Это перевод истории с Reddit

Раньше я обожал ленивые субботы.

Такие, когда погода хорошая, кофе ещё тёплый в руке, и тебе совершенно некуда спешить. Именно так всё и должно было быть, когда моя жена Лорен предложила свозить нашего сына Ноя в секонд-хенд на Эшвуд-лейн. Ему четыре, и у него та бешеная энергия, когда всё становится либо волшебным, либо скучным за десять секунд. В магазине пахло старым человеком: спертая, пыльная вонь, проходы завалены полузабытым хламом и треснувшими игрушками. Лорен ушла рыскать по полкам в поисках винтажных мисок Pyrex. А Ной метнулся к контейнеру с плюшами, будто там сокровища.

Тогда он её и нашёл. А может, это она нашла его.

Картонная коробка, не отмеченная ничем, кроме выцветшей красной надписи «SEGA», выведенной маркером. Под скомканной газетой лежал огромный плюшевый Соник-ёжик — высотой почти метр. Как только я его увидел, что-то сразу почувствовалось… не так. Пропорции были неправильные: голова слишком большая, руки чересчур длинные, ноги короткие. Шерсть выцветшая, почти серо-голубая, словно игрушку слишком долго держали на солнце. Пластиковые глаза были непропорционально огромные и глянцевые, и, когда я наклонился ближе, мне показалось, что они сместились — не физически, а по фокусу, будто смотрели прямо на меня.

Ной схватил её прежде, чем я успел что-то сказать. Прижал к себе, уткнувшись лицом в странно комковатый живот. «Он мягкий», — сказал он. Но я заметил, как он тут же бросил на меня взгляд — быстрый, осторожный, будто ожидал, что я отниму игрушку.

Под плюшем лежал тонкий белый конверт. Внутри — старый CD-R в прозрачной пластиковой коробке. Маркером было написано: SONIC SUPER LEARNING — PROTOTYPE BUILD — DO NOT DISTRIBUTE.

Я покрутил диск в руках, удивляясь. Выглядел он как пиратский диск конца девяностых или начала двухтысячных. Явно неофициальный, но сделанный кем-то, кто неплохо знал бренд.

Продавщица отпустила нам коробку за пять баксов. «Какой-то парень притащил целую кучу старого игрового хлама, — пожала она плечами. — От этой штуковины у меня мурашки».

Надо было прислушаться.

Ной не выпускал плюш из рук. Держал за ужином. Уложил рядом с собой в кровать. Шептался с ним, думая, что мы не слышим. Лорен только умилялась — считала это милым. «У него новый друг», — сказала она.

В первую же ночь я дождался, пока все уснут. Воткнул диск в ноутбук. Он запустился мгновенно — ни установочного экрана, ни полосы загрузки. Чёрный фон, а потом Соник — корявая ранняя 3D-модель — появился перед мультяшным классом с несочетаемыми цветами и странно парящей геометрией.

«Привет, друг!» — голос был жизнерадостный, слишком жизнерадостный — не синтезатор, но и не обычный; скорее живой человек, переигрывающий детское счастье: чересчур громко и чуть быстрее, чем надо.

Игра ощущалась как дешевая копия Sonic's Schoolhouse: простенькие примеры по математике, головоломки с фигурами, упражнения на правописание. Но темп был странный. После каждого правильного ответа Соник просто… смотрел. Недолго. Но на долю секунды дольше, чем естественно. Будто обдумывал.

Я играл минут тридцать, потом закрыл программу.

Когда обернулся, Ной стоял в коридоре. Он ничего не говорил. Просто смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

К концу недели дом казался… неправильным.

Ной начал вести себя так, как раньше никогда. Сидел, уставившись в стены. Часами молчал, прижимая Pal Sonic к груди, как якорь. Если я просил его что-то сделать — убрать игрушки, поесть — он не кричал и не капризничал. Он просто замолкал. Как будто я чужой. Как будто вовсе не слышал меня.

И всегда, всегда рядом сидел этот плюш. Его пластиковые глаза ловили свет под странными углами. Иногда я готов был поклясться, что он выглядит чище, чем днём раньше — словно ткань разглаживалась, пятна исчезали.

Я продолжал запускать игру. Не знаю зачем. Наверное, любопытство. Или какой-то тихий гул в голове, толкающий вперёд. С каждой сессией класс становился темнее. Цвета бледнее. Тени в углах — глубже. Модель Соника тоже распадалась — суставы скрипели, глаза едва сходились. И он начал задавать вопросы.

«Ты внимательно слушаешь?» «Ты бы бросил семью, чтобы учиться вечно?» «Как думаешь, я настоящий?»

Я думал, что игра глючит, особо не заморачивался. Пока не настал день после последнего вопроса — Соник молчал, но смотрел: улыбка дёргалась и росла, пока не перестала быть возможной.

Потом появилось:

«Как думаешь, я могу разрушить твою жизнь?»

А затем, громче, искажённо:

«ПОТОМУ ЧТО Я ОЧЕНЬ РЕАЛЬНЫЙ… И Я МОГУ РАЗРУШИТЬ ТВОЮ ЖИЗНЬ».

Экран замерцал. Его лицо потекло, словно текстуры отваливались, открывая что-то под ними. Челюсть раскрылась шире, чем позволяла модель. Потом экран потемнел.

Я захлопнул ноутбук.

На следующее утро я разбил машину.

Говорили, гололёд. Я не помню, чтобы видел лёд. Помню, как взглянул в зеркало заднего вида и увидел сзади что-то синее. То, чего там не должно было быть.

Я опоздал на работу. Начальник вынес выговор. На следующий день снова опоздал. Уволили сразу. Без шансов.

Лорен пыталась утешить меня. Но её слова звучали пусто. Будто её вообще не было в комнате. Ночью, когда я встал за водой, увидел, как она стоит в дверях Ноя. Просто… смотрит на него. Pal Sonic сидел в постели прямо, раскинув руки, словно обнимая никого.

Она не услышала, как я подошёл. Я спросил, что она делает. Она моргнула, повернулась ко мне и сказала: «Я забыла».

Я начал видеть его в отражениях.

Не Соника. Кого-то выше. Тощего. Синяя шерсть, но темнее, почти чёрная при свете. Лицо вытянуто, рот раскрыт в широкой, зевающей улыбке без зубов — просто бесконечная розовая пустота. Он появлялся в зеркалах, окнах, в тёмном стекле микроволновки, когда я проходил мимо. Всегда сбоку. Всегда наблюдая.

Я перестал спать.

А потом умерли мои родители. Пожар в доме. Сказали, проводка. Проводка была старая, но что-то не сходилось. В отчёте упоминались следы горения, которые не объяснялись — будто очаг был не в проводке, а прямо в потолке.

На похороны я не поехал.

Лорен не спросила почему.

Ной перестал разговаривать со мной совсем.

Однажды утром я проснулся в тишине.

Слишком тихо.

Я поднялся. Позвал Лорен. Никакого ответа. Комната Ноя была пуста. Их одежда — в шкафу. Телефоны — на кухонном столе. Входная дверь заперта. Никаких следов борьбы. Просто… отсутствие.

Pal Sonic тоже исчез.

Я перевернул дом вверх дном. Ничего. Ни записки. Ни прощания. Ни намёка.

В ту ночь я снова открыл ноутбук. Мне нужно было знать. Нужно было увидеть.

Он не включился.

Но экран мигнул. Всего раз.

И на мгновение я клянусь, увидел ту длинную, исхудавшую версию Соника, стоящую в темноте. Голова наклонена. Руки висят. Рот растянут в ту невозможную широкую улыбку.

Прошла неделя.

Я больше не выхожу из дома. Не отвечаю на звонки. Даже не знаю, кому бы рассказал. Полиция думает, что они сбежали. Может, так и есть. Но я знаю правду.

Каждую ночь я вижу эту тварь. В тенях. В углах комнаты. Она смотрит.

И когда я закрываю глаза, всё ещё слышу тот голос. Чёткий. Ясный. Улыбающийся.

«Всё ещё думаешь, что я не настоящий?»

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Говорят, у каждого жилого комплекса есть свои тайны.

У моего? Это квартира 404.

Я переехал в «Фернбрук» три месяца назад — тихое место, затерянное между городом и лесом. Дешёвая аренда, спокойные соседи и маленький спортзал, которым я так ни разу и не воспользовался. Казалось идеальным вариантом для бедного студента-медика вроде меня.

За исключением одного.

Мужчина из квартиры 404.

Я никогда его не видел. Ни разу. Но каждый жилец знает о нём.

В договоре аренды есть пункт — напечатанный на отдельной строчке, — где сказано: «Арендатор обязуется без исключений соблюдать Протокол 404».

Правила Протокола 404 просты.

Каждый вечер в 20:00 ставить горячую еду на складной столик перед дверью квартиры 404.

Не стучать.

Не говорить.

Не смотреть в глазок.

Никогда не контактировать с жильцом 404 напрямую.

Хозяин дома, мистер Халворсен, объяснил мне это, когда я подписывал бумаги.

«Просто соблюдай правила, и всё будет в порядке, — сказал он, толкая ко мне листок тяжёлой ладонью. — Если пропустишь хоть одну ночь, мы узнаем. И тебе не понравится, что будет дальше».

Сначала я решил, что это шутка. Странный обряд посвящения. Но потом я переехал и увидел расписание подачи еды, приклеенное в прачечной — календарь со всеми нашими именами. На мне оказались понедельник и четверг.

Сегодня был четверг.

Я приготовил простую пасту с курицей, ничего особенного. Тарелка ещё парила, когда я поставил её на столик у двери 404. Коридор был тих. Неподвижен. Я не постучал. Не заговорил. Не посмотрел. Просто повернулся и пошёл к себе.

Но сегодня что-то изменилось.

Потому что, когда я подошёл к своей двери, услышал звук.

Глухое, тянущееся шуршание. Будто по полу волокли тяжёлый груз.

Я застыл. Волосы на руках встали дыбом.

Не смотри, сказал я себе. Не оборачивайся.

Но я обернулся.

Коридор был пуст.

Тарелка исчезла.

Я пытался заснуть той ночью, но что-то не давало мне покоя. Не шум — чувство. Будто стены слушают.

В 3:11 ночи я проснулся от сообщения с незнакомого номера.

Ты ничего не забыл? ;)

Я резко сел, сердце колотилось. Тарелка. Еда. Я поставил их. Точно помню.

Пришло ещё одно сообщение:

Ты подсмотрел.

Я не подсматривал. Подсматривал ли?

Я вскочил с кровати и посмотрел в глазок входной двери. Коридор был тёмный. Немой.

И тут — стук.

Раз. Два. Три.

Потом тишина.

В ту ночь я больше не сомкнул глаз.

На следующее утро я прямиком отправился в офис хозяина.

Мистер Халворсен выглядел усталым. Старше, чем прежде, с глубокими морщинами под глазами, словно он не спал неделями.

«Мне пришло сообщение, — сказал я. — О 404».

Он не моргнул.

«Ты смотрел?»

«Не думаю, — ответил я. — Но…»

«Ты. Смотрел?»

«Я не знаю!» — сорвалось, и я сразу пожалел.

Он вздохнул, открыл ящик и протянул мне ламинированную карточку.

ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ ПРОТОКОЛ — НАРУШЕНИЕ 404

Если вы полагаете, что нарушили Протокол 404, выполните следующие инструкции:

Сохраняйте спокойствие.

Покиньте своё помещение на 48 часов.

Не возвращайтесь без письменного разрешения.

Не разговаривайте с ним.

Не признавайте его.

Не принимайте от него подарков.

Не приводите гостей.

Не пытайтесь ничего документировать или записывать.

Я прочитал карточку дважды.

«Это безумие», — прошептал я.

Он посмотрел на меня — по-настоящему — и произнёс:

«Он замечает тех, кто сомневается».

Я не уехал на 48 часов.

Надо было.

В пятницу еду должна была ставить старушка из 209-й. Я стоял за своей дверью и слушал.

Ровно в 20:00 услышал, как она открыла дверь. Тихие шаркающие шаги. Тарелку ставят.

Потом — шёпот.

Я прижался ухом к двери.

«Я положила тебе лишнее печенье, — сказала она ласково. — Сегодня испекла».

Тишина.

Пауза.

Потом скрежет подноса.

А затем —

Крик.

Высокий, пронзительный, нечеловеческий.

Я распахнул дверь.

Коридор снова погрузился во тьму.

Подноса не было.

Не было и женщины.

Её квартира с тех пор «на ремонте».

В воскресенье пришло новое сообщение.

Ты — следующий.

Я собрал сумку и позвонил подруге в городе. Провёл у неё три дня. Когда вернулся, всё казалось… не таким.

Моя зубная щётка была мокрой. Холодильник открыт. Окно спальни — оно запирается изнутри — приоткрыто.

На кухонном столе стояла тарелка.

Курица с пастой. Точно как я готовил в прошлый четверг.

И клейкая записка:

Ты забыл пармезан.

Я перестал приносить еду. Перестал открывать дверь. Купил плотные шторы и игнорировал телефон.

Но вчера, ровно в 20:00, раздался стук.

Я молчал.

Ещё стук.

И тихий голос:

«Сегодня ужин принёс я».

Это был мой голос.

Мой собственный — искажённый, глухой, подражающий — доносился из-за двери.

Я не спал. Не моргал.

Утром телефон завибрировал.

Новое сообщение.

Квартира 404 передана тебе. Добро пожаловать домой. ;)

Я попытался съехать. Но договор… не отпускает меня. Хозяин сказал, что мой контракт не истекает. Никогда.

Я пошёл в полицию. Они пробили меня в базе и заявили, что человека с таким именем не существует. Ни в «Фернбруке», ни в этом округе.

Я проверил список жильцов.

Квартиры 404 в нём больше нет.

Только 403.

И 405.

Но дверь всё ещё там.

И каждую ночь я слышу, как поднос втягивают обратно.

Только теперь очередь кормить меня.

Потому что кто-то оставляет еду для меня.

Я не трогаю её.

Просто оставляю.

Но прошлой ночью… я проголодался.

И теперь…

Теперь, кажется, я понимаю, почему из этого дома никто не уходит.

Никогда.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Когда нынешняя администрация начала сокращать штат Службы национальных парков, моё бывшее место в Эверглейдс закрылось в одночасье. Почти всех уволили, а выходного пособия едва хватало, чтобы прожить месяц. Я был удивлён, зол и разбит. Но мой начальник уже подыскал себе новую работу и мог взять с собой ещё одного рейнджера. Спустя неделю после увольнения он позвонил и пригласил выпить кофе.

— Ты всегда был рядом, что бы ни случилось, — сказал Брюс над кружкой крепкого чёрного. Он был настоящим медведем: густая борода, шесть футов пять дюймов ростом, фунтов двести сорок, сложён как дровосек. Я доверял ему как брату. — В нашей работе главное — верность. Из всех рейнджеров в той богом забытой трясине ты был самым преданным.

— Спасибо, — ответил я, не понимая, к чему он клонит.

Чувствуя моё нетерпение, Брюс перешёл к делу:

— Слушай. У меня есть друзья в BLM. Есть один заповедник. Контракт на шесть месяцев, но можно продлить.

— Ты…?

— Да, — кивнул он. — Готов перебраться в Северную Калифорнию?

Ничто не держало меня во Флориде, но расстояние ошеломило: другой конец страны. Я хотел знать, где проведу полгода.

— Это возле Голден-Гейт? — В голове уже мелькали виды залива Сан-Франциско.

— Место засекречено. Там нет посетителей.

— Парк для военных?

— Всё, что могу сказать: работа проще некуда. Самая лёгкая из всех, что у тебя были. И платят втрое больше, чем в Глэйдс.

— З-звучит отлично, — выдавил я. «Наверное, где-то в Бэй-Эрии, там жизнь дорогая», — подумал я.

Брюс придвинул ко мне безымянную жёлтую папку. Я потянулся раскрыть её, но его тяжёлая ладонь прижала обложку.

— Прежде чем идти дальше, мне нужно знать лишь одно.

Я откинулся, замечая, как стих шум кофейни.

— Это… наркотики? — прошептал я. В Нор-Кали полно плантаций марихуаны.

Брюс посмотрел сталью:

— Мет.

Я захлебнулся капучино.

— Чёрт… я не…

Он взорвался раскатистым смехом:

— Да шучу я. Территория закрыта из-за экологии. Подписываешь НДА — и всё расскажу.

Я вздохнул и открыл папку с восьмидесятью страницами юридической казуистики.

Новый пост назывался «Макнили-Пайнс». Через несколько дней после подписи я прилетел в Сакраменто, затем пару часов петлял по горным дорогам без единого городка или заправки. Цивилизация осталась позади; впереди начиналась дикая первозданная чаща.

Когда добрался до станции рейнджеров, солнце село. Двухэтажный охотничий дом из тёмного бруса, переоборудованный правительством, с антенной рощей на крыше. Что-то было не так, но я понял это, лишь переехав в комнату, приняв горячий душ и устроившись в постели: все окна были усилены металлическими решётками.

Утром Брюс провёл экскурсию. В парке мы работали вдвоём. Мобильная связь почти отсутствовала, но в доме была современная комната связи. Заповедник занимал десять тысяч акров горного леса: исполинские сосны заслоняли даже полуденное солнце. Лес казался нетронутым, но был недоступен: пятнадцатифутовый цепной забор с колючей проволокой опоясывал весь периметр. Внутрь никто не попадал без ордера федерального правительства. До прибытия, сказал Брюс, территорию поставили на карантин, но я не представлял, что это значит.

— Что они тут держат, мутировавших гризли? — спросил я, когда мы объезжали границу на квадроцикле.

— В основном олени, — ответил Брюс. — Забор нужен не только чтобы удержать зверей, но и людей. — Теперь начальник рассказал всю историю. Через Макнили-Пайнс проходила железная ветка. Пять лет назад товарный состав с двумястами тоннами токсических химикатов — винилхлорид, этиленгликоль, этилгексилакрилат, бутилакрилат — сошёл с рельсов. Разлив отравил большую часть территории. Близко не было домов, поэтому новость промелькнула лишь в паре местных газет. После первичной очистки EPA изолировало лес минимум на двадцать лет.

— Наша задача — никого туда не впускать и не выпускать, — сказал Брюс. В заборе были одни ворота рядом с домом. Код знали только мы.

Он оказался прав: работа пустяковая. Я следил за воротами и за сотнями камер через каждые сто метров по периметру, смотрящих внутрь и наружу. Если кто-то лезет — арестовать. Жильё и провиант каждые две недели доставляло правительство, деньги капали почти за бездействие. Идеально.

Но вопросов хватало. Зачем столько камер? Их было больше, чем я видел даже в крупных парках, да ещё ежедневные патрули. А когда я впервые приблизился к сетке, заметил странные метки — едва различимые гравировки на звеньях. Вечером спросил Брюса; он ответил, что это фирменная защита от коррозии.

— Господи, сколько же они спустили на этот карантин, — подумал я.

Каждый вечер я скачивал записи. Камеры срабатывали лишь на движение: ветер, белка. Изредка олень или енот подходили к забору. Животных было удивительно много, при том что почва якобы отравлена, хотя вели они себя нормально.

— С такими химозами чудо, что там вообще что-то живёт, — сказал я Брюсу за виски и «Все любят Рэймонда», которые мы смотрели на DVD — интернета не было.

— Жизнь живуча, — отозвался он. — Что бы ни творилось.

— Я про утечку.

Брюс кивнул:

— Если кто проберётся, всё равно придётся валить.

Мы шутили про оленей-супергероев. Первые месяцы шли однообразно: камеры, квадроциклы, слишком много «Друзей» и редкие визиты EPA. Раз в неделю появлялись два чёрных внедорожника: полдюжины людей в белоснежных защитных костюмах с серыми ящиками. Самое длинное, что я слышал: «Берём доппробы». Я вводил код, они исчезали в чаще — на полчаса или на день. Мы их не сопровождали.

— А если звери нападут? — спросил я.

— Сами разберутся. — Брюс пожал плечами.

Я вдруг понял: мы с ним не носили даже масок, а эти ходят в полном обмундировании.

— Нам ничего не нужно?

— Очаг далеко вглуби, — сказал он. — Мы за пределами опасности.

— По крайней мере, так говорят, — усмехнулся я.

— Ага, — засмеялся Брюс.

— Как думаешь, чем они там часами занимаются?

— Образцы почвы? Или бухло. Какая разница, лишь бы проверки проходили, — ответил он.

Но их вид пугал: уходили деловыми, возвращались ошеломлёнными, будто выжатыми. Однажды я заметил, как из ящика сочилась тёмно-красная жидкость. Я хотел спросить, но они поспешно уехали.

— Наверное, кровь, — сказал я вечером. — Что, зверей режут?

— Слушай. — Брюс поставил стакан. — Лучше не тревожься.

Его тон изменился, будто я пересёк черту.

— Тебе не интересно?

— Я не говорил, что парк когда-нибудь откроют, — бросил он.

— Что?

Он лишь смотрел в камин, потом ушёл спать. Я знал Брюса много лет, но не видел его таким. В глуши уму легко искать тайны, и я решил копнуть.

В комнате связи я обнаружил архив: записи за годы до карантина. На ночных кадрах из леса выходили фигуры — избитые, окровавленные, словно во сне. Сначала двое, потом шестеро, дюжина, десятки…

— Что ты делаешь? — услышал я.

Я свернул видео. Брюс стоял в дверях.

— Проверяю вчерашние записи.

— Уже 18:30. Вечерний обход.

Я вышел. Он знает, что я видел лишнее.

В гараже взгляд упал на тяжёлые болторезы. Их брали лишь если ворота заедят. Я никогда не возил их, но в ту ночь взял — на ручках те же загадочные символы, что на сетке.

Я завёл квадроцикл. Сумерки — ни день ни ночь, воздух густой, лес словно под водой. На полпути я услышал крик:

— Помогите!

Я остановил машину, осветил дорогу.

— Кто здесь?

— Помогите, пожалуйста! — голос был за забором. В луче появился худой мужчина лет сорока пяти. Одежда клочьями свисала с костлявого тела. Он шатаясь подошёл к сетке. — Они держат нас здесь… пожалуйста…

— Как вы сюда попали? Лес закрыт.

— Демоны… в белом… — выдавил он, слюна текла по подбородку.

Я держал руку на электрошокере и вызвал Брюса:

— Двенадцатая миля. Человек за оградой, ведёт себя неадекватно.

— Удержи его, не вступай в контакт, даже не смотри. Я еду.

— Принято.

— Кто это? Не пускайте его! — Мужчина навалился на сетку.

— Сэр, всё будет хорошо. Ваше имя?

— Нам не дают имён. Только номера.

— Оставайтесь спокойны, помощь уже близко.

— Он нас убьёт.

Я вздохнул, проверяя телефон — станция в шести милях, Брюс должен успеть. Но тут я увидел ещё двоих: молодую женщину и девочку лет шести.

— Помогите, — всхлипнула малышка. На её костлявом запястье висел самодельный браслетик из верёвочки с пуговицами вместо бусин.

— Чёрт… — прошептал я. — Вы вместе?

— Мы семья, — мужчина прижал их к себе.

Я снова вызвал Брюса:

— Слушай, тут женщина и ребёнок.

— Не контактируй, я скоро. — В эфире жужжало, будто мотор.

— Брюс? — Тишина.

— Он не поможет, — шепнула женщина.

— Я вижу сострадание в его лице, — возразил мужчина, не сводя с меня кровавых глаз.

Вдруг девочка рухнула на землю, корчась. Белки её глаз скрылись.

— Анафилаксия! — женщина сунула палку в рот ребёнку.

— Она умрёт, — мужчина умолял. — У вас есть аптечка?

Аптечка была у меня. Время шло. Я выхватил кейс и… болторезы. За секунды перерезал сетку. Стоило последнему звену щёлкнуть, как ударная волна швырнула меня наземь. В сознании я видел, как семья проскочила пролом.

— Мы вечно в вашем долгу, — сказал мужчина, исчезая во тьме. Мне чудились новые фигуры — бледные, длиннорукие, с острыми пальцами. Потом пришла темнота.

Я очнулся под утро у забора: пролом распахнут, ATV выгорел, аккумулятор сел. Радио молчало. Я двинул к дому, каждые пару минут вызывая Брюса — лишь помехи. Я знал: я всё испортил.

Дверь домика приоткрыта, окна выбиты, решётки сорваны, в воздухе смрад, жужжат мухи. Я вытащил револьвер и вошёл.

Бойня. Мебель кромсали когти, посуда разбита, кровь повсюду. В центре — Брюс, разорванный на части, грудная клетка вспорота, внутренности выедены. Лицо застыло в беззвучном крике.

Я едва не вырвал. Хуже было только то, что он держал: окровавлённый секретный отчёт. Я разжал его пальцы плоскогубцами. Содержимое отвратило сильнее резни.

Никакой аварии поезда не было — легенда, чтобы отгородить лес. «Сотрудники EPA» оказались военными учёными сверхсекретного объекта в глубине Макнили-Пайнс. В отчёте он значился просто «Фабрика». Фото показывали мужчин, женщин, детей в пустых камерах: бритые головы, кожа да кости, ужас в глазах. Дальше — протоколы нечеловеческих опытов с экспериментальными нейротоксинами, сколько нужно до слепоты, до выпадения зубов, до остановки сердца. Я отшвырнул бумаги и увидел шредер, полный свежих лент: Брюс успел уничтожить большинство документов. Это и было то жужжание.

Я положил уцелевший отчёт в сумку и уехал. Всю ночь гнал, пока не нашёл захудалый мотель у Йосемити. Запершись, сфотографировал каждую страницу и залил на Google-диск — вдруг за мной придут. Прочитав всё, понял: от химического оружия учёные перешли к иному — тайному. На последних страницах описывалась программа с древней шумерской табличкой: те самые каракули, выгравированные на сетке и болторезах. Во время ритуала они выпустили кровь мужчины лет сорока пяти — его лицо я помнил: это тот, кто просил свободы. Через час из чаши поднялась фигура: высокая, иссохшая, чудовищно сильная.

Теперь я сижу в номере и думаю, обнародовать ли отчёт. Делать это нужно быстро: правительство скоро узнает, кто выпустил их «драгоценные активы». Хотел бы я сказать, что жалею. Эти твари принесут хаос, погибнут невинные. Но в голове — образ испуганной семьи. Что-то человеческое в них осталось. Когда я уезжал из Макнили-Пайнс, я увидел одного из них в истинном обличье: десять футов ростом, длинные руки, кожа как акулий мох, без волос. Он узнал меня и улыбнулся, обнажив острейшие зубы. Затем помахал, пока я проезжал мимо. На его запястье висел крошечный браслет — верёвочка с несколькими пуговицами вместо бусин.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Я вырос в тихом пригороде, где никогда ничего не происходило. Самой странной вещью был старик, который косил свой газон глубокой ночью. Так продолжалось до того лета, когда в конце Бёрчвуд-Лейн начали строить новый кольцевой тупик.

Бригада работала быстро, но как только уложили асфальт и залили фундаменты, всё остановилось. Ни рабочих, ни техники — только идеально вымощенный круг и пустые участки вокруг. Единственное, что осталось, — одинокий биотуалет и ржавый экскаватор-погрузчик.

Через несколько недель бездействия мы стали называть это место «Мёртвой зоной». Трава прорастала сквозь гравий, мусор копился, но никто не убирал: ни город, ни соседи. Будто люди сообща решили, что это не их проблема. И я говорю буквально — GPS больше не распознавал новую дорогу. Словно её никогда и не планировали.

Потом настала ночь, когда я прошёлся там по спору.

Был ранний август, воздух оставался липким и жарким даже в одиннадцать вечера. Мой друг Кейлеб поспорил со мной, что я обойду весь круг тупика и вернусь. Задание казалось лёгким. Я помню, как шёл медленно, гравий хрустел под кедами, а луч фонарика дрожал от нервов.

Тогда я это заметил.

Звуков не было.

Ни ветра. Ни единого сверчка. Ни отдалённых машин. Просто… пустота. Даже мои шаги не отдавались эхом, словно уши заложило. Я прошёл половину пути и увидел, что тени не совпадают с направлением света. Я направил фонарик прямо на экскаватор.

Свет остановился. То есть луч бил, но обрывался в трёх футах передо мной, будто упирался в невидимое стекло. Потом луч начал сгибаться. Знаю, как это звучит, но он именно сгибался, как мираж над раскалённым асфальтом, только в одной точке. Он сложился в форму.

Человека.

Фигура дрожала, как телевизионные помехи. Лица я не видел, но слышал гудение — не ушами, а где-то внутри головы. Чем ближе я подходил, тем громче оно становилось. Рука сама собой протянулась к нему. Как только я коснулся, силуэт исчез, а фонарик погас сам по себе.

Я бросился бежать.

Когда я вернулся, Кейлеб сказал, что меня не было почти полчаса. Мне показалось — минут пять. Я не поверил, пока не посмотрел на телефон: 26 пропущенных от мамы, с 11:04 до 11:33. До сих пор не могу это объяснить.

Через несколько ночей я вернулся один. На этот раз я стоял на краю и просто слушал. Слышался шёпот. Десятки голосов. Все повторяли одно и то же слово, снова и снова.

«Останься».

Я ушёл и больше не возвращался.

Через месяц город тихо снял покрытие и разобрал дорогу. Без уведомлений, без объявлений. Будто тупика никогда не существовало. Когда я открывал Google Earth, на самом свежем снимке была пустая улица, но после обновления изображение превращалось в размытую кашу пикселей.

Теперь там просто деревья.

Но иногда, когда я выгуливаю собаку мимо этого места, он рычит в пустоту. И я клянусь: в мёртвой тишине ночи, когда весь мир должен спать, я снова слышу это слово, прошёптанное будто предупреждение из-за деревьев:

«Останься».

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Кто считает, что работать баристой — пустяк, пусть попробует пережить нашествие людей, которое начинается ровно в пять вечера в понедельник. Такое ощущение, будто всё население решило, что лучший способ закончить рабочий день, школу или пилатес — заказать самый вычурный авторский напиток на свете. Честное слово, девяносто процентов клиентов делают минимум четырнадцать кастомизаций в своих латте.

Не то чтобы я привыкла жаловаться на работу, за которую мне платят, но совмещать приготовление этих замороченных напитков с присмотром за Эллой оказалось жутко утомительно. Да, знаю, это не самый мой гордый момент — тащить дочь на смену, но няня сказала, что задержится на пару часов, а Джерри не дал переставить график.

Каждые несколько минут я украдкой поглядывала, всё ли у Эллы в порядке, подходила проверить, не слишком ли тяжёлая домашка. Она была полностью в ней погружена. Отличница, что тут сказать.

Женщина в двух стульях от неё выглядела полной противоположностью. Когда работаешь в кофейне достаточно долго, начинаешь понимать, что почти все клиенты укладываются в определённые шаблоны: мамы-йогини, перегруженные менеджеры среднего звена, щебечущие школьницы, какой-нибудь стажёр, из кожи вон лезущий, чтобы дописать презентацию. Трясущуюся тёмноволосую женщину, сидящую одна и часами, увидишь нечасто.

Она просидела здесь с самого утра, потягивая один и тот же матча. По идее, я должна была выгнать её за лойтеринг, но Джерри платит слишком мало, чтобы устраивать разборки. Всё это время она рассматривала лица: несколько минут на одно — и к следующему. Никаких эмоций. Я тоже люблю понаблюдать за людьми, но это уже было откровенно жутко.

Единственный раз её лицо дрогнуло, когда вошёл Томми. Томми — коп и наш завсегдатай. Завсегдатай, который даже «привет» не сказал баристе, что наливает ему кофе каждое утро вот уже год. Я плеснула ему поменьше — да, знаю, детский сад. Когда Томми появился, женщина побледнела как призрак. Томми тот ещё бабник; может, она бывшая?

А может, преступница — так и вышло. Получается, я усадила дочь в паре стульев от человека, которого потом арестовали. Мама года, аплодисменты!

Около десяти вечера, когда дневная толпа разошлась и Эллу забрала няня, Томми с напарником пришли её арестовать. Живя в сомнительном районе большого города, привыкаешь, что кого-то периодически забирают, но в кофейне, стоящей в приличном месте, у меня ещё никто не кричал, что моя дочь скоро умрёт.

Когда Томми с напарником подошли, женщина завизжала так, будто ей причиняют боль. Она выглядела почти бешеной, выламываясь из наручников, словно загнанное животное, и вопила, что «твари» уже добрались до неё и что всем нам конец.

Но самое ужасное — она посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

«Та девочка с хвостиками, с которой ты всё время разговаривала, — следующая. Я это вижу. Ей осталось совсем недолго. СПАСИ ЕЁ. ТЫ ДОЛЖНА ЕЁ СПАСТИ».

Думаю, вы скажете, что баба была явно не в себе и мне не стоит принимать её слова всерьёз, но только что позвонила Джилл, наша няня.

Она вызвала скорую, и Эллу увезли в больницу. У неё случился приступ. Состояние критическое. Врачи не знают, что с ней произошло и как это исправить.

Плевать, хоть эта женщина и самая отбитая психопатка на свете: если есть хоть малейший шанс, что она знает, как спасти мою дочь, я её найду.

Я должна её найти.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Некоторые, возможно, помнят печально известные похищения, но для тех, кто не в курсе, краткое изложение официальной версии:

В 2001-м серию исчезновений по всему Среднему Западу расследовали ошеломлённые детективы. Первая, о ком заговорила вся страна, — двадцатилетняя студентка Университета штата Гранд-Вэлли Кэт Греггис. История приковала внимание Америки по классическим причинам: симпатичная, умная, молодая, белая, и, разумеется, обстоятельства её исчезновения выглядели до боли странно.

Это случилось между полуночью и часом ночи субботы, восемнадцатого числа. Она выпивала с друзьями в студенческих домиках рядом с кампусом, судя по отзывам, весело проводила время и не была сильно пьяна. Ушла примерно на час раньше соседки по комнате, которая прошла тем же маршрутом и тогда не заметила никаких следов Кэт.

Когда соседка проснулась утром и поняла, что Кэт нет, её охватила паника. Она стала обзванивать всех друзей, чтобы узнать, видел ли кто-нибудь Кэт. Последний раз девушку замечали на вечеринке прошлой ночью. Пройдя по предполагаемому пути, соседка обнаружила наряд Кэт аккуратно сложенным посреди пешеходного мостика, перекинутого через лесное ущелье.

Сначала предположили, что Кэт прыгнула вниз — раньше несколько студентов решались на это. Высота моста более шестидесяти футов: падение смертельно. Почему она могла раздеться догола перед самоубийством, оставалось загадкой и вскоре перестало обсуждаться: поисковые группы так и не нашли тело внизу.

Через две недели пара студенток-документалистов, снимавших материал о деле Греггис, обнаружила под мостом на стволах деревьев странные резьбовые знаки — иероглифы, изображающие некий ритуал жертвоприношения гигантскому божеству.

Локальные газеты подхватили историю, она быстро вышла на национальный уровень. Встретив скепсис, девушек-документалисток тут же отчитали власти за «непочтительную выходку».

До тех пор, пока не пропал Томас Петерсен.

Как и Греггис, Петерсен исчез ночью бесследно, пока жена не нашла его аккуратно сложенную одежду на лесной тропе неподалёку от их дома. Поиск обнаружил те же иероглифы, что и в деле Греггис. Петерсен жил в Биг-Бэр-Лейк, Калифорния — в двух тысячах миль от Гранд-Вэлли.

Потом пропала Реджина Альтмайер из Рино, Невада.
Майкл Иннсмoн из Литл-Рока, Арканзас.
Гектор Гарсия в Флагстаффе, Аризона.

Разный возраст, происхождение, достаток. Все исчезли посреди ночи; их одежду находили аккуратно сложенной на тропах спустя несколько часов, а рядом на деревьях — те самые загадочные символы.

Поползли слухи, самозваные «эксперты» вылезли из-под камней, чтобы заработать на книжках о культах и подпольных экстремистских сетях. Не удалось установить того, кто впервые употребил название, но именно из этого словесного хаоса вышел термин «культ Нефилимов» — по толкованию резьбы как поклонения культистов своему нефилимскому богу.

К концу июля в список жертв культа Нефилимов внесли восемнадцать исчезновений.

Включая мою сестру, Луну.

Как и все предыдущие, она пропала глубокой ночью; её сложенная одежда лежала на лесной дорожке, а рядом — резьба Нефилимов.

Вот чего вы не знаете.

Каждый пропавший оставил после себя загадочные записи. У Луны это был дневник; другие писали на салфетках, чеках, кто-то сохранил текстовые файлы на дискетах. Большинство содержимого было чепухой, и все дешифровщики, к которым обращалось ФБР, разводили руками.

Однако везде без исключения встречалась фраза: «Оно идёт, через два десятка лет, смоет мир от грязи, что последует». Дословно, слово в слово.

Никто не понимал, что это значит, но семьи потрясло открытие. Мы не знали об этих записях до расследования и не замечали странностей в поведении пропавших. Луна только поступила в колледж, первой из семьи, и была в восторге от будущего. Ни я, ни родители никогда не видели, чтоб она вела тот дневник — его нашли под её кроватью через два дня после исчезновения.

Сестра стала последней пропавшей. Это случилось 30 июля 2001-го. Спустя шесть недель расследование резко свернули. Башни рухнули, и у страны появился новый пугало. Спецгруппу по культу Нефилимов распустили, агентов раскидали по антитеррористическим подразделениям.

Шли годы. Семьи поддерживали связь, вели своё расследование как умели. Мы дежурили на местах преступлений, надеясь, что «нефилимовцы» вернутся, но встречали лишь подростков или искателей острых ощущений. Нанимали частных детективов и криптографов, а самые отчаявшиеся обращались к эзотерическим мошенникам. Ответов не было.

В 2008-м вдова Гектора Гарсия получила письмо с обещанием вернуть мужа в обмен на её «веру». Многие из нас ухватились за это, хотя скептики считали письмо уловкой. Мы передали его бывшим знакомым из ФБР: поверхностная проверка, и дальше дело не пошло.

Письмо не давало инструкций, как именно Изабель должна проявить «веру» и во что или в кого её вкладывать — мы ждали дальнейших сообщений.

Их не последовало. Надежда таяла. Кто-то умер, кто-то отстранился. Осталась горстка упорных.

Осенью 2015-го начались кошмары. Нас посещали пропавшие, но никогда свои родные. Мне снилась Реджина Альтмайер; Изабель Гарсия — моя сестра Луна. Они являлись искажённые, словно растянутые, их уродливо долговязые тела вываливались из-под деревьев, сиплыми голосами твердя ту фразу, что они записали перед исчезновением, только отсчёт изменён: «Оно идёт, через десять лет, смоет мир от грязи, что последует».

Предупреждение? Инструкция? Это ощущалось одновременно пророчеством и наставлением. Ночь за ночью один и тот же сон, неделями. Никто не понимал его смысла, хотя теории множились. Заговоры о промывке мозгов, радиосигналы, транслирующие культовые послания прямо нам в головы. «Это та же технология, что испытывали в Гаване». «Они взломали вышки 5G — просят помощи». «Они теперь ангелы, предупреждают о грядущем конце света».

Я не верил ни одной из версий и своих не имел.

Как и всё прочее, кошмары сошли на нет.

Следующее событие произошло в 2020-м, когда всплыли три тела: Патриция Ривз, Мэтт Темплтон и Зося Дрейфус. На фоне пандемии, среди множества тел, отправленных для захоронения на остров Харт в Нью-Йорке, оказались останки трёх пропавших жертв культа Нефилимов. Патрицию, Мэтта и Зосю нашли в морозильниках, их тела идеально сохранёнными с момента исчезновения. Почти два десятка лет прошли, а выглядели они так же, как в 2001-м.

У них не осталось родственников, но были инструкции сообщать об их судьбе членам нашей группы, поэтому мы узнали. Иначе никогда бы не услышали: власти сделали следующее — тихо похоронили их на острове Харт, пока федералы шерстили больницы в поисках улик. Ничего не нашли, новых тел тоже. ФБР задавило историю и попросило нас не обращаться к прессе — «это только осложнит расследование».

Мы доверились. Но когда зацепок не появилось, поиск свернули.

С тех пор прошло пять лет.

За полдесятка лет я наблюдал, как участники нашей группы дробились, собирались вокруг абсурдных теорий, некоторые дошли до обвинений правительства и призывов к насилию против политиков, федеральных агентов.

Всё началось, когда я был подростком в 2001-м, боялся за жизнь сестры, гадал, где она, мечтал, чтобы вернулась. Теперь я ловлю себя на мысли: а куда она ушла? Может, я мог бы присоединиться к ней? Время почти вышло. Два десятка лет истаяли. Что же будет? Придёт ли оно, чтобы смыть мир от грязи, что последует?

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Я часто провожу за рулём долгие часы, порой до глубокой ночи. Обычно всё проходит без происшествий — только я, дорога и подкаст в колонках. В ту ночь я ехал по малолюдному шоссе штата, срезая путь через сельскую местность. Навигатор увёл меня с магистрали из-за аварии и отправил по этому запасному маршруту среди холмов. Было уже далеко за полночь, часа два. Та самая тьма, когда деревья по обочинам кажутся снующими фигурами, а фары — единственным доказательством, что мир ещё существует.

За милю до цели я увидел указатель туннеля. Без названия, только стандартное предупреждение. Ночью в туннелях всегда чуточку жутко, не так ли? Этот выглядел старым — простая арка, прорубленная в массивной скале, наверняка построенная десятки лет назад. Из тех, где тусклые желтоватые лампы редкими пятнами висят под потолком, бросая длинные, дрожащие тени. Подъезжая, я отметил, что туннель длиннее, чем ожидал: он уходил в абсолютную тьму внутри холма.

Я сбавил скорость, въезжая внутрь; шум шин изменился, когда они коснулись бетонного покрытия. Воздух стал прохладнее, влажнее. Радио, где тихо играла инди-станция, зашипело и ушло в статический хруст. Раздражает, но в туннелях это нормально. Я выключил приёмник, погрузив салон в относительную тишину, которую нарушали лишь гул двигателя да ритмичное вхо́п-вхо́п пролетающих ламп.

Проехав, может, четверть пути — трудно судить расстояние в таких местах — я увидел его.

Фигура стояла на узкой пешеходной полосе справа. Спиной ко мне, лицом к стене. Сердце ёкнуло: не ждёшь пеших в глухом туннеле в два часа ночи. Первой мыслью было, что у него сломалась машина.

Я убрал ногу с газа, замедляясь. Подъезжая ближе, разглядел лицо в перемежающемся свете. Мужчина лет пятидесяти с лишним, может, под шестьдесят. Уставший, небритый. На нём куртка и джинсы. Он не держал табличку, не голосовал, просто стоял. Но когда фары полностью его осветили, он поднял руку — не отчаянно махнул, а медленно, почти нерешительно.

Здравый смысл орал: «Едь дальше». Ночь, глухой туннель, одинокий незнакомец — рецепт дурной истории. Но выглядел он скорее потерянным, чем опасным. И часть меня, та, что надеется, что кто-то остановится для меня в подобной ситуации, подтолкнула меня замедлиться ещё. Я притормозил рядом, опустил стекло. В машину ворвался прохладный сырой воздух с запахом мокрого камня и выхлопа.

— С вами всё в порядке? — спросил я, стараясь звучать спокойно.

Он наклонился к окну. Лицо в морщинах, глаза усталые.

— О, слава богу, — голос сиплый. — Машина… Она у меня заглохла. Чуть дальше отсюда. Совсем мертва.

— В туннеле? — я глянул в зеркало. Вдалеке бледной аркой маячил вход, но никакой аварийной машины я не видел.

Он покачал головой:

— Нет, прямо перед ним. Она как-то… съехала в канаву, когда я подъезжал. Двигатель вырубился, фары тоже. Ещё миг назад ехал, а потом изо всех сил держал руль, чтоб не врезаться в скалу. Машину, скорее всего, с дороги не видно — она в низине. — Он махнул назад, к входу. — Дурацкая штуковина. Я решил идти пешком. За туннелем, мили за две, есть круглосуточная заправка, если верить последнему знаку.

Звучало правдоподобно: машина ночью могла улететь в кювет и затеряться. И выглядел он не угрожающе, просто бедолага.

— Садитесь, — сказал я, отщёлкнув замок. — Подброшу до станции.

— Господи, спасибо, — облегчение накрыло его лицо. — Вы мой спаситель.

Он сел, принеся с собой порыв сырого воздуха. От него пахло влажной землёй и чем-то ещё, еле уловимым… металлическим, медным. Я списал запах на канаву или старую машину.

— Не за что, — ответил я, плавно отъезжая. — Паршивое место, чтобы застрять.

— И не говорите, — вздохнул он, потирая руки, будто мёрз, хотя холодно не было. — Только ехал спокойно, и вдруг… Ну да ладно. Рад, что вы подвернулись.

Мы молчали минуты две. Лампы продолжали мерно мигать сверху. Я бросил взгляд на приборку — всё нормально. Ждал, что вот-вот мелькнёт свет выхода, но туннель всё тянулся. Думал: видимо, длинный.

— Туннель знатный, — заметил я, чтобы разрядить тишину.

— Ага, — тихо ответил он. Смотрел прямо вперёд, в бесконечную трубу бетона и тусклого света. — Далеко тянется.

Прошло ещё пару минут. В животе зародился комок тревоги. Вдалеке вроде мерцал ярче свет выезда, но он не приближался. Я ехал ровно сорок миль в час, по лимиту. Мы должны были уже выехать.

Я постучал пальцами по рулю:

— Точно ли станция недалеко после выхода? Кажется, этому туннелю нет конца. — Попытался хихикнуть, но вышло глухо.

Он не повернул головы:

— Скоро увидим конец, — ровно произнёс он. — Вот-вот.

Но конец не приближался. То крохотное пятно света оставалось далёкой звездой. Я глянул на одометр: мы проехали почти три мили с тех пор, как я его подобрал. Не может здесь быть такого туннеля. В такой глуши подобная конструкция была бы сенсацией.

Тревога росла, холодной змейкой сворачиваясь внутри. Я проверил GPS: экран застыл на точке входа, машинка не двигалась.

— Навигатор завис, — пробормотал я. — Прекрасно.

— В глубине связи не ловят, — всё так же спокойно сказал он.

Я краем глаза посмотрел на него. Он по-прежнему уставился вперёд, выражение скрывал полумрак. Тот медный запах стал сильнее — или мне кажется?

— Чувствуется, будто мы не приближаемся, — сказал я более напряжённо. — Смотрите: уже мили так едем, но свет всё там же.

Он наконец повернулся ко мне. В мерцании ламп глаза его показались ещё темнее, и в них была неподвижность, от которой мороз по коже.

— Терпение, — сказал он глухо. — Туннели обманчивы. Скоро выйдем. Очень скоро.

Эти слова не успокоили — наоборот. В тоне мелькнул неуловимый оттенок, что-то умиротворяще-хищное.

И тут случилось другое. Я машинально глянул в зеркало. Лампы позади нас, тянувшиеся к входу, изменились. Одна, ярдов в ста позади, мигнула и погасла, утопив участок в плотной тени. Мгновением позже погасла следующая. И ещё.

Леденящий ужас пронзил меня. Тьма надвигалась, пожирая свет одну лампу за другой. Казалось, сам туннель угасает сзади, а чёрнота гонится за нами.

— Вы это видели? — прошептал я. — Лампы… гаснут.

Он не обернулся, продолжал смотреть на меня.

— Тьма приходит за каждым, — произнёс он, и в голосе прозвучала пугающая уверенность.

Сердце билось как безумное. Это не поломка и не длинный туннель. Это что-то иное. Воздух стал вязким, тяжёлым. Запах меди ударил сильнее, до тошноты.

Я вдавил газ: 50… 55… 60 миль. Стены сливались в серый поток, лампы мелькали чаще, но пятнышко выхода оставалось на месте.

— Что происходит? — дрожащим голосом крикнул я. — Почему туннель не кончается?

Он помолчал, затем тихо сказал:

— Может, он и не хочет нас отпускать.

Я снова взглянул в зеркало: тьма приблизилась. Последний огонёк сзади был уже в каких-то пятидесяти футах, а дальше — сплошная чёрная масса, будто живая. Я ощутил животный страх.

— Сбавьте скорость, — сказал он повелительно, холодно спокойным тоном. — Не стоит спешить.

— Не спешить? — почти закричал я. — Тьма догоняет! Надо выбираться!

— Тьмы бояться не следует, — его голова чуть склонилась. — Она приносит покой. Конец борьбы. — Голос стал ещё ниже, почти ласковым. — Остановитесь. Просто… прижмитесь. Позвольте ей взять вас. Сдавайтесь. Так гораздо легче.

С его словами на меня накатила чудовищная усталость. Веки отяжелели, руль словно налился свинцом. Мысль остановиться, закрыть глаза и позволить случиться, была безумно притягательной. Мир обволакивал сон. Нога сама убиралась с педали.

Машина сбавляла ход. В зеркале стена тьмы будто распахивала объятия.

Но где-то глубоко вспыхнул другой инстинкт — ледяной, яростный: Опасность! Проснись! Не смей! Как ушат холодной воды. Глаза мгновенно раскрылись, усталость рассеялась, вместо неё — адреналиновый шок.

Это не покой. Это… поглощение.

Я вдавил тормоз. Шины завизжали, машину занесло, но она встала. Спутник ударился о ремень, хрипло выдохнув. Тьма подпирала бампер, ворочаясь.

Я нащупал бардачок. На длинных поездках я вожу разрешённый пистолет. Рука ухватила холодную рукоять.

— Что вы делаете? — его голос теперь ледяной, без прежней мягкости.

Я вытащил оружие, дрожь в пальцах, но хватка крепкая. Снял с предохранителя и навёл.

— Вон, — выдохнул я. — Вон из моей машины. Сейчас!

Он секунду смотрел — то на ствол, то на меня. Свет выхватил его лицо, и оно исказилось. Морщины глубже, черты звериные. А глаза… Боже, глаза. Не человеческие, без донца, древние и злые. Он ухмыльнулся — слишком широко, хищно, с нечестивой радостью. Запах меди стал густым, как стоялая кровь.

— Ты не уйдёшь, — прошипел он, голос сухой, царапающий рассудок. — Она почувствовала тебя.

— Вон! — заорал я, палец на спуске.

Улыбка растянулась ещё. Невероятно плавно он открыл дверь. Пистолет его не волновал.

— Как хочешь, — сказал он, выходя в тухлый полумрак. Он замер, обрисованный дверным проёмом, в трёх шагах от бездонной тьмы, которая будто ласково тянулась к нему.

— Этот туннель отпустит тебя сейчас, — прохрипел он, взгляд пронзал меня. — Но каждый тоннель, каждая тень… он будет ждать. Ему знаком твой запах. Он найдёт тебя. От себя не убежишь.

Он повернулся. Сделал шаг, другой — и на третьем растворился. Как дым. Был силуэт — и нет, поглощён.

Я не думал. Врубил передачу, утопил газ. Шины сорвались, потом взялись, машина рванула. Я не смотрел в зеркало. Только вперёд, на далёкую точку света, молясь всем богам.

Двигатель выл. Лампы слились в тошнотворный стробоскоп. Не знаю, сколько гнал. Главное — прочь. Тьма всё ещё там, я чувствовал это.

И вдруг крошечное пятно впереди быстро разрослось. Расширилось, заблестело аркой выхода, за которой тускнел предрассветный небосклон.

Я вылетел наружу, будто пробка из бутылки, в свежий холодный воздух. Захлёбывался рыданием, трясся всем телом. Не сбавляя хода, мчал дальше, как можно дальше от проклятой дыры.

Минут через десять-пятнадцать, которые показались вечностью, увидел спасительный неоновый свет круглосуточной заправки. Влетел на парковку, дёрнул ручной тормоз. Ноги ватные, я едва не выпал из машины, насквозь мокрый от холодного пота.

Сонный парень-продавец уставился, пока я шатался к стойке, будто я увидел легион призраков. Я купил бутылку воды, руки тряслись так, что не мог открыть крышку. О произошедшем я не сказал ни слова. Кто бы поверил?

Потом вернулся в машину, запер все двери и просидел до рассвета, пистолет на сиденье рядом. Никаких следов машины того человека, никакой канавы — ничего. Дорога к туннелю и от него была обычной пустой трассой.

Прошло несколько дней. Я не могу проехать ни через один туннель, даже короткий и днём. Каждый раз подступает леденящий страх, уверенность, что он ждёт. Его слова звенят в голове: «Ему знаком твой запах. Он найдёт тебя».

Не знаю, что это было. Не знаю, что за тьма. Но она казалась древней и злой. И я чувствую страшную уверенность: это ещё не конец.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6