Затянутое тёмной пеленой от догорающих селений, солнце опустилось за кромку горизонта. Кочевники зажгли костры и выставили караулы, не давая даже мыши проскользнуть, не то, что человеку. Пленных, разделённых на небольшие группы не кормили, не давали пить, зато щедро охаживали плетьми, если во тьме раздавались плачь или стенания. Притихли измученные дети, матери забылись в тяжёлой полудрёме, сейчас над станом проносились непривычные звуки чужой речи да храп лошадей. Яромила зябко поёжилась от свежести ночного ветерка, спину и плечи жгло, как будто в раны, оставленные нагайками, насыпали соли. Она понимала, почему Урган оказался в немилости, понимала, какое оскорбление нанесла себялюбивому половцу, она не стонала от боли, не строила надежд, не шептала слова молитвы. Затёкшее тело ныло, но душа не покорилась. Яромила знала, какая участь ожидает её в плену и представляла, как мёртвой хваткой вцепится в горло басурманину, будет грызть, рвать ненавистную плоть, но никогда не покорится и не будет рабыней.

«Эх, ягодка, зачем в горло, лиходея не порешишь, а себя загубишь», - раздался тихий шёпот совсем рядом.

Яромила удивлённо вскинула глаза, всматриваясь в лицо склонившейся над ней женщины. Сгустившийся мрак мешал рассмотреть, но по говору и обращению девушка поняла, что рядом с ней. не молоденькая сверстница. «У нашей сестры есть кое-что и получше стрел калёных, знать только надо, когда и как пользоваться,» - продолжал шептать голос. – Сила твоя не в глазах голубых, да не в руках точёных, испокон веков сила женщины в волос её вплетена, что оберегом считается. Оберег этот силу детям даёт, да мужнину жизнь сохраняет, коли знает хозяйка, кому доверила судьбу свою. А в тяжёлую годину послужить может лучше острого ножа, будет крепче верёвки да проворнее птицы».

Шёпот этот, действовал на Яромилу убаюкивая, как материнская песня в детстве, отгоняя напряжение и ужас пережитого, обволакивая молодое тело сном и покоем.

Утро огласило половецкий стан криками и проклятиями. Безжалостные пинки подымали пленников с земли, нагайки рассекали воздух и опускались на измученных людей, заставляя их стонать и извиваться. Кончак сам осматривал каждого пленного мужчину, подбирая тому дело или заставляя демонстрировать своё умение в схватке с лучшими воинами. Иногда он довольно кивал головой и тогда пленника уводили, давая исполниться милости хана. Иногда он сдвигал брови и делал едва заметный жест рукой, и тогда половецкая сабля опускалась на голову несчастного, окропляя землю кровью неугодных. На стенания женщин никто не обращал внимания, их судьба была уже предрешена великим. Кончак не забыл своего обещания. Когда солнце поднялось над станом, к группе женщин, теснившихся друг к дружке, подошли два воина, довольно прихлопывая рукоятками плетей по голенищам. Яромила несколько раз осматривала своих соседок, пытаясь понять, кто говорил с ней этой ночью, но все женщины были на одно лицо – грязные, измученные, с печальными безжизненными глазами. Сильные пальцы сомкнулись на плече девушки и швырнули её под ноги хану, который как гора возвышался среди своих воинов. Кончак долго и внимательно смотрел на Яромилу.

- Дайте ей лук, - прогремел его голос. – И ты сын, покажи, как воевал.

Такого обращения Ургун, почтительно стоявший за спиной отца, не ожидал. Не пристало ему вступать в поединок с женщиной на глазах у своих и колодников. По обычаю, соперников ставили напротив друг друга шагов на пятнадцать, а по команде каждый должен был стрелять. В этом искусстве половцам равных не было, как кочевому народу, познавшему с детства седло и лук. Сейчас сюда подвели двух пленников, выбранных великим ханом в качестве мишени. С быстротой молнии Урган натянул тетиву и пустил стрелу, почти не целясь. Она вошла в грудь несчастному, пронзив насквозь старое немощное тело. Над станом повисла тишина, все взгляды теперь были устремлены на хрупкую девушку, сжимавшую лук в своих руках. На губах многих играла усмешка, а узкие глаза похотливо ощупывали каждый изгиб девичьего стана. Длинная коса растрепалась, ловя отблески солнечных лучей и играя золотом при порывах лёгкого ветерка. Яромила взглянула в глаза живой мишени. На минуту перед ней возник образ отца, так по-отечески, умоляюще и ласково смотрели на неё глаза незнакомого старого человека, не представляющего никакой ценности для этих чужаков. Тяжёлый лук полетел к ногам Кончака.

- Мой народ старцев почитает, на их мудрости род держится. Лучше колодницей быть, чем стрелу в старика пустить!

Гул одобрения пронёсся над рядами собравшихся воинов. Только Кончак мрачно смотрел на Яромилу, сжав толстые губы: «Будь на её месте мужчина, он, не раздумывая бы, отсёк ему голову за такие дерзкие речи и неудавшийся поединок. Но эта девчонка заслуживает должного уважения. Такие, как она колодницами никогда не будут, их не поставишь на колени, не укротишь нагайками, не сломишь силу духа, подаренную их богами».

- Даже здесь она превзошла тебя, - угрюмо сказал Кончак, поворачиваясь к сыну. – Её стрела попала в цель куда быстрее и точнее, чем твоя.

Ургун, понимая, что опять навлёк на себя гнев отца, побагровев от досады, опустил голову и молча ждал последнего слова великого хана.

То ли выпитый накануне кумыс, то ли гневные слова девушки, проникнувшие в самое сердце Кончака, сыграли свою роль, но его решение стало неожиданным для многих, неожиданным, но твёрдым и беспрекословным.

- Такие женщины рожают сильных воинов и плохих рабов. Лучше биться с достойным воином, чем владеть никудышным рабом. Пусть уходит, и пусть не один волос не упадёт с её головы. Такова моя воля!

Ни один мускул не дрогнул на лице Ургуна, когда он шёл по лагерю позади измученной девушки, которая еле перебирала босыми ногами от усталости и жажды. Такого позора он не ожидал, но и ослушаться воли отца, не смел. Когда лагерь остался позади, а вокруг поднялась высокая не вытоптанная трава, лютая злоба, которая грызла его изнутри прорвалась и вылилась, как гноящаяся рана. Схватив девушку за косу, он обмотал её несколько раз вокруг запястья и резанул ножом, отрезая девичью честь и красоту под самый корень.

«Кому ты нужна теперь, живая, гордая, но опозоренная, - с этими словами Ургун толкнул девушку, и повернувшись пошёл назад. – Окрестные деревни уничтожены, ей, вряд ли добраться до жилья, всё может быть, а голод или зверь дикий своё дело сделают. Он, Ургун, сын великого Кончака, мог бы и не так поговорить с непокорной, но воля отца – закон».

Долго лежала Яромила в высокой траве, провожая глазами белые курчавые облачка, плывущие в небесной синеве. Нет, не жалко ей было отрезанной косы, не пугал её и путь по незнакомым местам. Слишком громко стоял в ушах плач детей и слишком громко свистели калёные стрелы, пронзающие тела её народа. В сознании всплыли слова, которые ночью шептал незнакомый, но родной, по-матерински любящий голос.

Закопаю гребень на чёрном утёсе,

На широком плёсе,

Где жёлтый песок

Оживит волосок.

Гребнем больше не пройду,

Косу не переплету,

Для меня была краса,

Стала смертью для тебя.

***

Ургун шумно опрокинул в себя перебродивший кумыс и довольно облизал лоснящиеся от мяса губы. Слуга, не успевший вовремя долить пенящийся напиток в подставленную чашу, испуганно вздрогнул, когда Ургун с громким окликом потянулся за нагайкой. Захмелевшие глазки забегали, а глотка изрыгала проклятия и ругательства неверному, оказавшемуся столь невнимательному к своему господину. После минутного замешательства, колодник выскользнул за полог прокопчённого и пропахшего жиром жилища, чтобы принести господину очередной бурдюк с кумысом. Ургун набивал рот мясом, то и дело оглядываясь на лежащую рядом плеть, готовый в любой момент излить свою злость на любого, кто окажется рядом с ним. Внезапно, что-то просвистело и с силой ударило по спине, разорвав просоленную рубаху и оставляя на смуглой коже длинный кровавый след. Ургун поперхнулся, закашлялся и обернулся назад, выкидывая вперёд руку. Тут же невидимая сила полоснула по лицу, рассекая губу и бровь. Теперь удары сыпались на него со всех сторон, как будто десятки невидимых рук хлестали плетьми, не давая Ургуну роздыха. Катающийся по мягким шкурам, застилавшим пол, он сначала попытался схватить, невидимого врага, но яростные удары только обжигали ладони, оставляя на них кровянистые волдыри. Не пристало воину его происхождения звать на помощь, но страх перед невидимкой, настолько проник в его сердце, что горло само по себе испустило хриплый вопль, в котором смешались боль, ужас и мольба о помощи. Секунды, и вот уже волосяной кляп проник в глотку и заскользил вниз живым комком, разрывая нутро и сдавливая горло изнутри неумолимой железной хваткой.

Охрана, выставленная снаружи, слышала шум и непонятные звуки, но никто не захотел попробовать плети или сабли господина, находящегося в ярости от немилости его отца. Колодник, вернувшийся в шатёр, уронил бурдюк тут же, у порога, увидев исполосованное иссиня-багровое лицо хозяина, из раскрытого рта которого, выползала большая жёлтая змея. Грязно-красная мгла медленно опускалась на стан, захватывая каждый пядь степи и окутывая всё непроглядной зловещей дымкой.

Лекарь долго и сосредоточенно осматривал лежащее тело Ургуна, прищёлкивая языком и ловко орудуя грязными пальцами. Из горла был извлечён большой кусок мяса, опутанный склизкими волосяными пучками. «Подавился», - пробормотал он, обращаясь к собравшимся, и задумчиво стал осматривать многочисленные раны, оставленные невидимой нагайкой. Рассечённая кожа обнажала глубокие рубцы, покрытые запёкшейся кровью. Казалось, что на теле половца не осталось ни одного живого места, с такой силой прошлась сыромятная плеть.

«Не иначе, колдовство, мой хан», - дрожащим голосом лепетал лекарь, боясь взглянуть в глаза Кончаку. Скоро над станом половцев пронеслась весть, что сын великого хана пал жертвой колдовства, по-видимому, той самой молоденькой ведьмы, которой Кончак даровал жизнь и свободу. Во все стороны были отправлены лучшие воины, которые вернулись ни с чем, сетуя на ночную темень и страшный заговор, наложенный на лошадей, отказывающихся повиноваться своим всадникам. К утру следующего дня стоянка опустела. Признав свершившееся дурным предзнаменованием, Кончак уводил своих людей в глубь родных степей, увозя награбленное и оставляя гнить на чужой земле лучших воинов из личной охраны Ургуна. Воинов, которые позволили принять его сыну такую глупую позорную смерть, недостойную наследника великого хана.

***

- Вот с тех времён наш род своё начало и берёт, шумно выдохнула старушка, грустно посмотрев на Гришку. – А что коса, Яромила и без неё свою судьбу нашла, любовь, она штука такая! Что, мужик, не человек что ли, не поймёт, в какое время жизнь свою живёт и с кем судьбу свою связывает.

- Получается, что та самая коса, которую половец до корню отсёк, да от которой смерть принял, сейчас здесь своё место нашла. Так как же она назад-то попала?

- А вот этого я не ведаю. Испокон веков волосу женскому сила дана. Для кого просто красота, а для кого и оберег. Яромила слова заговорённые знала, только вот до меня они не дошли, а коса эта оберегом всегда у нас считалась, потому и хранилась, от матери к дочери передавалась. Знаю, что потеряешь её, беды она может наделать, а особо, если обидят душу женскую. Для тебя это, может, всё шутки да байки, а для меня, сынок, ответственность да тяжёлый груз. После меня дочка с внучкой его нести будут, лишь бы найти окаянную. И чего это внук-то мой так на неё осерчал?

К дверям салона подошла девушка и хмуро посмотрела на стоявших у дверей, доставая из сумочки ключи. Старушка оживилась, опять полезла в карман за измятыми бумажками, залепетала что-то, сбивчиво прося продать вещицу, которую по незнанию принёс внучок-дурья башка. Девушка непонимающе таращилась на старушку, явно погружённая в свои думы. Ещё бы, хозяина в собственной постели удушили, всех девчонок с работы по сто раз опрашивали, что дальше будет, неизвестно, а тут старушка со своей косой. Может, и правда, реликвия семейная, провались она пропадом, вещица красивая, а жути нагоняет.

Девушка зашла за прилавок и, покопавшись в коробке, вытащила злополучную косу, при виде которой у старушки глаза заблестели и начали испускать неподдельную радость. «Она, она, голубушка», - заулыбалась старушка, протягивая деньги. – Хватит, доченька?» «Доченька» разочарованно посмотрела на мятые бумажки: «А, почём купила, потом и продаю»

.

Старушка бережно вынесла свою пропажу и с гордостью показала Гришке. «Надо же, время только на пользу пошло, вон как переливается, как живая», - восхищённо подумал тот, касаясь золистых волос. В какой-то момент ему показалось, что коса зашевелилась, пытаясь обвить его протянутые пальцы, но старушка уже укладывала её в пакет, появившийся из того же кармана старого плаща.

Гришка долго смотрел старушке вслед, дивясь очередному жизненному уроку, но видел уже не семенящую мелкими шажками старую женщину, а гордую высокую девушку с голубыми дерзкими глазами, сжимающую в руках тяжёлый лук.

(Продолжение следует)

Ссылка на прошлую часть: Цикл "Гришка". Коса, кому краса, кому погибель

Мне не нравится моя работа

Если вы думаете, что мне нравится моя работа, то вы ошибаетесь.

Сейчас я расскажу всё по порядку, и вы поймёте.

Рядом с моим домом течет река. Казалось бы, Северный административный округ, что такого там может быть. Но стоит немного пройтись вдоль этой реки, отдалиться от цивилизованной парковой зоны – и всё преображается. Именно поэтому я и люблю там гулять – очень уж там интересно. Трубы, выходящие из земли и уходящие в реку, непонятного происхождения мусор – я долго ломал голову над игрушечным пупсом, по самую шею утопленным в прибрежную грязь, а происхождении многочисленных курток, ботинок и прочих предметов одежды я предпочел не думать вовсе. Дополняют картину растущие из земли прутья арматуры, оставшиеся от какой-то давно забытой стройки и заводи-лужи, затянутые пеленой мусора и ряски. Все это настолько выбивает из реальности, что, когда во время очередной моей прогулки из одной такой заводи вдруг поднялась Она, я даже не успел испугаться.

А когда она начала говорить, пугаться было поздно. Пытаясь понять, как ей удается говорить сразу столькими голосами я не сразу заметил, что голоса исходят будто не из неё – ни одна из покрывавших её нитей тины не дрожала, когда она говорила, не колыхалась ни одна облепивших её газет и ни один кусок целлофана. И только дома, пытаясь припомнить, что конкретно она сказала, я понял, что вся её речь состояла из бессвязных слов, периодически прерывавшихся ритмичными стуками и звуком помех. Но в тот момент на берегу реки мне всё было понятно. Я спокойно развернулся и пошёл домой. Теперь у меня была Работа.

Состоит она в следующем – где-то раз в месяц я внезапно и очень чётко осознаю, что время пришло. Я сразу же понимаю – или скорее вспоминаю – куда мне надо идти. Как правило, это происходит в выходные или праздники, видимо, чтобы дать мне больше времени. Что было бы, если бы я решил не идти – не знаю. Когда я в порядке эксперимента пару раз подумал об этом я не то услышал, не то представил шум падающей воды. Почему-то я очень хорошо понял, откуда и куда она падает, что находится за ней и что мне сулит встреча со всем этим. Если коротко – ничего хорошего. Так что я одеваюсь, выхожу из дома и иду. Чаще всего это тот же самый берег, иногда свалка, пару раз это была какая-то невнятная кирпичная постройка, в которой даже бомжи отказывались ночевать. Придя на место, я сразу вижу свою премию – на Работе неплохо платят. Не деньгами, а вещицами. Это может быть что угодно – отбитый цоколь от лампы, старый кусок кирпича, один раз был целлофановый пакет. Я сразу понимаю, что с этим делать. Благодаря вещицам, я неплохо продвинулся на работе – той, обычной работе, на которой я работаю в остальное время. Вышестоящий руководитель заболел чем-то тяжёлым - меня поставили на его место. Нижние этажи затопило, а я удачно проходил мимо и спас ценные документы – выдали солидную премию. И кому придёт в голову, что в первом случае мне помог обрывок инструкции от какого-то лекарства, а во втором – обломанная спица. Но я отвлёкся.

Кроме премии, на месте меня ждёт ещё кое-что: я чётко понимаю-вспоминаю номер дома и подъезда. Это как правило совсем рядом – важный момент для того, что ждёт нас дальше. Я иду к этому дому и ищу дыру, назовём это так. Дыры бывают разные – иногда это просто дверь, типа тех, что ведут в подвал, вот только днём вы её не найдёте. Тогда я просто захожу в неё - всегда открыто - и оказываюсь в небольшом пространстве, из которого попадаю в квартиру - я зову это предбанник. Иногда-просто трещина в стене, в которую не пролезет ничего крупнее тощей мыши. Но для человека, который работает на Неё это не проблема. Первые разы было немного больно, но потом я просто перестал обращать на это внимание. Вылезаю я из щели всё в том же предбаннике. Из него я пролезаю в квартиру. Переход иногда открывается за диваном или шкафом-приходится аккуратно двигать, ведь ходить сквозь стены или что-то такое я не могу – наверное потому что иначе было бы слишком просто. Приходится просто прятаться. И вы удивитесь, насколько это нетрудно, если вы уже в квартире. Люди не могут меня заметить, однако попав в их поле зрения я сразу же испытываю охрененно сильную боль, так что я стараюсь обойтись без этого. Работа всегда идёт ранним утром, когда все только проснулись или поздним вечером, всегда на границе двух периодов, никогда не ночью и не днём. И я ни разу не оставался с ребёнком один на один – причина, я думаю всё та же – было бы слишком просто. Так что приходится импровизировать – из-под ванной, где я появился в этот раз – в шкаф, оттуда- за кресло, а потом резкий спринт до балкона. Прежде, чем подвернётся удачный момент, часто проходит много времени, мой рекорд-три с лишним часа. Приходится быть терпеливым, знаете ли.

И всё это время я слежу за детьми. Они плачут, веньгают, канючат. Они выпрашивают сладкое, требуют включить мультики – нет не эти, а другие, да нет, не эти – и так до бесконечности. Если они не получают желаемое, они начинают реветь и кричать. И ведь что характерно, они мгновенно успокаиваются, прямо в момент становятся нормальными, если им это дают – а ведь секунду назад они едва не задыхались от рыданий. Они часто бывают жестоки – я видел, как милая девочка лет восьми душила своего котёнка, а спалившей её маме она сказала, что это его так гладит. Я видел их голыми, видел, как они начинают познавать свою половую принадлежность – не подумайте, это никогда не доставляло мне удовольствия, я же не извращенец какой-то. Но мне приходится это видеть. А детям приходится видеть меня. Их взгляд не приносит мне боли, только самые разные странные ощущения – иногда я мёрзну, иногда я словно становлюсь покрыт маслом, а один раз я начал слышать, как ходят мышцы внутри моего тела. Когда дети видят меня, они реагируют по-разному – кто-то из них начинает кричать, кто-то наоборот совсем не боится и пытается поиграть со мной. Я стараюсь не реагировать – лучше не отвлекаться. Пару раз родители реагируют на фразы про маленького дядьку за шкафом (вообще-то 170 см - это не так уж и мало, я просто немного сутулюсь), а потом перестают. И когда все отвлекутся - решающий момент. В обычной жизни я не контактирую с детьми, так что не могу точно сказать – они не могут вырваться потому что сил не хватает, или это всё-так Она немного помогает мне. Так или иначе, я пока ни разу не встретил настолько сильного сопротивления с их стороны, чтобы не смочь дотащить их до входа в предбанник. Главное- зажать рот. А уж когда дотащишь до перехода- пусть кричат – это только кажется, что предбанник через стену от квартиры. Где он на самом деле – не знаю, но звуки оттуда не доходят, проверено.

Затем вместе с ребёнком я выхожу на улицу, тем же путем, каким приходил. Вести их (или тащить-тут уж как повезёт) приходится недалеко – помните, я говорил, что это важный момент? В столь поздние или ранние часы на улицах обычно мало народу, а тем, кому по какой-то причине не сидится дома - обычно всё равно. Если я вижу, что кто-то всё-таки обращает на нас внимание – я использую отработанные фразы. Утром я говорю что-нибудь вроде “Ну ведь ты сам так хотел в этот лагерь, там ведь все твои друзья, ты вернешься всего через пару недель, самому потом будет стыдно, за то, что ты сейчас тут устроил”. Вечером я отчитываю ребёнка и говорю, что больше никогда не отпущу его гулять так поздно – это же надо, мама уже два часа как во все морги звонит, а ты просто загулялся, оказывается. Как правило, люди верят.

Наконец, я вновь прихожу туда где всё началось. Я просто сажаю ребёнка куда придётся – на какие-то перевернутые ящики, на выброшенный холодильник, прямо в грязь, если дело происходит у реки. Я отворачиваюсь и жду буквально несколько секунд. Нет, я не слышу никаких замогильных стонов или дьявольского хохота. Только негромкий шелест, как от пакета на ветру, да и то не всегда. Дети тоже не кричат и ничего такого – наоборот, они прекращают плакать и звать маму, папу, или кого они там ещё зовут. Я разворачиваюсь и смотри на ребёнка, а он смотрит на меня, и в его глазах я вижу изменения. Опять-таки, никаких вертикальных зрачков или кровавых слёз. Взгляд просто становится более спокойным. Намного более спокойным, как вода в тех заводях вдоль реки. Потом ребёнок убегает. Провожать его не нужно, он сам найдёт и свой дом, и способ попасть туда. Родители вряд ли успеют заметить его отсутствие – я работаю быстро. Они скорее будут рады хотя бы десятиминутной передышке в вечной череде слёз и идиотских вопросов, которые дети так любят задавать.

Иногда я вижу этих детей уже спустя какое-то время после того, как работал с ними. Мы, естественно не подаем виду, что узнали друг друга, я даже думаю, что дети-то меня и не узнают. А вот я узнаю. И я вижу изменения – они становятся спокойными. Они больше не плачут, не изводят окружающих назойливыми требованиями и не затевают этих мерзких шумных игр. Они не мучают более слабых сверстников – а ведь обычно дети обожают так делать. Правда, я не слышал, как они смеются, а то, что они рисуют на асфальте с большим трудом можно списать на неумение рисовать. Но это не такая уж и большая цена, как мне кажется. Они изменились к лучшему. И я принимал в этом участие.

Если вы думаете, что мне нравится моя работа, то вы ошибаетесь.

Я её обожаю.


'Автор: А.П.

«Ариадна», - гласила яркая вывеска над одним из самых посещаемых салонов красоты. Шумный город кипел, наваливался на людей своими радостями, проблемами и нуждами. Проблемы проблемами, а вот красота всегда требовала жертв. И жертвы приезжали, приходили и просто забегали. Уютная атмосфера, прекрасные мастера своего дела, широкий круг клиентуры, всё способствовало поднятию имиджа этого заведения. Стрижка, укладка, маникюр, вау! Всё для самой прекрасной половины человечества! Был здесь ещё не менее примечательный уголок, предлагавший милым дамам широкий ассортимент накладных локонов, париков и всякой другой бутафории, делавшие принцесс королевами. Как говорится, на всякий вкус и кошелёк. А вот и товар, в общем, особым спросом который и не пользовался, но в силу своего происхождения, имел довольно разные ярлычки ценников. Косы чёрные, рыжие, русые, косы цвета платины ждали своих покупательниц. Сделанные из тонкого нейлона и других искусственных волокон, разной длины и толщины, они были умело размещены на самом видном месте этого царства красоты. Но в этом царстве была и истинная королева – натуральная, безжалостно покрывающая все карты напыщенного лоска. Золотистая коса, цвета спелой пшеницы, несомненно, когда-то украшавшая настоящую женскую головку, не знающая щипцов для завивки, красок, масок и бальзамов для волос. Постороннему показалось бы, что срезана она была только что с деревенской краснощёкой девахи, вскормленной свежим воздухом, солнцем и молоком, так бросалась в глаза она своей свежестью, здоровым блеском и довольно внушительной длинной. Сейчас, такой на современных барышнях не увидишь. История её появления тоже была не совсем обычной.

Дело в том, что принёс косу молодой парень, пряча лицо под капюшоном серой толстовки. Проскользнув через стеклянную дверь, он развязно вытащил из рюкзачка это сокровище и помахал им перед носом девушки, стоявшей за стойкой. «Ввот, принёс, может, купите, уступлю ппо дешёвке», - заикаясь, пробормотал он, не глядя на девушку. Та, сначала, неодобрительно покосилась на пришедшего, потом оценивающим взглядом окинула предлагаемый товар. «Чёрт возьми, хороша», - подумала она, отметив толщину и блеск. – Чуть-чуть поработать, и можно весьма неплохо продать, натуральные волосы всегда были в цене. Нет, не пустить на наращивание, оставить, вот так, как есть, во всяком случае, пока».

О цене договорились быстро. На вопрос о том, откуда такая красота, парень что-то невнятно промямлил, типа сестра модную стрижку сделала, отрезав надоевший хвост под корень, а потом сгрёб трясущимися руками деньги и исчез за дверью, в хаосе бьющей через край жизни. «Ага, сестра отрезала, жди», - усмехнулась девушка, желая незамедлительно показать приобретение всем мастерицам, создающим шедевры в этом уютном уголке.

Золотистая коса вызвала удивление и восхищение многих, кто находился сегодня в салоне. Отливающие здоровым блеском волосы заструились между пальцев, знающих в этом деле толк. «Шикарная вещь»! – воскликнула одна из клиенток, с завистью оглядывая косу и мысленно сравнивая её со своими жиденькими локонами, повидавшими, казалось всё на своём веку. Нина, так звали девушку, которая сейчас провела удачную сделку, отошла в свой уголок и положила косу на ворох локонов, торчавших из огромной коробки. Занимаясь привычными делами, она поминутно оглядывалась, удивляясь, что же так влечёт её к этому олицетворению женской красоты. Сначала её показалось, что золотистый оттенок растворился в разноцветной массе локонов, и коса уже стала светло-русой, потом этот цвет потемнел, налился чернотой, и вот уже на Нину смотрит этакая гадина, которая пытается медленно сползти с края коробки. Девушка помотала головой, пытаясь избавится от наваждения. Нет, всё как было, никаких изменений и перемещений не наблюдалось.

***

Рабочий день подходил к концу, принося всем неумолимое желание оказаться дома, под сенью родной крыши с чашкой горячего чая или бокалом полусухого в руках. Поток клиентов иссяк, превратившись в одиночные фигуры, забегавших в салон что-то подправить, подстричь, или просто поболтать со знакомыми, разнося мелкие, ничего не значащие сплетни. Появление этого полного лысоватого человека, заставило товарок засуетится, забегать, изображая на смазливых личиках милые приветливые улыбки. Пал Палыч, так звали хозяина, не баловал это место своим посещением, но будучи на веселе, позволял некоторые вольности по отношении к работающим здесь девушкам. Мог и крепко выматерить, заметив забившийся под кресло клочок волос или малюсенькое пятнышко на поверхности зеркала, мог и приобнять, чмокнув любую девушку слюнявыми губами. Настроение сегодня у него было приподнятое, отчасти от солидной дозы алкоголя, отчасти от аппетитных закусок и приятного времяпрепровождения, скорее всего, с очередной пассией. Маленькие мышиные глазки забегали по большому залу, по лицам девушек, ожидающих поворота событий неизвестно в какую сторону, а потом губы мужчины растянулись в слащавой улыбке, и он, пробормотав что-то нечленораздельное, звонко шлёпнул Нину, оказавшуюся рядом, по круглой, обтянутой джинсами заднице. Тут же забыв о своей «милой» проделке, он грузно опустился в кресло, издавшее противный скрип под тяжестью холёного тела и разразился хвалебной речью в честь жриц храма красоты, созданного его заботливыми руками и умной головой. «Опять нажрался, боров проклятый», - подумала Нина, отступая за свою стойку, морщась от отвращения. В её ушах до сих пор стоял звонкий шлепок, а задница возмущённо горела от удара толстой пятерни. Такое развязное обращение Нине не нравилось, но, зная, какое переменчивое настроение у хозяина, который мог в любое время указать на дверь со словами: «Ножки в помощь», она решила промолчать, загоняя обиду в глубь нежной женской души. Нервно передвинув коробки из одного угла в другой, девушка остановила свой взгляд на косе, лежавшей на самом верху коробки, провела рукой по заплетённым прядям. «Коса, девичья краса! Вот обмотать бы такой косой толстую красную шею этому борову, пусть бы посмеялся», - подумала она, представив синий вывалившийся язык и красную одутловатую харю с выпученными глазами. Представленное не испугало, не вызвало чувство омерзения, а наоборот, даже настроение подняло. Оказавшись за стеклянной дверью, Нина с упоением вдохнула вечерний воздух свободы и направилась к остановке, совершенно забыв о переживаниях и нахальстве подвыпившего Пал Палыча.

***

Пал Палыч шумно глынькал воду прямо из крана, заливая разбушевавшийся пожар в глотке. Вспоминая, какого шороха он навёл в личном заведении, мужчина с довольной миной погладил обвисшее брюхо и завалился на широкую кровать, наполняя комнату громким храпом и запахом дорогого одеколона, в перемешку с потом и алкогольными парами.

Золотистая змейка бесшумно проскользнула по пушистому ковру, поднялась по ножке кровати и медленно продолжила свой путь, прячась в складках тёплого одеяла. Вот она осторожно коснулась пухлой руки спящего и проскользнула под подушку, оказавшись через минуту на оголённом плече, настойчиво пробираясь к шее, прикрытой складками мясистого подбородка. Скоро змейка, как вязанный шарф крепко обхватила в несколько рядов шею мужчины и начала затягиваться безжалостными петлями, преграждая путь воздуху, сжимая кровоток и ломая гортань. Пал Палыч спросонья царапал грудь, стараясь схватить злополучную удавку, ослабить петлю и вдохнуть глоток воздуха, который требовали его трепещущие лёгкие. Волосяным арканом, накинутым чьей-то сильной рукой, петля медленно, но верно сжимала горло, проникая концом в судорожно открытый рот, забивая его изнутри кляпом оживших золотистых волосинок. Тело мужчины напряглось, босые ноги беспорядочно заскользили по простыне в поисках опоры, глаза вылезли из орбит, позвоночник выгнулся дугой, приподнимая грузное тело, а потом это тело тяжело рухнуло, и только дёргающиеся пальцы ещё несколько секунд выбивали дробь, постепенно теряющуюся в складках мягкого одеяла.

***

Не о дочери мечтал Варун, сын должен род продолжать, опорой да защитником быть, сын должен лес под посевы выжигать, землю обрабатывать да бросать в неё семя благодатное. А тут шестая дочь на старости лет! Времена неспокойные. Хоть род его и небедный, а чего с девок взять, вырастет, вылетит из гнезда, да будет спину гнуть на свою семью, вдали от отца с матерью. А тут ещё половцы! Всё чаще и чаще стонала земля, от топота орды, даже в их глушь всё чаще и чаще доходили вести о выжженных и разграбленных деревнях, что на южной стороне. Даже женщины и дети учились владеть оружием, а бабье ли дело лук со стрелами в руки брать, ей хлебы печь, да детей рожать! Вот и старшая Яромила, туда же, то нож играючи в самую цель вгонит, то стрелу выпустит, что мужику на зависть – меткий глазок у дурёхи. Старый Варун вздохнул, нападут половцы, не отобьёмся, вот и стоит ли подати князю платить, если в нужный момент вряд ли поспеет, да и встанет ли на защиту глухой деревушки, затерявшейся в лесах. А вот половецкий хан хитёр, небольшие отряды везде рассылает наткнётся вот такой отряд на поселение, стариков побьют, закрома разграбят, избы пожгут, а молодых в полон возьмут, а про девок и говорить нечего. Снасильничают, а кого смерть не приберёт, свяжут косами друг к дружке и погонят в степи свои. А такой товар можно было продать, обменять или оставить в личное пользование. Охрана была сильною, следили день и ночь, чтобы «товар» руки на себя не наложил. Мрачные раздумья прервал звонкий смех Яромилы, ярким лучиком промелькнувшим мимо отца. Вот она, душенька, любимица. Замуж бы её скорей, с родителями жениха уж давно сговорено, пусть бы в любви да в счастии пожила. А может, бог сжалится, отведёт беду чёрную, Если бы знал Варун, что беда чёрная уже недалече, не сидел бы, не думал думу мрачную, а собрал бы род свой и двинул на север, в глухие леса, где любая тропка - защитница.

Войско Кончака шло по намеченному маршруту, уничтожая на своём пути большие селения, пополняя запасы награбленного добра да бесконечные вереницы пленных. Воины Кончака довольно улыбались и говорили что-то на своём незнакомом наречии, подгоняя нагайками отставших женщин в рваных рубахах, прижимающих к себе детей. На стоянках их разделяли, не обращая внимания на крики и плач, щедро полосуя нагайками по плечам и спинам жертв, оставляя крупные кровоточащие рубцы. Сам Кончак, давно уже отправил несколько десятков отрядов по окрестностям, приказав привезти как можно больше добычи, во славу предкам и процветания его народа. Несколько отрядов вернулись, присоединившись к основному войску, хвастаясь награбленным и доблестью своих самых сильных воинов. Кончак ждал Ургуна, своего младшего сына, первый раз участвующего в набеге на эти богатые земли. Давно он должен бы уже вернуться, но ни посланные лазутчики, ни время ожидания не принесли хороших вестей. Небольшой, вдвое уменьшившийся и изрядно потрёпанный отряд, вернулся с наступлением сумерек следующего дня. С презрительной ухмылкой Кончак окинул взглядом скудный обоз с награбленным и небольшую кучку людей, тесно жавшихся друг к другу.

- И ради этого ты оставил гнить на чужбине моих лучших воинов? – обратился он к Ургуну, понуро опустившему голову.

- Отец, я знаю, добыча ничтожна, но есть то, что понравиться тебе и усладит твоё взор и тело. Она владеет луком не хуже наших воинов. Многих из них она отправила к предкам своими нежными руками, которые посылали стрелы так же метко, как и твои воины.

С этими словами он выдернул из кучки пленных тоненькую девушку, щёку которой пересекал кровоточащий рубец.

- Хочешь сказать, что эта женщина одержала верх над самыми прославленными воинами? И ты предлагаешь её мне, в качестве услады, подпортив лицо плетью, - гневно закричал Кончак.

Глядя сейчас на эту девушку, никто бы не сказал, что эти хрупкие руки могли натягивать тетиву и пускать стрелы точно в цель, поражая врага. Её разум не помутился при виде сгоревшего отчего дома и порубленных саблями родных, исполосованные плечи не согнулись от ударов нагаек, а голубые глаза смотрели яростно и враждебно, испепеляя хана взглядом, наполненным ненавистью.

Ещё раз взглянув на добычу сына Кончак расхохотался.

-Красивые женщины всегда в цене, а если эта ещё и владеет оружием, то её цена возрастает вдвое. Я посмотрю, что она умеет завтра, а сейчас, прочь!

Подавленный Ургун поспешил скрыться подальше с глаз разъярённого отца, напоследок дав распоряжение своему воину, показывая на хрупкую девичью фигурку.

***

Утро выдалось серым и мрачным. Облака заполонили небо, скрывая отблески солнца и обдавая прохожих редкими капельками дождя. Мрачное настроение читалось на хмурых лицах людей спешащих по своим неотложным делам. Старушка – божий одуванчик, кутаясь в старый потёртый плащ, стояла у стеклянной двери и с опаской и недоверием всматривалась в лица прохожих.

В город Гришка приехал рано, дела по работе, ну и в магазин зайти надо, подарок прикупить по случаю день рождения одной премилой знакомой. А тут… Растерянная, совершенно потерявшаяся, и испуганная фигурка пожилого человека, натолкнула его на мысль, что помощь нужна, простая человеческая помощь.

- Третий день хожу, закрыту и закрыту, а спросить, когда откроют не у кого. Ты, сынок, случаем, не знаешь, когда откроют? – скороговоркой защебетала старушка, когда Гришка подошёл поближе.

Парень мысленно улыбнулся, недоумевая, зачем старушке салон красоты, в который она так стремилась попасть. Но та продолжала щебетать, распознав в Гришке родную душу.

- Внучок мой, дурья голова, третьего дня сюда вещицу одну снёс. Всё бы ничего, да вещь эта у нас из поколения в поколение по женской линии передавалась. Понимаешь, сынок, беда будет, если её назад не вернуть. Вот и хочу назад выкупить. А деньги есть, куда без них, - старушка порылась в кармане плаща и показала несколько смятых бумажек, скорее всего, сэкономленных с и так небольшой пенсии.

(Продолжение следует)

Однажды вечером ко мне явился друг детства Боря в невменяемом состоянии. Не виделись мы года полтора. Но о визите он не предупредил, лишь подходя к подъезду, набрал мой номер и стал умолять заикающимся голосом впустить его.

Представьте, что у вас на кухне сидит здоровый детина, даже не снявший от волнения куртку и нелепую шапку с помпоном, и просит скулящим голосом защиты от некоего Цветика. А ты молишься про себя, чтоб соседи потом хозяйке не нажаловались на слишком громкие разговоры.

Только через полчаса, выпив настойки и чая, Боря немного успокоился, но рассказать внятно о случившимся по-прежнему не мог. Историю о странной банде «Цветика» я сумел составить лишь после долгих расспросов приятеля. Что-то я записал незаметно на диктофон, но, так как сопровождающаяся короткими истериками череда вопросов и ответов покажется слишком непонятной, мне проще изложить рассказ друга своими словами.

Первое появление Цветика произошло летом 2003 года. Мы с Борей закончили пятый класс. Мой друг к тому времени окончательно стал тем мальчиком, что любили строить «шалаши», стояли в стороне во время футбола и уходили прочь при «разборках». Наша компания принимала его, несмотря на постоянное нытье, а вот за пределами двора он часто находил проблемы.

Здесь я хочу добавить, что Боря жил в своем мире. В его центре находились мать с бабушкой, затем шли немногочисленные родственники и тщательно проверенные друзья. Я входил в это ближнее окружение: меня ценили за помощь с математикой. Дальше находилось опасное внешнее пространство. Кроме него, существовали, как говорила мама моего друга, «места для непослушных мальчиков», тюрьма и психбольница, маленький ад на земле из двух кругов. В Бориной жизни, за исключением летних каникул с пребыванием на даче, все подчинялось ежедневному циклу «школа-музыкалка-дом». Потом школа поменялась на университет, университет на работу, и даже смерть матери от рака год назад не повлияла на ход настроенного ею механизма жизни, пока не вернулся Цветик.

Первая же встреча случилась еще в детстве, в один из июньских дней, когда примерно неделя оставалась до переезда моего приятеля на бабушкину дачу. Возможно, если бы наша компания не пошла играть в войну на заброшку и Боря бы не остался без нашего присмотра, то столкновения с Цветиком не случилось. Но мальчик нас не нашел и решил продолжить возведение домика, который наши мамы называли «шалашом», а мы то «нычкой», то «халабудой». Лучшим стройматериалом для такой мальчишеской базы был различный хлам, и в его поисках мой приятель отправился на соседний пустырь.

На пустыре Боря нашел старые поддоны из магазина. Но только он потащил один в шалаш, как показались хулиганы из соседнего с нашим двором общежития: худой низенький Санек по кличке «Дич» (1) из-за фамилии Дичков, тощий бледный Игорь, называвший себя «Читером», и Жека-каратист, чью внешность и характер я почти полностью забыл. С ними шагал парень постарше, лет так пятнадцати, с абсолютно белой кожей, говоря словами моего приятеля, «как у манекена или игрушки».

Боря с детства был грузным, а со спортом не дружил. Пустись он в бегство по жаре, и шпана через сотню метров настигла бы его. Но главным препятствием был страх: я не раз видел, как хулиганы и без Цветика парализовали моего приятеля, словно сказочный удав кролика. Компания приближалась. Мальчик стоял.

– Ты Боря? – спросил высокий парень.

Мальчик молчал.

– Слышь, чмо воняющее, тебе вопрос! – крикнул Санек.

Я помню Дича, хотя мне и не доставалось от него. Он ко всем обзывательствам добавлял слово воняющий, хотя от него самого пахло, как от забытой мусорщиками свалки. Боря вряд ли пересказывал диалог дословно, но лексикон Сани был настолько беден, что все его фразы я выучил в детстве наизусть и уверен, что там отпрыск общежития говорил именно так.

Мальчик кивнул.

– Ты лучше не глупи, Борян. Мы просто поговорим, – сказал Читер.

Игорь был «шестеркой». Он какое-то время «тусовался» с нашей компанией, но потом ушел от нас и стал набиваться в друзья к каким-то мажорам. Те его быстро прогнали. После Читер пару месяцев проболтался по дворам, а в начале лета прибился к старым знакомым – «общажникам».

– Вчера вечером ты клеил кораблик. – произнес Цветик, – Такой идиотский, с красными парусами. Затем поиграл на своей скрипочке, а потом вы с мамочкой стали молиться.

Боря испугался. Ему не было так страшно даже весной, когда «общажники» избивали его толпой. Про Борины занятия музыкой знали многие, о моделировании – ближний круг, а про молитвы только мама и бабушка. Мальчик стеснялся религиозности своей семьи и старался не распространяться о ней, к тому же ходили они не в православную церковь, а на служения баптистов в молитвенный дом. Я, например, узнал об этом лишь в подростковом возрасте: начались проповеди от его матушки про вред алкоголя и дьявольскую природу рэпа. Но сейчас перед ним стоял незнакомый «большой пацан» и говорил о его тайнах, словно о ней вчера рассказали по телевизору.

– Тебя тут часто бьют, Борюсик?

– Б-б-бывает.

– А хочешь, чтоб я побил?

Боря отрицательно помотал головой.

– Слышь, не молчи, лох воняющий!

– Это же бесплатно, а что бесплатно, то приятно, – ухмыльнулся Жека и отвесил пинка: каратист любил отрабатывать приемы на тех, кто не мог постоять за себя. Боря охнул и упал.

– Угомонись, – высокий парень одернул Жеку, а потом повернулся к Боре: – Меня зовут Цветик. Цветик-семицветик. Если хочешь, чтоб не стало хуже, то возьми кораблик, положи туда подаренную отцом ручку, кольцо мамочки, что она хранит в шкафу, и лежащие там же свои молочные зубы, а потом опусти в речку-вонючку и произнеси: “Плыви-плыви кораблик, плыви не в океан. Плыви на чудный остров, плыви через туман”. И тогда ты перестанешь быть лохом, а станешь пацаном. Самым настоящим пацаном. Ты меня понял? Боря кивнул.

– Слышь, воняющий, –- пискнул Санек. – Нас не обманешь!

В этот же момент высокий парень схватил мальчика за руку. И тут, по словам Бори, «кожа на запястье у Цветика сморщилась сама по себе и из складок на коже вылезли мелкие насекомые». Несколько секунд они ползали, а потом вернулись назад и исчезли в норах. Закрылись отверстия так же быстро.

– Мои жуки запомнили тебя. Не думай сбежать, мы найдем тебя, – произнес Цветик и улыбнулся. – Повтори стих. Боря, запинаясь, пробормотал несколько раз странную фразу. После этого хулиганы и Цветик ушли прочь.

∗ ∗ ∗

До этого места я постоянно перебивал Борю: он запинался и путался. Позже мне приходилось переслушивать некоторые места записи нашего разговора раз десять, чтоб уловить детали.

– С тех пор я трипофоб! Любые поры! Любые отверстия! Помнишь, как я стал обходить муравейники? – повторял, заикаясь, мой гость.

Меня же в тот момент страшили не отверстия, а нахождение неадекватного человека рядом. С психиатрической клиникой мне связываться не хотелось: уж слишком много историй наслушался про пытки аминазином. Так подставить Борю я не мог. Но и от его дрожащих тирад мне становилось не по себе.

Вдруг раздался стук в дверь. Боря вжался в угол кухонного дивана, а через секунду сполз под стол, шепча: «Спрячь меня, спрячь меня, спрячь».

Я глянул в глазок. На лестничной клетке стоял Максим, друг моего младшего брата.

– Фил, есть отвертка? – спросил он, когда я приоткрыл дверь.

– Я ж давал.

– Да там размер не подходит.

– Тебе все не подходит! Вот что мешает день не дымить табаком и отложить на отвертку?

– Да заколебал, дай. Слушай, а что тут у тебя крики такие, аж с лестницы слышно. Вписон?

– Да! И ты еще мелкий! Девятый класс закончишь – и будут вписки! Отвертку не дам! Все!

Я захлопнул дверь. Вернулся на кухню. Боря произнес сдавленным голосом:

– Это один из них…

– Кто? Макс? Один из кого?

– Друзей Цветика! Он заманивает их! Как Санька, Игоря и Жеку! Ты в курсе, что с ними стало?

– Санек, вроде, утонул, а Жека… Да черт их знает, я не следил за жизнью каждого пацана в окрестных дворах, я ж не инспектор по делам несовершеннолетних, или как там эта должность называется?

– Санек? Утонул? – Боря попытался изобразить хохот. – Ты не помнишь закрытый гроб и объявления о пропаже?

– Нет!

– Я помню, я расскажу!

∗ ∗ ∗

Дача Бориной бабушки находилась далеко за городом, в соседнем районе. Я сам там бывал и каждый раз проклинал четыре часа пути, половину из которых я трясся в электричке, а еще половину тащил скарб Бориной мамы по проселочной дороге. Ну а Боре в десять лет это и вовсе представлялось то ли «Хожением за три моря», то ли путешествием Бильбо, то ли переселением народов, где его семья оказывалась маленьким обособившимся племенем.

В деревне ребята не уступали городским по части травли и мордобоя. Но пухленького мальчика в очках там не трогали, сочли чудаком. Поэтому через пару дней мама без страха отпустила сына в сельпо. Он спокойно дошел до магазина, купил все необходимое, и вдруг увидел Санька: парень выделялся выгоревшими добела волосами. Дич тоже заметил Борю и окликнул его. И снова мой приятель замер на месте.

– Слы, пердыш воняющий, тебе что Цветик велел?

– Запустить кораблик.

– А ты что сделал?

Боря промолчал.

– Это у тебя чо в пакете, а? Сгущенка? Угости по-братски.

Через секунду банка сгущенки вместе с плиткой шоколада оказались в руках Санька.

– Ты тут с мамочкой живешь, да? А мы с Цветиком в лесу!

По словам Дича, Цветик собрал ватагу пацанов и девчонок из разных дворов. Новый знакомый казался им каким-то супергероем. Он мог всегда незаметно стянуть любой товар у продавцов в магазине, а тогда еще не было так много супермаркетов, поэтому воровать приходилось в ларьках, что гораздо сложнее.

Символом банды Цветика был изломанный отрезок, вроде буквы W, из середины которого тянулась вертикальная линия. Я хорошо помню этот знак: когда-то его в нашем городе малевали замазкой, чертили мелом, выцарапывали ручкой на лавках. Самый большой из них был нарисован баллончиком на торце нашего дома, но несколько лет назад, после капитального ремонта, его скрыл толстый слой краски.

Цветик имел ключи от всех чердаков и подвалов. В одном из них его компания обустроила базу с навороченной техникой и самодельным спортзалом. Там странный подросток обучал мальчишек рукопашному бою. Боевые искусства, по словам Дича, он знал лучше Джеки Чана и Стивена Сигала. Игорь-Читер и другие юные игроманы, спускавшие деньги на школьные обеды в компьютерных залах, смогли наконец-то утолить свою жажду за несколькими новыми «персоналками» и «самой настоящей сонькой», подаренных «дядей на черном джипе». Девочки же пришли в восторг от музыкального центра с кучей CD-дисков.

Цветика слушались животные. На базе жили щенки, послушные, словно «в цирке». Но больше всего там было насекомых: десятки аквариумов с тараканами, муравьями, осами и прочими букашками. Они так же следовали приказам подростка и даже «закусали лоха одного вонючего».

Цветик был талантливым изобретателем. Он сделал игрушки на пульте управления, принимающий сигналы инопланетян и призраков радиоприемник, смертоносные рогатки и воздушных змеев, с помощью которых мальчишки, по словам Санька, могли летать. В деревню к Боре Дич якобы добрался на таком планере.

В конце разговора Санек произнес:

– А еще Цветик может из лоха сделать правильного пацана. Лох – это судьба. Но Цветик может обходить ее. Хочешь, полетим сейчас в город? Цветик сможет открыть квартиру, если ты его пригласишь. Ты все сделаешь и вернешься к вечеру. Станешь одним из нас. А может даже тебя возьмут на остров за туманом…

– Что за остров?

– Да так… Ну что, полетели?

Боря отказался. Дич ушел.

На следующий день дачу атаковали насекомые. Подвал кишел тараканами, по стенам ползали муравьи, а на чердаке летали гигантские мотыльки. Еще через день кто-то перерезал горло котенку, которого Боря подкармливал молочком и колбасой. Тело повесили на забор. Из-за жары труп начал разлагаться, разнося запахи.

Вся деревня обсуждала случай, бабки говорили про «сатОнистов», мужики грозились «яйца оторвать ублюдкам». Заглянул сельский участковый, но ограничился фразами в духе «следить за подозрительными личностями» и обещанием отыскать «подонка». Борина мама ожидала же от милиции действий. Женщина долго возмущалась, а после того, как жители разбрелись, собрала вещи и отправилась с сыном в город. Бабушка осталась, несмотря на уговоры.

∗ ∗ ∗

На пороге квартиры их встретила вонь. Стены покрылись плесенью, на кухне шуршали тараканы и жужжали мухи. Пока мама, кряхтя, возилась с сумками, Боря прошел в зал. И увидел на балконе Цветика. Подросток прижимался к стеклу, «скалясь и ухмыляясь». Он помахал рукой, а потом перелез через перила и исчез. Вот только внизу находилось еще восемь этажей, а почти все соседи по дому свои лоджии наглухо застеклили. Мальчик тут же в страхе бросился назад, в прихожую, промчался мимо мамы и вылетел на лестничную клетку.

Боря решил все рассказать маме. Женщина слушала внимательно, прервав уборку, некоторые вещи даже записала. Потом она принялась копаться в тетрадях, пока не отыскала номер. Через два часа пришел мужчина, представившийся Анатолием Ивановичем. «Седые волосы, такой типикал советский начальник, я думаю ты понял», – произнес мой приятель, когда я задал ему вопрос о внешности.

Я часто видел Борину маму с тетрадью. Даже в век смартфонов она предпочитала доверять сведения бумаге, причем не только телефонные номера, но кучу иной информации. Если Боря бы рассказал мне про Цветика чуть раньше, то мы покопались в ее записях, а эта история стала чуть длиннее, но увы…

Полчаса Анатолий Иванович говорил с мамой, а Боря сидел в другой комнате. Он улавливал лишь отдельные слова матушки: «секретность», «переезд», «я так напугана». Затем мужчина позвал мальчика.

– Что, Цветок уже на балкон научился запрыгивать? – произнес гость – Не бойся, в дом он не проникнет. Особенно, когда здесь я.

Мужчина курил. Для Бориной мамы табак являлся смертным грехом, она могла читать нотации даже смолящим на остановке мужикам. Но гостю она прощала даже такой проступок.

– Кто вы? – спросил Боря.

– Я уже говорил: меня зовут Анатолий Иванович, и я разыскиваю Цветика. Скажи, а какие мальчишки с ним гуляют?

– Саня Дичков из общежития. И еще Женя, фамилию не помню… Они… Они в пятнадцатой школе учатся. Саня еще про каких-то мальчишек говорил, Тоху упомянул, а сколько их там, я точно не знаю. У них приставка. И еще воздушные змеи…

– Стоп-стоп, давай по порядку…

Боря рассказал про встречу с Цветиком, про внезапно появившегося в деревне Дича и его истории. Анатолий Иванович слушал и делал пометки.

– Ты все правильно сделал, когда не пошел с Цветиком… – сказал гость, выслушав мальчика. – Этот парень предает своих … Вот, например…

Анатолий Иванович достал газету. Вверху большими буквами было написано: «Загадочное убийство подростка». Ниже поместили размытую фотографию.

– Это Евгений Здоровенков… Пару дней назад его тело нашли на заброшенной стройке… Сначала думали, что маньяк… Но Цветик опаснее любого маньяка, запомни это… В пределах дома он тебя не тронет, если ты его не пригласишь, хотя может наслать насекомых… Но все же оружие тебе не помешает.

– А кто такой Цветик?

– Расскажу позже… Ты, главное, читай больше, учись и все поймешь, когда станешь чуть постарше. И запомни: никому не рассказывай о Цветике. А то тебя увезут в психушку, скрутят руки и будут колоть уколы большим шприцом. Тебе мама говорила об этом?

– Говорила и не раз, – взлезла в разговор мама Бори.

– Вот… Мне можешь рассказать… Или маме… Но больше – никому… Если же Цветик набедокурит, а потом появится милиционер, то дашь ему мой номер…

– А оружие…

– Номер запомни! – крикнула мама.

∗ ∗ ∗

Когда я поинтересовался про номер, то Боря впервые за весь похожий на припадок разговор улыбнулся.

– Я догадывался, что ты спросишь… Увы, я забыл, столько времени прошло… И бумажку потерял, надеялся на мамины записи. Я искал, я пытался связаться, но все следы Анатолия Петровича как будто кто-то стер. Все упоминания о нем, все контакты, все адреса. Даже того здания, куда мы с мамой ездили как-то раз к нему, больше нет, оно исчезло словно сквозь землю провалилось. Я сохранил лишь нож… Я хорошо помню, что Анатолий Иванович строго глянул на маму… Ему не понравилось, что вмешались в разговор. Так вот, он строго глянул на маму, а потом дал ножик…

Боря вскочил, стал хлопать по карманам, потом бросился в коридор и вернулся уже с рюкзаком. Оттуда он вытащил нож. Черная рукоять, загнутый тыльник, широкое лезвие. Немного покопавшись в интернете позже, я выяснил, что это легендарный ПК МООиР. Таким прежде пользовались рыболовы и охотники. Вот только вместо серийного номера на … была выбита звездочка.

– Смерть Жеки-каратиста объявили несчастным случаем. Мол, подросток упал из окна на стройке. Но Анатолий Иванович сказал, что Жека защищал Цветика. Отвлекал преследователей. Ему было двенадцать лет, но он смог подбить из рогатки глаз одному сотруднику. И еще одного столкнул на арматуру. Не спрашивай, как… Это дало ватаге пацанов время, чтоб взлететь на своих воздушных змеях…

– А Дич?

– Смерть Дича связана со мной… Слушай, поищи в интернете «несчастный случай с подростком», 2003 год. Ты найдешь много интересного…

Я снова принялся гуглить, но поисковик выдал свежие новости: в городе нашли тело четырнадцатилетнего подростка. Сидевший рядом Боря тут же пробормотал, что это жертвы Цветика. Минуту мой гость, заикаясь, повторял шепотом: «Он их использует!». Я искал информацию, но кроме сухих сводок от правоохранительных органов сведений не было. Не обнаружил я ничего и в социальных сетях, только гневные комментарии о безразличии родителей.

– Так что случилось с Саньком? – спросил я Борю.

– Я убил его…

∗ ∗ ∗

Несколько дней мама сидела дома с Борей неотступно. Каждое утро она звонила по тому номеру и спрашивала: пойман ли Цветик. Я не знаю, с кем связывалась эта женщина: с полицией, ФСБ, ГРУ, иной правительственной секретной службой, SCP или даже «Людьми в черном», но уверен, что здорово она их доставала …

Но потом Бориной маме пришлось отправиться на работу. Цветик не ухмылялся за окном, не появлялись и другие аномалии, квартиру очистили. Женщина закрыла Борю дома, строго-настрого запретив ему даже подходить к двери. Поначалу все было спокойно: телевизор, постройка нового кораблика и книги.

Одним утром Боря лежал на кровати и читал. И вдруг он услышал легкое постукивание рядом. Мальчик поднял голову и увидел Дича за окном. Загорелый нос прижимался к стеклу, на лице играла улыбка, словно он стоял на бордюре, а не на узкой полоске металла, под которой было восемь этажей. Рядом с ним находился Игорь Читер, но бывший приятель Бори выглядел, наоборот, затравленным и жалким.

– Эй, Воняющий, интересная книга? – раздался голос Санька.

Боря не ответил.

– Я могу залезть к тебе! Разве ты не помнишь?! Ты не приглашал Цветика, но ты приглашал Игоря!

Когда Игорь общался с нашей компанией, то познакомился и с Бориной мамой. Его внешний вид – худой паренек в огромных очках – смог ввести в заблуждение женщину. А еще Читер неплохо разбирался в математике и несколько раз помог незадачливому музыканту с примерами вместо меня, что дало ему пропуск в ближний Борин круг. После ухода Игоря из нашей компании мы не особо скорбели, а вот Боря расстраивался, звонил ему на домашний и даже ходил во двор общежития, хотя это заканчивалось синяками.

Дич оттолкнулся от стекла, завалился назад, но не упал, а преодолел гравитацию, подобно персонажам Матрицы, и снова вернулся к стеклу. И тут Боря увидел, что от его рук и ног поднимались вверх тонкие, словно паутина, блестящие нити. Такие же веревочки удерживали и Читера. В руках Игоря появился мешочек. Из него показалось темно-багровое, цвета печени, тонкое щупальце.

Боря хоть и струхнул, по его словам, но все же вспомнил про нож. Подарок Анатолия Ивановича лежал у мамы в шкафу. Женщина надеялась, что сыночек не пустит его в ход. К счастью, она не спрятала его. Когда мальчик схватился за рукоять, то щупальце уже проникло в комнату и оплело шпингалет.

∗ ∗ ∗

– Надо было щупальце просто отрезать… – произнес Боря хриплым голосом, – но я не догадался. Я еще в худшем состоянии был, чем сейчас. Только не спрашивай меня, почему средь бела дня никто не заметил двух мальчишек на отвесной стене дома. Я успел набрать номер Анатолия Ивановича, бросился к телефону, успел набрать номер, но только раздались гудки, как Дич ворвался в комнату… И я… И я… Я убил его!

– А что же Читер?

– Он испугался. Он не залез. Поднялся на крышу, или откуда они там спустились… Но он свою миссию выполнил: открыл дорогу. Вскоре за окном появился Цветик. Я успел закрыть комнату на какой-то хлипкий замок, бросился к входной двери и лежал там, сжавшись в комочек. А потом ворвались люди Анатолия Ивановича. Они ждали Цветика. Сидели в засаде, хотя и упустили его. Они выбили дверь. Один из них схватил меня и вынес на руках. Из квартиры слышались крики. Соседям мы сказали про домушников и милицию. Но домушники не превращают шкафы в груды щепок. Анатолий Иванович потом рассказал, что они там потеряли двоих людей, а Цветик ушел…

На вопрос о Саньке Боря не ответил, а повернулся к стене. Лишь спустя минуту он повторил: «Я убил его». На этом моменте усталость стала брать верх над истерикой. Про возвращение Цветика он говорил путано, постоянно зевая.

Цветик исчез надолго. Борина семья переехала: нам тогда его мама ничего не стала говорить, а нашим родителям сообщила про размен квартиры с выгодой. Я продолжал общаться с Борей: на новом месте его травили в школе еще хлеще, чем у нас, поэтому я раз в неделю приезжал к нему, чтоб как-то ободрить. Поддерживал отношения и после, хотя общались реже. О настоящей причине всех перемен никто, даже самые близкие друзья не узнали. Прошли годы. Ушла школа, университет, настало время круга «Дом-работа»...

Месяца два назад Боря листал социальную сеть и вдруг увидел знак Цветика. Изломанный горизонтальный короткий отрезок на отрезке вертикальном. Некто с пустого аккаунта – пара анимешных картинок и одна «цитатка» – скинул его в комменты. А потом этот знак стал мелькать все чаще и чаще, в основном на фейках, которые создают одинокие подростки, увлеченные «шутингами» или «пранками». С таких аккаунтов моему другу приходили сообщения в духе «Помни Цветика» или «Лох – это судьба». Часть из них Боря прямо во время разговора переслал мне.

А потом знак Цветика появился в лифте Бориного дома. Еще один кто-то нацарапал рядом с его работой. В почтовый ящик подкинули рисунок с символом. Пришло вложение с письмом на электронную почту. А несколько дней назад Боря заметил компанию подростков возле дома. Когда он увидел их в третий раз, то не стал ждать и пошел за помощью ко мне.

– Этот Максим заодно с ними! Я видел его в их шайке! Не выдавай меня!

Это был последний его приступ истерики. Затем он вяло листал ленту телефона, кидая мне странные сообщения. Я уложил его в кресле: другого лишнего спального места у меня не было. Потом улегся сам.

Утром мой гость молчал. Истерика сменилась пугливой подавленностью. В школе время от времени усмешки и подколы над Борей оборачивались долгой – одна две недели – жестокой травлей. Тогда его попытки отбиться сменялись мучительным смирением. И вот оно пришло вновь.

Мы вышли из дома. Я проводил Борю до остановки. Это была наша последняя встреча. Следующую ночь он провел у нашего общего знакомого Вити. Один раз переночевал в хостеле. А потом его арестовали за попытку убить подростка лет тринадцати. Я не знаю деталей. Следователи на допросе лишь хмурились и требовали отвечать на заданные вопросы. Я изложил рассказ Бори, всячески стараясь показаться отстранённым скептиком.

Мой приятель охотился за подростками в течение месяца. Он убил лишь одного: юношу, семнадцати лет. Остальные три известные органам попытки окончились неудачно. Один мальчик смог вырваться и убежать. Другой дал отпор – нападавший сам чуть «здоровья не лишился». Третий стал кричать. Мимо шли люди. Боря побежал. С годами он стал еще более грузным. Его догнали. Задержали. Вызвали полицию.

Суд над Борей был открытым. Приговор вынесли быстро: принудительное лечение. Но ни журналисты, ни блоггеры, ни зеваки процесс словно не заметили. Я не знаю, почему его не раздули СМИ. Может быть, убийство доцентом истории молодой аспирантки затмило все остальные преступления, а, быть может, что-то другое вмешалось. Даже в новостных пабликах и каналах телеграма, где нет цензуры, моего друга почти не упомянули. Лишь в тематических сообществах про маньяков проскользнуло несколько заметок…

Допросы меня сильно утомили. Но как только Боря исчез в аду психиатрических клиник, я принялся искать информацию о Цветике. Поисковики не помогли: ни вторая страница гугла, ни десятая не сообщали о нем. Расспросы на форумах, мониторинг соцсетей, ролики на ютубе также ничего не дали. Остались только угрожавшие Боре аккаунты. Но они все оказались заброшенными, а то и удаленными.

Зато немало сведений я получил о мертвых подростках. В 2003 году в нашем городе случилось пять смертей. Все они казались обычными: кто-то неаккуратно играл на стройке (Жека-каратист), кто-то утонул (Санек-Дич), кто-то провалился в люк (Леша-Леший, хулиган из соседнего района, учившийся в нашей школе), одна девочка скончалась от передозировки, и еще одна пропала без вести.

По выходным я ходил в библиотеку. Старые газеты также не пролили свет. Журналисты догадывались о связях между смертями, винили в этом учителей, родителей, халатность чиновников (о, чудесное время, когда региональная пресса еще не стала тенью губернаторов и депутатов!). В паре заметок экстрасенс «нес ахинею» про «дурную энергетику» и «Эру Водолея». И лишь один читатель на сантиметр приблизился к истине, написав редакции: «Не влияет ли на наших детей общество или секта…»

Пару раз я общался с местными подростками, друзьями моего брата. Описывал им Цветика. На вопрос, знают ли они его, школьники отвечали отрицательно. Но я замечал реакцию, ту самую, что дети показывают своим мамам, когда те спрашивают их, курят ли они…

Аккаунты в интернете заброшены. Знаков не видно. Но мне кажется, что Цветик не исчез. Просто он в другом городе. Ищет новую жертву. И когда-нибудь мы увидим его знак и услышим о его проказах, но не увидим и не услышим его самого…

1. На стенах и партах он свою кличку писал именно так, без мягкого знака

Автор: Виктор Пепел

https://pikabu.ru/@greyhorse77

Это кошмар для каждой семьи.

У нас с женой был выходной, и мы решили взять нашего сына и сходить на ужин всей семьёй. Но когда мы вернулись домой, мы почувствовали, что что-то не так. Чем ближе мы подходили, тем сильнее меня охватывал страх. Когда наш дом показался в поле зрения, я увидел, что входная дверь была широко распахнута. Кто-то вломился в наше жилище.

Я велел своей семье подождать снаружи, на случай, если незваный гость все еще внутри. Они подчинились, и я медленно и бесшумно прошел через весь дом. Когда я вошел в гостиную, то увидел сломанную мебель, вещи были разбросаны, просто полный хаос. Неужели этот человек что-то ищет? Были ли у него злые намерения? Почему именно наш дом? Почему именно мы?

Затем я прошел на кухню. Холодильник был опустошен. Тарелки и еда были разбросаны по всей комнате. Что за человек вломился в наш дом? Бездомный, которому просто нужна еда? Если так, то почему он устроил беспорядок в гостиной? Вот тогда-то я и услышал его. В спальне послышались шаги. Злоумышленник все еще находился в нашем доме. Я на мгновение почувствовал облегчение из-за того, что попросил жену и сына подождать снаружи. До сих пор мне были неведомы мотивы этого человека. Но мне предстояло встретиться лицом к лицу с тем, кто проник в наш дом. И я буду требовать ответов.

Я медленно-медленно пошел в спальню. Я подошел к двери и сосредоточился на полоске света, пробивающейся сквозь щель. Я увидел слабые тени, танцующие на свету. Я поднял руку, приложил ее к двери и глубоко вздохнул, готовясь к тому, что может оказаться по ту сторону. Я толкнул дверь и властно шагнул через порог. Я не мог поверить своим глазам. Я даже потер их ладонями, думая, что мне это только кажется. Там, в постели моего сына, лежала молодая девушка с вьющимися светлыми волосами.

Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Должно быть, она была в ужасе. Я был на несколько футов выше и по меньшей мере на сто фунтов тяжелее ее. Должно быть, в глазах этой маленькой девочки я был настоящим монстром. Но ей следовало подумать об этом, прежде чем врываться в мой дом. Я позвал жену и сына, чтобы рассказать, что я нашел.

«Это человек, папа?»

«Да, медвежонок, ты прав. Это наш ужин.»

Автор: u/Perfect__Nightmare

Когда чёрные струйки стали просачиваться под дверью, наполняя горницу удушливым дымом, Фёкла метнулась к маленькому засаленному оконцу. Застучала, зацарапала, захлёбываясь в бесполезных попытках что-то объяснить собравшемуся люду. Дым, подхваченный сухим ветром, клубился и опрокидывался на собравшихся густыми волнами, скрывая их озлобленные лица. Крепкие брёвна трещали, заглушая отчаянные вопли. Задыхаясь, Фёкла упала на пол, закрыла лицо от опаляющего жара и поползла, готовясь принять неизбежное. Среди всякого хлама, разбросанного по полу, рука нащупала железное кольцо, намертво приделанное заботливым хозяином к крышке, закрывающей вход в подполье. Прилагая неимоверные усилия, женщина приподняла её и скатилась вниз, в спасительную темноту, обдавшую не огнём, а запахом земли и сырости.

***

Село Медвежино встретило Гришку криками петухов, да мычанием скотины. Признаться, большего он ожидал. Всё-таки, тоже районный центр, до города рукой подать, места вон какие, а тут запустение какое-то, крайние дома неухоженные, дворы заросшие, на улице – ни души. А нет, появилась душа – мальчишка в стоптанных шлёпанцах неторопливо проследовал куда-то, болтая в воздухе пустым пакетом.

- Мальчик, эй, хлопец, - окликнул было Гришка.

-Чего надо? – раздался недружелюбный голос, и из-за забора показалось лицо немолодой женщины в белом платке. Гришка аж оторопел от неожиданности.

- Да мне бы узнать, как до Поспелово добраться.

- Нет, ты поглянь, и этот туда же. Чем же вас это проклятое место приманывает? От Поспелово с прошлого века даже холмиков не осталось, а вы всё лезете и лезете. Иди-ка, ты парень своей дорогой от греха подальше!

- Цыц, анафема, раскудахталась! Чего человека прогоняешь? Заходи, человек, гостем будешь, - у раскрытой калитки стоял седой старичок, пытаясь улыбнуться обезображенными губами.

Старичок оказался дедом Романом, местным пенсионером, проживающим с дочкой и внуком. Скоро перед Гришкой оказалась тарелка наваристых щей да штоф собственноручно изготовленной дедом наливки. Как не отказывался Гришка, а уважить пришлось, и в первый, и в третий раз. Ух, хороша!

- Ты вот, Гриша, мне разъясни, ради чего ты это к нам приехал и какой у тебя интерес, хороший, али плохой? Знаешь, сколько сюда приезжало за последние-то годы. И телевидение, и молодёжь, и люди учёные. А ничего не нашли, так и уезжали восвояси ни с чем.

- А вот что-то и нашли, фотографии тому доказательство.

Захмелевший Гришка долго рассказывал деду о фотографиях, о горящей всю ночь, а потом исчезающей избе, ну и о скудных фактах, выуженных на просторах интернета.

- Ишь, фотографии он видел. Да у нас в селе дома, как старые газеты каждый год горят. Жертв, правда, не было, а чего горят, шут их разберёшь. И всё ночью, ночью. Медвежино, между прочим, первое место в районе по пожарам занимает, люди боятся, уезжают, эх.

Старик как-то сник, погрустнел, а потом потянулся за наливкой, наполняя рюмки себе да Гришке.

- Много вы приезжие знаете! У нас тут каждая собака про Поспелово ведает, а спроси – ни за что не скажет. А дом тот, и правда, появляется, сам видел, и не только видел, а и внутри побывал.

С этими словами дед расстегнул пуговицу на рубахе и показал Гришке шрам от ожога, опоясывающий грудь.

- Ногам тоже досталось, ну а на лице, сам видишь.

Выпитая наливка разлилась по лицу деда красными пятнами, окрасив правую щёку в синевато-багровый цвет. Стянутая застарелым ожогом кожа, приподняла край верхней губы, накидывая маску вечной ухмылки, а правое полузакрытое веко прибавило к этой маске попытку подмигивания. Багровое ухо, вернее, то, что от него осталось, свернулось безобразным комочком, выставив вверх острый кончик. Гришка подумал, что встреть он деда в тёмную пору, задал бы стрекача, и это в лучшем случае.

- Поспелово это в километрах пятнадцати отсюда, если посчитать, прям у реки когда-то стояло. Сейчас ни за что не угадаешь, что там когда-то деревня была: место ровное, как на ладони, кругом трава по пояс – косить, не перекосить. Я тогда помоложе был, так вот всё удивлялся – какого лешего столько добра пропадает: ни пашут, ни сеют, ни косят. У наших мужиков делянки для покоса похуже, а туда никого калачом не заманишь. Вот и решили мы с одним знакомым по деляночке там отхватить. Всё честь по чести, собрались, выпить взяли, закусить, ну и рано поутру туда отправились. Скажу я тебе, Гриша, покос там знатный, мы весь день там работали, а под вечер на краю костерок развели, разложились, выпили на радостях, решили – переночуем, а с утра опять за работу. Я уже заснул, когда меня знакомый толкать стал: «Смотри, Ромка, что за хрень, или я один это вижу»! Я спросонья сразу ничего не увидел, а потом волосы на голове зашевелились: шагах в двадцати от нас изба стоит, на старинный манер срублена, такие наши прадеды ещё ставили. Мы с приятелем друг друга подталкиваем, а подойти боязно. Потом осмелели, вокруг даже обошли. Место не тронуто, трава к стенам подступает, а изба настоящая, только дверь снаружи деревянным околышем подпёрта. Я этот околыш в сторону, и внутрь, благо, фонарь с собой, а приятель снаружи остался. Всё орал: «Чего там, да чего там?» Ну а чего там, печка огромная, лавки у стен да стол, на столе чугунок да крынки, грязища кругом. А потом я её-то и увидел.

- Кого её?

- Бабу. Куча тряпья на полу бабой оказалась. Я и рассмотреть её толком не успел, кругом как полыхнуло. Мне показалось, что всё разом загорелось, и стены, и стол, и лавки. Я к двери, а она снаружи подпёрта. Я ору, одежда на мне уже тлеет, кожа пузырями пошла, а тут сверху сыпаться стало, опалило, как цыплёнка. Я на карачки упал, и думаю, сейчас балки рухнут, изжарит до самых кишок, завалит и каюк мне. А потом чую, тянет меня за ногу кто-то, да силёнок, видать, не хватает. Я и давай руками, ногами помогать, пополз потихоньку, Дым горло обжигает, пальцы на головёшки натыкаются, вот так и кольцо нашёл от погребицы. Я как внутрь вполз, да по ступенькам скатился, так сразу и выключился.

Руки у деда задрожали, правая щека задёргалась, искажая и так обезображенное лицо. Он опустил голову и шумно выдохнул.

- В себя пришёл уже на больничной койке. Знакомый мой, потом уже рассказал, что дом полыхал да трещал так, что никто бы там не выжил. Долго горел, и пропал, а на том месте не то, чтобы зола, даже трава как стояла, так стоять осталась. А я на траве этой, шкура моя во многих местах слезла, обнажая красное мясо, ко мне и подойти было страшно. Так что знаю я, какие руки у смерти, раскалённые, вот какие.

- Ну, в больнице ведь спрашивали о том, что случилось.

- Известное дело, спрашивали. Ты думаешь, знакомый мой не рассказал? Кто поверит? Перепились мужики, костёр разгорелся, пока спали, вот и подсмалило. Выкарабкивался долго, ответы долго искал, и вот слухай, какое дело узнал. Деревня та не от лесного пожара сгорела. Вроде как, её одна баба ненормальная сожгла. В отместку те, кто в пожаре выжил, в её избе же закрыли и подпалили. Изба пыхнула, и нет её, а стоны и крики, местные ещё долго слышали, и всё из-под земли. Баба та вроде ведьмой была, а кто после того рядом селиться будет, кого горе, кого злость, а кого, может, и совесть замучила. Не стал народ заново деревню подымать, разъехались, расселились по соседним деревням, а большая часть у нас, в Медвежино осела. Праправнуки их до сих пор здесь живут. Изба ведьмы той каждое лето по ночам появляется и горит, а к утру исчезает в сполохах зари. Кто это слышал, кто видел, кто приврал, только, никто не знает, в какую ночь она появится, и что всё это значит.

- Километров в пятнадцати отсюда, говорите, Поспелово стояло? Дорогу покажите? Появится, не появится, на месте разберусь, за этим и приехал.

- Да ты что, Гриш, взаправду туда собрался, место-то проклято!

Долго дед Роман отговаривал Гришку, выпытывая, какой интерес у того к этому делу. А какой у Гришки интерес, он же в лоб ему не зарядит, что видит всякое, и может немалое. Про подполье слова в душу ему запали, может, дело всё в нём. Золой от пожарища запорошило, землёй с годами засыпало, травой поросло, скрыв, скорее не тайну, а деяния рук человеческих. Покопаться бы, поискать!

- А и чёрт с ним, с тобой пойду, поди, второй раз-то огнём пугать не будут, - резко сказал дед, хлопнув по столу ладонью.

Теперь пришлось отоваривать деда, хотя места незнакомые, чужие, одному Гришке и заплутать недолго. Выдвигаться решили рано поутру, дед ради такого случая даже решил выгнать из гаража свой москвичонок, как он сказал: «Старая рухлядь, но надёжная». С вечера загрузили в эту симпатичную рухлядь две лопаты, как настоял Гришка, канистру с водой, чтоб до реки не спускаться и двинули, как и договаривались на рассвете. Бодрая, не смотря на свой возраст, машина быстро доставила их почти до места.

- Главная дорога щас прямо пойдёт, а нам направо. Овраг минуем, а там и Поспелово, вернее угодья травяные нетронутые, а от деревни только слухи остались. Берём лопаты что ли? – дед Роман вопросительно посмотрел на Гришку.

- Сам возьму, - ответил парень, нагружаясь тем, что засунул в багажник заботливый дед.

Минут через двадцать они уже прошли овраг и остановились на краю огромного луга, щедро усыпанного цветочным ковром.

- Пришли. Мы тогда здесь и косили.

- А изба где появилась?

- Шут её знает, трава кругом, может здесь, а может, там.

Гришка почесал в затылке. Перерыть пол луга в планы не входило, а начинать с чего-то надо. Пока он осматривался по краю луга, исследуя местность, дед сидел в высокой траве, притихший и напряжённый, вспоминая ту страшную ночь, оставившую на его теле глубокие страшные рубцы.

Метрах в десяти от их маленького лагеря, наткнулся Гришка на довольно странный участок: вроде и трава такая же, а всё не так. Кругом разнотравье, а здесь лопухи да повилика, кругом всё жужжит да стрекочет, а здесь даже цветочка не видать. Чахлые листья лопухов к солнцу тянутся, а жизни в них нет, то ли повилика высасывает, то ли место само нехорошее. «А, была не была», - сказал сам себе Гришка, возвращаясь за лопатой. Скоро срубленные лопухи полетели в стороны, обнажая пласт серой твердыни. Копать было трудно, не хотела земля приоткрывать завесы, пуская незваных гостей. Часа через два работы лопата звякнула, ударившись о железо. Из земли показалось толстое ржавое кольцо, прикреплённое к почерневшей деревянной крышке.

Солнечные лучи проникли сквозь раззявленный лаз, освещая небольшую низкую клеть, заваленную сгнившими рассыпавшимися кадушками и глиняными горшками. Вот он, голбец русский, сделанный на совесть для хранения запасов. Толстые брёвна, опоясывающие стены, хоть почернели и прогнили, но каким-то чудом сдерживали натиск оседавшей годами земли, не давая засыпать злосчастную клетушку. Опасаясь быть заваленным ненадёжным сводом, Гришка осторожно спустился на дно подполья. Застоявшийся дух гнилья и сырости шибанул в нос, обдавая его могильным тленом. За обвалившимся закромом он увидел человеческий остов в истлевших лохмотьях. Неестественно вывернутые рёбра ощетинились, будто желая пронзить любого, кто спустится в эту гробницу. Череп, изъеденный временем, застыл с широко разведённой челюстью, как будто до сих пор испускал последний предсмертный крик. «Какая страшная смерть! Неужели этот человек заслужил такого конца», - поёжился Гришка. Сейчас его внимание привлёк яркий, почти не тронутый разложением лоскут, который сжимали мёртвые пальцы. Наклонившись, Гришка попытался бережно вытащить этот лоскут. Только одно прикосновение! Перед глазами всё поплыло, погружаясь в чёрный ядовитый дым и Гришка, как будто сам оказался там, на окраине давно исчезнувшей деревни.

***

Фёкла стояла за стеной корчмы и жадно прислушивалась к происходящему внутри. Ей было всё равно, кто и откуда эти люди. Она увидела и узнала! Кошель, который она когда-то дала своему сыну, сейчас был в руках этого незнакомого обросшего мужика с пропитой рожей. Разве для него она вышивала его ночами, разве думала она о том, что вещь эта окажется в чужих руках ценой жизни сына. «Убивец»! – пронеслось в воспалённом сознании. Ей захотелось задушить его собственными руками, увидеть предсмертные муки, заглянуть в остекленевшие глаза. Фёкла сжалась в комок, когда знакомая фигура выползла из дверей корчмы, и пошатываясь направилась в её сторону. А потом она увидела кровь, которая ручьями стекала с оборванца, и тут же превращалась в пепел, она видела смерть: скорую, мучительную и страшную. Поправляя узел на драных штанах, мужик вполз в корчму, оставляя Фёклу наедине со своими мыслями.

На деревню опустилась ночь, погружая избы в непроглядный мрак. Мужики расползались из корчмы, ища приют под любым забором или телегой. Трое пришлых вывалились на грязный двор, еле находя силы доползти до бревенчатой стены. Скоро пьяное бормотание перешло в сиплый храп, лежащих на земле вповалку мужиков. Фёкла видела, как из корчмы выскользнула ещё одна тень и боязливо оглядываясь, подкралась к спящим. Она услышала приглушённую возню, стон и булькающие хрипы. Тень промелькнула мимо неё и вернулась, неся в руках охапку сена. Пока огонёк только теплился, пожирая сухие травинки, убивец отшвырнул в сторону то, что для Фёклы было сейчас дороже всего. Пустой кошель упал в нескольких шагах от неё и бесполезной тряпкой зарылся в пожухлой траве. На минуту языки пламени осветили лицо убивца, и Фёкла узнала одного из местных пропойцев, готового продать душу за кружку медовухи.

А огонь уже гудел, переползая на крышу конюшни, слизывая сухое дерево и скрывая человеческий грех.

***

- Гриш, ну чё там, в погребце-то, - раздался голос деда Романа, прогоняя дым и возвращая парня из забытья. Теперь Гришка знал, он видел пожар, слышал крики, он стоял рядом с несчастной, когда грубые мужские руки втолкнули её в избу и подожгли, желая мести за содеянное чужой рукой. Он выдел, как под крики «Ведьма», она вползала в погребец, прижимая к груди грязный кошель и задыхаясь от дыма, видел, как падали горящие брёвна, превращая это место в проклятое пепелище.

Кости таяли, оседали, превращаясь в кучку золы на земляном полу. Затрещал свод, столько лет хранивший боль и последний крик невинной души. Гришка с благоговейным чувством положил кошель на пол и осторожно полез наверх, щурясь от яркого солнца.

- Ну что, я думал, ты совсем там пропал. Чего не отзывался?

- Боялся. Думал, закричу, а потолок как рухнет, как бы вы меня откапывали?

- И то верно. Ну а что, что там?

- Крынки глиняные да кадушки гнилые. Чему ещё в подполье быть, картошки точно нет.

Земля под ногами потихоньку оседала, проваливаясь в яму. Пройдут дожди, примнёт земельку, нанесёт семена, и через год-другой на этом месте будет такой же ковёр из луговых трав и цветов.

- Гриш, я так и не понял, что ж с избой-то.

- А бывает такое, зоны аномальные. С нами-то ничего не случилось, может, больше и не будет ничего.

- Аа, - разочарованно протянул дед Роман.

У самого оврага Гришка остановился и оглянулся.

Вот она, душа-то, столько лет томилась, горела, не прощения ждала, а правды. Всё рассказала, дала увидеть своими глазами. Не глазами ведьмы, а глазами зря загубленного человека, глазами изболевшейся матери. «Прощай, Поспелово! Вот, теперь душа невинная найдёт покой, - думал Гришка, - А зло людское? Зло это горе породило да отчаяние, а теперь всё травой поросло. Не мне судить о поступках людских, а пусть сами люди судят по совести».

(Продолжение следует)