С молитвой на губах я вставил ключ. Старый, измученный мотор кашлянул, чихнул и, на удивление, завёлся с пол-оборота. Я вдавил газ в пол, грузовик рванулся назад, разворачиваясь бампером со скрежетом и сбивая с ног одного из орков, не успевшего отпрыгнуть. В тот же миг ощутил острое, ледяное прикосновение смерти где-то в области сердца — инстинктивно бросился телом на сиденье. Над головой со свистом, рассекающим воздух, пролетела пуля, и в спинке пассажирского сиденья зияла уже дымящаяся, с рваными краями рана, из которой клочьями торчала набивка. С пронзительным визгом шин вынесло меня на главную дорогу, чудом избежав столкновения с мчащимся потоком машин.

Я выжимал из двигателя всё, что мог, но тяжёлый грузовик рычал и вибрировал, словно вот-вот развалится. В зеркале заднего вида уже виднелись слепящие, как прожектора, фары и слышался мощный, низкий рев мотора — погоня началась. На такой развалюхе далеко не уедешь.

Резким рывком нырнул в вонючий переулок, густо пропитанный запахом гниющих отбросов. За поворотом резко зазвенел металл, истерзанное зеркало царапнуло чужую машину, оставив после себя мрачную полосу разрушения. Кто-то отчаянно крикнул вдогонку, но сейчас это уже ничего не значило. Важно было лишь одно — вырваться вперёд хотя бы на мгновение, чтобы выиграть драгоценные секунды.

И снова — острое, жгучее, как удар хлыста, предчувствие опасности. Инстинктивно рванул руль в сторону. Машина тут же затряслась с такой силой, что головой ударился о боковое стекло, а через весь капот и кабину прошёл сокрушительный металлический удар. Двигатель захлебнулся, издал предсмертный хрип, из-под капота повалил густой, едкий чёрный дым. Прямо в мотор попали. Всё кончено.

Не думая, на ходу я с силой распахнул дверь и выпрыгнул на несущийся асфальт, едва успев поймать равновесие и перекатиться, сдирая кожу на ладонях. Ноги сами понесли меня в спасительную серость темноты, в хаотичный лабиринт между домами. Сзади кричали: «Стой! Сволочь! Не то пристрелим!» — сопровождая угрозы глубоким, гортанным матом.

Кажется, они не заметили, в какой именно подъезд я нырнул, словно крыса в нору. Сердце колотилось с такой бешеной частотой, что перехватывало дыхание. Адреналин и страх — такую гремучую, животную смесь я ещё не испытывал. Почти не касаясь ступеней, взлетел по лестнице на пятый этаж и сорвавшимся шёпотом выругался про себя — «Ворон» остался дома. Чёрт бы побрал мою забывчивость.

Вместо того чтобы лезть на чердак, я, задыхаясь, как загнанный зверь, начал колотить в первую попавшуюся дверь. Дверь открыл суровый, небритый мужчина в застиранной майке.
— Кого чёрт…? — Его голос был хриплым от сна.

Я ввалился внутрь, не слушая его нарастающего потока ругательств, и рванул вглубь квартиры, к балкону.
— Закрой дверь, быстро! Сейчас сюда вломится толпа вооружённых головорезов!

— Кто вломился? Какого хрена ты здесь забыл? Вали отсюда!

Он грубо схватил меня за плечо.

Времени не было. Развернувшись, я нанёс короткий, точный удар основанием ладони под челюсть. Он закатил глаза и рухнул на пол, словно мешок с костями. Из соседней комнаты выскочила женщина в ночной рубашке, с перекошенным от страха лицом и начала пронзительно, истерически кричать. Я с грохотом захлопнул дверь на замок и повернулся к ней, в глазах — холодная, отчаянная ярость.
— Ещё один звук, и я тебя замочу, — прошипел я, впиваясь в неё взглядом, залезая в карман пиджака, будто достаю оружие. — Быстро в спальню. И тихо, как мышь.

Она, заливаясь беззвучными слезами, кивнула и пулей умчалась в другую комнату. Я же присел на корточки у балкона, выглядывая в узкую щель между шторами. На лестничной площадке послышались грубые, нечленораздельные голоса и тяжёлые, торопливые шаги.

Время вышло. Распахнув балконную дверь, я перемахнул через перила. Бетонный выступ на мгновение просел и хрустнул под ногой, заставив сердце провалиться куда-то в бездну. Онемевшими пальцами цепляясь за холодные швы кирпичной кладки, я спустился сначала на балкон четвёртого этажа, потом столь же неуклюже и отчаянно — третьего. Оказавшись на земле, замер, вслушиваясь в грохот крови в ушах. Крики раздавались сверху.

И тут я её увидел. Ту самую машину, на которой приехала погоня. «Ноктюрн» (1953 Buick Roadmaster Skylark) цвета ночной грозы, будто из чёрно-белого кино, слепил сверкающим хромом и гипнотизировал изящными линиями. Они оставили её у подъезда, ключи, судя по всему, в зажигании. Истеричный, сдавленный смешок облегчения вырвался у меня из горла. Спасибо, ребята, за такую роскошную оплошность.

Я заскочил в прохладный, пахнущий кожей и дорогим парфюмом салон. Ключи действительно торчали в замке. Сдавленно, больше для себя, пробормотал:
— Спасибо за тачку, ребят. Выручили.

И улизнул, растворяясь в тёмных, безымянных, как и я, улицах Холмов — Верхнего города.

Расслабиться мне не дали. Из соседних улиц, словно призраки из тумана, вынырнули еще два низких тёмных автомобиля охраны, несущихся навстречу с воем, в котором чувствовался профессиональный холод. Проезжая мимо, я отчаянно размахивал руками, указывая пальцами в сторону переулков, откуда прибыл, изображая истеричную панику и показывая направление, куда исчез «опасный ублюдок». Нервы натянулись струнами, готовые лопнуть. Большинство машин рванули туда, куда я показал, но одна, самая настырная, с затемнёнными стёклами, резко развернулась с визгом шин и устремилась вслед за мной, прилипнув к хвосту.

Я швырнул руль в сторону, сворачивая в первый попавшийся глухой, заваленный мусором переулок, вдавив газ в пол до упора. Тот, кто сидел за рулём преследующей меня машины, явно знал своё дело. Он не просто гнался — он чувствовал дорогу, грамотно резал повороты, не давая мне ни сантиметра форы. Пока хотя бы не стреляли. Я наощупь, одной рукой, обыскивал салон, шарил под прохладной кожей сидений в тщетной надежде найти хоть какой-нибудь ствол, нож, хоть монтировку. Ничего. Пусто. Тоска.

Поток машин по мере удаления от центра растаял, скрываться стало не за кем. И преследователи, кажется, пронюхали неладное. Они прижались ещё ближе, начали ослеплять дальним светом, из окна послышались хриплые крики: «Останавливайся! Конец игры! Сейчас пулю в колесо пущу!»

Я пытался выжать из «Ноктюрна» последние соки, но меня попросту протаранили. Жёсткий, расчётливый удар в заднее колесо — моя машина закрутилась волчком и вылетела на пыльную обочину, с грохотом врезавшись в кучу пустых ящиков. На сей раз уйти не удалось.

Я вывалился из двери, но дорогу мне преградили трое — двое крупных мужчин и худощавая женщина, все в безликой тёмной униформе, с поджарыми, готовыми к действию фигурами и стеклянными глазами наёмников.

— Да ладно вам, — попытался я внести нотку беззаботности, поднимая руки. — Я просто заблудившийся гражданин. Видимо, не туда свернул. Тихо-мирно поеду, ладно? Ничего не видел, ничего не слышал. А?.

Ответом был молниеносный, вгоняющий в ступор удар прикладом прямо под дых. Воздух с болезненным свистом вырвался из лёгких. Меня грубо, с отточенными движениями, втолкнули на пассажирское сиденье их машины, двое уселись по бокам, сжимая так, что рёбра затрещали. Попытки заговорить — «Ребята, может, на деньгах сойдёмся? Я случайный свидетель!» — натыкались на гробовое молчание. Со мной попросту не считали нужным вести диалог.

Пока везли, я лихорадочно, сбивчиво соображал, проглатывая ком в горле. Если меня привезут к Харлану, врать будет бесполезно — как мертвому припарки. Его проницательность, подкреплённая древней магией, вскроет всю мою ложь, как консервную банку. Он поймёт, кто вмешался в его идеально выстроенный план с отравленным вином. Мысли метались по клетке черепа, выискивая лазейку. Возможно, ещё не всё потеряно. А если нет… горькая ирония — «Ворон» остался дома.

Меня привезли к порту. Едкий запах солёной воды, тяжёлого мазута и влажной ржавчины ударил в ноздри. Вытащили из машины и, не церемонясь, потащили в один из бесконечных, уродливых ангаров. Задавать вопросы и вырываться было бессмысленно — наёмники молчали, а их стальная хватка не оставляла ни проблеска надежды.

Внутри царила почти осязаемая, давящая тьма, пахло застоявшейся пылью, гниющей рыбой и резким озоном. Спасибо хоть этому проклятому зрению, пробивающему мрак. Меня грубо протащили мимо смутных теней, скрывающих штабеля ящиков и непонятное оборудование, к одинокому островку света под голой, качающейся лампой на длинном проводе. В центре этого жутковатого пятна стоял простой ржавый металлический стул.

Меня швырнули на него, скрутили руки за спиной прочным, впивающимся в запястья пластиковым жгутом. И оставили. Классика жанра, отточенная до автоматизма. Сейчас посижу в гробовой тишине часок-другой, пока не появится тот, кому я представляю ценность. Время на бесплодные размышления. И на медленно подтачивающий страх.

Ровно через полчаса, отмеренные пульсацией в висках, в ангаре послышались чёткие, неторопливые шаги. Сверху, с зыбкой металлической галереи, спустился Николаос. Он постарался придать своему появлению театральный эффект — выплыл из темноты, остановился на самом краю света, отбрасываемого лампой, оставив своё лицо в тени. Я вида не подал, но видел его во всех деталях, так же, как и четыре неподвижные тени наёмников, замерших в темноте по периметру. Они наивно полагали, что невидимы.

Николаос стоял, скрытый мраком, словно паук в центре паутины, когда раздался его низкий, обволакивающий голос, будто доносившийся из самой пустоты:
— Кто ты такой?

Голос из ниоткуда. Не видя его, правда, было бы сложно — и страшно.
— Я просто курьер, — хрипло, сквозь ссохшееся горло, ответил я.

Охранник слева, невидимый в бархатной тьме, нанёс короткий жёсткий удар в скулу. Голова откинулась назад, во рту сразу почувствовался вкус меди с горечью. В глазах на секунду вспыхнули искры.
— Кто ты такой? — повторил Николаос с той же ледяной, безразличной неторопливостью.

— Курьер, — выдохнул я, сглатывая тёплую, солёную кровь.

Охранник повторил удар, чуть ниже. Боль, острая и разливающаяся жаром, пронзила всю челюсть.

— Сегодня в том клубе должно было случиться кое-что... из ряда вон, — продолжил Николаос; его голос был ровным, как поверхность озера, будто он вёл рутинные переговоры. — Почему ты бежал?

— А почему вы гнались? — попытался я парировать, в голосе прозвучала надтреснутая дерзость.

Ответом стал тяжёлый, как молот, кулак в солнечное сплетение. Воздух с болезненным шипением вырвался из лёгких, я согнулся пополам, пытаясь сделать хотя бы глоток.
— Испугался, — выдавил я, слюнявя подбородок. — Не хотелось оставаться на разборках.

— Ты спас ту пианистку. И побежал только после этого. Почему?

— Хотел... спасти хоть кого-то, — прохрипел я, и в голосе дрогнула неподдельная усталость.

Николаос молча кивнул в темноту. Охранник снова врезал кулаком мне в живот. Я закашлялся судорожно, едва не выплеснув желудочный сок.

— Что ты знаешь об этом яде? — Голос Николаоса внезапно раздался прямо над ухом; он бесшумно подошёл ближе, пахнущий дорогим парфюмом и холодным металлом.

— Ничего, — продышался я, тряся головой, сбрасывая капли пота. — Не знаю.

— Как тогда ты узнал об отраве?

— Интуиция… — Я сделал глубокий, дрожащий глоток воздуха. — Сам Харлан сказал… Что этому городу не только помогали, но и мешали… А потом принесли вино. Я сложил два и два. Решил, что он хочет устроить разборку. Может, бизнес отжать? Или ещё что-то такое.

— Например? — мягко, почти по-дружески, спросил он.

— Не знаю... Отпустите, я ничего не знаю.

— Почему ты не хочешь сказать, кто ты на самом деле?

И тут я буквально почувствовал это. Давление. Не физическое, а тонкий, холодный щуп, который попытался ввинтиться в мои мысли. И так же, как тогда в больнице, когда давила Тайная служба, что-то внутри сработало на автомате. Плотная, инстинктивная стена мгновенно отгородила моё сознание. Я даже не успел понять, как её возвёл.

— Я не вру, — хрипло, упираясь лбом в спинку стула, сказал я.

Снова удар под дых. Я скрючился, давясь желчной горечью.

— Как какой-то курьер, — его голос вновь обрел ледяное, методичное спокойствие, — способен просто так пройти на закрытую, тщательно охраняемую вечеринку? Устроить целый спектакль на кухне? Обвести вокруг пальца профессионалов? И каким-то непостижимым образом угадать о покушении на самых влиятельных людей города и страны?

Я поднял голову, смазав окровавленный подбородок о шершавую ткань плеча.
— Интуиция… — упрямо повторил я. — И ещё… его манера речи. Тон. И та фраза… будто кто-то ему мешает. Взгляд… голодный. Будто именно он главный зритель шоу и хочет устроить его исключительно для себя.

В темноте наступила густая, звенящая тишина. Казалось, он взвешивал каждое моё слово на незримых весах.

— Кто тебе платит? — наконец спросил он, и в его голосе впервые прозвучало слабое, но отчетливое раздражение.
— На кого ты работаешь? Такого, как ты, в курьерской службе и в помине не было. Мы это уже проверили по всем базам. А если понадобится, потратим ещё сутки и выясним твою биографию до десятого колена. Или неделю… если твоя личность кем-то основательно прикопана.

Охранник слева снова двинулся, как тень. На этот раз удар пришёлся по переносице, заставив мир вспыхнуть белой болью и на миг уплыть в никуда.

— Кто ты такой? — прозвучал последний, усталый, почти разочарованный вопрос из темноты.

— Значит, я теперь безработный, — хрипло выдавил я, чувствуя, как тёплая струйка крови стекает по подбородку, сплёвывая липкий сгусток на пыльный бетонный пол. — Опять по объявлениям бегать.

Снова удар по лицу. Костяшки со звонким щелчком встретились с челюстью. Звон в ушах усилился, превратившись в навязчивый высокий гул.

— Что ты делал на вечеринке? — Его голос остался прежним — ровным, безразличным инструментом.

Я сделал вид, что окончательно сдаюсь, обмякнув всем телом, словно тряпичная кукла.

— Отвечу... Только, когда не будет лишних ушей.

Он молча кивнул в звенящую темноту. Двое охранников, стоявшие метрах в двух, развернулись с отточенной синхронностью и ушли в глубь ангара — их шаги быстро растворились в пустоте. Ещё двое оставались неподвижны на своих местах.
— Теперь мы одни, — констатировал Николаос. — Можем поговорить.

— Мы не одни, — я кашлянул, горло запершило от крови. — Этот вот сбоку сопит, как паровоз. А эта… — Я едва заметно мотнул головой в другую сторону. — Ерзает. Слышу, как куртка шуршит по грубой ткани.

Николаос на секунду замер, хотя в темноте ему вряд ли было что-нибудь видно. Послышался сдавленный, почти неслышный возмущённый вздох. Они действительно были профи — я их не слышал, просто блефовал, делая вид, будто не вижу.

— Выйдите, — тихо, но не допуская возражений, приказал Николаос.

Николаос приблизился, наконец-то выйдя из полосы тени в тусклый свет лампы. Его лицо было маской невозмутимости, но в глазах читалась усталая, отточенная годами решимость.
— Говори.

Я сделал глубокий, прерывистый вдох, собирая в кучу разрозненные мысли. Полная правда — верная смерть. Полная ложь — тоже. Остается лишь полуправда.
— Элис… Та пианистка… — начал я, искусственно делая паузу, чтобы придать словам нужный вес. — Она моя бывшая. Я… отчаянно хотел воспользоваться этим шансом. Последний раз извиниться перед ней. Надежда была такой: если она увидит меня и поймет, на что я ради неё пошёл, возможно, сжалится.

Он медленно моргнул, веки опустились и поднялись с точностью механизма.
— Что?

— Я люблю её, — выдохнул я с надрывной, почти истерической искренностью, мне даже почти не приходилось врать. Я действительно всё ещё скучал по ней.

— И спас потому, что не простил бы себе, если б она пострадала на моих глазах. А насчёт отравы… — Я замялся, изображая глубокое замешательство. — Просто видел на кухне, когда вносили вино, крошечные, маслянистые пузырьки в толстом стекле. Названия не прочёл. Решил, что это какие-то добавки для вкуса. А уже в самом клубе… У меня просто сложилась картинка. Его речь. Эти взгляды. Потом нашёл первого, с кем поговорил, и выпалил то, что сорвалось само собой. Я не думал, я паниковал. Когда понял, что Ла Брюньер сотрёт меня в порошок просто как досадную помеху… вот тогда и рванул сломя голову.

Николаос несколько секунд молча смотрел на меня, его взгляд, казалось, просверлил меня насквозь, затем взгляд ненадолго отвел в сторону, в непроглядную тьму, где, как я подозревал, скрывался его менталист. Потом он вновь впился взглядом в меня, и в его обычно спокойных глазах впервые вспыхнуло нечто похожее на искреннее, почти человеческое раздражение. Раздражение от абсурда, оказавшегося истиной.

— И всё же, — произнёс он тихо, и в его голосе впервые прозвучала усталость, — ты так и не сказал мне, кто ты.

Он сделал шаг ближе, и его холодная, отбрасываемая телом тень накрыла меня целиком, словно саван.

Читать далее

Я подошел к бару — этой гигантской полированной до зеркального блеска стойке из тяжёлого чёрного дерева, подсвеченной изнутри мягким фиолетовым светом. Никаких ценников — красноречивое, ударяющее по самолюбию молчание, означающее: «Или ты в курсе, или здесь лишний». Остановился в паре шагов, притворяясь, будто изучаю напитки, а сам внимательно наблюдая за поведением каждого гостя. Подходили, коротко называли бармену какие-то свойские наименования коктейлей, брали идеально прозрачные бокалы и отходили прочь, не совершая ни малейшего жеста расчёта. Всё заранее принадлежало им или шло на невидимый счёт. А то дорогое вино, ради которого я затеял эту рискованную игру, явно предназначалось вовсе не для такой лёгкой разминки.

Поймал взгляд юного официанта, ловко лавировавшего с подносом.
— Слышал, тут будут «Слёзы феникса» подавать, — бросил я ему через плечо, кивая в сторону бара, — а здесь только общедоступное пойло.

Официант отработанно, почти без участия мимики, улыбнулся.
— Гости ещё не все собрались, сэр. «Слёзы феникса» и другие эксклюзивные напитки начнут разливать после десяти, с началом основной программы. Как и положено.

— Ага, понятно. Спасибо, — я кивнул и, будто спохватившись, добавил: — А закуски? Что-то зверски разыгрался аппетит.

Он с той же безупречной учтивостью провёл для меня мини-экскурсию, едва заметно кивнув подбородком: фаршированные трюфелями устрицы на дымящихся ледяных пирамидах, тартары из незнакомого мяса с хрупкими лепестками съедобного золота, миниатюрные бриоши с осетровой икрой, переливающейся маслянистыми бликами. На отдельном мраморном столике высились ажурные башни из пористых сыров и как будто инопланетных фруктов. Горячее, по его словам, подадут позже, в антракте. Он предложил рассказать о программе, но я отмахнулся, поблагодарил и наконец повернулся к барной стойке.

— Виски. Один шейкер. С бурбоном. Со льдом, — отчеканил я бармену.

Когда передо мной поставили массивный тяжёлый хрустальный стакан, я наклонился и медленно вдохнул аромат. И мгновенно, словно получив удар по нервам, почувствовал разницу. Это был не тот едкий, бьющий в нос напиток из забегаловок «Сумерек». Это был сложный, многослойный букет с нотами прогорклого дуба, ванили и пыльных библиотек. Вкус оказался ещё более ошеломляющим — обжигающе гладким, с бархатным тёплым послевкусием, которое хотелось смаковать, а не глотать сразу.

— Вторую, — выдохнул я, едва сделав первый согревающий глоток, взял новый стакан и отошёл к столу с закусками.

Мне отчаянно, до дрожи в пальцах, хотелось заесть стресс, заткнуть ком тревоги в горле. Я набрал полную тарелку всего, что попадалось на глаза: нежный тартар, холодную устрицу, рассыпающийся во рту бриош. Стоял в стороне и почти жадно набивал желудок, чувствуя себя не в своей тарелке, словно голодный волк на выставке породистых кошек.

Ко мне подошел полноватый мужчина с аккуратно подстриженными седеющими висками, пронзительно умными глазами и костюмом, сидящим на нём как влитой. Он излучал спокойную, ненавязчивую уверенность, не требующую доказательств.

— Знаете, сразу видно человека, который немного выпадает из общего хора, — сказал он мягким тоном, в котором не было упрека, лишь нейтральная констатация.

Я, запихивая в рот последний кусок тартара, поднял на него недоуменный взгляд.

— Николаос, — представился он без фамилии, словно ее и не требовалось.

В памяти, как щелчок затвора, возникла газетная полоса: «Судоходный магнат: новые горизонты». Один из тех, кто держит за горло морские перевозки в регионе. Не игрок — держатель банка.

— Джерри, — выдохнул я вымышленным именем, сглатывая и запивая закуску оставшимся виски.

— И что привело вас сюда, Джерри? — спросил он, его цепкие, сканирующие глаза медленно скользнули по моему лицу, задержались на манжетах, на не вполне подходящей форме ногтей. От него исходили волны чистого, аналитического любопытства, словно у учёного перед редким экспонатом.
— Что-то ищете? Или просто удачно подобрали пригласительный?

Я медленно потягивал виски, разглядывая игру света в своём стакане.
— Мне просто повезло, — пожал я плечами с наигранной небрежностью, которая, вероятно, выглядела жалко. — Честно говоря, только ради этих закусок стоило сюда вломиться.

Николаос добродушно рассмеялся, и его смех был таким же тёплым и искренним, как рукопожатие старого друга.
— Это вас и выдаёт, мой друг. Не стоит набрасываться на первую попавшуюся еду, словно в последний раз живёте. Выдаёт голодный азарт новичка.

Он кивнул мне всё с той же отеческой, почти жалеющей добротой в глазах.
— Желаю вам всё-таки приятно провести вечер.

И он отошёл, бесшумно растворившись в толпе, оставив меня с внезапно потерявшим вкус виски и пронзительно холодным осознанием: моя маска была дырявой. По крайней мере, для тех, кто родился в масках и видит лица насквозь.

И я откровенно не понимал одного: где же они? Те самые шишки, ради которых затевалась вся эта пышная «сходка», ради «Дыма» и ему подобных проклятых артефактов. Либо их ещё ждут, либо всё решается где-то наверху, в закрытых ложах и бронированных кабинетах этого дворца порока. Туда, в святая святых, мне не пробраться. Моя авантюра сработала на перепуганных поваров и внешней охране, но ребята внутри, те, что с холодными, сканирующими взглядами, — они не проглотят эту удочку. Их я так просто не проведу.

Пару раз ко мне обращались, словно к неодушевлённому предмету, другие гости — холёные люди и даже пара изнеженных эльфов. Их взгляды, полные ледяного безразличия, в котором читалось врождённое превосходство и бесконечное высокомерие, скользили по мне, как по дорогой, но неинтересной статуе. Я старался держаться в самом тёмном углу, вжался в бархатную обивку стены и просто наблюдал, просеивая этот водоворот лиц, звуков и эмоций сквозь сито интуиции, выискивая хоть какой-нибудь обрывок нити, той причины, зачем я сюда пришёл.

В какой-то момент на сцену вышли артисты. Они сменяли друг друга, исполняя, видимо, свои коронные номера. Одна певица запомнилась особенно. Она была в сияющем жёлтом платье, будто отлитом из расплавленного золота. Медные волны её волос казались живым огненным ореолом, а голос… Я никогда не слышал ничего подобного. Чистый, высокий, буквально пронизывающий душу, он не пел, а творил магию, заставляя на миг позабыть, кто ты и зачем пришёл в этот змеиный питомник.

Когда она начала вторую песню, на сцену вышел оркестр. У меня буквально перехватило дыхание. Никогда не думал, что увижу её здесь, в этой блестящей яме. За роялем её пальцы порхали по клавишам с отточенной, почти машинной точностью — это была Элис. Впервые слышал, как она играет вживую. Пусть и в составе оркестра, но её партия звучала живо, дышала, и в ней я узнавал ту самую сдержанную страсть, которую когда-то знал настолько близко, что мог коснуться. Когда артисты заканчивали выступление, некоторые спускались в зал, и я внутренне сжимался, надеясь, что оркестр, и особенно она, не последуют их примеру. Её взгляд, случайно встретившись с моим, мгновенно разрушит всю эту хрупкую карточную конструкцию до основания.

Именно в этот момент я их и увидел — вернее, ощутил. В зал стали входить те, кто даже в море дорогих костюмов и платьев выделялись, словно хищники среди пёстрых рыбок. Я насчитал чуть меньше двадцати. Замечены были они мной вовсе не внешне, а кожей заранее почувствовались. Меня неудержимо тянуло к ним, словно зов родного, глубокого и болезненно знакомого. «Дым». Эти артефакты. Физически ощутив присутствие пяти таких предметов, я понял: пять сгустков чужой, живой воли скрыты на их владельцах. Пять точек ледяного холода в тёплой ауре зала.

И нет, я не сошёл с ума, чтобы попытаться их стащить. Никто не позволил бы прикоснуться даже к одной такой штучке. Но кое-что не давало мне покоя, кроме их осязаемого присутствия. Нечёткий зуд на грани сознания. Глухой звон, который я слышал не ушами, а костями. Или… предвестие? Я всматривался в эту эмоциональную гамму, пытаясь выделить утраченную ноту, тот самый диссонанс, вызывавший мурашки по коже, но не мог. Было слишком много шума — и внешнего, и внутреннего. Слишком много чужих судеб, спрессованных в одном пространстве.

Оркестр умолк, их попросили на бис, как и ту самую диву в золотом платье. А я стоял, бессознательно вцепившись в свой стакан так, что костяшки пальцев побелели, и, должно быть, выглядел со стороны предельно напряжённым. Настолько, что ко мне снова, словно тень, подошёл Николаос. Его лицо выражало лёгкую, светскую озабоченность.

— Джерри, вы хорошо себя чувствуете? — спросил он, его голос был тихим, но резал общий гул, как лезвие. — Вы выглядите... словно видели призрака.

Я сделал судорожный глоток воздуха, пытаясь совладать с предательской дрожью в руках.

— Никогда не слышал ничего подобного, — выдохнул я, и в моём голосе прозвучала голая искренность, не требовавшая притворства. — Это… цепляет за живое.

— Да, — легко согласился Николаос, следя за певицей взглядом истинного знатока. — Диана умеет не просто петь, а задевать струны души. Редкий дар.

Затем он сделал шаг ко мне, сократив дистанцию до опасной. Наклонился так, что его слова, тихие и отточенные, предназначались только моим ушам, словно ядовитые иглы.
— Так кто вы на самом деле, Джерри? И зачем вы впутались сюда?

Моё сердце замерло, но голос, к счастью, не дрогнул.
— Я и есть тот, кем назвался. Курьер. Человек, который всю жизнь вкалывает как проклятый, лишь бы свести концы с концами. А тут… свалился шанс. Просто побыть немного в другом мире. Посмотреть, как живут те, кому я эти самые посылки и доставляю.

— И как же вы прошли сюда? — его вопрос повис в воздухе, острый и неумолимый, как лезвие гильотины.

Я пожал плечами, изображая наивную удаль.
— Да очень просто. Заходишь в туалет, переодеваешься. И вот я здесь. Никто даже пикнуть не успел.

— Вот так… просто? — в его голосе прозвучало лёгкое, почти отеческое удивление, но за ним сквозила стальная логика.

— А что такого? — Я сделал последний глоток виски, ощущая его тепло, которое уже не грело. — Разве один человек способен доставить серьёзные проблемы?

Николаос задумался, его взгляд методично скользил по залу, по безупречно налаженной организации вечера.
— Кое-кого из охраны, пожалуй, придётся уволить, — произнёс он почти с деловым сожалением. — Надо же… простой курьер.

Он усмехнулся, но в его глазах не было ни капли веселья, лишь холодная переплавка фактов.
— Что ж, я буду за вами присматривать, Джерри. Вам бы опасных глупостей избегать. Ради собственного блага.

— Понял, — кивнул я, чувствуя, как холодная струйка пота стекает по позвоночнику. — Спасибо за совет.

Я отошел, стараясь буквально влиться в самый темный и неприметный угол, стать частью обоев. Прошло еще какое-то время, наполненное приглушённой музыкой и нарастающим гулом голосов, и вот — на сцене появился он.

Харлан Ла Бруньер вышел в безупречном чёрном фраке, сидящем на нём словно вторая кожа. Каждая прядь его волос была уложена с хирургической точностью. Его появление не требовало представления; сама атмосфера в зале сгустилась, стала тяжёлой, почтительной.

Он взял микрофон, и его голос — бархатный и властный, пронизывающий — разлился по залу.
— Дорогие гости, друзья, партнёры. Я бесконечно рад видеть всех вас сегодня в стенах моего скромного заведения.

Его взгляд медленно, весомо скользнул по первому ряду, где собрались те самые двадцать человек, чьё присутствие я ощущал как давление на барабанные перепонки.
— Для такой встречи, для таких людей нельзя было подготовить ничего, кроме самого лучшего. Мы пригласили артистов и музыкантов, чей талант является истинным достоянием всей нашей страны.

В этот момент повара и официанты торжественно, как святыню, внесли сверкающие серебряные вёдра со льдом, в которых покоились узкие, изящные бутылки с темно-рубиновой, почти черной жидкостью — «Слезы Феникса».

— И, конечно, особый подарок для истинных ценителей, — Харлан сделал изящный, почти небрежный жест в сторону вина. — Каждый из вас, присутствующий здесь, внёс свой… неоценимый вклад в развитие нашего города и страны. Каждый укреплял её мощь. Или, — он сделал едва уловимую паузу, и в его глазах на миг вспыхнул холодный, безжизненный огонь, — пытался этому воспрепятствовать.

В зале на секунду воцарилась гробовая тишина.
— И сейчас я хочу отблагодарить вас. Не только этим превосходным напитком, но и удивительным шоу, которое начнётся… буквально через несколько минут. Шоу, которое, я уверен, никого не оставит равнодушным и окончательно прояснит расстановку сил в нашем общем деле. Запомните этот вечер. Он навсегда войдёт в историю.

И вот тогда я внезапно, с леденящей ясностью, понял. Понял, что всё это время меня тревожил именно этот странный диссонанс. Пока он говорил, пока вносили вино, моё внутреннее чутьё сосредоточилось на бутылках. От них веяло чем-то знакомым, но глубоко пугающим. Подобное чувство я испытывал рядом с тем проклятым кольцом, найденным в переулке. Этот сладко-горький, тошнотный аромат смерти. Медленной, мучительной, но неизбежной. Этим ядовитым зловонием была напитана каждая капля вина в бокалах, которые теперь с почти ритуальным благоговением наполняют официанты.

Вот почему он не хотел меня здесь видеть! Вот почему Харлан заставил меня дальше гоняться за его «Дымом» — он готовил этот пир. И я, своим отчаянным проникновением, стал свидетелем начала... чего? Кровавой чистки? Устранения конкурентов? Массового отравления?

В этот момент закончилось выступление Дианы. Она, сияя ослепительной улыбкой, спустилась со сцены, а вслед за ней потянулись и музыканты оркестра. Среди них была Элис. Всем почётным гостям официанты почтительно вручали пузатые бокалы с кроваво-красным вином — «Слёзы Феникса». От вина веяло могильным холодом.

Я не стал ждать. Не стал смотреть, как эта отрава коснётся её губ. Опустив взгляд, словно изучаю узор на паркете, быстрыми, но спокойными шагами направился к Николаосу. Приблизившись, склонился и прошептал ему на ухо тихо, но отчётливо, голосом, полным леденящего страха:
— От вина несёт смертью. Оно отравлено.

Его глаза мгновенно сузились, взгляд из заинтересованного превратился в острый, отточенный. Он с молниеносной подозрительностью посмотрел сначала на меня, потом на свой нетронутый бокал с зловеще-рубиновой жидкостью.

— Что?..

Голос его звучал тише шелеста бумаги, но в нём уже звенела сталь.

— Шоу увидит только Харлан, — бросил я ему в лицо, вкладывая в слова всю тяжесть догадки, и, не слушая ответа, резко развернулся, оставляя его переваривать эту горькую пилюлю.

Мой взгляд был прикован к Элис. Я понимал, что рискую всем — картой, фишками, собственной шкурой. Знал, что мой дешёвый, мятый костюм выделяется среди их струящихся нарядов, что меня могут узнать, что любое внимание сейчас — верная гибель. Но я видел, как она медленно, с улыбкой подносит бокал к губам, её глаза блестят от сценического волнения.

Я не побежал — я прошел сквозь толпу быстрым, целенаправленным шагом, словно заметил старого знакомого, и намеренно задел её плечом. Бокал со звенящим хрустальным вздохом выскользнул из её пальцев и разбился вдребезги о паркет, растекаясь кроваво-красной лужей у её изящных туфель.

— Простите, — отрывисто бросил я, не поворачивая головы, и пошел дальше, стараясь раствориться в гуле голосов.

Но я увидел краем глаза, запечатлел на сетчатке. Увидел, как она замерла на мгновение, как её глаза мгновенно расширились от внезапного узнавания. В них промелькнул мгновенный шок, глубокая растерянность, а потом… абсолютный, немой ужас.

В этот момент кто-то в центре зала — один из седовласых гостей — поднял бокал для тоста. Но я видел и другое: Николаос что-то быстро и властно шептал на ухо рослому охраннику, и по залу едва уловимой рябью прокатилась первая волна беспокойства. Шёпот. Взгляды, мечущиеся в поиске угрозы. Муравейник почуял дым.

Я не стал дожидаться развития событий. Резко развернувшись, я зашагал к двери, ведущей в служебные коридоры, уже откровенно расталкивая зазевавшихся гостей. Моё поведение теперь намеренно привлекало взгляды.

— Эй, ты! Стой!

Ко мне тяжело шагнул охранник, перекрывая путь.

— Я спешу! — вырвалось у меня с сиплым от напряжения звуком, и я рывком, ощущая, как ткань пиджака натягивается на плечах, вырвался из его хватки, влетев в знакомый полутёмный коридор. Позади тут же раздались резкие крики. Я уже не шёл — я бежал, подошвы глухо стучали по каменному полу.

Ноги сами несли меня по лабиринту пропахших моющими средствами подсобок, мимо высунувшихся изумлённых поваров. Я выскочил на парковку, грудью врезавшись в прохладный, затхлый ночной воздух.

— Всё в порядке, — бросил я, задыхаясь, дежурному у входа, пытаясь сохранить последние крохи деловитости. — Спешу! Вызов!

И я рванул к своему грузовику. Тут до меня словно обухом дошло: я забыл переодеться. На мне всё ещё был тот самый чужой, пахнущий чужим потом костюм, в котором я стоял в зале, как приговорённый.

— Эй, курьер! — прогремел окрик сзади, голос, полный звериной злобы.

Я обернулся. Двое орков из охраны уже неслись в мою сторону, их лица перекосило яростью. А эльфийка, та самая, с бездушным лицом, уже холодно подняла свою длинную винтовку, щека легла на приклад.

Двери грузовика были так близко — рука уже тянулась к ручке, — и так безнадежно далеко, словно отделены невидимой стеной.

Читать далее

— Да не говори... — он солидарно хмыкнул, почесывая щетинистую щеку. — Завтра бери на двоих, а то я сегодня на сутках.

— Обязательно, двойной, с сиропом, — пообещал я и прошел к машине, ощущая под ногами хруст гравия.

Грузовик походил на неуклюжий, удлинённый седан, переделанный для городских перевозок, с просторным холодным отсеком сзади и тяжёлыми распашными дверями. Шесть часов утра.
«Сущий ад — вставать каждый день в такую рань», — с искусной брюзгливостью подумал я, вставляя ключ в замок зажигания. Двигатель завёлся с сухим негромким кашлем.

Напарника я пока не видел. Было бы удобно, если бы он всё-таки испугался и прогулял.

Спустя минут десять, пока мотор тихо урчал, набирая температуру, я увидел Лейтона. Он семенил через стоянку, елозил взглядом по сторонам, вскочил в кабину и поёжился от пронизывающего утреннего холода. От него исходила густая смесь неуверенности и какого-то лихорадочного нервного нетерпения.
«Игра в покер натренировала меня улавливать чуть больший спектр эмоций». — с прохладным внутренним удовлетворением отметил я, словно рыбак, видящий поклёвку.

— Ну как ты? — спросил я его с широкой, товарищеской улыбкой. — Выспался?

— Нормально… — он отрывисто мотнул головой, уставившись в своё окно. — Поработаем сегодня. Быстрее бы уже…

Нам пришлось весь день нырять по пробкам, развозить безликие посылки, чьи-то запаянные товары, пахнущие клеем пачки почты. Рутинная, выматывающая душу работа. Ближе к вечеру, устроив перекус в пропахшей бензином кабине с жирными бургерами из уличного ларька, Лейтон снова заёрзал. Его внутренняя борьба достигла пика, он буквально вибрировал от напряжения.

— Ладно тебе, дружище, — проговорил я, с наслаждением откусывая от бургера, — Говори уже. Я же вижу, что у тебя на языке накопилось. Выкладывай.

Он смущенно потупился, разминая в руках бумажную салфетку.
— Я... хотел бы уйти пораньше со смены. Очень нужно. Сможешь меня прикрыть? Там осталось-то всего... заехать, взять два ящика и доставить в клуб. Пустяк.

Я одобрительно хлопнул его по плечу, ощущая под ладонью его вздрагивание.
— Да без проблем! Мелочи! Но смотри — однажды и я попрошу тебя о помощи, и ты меня прикроешь, по-братски, договорились?

— Конечно! Ты просто спаситель! Спасибо, правда! — он буквально вспыхнул от облегчения, рассыпаясь в благодарностях, и попросил высадить его у ближайшей станции метро.

Когда я высаживал его, от него повеяло слабым флером вины и сожаления, но я снова его ободрил, скаля зубы в успокаивающей улыбке:
— Всё в порядке, не переживай. Как будто так и надо. Никто ничего не заметит. Я отработаю, поставлю тачку на стоянку. Но завтра обед — за твой счёт! Со стейком!

— Договорились! — он искренне, почти по-детски улыбнулся и, помахав на прощание, почти побежал, заспешив прочь, растаяв в вечерней толпе.

Что ж. Теперь я остался один. В тишине кабины, нарушаемой лишь гулом мотора. Как и планировал. Впереди ждал холодный склад элитных вин, два ящика «Слёзы Феникса» и золотой билет на самую опасную вечеринку города. План сработал почти пугающе безупречно. Оставалось только доиграть эту партию до конца.

Ровно к назначенному часу я подкатил к «Сумеркам розы». Заведение с вызывающе претенциозным названием, но сегодня его ослепительно белый фасад был залит нервным, почти осязаемым потом. У парадного входа меня уже ждали, будто чуму. Управляющий в идеально выглаженном фраке лихорадочно теребил перчатки, а пара официантов в белоснежных, до неестественности, куртках перешёптывались, бросая на мой запылённый грузовик взгляды, полные животного ужаса.

Один из них — молодой парень с испуганными глазами на прыщавом лице — сделал шаг вперёд.
— А где... ваш напарник? — выдавил он, и голос его дрогнул, глядя на пустое пассажирское сиденье.

Я хмыкнул, с грохотом распахнув дверь кабины.
— Дружит с белым фаянсовым троном. Отравился каким-то сомнительным мясным пирожком с лотка. Что делать, нам, простым работягам, приходится жрать всякую дрянь, пока работаем.

Они переглянулись, и на их лицах промелькнуло смешанное чувство острой брезгливости и вымученного понимания. Управляющий выругался сквозь зубы — какое-то замысловатое, но ёмкое эльфийское словечко.
— Доставите? Один? — в его голосе сквозила почти молитвенная надежда.

— Конечно, справлюсь, — отрубил я, спрыгивая на асфальт и ощущая, как подошвы прилипают к разогретому битуму. — Давайте вашу бумажку.

Мне почти швырнули в руки накладную. Я размашисто расписался, выведя на ней нечитаемую закорючку, которую не смог бы повторить даже в трезвом уме и твёрдой памяти. Ребята не стали мешкать и сами, с лихорадочной поспешностью, загрузили в фургон два ящика, с почти религиозным трепетом уложив их на специальные противоударные маты.

— Слушайте внимательно, — управляющий впился мне в локоть, его пальцы были холодными и липкими, как у мертвеца. — Температура. Выше пятнадцати градусов — и вкус погибнет безвозвратно. Вы понимаете? Это святое дело.

Я понимающе кивнул, с усилием высвобождая руку. Они наклеили на лобовое стекло ярко-жёлтый пропуск с замысловатым гербом какой-то торговой гильдии. Теперь я мог игнорировать половину правил дорожного движения. Как приятно.

Без лишних расшаркиваний я забрался в кабину, с ревом завел двигатель и тронулся, оставив нервную кучку людей махать руками позади. Теперь главное — не запороть план на финишной прямой.

Свернув в глухой, пропахший мочой и гнилью переулок, заваленный разбитыми ящиками, я заглушил мотор. Гробовая тишина, нарушаемая лишь отдалённым гулом города, обрушилась на меня. Открыв задние двери, пахнущие холодом и древесиной, я переставил ящики. Один со стуком задвинул в самый тёмный угол, подальше от чужих глаз. Второй оставил у самого выхода. Ловкая, отработанная работа.

Подъезжая к «Греху Неона», вёл себя словно самый загнанный и загруженный курьер на свете. Резко затормозил у служебного входа, не обращая внимания на припаркованные рядом сверкающие экипажи. Быстро вышел, с лязгом распахнул дверь, с глухим урчанием вытянул ящик наружу. Дверь захлопнул бедром, накладную зажмуренно держал зубами — руки-то заняты — и всё так же деловито, не сбавляя темпа, прошёл внутрь, в пространство, пропахшее дорогими духами и опасностью.

Охрана на входе — двое орков в тесных, на грани разрыва пиджаках и эльфийка с восковым лицом и длинной винтовкой в руках — скользнула по мне оценивающим взглядом. Один из орков косо глянул на накладную у меня в зубах, едва заметно кивнул своему напарнику.

— В холодильник, — отчеканила эльфийка, резким жестом указывая вглубь коридора. — На кухне укажут место. Не мешкай. И не пялься по сторонам.

Я промычал что-то невнятное сквозь стиснутые зубы и прошёл мимо, ощущая их взгляды на своей спине. Внутри я двигался с той же деланной неспешной уверенностью, но глаза сканировали всё, как камера: запасные выходы, массивные запертые двери, глухие повороты коридоров, узкую лестницу на второй этаж. Карта местности по фрагментам складывалась в голове.

Холодильник оказался огромным, стерильно белым склепом, где воздух обжигал лёгкие. Я с глухим стуком поставил ящик на свободное место на полу, с размаху швырнул накладную на ближайший хромированный стол и взорвался, срывая голос:

— Да что же это такое?! — Мой голос грохотом отозвался в ледяной тишине. — Меня никто не встречает! Это проклятое вино, черт возьми, не кирпичи! Если оно согреется, вам всем головы пооткручивают, а не мне!

На кухне, где несколько поваров в высоких белых колпаках механически начищали посуду, воцарилась мгновенная, оглушительная тишина, а затем вспыхнула хаотичная, многоязычная ругань. Они бросились ко мне: кто-то заикаясь оправдывался, кто-то с пеной у рта кричал на меня в ответ. В этой свалке один из них, багровый от ярости, вырвал накладную и что-то неразборчиво калякнул в графе «получение». Мне было абсолютно всё равно, что именно.

Я не стал продолжать этот фарс. Развернулся и тем же размеренным шагом покинул кухню, прошёл по пустынному коридору и вынырнул на улицу, в спёртый, пропитанный выхлопами воздух Ностра-Виктории. Охрана уже брезгливо смотрела куда-то в сторону.

Я завел грузовик, с визгом шин отъехал на пару кварталов и спрятал его в тёмной, сырой арке между двумя обшарпанными зданиями. Заглушил двигатель.

И вот тут-то я почувствовал её. Мелкую, предательскую дрожь во всём теле, выдающую подскочивший адреналин. Холодок прошил спину тонкой струйкой. Ладони стали влажными и липкими.

Первый шаг уже сделан. Теперь оставалось лишь ждать и готовиться ко второму. К самому главному. И самому опасному.

Спустя час — ровно столько, чтобы испаритель беспокойства в их головах начал давать сбои, но достаточно, чтобы создать эффект контролируемой паники, — я ворвался на ту же парковку с визгом резины. Грузовик криво замер, едва не чиркнув дверью по зеркальным бортам дорогущих машин. Выскочив из кабины, я не побежал — я пронесся вихрем. Резким рывком с лязгом распахнул задние двери, впрыгнул в прохладную тьму кузова и вынырнул оттуда уже со вторым ящиком, чувствуя его тяжесть в руках, снова зажав накладную зубами, пластик впивался в губы.

Охрана — та самая пара орков и эльфийка — инстинктивно метнулась, схватилась за оружие. Но мой гнев, настоящий, выдавленный из самого нутра адреналином и риском, обрушился на них ещё до того, как они успели что-либо сказать.

— Пропустите, чёрт вас побери! — я прорычал сквозь стиснутые зубы, забрызгивая слюной пластиковую накладку. — Вы что, совсем уже сдурели? Должны были забрать оба ящика сразу, а не один, как последние нищеброды!

Их ошарашило. На физиологическом уровне. Эта дикая, неконтролируемая ярость курьера, который явно боялся за свою шкуру больше, чем они за работу, сработала лучше любого пропуска. Эльфийка, на миг потеряв каменную маску, инстинктивно отступила назад и резким жестом указала внутрь.

— Быстро иди к холодильнику! — прохрипел один из орков, оправившись от шока. — И ни шагу в сторону!

Я не заставил себя ждать. Пронесся по знакомому коридору, заливая его грязным потоком брани. Орал на потолок, на стены, на случайно попавшегося перепуганного уборщика — непрерывный поток брани, в котором виноваты были все, кроме меня.

На кухне меня встретили знакомые лица, уже искажённые ответной яростью. Но я не дал им даже рта раскрыть.

— Заткнитесь! — закричал я, с глухим стуком ставя ящик на кафельный пол. — Забирайте эту дрянь, пока я не разбил каждую бутылку об пол! Вы понимаете, из-за вашей тупости и идиотизма я сейчас по всему городу еду обратно, чтобы вернуть вам то, что дороже ваших же жизней?!

Шум мгновенно стих. В их глазах читался уже не гнев, а первобытный страх перед последствиями. Я видел, как они смотрят на ящик, словно на заведённую бомбу.

И тут я резко сменил тактику. Выдохнул, с шумом провёл рукой по лицу, изображая полное истощение. Моё тело буквально обмякло.
— Ладно… ладно, чёрт… — пробормотал я, и голос мой внезапно стал хриплым и ломким. Повалился на ближайший стул, стоявший у стены.

Один из поваров, самый молодой, сделал шаг ко мне.
— Эй, тут нельзя отдыхать...
— Заткнись, — отрезал я тихим, но стальным голосом, глядя на него вполоборота. — Дай мне минуту, чтобы успокоиться. Голова кружится. Где у вас здесь туалет?

И в этот момент, как по сценарию, появился он — администратор, пожилой мужчина с лицом, будто высеченным из усталого гранита, в безупречном костюме. Холодный взгляд скользнул по мне, по ящику, по застывшим поварам.

— Что здесь происходит? — его голос был тихим и острым, как отточенная бритва.

Я снова взорвался, вскочив со стула.
— Что происходит?! Эти идиоты забыли у меня второй ящик вашего чёртового вина! — я ткнул пальцем в сторону поваров, и рука моя дрожала — от гнева или от игры, я и сам уже не знал. — И теперь, если кому-то из ваших боссов захочется за это открутить головы, я буду стоять в стороне и наслаждаться зрелищем, клянусь!

Лицо администратора дрогнуло. Ужас, чистый и неприкрытый, мелькнул в его глазах.
— Как… забыли? — переспросил он, и его голос на миг сдал, став выше.

Я снова сделал вид, что беру себя в руки, тяжело сел, уставившись в блестящий кафель.

— Вон, второй уже приняли, проверяют температуру, — махнул я рукой в сторону холодильника, жестом, полным крайнего отвращения.

Это сработало. Администратор, как и предполагалось, ринулся не ко мне, а к ящику, к поварам, обрушив на них шквал вопросов и требований немедленно всё проверить.

Суета достигла пика. И в этот момент я, не спеша, поднялся и прошёл в туалет, указанный мне ранее. Дверь тихо щёлкнула за мной. Гробовая тишина. Ослепительный белый свет, холодный блеск кафеля. Прислонившись спиной к ледяной поверхности, на секунду закрыл глаза, выдыхая остатки адреналина. Затем быстрыми, точными движениями стащил с себя синюю, пропахшую потом куртку и штаны курьерской службы, скомкал и запихал их в мусорный бак, придавив сверху грубыми бумажными полотенцами.

Под ним был мой костюм. Немного помятый, пахнущий дорогим табаком и долгим днём, но он стал моей второй кожей. Я поправил галстук, умылся ледяной водой, пригладил волосы влажными ладонями. Из зеркала на меня смотрел уже не взбесившийся курьер, а усталый, слегка надменный посетитель. Может быть, мелкий аристократ, а может, удачливый делец из Сумерек. Весь день ездить в нём было душно, зато теперь я чувствовал себя... как дома.

Выйдя из туалета, я уже не суетился. Шёл по коридору с видом человека, который здесь свой. Пользуясь всеобщей суматохой на кухне, где администратор всё ещё разбирался с вином, я без лишнего шума проскользнул в главный зал клуба «Грех Неона».

Меня пытались остановить дважды. Сначала горничная, которую я проигнорировал, словно назойливую муху. Затем — крупный вышибала у входа в зал. Его массивная рука легла мне на плечо.
— Эй, ты куда...

Я повернул голову и посмотрел на него. Просто посмотрел. Взглядом, полным такого ледяного, безраздельного презрения, словно он был ничтожным отбросом, посмевшим прикоснуться ко мне. Это сработало. Его рука сама собой, почти рефлекторно, отдёрнулась, а я, не меняя выражения лица, прошёл мимо.

Но внутри… Внутри всё сжималось в один сплошной ледяной ком. Тревога билась в висках назойливой, пульсирующей мыслью: «Вот он, момент. Сейчас. Сейчас начнут. И откручивать голову будут уже мне». Каждый шаг по глушащему звуки ковру отдавался в мозгу оглушительным грохотом. Каждый взгляд, брошенный в мою сторону, казался взглядом прицеливающегося палача.

Читать далее

Харлана пришлось ждать целых два часа. Я метался по гостиной, как тигр в клетке, потом смирился и уставился в потолок. За это время я выпил у них, наверное, три литра крепкого, как смола, кофе и уничтожил целую тарелку искусно приготовленных маленьких бутербродов.

«Надо бы почаще пользоваться своей наглостью», — с циничной благодарностью подумал я. — «Может, и готовить не придётся учиться? Хотя вряд ли они станут меня кормить вечно».

Когда он наконец появился, я уже начинал клевать носом на мягком, но неудобном диване — кофеин подействовал ровно на полчаса, а ел и спал я в последний раз, кажется, ещё до того, как в моей жизни возник этот проклятый артефакт.

— По какому делу на этот раз? — спросил он, входя в комнату и не утруждая себя даже кивком.

— Мне надо в клуб попасть. Послезавтра. В «Грех Неона».
— Зачем? — Его брови чуть приподнялись, выражая скучающее любопытство.
— Там будет сходка всех авторитетов. Будут обсуждать «Дым». Мне туда надо. Без этого никак.

— Вам там нечего делать, — отрезал он, и в его голосе зазвенела сталь. — Вы занимаетесь поиском моего пропавшего артефакта, а не их грязными делишками.

Я едва удержался, чтобы не выругаться вслух, с такой силой сжав кулаки, что ногти впились в ладони.
— Ваш артефакт прямо-таки связан с этими «шишками»! А вдруг кто-то из них решил его украсть и теперь выставляет на продажу?

— Вы тратите моё время, — его голос стал тихим и от этого ещё более опасным. — И, к слову, скоро вы получите помощника. Мне надоело наблюдать за вашими беспорядочными и бессистемными метаниями.

— Мне не нужна никакая помощь! — взорвался я, вскакивая с дивана. — Я сам, между прочим, кровью и потом пытаюсь вам помочь!

На это он вдруг хищно улыбнулся, в его глазах вспыхнуло явное, леденящее удовольствие.
— Неужели вы думаете, что поиском столь ценного предмета я позволю заниматься кому-то в гордом одиночестве? Приставил бы помощника раньше, но он был занят деликатным поручением в другом городе. Скоро появится и составит вам неразлучную компанию.

Я выругался, что вызвало у него ещё более широкую, самодовольную улыбку, словно у кота, сытно съевшего канарейку.

— Да это же карнавал какого-то дичайшего бреда, дерьмо дерьма! Твою мать! Всех бы на кол — да раскидать в разные стороны, как паршивых псов! Эта вонючая, сопливая тягомотина до печёнок меня прожгла! Кастинг для психушки, б**ь! Абсурд, маразм — тошнотворное дерьмо, а не работа! Зубы сводит, будто мелом по драному стеклу водят!

Покидал я его палаццо с таким настроением, что, кажется, мог бы зарядить им патроны, и они взрывались бы от одной лишь ярости. Просто не понимал, как теперь выкрутиться. Как вести двойную игру, когда за тобой постоянно следят? А тут ещё и постоянный присмотр, цепной пёс, которого мне подсадили на шею... Ловушка, в которую я сам и полез, медленно, но верно сжималась, и стенки её становились всё теснее.

Сам клуб «Грех Неона» оказался наглухо закрыт. Глухие ставни на окнах, ни единого проблеска света изнутри. Никаких посетителей, на входе — утроённая охрана, стоящая с таким видом, будто она вросла в асфальт. Видимо, готовили площадку для предстоящего «мероприятия».

Я обошёл здание, ощущая на себе колючие взгляды камер наблюдения, но все входы, кроме служебного, были намертво заблокированы. Даже у служебного входа внутри дежурили двое суровых парней с бычьими шеями.

«Основательно они готовятся, нечего сказать. Прямо как крепость перед штурмом».

Весь оставшийся день я провёл в баре «Бешеный валет», где воздух был густ от табачного дыма и азарта. Я не стал привлекать к себе внимания крупными выигрышами. Напротив, я позволял себе проигрывать за одними столами, изображая досаду, а за другими — отыгрывался, чтобы в итоге остаться со скромным, но стабильным плюсом. Пока я механически сбрасывал карты и делал ставки, ощущая шершавость фишек между пальцев, мой мозг лихорадочно работал, выстраивая план. Возможно, проникнуть в клуб всё же удастся. Нужна лишь одна щель в их броне.

Зачем мне это было нужно? Я не видел другого выхода. Мне надо было узнать больше. Если кража «Дыма» была заказана на таком высоком уровне, значит, Харлан специально что-то от меня скрывал. Какой-то ключевой фрагмент, который я мог бы использовать как рычаг в своих интересах.

За липкой кружкой пива и необязательными карточными разговорами я выяснил кое-какие детали. На сходке будут артисты, элитный эскорт и вино — каждая бутылка стоимостью около 50 тысяч крон.
«Немыслимая сумма. На эти деньги можно купить небольшой домик в пригороде».

Вино оказалось непростым — раскрывалось букетом лишь при температуре ниже 15 градусов, доставку осуществляла местная курьерская служба «Стальной гонец». Значит, кто-то должен доставить его прямо к началу.

Самое важное — один из игроков, мужчина с лицом, покрасневшим от выпивки и волнения, оказался менеджером той самой службы. Играя на его раздутом самолюбии, подначивая его в духе «Да не может быть!» и «Врешь, как сивый мерин!», я вытянул из него, что тот слышал эту историю лично от своего друга-курьера, с которым любит по пятницам пропустить стаканчик-другой в одном затрапезном баре.

Мой план был на грани фола и самоуправства. Но именно в этой абсолютной, почти безумной дерзости и заключалась его сила.

Итак, скромно обыграв компанию (оставив им на прощание ровно столько, чтобы хватило на такси и не возникло желания мстить), я покинул «Бешеный валет». Бар нашёлся быстро: пройдя пару сомнительных местечек с кислым пивом и тяжёлыми взглядами отчаявшихся. Полутьма, мигающий свет, музыка — эхо забытых мечтаний. Нужный мне парень, Марлоу, оказался чуть шире в плечах и выше меня, но это не имело значения. Главное, чтобы форма сидела сносно.

Я подошел к нему, пока он одиноко потягивал виски у стойки, глядя в пустоту.
— Зейн Арчер, детектив Управления правопорядка, — представился я низким, деловым тоном, показывая жетон. В его глазах мелькнуло не столько беспокойство, сколько удивленное любопытство. — У меня к вам есть несколько вопросов конфиденциального характера.

— Каких? — насторожился он, отставляя свой стакан.

— Скажите, вы доставляли товары в ресторан «Рука кальмара»? В прошлый четверг. Среди них были особые, дорогие специи.

— Всякое возить приходится, — пожал он плечами, но в его позе появилась напряжённость. — И в этот ресторан тоже. Деталей не припоминаю.

— В таком случае, вы временно задержаны. Проследуйте со мной в участок. Этот ресторан замешан в крупных махинациях с контрафактными товарами, и вы, как лицо, осуществлявшее доставку, подлежите допросу как соучастник.

Его уверенность мгновенно сменилась растерянностью, а затем и тихим, паническим страхом. Везти его пришлось на такси — как непрофессионально и как унизительно для нас обоих, — но выбора не было. В участке, используя своё влияние и психологическое давление, я добился его помещения в камеру временного содержания «для выяснения обстоятельств» и заставил его переодеться в безликую, серую униформу задержанного. Его собственная одежда, включая форменную куртку с логотипом «Стального гонца» и пластиковый пропуск, теперь была у меня. Она пахла чужим потом и дешёвым стиральным порошком.

План сработал. Теперь у меня был пропуск. Правда, для этого пришлось переступить через пару неписаных законов и, возможно, безнадежно сломать карьеру невиновному человеку. Но в моей новой жизни, в этой игре на выживание, такие мелочи отошли на второй план, словно шелуха. Главное — двигаться вперёд.

Заехал к Джонатану, своему «документальщику», в глухом переулке Сумерек. Его контора пряталась за дверью без вывески и пахла химикатами и старой бумагой. Показал ему пропуск курьера; шершавый пластик уже казался чужим в руке.
— Нужно кое-что подправить. Фото, печать. Сделаешь как свое?

Он попросил подождать часок-другой. Чтобы не стоять у него над душой, впитывая едкий запах проявителя, сходил в ближайший бар, где пиво отдавало металлом и тоской. Забирая готовый, идеально подделанный пропуск, на котором моё фото выглядело чужим и плоским, подумал: у того парня, Марлоу, теперь будут серьёзные неприятности. Его либо уволят за «потерю» документа, либо, что ещё хуже, накажут свои же, записав в число ненадежных сотрудников. Возвратить утраченное я не собирался. В этой игре выживала лишь та крыса, что не оглядывалась на битую посуду.

А теперь — городская тюрьма «Блекуотер». Её серые стены из грубого камня отсырели и покрылись мхом, а воздух у ворот был густ от запаха отчаяния и дезинфекции. Договорился встретиться с Крокодилом. За толстым стеклом, исцарапанным вдоль и поперек, предстал суровый гном. Усевшись, он не сразу взял трубку, сперва внимательно, словно скальпелем, изучал моё лицо, старался запомнить каждую черту, каждую морщинку, каждый шрам. Я молча ждал, держа холодную трубку у уха, в котором уже начал звенеть навязчивый гул.

Наконец, он поднял руку — движение её было медленным и исполнено презрения.
— Чего тебе надо? — Голос его звучал хрипло, пропитан сыростью тюрьмы и злостью. — Разве недостаточно уже взял того, чего желал? Моей жизни, моей репутации?

— Не вижу смысла что-то скрывать, — сказал я, и мой голос прозвучал удивительно ровно в этой давящей тишине. — Ты и сам должен понимать. Тебя просто слили. Как отработанный пар. Теперь появится какой-нибудь другой «Крокодил». Он будет работать лучше и, возможно, даже дешевле. Но я здесь не за тем, чтобы говорить о твоих ошибках.

— Тогда зачем? — в его глазах, утонувших в синяках, вспыхнула тихая, беспомощная злоба.

— Мне нужно знать, что ты можешь рассказать о сходке авторитетов. Послезавтра. В «Грехе неона».

Он выругался грязно и многословно, послал меня на три буквы и резко швырнул трубку на рычаг. Поднимаясь, он показал мне отточенный, оскорбительный жест — его палец, упёртый в стекло, казалось, мог его пробить.

Что ж, не вышло. Не все ниточки можно дергать. Некоторые рвутся, обжигая пальцы.

Вернувшись в участок, где знакомые стены внезапно показались тесными, я велел привести ко мне в допросную того самого водителя курьерской службы — Марлоу. Комната была пуста, выкрашена в унылый зелёный цвет, без зеркал, лишь металлический стол да два стула. Оставил его одного на десять минут — классический приём, чтобы нагнать страх, дать нарасти тишине, чтобы она начала давить на барабанные перепонки.

Затем вошёл и сел напротив, с грохотом отодвинув стул, отложив пухлую, но наскоро сляпанную папку с делом о ресторане «Рука кальмара».

— Ну что, Марлоу, — начал я, не повышая голоса, но каждое слово падало, как камень. — Давай начнём сначала. Ресторан «Рука кальмара». Ты работаешь там водителем и отвечаешь за них в своей конторе?

— Я… я уже всё сказал, — он нервно ёрзал на стуле, пальцы теребили край куртки.

— Не торопись. Специи. Откуда их везли?

Я медленно, с наслаждением листал папку, делая вид, что изучаю несуществующие документы.

— Склады на окраине, порт... — он мямлил, глаза бегали по стенам, ища выход.

— Конкретнее. Номера накладных. Маршруты. Имена водителей. — Я посмотрел на него поверх стола, вонзив взгляд. — Потому что если мы не сойдемся в цифрах, твоя компания получит такой штраф за соучастие в контрабанде, что тебя вышвырнут на улицу в тот же день без выходного пособия. И с волчьим билетом.

Он побледнел, и капли пота выступили у него на висках. Давление действовало.
— Ладно… ладно! — выдохнул он, и его плечи обвисли. — Но это касается не только их! Есть ещё один заказ. Очень дорогой. На послезавтра.

— Продолжайте, — я сделал вид, что записываю это в протокол, хотя в блокноте был лишь список продуктов.

— Вино... «Слеза Феникса». Бутылка — пятьдесят тысяч крон. Забирают его со склада элитных вин на Аллее Аристократов, в семь вечера. Доставка к восьми, в «Грех Неона».

— И кто заказчик? — спросил я, хотя уже знал ответ.

— Аноним. Через подставную фирму. «Сильвер Энтерпрайзис». Но... — он понизил голос до шепота, — машину повезут два курьера. Старший по рейсу — я. Мой напарник... — он замялся, взгляд его стал затравленным.

— Твой напарник, Марлоу, — я закончил за него, не отрывая взгляда. — Кто?

Он сглотнул, гортань дернулась, понимая, что точка невозврата пройдена.
— Лейтон. Лейтон Эштон мой напарник.

Я закрыл папку с громким, окончательным щелчком. У меня было всё: время, место, маршрут и имя моего «напарника» на эту миссию. Оставалось лишь дождаться послезавтра и занять место в грузовике «Стальной Гонец», как тень, подменившая собой настоящего курьера.

— Спасибо за сотрудничество, Марлоу. Теперь о «Руке Кальмара»... Мы еще вернемся к этому вопросу. Как нибудь в другой раз.

Я вышел из допросной, оставив его в комнате, наполненной холодным потом и страхом. План обретал чёткие, почти осязаемые очертания. Игра вступала в решающую фазу, и ставки были выше, чем когда-либо.

Я оставил дела ресторана на растерзание своему отделу. Пусть сами ковыряются в контрабанде, штрафуют и делят скучные лавры. Меня это больше не волновало. Теперь это была забота скрупулёзных финансистов и счетоводов, а моя игра шла на гораздо более опасном поле.

Переодевшись в слегка пахнущую чужим потом, чуть большеватую форму курьера «Стального гонца», я заглянул в тот самый бар, где воздух был густ от перегара и приглушённых разговоров. В углу, под тусклой лампой, сидел мой «напарник» на завтра — Лейтон, чьё имя я вытянул из Марлоу. Подошёл, скользнув между столиками, представился вымышленным, ничего не значащим именем и сел рядом, заказав тёмное пиво для правдоподобия.

— Завтра работаешь со мной, — сказал я коротко и безапелляционно, не оставляя места для вопросов. — Марлоу выбыл.

Он удивлённо поднял бровь, отставив свою полупустую кружку.
— А Марлоу? С ним что стряслось?

— Марлоу задержали, — ответил я с деланно сочувственной интонацией. — Но ты не бойся, сам ты чист. Там какая-то мутная история с подставными специями для «Руки кальмара».

— Какими ещё специями? — он сразу насторожился, и его пальцы нервно забарабанили по столу.

— Да так, один из грузов оказался левым, — махнул я рукой, изображая лёгкое презрение к такой мелочности. — Но раз ты всего лишь напарник, то тебе ни одна собака ничего не предъявит. Завтра просто отработаем смену. Всего-то и делов — пару ящиков вина доставить. Главное — сделать всё чётко и без опозданий. Премиальные за срочность никто не отменял.

От Лейтона исходил знакомый сладковато-горький запах страха, смешанного с неуверенностью. Он был идеальной пешкой — достаточно напуган, чтобы слушаться, но не настолько, чтобы сломя голову броситься к начальству.

— Понимаешь... — он замялся, отводя взгляд. — У меня завтра семейные дела могут быть... Не будешь капать начальству, если я не выйду? Прикрой, а? Я тебя потом отблагодарю.

Я притворно-отецки улыбнулся, изобразив на лице маску добродушного понимания.
— Да ты чего, дружище! Брось! Не бойся, всё утрясётся. Я сам всё улажу с бумагами. Главное — сегодня в себя много не лей, а то с похмелья за руль — верная дорога к аварии.

— Хорошо, — он слабо кивнул, немного успокоившись, но напряжение в его плечах не спало. — Обещаю выйти.

Но я чувствовал его ложь. Она висела в воздухе между нами липкой и тягучей паутиной. Он и не думал выходить. Искал предлог, чтобы, словно мышь, проскользнуть в нору и избежать любых возможных проблем. Это было… почти слишком идеально. Его добровольное отсутствие лишь упрощало мой план. Не придётся никого оглушать, подмешивать что-то в пиво или инсценировать поломку. Он сам устранится, как ненужный винтик.

Я вышел из бара, звякнув колокольчиком на двери, оставив Лейтона додумывать свои жалкие отговорки в облаке табачного дыма. Мой план, казалось, должен был сработать безупречно, словно швейцарские часы. По крайней мере, я на это отчаянно надеялся. В этой игре ставки были слишком высоки, чтобы полагаться лишь на надежду, но другого выхода у меня не оставалось. Завтра я стану тенью в форме курьера, доставляющего проклятое вино на сходку самых опасных людей города. И никто, абсолютно никто, даже всевидящий Харлан Ла Бруньер, не будет знать, зачем я туда пришёл. И именно в этой неопределённости таилась моя единственная свобода.

Читать далее

Дворецкий встретил меня всё той же отполированной до блеска, ледяной улыбкой. В его взгляде читалось глубоко укоренившееся осуждение, но он без единого лишнего слова провёл меня в до боли знакомую гостиную, где воздух, как и в прошлый раз, пах старым деревом и тоской.

Харлана пришлось ждать около получаса. Я успел мысленно перебрать все варианты развития событий. За это время в зале появился Эйден. Сначала он прошёл мимо, глядя куда-то поверх моей головы, но когда я бросил ему вслед спокойным, но чётким голосом:
— Чего уставился, мазила? Не узнал?

Он замер, будто наткнулся на невидимую стену, развернулся, и его лицо мгновенно исказилось немой ненавистью.
— В прошлый раз я был не в форме. Готов повторить. На этот раз всё будет иначе.

— Да-да, конечно, — отмахнулся я, делая глоток остывающего кофе, который успел принести бесшумный слуга. — Позови уже отца. Не сидеть же мне здесь до Второго пришествия.

— Он занят важными гостями, — с откровенным презрением подчеркнул Эйден. — Спустится, когда соизволит.

Я вздохнул и по привычке потянулся за сигарой, но будто из самой тени появившийся дворецкий мягко, но неумолимо, как гильотина, напомнил:
— У нас не курят, сэр. Совсем.

Сжав зубы, я резко затушил только что чирканутую спичку и с раздражением сунул сигару обратно в карман. Чтобы не сорваться на этом паяце, вышел в сад и с жадностью закурил там, вдыхая свежий, почти болезненно чистый воздух. Спустя минут пять спиной почувствовал приближение группы людей. Из дома вышли несколько мужчин в безупречно сидящих, дорогих, но строгих костюмах — точно не местные аристократы, с чужими, отстранёнными лицами. Я постарался запечатлеть в памяти их лица, просто на всякий случай.

За ними, словно тень от более крупной скалы, вышел Харлан. Увидев меня, он едва заметно, лишь уголком рта, нахмурился.
— Господин Арчер. Прошу внутрь. И… будьте так добры, потушите, пожалуйста.

Я снова с ощущением, что совершаю кощунство, затушил сигару, чувствуя нарастающее раздражение, и последовал за ним в его логово.

Зайдя в кабинет, пахнущий кожей и властью, я уселся в кресло, не дожидаясь приглашения, и сходу, без предисловий, спросил:
— Что вы знаете о сходке всей бандитской элиты через несколько недель? И когда конкретно она состоится?

Харлан медленно, с невероятным чувством собственного достоинства прошёл за свой массивный, красного дерева стол.

— Вас вообще учили вежливости? Или эти уроки вы прогуливали вместе с уроками стиля?

— Пытались, — парировал я, не моргнув глазом. — Но мне за нее не платят. В отличие от результата.

Он раздражённо вздохнул, и звук этот был похож на шелест старых пергаментов.

— В этот дом принято являться либо по приглашению, либо по заранее оговорённому времени. И желательно… в более опрятном виде.

— И за это мне тоже не платят, — отрезал я. — А информация всегда дороже любых дешёвых понтов.

Харлан наконец сел в кресло, его длинные пальцы сомкнулись перед ним в подобие храма.

— Я позволяю вам так себя вести лишь потому, что вы пока ещё полезны. Не забывайте об этом.

— Поэтому я так себя и веду, — тут же, как удар хлыста, ответил я. — Иначе вежливость была бы просто лишним, никому не нужным фарсом. Так что там со сходкой?

Мы смотрели друг на друга через отполированную до зеркального блеска столешницу — маг-аристократ и детектив-выскочка, намертво связанные опасным секретом. Воздух буквально трещал от непроизнесённых угроз и взаимного отвращения.

Он с раздражением потер переносицу, словно пытался стереть накопившуюся усталость, и пробормотал скорее самому себе, голосом, похожим на отдалённый гром:
— И почему я не нашёл кого-нибудь более... управляемого?

Тем не менее, сквозь зубы назвал дату. Я тут же достал потрёпанный кожаный блокнот и кривым, торопливым почерком записал.
— До назначенного дня ровно пятнадцать суток, — озвучил я вслух, чувствуя, как цифра оседает в памяти.

— Зачем они сюда явятся? — впился я в него взглядом.

— Вы наверняка уже догадались. Торжественное открытие нелегального аукциона. Тайная сделка по «Дыму».

— Так его же нет, — сухо заметил я.

— Да, — согласился Харлан, и в его голосе прозвучала стальная нотка. — Но этот артефакт — не единственный в своём роде. Каждый такой предмет… уникален. И ценность его не в золоте или камнях.

— В чём тогда? — настаивал я, чувствуя, как сжимаются кулаки.

Он ответил уклончиво, отводя взгляд к окну:
— Это вас не касается. Пока.

Я попытался надавить, слегка наклонившись вперед.
— Если я буду знать, что именно ищу, возможно, это поможет мне не гадать по звездам.

Он задумался на мгновение, его пальцы замерли в воздухе, будто перебирают невидимые нити рисков и выгод.
— Они… могут быть катализаторами, пробуждая дремлющие способности, — наконец сказал он, каждое слово окутывая тайной. — Но также обладают собственной волей. Ненасытной. — Он вонзил в меня взгляд, вкладывая в слова холодную сталь. — Вы обязаны найти эту подвеску. Она словно бомба с часовым механизмом в чужих руках. Кто знает, что произойдёт, если она попадёт какому-нибудь уличному отбросу?

Мы обсудили еще несколько расплывчатых деталей, но больше ничего осязаемого вытянуть не удалось.

Теперь я сидел в своём кабинете, в полной тишине, нарушаемой лишь шелестом бумаг, раскладывая по полочкам сознания всю новую информацию. Так я просидел двое суток, почти не смыкая глаз, заваленный бумагами, перед картой города, испещрённой красными линиями. Кажется, этот режим бессонных ночей и кофейного дурмана скоро станет для меня привычным. Наконец, я буквально заставил себя лечь и вырубился на несколько часов тяжёлого, беспокойного сна, полного обрывков чужих голосов и теней.

Проснувшись с ощущением, будто меня переехал каток, я привел себя в порядок — побрился, срезая щетину, словно лишнюю шелуху, даже сходил к парикмахеру, забрал из починки плащ. Ткань на плече стала теперь неестественно гладкой. Надо было поддерживать хрупкую видимость нормальности. Затем механически занялся конторскими делами.

Первым в списке было то самое неуклюжее убийство. На месте преступления, в грязном, пропахшем мочой и разлагающейся органикой переулке, я ощутил нечто новое. Не просто эмоциональный отголосок, а некий… фантомный зуд, тонкий шепот на грани слуха. Словно что-то само стремилось привлечь мой взгляд. Я последовал за этим назойливым ощущением, словно собака за запахом, и за проржавевшим мусорным баком обнаружил простое, без изысков, обручальное кольцо. От него исходил странный, незнакомый, но настойчивый флер. Ощущение было столь сильным, что я физически не мог его игнорировать.

Допросив местных, вечно всем недовольных свидетелей, я быстро понял, что один из них — сосед — что-то скрывает. Его эмоции были смазаны, словно прикрыты слоем ваты. Затем я опросил вдову. Её квартира пахла затхлостью и слезами. Заметив на её пальце чёткую белую полоску от обручального кольца, я спросил, не потеряла ли она его.

— Не могу его носить, — прошептала она, глядя в потрескавшийся линолеум. — Слишком больно… Слишком много воспоминаний.

Но от неё исходила густая, липкая, словно патока, волна лжи. Я попросил осмотреть украшение под предлогом стандартной экспертизы, но она вдруг закатила истерику и чуть не вытолкнула меня за дверь.

Я вернулся к тому свидетелю. Молча достал кольцо, положил его на липкую поверхность стола.

— В прошлый раз забыл вернуть. Нашёл недалеко от вашего дома. Случайно.

Он взглянул на кольцо, и его лицо мгновенно исказилось, выдав шокированное, животное узнавание. Он потянулся к нему, рука заметно дрожала.

— Да... да, это оно... моё...

В тот миг от него буквально хлынула такая волна вины, страха и грязной алчности, что я едва не отшатнулся. Воздух в комнате стал тяжёлым и горьким. Всё встало на свои места. Сомнений не оставалось.

Тот же слегка металлический флёр, словно запах озона после короткого замыкания, исходил и от кольца. Я сопоставил догадки и, впившись взглядом в его потный, побледневший лоб, спросил:
— Зачем вы его убили? Из-за денег? Из-за неё? И пытались скрыть следы столь неуклюжей инсценировкой?

Он испугался. Я буквально почувствовал, как попал в точку — его страх был острым, как лезвие, и таким же холодным. Он попытался оправдаться, бормоча что-то о ссоре, но было поздно. Алиби рассыпалось, как карточный домик. Я задержал его, доставил в участок под восторжённые взгляды дежурных, а потом вернулся за вдовой. Под давлением улик и моего холодного, методичного напора оба сознались в сговоре. Всё оказалось банальным — любовники, желавшие избавиться от помехи.

Дело было закрыто за сутки. Это вызвало волну громких поздравлений, кое-где искреннего восхищения и, конечно, едва скрытой кислой зависти. Со вторым делом — о пропаже украшения — я решил не торопиться. Нашёл его, не особо напрягаясь, дней за десять, притворяясь занятым: большую часть из них я посвятил навязчивым мыслям о «Дыме».

Мне подбросили ещё два дела — «чтоб великий сыщик не скучал». Просмотрел — ничего срочного. Одно о магазинчике, торгующем подозрительной контрабандной эльфийской тканью, второе — о ресторане с трёхэтажной чёрной бухгалтерией и контрабандой. Ничего серьёзного. Но я изобразил полную вовлечённость, даже опросил парочку свидетелей для отчёта, чисто для вида.

Капитан Корвер, видимо, пытаясь загладить вину за историю с Микки, с барского плеча приставил к нему напарника. Правда, у них, кажется, не заладилось с первого дня. Микки потом жаловался, что тот чуть не подставил его при обыске. Я ловко намекнул Корверу, что, вообще-то, мне самому не помешал бы напарник — проверенный и надёжный, и что талантливого офицера грех не продвигать. Капитан бурчал что-то невнятное про штатное расписание, но обещал «подумать». Я был почти уверен, что ему просто хотелось поскорее сплавить гремлина с глаз долой, подальше от «настоящей» работы.

Он, кажется, забыл, что гремлины — раса, часто обладающая врожденными, пусть и неразвитыми, магическими способностями: интуицией, чувствованием лжи, умением находить скрытое. Просто им никогда не давали шанса всё это раскрыть. У нас с Микки уже были общие тайны, побитые морды и спасённые жизни. Кому, как не ему, я теперь мог доверить спину?

Заглянул к механику Борги. Его мастерская, как всегда, утопала в деталях и пахла сваркой и маслом. Машину он починил, покрасил в глубокий, почти ночной синий цвет — выглядела теперь солидно и незаметно, очень благородно. Перебил все номера и свёл меня с толстым, молчаливым бюрократом, который за пару дней подделал стопку безупречных документов. И вот, спустя неделю, я стал законным… ну, почти законным владельцем собственного автомобиля. Не ездить же вечно на такси, где каждый водитель — потенциальный осведомитель.

— А что насчёт улучшений? — спросил я Борги, обходя машину и ощущая ладонью прохладный металл.
— Пуленепробиваемые шины, укреплённый каркас, броня по кузову, стёкла, которые даже если и треснут, то не рассыпятся…

Он присвистнул, достал из-за уха засаленный карандаш, вытащил блокнот и начал что-то быстро подсчитывать, бормоча себе под нос названия сплавов и их стоимость.

— Слушай, дружище, это тебе не дворники поменять… — прохрипел он, наконец отрывая от блокнота усталые глаза. — Такие «улучшения» обойдутся… в кругленькую сумму.

Цену он заломил, конечно, запредельную. Я мысленно попрощался с остатками своего банковского счёта. Но через пару недель моя «ласточка» уже не будет такой уж беззащитной. В этом городе лучшая защита — это не только быстрая рука, но и несколько лишних сантиметров толстой стали между тобой и всем этим хаосом.

На более серьёзные улучшения вроде форсированного двигателя или спортивного выхлопа денег уже не хватило. Пришлось расставить приоритеты. Зато я договорился об установке домашнего телефона — в моём новом «ремесле» это была уже не роскошь, а средство выживания. Микки, как выяснилось, почти сразу поставил аппарат у себя. Разумный парень.

Затем я поймал такси с заляпанными грязью стеклами и решил нанести визит вежливости своему «другу» Джимми. Ввалившись в его бар, где в воздухе висел всё тот же знакомый коктейль из перегара, пота и отчаяния, я сразу заметил, как он буквально вжимался в стойку, тщетно пытаясь слиться с её липкой поверхностью.

— Джимми, друг мой, — произнес я растянуто, расстегивая плащ и демонстрируя кобуру на поясе. — Я так несказанно рад тебя видеть. Просто глаз не отвести.

Он что-то сорвано крикнул своей охране, но те, увидев холодный блеск «Ворона» у меня на поясе, лишь нервно заёрзали, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь полезть в кобуру.

— Не дурите, ребята, — бросил я в их сторону спокойным, но не оставляющим сомнений тоном, усаживаясь на скрипящий барный стул.
— Джимми, налей чего-нибудь с огоньком. Отмечаем моё здоровое возвращение в твои гостеприимные объятия.

Он был искренне «рад» — у него даже руки затряслись, когда он тянулся к бутылке с мутной, желтоватой жидкостью. Налил мне стакан, пролив добрую половину на липкую, исчерченную царапинами стойку.

— Ч-чего тебе на этот раз? — просипел он, и его голос сорвался на фальцет. — Я же всё уже сказал!

Я медленно отпил. Горькая, обжигающая дрянь.

— Ну и гадость… Хоть льда бы сюда бросил, для приличия. — Стаканом стукнул по столу. — Послушай, Джимми, здесь вскоре одна многообещающая сходка намечается. Предварительные звонки слыхал? Шёпотки по тёмным углам?

Он побледнел так, что его лицо почти слилось с застиранной белой рубашкой. Капли пота выступили у него на лбу.
— Я… я всего лишь бармен. Маленький человек. Просто пытаюсь выжить в этом проклятом городе. Не трогай меня.

— Все мы тут выживаем, Джимми, — сказал я, сделав ещё один презрительный глоток. — Одни — за стойкой, другие — переступая через таких, как ты. Так когда и где? Не заставляй меня повторить вопрос.

— Я не шестерка тебе! И не стукач! — попытался он взбунтоваться, сжав кулаки.

Я промолчал. Только молча впился взглядом в его лицо, ни разу не моргнув. Прошла секунда, другая, десятая… Бар погрузился в звенящую тишину, сквозь которую отчётливо слышался мерный треск старой неонки за стеклом окна.

Он сломался, плечи обвисли, голова поникла.
— Послезавтра. Полночь. В «Грехе Неона». В подвале. Что там будут решать — не знаю.

— Ладно, Джимми, — я с отвращением допил оставшуюся бурду и с силой поставил стакан. — Не грусти. Живи дальше.

Я положил на стойку свернутую в трубочку купюру, значительно превышающую стоимость выпивки — и для него, и для его молчаливых дружков, — и вышел, не оглядываясь, оставляя за спиной гробовую тишину.

Поймав такси, в салоне которого пахло дешёвым одеколоном и тоской, я велел везти меня в нормальный бар в «Сумерках». Почему нормальный? Потому что там играли в покер. На настоящем зелёном сукне, с костяными фишками. А мне в последнее время дико везло в карты. Слишком уж дико. Может, это просто полоса удач такая... А может, и вовсе нет.

Читать далее

Прокрадываясь бесшумной тенью вдоль осыпающихся стен, я вышел к обширному цеху и увидел его. Привязанного к стулу посреди зала гремлина. Лицо его распухло, покрылось запекшейся кровью, но по неуклюжему силуэту, по тому, как он сгорбился… Это был Микки. Вокруг сгрудилось около десятка головорезов — разномастный сброд. Люди, массивные орки, пара худощавых, с колючим взглядом полуэльфов. У ворот снаружи стояли пыльный грузовик, на котором, судя по всему, его и доставили сюда, и серая «Банши» с блеклой символикой «Сынов прогресса»: переплетённые молоты и шестерёнки.

Десять стволов в чужих руках — это не шутки. Эти парни даже не выставили охраны снаружи — настолько были уверены в себе, что их голоса гулко разносились под сводами, перемешавшись с грубым смехом. Я не мог просто начать стрелять. Они мгновенно убьют Микки или случайная пуля сделает своё дело.

План был дерзким и сложным, но… единственно возможным. Я отступил назад, в спасительную темноту, словно приливная волна.

Завод был заброшен, но не мёртв. Кочегары и инженеры давно ушли, но кое-какие механизмы ещё хранили в своих железных жилах остатки жизни. Я нашёл служебный вход, присыпанный шлаком, и, пользуясь тем, что тьма для меня — родная стихия, спустился в сырые, пропахшие плесенью и машинным маслом подземные коридоры. В одном из машинных отделений я нашёл то, что искал: ряд допотопных, но всё ещё целых паровых котлов — молчаливых исполинов, некогда приводивших в движение конвейеры наверху.

Пришлось поискать топливо. В соседнем помещении, где с потолка свисали клочья какой-то изоляции, я нашёл штабеля старых, истлевших мешков с древесной стружкой и угольной пылью — горючий хлам, оставшийся с былых времён. Стащив несколько мешков к котлам и поднимая тучи едкой пыли, я начал готовиться к следующему шагу.

Я вернулся на поверхность, к грузовику. Достал одну из гранат и, действуя единственной рабочей рукой, с трудом примотал её изолентой под педалью газа, привязав чеку к самой педали тонкой, почти невидимой стальной струной. При нажатии чека выдернется. У водителя будет пять секунд на спасение, но он потеряет две-три секунды, пытаясь понять, какое именно препятствие мешает выжать газ до конца. Угонять грузовик не требовалось — нужен был лишь идеальный хаос.

Вернувшись в подвал, я лихорадочно подготовил котлы к растопке. Запихнул топливо в ненасытные зёвы топок, нашёл проржавевшую банку старой смазки, чтобы ускорить возгорание.
«Надеюсь, у меня ещё есть время, пока они там не решились его добить», — язвительно промелькнуло в голове, когда я сухо чиркнул спичкой. Первые жадные языки пламени лизнули сухую стружку, зашипели на смазке и принялись пожирать топливо.
Теперь следовало вернуться на позицию и привести мою импровизированную, но оттого не менее эффективную машину ада в полную готовность.

Со всей возможной скоростью, но не забывая о скрытности, я выскочил наружу и буквально впрыгнул в «Затворник». Рычащий мотор взревел в ответ на удар по педали, и я направил длинный капот прямо в ржавый борт грузовика. Оглушительный скрежет искалеченного металла, хруст ломающегося стекла. К этому времени из старого здания уже донесся нарастающий, низкий гул, словно пробуждался древний зверь, и отчаянные, судорожные постукивания — мои импровизированные котлы проснулись и требовали выхода.

Запоздалый, но из цеха уже начали высыпать парни. Моя машина вдруг заглохла. Сквозь стиснутые зубы проклиная всё на свете, я бешено крутанул стартер, пока по кузову не застучали первые ещё слепые пули, оставляя вмятины на металле. Наконец двигатель захлебнулся, откашлялся и вновь зарычал. Я выскочил из машины, пальцами нащупал холодок кольца чеки, выдернул её и изо всех сил зашвырнул гранату прямо в центр толпы выбежавших головорезов.

Наружу выбежало восьмеро. Идеально. Значит, внутри с Микки остались двое.

Не зная, кто пострадал от взрыва, оглушительный грохот которого отозвался звоном в ушах, я увидел, как оставшиеся бросились врассыпную и открыли беспорядочную стрельбу из-за укрытий. Я снова нырнул в «Затворник», присел пониже приборной панели, а стёкла тут же, мелко хрустнув, покрылись молочно-белой паутиной от новых попаданий, и успел, с визгом шин, откатиться за соседние полуразвалившиеся гаражи.

Краем затуманенного взгляда я заметил, как пятеро рванулись к своей «Банши», видимо, решив сменить позицию или вызвать подкрепление. Через несколько секунд воздух разорвал оглушительный, сокрушительный взрыв — сработала моя вторая граната. Яркий огненный шар мгновенно поглотил автомобиль, после чего наружу вырвались языки пламени и клубы чёрного дыма. Спастись никто не успел. Лишь раздался металлический грохот рассыпающихся обломков.

Пользуясь моментом шока и замешательства оставшихся, я под прикрытием осыпающихся развалин и покрытых ржавчиной груд металлолома бросился к груде обломков старых ограждений — единственному, пусть и сомнительному, укрытию.

— Кто ты такой?! Чего тебе надо?! — проревел чей-то охрипший от адреналина голос.

Пока он пытался завязать диалог, ко мне с флангов, крадучись по-кошачьи, заходили двое. Я достал первый обрез и, едва они выскочили из-за угла, разрядил в каждого по тяжёлому патрону. Глухие удары выстрелов, два тела грузно оседают на землю. Бросил пустой ствол на землю и в тот же миг выхватил второй. В полёте, почти не целясь, я выстрелил в летящую в мою сторону, подпрыгивающую на асфальте гранату — кто-то из них оказался сообразительнее.

Ослепительная вспышка и оглушительный грохот, от которого зазвенело в ушах. Волна спертый, обжигающей жар в воздухе заставила адреналин взметнуться до небес. Следующим, почти рефлекторным выстрелом я поймал мелькнувшую тень бандита, решившего, что взрыв станет ему прикрытием. Дробь с хрустом сбила его с ног и отшвырнула на неровный, битый асфальт.

Я, не переводя дыхания, наощупь подхватил оба обрезка, сунул их в просторные карманы и, с холодной рукоятью «Ворона» в потной ладони, рванулся внутрь цеха.

Не зря шутят об интеллекте орков. Хотя среди них, конечно, встречаются и учёные, эти двое были живым подтверждением стереотипа. Один, видимо, пошёл проверить подвалы, а второй остался караулить Микки. Я всадил этому карателю одну за другой, почти не целясь, в упор, весь барабан «Ворона». Глухие удары пуль в мышечную массу. Лишь седьмая пуля заставила эту гору мяса покачать головой, опуститься на колени и с оглушительным грохотом, похожим на падение дерева, рухнуть на пол, издавая булькающие, предсмертные хрипы.

Трясущимися, в крови и пороховой копоти руками я начал слепо, на ощупь перезаряжать обрезы и «Ворон», одновременно приговаривая полуживому, еле дышащему Микки:
— Я здесь, старик. Я пришёл. Держись.

После обрезов успел втолкнуть в барабан лишь несколько новых патронов, когда из зияющего проёма в глубине цеха появился второй орк — тот самый, что спускался в подвал. В его огромных руках был длинный, зловещий дробовик.

— Вниз! — сорвался у меня крик, и я резко, из последних сил толкнул Микки со стула на пол, сам кувыркаясь рядом.

В полёте, почти лёжа на спине, я разрядил сначала один обрез, потом другой прямо в эту надвигающуюся тушу. Беспорядочный грохот выстрелов слился с яростным рёвом орка. Тот дёрнулся, зашатался, но всё же успел нажать на спуск. Глухой удар — и заряд дроби с рёвом прошёл в сантиметрах над нашими головами, вырвав кусок штукатурки и кирпича из стены позади. Наконец орк рухнул, обездвиженный.

В внезапно наступившей оглушительной тишине были слышны лишь отдалённое шипение и рокот котлов, потрескивание огня где-то вдали да тяжёлое, прерывистое дыхание Микки, похожее на всхлипы.

Я снова, движимый чистой мышечной памятью, перезарядил обрезы, глухим стуком втолкнув новые патроны в «Ворон». Подполз к Микки и начал судорожно, не разбирая дороги, стягивать с него грубые, впившиеся в плоть верёвки. Снял пропитавшуюся потом и кровью повязку с глаз, вынул заткнутый грязной тряпкой кляп.

— Микки, я здесь. Слышишь? Скоро всё кончится, — бормотал я, почти не осознавая слов, заглядывая в его распухшее, залитое синяками лицо.

Боже правый, какой же он был лёгкий, словно кости у него были из пуха. Я рывком поднял его на руки, чувствуя сквозь пальцы вязкий слой пота и грязи на курточке, и поспешил к истерзанному пулями, словно дуршлаг, «Затворнику». Мой дерзкий план был не лишён отчаянной глупости. Я надеялся вывести из строя их транспорт, а теперь мне предстояло тащиться, словно на носилках, на разбитой бандитской тачке через полгорода. Но было уже абсолютно плевать. Это была не операция, а эвакуация.

Микки был в плохом состоянии, он тихо стонал, и каждый его вдох походил на хриплый свист. Машина шла ужасно: пробиты два колеса, они шлепали по асфальту влажными хлопками, что-то хрипело и металлически скрипело в моторе, а подвеска взвывала на каждой кочке, отзываясь болью в моём собственном теле. Но она, словно загнанная до полумёртвого состояния лошадь, всё-таки дотянулась до больницы.

Патрульные пытались остановить нас, размахивая жезлами, но мой блеснувший значок детектива и, вероятно, мои остекленевшие, дикие глаза служили пропуском лучше любого разрешения. Я вынес Микки на руках и, едва переступив порог приёмного покоя, заглушая гул голосов, закричал: «Врача! Срочно!»

К нам тут же выбежали доктора. Они мягко, но твёрдо оттеснили меня локтём, уложили Микки на холодные пластиковые носилки.
— Теперь его жизни ничто не угрожает, только покой, если вы не будете мешать, — сухо сказал один из них, и я отступил, впервые за весь вечер ощутив, как предательски трясутся и подкашиваются ноги.

Мне тоже предложили помощь, указав на проступающую сквозь куртку кровь, но я машинально отказался. Рана на плече не кровоточила и почти не болела. Лишь глухая, ноющая тяжесть, будто вмуровали свинцовую плиту.
«Кажется, я и правда лечусь за счёт других», — с горькой, тошнотворной горечью пронеслось у меня в голове.

Спустя час, когда самый жар прошёл и в коридоре воцарилась напряжённая больничная тишина, мне позволили войти в палату. У дверей уже бесцеремонно столпилось несколько офицеров из нашего участка. В их быстрых, скользящих взглядах читались любопытство, может, даже подобострастное уважение, но для меня это уже не имело ровным счётом никакого значения.

Капитан Корвер отделился от группы и отвел меня в сторону.
— Зайди ко мне, Арчер, — бросил он без предисловий, глядя куда‑то мимо моего плеча.

Я вошёл в его кабинет сразу, не постучавшись, оставляя на полу грязные следы. Уже настолько надоело соблюдать формальности. Всё это — из-за них. Из-за их глухого равнодушия, из-за того, как они спускают на тормозах все дела Микки. А сейчас наверняка уже планируют, как примазаться к его спасению.

Я молча рухнул в свободное кресло, чувствуя себя выжатым досуха и эмоционально выжженным.

Корвер начал с дежурной, но, кажется, на этот раз искренней благодарности за спасение офицера. Затем медленно, будто разминируя бомбу, попытался перейти к допросу, словно я располагаю всеми ответами и просто придуриваюсь.

Но во мне что-то окончательно сорвалось.
— А почему вы сами допустили, чтобы Микки отправился туда один? — Мой голос прозвучал приглушённо, но с опасной, сдержанной дрожью, словно натянутая струна. — Без поддержки, без прикрытия? Почему никому не было до него дела, пока он не стал разменной монетой в ваших грязных играх?

Я обрушил на него шквал вопросов, и мой голос крепчал, наливаясь тяжёлой, копившейся неделями яростью, — наливалось давление, унявшаяся дрожь и эта… пустота после убийства тех людей.

Корвер сначала пытался огрызнуться, вставить какие-то казённые фразы о протоколах, даже перешёл на крик, требуя соблюдения субординации. Но мой напор, подпитанный адреналином, болью и щемящей жалостью к другу, был как таран. Я не дал ему ни единой лазейки, ни секунды передышки.

Под конец, исчерпав все слова и доводы, я резко поднялся и вышел, с силой хлопнув дверью так, что стеклянная вставка задребезжала. Её удар глухо отозвался в тихом коридоре, возвещая об окончательном и бесповоротном разрыве с тем, что осталось от прежнего, соглашательского варианта меня.

Тачку я отвёз к механику в «Сумраке». Адрес мне выжал из себя, заикаясь, Джимми. Тот был до неприличия рад меня видеть, потому и адрес назвал с готовностью загнанного зверя. Полугном Борги, от которого пахло бензином и потом, вечно перепачканный машинным маслом, лишь бросил быстрый, опытный взгляд на искорёженный кузов, иссечённые двери и беспомощно спущенные колёса.

— Починка, замена стёкол, перебивка номеров, — перечислил он скрипучим голосом, зажигая дешёвую, вонючую сигару. — И оформление на левого дядю. Чисто. Будет ох как недешево.

Он назвал цену. Цифра заставила меня внутренне присвистнуть. Мой банковский счёт, щедро пополненный «благодарностью» Ла Бруньера и щедростью эльфийских щенков, заметно похудел, но запасов ещё хватало, чтобы сохранять ледяное спокойствие. Я кивнул, он буквально выплюнул адрес конторы, где всё оформят. Стерильная чистота и железная анонимность — его непоколебимое кредо.

В управлении мне вручили, даже не взглянув в глаза, пару новых дел — всё-таки зарплату я получал не за сидение в кресле. Одно дело касалось неуклюжего заказного убийства мелкого торговца, другое — безнадежной пропажи какого-то позолоченного фамильного украшения у обезумевшей от горя вдовы. Вернувшись домой, в звенящую тишину своей квартиры, я бегло пролистал их. «Займусь ими, когда выдастся свободная минутка», — мысленно отмахнулся я, понимая, что это лишь фоновый шум для главной симфонии.

Через несколько дней я навестил Микки. Воздух в палате пах антисептиком и слабостью. Он уже мог сидеть, опираясь на подушки, и даже сносно говорить, хотя его лицо всё ещё напоминало лоскутное одеяло, сшитое из жёлто-синих пятен и тёмных швов.

— Там встречались старшие «Птиц» и «Сынов», — просипел он, делая медленный глоток воды через трубочку. — То сообщение от соседей… Это было не просьбой, а предупреждением. Чтобы ты не лез. Слышишь? Не лез.

Но пока он был привязан и изображал из себя тряпку, ему кое-что удалось подслушать сквозь пелену собственной боли.

— Через несколько недель… Числа не назвали, боялись жучков… В город свалятся «большие шишки». Серьёзные люди. Представители элит из других городов, конкурирующие банды. Весь сброд.

Я наклонился ближе, всматриваясь в его помутневший взгляд.
— И? Что им надо было?

— Они что-то говорили про «Дым»…
Микки слабо покачал головой, и в его глазах читалась горечь разочарования, что он не может сказать больше.
— Что это значит — понятия не имею. Но по тону, по тому, как они произносили это слово, стало ясно одно: это точно не понравится нашим благородиям на холме. Очень сильно не понравится.

Больше он сказать ничего не мог, да и быстро выдохся, его глаза закатились, и веки снова тяжело закрылись.

Покинув больницу, я оказался на улице, мгновенно поглощённой густым городским смогом. Холодный и равнодушный город окружал меня шёпотом шин и светом витрин, пока я шёл, тщетно ища смысл в потерянном мире собственных мыслей.
«Дым».
Теперь его с благоговением упоминают главари банд в связи с каким-то теневым межгородским съездом. И это явно «не понравится богачам».

Информация медленно, но верно складывалась в тревожную, почти апокалиптическую мозаику. Харлан Ла Бруньер что-то важное скрывал — или намеренно не договаривал. Его «драгоценная безделушка» оказалась в центре чего-то гораздо более глобального и смертоносного, чем обычная кража.

— Что ж, — усмехнулся я про себя, чиркая зажигалкой о шершавую стену и закуривая на больничных ступеньках. — Похоже, пора нанести неожиданный визит вежливости моему щедрому благодетелю. На этот раз — без церемоний и с вопросами, на которые он обязан будет ответить.

Читать далее

На следующий день пришла миссис Молли. Увидев последствия моих кулинарных экспериментов, она тихо охнула, покачала седой головой, но без упреков взялась за дело и с привычной лёгкостью перемыла всю посуду. Спросила, где моя невеста.
— Разошлись, — отрезал я, глядя в окно. — Пути наши разошлись.

Мы поговорили. Она оказалась приятной и мудрой женщиной, с нетерпением ожидающей внуков и безмерно этим гордящейся. Закончив уборку, она дала мне несколько простых, но дельных советов по готовке: «Лук сначала до прозрачности, мясо — на сильный огонь, чтобы сок не пустило». Я старался запомнить, даже набросал несколько корявых заметок и оставил их на холодильнике, прилепив магнитиком в виде клубнички.

Посидев ещё день в четырёх стенах, я почувствовал, что они начинают медленно сходиться вокруг меня. Мне нужно было вернуться в ту среду, к которой я теперь принадлежал. Решил наведаться к знакомому полуэльфу в «Смех теней».

Такси доставило меня до «Сумерек». Я вышел, вдохнул густой, спёртый воздух пограничья с примесью выхлопов и пыли и поймал другое такси — из числа тех, что курсировали по Нижнему городу, машину с потёртым салоном и водителем с пустыми глазами. Вскоре я стоял у знакомой двери. Ждать пришлось около часа — оказалось, до обеда бар не работал, и лишь глухой удар изнутри ответил на мой первый стук.

Дверь распахнулась, но этот козёл-бармен с мордой бульдога даже бровью не пошевелил, оставшись невозмутимым, словно складки на его толстом лбу были высечены навеки камнерезом. Меня он не узнал. Это было... своеобразно удобно. Я заказал что-то покрепче, не глядя в меню, и устроился у стойки, ощущая её липкую поверхность под локтями.

Бар был почти пуст. Редкие завсегдатаи сидели по углам, вгрызаясь в своё одиночество, музыка гремела привычным унылым трешем, а в воздухе витал всё тот же коктейль из пота, перегара и отчаяния. Я потягивал напиток, чувствуя его обжигающий путь вниз и наблюдая за обстановкой. На третьей порции я с удивлением заметил, что алкоголь меня не пьянит. Вместо тумана в голову пришла какая-то мутная, свинцовая ясность и странный прилив бодрости. Меняю тактику — беру целую бутылку местного, дешёвого пойла с кислотным послевкусием и выпиваю её примерно за полчаса. Только лёгкая, едва заметная дурнота кружится в висках. Эффект совершенно иной, нежели у остальных посетителей, чьи головы уже бессильно склоняются к липким столам.

Бармен смотрел на меня тяжёлым, пустым взглядом, в котором не было ни вопроса, ни интереса. Тогда, при нашей первой встрече, он видел перед собой неуверенного, подозрительного типа, явно оказавшегося не на своём месте. Теперь… теперь я вписался в общую атмосферу этой липкой тёмной преисподней. Я стал частью пейзажа. Ещё одним теневым силуэтом в дымной мгле. И это осознание было одновременно пугающим и горько освобождающим.

Когда я допил вторую бутылку, оставив её на стойке с глухим стуком, хмурый бармен начал нервно поглядывать в мою сторону. Что-то в моём неестественном спокойствии, в том, как я просто сидел, не пьянея и не клонясь ко сну, насторожило его до предела. Он сделал едва заметный кивок головы в сторону двух громил, застывших у дальней стены, приказывая проверить меня.

Но я оказался быстрее. Ещё до того, как они успели пошевелиться, одним плавным движением перекатился через липкую стойку, и холодная рукоять «Ворона» сама легла мне в раскрытую ладонь. Ствол упёрся ему точно в переносицу. Он всё-таки успел выхватить из-под прилавка обрез, царапая деревянную обивку, но теперь мы смотрели друг другу в глаза вдоль стволов, замкнутые в смертельной паузе.

— Спокойно, — прорычал я, не повышая тона. — Выстрелить я успею. На раз.

Он коротким, отрывистым жестом остановил своих людей, и те замерли, как каменные изваяния.
— Кто ты? И чего хочешь? — его голос был низким и хриплым, как скрип ржавой двери.

— Не начни ты дергаться, ничего бы и не было, — парировал я. — Но раз уж нервы мне потрепал, то напитки сегодня за счёт заведения. Все. И раз ты стал так любезен, ответишь на пару вопросов. Первый: кто вас тут крышует?

Он не моргнув глазом, не отрывая взгляда от дула, ответил:
— «Синие Птицы».

Я кивнул. Те самые, чьи наколки я видел в деле. Синие, криво прошитые иглой контуры попугая-какапо.
— Ладно. Мне плевать, чем вы тут торгуете, пока никто не видит. Второй вопрос: что слышал о краже у Ла Бруньеров?

Он не отводил взгляда от моего ствола.
— Ты коп? — в его голосе прозвучала смесь ненависти и страха.

Я левой рукой, не опуская «Ворона», достал жетон и бросил его на стойку. Он заметно напрягся, увидев отблеск металла.
— Почти. Работаю на папашку, — бросил я, делая ударение на последнем слове. — И дело не касается ни одного синего мундира. Расслабься.

В этот момент я почувствовал резкий, колкий импульс — словно игла в виске, его намерение. Он попытался отвлечь меня резким взглядом в сторону и в тот же миг рванул обрезом, чтобы отбросить мой ствол. Но я уже сместился вбок, корпусом вниз. Грохот выстрела оглушительно ударил по барабанным перепонкам, и заряд дроби с визгом прошил воздух там, где секунду назад была моя голова, оставив на стене шрапнелью дыры в гипсокартоне.

Двое его головорезов словно по команде выхватили револьверы. Я, не целясь, навскидку, почти инстинктивно, выстрелил в них дважды — один за другим — и тут же рванул к себе бармена, впиваясь пальцами в его жилистую шею и используя его как живой щит.

Одному пуля угодила в грудь. Он рухнул на пол, с грохотом опрокинув стул, хрипел и хватался за рану, из которой сочилась алая лужа крови. Второй, с простреленным плечом, с искажённым от боли лицом, пытался прицелиться левой рукой, держа револьвер в неестественно вывернутой кисти.

— Спокойно! — крикнул я, но выстрел уже прогремел.

Я оглушил бармена тяжёлой рукоятью «Ворона», и он обмяк. Не выпуская его из захвата, всадил ещё три пули в раненого охранника. Тот дернулся в судорогах и застыл. Ответный, почти случайный выстрел из револьвера пришёлся мне в плечо. Почувствовал тупой удар, словно всадили раскалённый лом, и лишь спустя секунду — резкую, разрывающую, жгучую боль.

Адреналин начал отступать, и мир вернулся с резкостью похмелья. Я осмотрел зал, усыпанный осколками стекла и заваленный телами, и лишь теперь осознал, что выжил. Из-под стойки взял относительно чистую кухонную тряпку, пахнущую химией и старым жиром, зажмурился и, зажав «Ворона» между колен, кое-как обмотал прошитое пулей плечо. Тёмно-алая кровь, почти чёрная в тусклом свете, немедленно просочилась сквозь ткань, расползаясь кляксой.

Тишина в баре была тяжёлой, звенящей, нарушаемой лишь прерывистым хрипом умирающего. Пахло порохом, медной кровью и кислым страхом. Пустота и дрожь внутри собиралась подниматься, но я постарался унять её, затолкать поглубже, оправдывая себя тем, что они это заслужили. Я поднял со стойки свой жетон, ещё тёплый от моей руки, сунул его в карман и, преодолевая пульсирующую огнём боль, принялся обыскивать карманы бармена. Надо было найти хоть что-нибудь — клочок бумаги, ключ, какой-нибудь крючок, оправдывавший эту бойню.

У бармена в карманах не оказалось ничего полезного — лишь крошки табака, потная мелочь и ключ от сейфа, который был мне бесполезен без кода. Я осмотрел зал. Те редкие посетители, что не сбежали, застыли за столиками, вжав головы в плечи и стараясь слиться с липкой обивкой.
— Убирайтесь, — сипло крикнул я в гробовую, звенящую тишину. — Пока живы. И забудьте сюда дорогу.

Они ринулись к выходу, не смея оглянуться, спотыкаясь о порог и выскакивая на улицу, как ошпаренные.

Я подошёл к двум раненым головорезам. Они смотрели на меня широко раскрытыми, полными животного ужаса глазами. Я не мог позволить им рассказать своим, кто их покрошил. Они были живым доказательством. Их патроны мне не подходили — другой калибр, бесполезный хлам. Я всадил каждому по контрольной пуле в грудь с почти механическим безразличием. Звук выстрелов был приглушённым, влажным и окончательным в опустевшем баре.

Перезаряжая «Ворон», снова и снова запихивая холодные, скользкие патроны в барабан, я заметил, что руки дрожат. Не от страха, а от выброса адреналина, от отдачи, от тяжести содеянного. Полностью перезарядить револьвер оказалось целой вечностью — каждый щелчок барабана отдавался в висках.

Бармен — Джимми — очнулся от моих тяжёлых, звонких пощёчин. Инстинктивно потянувшись туда, где лежал его обрез, он ощутил пальцами лишь липкую, пустую поверхность пола. Глаза его мгновенно расширились от паники.
— Сюда придут другие! Услышат! Тебе несдобровать! — прохрипел он, и слюна брызнула с его губ.

Я заставил его говорить, не повышая голоса, просто приставив дуло к виску. Он нехотя скулил и заикался, подтвердив слухи. Кража у Харлана гремела на весь преступный мир. Кто-то, как он говорил, сам видел, как на месте появился Скиталец и что-то искал, «к земле принюхиваясь, словно пёс». На кражу наняли эльфийку по прозвищу Шёпот. Работу она выполнила, но артефакт у неё не нашли. «Сыны прогресса» обвиняют в этом Скитальца. Название артефакта — «Дым». «Говорят, он тенью окутывает».

Я на его глазах сунул его обрез в плащ, туда же ссыпал все найденные патроны, звякающие в кармане тяжёлым, неудобным грузом.
— Ещё увидимся. Ты неожиданно гостеприимен.

— Погоди... — сипло, почти выдохом, сказал он. — Тебя будут искать.

— Конечно, — равнодушно, уже поворачиваясь к выходу, ответил я и вышел на залитую грязным желтым светом улицу.

Я добрался до дома Микки, прижимая пропитанную кровью тряпку к ране, чувствуя, как липкая влага проступает сквозь ткань. Его не было. Соседи, высунувшись в двери и косясь на мою окровавленную одежду и землистое лицо, сказали, что со вчерашнего дня он не возвращался. На вопрос, куда ушёл, один из них — пожилой гном с испуганными глазами — понизив голос, пробормотал:
— В сторону старых заводов. Там, где вороньё кружит. Сказал, если не вернётся, передать «его другу»: «Птицы и Сыны».

Я поблагодарил коротким кивком и вышел, ощущая на спине их испуганные взгляды.
— «Птицы и Сыны»?
— «Синие птицы» и «Сыны прогресса»? Что это значит? Временный союз против общего врага? Война за передел? Микки пошел туда один, как дурак на расправу?

Сделав несколько зашифрованных записей в блокноте, прислонившись к холодной стене подъезда, я проверил рану, с трудом стаскивая плащ. Кровь остановилась совсем. Странно. Пуля прошла навылет, боль была адская, рвущая, но теперь лишь тупо, глухо ныло, словно от сильного ушиба. Это были мои новые способности? Или... помогло то, что я забрал те жизни в баре? Будто бы их угасшая энергия подпитала мою плоть. Мысль была отвратительна, меня тошнило от неё, но… чёрт возьми, она выглядела логично.

Микки попал в беду. Его исчезновение каким-то образом связано с двумя крупнейшими городскими бандами. Времени на отдых нет — надо идти по следу прямо сейчас.

Добраться до старых заводов пешком, да ещё и с простреленной, ноющей рукой, было бы чистым безумием. Я развернулся и снова вошёл в «Смех Теней», где воздух всё ещё оставался густым от пороха и смерти. Джимми, прижавшись спиной к стеллажу с бутылками, бледный как полотно, судорожно заряжал новый обрез, добытый, видимо, из тайника. Помощь пока не пришла, и в баре стояла зловещая тишина, нарушаемая лишь его прерывистым дыханием.

— Чья тачка на улице? — прорычал я, прерывая его неловкие попытки всунуть патрон в патронник. — Не этих ли парней? — кивнул я в сторону тел.

Он лишь шире открыл глаза, и в них заплясали чертики чистого ужаса. Резким движением я вырвал у него обрез, подобрал рассыпавшиеся с громким звоном о пол патроны и для верности ткнул его стволом «Ворона» под ребро, заставив даже подпрыгнуть.

— Тачка Птиц? — переспросил я, вдавливая дуло глубже, и он, задыхаясь, лихорадочно кивнул.

Ключи я нашёл в кармане одного из прежних владельцев автомобиля — на ощупь, липкие от чего-то. На улице стоял чёрный «Затворник»: длинный, низкий, агрессивный, с торчащими из-под капота хромированными трубами, похожими на рёбра хищника.«Классная злодейская тачка, — с чёрным юмором мелькнуло в голове. — Вот только жалко, что на дверцах красуется этот нелепый силуэт попугая — пришлось бы брать её себе и долго отмывать».

Усевшись за руль на прохладную, потрескавшуюся кожу, я завел двигатель. Он взревал глухим, мощным басом, от которого задрожала панель приборов, обещая адскую поездку. Пока двигатель прогревался, издавая равномерное урчание, я зарядил оба обреза. Второй я вряд ли смогу толком использовать — раненое плечо пронзала острая, дергающая боль при любом движении, — но являться с визитом, имея лишь один ствол, показалось мне невежливым.

Я посмотрел на своё отражение в зеркале заднего вида. Искажённое, с впавшими щеками лицо, тёмные круги под глазами, колючая щетина.

«Видок у меня, конечно, основательно изменился», — констатировал я без особых эмоций, лишь с усталым принятием.

С пронзительным визгом шин я тронулся с места, оставляя за собой клубы едкого, сизого дыма и, возможно, привлекая ненужное внимание. Ехать пришлось около получаса. Другие автомобили спешно уступали дорогу, шарахались в стороны, узнавая опознавательные знаки «Синих Птиц». Я ловил на себе быстрые, скользящие, насторожённые взгляды из затемнённых окон — их смущало то, что за рулём сидел незнакомец. Чужак в их стае.

И вот, из-за серых рядов ветхих складских строений медленно проступили силуэты старых заводов — массивные и зловещие, словно останки давно исчезнувших гигантов, нависающие над городом угрюмой мощью. Глухо чернели потрескавшиеся кирпичные стены, покрытые слоем вековой копоти и ржавчины. Оконные рамы, лишённые стёкол, смотрели пустотой слепых глазниц, всматриваясь в холод серого полудня. Среди громоздких остовов цехов тихо шептал ветер, сотрясая сгнившую кровлю и осыпая всё вокруг мелкой чёрной пылью былого величия.
«Непонятно, что тут забыл Микки… И зачем попёрся сюда один, наперекор всем инстинктам».
Но он был моим другом. Единственным. Я должен был его найти.

Припарковав «Затворник» в глухой тени разрушенной стены, заглушив рычащий мотор, я вышел. Оба обреза неуклюже и тяжело лежали в карманах плаща, «Ворон» — в сжатой до побеления костяшек здоровой руке. Глубоко втянул ноздрями воздух, пропитанный резким запахом ржавчины, затхлой пыли и едва уловимым привкусом надвигающейся угрозы. И отправился в зловещий полумрак первых провалов старых заводов, где меня, должно быть, уже ждали.

Читать далее