Альтер. Часть II⁠⁠

Предыдущие главы читать здесь:

@ZoyaKandik

Глава 3.

-1-

- Ри. То. Ной. Х-ха-а!

- Х-ха-а!

- Ис. Куда. Чин. Х-ха-а!

- Х-ха-а!

- Живот – душа. Дышать живот. Надуть, выдуть. Ломать, как сухой ветка. Х-ха!

- Х-ха!

- Еще сильно ломать! Резко!

- Х-ха!

За годы, проведенные в Лимии, Тобо Хисей так и не избавился ни от своего чудовищного акцента, ни от манеры коверкать слова. Даже самый короткий разговор с ним превращался в настоящую пытку для постороннего человека. К счастью, Тобо Хисей разговорчивостью не отличался, а с посторонними и вовсе предпочитал помалкивать. Так что страдали, в основном, обитатели приюта. Впрочем, взрослые давно привыкли к манере речи туюса, а детям и вовсе было на это наплевать: своего обожаемого учителя они понимали с полуслова, с полувзгляда.

Вон, стоят стройными рядами, серьезные, сосредоточенные, глаза – льдинки, лица отрешенные. Не дети – маленькие Будды на пике медитации. И никого в мире для них не существует, да и сам мир – призрак, мара, сон разума. Только учитель, только его голос, его лицо.

Уна Костайль зябко передернула плечами и закрыла окно. Как им, бедолагам, не холодно? Босиком, голышом? Начало осени в этом году выдалось на диво холодным: по ночам подмораживало, затягивало лужи хрупким льдом. Да и днем сырой воздух прогревался неохотно, а с серого низкого неба то и дело принимался моросить нудный дождик. В такую погоду хочется растопить камин пожарче, закутаться в теплый плед и дремать под умиротворяющее потрескивание поленьев. А не скакать голышом под дождем, по мокрой траве.

Но туюс в этом вопросе проявил неожиданную жесткость: гимнастика, в особенности – дыхательная гимнастика, должна проходить на открытом воздухе. В любое время года, в любую погоду. И – голышом. Мальчики и девочки; юноши и девушки – их тела должны быть обнажены, и точка! Исключение Тобо Хисей сделал только для себя, на занятиях он был в своем традиционном наряде воина – подвязанные у щиколоток штаны, куртка с глухим воротом, мягкие кожаные чулки. От нескромных взглядов эта одежда спасала, от непогоды – нет, и учитель был на равных со своими учениками, перенося капризы небес с отменным равнодушием.

Няня Кларина, едва появившись в приюте, грудью встала на защиту нравственности. Она вела долгие задушевные беседы с Тобо, стараясь внушить дикарю-язычнику основы христианской морали. Она устраивала грандиозные скандалы, что при ее голосе было нетрудно. Она срывала тренировки, доводя туюса до бешенства. Она даже пыталась побить Тобо Хисея, что было совсем уж глупо – текучий, как ртуть, туюс, смеясь, плясал в дразнящей близости от кулаков женщины, еще немного, и достанешь… Драки эти всегда кончались одним и тем же – охваченная праведным гневом няня бросалась на туюса, а тот прихватывал ее затылок и нежно, бережно, укладывал женщину на землю.

Пришлось баронессе Костайль вмешаться. Результатом вмешательства стал компромисс – набедренная повязка. Кларина настаивала еще и на корсете для девочек, но тут ей пришлось уступить.

Много лет назад, когда Тобо только приступил к тренировкам, баронесса и сама была огорошена требованиями туюса. Она не знала, как к ним относиться. Что стоит за ними? Извращение? Тайная страсть педофила? Дискредитация самой идеи реабилитации альтеров? Ведь Тобо Хисей, Тобо-изгнанник, порвавший со своим племенем, глубоко в душе все равно оставался туюсом. А отношение туюсов к альтерам хорошо известно.

Но нет. Наблюдения, тесты, да и весь жизненный опыт баронессы Костайль утверждали: туюс никакой не извращенец, он просто следует какой-то своей, совершенно определенной методике. Не в силах сдержать вполне понятное любопытство, Уна приступила к осторожным расспросам.

К ее удивлению (и облегчению, чего уж там!), Тобо Хисей не стал ничего скрывать. Если перевести его тарабарщину на нормальный человеческий язык, выходило следующее.

Дыхание – это жизнь. Дыхание – это смерть. Правильное дыхание исцеляет, дарит долголетие и просветление. Неправильное дыхание убивает. Быстро или медленно, но неотвратимо. Убивает не только тело, но и душу, в первую очередь.

У альтеров нет своей души, говорил Тобо Хисей, и в голосе его звучало глубокое убеждение ученого, а не слепая вера оголтелого фанатика. У альтеров вообще ничего нет: их мысли, чувства, даже сами тела – не более чем воплощенное в вещественном облике отражение человека-хозяина. Такими они были задуманы, такими созданы. Выгребная яма для отходов жизнедеятельности человека – вот самое лучшее сравнение, если говорить об альтерах. Чем глубже яма, тем дольше она прослужит. Чем сильнее альтер, тем лучше для его хозяина.

Я делаю ваших альтеров сильными, говорил Тобо Хисей. Я учу их правильно дышать, правильно кричать. С помощью дыхания они направляют энергию, полученную от хозяина, в нужное русло. С помощью крика они выплескивают ее всю, без остатка, освобождаясь от негатива, будь то болезнь, боль или даже смерть. Я учу их становиться пустыми, чтобы дать возможность хозяину вновь их наполнить.

Это очень хорошая методика, осторожно заметила Уна Костайль. И она работает, я же вижу. Тогда почему вы, туюсы, не пользуетесь ею, а убиваете своих альтеров сразу после рождения?

Человек должен быть цельным, объяснил Тобо Хисей. И телом, и душой. Альтер же, разделяя с человеком единство, забирает его часть себе. Если ты лишишься ноги или руки, ты не перестанешь быть человеком. Если ты лишишься части души, ты уподобишься животному. Животному закрыт путь на Небо; частичному туюсу – тоже. Животное после смерти возродится в облике животного; частичный туюс – в облике альтера. Он не взойдет на Небо, не воссоединится с предками, не познает истинную цель своего Пути. Убивая альтера, мы делаем для него добро: ведь известно, что после своей девяносто девятой смерти частичный туюс искупает свою вину и вновь рождается человеком.

Так верим мы, сказал Тобо Хисей. Вы верите по-другому. И я не знаю, чья вера является истинной. Может быть, мы все правы. Может быть, мы все ошибаемся, и есть что-то третье.

Ты философ, сказала Уна Костайль. Ты мудрец. И все равно… Я же знаю, как вы относитесь к альтерам. Они для вас скверна, отвратительней дерьма из выгребной ямы. Вы даже не хороните их, а кидаете на съеденье свиньям. Роженицы у вас считаются нечистыми до следующего полнолуния, ребенок-хозяин – тоже. Ты – туюс! Ты впитал это отношение с молоком матери! Так почему же ты не боишься оскверниться? Почему живешь рядом с нашими альтерами? ешь их пищу? прикасаешься к ним? Делаешь их сильными, в конце концов?

Тобо Хисей пожал плечами. Наверное, я неправильный туюс, сказал он. Мне просто интересно.

-2-

Что может свести вместе утонченную дворянку и грязного дикаря, изгнанного из своего племени? Только случай.

Овдовев, баронесса Костайль решила вернуться домой, в Лимию. Счастливые Острова, несмотря на их название, не слишком привлекательное место для жизни одинокой беззащитной женщины. Поверенный покойного барона не возражал – ему самому до чертиков опостылел этот медвежий угол. Распродав все, что можно было распродать, раздарив все, что продать не удалось, баронесса, свободная и счастливая, тронулась в путь. Налегке, если не считать четырех телег с личным имуществом. Маленький обоз охраняла команда заранее зафрахтованного корабля. Бородатые, вооруженные до зубов, продубленные морем, солнцем и ветром, матросы во главе с боцманом внушали ужас любому встречному, так что путешествие прошло без приключений. Увы, бравые мореходы на суше оказались скверными ходоками, поэтому дорога растянулась на три дня. Пришлось два раза ночевать под открытым небом.

Вторая ночевка случилась возле стойбища туюсов.

- Что у них там происходит? – спросила Уна Костайль, разглядывая возбужденно гомонящую толпу, в центре которой, угрюмо набычившись, стоял связанный человек.

- Узнать? – с готовностью спросил поверенный.

Будучи личным поверенным барона Костайль, он еще исполнял и казенные обязанности. В частности, нес мораль и законы цивилизованного общества дикарям, погрязшим в возмутительной демократии. Поэтому неплохо выучил их язык.

- Да, Грегож, будьте так добры.

Прихрамывая, поверенный направился к толпе, сказал что-то. Толпа заволновалась, трескучий гомон тут же взлетел до небес, а связанный уселся на землю, демонстрируя полнейшее равнодушие к происходящему. Из толпы выступил туюс в богато украшенных одеждах – очевидно, вождь. Отставив ногу и выпятив грудь, он с важным видом принялся что-то объяснять Грегожу, а тот слушал, кивал, всплескивал руками и качал головой. Толпа молча внимала, только связанный вполголоса тянул что-то заунывное. На него косились, но петь не мешали. Наконец Грегож в последний раз кивнул головой, обменялся торжественным рукопожатием с вождем и вернулся к баронессе.

- Обычное дело, - доложил он. – Парень нарушил закон, парню грозит изгнание. В цивилизованном обществе его бы казнили, но у туюсов табу на смертную казнь для соплеменников. Поэтому – изгнание.

- И в чем же он провинился? – полюбопытствовала Уна Костайль.

- О, это интересно! – оживился поверенный. – С таким ужасным преступлением я еще не сталкивался.

Каждый туюс знает, что шаманы – это посланцы Неба. Каждый туюс без запинки перечислит семь признаков, отличающих шамана от обычного человека. И самый первый, самый главный признак будущего шамана, это его мертворожденный альтер. Остальные шесть знаков появляются потом, по мере взросления ребенка.

Альтер маленького Тобо умер довольно поздно по общепринятым меркам - сразу после первого кормления, не дождавшись испытания настойкой каменной плесени. И хотя его смерть была отмечена криком чайки (второй признак!), у соплеменников Тобо возникли большие сомнения насчет его будущего.

- Слабый шаман будет, - сказал Ичин Хисей, дедушка новорожденного. – Совсем слабый. Лучше такому не быть.

На том и порешили. Маленького Тобо воспитывали как обычного мальчика-туюса – будущего охотника и воина. Но за семь последующих лет его мать не родила больше ни одного мальчика, а это уже было серьезно. Третьим признаком Небо прямо выражало свою волю, и никто из племени Хисей не решился оспаривать ее. Тем более что старый шаман был действительно стар, и пора было задуматься о преемнике.

Только один человек решительно возражал против такого развития событий – сам Тобо. Но кто же будет слушать семилетнего сопляка, который сам не понимает своего счастья? Отряд воинов, гордых такой честью, отвезли угрюмого зареванного мальчишку на холм Всех Предков, развели сигнальный костер и ушли. Оставив мальчика дожидаться Поворота Судьбы.

- Поворот Судьбы, это жестокий обряд, - сказал Грегож. – Представьте себя, баронесса, ребенка оставляют совсем одного в глухом лесу. Без шатра, без сменной одежды, практически без еды. Дают бедолаге лук, колчан со стрелами, нож… выживай, как сможешь.

Уна Костайль содрогнулась:

- Ужас! Варварство! Представляю, сколько детей погибает! Бедные малыши.

- Так выявляют четвертый признак шамана, - объяснил Грегож. – Но спешу вас успокоить, баронесса: смерть во время такого испытания большая редкость. Дело в том, что холм Всех Предков священное место для туюсов. Каждое утро они совершают моления, повернувшись лицом в его сторону. И, разумеется, кто-то обязательно увидит сигнальный столб дыма. Увидит и поспешит на помощь. От ребенка требуется только спокойно дождаться спасателей… день, два… редко когда больше четырех. Потом его заберут в чужое племя – это обязательно, чтобы в чужое! – лишат родового имени… ну и, собственно, все. Лет до двадцати мальчик будет проходить обучение у местного шамана, получит остальные свои знаки и благополучно вернется в родное племя. Станет уважаемым человеком, женится… его семья никогда не будет знать голода и нужды…

- Звучит неплохо, - заметила Уна. – Тогда в чем же провинился этот счастливчик? Не захотел брать в жены предназначенную ему женщину? Оказался бесплодным?

Проведя несколько лет на Счастливых Островах, баронесса успела ознакомиться с обычаями местных племен. Поверенный хохотнул.

- До женитьбы, баронесса, дело не дошло. Дело в том, что этот парень не захотел принимать седьмой, последний знак. Он отказался от внутреннего зрения, без которого не может обойтись истинный шаман. Ибо только внутренним зрением можно увидеть скрытое, познать неведомое… ну и так далее…

- Но это же суть шаманизма, не так ли? Духовное зрение, я имею в виду. Тогда почему же он?..

- Чтобы обрести внутреннее зрение, нужно лишиться внешнего, - объяснил Грегож.

Он произнес эти слова таким будничным тоном, что Уна не сразу осознала их смысл.

- Господи! – потрясенно воскликнула она. – Внешнее зрение – это глаза? Глаза, да? Людей что, ослепляют?

Грегож развел руками.

- Увы, моя баронесса, это так. Дикий обычай, согласен. Обретение седьмого знака самое тяжелое испытание для шамана… и не все выживают после этой… гм… процедуры… В оправдание варваров скажу лишь, что ослепленный шаман действительно приобретает ряд… э-э-э… способностей, скажем так, недоступных обычным людям. Я лично был свидетелем некоторых случаев, которые кроме как мистикой объяснить невозможно. Духовное зрение у язычников Святая Церковь отрицает… значит, отрицать должны и мы, не так ли? Поэтому – только мистика, только козни дьявола, это я вам заявляю со всей ответственностью, как истинный христианин.

Он торжественно перекрестился; баронесса машинально последовала его примеру. Глаза ее не отрывались от шамана-бунтовщика, которого соплеменники энергично забрасывали грязью.

- Отказался, значит, - задумчиво проговорила она.

- Наотрез, - весело подтвердил Грегож. – Более того, он заявил, что освященный веками обычай предков является ошибкой. И для обретения внутреннего зрения совсем необязательно лишаться глаз. Достаточно время от времени уединяться в полной темноте и тишине, лишив себя пищи. Сии новаторские идеи не нашли отклика в душах его соплеменников, поэтому новатора приговорили к изгнанию.

Толпа туюсов расступилась, пропуская к связанному маленькую процессию: седой человек с повязкой на глазах, мальчик-поводырь, на плечо которого опирался слепец, и четверо крепких молодцов, несущих связки кольев и сыромятных ремней. Какой-то старик выкрикнул что-то фистульным голосом, и толпа разразилась смехом. Связанный дернулся и оскалил зубы.

- Что там происходит?

- О, баронесса, нас зовут! Кажется, ваш ужин поспел.

В руках у десятка мужчин сверкнули ножи. Остальные попятились, образуя просторный круг, а вооруженные туюсы стали медленно приближаться к связанному. Тот зарычал.

- Я спрашиваю, что там происходит?

- Ничего особенного, просто часть обряда. Уверяю вас, убивать преступника никто не собирается. Это табу.

Вооруженные набросились на связанного, а тот орал, отбивался ногами, бешено извивался и кусался. Но силы были неравны, поэтому очень скоро изгнанник лишился всей своей одежды.

Четверка крепышей из сопровождения шамана, не обращая внимания на происходящее, вбивала колья в землю. Покончив с этим, они затянули ременные петли на запястьях и лодыжках жертвы. Пара минут безнадежного отчаянного сопротивления, и обнаженная жертва оказалась распята между кольями.

- Последний раз спрашиваю, что здесь происходит?!

- Давайте уйдем, баронесса. Вам не стоит на это смотреть.

Бац! Звонкая оплеуха обрушилась так неожиданно, что поверенный не удержался на ногах.

- Кастрация, - сдался он, прижимая ладонью быстро опухающую щеку. – Изгнанника предварительно кастрируют.

- Остановите их! Немедленно прекратите это зверство!

Не вставая, Грегож отчаянно замотал головой:

- И не подумаю! Я не самоубийца!

Баронесса Костайль в отчаянии огляделась вокруг. Но помощи было ждать неоткуда: сопровождающие обоз моряки, расположившись вокруг костра, с интересом наблюдали за происходящим и вмешиваться не собирались. Боцман, встретившись взглядом с женщиной, только покачал головой и ухмыльнулся:

- И правда, ваша милость, шли бы вы отсюда. К чему вам на такое непотребство смотреть?

Слепой шаман, ведомый мальчиком, опустился на колени между ног распятого, достал из-за пазухи изогнутый нож. Один из крепышей встал у головы жертвы; в руках его невесть откуда взялась обмотанная толстой шкурой дубина. Еще один крепыш сосредоточенно калил на костре наконечник копья. Приговоренный туюс завыл: страшно, отчаянно, безнадежно.

Этот вой сорвал баронессу с места. Бросившись к своей дорожной карете, она принялась лихорадочно расшпиливать багаж. В разные стороны разлетались меха, кружевное белье, платья и ленты. Быстрей! Быстрей! Черт, где же она? А, вот!

Рука наткнулась на холодную рифленую рукоять. Миг, и баронесса, воздев шпагу покойного барона над головой, помчалась в сторону туюсов, издавая воинственные кличи. Еще миг – и она разъяренной фурией ворвалась в толпу, без разбору раздавая оплеухи и зуботычины.

Что остановило вождя туюсов? Вид безумной женщины (а только безумица может поднять руку на мужчин)? Шпага, сверкающая на солнце? Но, так или иначе, он остановился: поднял руку и каркнул что-то повелительное.

Крепыш опустил дубину – не на голову приговоренного, а рядом на землю. Шаман спрятал свой нож за пазуху и сгорбился, сидя на пятках. И все туюсы, включая жертву, во все глаза уставились на тяжело дышащую женщину. Вождь шагнул вперед, властно протянул руку. Плохо понимая, что делает, Уна Костайль направила шпагу в грудь вождю. Запоздало сообразив, что так и не вынула ее из ножен. И едва удержалась от нервного смеха – тоже мне, защитница! Вождь нахмурился и заговорил.

- Он говорит – прекрасное оружие!

Уна обернулась – за спиной стоял запыхавшийся Грегож, бледный, если не считать пылающей щеки. От костра спешили моряки. Моряки были вооружены тесаками и пистолями, Грегож – казенной легкой шпагой-полуторкой. Мужчины-туюсы закрыли собой женщин и детей; у некоторых в руках были копья. Что я наделала, ужаснулась Уна. Это же бойня, обязательно будет бойня! И все из-за чего? из-за кого? Из-за грязного дикаря? Чьи идеи тебе показались любопытными?

Из-за тебя, голубушка, шепнул внутренний голос, только из-за тебя сейчас погибнут люди.

- Он говорит – прекрасное оружие! Достойное воина. Что баронесса хочет за него?

Бойня откладывалась.

Кочевые пути народа туюсов из рода Хисей пролегали вдоль берега моря. А берег, изрезанный глубокими бухтами, оказался крайне удобен для устройства портов и пристаней народа Лимии. Так дикари-язычники познакомились с цивилизацией. Знакомство оказалось взаимовыгодным: моряки получали мясо и рыбу, фрукты и овощи и сколько угодно свежей чистой воды. Туюсы обзавелись пусть дрянными, но железными ножами, зеркальцами и бусами, узнали вкус специй и крепкого алкоголя. Так что не было ничего удивительного, что вождь положил глаз на шпагу покойного барона Костайль.

- Что я хочу? Жизнь этого человека!

Жест, которым баронесса указала на шамана-отступника был более чем выразительным. Лицо вождя сморщилось в хитрой улыбочке. Он приосанился, упер руки в бока и заговорил.

- Это великий шаман, - переводил Грегож. – Он спустился ниже корней гор, он поднялся выше Луны и познал столько тайн, сколько песчинок на этом берегу. Такой человек стоит дорого, очень дорого.

- Как же такого замечательного человека они решились выгнать, причем бесплатно? –

язвительно спросила Уна.

- Он возгордился. И поставил себя против Неба. Духи разгневались и потребовали наказать дерзкого. Но если красивая богатая женщина хочет забрать его себе, она может это сделать. В обмен на оружие, каким владеют мужчины ее рода.

Уна Костайль с облегчением улыбнулась – дело оказалось проще, чем она думала.

- Я согласна!

Вождь просиял, принял из рук баронессы шпагу и благоговейно прижал ее ко лбу. Потом отдал какой-то приказ. Команда экзекуторов пришла в движение: вновь взмыла вверх дубина, наконечник копья лег на угли, а слепой шаман равнодушно потянул из-за пазухи кривой нож.

- Стойте! – в отчаянии закричала Уна. – Да стойте же, черт вас побери! Грегож, что происходит? Он что, вас не понял? Объясните ему – мне нужен этот человек живым и здоровым!

Слегка обескураженный Грегож повернулся к вождю. Он говорил медленно, четко произнося каждое слово, сопровождая свою речь красноречивой и очень наглядной жестикуляцией. На лице вождя проступило недоверие, потом изумление, потом сочувствие. Причем сочувствие явно адресовалось глупой женщине, не умеющей понять простые истины.

Ответная речь вождя заняла немало времени. Поверенный внимательно слушал, что-то уточнял, что-то переспрашивал, и вождь терпеливо, как несмышленышу, повторял раз за разом одно и то же. Наконец, Грегож кивнул и повернулся к баронессе.

- Плохо дело, - сказал он, вытирая потный лоб рукавом. – Если вкратце – любой взрослый бездетный туюс после смерти возрождается женщиной. Это такое наказание… прошу прощения, баронесса, - дикие люди, дикие верования... Шаманы в этом смысле не исключение. Но кастрированный шаман… еще раз прошу меня простить… лишается не только мужской, но и духовной силы. И, как результат, не может исполнить свое предназначение. А это уже гораздо серьезнее. Такой шаман возрождается альтером…

- Сколько? – перебила баронесса. Грегож вздохнул.

- Дело не в деньгах, баронесса. Туюсы опасаются мести. Оставив вашему шаману его… э-э-э… мужественность, они оставят ему и возможность колдовать. А это опасно. И не в последнюю очередь для вас… Это не я, это они так говорят, - поспешил откреститься поверенный, увидев, как грозно нахмурилась баронесса. – Слабая женщина не может противостоять шаману, даже если он не обрел еще внутреннее зрение. А если ваш протеже выколет себе глаза… ну, тут и опытный воин превратится в ребенка. Короче, туюсы боятся, баронесса.

Баронесса Костайль ненадолго задумалась.

- А если я гарантирую, что этот шаман не причинит никому вреда? Что я с ним справлюсь?

Вождь долго и со вкусом смеялся. Ему вторили мужчины. Даже женщины улыбались, закрывшись ладошками. Даже дети хихикали. Не смеялся только слепой шаман – повернув к баронессе перечеркнутое кожаной повязкой лицо, он был странно напряжен, словно прислушивался к эху слов женщины. Потом кивнул и, наклонившись к распятому, взмахнул своим ножом…

- Стоять!!!

Резкий окрик баронессы Костайль прозвучал как удар бича, и одновременно Грегож взмахнул своей легкой шпажонкой. Шаман вздрогнул и повалился вперед, уткнувшись лбом в живот своей несостоявшейся жертве. Наступила мертвая тишина.

Выставив перед собой шпагу в ножнах, вождь осторожно приблизился к шаману, потыкал неподвижное тело. Потом присел, прислушался к дыханию, повернул к баронессе ошарашенное лицо.

- Жив!

Дружный вздох потрясения был ему ответом.

Штатный парализатор «Комфорт», с опозданием сообразила Уна. Сто двадцать зарядов, дальность до пяти метров, поражаемая масса до трехсот килограмм, специального разрешения на ношение не требуется… Завтра очнется с больной головой…

- О, великая! – дурным голосом заорал Грегож, падая на колени. Туюсы, замешкавшись на мгновение, распростерлись ниц. Вождь, изо всех сил сохраняя видимость спокойствия, заговорил, но голос его предательски дрожал и срывался.

Женщина из-за моря – великая волшебница, раз сумела справиться с таким сильным шаманом, как Ундай. Она такая великая, что ее печень нельзя есть обычному человеку. Поэтому пускай забирает себе Тобо, совсем забирает, безо всякой платы, и делает с ним все, что пожелает.

Только он, ничтожный Деруз Хисей, униженно молит – пусть великая волшебница не гневается на туюсов. А если считает, что племя заслуживает наказания, то пусть накажет его одного.

И вождь бухнулся лбом в землю.

… Уезжали рано утром, едва развиднелось. И в такой спешке, что баронесса едва не забыла свою «покупку».

***

- Спасибо тебе, Грег, - сказала баронесса Уна Костайль на унилингве. – И прости. За пощечину прости, ладно?

На крошечной носовой палубе парусного корабля они были вдвоем, и можно было не опасаться чужих ушей.

- Авантюристка, - буркнул Грег Малфой, инспектор Службы Безопасности. – Чтобы я еще раз с тобой связался… Да будь я проклят!