатному охотнику, в надежде, что у него можно будет чем-то разжиться. Шагали в гости: впереди я с топором, сзади – напарник с ружьем. Зимовье соседа приютилось в кедраче. Штатник с охотоведом собирали шишку в кучи и закрывали пленкой, чтобы подмерзшую перемолоть, Мы тоже помогли, поработали. Поведали о моих злоключениях.
Под нарами случайно нашлось незарегистрированное старое-престарое ружье ИЖ-26 двенадцатого калибра и десяток не дутых латунных гильз с окаменевшим дымным порохом. Не беда, что после выстрела у ижевки отваливалось цевье, но она стреляла! Снабдили меня простеньким школьным компасом. А после нехитрых кузнечных и слесарно-столярных манипуляций, пружину сломанного капкана превратили в недурственный нож. Переночевали в тесноте, но в тепле.
На обратном пути попали в метель, задержались в тайге. Выбрали для ночлега пригорок с несколькими кедровыми сушинами и, похоже, в непосредственной близости от медвежьей семьи. Натянули полог-экран из непромокаемого капрона, уложили жерди на мох, сверху пихтовый лапник и пуховые спальники. Соорудили нодью**. Кедр горит спокойно, без искр и треска. Поверхность бревен, скрепленных друг на друге четырьмя кольями, обугливается и создает ровный жар до полуночи, затем обгоревшие концы нужно сдвинуть и тепла хватит до утреннего чая.
Косолапые соседи топтались рядом, поэтому собаки вели себя беспокойно и с лаем отбегали то в одну, то в другую сторону. Сон получился настоящий, таежный: в полглаза, в пол-уха, ружье под рукой и спальник не застегнут.
Утром, недалеко от места ночевки, перевидели соболя – пробежал по редколесью как кошка, напарник еще оконфузился
- Смотри, какая большая черная белка - собаки, учуяв парной след, обезумели, но соболь как – будто, испарился - Лесной Дух не иначе. Охотиться после такой ночи совершенно не хотелось, и мы продолжили свой путь к зимовью.
Наша избушка-полуземлянка после метели напоминала сугроб. Отгребли снег от двери. Я растопил печку, развесил на жерди одежду. Компаньон остался снаружи оживлять костер и варить собакам…
Первую половину сезонной охоты приходишь из тайги мокрым от сырого снега, а во второй, когда подмерзнет, ползешь домой заледеневший. На плечи и в пространство между спиной и рюкзаком попадает кухта****, она тает и застывает. Образовавшийся ледовый панцирь, защищает от холода. Но это не лучший способ согреться, так как в перспективе , можно заработать шейный или грудной радикулит. Недаром старые промысловики говорят
- Охотясь, богатым не станешь, а вот горбатым – точно -
От радости, что появилось ружье, сразу сел заряжать патроны. Очищал гильзы, выковыривал прокисший дымный порох, ссыпал его на земляной пол под ноги. Сидел босой в одних трусах. Вдруг из печки вылетела искра, поднялась в полуметре до уровня глаз, остановилась на секунду, как бы рассматривая меня, и устремилась вниз, попав точно в кучку пороха.
Десять зарядов это примерно сорок граммов дымаря. Словом, количество приличное . Порох воспламенился. Вздергиваю ноги, в избушке дым; коптилка и керосиновая лампа погасли. На зов явился напарник, зажег свет.
Да-а-а, провиант был еще весьма качественный, и ступни обжег добротно – до второй степени, это когда волдыри появляются
Как лечить, если под рукой ничего нет. Помогла услышанная где-то фраза, что американские солдаты во Вьетнаме применяли сахар для быстрого заживления гнойных ран.
Итак, – бинт, топленое сливочное масло вместо мази и кусок рафинада, растертый в ложке. Боль сумел отключить. Пузыри вскрыл, засыпал сахарной пудрой, наложил повязки. Ночь спал спокойно.
Снег лег, сезон вроде затеялся, а я ползаю на коленях. Продукты тают, а добычи нет. Напарник начал приносить соболей, добывал хорошо, хоть и в общий котел, а щемит.
На четвертый день не выдержал. Был мохеровый шарф - получились отличные портянки. Пытался натянуть резиновые сапоги – больно. Обул чуни, двинулись охотиться в паре.
Около одиннадцати утра пересекли свежий след соболя, молодая собака пошла яро на махах, старую - успели прихватить на поводок. Обычно это обещает добычу через пятнадцать - двадцать минут. После сидения в зимовье прошу напарника
- Дай отвести душу! - сбрасываю рюкзак, куртку, остаюсь в свитере, с собой патронташ, топор, ружье, бегу рядом со следом, забыв про боль. Но соболь попался опытный – гонялись за ним три с лишним часа. Пошел дождь, мох куртинами оголился, следы размыло. Собака вернулась, смотрит виновато.
Перед сезоном была договоренность: если что-нибудь случится, или заблудишься, стреляешь дуплетом, а компаньон отвечает одним выстрелом – значит, идет на помощь. Дуплечу - ответа нет, еще раз дуплет – тихо. И остался я неизвестно где без добычи, без спичек и компаса, с топором, ружьем и шестью патронами. Объявилась вторая собака, зову - не подходит, помнит, наверное, как была поводырем! Решил патроны больше не жечь. По мху на деревьях определил север и двинулся на восток, придерживаясь по памяти, направления на зимовье.
На мне и в тайге не было сухой нитки – вода и пот стекали в чуни, портянки и повязки сбились в носок. Оскальзывался, перешагивая через валежник, или неудачно ставил ногу, мокрый мохер и бинт проходились как тёрка по живому мясу. Периодически прислонялся к стволам деревьев, закрывал глаза и чувствовал, как иссякают силы, подступает сон.
- Изнежился, сидя в зимовье! - мысленно выбрал собаку, которую застрелю, сниму шкуру и замотаю ноги, если придется ночевать. А с рассветом буду выходить дальше. Но реально понимал, что если сяду, даже в обнимку со второй собакой - шансов пережить ночь не будет. Комом к горлу, подступило чувство безысходности и отчаяния. Но стоило представить, как мой труп будут рвать росомахи, вскидывался и шел вперед.В конце концов, усмотрел более-менее заметный профиль*****. Прошагал на юг несколько километров до сохранившегося квартального столба. Лесоустроители обновляли разметку лет восемь - десять назад, поэтому в сумраке дня, черные цифры на затёсах были почти неразличимы. Смотрю - то ли сто двадцать, то ли сто двадцать восемь. Поступил, как рентгенолог: закрывал глаза, чтобы отдохнула сетчатка, и быстро открывал, повторяя так многократно, пока не убедился, что северо-восточный квартал, сто двадцатый. В голове сразу все встало на свои места, я уже знал, где нахожусь, где основная тропа к зимовью. Ну, дай Бог ноги и хотя бы час светового времени. Последний километр шел на ощупь, по поговорке, - «Сапоги дорогу знают». Напарник дома. Буркнул ему
- В таких случаях уговаривались стрелять» - в ответ услышал
- Полагал, что ты охотишься -
-Хороша охота… – усмехнулся, но вслух ничего не сказал.
Подозреваю, он слукавил, видимо, оскорбился, что я побежал за соболем, а его оставил амуницию сторожить, как Дон Кихот оруженосца Санчо Пансу. Впрочем, чужая душа – потемки... Так или иначе, но в тайгу больше с ним не ходил.
Назавтра сделал дневку
- Оладушек захотелось, и себя пожалеть-
Расквасил вермишель, добавил сухого молока и порошка какао, замесил тесто, вычистил рукавицей печку, раскалил ее. Пек оладьи, ел горячие, запивая сладким чаем, и размышлял, перебирая в памяти события последнего месяца,
- Зачем Лесному Духу понадобилось, так настойчиво водить меня по краю? Чем я перед ним провинился?! Ведь растеряйся я, запаникуй хоть однажды, наверняка бы погиб - …
На этом, напасти закончились. Одиннадцать дней кряду меня сопровождала ее Величество Удача. Забыл про обожженные ноги, стал суеверным, просил Лесного Духа не гневаться, и каждый раз возвращался с богатой добычей. Напарник воскликнул как-то в сердцах
- Да где ты их берешь.
Вечером одиннадцатого дня сказал себе
- Все. Хватит. Домой.
Годы спустя, часто вспоминаю, как судьба после всех козней подарила мне небывалый, охотничий фарт.
Выход
… Шестое ноября, двадцать первый день промысла. Начал делить продукты с расчетом до двадцатого. Подступает усталость и апатия, уже хочется нормальных стен, электрического света и уюта. Радиоприемник молчит; долбил, кипятил батарейки – бесполезно. НЗ только для фонарика. Вставляю, чтобы узнать погоду на следующий день. Плохо. Прав старовер дед Ефим Шмаков - «Тайга-то ой как силы из человека сосет»…
Стремишься попасть в самое сердце охоты, ощутить ее настоящесть: наохотишься, хлебнешь мурцовки, а поживешь месяц – другой в городе – и опять тянет в лес, что за натура.
Ко времени выхода с сезонного промысла снега в лесу по колено, а на открытых местах и до середины бедра. Снег рыхлый, ходить можно, но преодолевать большие расстояния тяжело, каждый шаг – сопротивление, дополнительная, изматывающая однообразием, нагрузка на мышцы ног. Таежный фитнес, одним словом.
Усталость копится и от плотной тайги: от постоянной необходимости глаз поддерживать четкое различение последовательно рассматриваемых предметов, находящихся на разном удалении. Это утомление аккомодации. Чтобы глаза отдохнули, подсознательно выбираешь проглядные места. Вот почему к концу сезона ноги сами поворачивают туда, где есть простор для глаза.
Завершение лесных дел – отдельная копотливая работа по консервации остатков продуктов и боеприпасов, по размещению в зимовье и около (на деревьях) скарба, накопившегося за время охот, чтобы не попортили мыши, весенняя вода и плесень. От медведя спасения нет, если косолапый забредет, обязательно все расшвыряет, порвет, поломает, но это бывает редко.
Пишется подробнейший список, чего сколько осталось, что в первую очередь нужно занести на следующий год, что передать с оказией и завезти как можно ближе к участку на вездеходе.
Истина проста – каждый килограмм груза за плечами к концу дня превращается в два, особенно дробь, рюкзак с фигу, а прольешь семь потов.
. В день выхода – ранний подъем, еда «от пуза», быстрые сборы. Пушнину, фонарик, запасные рукавицы и носки, банку сгущенки и топор – в рюкзак. Два свежих пулевых патрона в стволы. Всё.
К окончанию одного из сезонов, на границе Красноярского края и Томской области был мороз пятьдесят три градуса. На моем зимовье градусника не было, о температуре узнал, добравшись до избушки соседа. Переход составлял около двадцати восьми километров.
Вышел рано, только начало светать. Мороз жуткий. Суконная куртка, свитер в три шерстяные нитки, рубашка, промерзли; болели и слезились глаза. Двигаться быстро было невозможно - перехватывало дыхание.
Выручал монтажный подшлемник, надетый на вязаную шапочку, он закрывал большую часть лица и спасал от обморожения, но постоянно вырастала борода куржака и, смерзались ресницы.
Восемь с лишним километров промучился на голицах* выколотых и загнутых заранее, пока одна лыжа не попала между валежин и не переломилась. Прислонил обломки к дереву. Лыжи простояли все годы моих охот, только сыромятные ремни юксов** съели мыши. Две собаки выходили со мной обе сукотные, соски волочили по снегу.
С усмешкой вспомнил рассказы небезызвестного писателя, в которых, бравые американские парни в мороз под шестьдесят градусов «летали» на собачьих упряжках. Его книги больше в руки не беру.
За ходьбой угас короткий зимний день. Взошла полная луна. Снег фосфоресцировал зелёно-голубым светом. Изредка выстрелами бухали, трескаясь, деревья. Только это нарушало тишину замершего, как в фантастическом фильме, леса.
Спустился в лог. Чуть в стороне пень, похожий на вздыбленного медведя. Состояние было полудремотное от мороза, и монотонной ходьбы. Неожиданно сзади громко залаяли собаки. В мгновение стволы направлены в сторону звука, а волосы на затылке зашевелились. Собаки приняли пень за зверя, чем меня несколько развеселили. Пожурил горе-медвежатниц, и мы гуськом двинулись дальше.
След соболя, будь он неладен! Сучонки, работавшие весь сезон в паре, были настолько азартны и профессиональны, что зверька загнали на пихтушку высотой в три с половиной метра. Буровили снег, плыли с лаем и визгом, но загнали. В лунном свете, искрясь инеем, соболь был великолепен. Из ружья, с такого расстояния шкурку наверняка испортишь. Отломал несколько нижних веток, обтоптал снег и ударил ногой по стволу. Вершина качнулась, соболь сорвался и угодил прямо в зубы собакам. Они схватили его и растянули в разные стороны. «Порву-у-у-т!» Расстегнул куртку и накрыл головы лайкам полами, крикнув резко: - «Брось!». Это самая эффективная команда в тайге. Собаки отпустили соболя и отскочили, потому что при непослушании всегда следовало физическое наказание. Соболь глотнул воздуха и вцепился через рукавицу в мякоть моей правой кисти, около мизинца. Хруст, но боли не почувствовал. Сдавил зверьку грудную клетку, остановил сердце. Зубы разжал ножом. Прокус сквозной, а крови нет. Надо отогревать руки. Разжег небольшой костер
- Как вливается пульсирующая боль в пальцы!
Выл, катаясь по снегу. Из ранок пошла кровь. - Хорошо!
Открыл банку сгущенки, от холода она стала густой, как вареная, поел, на кусках коры дал собакам.
До зимовья соседа добрался к полуночи. Дыма из трубы нет. Следов нет. Дверь подпёрта. В избушке, похоже, давно никто не ночевал.
Опытный охотник всегда оставляет около, либо в печке сухие дрова и бересту. Пальцы рук опять отказывались слушаться, зубами стянул рукавицы и, с горем пополам, зажег спичку. Принес воды из ямки, заботливо укрытой на случай мороза. Дрова разгорелись, а я под стук капели свернулся калачиком на нарах и уснул.
Ледяные доски разоспаться не дали, но пальцы «отошли», болело только место укуса. Чайник, еще не остыл. Пил кружку за кружкой. До дрожи под ложечкой хотелось есть. В зимовье нашлись суповые пакетики, вкусные, даже сухими. По пакетику насыпал собакам. Был осколок зеркала. Посмотрелся у керосиновой лампы – переносица, надбровья, спинка носа проморожены, вздулись, синюшно-бурого цвета. Вновь растопил печку, набил ее сырняком. Принялся снимать шкурку с подтаявшего соболя.
На следующий день потеплело до минус тридцати, приехал охотовед, привез продукты. Хозяина избушки не было, решили его дождаться и уже, потом выезжать.
Паша, штатный охотник промхоза; сухощавый, высокий мужчина славянского типа, объявился поздно вечером, весь заиндевевший, борода в сосульках, куржаке, глаз не видно. Он опирался на сошку - самодельный костыль – подвернул ногу на путике. Оказалось, что сегодня ему стукнуло тридцать семь лет. И так все кстати: и гости, и закуска, и выпивка, и кусок свежей лосятины.
В зимовье было жарко натоплено, мы быстро сдернули с Паши промерзшую насквозь одежду. Налили, поздравили, пожелали удачи и хорошей охоты, но Паша попросил повременить - «пусть нутро согреется» - закурил, не переставая сокрушаться, что тушу после таких морозов придется рубить со шкурой и частями оттаивать и обдирать в зимовье. Сегодня добытого лося только выпотрошил, забрал язык, печень, сердце и грудину, одно хорошо, руки в утробе отогрел на славу.
Пес по кличке Сигнал, пришедший с охотником, просочился в избушку и залез под буржуйку. Запахло паленой шерстью. До хруста в позвонках чуть не свернув печку, вытащили кобеля за хвост. Паша крыл Сигнала «на чем свет стоит» и попутно рассказывал причину своего гнева: - «Стреляю лося, а патроны на морозе осекаются один за другим. Ранил, а добрать нечем. Добирал обухом топора. А этот п...ст сидит и смотрит со стороны, как я подкрадываюсь к лосю, вместо того, чтобы отвлекать внимание раненого зверя». Выпили и решили, что пёс вел себя так от удивления, – не видел ещё ничего подобного за свою жизнь и, Паша простил его, оставив под нарами вместе с моими собаками.
На рассвете уложили в нарту рюкзаки, зачехленные ружья и только завели снегоход, Сигнал выскочил из избушки, запрыгнул на сиденье, вцепился когтями в дерматин, и тоскливо завыл. Перевод на человеческий язык был предельно ясен: «Домой, домой, любыми путями, но только домой!».
Штатник брал пса на сезон, надобности в нём уже не было, поэтому Сигнал поехал с нами. Собак затолкали в передок короба нарт – хоть бы кто огрызнулся, такие интеллигентные собачки – звука не издали.
Постоянные рывки и удары на неровностях буранницы. Снежная пыль с запахом выхлопа бензина. По дороге догрузились мясом лося и пустыми канистрами. Комфорт закончился, пришлось остаток пути коченеть на задке короба, спиной к ветру, закутавшись в кусок брезента.
Вот и огни поселка, дом охотоведа. Жена и две маленькие дочки щебечут вокруг отца. По традиции, нам уже была натоплена баня, на лавке стояла трехлитровая банка пенной браги и булка белого, свежеиспеченного на березовых дровах, хлеба. И началось действо: пар, веник, горячая вода, бражка из банки, хрустящая корочка и нежный мякиш. А потом – сон праведника в прогретой до последней досточки бане.
*Голицы – широкие лыжи, не подбитые камусом.
**Юксы – лыжные крепления сибирских охотников
Только что в Киеве было землетрясение о_О
Живу на 11м этаже в 12ти-этажке, довольно старой. Это конечно, непередаваемые ощущения чувствовать как дом шатается, шок, о_О
Докторы докторов леса...
Волки разводятся и нападают на скот, вот эти люди, как бы якутские снежные ковбои... Ну и не только
Сплошная пушнина
Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.