Наши участки попали под «дачную амнистию» и разрослись неимоверно. Из тех, чьи родичи тянули в колхозе и за это получили землю, на нашей «улице» остались я и Толик-юморист, уже внук колхозников. Жили мы забор в забор, всегда дружили, хоть я и старик уже, поэтому всю беду Толика я наблюдал своими глазами.
У Толика всегда было так: чем ему тяжелее, тем больше он шутит на публику. Когда эта Верочка только появилась, он посерьезнел, остепенился по хозяйству. На нее смотрел с теплотой. Не прошло полгода, понеслись остроты про баб, знаешь, про женскую логику, болтливость, сварливый характер.
И вот сложили они баню. Добротный сруб лучше старого домишки вышел - хоть купайся, а хоть и живи. Верочка прям зачастила туда, дымит баня чуть не каждую ночь. Однажды маем, поздно было, я вышел деревца молодые проверить. Весь день гроза бушевала, но с луной разжарило прям не к добру, от земли парит. А она идет из бани мимо забора: босая, белая накидка на длинной ночнушке, волосы распущены во всю спину. Мелкими шажочками идет и пальцами так прищелкивает. Голову поворачивает ко мне, да так, как совы поворачивают, а не люди, зубы ощерила - и щелк ими на меня. Я дар речи потерял, а она снова - щелк зубами - и тихо так говорит, но четко: «Пошел отсюда, придурок!».
Я и сбежал домой, лопатки-совки растерял, одну чуню резиновую тоже в грязи посеял. Ох и ведьма! И прям на зло мне: включил телевизор, вроде отвлечься, а там старый фильм «Вий» показывают. Панночка в кино красивее, да только зло есть зло - и его присутствие я той ночью угадал.
Утром проснулся: и давление поднялось, и сопли текут, и ревматизм от спины к ноге все жилы тянет. Пока провалялся, завечерело. И так я затосковал, ну с души воротит. Дочери позвонил, внукам, в доме кое-что поделал. Боюсь, хоть убей, идти на улицу, на свой же участок, где последние десять лет живу почти безвылазно. В девяностые иногда тут ночевал, урожай караулил, с топором спал - и то так не боялся.
Отлегло дня три спустя. Не поверишь и не поймешь, наверное, но отлегло так, словно война кончилась или что-то подобное. Выхожу спокойно, смотрю, яблоньки мои вдоль забора все с корнем вынуты. Из окон-то саженцев и не видно - сад у меня большой. Задумался, ведь с Толиком как-то поговорить надо, и тут только разглядел, что у соседа все двери настежь. И дом, и сарайчик-пристройка, и баня раскрыты. Змеи его нигде не видно. А вот калитка закрыта. Но у нас была одна тайная дыра в заборе, еще с его родителями покойными сделали как раз в девяностых. Ну зашел, зову его - тихо. Так и нашел, в общем, Толика в бане. На верхней балке повешенным. Ни записки, ничего. Никаких следов борьбы, только маленькое окошко выбито и занавеска, деревенская такая, на резинке, разорвана в лоскуты.
Как эта Верочка опять появилась, я к дочери уехал. Дом продаем теперь. Вроде Толик ей всё отписал, хотя зарегистрированы они не были. Лейтенантик там молодой дело Толика вел, сказал, что ее тогда тут несколько суток не было, сведения проверены. А у мужика развилась депрессия на почве алкоголизма и социальной неустроенности. Да какая устроенность, я сам-то чуть не кончился от его бабы. Только вот не пил Толик, за что ему и удивлялись всегда. По трезвянке хохмил, балагурил, талант такой имел... Жаль, грустная любовь случилась у юмориста.
Послушай, что еще скажу... Последнее. Верочку-то эту я еще раз ночью видел. Не знала она, думаю, что я у забора был, в дальнем углу, потому что мы уже уезжали, машина фарами била. А я как раз дыру эту окончательно закрыл со своей стороны. И смотрю - костерок у нее возле бани, в который она вещи Толиковы бросает. Сверху поливает чем-то из бутыли и негромко так приговаривает вроде «го-го-го». И тут дочь на клаксон жмет, потеряла меня. Как ведьма-то эта зыркнет в мою сторону, как бросится - прям прыжком, точно зверь. Я так и присел за забором. А она сверху - щелк, щелк, уж не знаю чем, и всем телом об забор начала биться.
Сбегал я оттуда по-партизански, почти ползком. Тогда и супругу свою вспомнил, вдовец я. Она всегда солью вдоль забора посыпала, а незадолго перед смертью - и землей со святого места. Мне на охрану, говорила.
Вот и охранила, спасибо ей, голубке.
