Старинный костел манил своими пустыми оконными проемами и настежь распахнутыми дверьми. За ним давно никто не пытался ухаживать – всем было не до того. Я зашел внутрь, пнул пивную бутылку под ногами и сквозь раскиданную тут и там рухлядь и мрачный антураж «мерзости запустения» побрел в сторону исповедальни. Мне хотелось надеяться, что она еще действует.

"Сын мой..."

У алтаря был более цивильный вид, видимо, рука человеческая до конца не поднималась на этот символ, некогда таивший в себе особую святость для наших пращуров. Электрические свечи слегка разгоняли плотный и душный сумрак, разливающийся в прохладном и сыром воздухе. В исповедальне было не слишком уютно, но стоило мне только присесть в кабинке, как сработал отлаженный механизм.

- Во имя Отца и Сына, и духа Святого! Аминь. - припомнил я нужные слова.

Окошко со стороны священника модели JFT-129 привычно распахнулась и безразличный голос робота выдал традиционное приветствие.

- Господь да будет в сердце твоём… Как давно ты последний раз исповедовался, сын мой?

Вот тут я задумался. С одной стороны я точно помнил, что знаю, как это происходит. Было ли это в детстве или во хмельном бреду, но процедура была мне знаком. Впрочем подобное знание я мог изъять и из архивных фильмов, слитых из Сети на наш большой исторический сервер до того, как Сеть было решено отключить и уничтожить всю информацию об этой технологии.

- Я не помню, святой отец. Действительно не могу вспомнить.

От робота несло подгоревшей обмоткой, залетающий в обнажившиеся проемы окон ветерок то и дело начинал играть с одной из листовок или обрывками мусора. Все это задавало нужный покаянный настрой, но не способствовало расслабленной беседе. Зря я пришел сюда, затея была обречена с самого начала. Надо было просто позвонить Асе.

– В чем ты хотел покаяться, сын мой? – Не отступал робот от прописанного сценария.

Интересно, если бы я ответил на первый вопрос что-нибудь совсем не в струю, он бы все равно продолжал исповедь по шагам? Но это было не столь уж и важно. Я было собрался с мыслями и попытался начать, хотя странным образом, это оказалось труднее, чем я ожидал. Вот черт, я же вообще не с человеком ведь разговариваю.

– Я собираюсь уничтожить мир, – проще это было трудно сформулировать. – У меня есть вера, но нет уверенности, что я все делаю правильно.

Робот начал перебирать свою базу данных, вряд ли он что-то быстро найдет – слишком уж особое тут прегрешение.

– Ты собираешься совершить убийство? – Выдала железяка что-то более-менее подходящее.

– Нет, святой отец. Я не планирую ни одного намеренного убийства, но что-то нужно менять.

Двадцать лет я не вылезал из лаборатории, оборудованной в подвале отцовского дома. Вернее выбирался только чтобы сбегать на пункт раздачи недельного пайка и иногда до своих близких единомышленников. Это мало кого волновало, все давно замкнулись в своих скромных мирках, а после отключения Сети частенько сходили с ума от всепоглощающего одиночества. Эпидемия депрессии, которую вызвал технологический прорыв оказалась неподвластной человечеству.

– Ты же помнишь, что говорил Христос о любви к ближнему? – продолжал гнуть свою линию робот.

– В том-то и дело, отец. Людей надо встряхнуть, само их существование давно уже потеряло всяческий смысл. Мы живем на минимальной границе еле терпимого ежедневного быта, не интересуемся ничем и менее всего друг другом. Нам нужен вызов, чтобы сплотиться перед его лицом и вспомнить, кто мы такие.

Реле робота, а может просто устаревающие детали невыносимо гудели. Он явно не сможет меня отговорить, обычный человек со священническим саном имел хотя бы шанс. Но их просто не осталось: у нас для всего теперь есть роботы и вся экономика рухнула к чертовой матери. Мы верно катились в тартарары, ничего больше не развивалось, даже устаревающую технику никто не пытался ремонтировать.

– Помни, сын мой, убийство – один из семи Смертных грехов. Оставь эти греховные мысли и прочти во искупление «Аве Мария»…

Договорить ему я не дал. В конце концов железяке тоже пора на покой, к его безразличному создателю. Интересно, как должен выглядеть Рай для роботов?! Нам этого никогда не узнать. Я выволок беднягу из кабинки и всадил ему отвертку в центральный узел. Пытаясь проиграть что-то из своей бесполезной базы, робот-священник окончил свою жизнь у меня на руках. Я вдруг понял на кого же мы так стали похожи, что подвело нас и весь наш род.

- Мой Смертный грех, мой самый смертельный из грехов – равнодушие, отец. Прочие все его дети.

Эхо моих слов отражалось в опустевшей и заброшенной церкви. С крыши на меня осыпалась штукатурка, закрывшая некогда прекрасные фрески. Посреди всей этой разрухи сидел я, обнимая на коленях, очень странную умирающую пародию на своего создателя и по щекам моим ручьем текли слезы.

Освещение было приглушенным, как это обычно и бывало на всех репетициях. По сцене павлиньим шагом мерил поверхность из угла в угол тучного вида багровеющий Аркадий Борисович. Рот его жадно хватал воздух аккурат перед новой порцией «воспитательных» криков.

"Все еще может случиться"

- Бездари, твари неблагодарные, - завывал протяжно режиссер, утирая мелким платочком с вышивкой А.Б. пот, градом льющий со лба. – За что только я вам плачу? Что вы зверей по кабельному никогда что ли нормальных не видели? Сплошная самодеятельность.

На сцене и за кулисами собралась вся актерская труппа, вот именно ей и предназначались гневные речи. Верочка еще сохраняла образ лисички, когда разгневанный оратор подобрался вплотную к ней.

- Что это за лисичка, Верочка? – переключил свое внимание Демиург, как его шутливо прозвали в один из творческих вечеров подопечные. – Откуда у тебя помада на морде, где ты видала хищницу в помаде?

- Так вы же сами сказали, мы должны стать как бы зверьми, но сохранять признаки человека. – Оправдывалась Верочка. Хвост ее, очаровательный и пушистый встал трубой, а шерсть - дыбом.

- Знаем мы ваши фокусы, опять поди таскала метаморфин наружу для утех любовных со своим журналистом. Вот у тебя такой образ и закрепился, ты бугорки-то волосатые не выпячивай, со мной не проканает. Вернешься в нормальное обличье, пойдешь у меня смотреть старые выпуски «В мире животных».

Метаморфин изобрели всего пару лет назад, как только препарат прошел все циклы клинических испытаний и был одобрен, он моментально стал пользоваться успехом. «Лабиринт метаморфоз» - так теперь назывался театр - одним из первых получил лицензию на его применение. Этому немало поспособствовал Игорь, долгое время работавший до театра фармацевтом.

- Волчок, хвать тебя за бочек, - докопался наконец Аркадий Борисович до Игоря, - что ты смотришь на меня, видишь дома нет никто? Ты где такого волка с мордой вечного идиота узрел? Откуда, вот откуда на спине твоей татуха красуется? Она же прямо по шерсти проступает.

Игорь мрачно посмотрел на режиссера, веяло от него очень суровой и нехорошей сосредоточенностью. Показав Демиургу свой татуированный зад, он спокойно спустился со сцены и сел на первые ряды в зале.

- Ну правильно, вот она вся ваша благодарность. Изверги, я же душу в этот спектакль вложил.

Спектакль назывался «Рождественский переполох» и в действительности представлял из себя дикую мешанину самых бредовых сказок, идиотского сценария и редких интерактивных игр с залом. Хорошо было только Деду Морозу со Снегурочкой, ибо их решено было гримировать традиционным путем. Несчастному «зверинцу» в этом спектакле ничего, кроме унижений, вообще не светило.

В составе их «разношерстной» труппы были девушки, несколько парней и самый маленький и чарующий участник постановок, милая дочка Верочки по прозвищу Пуговка. В Пуговке все души не чаяли и хотя играла она не всегда с нужной отдачей, одно только ее присутствие скрашивало все их длительные и мучительные репетиции. Разошедшийся режиссер обратил грозный взор на нее.

- Подойди ко мне милая. Все хорошо, помнишь свою часть?

- «Зайчишка, зайка серенький…», - неуверенно запинаясь прочитала дрожащим голоском девочка, предчувствуя неладное.

- Серенький, - взвыл довольный Аркадий Борисович, - твою дивизию, серенький! Почему ты в розового обернулась, где ты вообще розовых зайчиков видела?

- Она вчера мультики перед сном смотрела, - решила вмешаться Верочка, - там такие миленькие зайки розовые плясали.

- Зайки там плясали, вот лишу всех премии, посмотрим, как вы у меня запляшете. – Побагровел окончательно режиссер. – Кстати, где кофе мой, что вообще здесь творится? Совсем страх потеряли.

Игорь пулей метнулся за сцену и минуту спустя вышел с дымящимся стаканчиком из-за кулис. Аркадий Борисович выхватил стаканчик из лап волчка, горестно вздохнул и направился в зал. Усевшись в первом ряду и гневно сверкая очами на подчиненных, он распластался на сидении, скрип слышен был даже с заднего ряда.

- Кого мы еще не учли, все роли разобрали?

- У нас свинка должна еще быть в качестве гостьи, но Маша приболела.

- Вы издеваетесь? – Отрезал режиссер, - без символа уходящего года спектакль не выйдет. Хоть сторожу теперь роль отдавай.

Изрядная доза кофе пролилась в жадное горло Аркадия Борисовича и с неожиданно громким хлопком всем изумленным взорам присутствующих на первом ряду зрительного предстал толстый и запотевший хряк. Пиджак накрыл его объемное тельце, стаканчик с кофе покатился по полу, а платок с вышивкой покачиваясь полетел прямо к сцене.

- Я вчера с формулой немного похимичил, - доверительно шепотом признался бывший фармацевт своим коллегам. – Теперь эффект устойчивый, с месяцок Демиург наш в таком обличье походит. Надо только о передержке подумать. Желающие есть?

В зал вбежала рыдавшая за кулисами Пуговка, увидев полноценного, как в передачах, хряка она без промедления направилась к нему и обвила своими маленькими ручонками.

- Свинка нашлась, какая милая. Мам, можно мы с собой ее заберем?

- Ладно, доча, но гулять с ней ты будешь сама, - улыбка прочно засела на лице ее матери.

Хряк запищал и бессильно уставился маленькими злыми глазёнками на окружающих. Казалось, и в таком обличье Аркадий Борисович отлично все понимал. На морде его застыло выражение вселенской скорби.

- Думаю, детки на нашем спектакле будут в полном восторге, - подытожил радостно Игорь. – Пойдемте уже репетировать.

В пропавшем на пути к «Титанику» батискафе находился космический турист

Вы наверняка слышали историю про пропавший во время погружения к «Титанику» туристический батискаф. Так вот, оказалось, что одним из людей на его борту являлся британский миллиардер Хэмиш Хардинг, который в прошлом слетал в космос на борту New Shepard.

Откровенно говоря, шансы на то, что эта история закончится хэппи-эндом, сейчас выглядят довольно призрачными. И скорее всего, Хардинг станет вторым космическим туристом, который погиб вскоре после полета в космос. Первым стал Глен де Врис, разбившийся на самолете через месяц после рейса на New Shepard. Так что ждем, когда пресса начнет писать о «проклятии Blue Origin».

Хотя, конечно, ничего сверхъестественного тут нет, тяга к экстриму несет вполне понятные риски. Тот же Хардинг в 2021 году погружался в Марианскую впадину на глубину в 11 км. На этом фоне и после полета в космос погружение к «Титанику» наверняка казалось ему легким круизом. Но вот как все обернулось.