Штурм Очакова (по версии ADN)
В 1787 году турки были биты Суворовым при Кинбурне, после чего они спрятались в Очакове и курили себе спокойно кальянчик. Но в 1788 году Суворов продолжил гонять бусурман, штурмуя Очаков в составе армии Потёмкина, который шпиллен зи дойч, фрау Екатерина II, и за постельные подвиги был назначен ею главнокомандующим войсками в Русско-Турецкой войне.
Потёмкин боялся чтобы за ратные залёты императрица не попёрла его со своего лобного места, поэтому он боялся брать штурмом крепость имеющимися в распоряжении войсками, и подтягивал резервы к Очакову. Но русская логистика и раздолбайство, делали своё дело, поэтому подмога двигалась со скоростью бешеной черепахи, вот почему загорать царской армии пришлось долго.
Турки за это время успели хорошо укрепиться прямо перед носом у осаждающих. Суворов троллил Потёмкина за то, что тот очкует брать Очаков, говоря, что одним гляденьем крепость не возьмёшь. Но, Потёмкин, не уверенный в своих талантах полководца, решил взять крепость измором и приказал без его ведома к штурму не приступать.
Турки тоже заметили, что Потёмкин меньжуется и, потеряв страх, к лету сами начали совершать дерзкие вылазки. Один раз схлестнулись турки с гренадерским батальоном Суворова. Потом, когда подоспел 2-й батальон, то турки лихо гребанули и стали драпать под самую крепость, а у Суворова сорвало планку и он, вопреки приказу Потёмкина, погнался за ними.
Давно у него руки чесались побить турок, а тут такой шанс выпал. Завязавшийся под стенами Очакова махач был знатным, но туркам постоянно присылалась подмога, а Суворову Потемкин помощи не оказал. Хотя, если бы он получил подкрепление, то Очаков можно было бы взять в тот же день. В итоге, без подкрепления Суворова закидали со стен, напихали лещей в рукопашку, а его самого ещё и ранили. И пришлось всем гренадёрам уносить ноги, таща раненного Суворова с поля боя.
Потёмкин был в ярости от инициативы Суворова, ведь тот ослушался его приказа «сидеть на попе ровно» и своей выходкой показал, что ложил он на его мнение большой и толстый бинокль. В слезах и соплях он жаловался на него императрице Екатерине II. Естественно, что Екатерина встала на сторону своего фаворита и Суворова показательно попустили.
Загнобленный и раненный Суворов уехал лечиться в Кинбурн, матеря про себя ябеду Потёмкина за подставу с подкреплением и за кляузы императрице.
В Кинбурне из-за раздолбайства коменданта произошёл нехилый фейерверк, когда взорвалась артиллерийская лаборатория. Жахнуло так крепко, что поваляло кучу домов и погибли люди. Суворову тоже сильно досталось, причём поярче чем под Очаковым. В итоге он прописался в лазарете на долго. Подлечился, называется...
Тут слово за слово и зима пришла. А воз и ныне там. Потемкин режим «ссыкло» выключать и не думал. Если летом его медлительность только злила солдат и офицеров, то зимой солдаты мёрзли в окопах и гибли от холода. Привычный союзник царских войск стал их врагом похлеще турка.
И только когда вжарил лютый дубарь, Потёмкин раздуплился и направил войска на обессиленную измором крепость. Чтобы хоть как-то согреться, солдаты устроили кровавый штурм. Ибо уж лучше помереть с шашкой в руках при штурме, чем замёрзнуть насмерть в ледяном окопе.
Очаков был взят. Потери царской армии при штурме составили 4000 человек, но тех, кто сгинул в окопах никто не считал, ведь так можно было нехило подпортить статистику, и стало бы ясно, что штурм целесообразней было бы проводить летом.
Хоть солдат бы погибло и больше, но остались бы живы те, кто 4 месяца погибал от голода и холода, да от вражеских пуль и ядер. Но, Потёмкин так боялся проиграть, что на количество своих солдат, мрущих в окопах от холода, он смотрел сквозь пальцы.
Императрица, узнав о взятии Очакова, тут же наградила своего фаворита Потёмкина, как главного героя очаковской битвы, орденом Георгия 1-ст. Так же он жаловала ему усыпанную брильянтами шпагу и 100 тыс. рублей.
Суворова тоже не забыли. Ему жаловали брильянтовое перо в шляпу. Хотя он понимал, что обиженный на него Потёмкин желал бы видеть это перо в другом месте у Суворова, ведь когда он переехал в Кременчуг, и явился на прогиб к Потёмкину, то тот не захотел его видеть.







