Много стимпанка ч.2
Полина
Памяти И.С. Тургенева.
Ядрёный зимний день. Мороз совершает процедуру иглоукалывания с лицом и руками. Варежки или перчатки я не ношу, потому что кровь в моих жилах горячее магмы. Иногда магма подмерзает, тогда я отогреваю её дыханием, ибо оно, как у дракона. Жаль, что все драконы вымерли.
Я захожу в «бухломагаз», беру три бутылки вина «Виардо», 666 рублей за штуку. Дороговато, но это не для меня. Чего не сделаешь ради них, женщин. Меня пригласили в гости. Моя последняя попойка на этой неделе. Больше ни-ни.
На пороге квартиры меня встречают сёстры Полина и Мария. Я подкатываю яйца к первой. Вторая - Мария. Высокая, стройная. Всегда приглаженная. Волосы длинные, крепкие, каштановые. Глаза чёрные. Монголоидное лицо.
Полина маленькая, очень худая, грудь у неё что надо, титька в руке не умещается. Волосы русые, волнистые. Глаза широкие, голубые, дикие. Она сутулая, лицо болезненное. Если в двух словах: красивая и ебанутая.
Мария любила беседы о мире, политике, истории. Полина – о людях, любви, отношениях, о физике и химии, она отвергает наличие души. На этой почве у нас часто возникали споры.
- Душа – хуйня! Нет, такого! Все люди – говно! – самодовольно заявляла она, при этом сама она выглядела также самодовольно и высокомерно, хлопая глазками.
- Жестоко, по-моему. Не все.
- Все!
- Нет, не все…
- Ну, может быть, ты прав. Хорошо, не все. Доволен?!
- Что есть любовь, влечение, дружба? – спрашивал я.
- А это химия и физика.
- Так всё просто?
- Да.
Вот и у меня к ней была какая-то химическая реакция с выделением большого количества тепла. Сам-то я верю, в наличие души или чего-то подобного, но и чужое мнение интересно послушать.
- Между людьми существуют связи и потоки, которые соединяются или отталкиваются.
- Люди могут быть друг с другом насильно, против своей воли, и привыкнуть к этому.
- Ерунда! Это слабовольные!
- А если это безысходность?!
- То же самое!
В такие моменты она выбешивала меня. И дальше мы сидели молча.
Сегодня Полина была зла.
- Ты не представляешь, какого это, работать в бабском коллективе? Почти каждая ненавидит друг дружку. Ты только вышла за дверь, а тебя уже обосрали с ног до головы, суки!
- Не обращай на них внимание.
- Не могу.
- Через не могу!
- Всё равно не могу!
- Дай им пиздюлей! Наори на них, на хуй пошли!
- Итак, сегодня послала одну! Она сказала, что теперь мне пиздец.
- Иди ко мне, малышка, я тебя пожалею!
- Ну-ка, не хуй её жалеть! – вмешивается Мария, - по заслугам получила! Сама ничем не лучше!
Она садится ко мне на колени, грудью упирается в голову, обнимает меня обеими руками.
- Врёт она всё, я холосая! – говорит она мне, надувает тонкие влажные губы и целует меня в лоб.
Я её мацаю, пытаюсь поцеловать в губы, но она изворачивается. Захотелось «на горшок» поссать. У них ванная совмещена с туалетом, очень тесная. Я захожу туда, минуту смотрю на себя в зеркало. Приступил к делу: забрызгал мочой ободок, сливной бочок, пол, руки и джинсы, ёбаные руки-крюки и хуй дурачок.
Заметил странную штуку: целых четыре зубных щётки. Ладно бы три, а тут четыре.
- А зачем вам четыре щётки? – спрашиваю я, выйдя из толчка.
- А… это старые! Всё никак не выбросим! – отвечает Полина.
До часу ночи они наслаждались вином «Виардо». Чудесное вино для женщин, а для меня, как вода. Полина достала заначку водяры, и я нахуярился. Помню, как они уходят в клуб, а я остаюсь спать у них в квартире. Дальше провал.
Утро, темно, голова трещит, я сижу и трясусь на скамейке возле подъезда. Пальцы на руках почти онемели, сопли из носа застыли.
Подъезжает машина, выходят Маша и Полина, и какие-то парни.
- Как ты выбрался из квартиры, она же закрыта была? – спрашивает Полина.
Я молчу, нет желания говорить.
- Давайте, поможем его занести?! – предлагает один.
- Ой, спасибо вам, мальчики! – благодарит Маша.
- Не жалеешь, ты себя, дружище, совсем не жалеешь! – говорит другой.
- Какой я тебе дружище? ЭЭЭ! – барагозю я.
- Тише, Тише! Это очень хорошие мальчики!
В квартире моё тело положили на пол, на плед. Меня быстро разморило, и я уснул.
Утром меня вежливо послали.
- Отрезвеешь – тогда поговорим, - сказала Полина.
Через пару дней я отрезвел, звоню первый.
- Прости, Полина, что был говном…
- Ты ужасно вёл себя. Называл меня нехорошими словами. Мы с тобой не вместе, пойми это. У меня есть другие парни. И я всех одинаково люблю. Но в роли мужа выберу только одного.
- Не рановато замуж?
- Я сама знаю, что для меня лучше. Ты мне дорог, и больше чем друг. Но ты нервный, непредсказуемый… На первый раз я тебя прощаю. Если я не стану твоей, то ты должен будешь это принять или оставить меня. Уяснил?
- Слушай, ты в порядке??
- Со мной всё прекрасно! Как ты поступишь?
- Иди на хуй!
Вот дак, номер. А ведь так серьезно говорила об этом. «Должен будешь это принять!» Ну, уж нет!
Прошло три года. О Полине я не забывал. Она вышла замуж. Но по-прежнему она владела моим сердцем и хуем. Страдания я заливал бухлом и тёлками, девушками, женщинами. Еще писал Полине стихи.
Иногда, очень редко я звонил ей, мы тогда разговаривали часами. Святая женщина простила мои грубости, принимала моё пристрастие к алкоголю и вдохновляла меня. Муж её был, видимо, не против нашего общения. В один из таких звонков она предложила встретиться. Приглашала к себе в гости.
За три года я мало изменился. Стал чуточку старее, живот отвис, добавилось морщин, убавилось зубов. Полина бросила старую работу и стала актрисой, выступала в маленьком театре. Я не пропускал ни одного спектакля. Сначала у неё были маленькие роли, постепенно она росла.
Из года в год в этом театре показывали пьесу Горького «На дне». Сам я несколько раз читал и не раз смотрел её. Сама пьеса не дурна и реалистична, но она приелась, и мой мозг отвергал её, как утреннюю овсянку. Без обид, Алёшка Пешков. Полина была в роли Насти, проститутки и фантазёрки. На том спектакле я сильно возбудился и загадал желание, чтоб она осталась в такой роли на всю жизнь. А я бы был её бедным и простым бароном.
И вот я иду на встречу с моей любимой и её мужем, без подарков. Да я сам, как подарок.
Дом в ебенях. Квартира на девятом этаже просторная и скромная. Полина нисколько не меняется. Лицо её светится, глаза сверкают, и пахнет она вкусно. Она провела меня на кухню, в которой её муж готовит кушать. Пахнет тоже вкусно. Мой нос учуял мясо, овощи и что-то знакомое…уж не то ли самое вино, её любимое.
Муж протянул руку. Я пожал её. Рука худая, костлявая, пальцы тонкие.
Мы сели втроём за стол. Полина поставила нам кружки с чаем. Она по-матерински взяла наши руки в свои руки и легонько сдавила их.
- Так, мальчики. Давайте жить дружно. Не будем устраивать сцен ревности или признаний в любви. Я вас вижу насквозь. И хочу лишь одного: чтобы вы подружились. Нам будет хорошо вместе, я это знаю и чувствую.
Сказав это, она нас оставила.
Мы сидели молча.
- Ты её ебал? – резко спросил муж, как только ушла его жена.
- В мечтах.
- Она говорила ты писатель. Что-то я ничего о тебе не слышал...
- Услышишь. А ты поэт, о котором я тоже ничего не знаю...
- Узнаешь!
Мы опять замолчали.
- Как вы познакомились? За что ты её любишь? – теперь я резко спросил его.
- В театре, на первой роли. Я сразу влюбился в неё: её голос, игру и каждый жест, - спокойно ответил муж.
- Ну, тише-тише, не заводись. Вы поэты, как осиное гнездо. Стоит только задеть и понеслось...
Он заулыбался.
- А ты?
- Лучше её нет, не видел, не знаю.
Мы замолчали.
- Приходи в выходные, у нас будет пьянка. Один художник нарисовал портрет Полины. Там увидим, что у них получилось.
- Ещё один страдалец?
- Добро пожаловать, в гарем!
Я открыл их холодильник, достал откупоренную бутылку вина "Виардо" сделал раз,два,три,четыре глотка. На кухню зашла Полина.
- За богиню Полину и её каблуков! – произнёс я торжественно и иронично. И сыбался оттудава.
Я ушел, но потом вернулся. И продолжались мои шатания ещё 37 лет. И умер я в её объятиях. Святая женщина...
Сортировка
До зарплаты три дня. Три грёбаных дня. С голода не помру, да вот бухать нечего. На работу мне только через пять дней. Я ищу подработку. Но такую, чтобы со мной сразу рассчитались. Шабашка. В объявлениях ничего интересного. Оплата в конце недели или месяца.
О! Скоро же выборы! Помню, как-то очень давно раздавал листовки, какой-то чмошной трёхцветной партии, забыл, как она называется. Дело было зимой. За два часа платили 400 рублей. За три дня я заработал 1200 рублей. Для бедного студента по тем временам (до 2008) это было не плохо. Можно было приодеться, нормально пожрать. Но я спустил всё на гулянках. На четвёртый день этой не шибко пыльной работёнки, проверяющие застали меня в торговом центре. На улице было -30, я терпел до последнего. Я подумал, что раздача листовок какой-то чмошной партии не стоит того, чтобы отмораживать свой пердак. Раздача листовок прекратилась на 10 минут. И это оказалось критичным. Суки, они будто следили за мной! Мне заплатили тогда четыре сотки и сказали: иди, гуляй, Вася. Пизжю, конечно. Сказали так: вы нас, конечно, извините, но вы сами виноваты в случившемся.
Звоню первым коммунистам:
- Здравствуйте, а у вас можно листовки пораздавать за деньги? Или поучаствовать в каких-нибудь мероприятиях за достойную награду? – вот, прямо так и спрашиваю, слово в слово.
- Нет. Только за спасибо.
- Типа, за идею?
- Да.
А может, сходить к ним в штаб и ещё раз спросить? Нахер, только зря время потрачу.
Звоню чмошной партии, которая всё ещё держится, кряхтит, но держится:
- Здравствуйте, а у вас можно листовки пораздавать за деньги? Или поучаствовать в каких-нибудь мероприятиях за достойную награду?
- Не поняла вопроса. Повторите, пожалуйста.
Я повторил.
- Нет, спасибо не интересует.
Я как будто ей что-то продавал, а она отказалась.
Я позвонил либерало-демократам, та же хрень. С другими партиями даже не стал пытаться: они прикидываются бедняками и строят из себя попрошаек.
Зазвонил мой телефон. Это был Китаец. И телефон и звонивший – оба китайцы, уржаться. Маленький, пухлый, толстощёкий, сильно узкоглазый татарин. Когда забухает он или я и становится скучно, то вызваниваем друг друга.
- Здарова, братан! Как сам?
- Здарова! Нормально. На мели щас. Подработку ищу.
- А я тебя хотел водочки позвать выпить с девочками!
- Угощать нас девочки будут или ты вдруг разбогател?
- Не важно! Давай, приезжай! Я могу подкинуть работу тебе на завтра.
- Сразу заплатят?
- Да, тыща за смену.
- Чё делать-то?
- Хуй дрочить! Давай, приезжай, расскажу.
Я быстро собрался и через полчаса был уже у него. Никаких девочек не было, а водки осталось полбутылки. Китайца штормило и поласкало. В комнате застыл странный запах. Именно, застыл, словно, кисель. Но я к нему быстро привык. К окружающей среде я быстро привыкаю, не то, что к людям. На них могут уйти месяцы или годы или никогда. Я въебал 200 грамм, занюхал-закусил солёным огурцом, подкурил сигаретку. Кайф. Дошло быстро, я тоже поплыл.
- Чё за работа?
- Сортировка мусора! Пластик, стекло, железки отбирать. Поставим тебя на металл. Мы там вчетвером заебались. Впятером легче будет.
Мы посидели пару часов, поржали над будущим и погрустили о прошлом, затем поржали над прошлым и погрустили о будущем.
Утром ушло полтора часа, чтоб добраться до места, которое было за городом в одном посёлке. Там я сначала заблудился. Потом меня встретил босс Китайца - Дядя Вова.
На улице весенняя жара и колючий ветер. Ангар на отшибе посёлка, размером чуть больше футбольного поля. Внутри кучи мусора, большие пустые и непустые мешки на полу, широкий конвейер, который сначала поднимается круто вверх, на высоту мешков, идёт прямо и упирается в мусорный бак, который когда заполняется, увозит мусоровоз.
Китаец познакомил меня с коллективом, издалека тыкая на них пальцем.
- Это Вера и Надежда. Верка – баба спокойная, тихая. А другая – Сатана.
- Этот мужик – Миша. С Володей ты уже знаком.
- Встанешь за Мишей. Отбирай алиминьки и железо отдельно, в разные мешки, магнит тебе в помощь. По возможности помогай остальным. Там по ходу разберёшься. Всё просто.
- Давай, давай! По местам! Итак, уже час проебали! – командовал дядя Вова.
Я встаю на своё место, напротив меня Надежда-Сатана. У неё чёрные волосы, опухшее лицо, разбитые губы, грустные глаза.
Конвейер запустился.
Миша отбирает пластик, помогает женщинам и иногда мне.
Женщины отбирают испорченные продукты и стекло.
Сатана носом проверяет содержимое винно-водочных бутылок и шкаликов. Нос у неё широкий и подвижный. Если что-то учует, сразу выпивает. Она тут же бухает, иногда закусывает и блюёт. Удивительная женщина. Не зря её прозвали Сатана.
Вера странно на меня поглядывает. У неё большой синяк под глазом, светло-русые волосы, собранные в драную косу, глаза синие, чистые и добрые. Руки у неё невероятно ловкие, все движение плавные. Иногда наши руки сплетаются на какой-нибудь банке, и мы, как подростки, смущённо переглядываемся с ней. Что за хуйня? Искусством обольщения она владеет. Или я слабоват, хуй в штанах не могу удержать. Во всяком случае, я был под впечатлением.
Китаец закидывает лопатой мусор на конвейер.
Дядя Вова ходит и осматривает кучи в поисках чего-нибудь занятного и ценного. Иногда ему везёт: попадается электроника, одежда, антиквариат. Найдёт какую-нибудь причудливую кочергу или расписную вазу и причитает, так чтобы нам было слышно:
- Как в лучших домах ЛондОна и Парижа! – говорит он, ударяя на «О».
- Лондон-Париж голуби срут на Володю с крыш! – поёт в ответ Сатана, кривляясь и чтобы дядя Вова не слышал. Зато её услышал Китаец.
- Эй, Сатана, чё уже набухалась там? Тормози, слышь! Или подойду и отхуярю.
- У тебя хуярка выросла? – огрызнулась она Китайцу.
- Перед нами, о, как выебывается! Жопализ! – а это сказала только нам.
- Миша, чё она там пиздит?
А Миша молча делал свою работу и помогал нам.
- Чё молчишь?
А Миша молчал. У него короткостриженая густая седина, щеки впавшие, глаза, как два разбитых куриных яйца.
Горы свежего мусора идут по конвейеру, мы их разрываем, тормошим. Всё разлагается, гниёт. Расползаются в разные стороны семейства червей, мокриц и тараканов.
Хочется блевать. Чтобы этого не произошло, приходится чередовать дыхание носом и ртом. Помогает. У меня есть кое-какой опыт, чтобы не задохнуться гавном. Чистка говна в Авдеевых конюшнях сделала из меня настоящего мужика. Да Я, нах, круче Данте. Если потеряется Беатрис, то мой нос проведёт через все круги ада, чистилище и рай и выведет обратно.
Сатана меня поддерживает.
- Ты носом глубоко-то не дыши! А лучше вообще не дыши. Говори-говори, так легче.
Отсортировав мусорный бак, Китаец остановил конвейер. Мы устроили перекур. Сатана сливала найденное бухло в один сосуд, искала в продуктах что-нибудь посвежее. Дядя Вова тем временем пропал, куда-то уехал.
- Не бухай, сука! Говорят же тебе. Давно Володя не опиздюливал?!
- А я его не боюсь и на тебя мне насрать, хуета китайская.
- В натуре - Сатана. Дождешься когда-нибудь.
- Ты заместитель дяди Вовы? – спрашиваю я Китайца.
- Да.
- Какой доход тут интересно??
- Вон мешок со стеклом, собирали 6 дней, выручим за него 6 тысяч.
- Ну, это заебись!
- Если бы! Володя часто задерживает зарплату. Только помощникам сразу платит, типа тебя.
- Мутный тип, этот Володя.
- Да пиздабол он, вот и всё!
Перекур шёл примерно пятнадцать минут. Затем мы вернулись к работе. Сатана включила музыку на старом магнитофоне. С ней стало веселее. Вдруг Миша заговорил.
- Китаец, тут чья-то рука!
- Много руки-то? Большая?
- Да не, Ладонь с пальцами, сильно почернела уже.
- Ну и хуй с ней! Бомжара какой-нибудь! Не повезло человеку.
Скрудж МакДак оценил бы
Скриншот с этого видео >> https://rumble.com/embed/u78na.v3ohr7/
Почти 13 килограммов монет разного номинала банка РБ. Как думаете, сколько здесь в рублях (белорусских) ? Ну так, на вскидку)
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
13 матерных слов
Старый препод был с бодуна. Маленького роста, без шеи, голова прямоугольная вытянутая, волосы на ней короткие чёрные с редкой проседью, под широким «красным» носом имеются густые короткие усики, но не такие как у Гитлера, а больше, на длину верхней губы.
Рулеткин Владимир Владимирович забухал вчера в подвале у другого препода – Барабанова Владимира Ильича. Сентябрь. Начало учебного года. Студенты последних курсов заходили, чтобы «пожелать здоровья», и презентовали коньяк, водку, портвейн, вино. Преподы задушевно беседовали со студентами, рассказывали птенцам невероятные истории, показывали щенкам невероятные фокусы. После рабочего дня, вечером, на тротуаре поскользнулся Владимир Ильич и сломал ногу. Рулеткин остался один. С другими преподами у него были натянутые отношения. Наверное, они просто не бухали друг с другом. Рулеткин стал напиваться каждый день к вечеру. Утро за утром ему становилось всё омерзительнее как на душе, так и в теле. И пара за парой молодые студенты первокурсники становились всё распущеннее, громче, в общем, также как и его состояние.
Голова Рулеткина гудит. Студенты разговаривают между собой и кричат, совсем не обращая на него внимания. Он поставил несколько «двоек» и выгнал одного ученика. Все затихли. Он отвернулся от класса и стал выводить мелом тему урока.
- Пидар усатый! – сказал кто-то из студентов, и класс взорвался хохотом.
Рулеткин написал на доске такой заголовок: «13 матерных слов» и сказал:
- Если назовёте сейчас 13 матерных слов, то я разрешу вам материться на моих уроках. А если нет, то вы заткнёте свои ебальники и будем изучать предмет. Даю вам 30 минут. Время пошло! Слова должны быть разные. Первое слово есть, осталось ещё 12.
Студенты были удивлены и обрадованы, их лица выглядели так, будто они кончили и обосрались. Посыпались ответы.
- Блядь!
Рулеткин записал его на доске. Осталось 11.
- С у к а!
- Это литературное слово. Но хуй с вами, пусть будет, как фора. Осталось 10.
- Пизда!
- Куда ж без неё!?
Рулеткин записал его на доске. Осталось 9.
- Хуй!
- Куда ж без него!?
Рулеткин записал его на доске. Осталось 8.
- Ебать, ёбля, ёбаный в рот! – кричали с разных сторон.
- Это одно «ЕБ», а остальное всё его производные! – отметил Рулеткин и записал его на доске. Осталось 7.
- Гандон!
Рулеткин записал его на доске. Осталось 6.
Дальше становилось сложнее. Владение матом кружилось вокруг «ху», «пизд», «еб».
- Шлюха! – выкрикнул кто-то радостно прерадостно.
Рулеткин записал его на доске. Осталось 5.
У студентов были задумчивые лица. А у Рулеткина – самодовольная красная рожа. Он посматривал на часы и ждал перемены, чтобы заправить в себя «топливо» и подымить сигареткой в окно.
- Залупа! Залупа-а-а! – закричал маленький мальчик с задней парты писклявым голосом, а остальные стали хлопать его по плечу, будто парень выиграл какое-то соревнование.
Рулеткин записал его на доске. Осталось 4. Раздался звонок на перемену.
- Даю вам ещё пять минут! – сказал Рулеткин и ушёл к себе в каморку.
Ребята по-прежнему сидели и думали. А в кабинете, тем временем, становилось люднее.
Каморка Рулеткина была завалена разным барахлом: тряпичные картины каких-то учёных, стулья, доски, рейки, книги, газеты, журналы, стенды с советских времён. Стены серые, потолок высокий. В глубине каморки возле окна стоит стол и два стула. Рулеткин распахнул окно наполовину, подкурил сигарету деревянными спичками и выпустил большое облако дыма на улицу. Из выдвижного ящика он достал бутылку портвейна «777», а из своего портфеля – бутылку кока-колы. С колой любое бухло заходит приятнее, будто закусываешь конфеткой и запиваешь морсом. Он сделал несколько жадных глотков, кашлянул, забрызгал стол слюнями. Некоторое время он сидел неподвижно, сгорбившись-съёжившись. Взгляд его стал тупым и бесчувственным. ДЗЫЫЫЫЫнь! Звонок на урок. Рулеткин оживился, встал, вышел из каморки.
Студенты сидели смирно и молча. У доски стоял директор и молодая преподша, которая кивала в стороны своей милой головкой, а чёрная коса её тёрлась о плечо и титьку.
- Безобразие! – сказала она.
- Владимир Владимирович, пройдёмте, пожалуйста, ко мне в кабинет! – спокойно сказал директор, не без улыбки.