Иссиня-черное покрывало ночи медленно укутывало рощу. Её опалово-изумрудные кроны, шумели, волновались на ветру. Вечер был тёплый и, кора деревьев, впитывавшая жар солнца на протяжении всего дня, потрескивала мягкими перекатами. Закатное зарево тонуло. Океан притягивал его лучи ближе и ближе, пока не проглотил их окончательно. Красный, золотой, пурпурный, медленно гасли, подавляемые красками ночи. Вечернюю тишину нарушал гул, набегающих на берег волн и пронзительный крик чаек, парящих то над океаном, то над крохотными домиками, ютившимися на побережье.
Стоящие на пригорке, под аккуратными черепичными крышами, они будто служили холстом для закатного солнца. Их белые стены отливали кремовыми и золотистыми оттенками, но постепенно вновь белели, объятые сумерками. Вечер выдался настолько душным, что почти все ставни домиков были распахнуты. Запах соли проникал сквозь полупрозрачные занавески и лип к простыням и наволочкам. В одном из таких домиков, чья штукатурка уже начала покрываться тонкой паутинкой трещин, жил простой кузнец. Окна его дома выходили на залив и он, каждый вечер любил смотреть в даль, стоя в зарослях белоснежных балконных гортензий. Сегодня не было исключением. Он вдыхал запах морской соли, слушал прибой, такой свободный и своевольный, рассказывающий ему о далёком и несбыточном.
Приливы и западный ветер были единственным напоминанием о его прежних мечтах. Корабли, преломлявшие собой такую хрупкую линию горизонта, вызывали у него безбрежную тоску по прошлому. Такому неуловимому, столь невозвратному... когда-то он мечтал выходить в море под этими самыми парусами. Покорять новые земли, теряться в рядах заморских базаров, ощущать каждой клеточкой кожи солнце, отражающееся от волн, и засыпать в трюме, пропитанном рыбой и табаком.
Матросом юноша так и не стал. Неудачно сломанная нога перечеркнула все его планы, мечты и надежды. Хромота стала его единственной спутницей на долгие годы, пока не появилась Она. Девушка, лежавшая поперёк кровати, куталась в свежезаправленные простыни. Они укрывали юное тело пенной шапкой и колыхались в ритм глубокого дыхания. Девушка спала. Целуя её веки, рыжие ресницы и веснушчатые щёки, вниз скользнул последний закатный луч. В комнате воцарились молочно-синие сумерки. Тени, ожившие по углам принялись остужать уставшую от дневной духоты комнатушку. По бледной гладкой коже забегали маленькие мурашки. Девушка заворочалась и приоткрыла глаза. Они были бездонные и казалось, полностью чёрные, если бы не едва заметный изумрудный блеск радужки, совсем по краям зрачка. Сонная дымка застилала их. Не найдя рядом возлюбленного, она приподнялась и тихо окликнула его.
Прости, я опять долго не мог уснуть. А потом, Элла, ты снова вытеснила меня с кровати, - шепотом засмеялся юноша. Он прижался носом к рыжим волосам, которые буйными спутавшимися волнами ниспадали до плеч, закручивались в колечки и завитушки. Запах их, напротив, был таким уютным, спокойным, словно ромашковые поля в тихий утренний час. Элла обняла его, потянула за собой, пена простыней взбурлила и накрыла пару с головой. Кожа была тёплой и мягкой, а каждое прикосновение преисполненно чувств и нежности.
Девушка быстро уснула в мягких объятиях, но парень, так и не сомкнул глаз. Вернувшись на балкон, он улыбался. Его тело трепетало от тепла ее объятий, а ноздри щекотал запах ромашки. Он уже не думал о безгранично просторном море, о трюме, пахнущем табаком... он думал о маленьких веснушках на бледной коже и о том, какой же все таки красивый цвет - изумруд.
«Что ж, если мечте не было суждено сбыться, то ничего не остаётся, кроме как наслаждаться дорогой к новым, столь же неуловимым грезам. Ведь не так важно куда идти, как важно - с кем».
