Альтер. Часть II
Предыдущие главы читать здесь:
Глава 6
-1-
Дон Тинкоса появился в приюте баронессе Костайль спустя примерно полтора года после рождения Кристана Урмавива. Гости здесь не были редкостью: владельцы иных приютов для альтеров, желающие перенять полезный опыт; сестра Петра и другие монахини и монахи; попечители; просто любопытствующие. И причины их визитов всегда были просты и понятны.
Для визита астролога причины не было, что немного тревожило баронессу. Сам он свое появление объяснил так:
- Комета, баронесса! Никем и никогда не виданная комета!
- Вот как? – удивилась Уна Костайль.
Дон Тинкоса, сияя от радости, пустился в пространные объяснения.
Баронесса Костайль в астрологии не разбиралась – высокая наука, как известно, недоступна для слабого женского ума. Старший научный сотрудник Ува Борн астрологию отрицала, как не подтвержденную ни одним мало-мальски убедительным фактом. Отрицала до тех пор, пока не оказалась на Скапее: почему-то здесь лженаука превратилась в неоспоримую фундаментальную истину, с которой приходилось считаться. Гороскопы поражали конкретикой, прогнозы сбывались с удручающей точностью, и будущее любого человека невероятным образом зависело от движения светил. Такого не было нигде в обитаемой Вселенной, только здесь, на Скапее!
Наверное, это потому, думала иной раз Ува Борн в минуту слабости, что Скапея находится на самом краю Галактики, руку протяни – и вот она, безбрежная космическая пустота! Местный небосвод небогат звездами… во всяком случае, видимыми. Да и сама планета, в гордом одиночестве вращающаяся вокруг желтого карлика… тоже, знаете ли, нонсенс. Неудивительно, что здешнее пространство приобрело уникальные свойства, а звезды стали вершителями судеб.
Их точное число давно известно местным астрологам, их орбиты размечены на картах, их влияние давно вычислено. И это все не лезет ни в одну научную теорию! Правы, сто раз правы релятивисты – пора создавать новую!
- Все это очень интересно, - прервала баронесса увлекшегося астролога. – Но я не понимаю, какое отношение это все имеет ко мне?
- К вам? – удивился дон Тинкоса. – Ровным счетом никакого! Ну разве что опосредованно – ведь это вы заботитесь об альтере Кристана Урмавива.
-2-
«Луковая шелуха» снималась с трудом. Со слезами и головной болью снималась она. Бессонные ночи? Ха! Знаменитый астролог потерял им счет!
Очень не хватало Томаша с его флейтой, но Томаш умер. Вернее, не умер, а женился, но в понимании астролога это было одно и тоже: занятый мыслями о семье, счастливый, одуревший от любви, Томаш совсем перестал считаться с настроением хозяина, исполняя одну легкомысленную песенку за другой. Пришлось разжаловать болвана обратно в лакеи, чего тот, кажется, даже не заметил.
И матушка Стонца тоже хороша! Кудахчет над дочкой Томаша, будто та ее собственная внучка. А то, что хозяин вынужден третий день получать на завтрак опостылевший омлет, это ее не волнует! Нет, девчушка хороша, спору нет. Дон Тинкоса лично составил ее гороскоп и порадовался за девочку: счастливое замужество, крепкий достаток, куча детей и никаких тебе потрясений. Но это же не повод пренебрегать хозяином! Детей на свете пруд пруди, а дон Тинкоса – он такой один.
И только Алехаро радовал сердце астролога. Пятнадцать лет парню, самое время на девушек заглядываться. Другой на его месте давно бы в город удрал, под крылышко заботливых родителей… нет, сидит со стариком, вникает в трудную науку. Советы, паршивец этакий, дает… иногда дельные. Это он как-то попросил деда растолковать особо трудный абзац из «Ключа от всех дверей». Дон Тинкоса охотно пустился в объяснения… запутал Алехаро, сам запутался. А потом его вдруг осенило, и он с воплем бросился в свой кабинет. Чем безмерно напугал внука.
- Это ему озарение в башку стрельнуло, - со знанием дела объяснил Томаш. – С ним такое бывает. Гений, куда деваться.
А дон Тинкоса, забыв обо всем на свете, лихорадочно исписывал листы новыми расчетами. Йех расположен на девяностом градусе солярной оси… это значит, четверть от полного круга… На четверть, на четвертушечку, ослабить влияние родительских светил, как намекал в своем великом трактате великий Хуссаин бен-Бенуто … не в жизни ослабить, на бумаге… и, если «скрепы» разомкнутся… хотя бы чуточку…
Первый слой «шелухи» как ветром сдуло, и «круг смерти» стал дырявым, как сыр. Как доспех, пробитый стрелами. Как…
На дикие крики астролога сбежались все перепуганные домашние, включая жену Томаша, тихую мышку Сону. И застали интересную картину: их любимый хозяин, залитый чернилами, отплясывал какой-то безумный танец, хохоча во все горло и потрясая воздетыми кулаками.
- Крепко его, видать, приложило, - озабоченно сказал Томаш, прикидывая, как бы половчее скрутить впавшего в буйство хозяина.
А дон Тинкоса вдруг бросился к попятившемуся внуку, заключил в объятия, пачкая чернилами, и закружил по комнате, как кавалер кружит даму в танце.
- Всё! – выкрикивал он сквозь хохот. – До последнего мона! Немедленно! Виват, Алехаро! Письмо!
Еле его угомонили.
От ужина возбужденный дон Тинкоса отказался, а вместо этого потребовал себе бутылку вина. Выпив, он долго и горячо рассуждал о высокой науке, о своем вкладе в нее, потом переключился на Алехаро, пытался встать перед ним на колени, а когда ему не позволили, ясным голосом объявил, что все, до последней монеты, оставляет своему замечательному внуку, в связи с чем требует немедленно написать письмо стряпчему. Потом уронил голову на грудь и уснул.
- Если хоть кто-то. Хоть словечко. Убью, - пригрозил Томаш, укладывая похрапывающего хозяина на кушетку и накрывая пледом.
Наутро дон Тинкоса долго и мучительно вспоминал, почему, черт возьми, он спит в кабинете, а не в спальне, да еще одетым, ничего не вспомнил, легкомысленно махнул рукой и отправился завтракать. Настроение у него было расчудесным, несмотря на головную боль. А роскошный завтрак, поданный матушкой Стонцой, сделал его совершенно счастливым.
-3-
Астролог думал, что остальные слои «шелухи» сойдут легче и, в общем и целом, оказался прав. С будущего, разделенного на дни, месяцы и годы, один за одним слетали покровы тайны, обнажая сокровенную сердцевину истины. И каждый раз дон Тинкоса с облегчением констатировал: все будет замечательно, все будет хорошо, маленькому виконту ничто не угрожает.
И все же, памятуя о своем первом толковании гороскопа, астролог ждал беды. И дождался. Беда притаилась возле десятого дня рождения мальчика и гнусно ухмылялась, радуясь своему коварству.
Боль. Страх. Ненависть. Очень много боли, страха и ненависти. И еще – близкое дыхание смерти, ее разочарованный вой… Опытный астролог, дон Тинкоса не мог ошибиться – наследника рода Урмавива ждало тяжкое увечье. Собственно, на этом можно было заканчивать, толкование дальнейшей судьбы несчастного ребенка не имело смысла: калека не может наследовать ни титул, ни имущество, таков закон, против которого не посмеет пойти даже Хуго Урмавива, прозванный врагами Карой Божьей. Наследником графа станет Кай Ноланди, а бедному калеке, в лучшем случае, позволят доживать свой век под опекой двоюродного брата.
Впрочем, и у калеки могут быть сыновья. И в этом случае барону придется уступить… или убить…
Понимая, что ничего еще не кончено, астролог с тяжелым сердцем погрузился в дальнейшие расчеты. Он пропустил обед; он пропустил ужин, чего с знаменитым астрологом прежде никогда не бывало. Верный Томаш несколько раз наведывался в кабинет и уходил, озабоченно качая головой, - хозяин никак не реагировал на обращенные к нему слова и лишь раздраженно дергал плечом: не мешай! А на столе росла кипа исписанных листов и догорала очередная свеча.
Наконец дон Тинкоса откинулся на спинку кресла, устало потер красные воспаленные глаза.
- Ничего не понимаю, - пробормотал он. – Как такое может быть?
Десять лет жизни маленького виконта лежали перед астрологом, как на ладони. Все десять лет, просчитанных, предсказанных, вплоть до ужасного дня Перелома Судьбы, шли единой непрерывной нитью. А вот потом начиналась полная ерунда и чепуха.
Нить скручивалась в узел, в тугой клубок; и уже из этого клубка тянулись в будущее две ветвящиеся нити. В принципе, ничего особенного в этом не было, такое уже встречалось в практике дона Тикоса и означало, что гороскопируемого ждет выбор… даже не так – Выбор!
После чего из всех равновеликих вариантов будущего останется только один. Но при этом всегда – всегда! – в гороскопе присутствовал Крест: Малый или Большой, в зависимости от значимости самого выбора, от его влияния на судьбу человека.
В гороскопе Кристана Урмавива Креста не было – судьба не предоставляла ему возможность выбирать и решать самому. И было совершенно непонятно, откуда, в таком случае, взялись два варианта будущего? Две судьбы, полностью противоречащие друг другу? Настолько противоречащие, что, казалось, они принадлежали двум разным людям.
А еще эти две судьбы были так тесно переплетены между собой, что было абсолютно невозможно проследить каждую из них в отдельности. Телесная немощь шла рука об руку с отменным здоровьем; безмерное отчаяние лежало на коленях радости; одиночество сливалось в объятиях с дружбой и любовью.
Комета, думал астролог, разглядывая гороскоп Кристана Урмавива. Комета, летящая из будущего в настоящее, с длинным спутанным хвостом вероятностей. И распутать его я не могу – ядро кометы, миг Перелома Судьбы, скрывает свои тайны тщательней, чем неверная жена скрывает свои измены от грозного мужа.
Пока не могу, поправил себя дон Тинкоса. Просто потому, что подобной «кометы» я не встречал ни разу за всю свою жизнь. И не я один! Даже великий Хуссаин бен-Бенуто не встречал, иначе обязательно отметил бы ее в своем трактате «Ключ от всех дверей»!
Это было настоящее открытие, и у астролога сладко заныло в груди. Он не считал себя честолюбивым человеком, подобно некоторым его коллегам по цеху, и был полностью удовлетворен своей скромной славой. Но если сама судьба предлагает – очень настойчиво предлагает! – стать вровень с великим бен-Бенуто, то надо быть полным идиотом, чтобы отвергнуть такой подарок!
- Дорогой граф! – с чувством произнес дон Тинкоса. – Любезный мой друг!
Он готов был немедленно, вот прямо сейчас, мчаться в замок графа, чтобы поделиться с ним радостью открытия, и лишь одна мысль остановила его, отрезвив не хуже крепкого рассола. То, что для него было радостью, для графа было горем, потому что подтверждало худшие его ожидания. А теоретизирования астролога по поводу благополучного исхода будущих событий вряд ли сумеют успокоить отцовское сердце.
Нет, он не пойдет сейчас к графу. И завтра не пойдет, и послезавтра. Он будет работать, как проклятый, разбирая невероятный гороскоп мальчишки. И лишь когда ему, Бревину Тинкоса, станет все ясно, вот тогда он будет вправе предстать перед графом с вестью. Благой ли, худой – неважно. Главное, чтобы он был полностью уверен в своих выводах.
- Что же в тебе такого, малыш? – пробормотал астролог. – Чем ты заслужил такое внимание звезд?
Сна не было ни в одном глазу. Есть тоже не хотелось. Хотелось работать, так хотелось, что аж руки тряслись, и лишь огромным усилием воли дон Тинкоса заставил себя покинуть кабинет. По опыту знал – ничего хорошего такая трудовая лихорадка не сулит. Работать надо с холодным ясным разумом, иначе обязательно наделаешь ошибок, запутаешься сам и всех вокруг запутаешь. Нет, спать, немедленно спать! А вот завтра, с новыми силами…
«Завтра» наступило неожиданно быстро – ворочающемуся без сна астрологу пришла одна идейка, и он как был, в ночной рубашке и колпаке, даже не накинув халата, украдкой пробрался в кабинет.
Бессмысленно составлять гороскопы альтеров; нет в их судьбе ничего такого, что могло бы заинтересовать звезды. Недаром равнодушные светила один за другим покидают соляры недолюдей, образуя «круг смерти». Никто из астрологов их и не составлял, разве что в ранней юности, движимый обычным детским любопытством. Дон Тинкоса не был исключением. И гороскоп альтера Кристана Урмавива составил по ошибке, только потому, что разделение детей произошло позже обычного.
Составил и забыл. Но не выбросил, сам не зная почему. И теперь был рад этому.
Метод, опробованный на гороскопе мальчика, сработал и с гороскопом его альтера – первый слой «шелухи» исчез, как и не бывало. Два часа напряженной сосредоточенной работы, и вот астролог задумчиво рассматривает две «кометы», абсолютно идентичные друг другу.
Или одну «комету» на двоих, и подобное утверждение не будет ошибкой.
Судьбы мальчика и его альтера были переплетены теснее, чем тела любовников на ложе. Они врастали друг в друга, прорастали сквозь друг друга, расходились и вновь сходились, и не было никакой возможности определить, к кому из них относится то или иное событие. Более того, само понятие «событие» или «судьба» невозможно было соотнести с альтером, об этом криком кричал разум и весь жизненный опыт астролога. И все же…
У странного альтера Кристана Урмавива была судьба, об этом ясно говорили звезды, которым астролог верил больше, чем самому себе. Значит ли это, что леди Беллиз родила не сына с его альтером, а – двух сыновей? Которые в недалеком будущем разделят одну жизнь на двоих?
До самого рассвета дон Тинкоса в глубокой задумчивости бродил по кабинету. А утром написал баронеесе Костайль письмо с просьбой о встрече. Желательно – в приюте.
Астрологу очень хотелось своими глазами взглянуть на альтера Кристана Урмавива.
-4-
Кутаясь в теплую шаль, баронесса Костайль стояла на крыльце и смотрела на астролога. А тот смотрел на играющих альтеров.
Нет, на альтера, на одного-единственного альтера, пятилетнего Кристана.
Уна Костайль хорошо помнила, каким потрясением для дона Тинкоса было узнать, что альтеры баронессы носят имена своих хозяев. Зачем? – еле справившись с изумлением, спросил астролог. Ну, надо же мне к ним как-то обращаться, пожала плечами Уна. Зачем? – с выражением неподдельного страдания спросил дон Тинкоса. Мне так удобнее, сказала баронесса. Нам всем так удобнее. У меня своя система содержания альтеров, и она дает превосходные результаты.
Результаты и впрямь потрясали. Отвесив челюсть, знаменитый астролог таращился на альтеров, неотличимых от обычных детей: как они играют, смеются, работают, тренируются. Ссорятся и мирятся, как обычные дети. Капризничают, как обычные дети. Выражают интерес и любопытство, как обычные дети.
- Господи, баронесса, они же все разные! – сделал открытие дон Тинкоса.
- Разумеется, - со сдержанной гордостью согласилась Уна Костайль.
Живущие в приюте дети, которых баронесса называла альтерами только при посторонних, резко отличались от обезличенных, безвольных толп альтеров, содержащихся в других приютах.
Каждый – индивидуальность, со своим характером, со своими способностями и талантами. И баронесса Костайль по праву гордилась своими достижениями.
В тот свой первый раз дон Тинкоса уехал, так и не повидав полуторагодовалого Кристана.
Просто забыл, оглушенный ворохом свалившихся на него впечатлений. Но с тех пор его визиты стали регулярными, не реже трех-четырех раз в год. И каждый раз астролог проводил немало времени с Кристаном-вторым.
Не сразу астролог научился обращаться к альтеру по имени. Не сразу с его лица сошло выражение легкой брезгливости, характерное для людей, вынужденных контактировать с альтерами. Не сразу он принял тот факт, что эти альтеры – именно эти! – пожалуй, мало чем отличаются от своих хозяев. Но когда принял, то без колебаний поделился с баронессой своей тайной.
Так Ува Борн узнала, что в ее лаборатории находится уникальный экземпляр.
***
- Здравствуйте, дон Тинкоса! – окликнула баронесса задумавшегося астролога. – Что ж вы, под дождем-то? Проходите в дом.
Дома их уже ждал накрытый стол: горячий глинтвейн, свежий хлеб, тушеная капуста, ветчина. Няня Кларина, закончив с сервировкой, низко опустила голову и тихой мышкой прошмыгнула в дверь мимо астролога – она стеснялась своего лица и при посторонних старалась не попадаться на глаза. Но дон Тинкоса ее остановил:
- Погодите, милая, у меня для вас есть подарок. – Он вдруг звонко шлепнул себя ладонью по лбу:
- Ах, я, старый дурак! Забыл в карете! Голубушка, не сочтите за труд, принесите мой саквояж.
Пока Кларина исполняла поручение, изрядно озябший астролог отдал должное глинтвейну.
- Страшно подумать, в какую глушь вы забрались, - говорил он, грея руки о пузатую глиняную кружку. – Право слово, мне жаль вашей красоты и молодости. Кто их здесь оценит?
- Вы льстец, дон Тинокса, - смеясь, ответила Уна. – Разве вы не замечаете седины у меня в волосах? Морщин?
- Вы годитесь мне в дочери. А, значит, молоды! – отрезал астролог. – О, вот и мой саквояж! Спасибо, милая Кларина… Итак, это вам, баронесса, - он протянул Уне тяжелую книгу, из которой пышным веером торчали бумажные закладки. – Я позволил себе сделать кое-какие пометки, чтобы облегчить понимание особо трудных мест… А это – вам, голубушка!
С этими словами дон Тинкоса вынул из саквояжа темно-синий с золотом сверток и торжественно вручил его оробевшей Кларине.
- Что это? – с любопытством спросила баронесса.
- Бал-ахай. Национальная одежда племен пустыни. Изумительно смотрится на женщинах всех возрастов. Умоляю, примерьте, - обратился дон Тинкоса к Кларине. – Порадуйте старика.
А ведь могла бы и сама сообразить, мысленно укорила себя Уна Костайль. Еще раньше! Женщина я, в конце концов, или кто? И вот мужчина, уже почти старик, преподносит мне очередной урок! Она вскочила.
- Пойдем, - потянула она за руку растерянную девушку. – Я помогу. Я знаю, как это носить!
Темно-синий шелк, плотный, но легкий, облил стройное тело Кларины от шеи до ступней. Невесомый золотистый платок, укрыв волосы, упал на плечи. Такая же полувуаль скрыла изуродованное лицо девушки, и на золотом фоне были видны только глаза: прекрасные, влажно мерцающие, огромные. И вдруг как-то сразу стало заметно, как же молода Кларина!
Семь лет, подумала Уна Костайль, любуясь девушкой. Семь лет я подаю рапорт за рапортом: восстановить внешность Кларины это вопрос двух-трех дней. И раз за разом получаю отказ – чудеса не входят в утвержденный план миссии на Скапее.
Увидев Кларину, дон Тинкоса ахнул, вскочил с неподобающей его возрасту прытью, и бережно поднес загрубевшую руку девушки к губам.
- Вы прекрасны, - очень серьезно сказал он. – Поверьте старику, счастлив будет тот, кто завоюет ваше сердце.
***
Близился вечер. Дон Тинкоса с неохотой отпустил Кристана на ужин, и тот, счастливый, удрал от странного дядьки-зануды. Читай ему! Считай ему! Загадки разгадывай. Как будто мало госпожи баронессы и учителя Хисея! Хотя загадки были интересными, надо будет приятелей помучить.
- Ну, вы довольны? – с легкой иронией спросила баронесса Костайль, провожая взглядом улепетывающего мальчишку. Астролог очень серьезно кивнул.
- Да. Мальчик довольно бойко читает по слогам, может пересказать прочитанное. Он недурно считает в пределах двух десятков… и я могу сказать, что мой собственный внук Алехаро был менее сообразительным в этом возрасте. Так что да, я доволен и впечатлен.
Дон Тинкоса встал и принялся мерить шагами комнату, заложив руки за спину. Вдруг он остановился напротив баронессы.
- Вы уверены? – спросил он, в упор глядя на женщину. – Вы уверены, что он – альтер?
Уна Костайль вздохнула – этот вопрос астролог задавал не в первый раз.
- Абсолютно уверена.
- Каменная плесень?
- Каменная плесень. И не только. Поверьте моему опыту, дон Тинкоса.
- Но я не вижу ни малейшего признака деградации!
- Занятия, дон Тинкоса, регулярные занятия. И возраст – Кристан еще слишком мал, чтобы его отличия от… от хозяина бросались в глаза. Но со временем… Деградация неизбежна. Хотя, смею надеяться, она не будет настолько катастрофичной. И, очень может быть, мальчик сумеет жить самостоятельной жизнью. Устроится на работу, встретит девушку…
Сообразив, что сказала лишнее, Уна Костайль захлопнула рот, но было поздно – умные проницательные глаза астролога смотрели, казалось, прямо в душу.
- Вот оно что, - тихонько протянул он. – Вот оно как. Выходит, слухи не беспочвенны? Вы действительно отсылаете ваших повзрослевших альтеров из приюта?
- Действительно, - холодно сказала баронесса, проклиная свой глупый язык. – Но – в другой приют. Согласитесь, дон Тинкоса, не годится взрослым пребывать в детском коллективе!
- Почему? Это же общепринятая практика! Никто не разделяет альтеров по возрасту, только по полу. И то на короткий период, когда грешная плоть альтеров требует свое. Полгода, год… много – полтора, а потом все приходит в норму, и альтер теряет способность к совокуплению. Разве у вас не так? Разве ваши альтеры сохраняют способность любить?
Вдруг астролог махнул рукой.
- Простите старика, баронесса, я непозволительно увлекся. Не годится обсуждать подобные щекотливые вопросы с женщиной, особенно с женщиной благородного происхождения. Просто, когда встречаешь умного человека, трудно удержаться… Простите еще раз. Я, собственно, о другом хотел с вами поговорить. Что вы знаете об обоюдных альтерах?
- Обоюдные альтеры? – искренне удивилась Уна Костайль, радуясь смене темы. – Никогда ни о чем подобном не слышала!
Астролог покивал головой.
- Я так и думал. Это очень, очень редкое явление… можно сказать – редчайшее, и я лично никогда с этим не сталкивался. Но эти случаи описаны, и у меня нет причин не доверять источникам. Суть явления заключается в том, что к альтеру в какой-то момент возвращается разум. Он становится обычным человеком, только ничего не помнит о прожитых годах. И в то же самое время его хозяин стремительно разум теряет, превращаясь в самого настоящего альтера со всеми соответствующими признаками.
Дон Тинкоса не зря охарактеризовал баронессу как умного человека.
- Вы поэтому приказали не клеймить мальчика? – быстро спросила она.
- Мальчика?!
- Я имею в виду альтера виконта Урмавива. Поэтому, да?
- Да. «Круг смерти» в двух гороскопах, влияние Йеха, его тень…
Баронесса Костайль серьезно кивнула. За три с небольшим года она выслушала немало лекций по астрологии, и стала если не знатоком этой удивительной, невозможной науки, то начала хотя бы разбираться в ней. Кроме того, личные наблюдения изрядно поколебали ее скепсис в данном вопросе.
- У меня нет возможности самому изучить гороскопы обоюдных альтеров. А сведения, которые я собрал, крайне скудны. Но что если… я просто предполагаю, баронесса… если у них у всех присутствует открытая мной «комета»? Если это настоящий, неопровержимый признак обоюдных альтеров? – Дон Тинкоса вдруг подался вперед, схватил баронессу за руку, сжал. – Я боюсь, - прошептал он, шаря безумным взглядом по лицу женщины, - очень боюсь. В десятилетнем возрасте с юным виконтом случится что-то ужасное… я предполагаю увечье, но это неважно. Гораздо важнее то, что после этого события судьбы мальчика и его альтера будут связаны самым жестоким, самым противоестественным образом! И если виконт начнет терять разум, если начнет превращаться в отвратительного альтера…
- Мне очень жаль, - совершенно искренне произнесла Уна Костайль, прощая взволнованному старику «отвратительного альтера». – Но… что же тут можно сделать? Я даже представить себе не могу.
Дон Тинкоса вновь забегал по кабинету, безжалостно дергая свои изрядно поредевшие локоны. Внезапно он остановился, исподлобья взглянул на баронессу.
- Если такое произойдет… Если виконт станет альтером, а его альтер, напротив, превратится в человека… Можно ли будет поменять их местами?
- Ах, вот вы о чем, - медленно проговорила Уна Костайль.
Это будет замечательный эксперимент, подумала она. Это будет грандиозный эксперимент, который даст ответы на многие вопросы. И подведет, наконец, практический фундамент под теоретическую базу. Профессор Носов будет просто счастлив!
Воодушевление охватило старшего научного сотрудника Уву Бойль, и тут же схлынуло, оставив после себя горечь несбывшихся надежд.
- Я сожалею, дон Тинкоса. Но, боюсь, это невозможно.
- Почему? Если альтер начнет приобретать человеческие черты…
- Дело не в этом, - голос баронессы Костайль был полон сочувствия. – Дело в другом. Десять лет, сказали вы. Десять лет жизненного опыта, уникального для каждого из детей. Своя среда, свои привычки, свои знания… У Кристана-первого (давайте уж будем так их называть, для простоты!) есть мать, есть отец. Он наверняка умеет ездить верхом, владеть шпагой… ну, или научится. Кристан-второй…
- Я понял, - глухо сказал астролог.
- Мы просто не сможем выдать моего воспитанника за сына графа. Обман тут же разоблачат!
- Я понял, - повторил астролог.
Он пригладил растрепавшиеся волосы, рассеянно заглянул в саквояж, закрыл его, звонко клацнув замочком.
- Жаль, - прошептал он. – Ах, как жаль!
Баронесса Костайль молча проводила астролога до кареты. Ей тоже было жалко, просто до слез.
-5-
Видеть сегодня графа и его ублюдочного сыночка было выше сил Кая. Поэтому он отказался от ужина и заперся у себя, отговорившись усталостью с дороги и тревогой за состояние матери. Лежа в темноте на кровати, он смотрел в потолок и думал.
Герцогу, этому изнеженному любителю мальчиков, было тринадцать, когда он убил своего отца. Всего тринадцать! Ему, Каю, уже за двадцать, а он чувствует себя полным ничтожеством! Потому что точно знает – он не способен на такой, по-настоящему мужской поступок. Да, у него нет яда, но разве это проблема? Было бы желание и решительность!
С желанием у Кая все обстояло хорошо, а вот с решимостью – просто беда! Лежа ночами без сна, Кай изобретал разные способы раз и навсегда разделаться с ненавистным графом. Но стоило ему увидеть дядю… его холодный оценивающий взгляд воина, твердо очерченную линию рта, упрямый подбородок…
Увы! Приходилось полагаться на естественное течение событий и надеяться, что астролог, эта жирная свинья, не ошибся в своих расчетах. И утешаться тем, что ждать осталось недолго.