Впрочем, парень и бровью не повел.

- А чего такого? Ну да, я верю в людей. Если несколько человек объединятся, они могут сдвинуть горы. Тысячи людей могут перевернуть мир. Человечество, задавшись целью, может переделать всю реальность. Не просто покорить космос, как в книжках, оно может переделать все. Саму суть мира. Я думаю, что нет никакого бога, потому что люди — они и есть боги. Только они не хотят думать об этом.

- Боятся ответственности?

Игорь мотнул головой.

- Боятся, но не ответственности. Многие же пытались, но потом пожалели. Сколько было изобретателей, которые вдохновились нестандартными идеями. Альтернативные двигатели, бесплатные лекарства, продление жизни. И где они все? Я думаю, что-то вдруг начало случаться, что-то нехорошее, и они испугались. И это никакие не теории заговора, я не верю в рептилоидов. Умники пишут о том, что нельзя зарывать талант в землю. Говорят, нужно идти к своей мечте. Но оглянитесь, кто доходит? Почти никто. Принято думать, что известные и богатые люди добились, но откуда людям знать, о чем мечтали известные и богатые в детстве? Не исключено, что о другом совсем. Все когда-то пытались, но что-то начало происходить вокруг, и они перестали. Выбрали другой путь, другую специальность, другое мировоззрение, я не знаю...

- И чего же они боятся по-твоему?- осторожно поинтересовался Петров, отчетливо понимая, что сейчас они переходят к истинным причинам Игоря лунатизма. Вытесненное честолюбие и желание быть уникальным налицо, как он и подозревал. А также страх, который к этому привел.

- Каба,- пошевелил Игорь одними губами.- Они боятся Кабу. Может, они называют ее по-другому. Я знаю ее под этим именем, потому что так мне бабушка рассказала. Но не суть, как называть, хоть пирожком. Она приходит ко мне во сне иногда. Не бабушка, в смысле. Каба.

Повисла пауза. Каба… Интересно. Уже большой шаг вперед. Обычно требуются неимоверные усилия, чтобы вытянуть на поверхность детские страхи, и по большому счету они неоформленные и расплывчатые. А тут четко сформированный образ и имя. Очень хорошо! Остается только понять, что в действительности скрывается за этим образом и именем.

- Опять был приступ?- мягко спросил Петров.

Игорь кивнул, залипая по обыкновению в окно. Так принято у него в кабинете психолога, он не любитель буравить глазами собеседника. А еще под летней футболкой, на правом боку, прятался очередной синячище. Кололо ребра, и Игорь искренне надеялся, что ничего не сломано. Очередной приступ, и очередное падение во сне.

- Колокольчик не помог?

Игорь удивленно посмотрел на него. Потом замешательство сменилось досадой.

- Не было колокольчика, так ведь?- подсказал Петров.

Игорь помешкал, мотнул головой. Колокольчика не было. Как наверняка не было выкрученных ручек на окнах, закрытых наглухо входных дверей и спрятанных ключей. Что это, коллективное бессознательное? Такие вот безынициативность, инертность, равнодушие и задвигание — продукт библейских сказок, что нужно поменьше напрягаться, верить в лучшее, или вообще зажмуриться, и Бог спасет?

- Что за Каба такая?- спросил Петров.

- Может, и не Каба,- был ответ.- Я просто ее так называю, потому что ее бабушка так называла.

- Фольклор?- предположил Петров.

- Ну да, он.- Игорь хмыкнул.- Только без черных гробиков.

- Тогда тебе стоит поведать мне эту историю.- Петров неуловимым движением коснулся телефона, чтобы проверить, идет ли запись. Шла.- Чтобы мы понимали друг друга.

- Есть подозрение, что это может быть заразным,- предупредил Игорь. - Если расскажу… Как в фильме «Звонок».

Петров позволил себе легкую улыбку.

- Я переживу. Мне снился Слендермен.

Игорь оторопело воззрился на него, но спрашивать ничего не стал, только кивнул. Потом заговорил:

- Когда-то была одна деревня. Жил в ней парень по прозвищу Крив. Так его все и звали, потому что он был косой на один глаз и почти этим глазом не видел. Как настоящее его имя — никто не знал. Крив работал плотником, жил на краю деревни и ни с кем особо не общался. И была одна девушка по имени Людмила. Красавица, и все при ней. Крив был тайно влюблен в Людмилу, но боялся своих чувств. Он боялся, что если кто-то узнает о его страсти, его просто засмеют. И сама Людмила засмеет вперед всех. Он бы этого не вынес. Так что Крив умело прятал свою любовь и предпочитал после работы слоняться по лесам.

Так и шло какое-то время, пока Крив не наткнулся в лесу на камень. Он сразу же сообразил, что за камень ему встретился. Ходили слухи, что есть в лесу непростой камень, который исполняет желания. Родители в детстве рассказывали. Старожилы судачили под пивко. Нужно загадать желание и вытесать его на камне. И камень все исполнит, чего бы ни пожелал. Крив обошел камень со всех сторон, выискивая надписи, которые могли оставить другие люди. Никаких надписей не обнаружилось, но на камне все-таки было высечено одно слово. Крив понятия не имел, что это значит. На камне было написано: КАБА.

Крив подумал, что надо попробовать. Конечно, это может оказаться любой дурацкий камень из лесу, но что он теряет? Терять ему нечего. Отсутствие других пожеланий было объяснимо: это глухие места, народ сюда не забредает, только разные не совсем везучие по жизни фрики, вроде него, тут и лазают. Вывод не совсем логичный, ведь в деревне говорили о камне, значит, кто-то им таки должен был воспользоваться. Однако умным Крив никогда не был, и сейчас он тоже загорелся просить совсем не ума. У него счастливым образом обнаружились в заплечной сумке кое-какие инструменты. Он понятия не имел, что следует писать, да и грамоте был обучен через пень-колоду. Тогда он просто-напросто взял на вооружение это одно-единственное слово на камне и высек также одно-единственное слово: ЗРЯЧИЙ.

Потом он постоял какое-то время в ожидании фейерверков и чуда. Чуда не произошло, вообще ничего не случилось, Крив разочарованно побрел домой и завалился спать. А утром его поврежденный глаз полностью восстановился. Крив возликовал и тут же подумал о Людмиле. Теперь-то ему можно не бояться, что его засмеют, теперь он не кривой дуралей какой-нибудь, а вполне себе парень. Но тут его ждало первое разочарование. Для жителей деревни он как был Кривом, так и оставался. Ну да, глаз алмаз теперь, Бог-то есть на небе, видать, осенил своей милостью лишенца-Крива, да и посты тот бдит усердно. Народ пошептался и забил. Никто не стал набиваться Криву в друзья, никто не вспомнил его настоящее имя, все продолжали звать его Кривом, и Людмила как смотрела мимо, так и продолжала смотреть. Так что облом по всем фронтам.

Крив психанул и потопал к камню. Он ведь теперь рубил фишку; не получилось с глазом, попробует что-то еще. Да он теперь все что угодно может пожелать, камень-то работает! Когда он пришел к камню во второй раз, то вдруг увидел, что слово ЗРЯЧИЙ исчезло. Теперь, как и раньше, на камне оставалось лишь одно слово. КАБА.

Крив подумал, что бы это значило, но ничего толкового не придумал. Наверное, так это работает, решил он. Камень всасывает в себя слова, проглатывает пожелания и исполняет их. Ладно, он ничего не имеет против. Крив достал инструменты и высек новую смс-ку: БОГАЧ. И со спокойной совестью отправился домой, где завалился спать.

В ту ночь Каба пришла к нему впервые. Я не знаю, почему именно после второй просьбы, почему не после первой. Вроде бы это называется индульгенция. Ну типа первый раз бесплатно, а за второй – выкладывай наличку. Если бы Крив ограничился только своим глазом, могло бы ничего не случиться, и сказке конец. Когда я слышал эту историю от бабушки, мне не пришли в голову все эти нестыковки. А когда пришли, спрашивать уже было некого, бабушка умерла. Да и вряд ли она знала, пересказывала мне, как сама услышала от кого-то. В общем, приходит к нему во сне Каба и говорит, мол, мил человек, пора и честь знать. Он типа тоже должен кое-что для нее сделать. И это сущая мелочь по сравнению с его собственной просьбой. Он всего лишь должен прийти к середине деревни, черпнуть там горсть земли и принести к камню. Только и всего. Криву не пришло в голову спрашивать, за каким фигом ей земля с середины деревни,- ну, это же во сне все было. Он ничего не понял, но обещал исполнить.

А утром случились две вещи. Крив проснулся, и его ноги были в грязи и исцарапаны. И руки в грязи, как будто он в земле рылся. Он вспомнил свой сон и понял, что он уже каким-то образом отработал свое обещание Кабе. Во сне, ночью, он пошел к середине деревни, черпнул там горсть земли и отнес к камню. Крив всполошился весьма! Не самое приятное чувство - понимать, что бродил по ночному лесу, без оружия, без элементарной палки, как нетопырь. Тут бы всему и конец, потому как даже в тупорылую башку Крива пришло понимание, что он куда-то явно не туда вляпался. Но вдруг в дверь постучали. Приехал посыльный из города. Какой-то тридевятый родственник Крива умер и оставил ему наследство. Криву нужно срочно ехать в город подписывать бумаги. И, как говорится, все завертелось.

Игорь перевел дух. Петров поднялся из-за стола и прошел в дальний угол к кулеру. Он был поражен тому, как вдруг в Игоре проснулся великолепный рассказчик. Черт, да Петров нищий перед его красноречием! Он налил воды в пластиковый стаканчик и передал стаканчик Игорю. Тот отпил половину и продолжил:

- Какое-то время Крива не было в деревне. Он занимался наследством, еще какими-нибудь делами в городе. Все думали, что не увидят его больше, а чего ему теперь делать в глухомани? Но Крив вернулся. Он же в Людмилу эту был влюблен, вот и вернулся. Они за все время ни разу не поговорили с глазу на глаз, ни разу не встречались в общей компании, вообще не пересекались. Крив не знал ее, но все равно был почему-то в нее влюблен.

Потом он вернулся и поселился в своем прежнем доме. Деньги у него теперь водились, но дом он перестраивать не стал, слишком привык к нему. Только забросил плотницкое дело и приоделся, чтобы выглядеть осанистым. Когда он перестал быть кривым, ничего особо не изменилось. Когда же он разбогател, люди стали заискивать. Стали величать его господин Крив. Крив не противился и бучу не поднимал, он и сам привык к своему прозвищу, как к своему дому. Вот только Людмилы все эти изменения не касались. Она оставалась к нему равнодушной.

Крив подумал-подумал и опять двинул к камню. Воспоминания о той ночи, когда он бродил по лесу как лунатик, поблекли. Люди же умеют себя уговаривать. Крив решил, что просто не повезло ему тогда. Трудный день выпал, переволновался. Что до Кабы — ничего удивительного, что Каба приснилась. А кто должен был присниться - камень? В общем, пришел Крив к камню и уже без удивления обнаружил, что слово БОГАЧ исчезло, камень поглотил его. На камне рисовалось все то же первоначальное слово. КАБА. Как код запроса. Крив привычно достал инструменты и вырубил рядом новую команду: ЛЮДМИЛА. Он вернулся домой, лег спать. И на всякий случай он все-таки лег в постель одетым, в обуви и с заплечной сумкой.

Ночью пришла Каба. Она сказала ему, что и он тоже должен для нее кое-что сделать. И это сущая мелочь по сравнению с его собственными нездоровыми запросами. Он должен отправиться к церкви, подойти к бревенчатым стенам, срезать ножом деревянную стружку и отнести ее к камню. Если он это сделает - что ж, Людмила будет его. Крив заверил, что сделает. Отчего бы не сделать, стружка, только и всего! Когда он проснулся, то обнаружил, что держит в руках нож. Он уже исполнил обещание и снова ходил к камню во сне. Второй раз оказался не таким уж травматичным, Крив начал привыкать. Он убедил себя, что Каба позаботится о нем, и ему ничего не грозит ночью в лесу. Ей же нужна эта дурацкая щепка!

С того момента дела с Людмилой пошли на лад. Никто в деревне не удивился особо. Людмила была первой красавицей, а Крив уже стал местной легендой: и глаз себе выровнял, и разбогател. Вполне логично, что Людмила его присмотрела, посчитали люди и на том успокоились. Очень скоро Крив и Людмила поженились. Он обещал жене все-таки перестроить свой дом попросторнее, ну а пока Людмила переехала в его скромную хату. Она и тогда не стала звать Крива его настоящим именем, а звала его или «дорогой», или «хозяин».

Проблемы начались почти сразу же. Крив был богатым, но он понятия не имел, что нужно делать с богатством, он мог только тратить. Он был женат, но он понятия не имел, как обращаться с женой. Он ведь никогда с девушками не общался, откуда ему знать, и телека тогда не было.

Игорь хмыкнул и допил остатки воды. Петров не пошевелился, завороженно слушая.

- Поэтому у Крива всегда были проблемы: то деньги вдруг пойдут на убыль, то жена разозлится, то в деревне слухи про него расползутся, то еще что. Чтобы сохранить позиции, ему не оставалось ничего другого, кроме как шастать к камню раз за разом с очередными хотелками. Возвращаясь, он шел спать в одежде в другую комнату. Людмилу он вряд ли мог этим обмануть, она сразу стала о чем-то догадываться, но молчала. То ли боялась, то ли сама договорилась с Кабой втихушу, мы не знаем. Поначалу ответные просьбы Кабы были действительно мелкими, она просила все время какую-то фигню. То попросит нарвать травы у соседей. То попросит срезать бубенчик у коровы. То попросит принести старую подкову, которая валялась возле кузнецкого дома. То попросит вырвать кусок ветоши с крыши старосты. То выкопать у кого-нибудь пару картофелин. То попросит отрезать локон волос у Людмилы. В общем, какой-то бредовый ужас, меня бы все эти дурацкие просьбы еще больше пугали. Крива, похоже, не особо, на то он и Крив.

Но однажды проняло и его. Потому что просьбы Кабы стали злее. Крив так-то тоже зарвался, сколько раз он уже ходил к камню? Приходилось отрабатывать. Теперь Каба просила его, к примеру, зарезать чью-нибудь курицу и приволочь ей труп. Или отрезать ухо чьей-нибудь свиньи. Или спереть из церкви икону. Или вырвать ноготь у трупа накануне умершего человека. Надо понимать, что все это делал Крив, как лунатик, ночью, не помня себя. Он, может, и не хотел больше участвовать в этих играх, но уже не владел собой. Каба управляла им полностью. А еще он понимал, что ночью его запросто может кто-то застукать. Вряд ли, когда он резал ухо у свиньи, та тихонько похрюкивала. Наверняка визжала на всю деревню. А ноготь у покойника, когда тот еще лежит в доме накануне похорон? Криву бы задаться вопросом, а почему его и впрямь никто до сих пор не поймал за руку и не отчекрыжил башку за все выкрутасы, но Крив есть Крив.

Крив начал киснуть. Людмила уже давно кисла. Детей у них не было. Они быстро надоели друг другу, Крив уже не любил ее. Или просто понял, что не любит. Никогда не любил, напридумывал просто. Теперь он был готов отказаться от всего своего добра, отказаться от Людмилы, отказаться от глаза. Просто стать тем, кем он был. Но он не знал, как это сделать, и поделиться ни с кем не мог. Он вернулся к своему любимому занятию: стал бродить по лесам. При этом он старался лишний раз не забредать в те места, где стоял колдовской камень.

Во время одной из таких прогулок ему повстречался не местный старец. Старик попросил у Крива еду, и тот дал, у него с собой было в котомке. Они разговорились, и Крив не вытерпел. Взял да и выложил старику всю эту историю с каменюкой. А старик ему такой: знаю этот камень! И Кабу знаю. Не камень это вовсе для желаний, а надгробный памятник. А под ним лежит она. Каба. Лежит там с незапамятных времен. И чтобы от нее избавиться, нужна всего лишь мелочь. Прийти к камню и сточить ее имя. Стереть его.

Крив вдохновился и побежал домой за инструментами. Он так хотел избавиться от своей ноши, что даже не попрощался с Людмилой. Если все получится, он ее потеряет, но ему уже было все равно. Крив прибежал к камню и принялся ожесточенно сдалбливать слово КАБА. Он полагал, что камень будет сопротивляться. Как в сказке: он стачивает слово, а слово раз за разом возникает в других местах.

Но все прошло легко, а оттого — подозрительно. Крив не заподозрил подставы, ума-то он себе так и не додумался загадать. Это замкнутый круг, как в басне «Квартет», где звери просто не знают, с чего следует начать, и от незнания пересаживаются, вместо того чтобы репетировать. Так и Крив. Ему бы попросить у камня мозгов, но мозгов не хватало, чтобы догадаться попросить.

Он сточил имя Кабы и вприпрыжку стартовал домой. Вот только дома больше не было. Ни его собственного дома, ни дома кузнеца, ни дома старосты, ни церкви, ни дома соседей. Не было самих соседей, не было старосты, кузнеца, не было Людмилы. Не было домашней скотины. Не было ничего, только пустырь. Вся деревня с ее постройками, с ее жителями, все животные, все огородные посевы — все исчезло без следа. И тут даже Крив с его куриным мозгом догадался, что случилось. Ведь он сам таскал Кабе кусочки деревни, частички жителей. То щепку принеси, то картошку принеси, то клок волос. Так, постепенно, Каба заполучила себе всех. Всю деревню без остатка.

Он бы и сам заметил, не будь тупым и погруженным в свои проблемы. Стоило только приглядеться. Деревенские дома стали выцветать. Люди теряли краски, ходили как в воду опущенные. Этим и объяснялся тот факт, что Крива никто не поймал во время его ночных диверсий. Люди выцветали, как и дома, становились вялыми, какими-то пассивными. Собаки почти перестали лаять, не реагировали на слоняющегося по ночам Крива. Коровы давали мало молока, урожай оскудевал. А теперь Крив стер имя Кабы, и она забрала с собой всю деревню. Она равным образом стерла ее из существования, и никто из других деревень не вспомнил о ней, словно ее никогда и не было. Вся деревня сохранилась только в памяти Крива.

Но самое интересное в конце. Крив, конечно, разревелся и побежал назад к камню, проклиная подлого старика, который его надоумил. Он надеялся что-то исправить. Он мог вновь выдолбить имя Кабы. Ему и тут не хватило мозгов вспомнить, что это бессмысленно, ведь все, что он высечет на камне, все равно исчезнет. Он прибежал назад. На камне было вырезано одно слово. Но не Каба. На нем было написано: КРИВ.

Продолжение следует...

- Пока не дошел. Планирую почитать. Читал Гарднера.

- Чейза почитай. Гарднер — детсад. Или Дэшила Хэммета.

- Да я чет на фэнтези подсел. Эндрю Нортон.

- Тоже ничего,- одобрила тетя Нина.- Я в детстве думала, что Эндрю Нортон — мужик.

- Так в Википедии же написано вроде…

- Угу. Тебе сколько лет, гений? У нас интернетов не было.

Игорь слегка покраснел. Он уже с родителями попадал впросак по поводу разницы поколений.

- А в школе как?- продолжала допытываться тетя Нина.- Слышала, проблемы у тебя?

- Пытаюсь решать понемногу...- Игорь скривился.- С физикой засада.

- С физикой я тебе помогу,- буднично заявила тетя Нина, и Игорь вылупился на нее.- Чего так смотришь, у меня «отлично» было по физике. Могу даже дневник засветить, он у меня сохранился. Так что подтяну к школе, не вопрос. Напиши мне Вконтакте, если хочешь. Только учебник с собой прихвати.

- Родители просили?- насупился Игорь.

- Родители не просили,- серьезно успокоила тетя Нина.- И ты сам им не говори. Потом скажу, почему.

Она обошла его, обдав запахом духов и еще чем-то нестерпимо женским и дьявольским, и исчезла.

Игорь заскочил на кухню, чтобы скоммуниздить кусок пиццы, если еще осталось, и увидел маму, курящую на балконе в одиночестве. Пицца тут же забылась. Тетя Нина забылась! Все-таки мама — его главная эрогенная зона, как ни крути, только в ментальном смысле. Предки так-то не дымили. Отец вообще никогда не курил, мама позволяла себе изредка, когда выпьет. Как сейчас. Повинуясь импульсу, Игорь решительно отворил дверь и вышел на балкон.

- Игорь, не дыши дымом,- тут же отреагировала мама. Черт, она даже не обернулась, сразу поняла, что это он. Может, она датчик ему вмонтировала?

- Я спросить хотел,- сказал Игорь и остался. Мама промолчала, продолжая курить. Игорь встал рядышком, вдохнул запах дыма и выглянул во двор, на детскую площадку. На застекленной лоджии оставалось достаточно свободного места. Когда-то тут громоздился скарб со всего мира, но потом однажды отец сгреб всю эту рухлядь и увез в деревню. Игоря детские игрушки за компанию. А позже, когда продавался дом, все это добро куда-то делось. Игорь не знал, куда.

- Раджив Ганди не свалил еще?- спросила мама, стряхнув пепел с балкона.

- Незнай, я не заглядывал,- отозвался Игорь. - Почему папа с ним дружит? Он мутный и бухает.

- Пацанские игры.- Мама небрежно повела бровью.- Один накосячил, другой выручил. Теперь любовь по гроб жизни.

- В смысле?- Игорь ни черта не понял. Мама в подпитии — тот еще сфинкс.

Она помолчала. Видимо, раздумывала, продолжать ли свою милую беседу с четырнадцатилетним уже сыном, или хватит с него. Потом пояснила:

- Папа когда с войны вернулся, сам не свой был. Пил часто, занимался всякой хренью. Колобродил где попало. Спутался с гавриками, те позвали его на дело. Радик узнал и отговорил. И перед гавриками отмазал как-то. Потом гавриков по тюрягам рассадили, а папа уцелел. Вроде как благодаря дяде Радикулиту. Тот теперь и пользуется. Папа же у нас добрый. Все эти подробности мне бабушка рассказывала, отец вроде как стремается. Нашел, тоже мне, повод для стыда.

Удивительно, сколько всего, оказывается, происходит во время празднования дней рождений. Игорь не знал эту историю с папой. Не мудрено, если даже мама узнала ее от бабушки. Гребаный Раджив Ганди! По сути, четырнадцатилетнее существование Игоря в этом мире тоже можно вменить в заслугу дяде Радику.

- А почему они переехали? Бабуля с дедом? Мы же вместе жили…

- Так они всегда хотели,- хмыкнула мама. - Как только мы с папой поженились, они уже тогда замыслили слинять в свою деревню. Потом решили тебя дождаться, когда ты родишься. А потом первое время из-за тебя не уезжали. Слишком полюбили.

У Игоря защипало в носу. Он никому никогда не признавался, до какой степени он был шокирован их смертью. Мама перегнулась через перила и высунулась в окно, чтобы проверить, нет ли кого внизу. Ее блузка с открытыми плечами слегка отвисла, и Игорь обнаружил, что на маме нет лифчика. Он еще успел мельком подумать о тете Нине, прежде чем быстро отвел взгляд. Мама выбросила окурок, который спиралью полетел вниз, но тут же закурила новую сигарету. Из чего Игорь заключил, что время балконных посиделок еще не вышло.

- Мам, а твои родители живы?

Мама взглянула на него. Не сказать, чтобы вздрогнула там, или опешила, или удивилась. Но посмотрела внимательно. Изучающе.

- С чего вдруг интерес?

- Да просто… С Петровым говорили, он как-то спрашивал. А я даже ответить не смог.

- И как там у вас, с сыном Петра?- тут же переключилась мама.

- Ну...- Игорь смешался от неожиданности. Как? Он по правде и не знал, как.- Ну, мы общаемся…

- Договорились до чего-нибудь?

- Да вроде нет...- Игорь понял, к чему мама клонит, но крыть было действительно нечем.

- Может, ну ее, эту канитель?- спросила мама, больше сама себя.

Игорь вдруг испугался. Он осознал, что вопрос вполне может решиться здесь и сейчас, на балконе, и уже бесповоротно, - как обычно решает мама. Нужно было что-то предпринять. Он не готов пока расставаться с Петровым. Перспектива расставания его ужаснула, и он не знал, почему.

- Мы же только начали!- запротестовал он.- Он говорит, не нужно торопиться.

- Разумно.- Мама кивнула.- И очень по-деловому.

- А что с родителями твоими?- поспешил Игорь. Маме явно наскучило, она хочет вернуться к гостям.

- Они умерли давно. Погибли.- Мама совершила последнюю затяжку, потом отбросила щелчком окурок, уже не заботясь, стоит кто-то внизу или нет.- На машине разбились.

Игорь, честно говоря, прифигел. Нет, он догадывался, конечно, что с ним в доме соседствуют тайны. Но не думал, что до такой степени. Сегодня ему 14 лет, и он впервые узнает о том, что его дед с бабкой со стороны матери погибли в автоаварии. Это было круто даже для его конспиративной мамы.

- А почему ты не рассказывала?- рассердился он.

- Я вообще никому не рассказывала, только папе. Даже твои бабушка с дедом не знали. Я всегда отмазывалась, когда они спрашивали про родителей.

- Но почему?- недоумевал Игорь.

- Мне нравилось помнить их живыми. Хоть мы и не очень хорошо ладили, мне нравилось помнить их живыми. Если бы я начала со всеми говорить об их смерти, они умерли бы во второй раз. В памяти. Не знаю, понимаешь ты или нет…

Вновь вся конструкция мира пошатнулась. Игорь понимал это, как никто другой понимал, но косяк его в том, что он и тут был уверен в своей исключительности. Он считал своих родителей неспособными на подобные чувства. Он был уверен: родители не знают своих детей. А дети? Что знают о родителях дети, что стремятся знать? Они живут параллельно в одной квартире почти незнакомцами.

- А почему ты сюда переехала?

- Так из-за тети Нины! - рассмеялась мама.- Мы с ней переписывались в «аське». Потом она позвала меня к себе. Я сначала у нее жила, потом мы с твоим папой познакомились. - Мама оглядела его скептически.- Пошли, разведчик, у меня где-то фото родителей заныкано. Раз уж ты родословной увлекся, покажу. Только с возвратом. Не вздумай заляпать чем-нибудь, оно у меня одно. Заляпаешь — в дзюдо вернешься.

Мама хохотнула, открывая балконную дверь, а Игорь в который раз покраснел, как рак. Вдвоем они вернулись в гостиную, где уже вовсю играла музыка. Игорь не стал заходить внутрь, созерцая в дверях процесс празднования его собственного дня рождения. Нормально празднуют день рождения. Дядя Саша танцевал со своей молодой женой и защитницей четвероногих. Тетя Нина скучала, залипая на смартфон. Отец с дядей Радиком уселись прямо на пол и о чем-то жестикулировали. Дядя Радик уже «в слюни». Тупой Кот исчез с горизонта. Вероятно, какал. Дядя Леша любил серить в гостях, заседал с расстановкой и надолго, нервируя хозяев.

Мама что-то коротко спросила у тети Нины, та совершила неопределенный жест рукой и что-то ответила; обе рассмеялись. Потом мама шуганула дядю Радика с насиженного места и залезла в шкаф. Ковырялась она там достаточно долго, Игорь уже начал сомневаться, что его ждет удача. Но вот мама обернулась с обещанным фото в руках.

- Держи.

Игорь взял фото. Серьезно кивнул, давая понять, что помнит мамины напутствия и будет предельно аккуратен. Потом понес семейную реликвию к себе.

Это было обычное цветное фото формата 10х15, однако Игорь с первого же взгляда на него подумал, что с ним что-то не так. На снимке трое: двое взрослых по краям и одна молодая девушка в центре. Маму Игорь узнал сразу. Он понял, что уже этого само по себе достаточно, он увидел то, что всегда хотел увидеть. Он был прав, он не выдумывал, он не играл в конспиролога и не бредил зелеными человечками. Мама — она не та, какой кажется. Он всегда это чувствовал, и сейчас он получил подтверждение. В ее смеющихся глазах бушевал огонь и бунт. Она носила юбку намного короче тех, что носит сейчас, каблуки намного выше тех, что носит сейчас, ее прическа была взбалмошной и растрепанной, не такой уложенной, как сейчас. Но главное — это огонь, который шел из ее глаз.

Игорь перевел взгляд на ее родителей, на своих деда с бабкой, которых он никогда не знал. Он вглядывался в их лица и честно прислушивался к своему сердцу. Он пытался поверить Петрову, который утверждал, что человек имеет потребность — в дружбе, в самопожертвовании, в любви. Но этой потребности не было, и Игорь ничего не чувствовал, на снимке улыбались чужие люди, и от того, что они дед с бабкой, чужими они быть не переставали. Кажется, мама больше похожа на деда. Дед был одет в строгий костюм, пиджак еле сходился на его внушительном животе, бабушка была в цветастом платье, явно не повседневном. Наверное, они на каком-то празднике,- очень трудно определить, потому как фото сделано на улице и фоном служат стены зданий.

Вдруг он понял, что не так с фото. Кажется, это называется «диссонанс». В то время как люди на фото выглядели достаточно четко, стены зданий за их спинами казались размытыми. Словно в дымке. Словно в мареве. Они как будто пиксельные были. Игорь вглядывался в феномен некоторое время, потом пожал плечами. Кто его знает, эти фото-фокусы. Особенно если это касается старых некачественных фотоаппаратов типа «мыльниц».

Он перевернул снимок и увидел на обороте надпись от руки.

АРЫК, 2000

Игорь хмыкнул. Так вот как назывался город, откуда мама сбежала. Немудрено, он бы тоже сбежал.

Он положил снимок в ящик стола, намереваясь отдать его завтра, и вернулся к наушникам. Скоро народ начнет расходится, а он сможет вернуться за чтение. Сегодня он намеревался отложить Нортон до лучших времен, а скачать и почитать что-то из Джеймса Чейза.

Продолжение следует...

Он и сейчас слушал эту группу, композицию под названием «Понедельник». Музыка в наушниках ощущалась совершенно иначе, нежели в колонках; это как подслащенный чай отличался от чая без сахара. Игорь сидел перед ноутом, рассеянно просматривая анкеты Вконтакте, наслаждаясь кайфом от папиного подарка. До тех пор, пока боковым зрением не заметил движение. В дверях возник отец. Игорь стащил наушники.

- Игорюня, ну ты чего! Пошли, именинник, ради тебя собрались.

Видимо, это означало, что жратву уже подвезли. Игорь вырубил музон и пошел. Раз ради него, куда деваться.

Расположились в родительской комнате, кто где приткнулся. Часть еды отгрузили на кухню, часть свалили на журнальном столике по принципу шведского стола. Дядя Леша, развалившись на диване и почесывая брюхо, уже уминал пиццу. Дядя Радик лакал пиво из горла, сидя верхом на стуле. Папа и мама пока ходили туда-сюда с приборами. Тетя Света присела на уши тете Нине со своими блошистыми.

- Владлен – старший. А младший – Леон. Леон – рыжий, Владлен – серенький. У Леона аллергия, так что корм у него специальный. А Владлен здоровый, но почему-то боится высоты. Сам не лазит, а посадишь — начинает плакать. Ветеринар говорит, что это нормально. Просто особенность такая.

Дядя Леша, который имел в Твиттере аккаунт «Тупой Кот», доел кусок пиццы, вытер рот и руки салфеткой и доверительно придвинулся к дамам.

- Кот — тупой,- изрек Тупой Кот, и тетя Света осеклась.

- В смысле?!- Она мигнула пару раз и насупилась.- Зря вы! Очень умненькие котики.

Дядя Леша отмахнулся.

- Не о том! Кот — тупой. Не твой кот, а в принципе. Говоришь: не ложись на постель. Вон у тебя место есть, кошкин дом купили, спи там. Все равно ложится на постель, гнида. Наказывать бесполезно, будет срать в тапки. Проще убить, чем воспитать.

Дядя Саша машинально присел на подлокотник к жене, прикрывая тылы. Игорь взял пиццу, налил колы и забрался в кресло в дальнем углу.

- Ну и правильно!- возмутилась тетя Света.- Кошки ищут место, где потеплее и помягче.

- Вот и я о том!- мудро воздел палец дядя Леша.- Пофиг, что нельзя, пофиг, что накажут опять, буду все равно лезть на постель. Там же теплее и мягче.

Игорь перевел взгляд на тетю Нину. Тетя Нина прятала улыбку, отпивая из пластикового стаканчика. Мимо прошла мама, заняла свободный стул у окна. Отец возился на кухне.

- Для того мы и называемся хозяевами!- зацепилась тетя Света.- Нужно воспитание, нужен подход. Не все так просто. Сказал - не лезь, и что, кошка прям сразу должна понять? Человек, что ли? Нужно создать условия!

- Что значит — подход?- удивился Тупой Кот.- Воспитание — это ущемление прав кота. Кот разве существо второго сорта, которое нужно воспитывать?

- Вы передергиваете!- Тетя Света пошла красными пятнами. Дядя Саша заерзал на подлокотнике. Прочие уже давно привыкли к закидонам дяди Леши и не обращали внимание, посмеиваясь. - Раз берешь животное, будь готов, что оно будет спать на постели. Зачем брать тогда вообще?!

- Что значит — зачем?- удивился дядя Леша вдругорядь.- Пусть на улице умирает, так получается? Или во вшивом питомнике?

- Раз хотите спасти животное, будьте готовы создать ему условия!- отрезала зоозащитница.- Иначе действительно нет смысла – в питомнике или дома.

- А это уже ущемление моих прав,- веско добил дядя Леша.- Я готов поделиться пространством с котом. Я готов кормить кота, готов поить кота, готов гладить кота, играть с котом, убирать дерьмо кота, лечить кота. Но не спи, сволочь, на постели! А кот готов все это похерить. Готов рискнуть всем и оказаться на улице. И ради чего? Ради вшивого «теплого местечка»? Кот — тупой!

- Хорош, Леха, про кота,- недовольно вклинился дядя Саша, а дядя Радик издевательски заржал.

- У него нет кота,- заметила со своего места мама.

- Нет кота?- Глаза тети Светы сверкнули, еще немного, и она будет готова убивать.

- Нет места для кота,- вежливо поправилась мама, вероятно, намекая на нелегальное положение дяди Леши. Тот благодушно потянулся за новым куском пиццы.- Кроме постели. Было бы место, был бы кот.

Тетя Нина покосилась на маму и промолчала. Игорь мысленно пожал плечами, не понимая этих взрослых намеков.

Возник отец, и внезапно в комнате стало ужасно тесно.

- Народ, хорош базарить, давайте о главном! - воззвал отец.- У нас сегодня не просто именинник, а совершеннолетний именинник.

Все уставились на Игоря, его же праздник. Тот порадовался, что хоть пиццу успел доесть, пока было «про кота», а то сидел бы сейчас с куском недожеванной пиццы, как застигнутый воришка, у всех на виду.

- Я помню, мать мне все время повторяла одну и ту же фразу,- заговорил отец.- «Надо быть в ладу с самим собой». Я никогда не понимал, что это значит. Что это такое? Я сам с собой не ссорился, чтобы мириться и в ладу быть. А если кто-то не в ладу, что делать? Перед зеркалом садиться или писать письма самому себе? Хех! Да я и не задумывался, мало ли что старики там гундят. В ладу, не в ладу. Все это возраст, мы молодые — все такие, ничего, как говорится, личного. Думаем только задним местом, это мне тоже, кстати, мама повторяла. Но теперь я вроде начинаю понимать, что это такое, жить в ладу с собой. Не до конца еще, только краешек. Теперь я согласен, что это действительно важно.- Он помолчал и добавил:- Я не хочу ничего менять, вот в чем суть.

«Как будто не мне говорит,- резко подумал Игорь.- Как будто не мне, а кому-то другому. Может, себе. Может, кому-то из присутствующих. Или маме? Или кому-то, кого нет в комнате...»

Отец поднял голову и посмотрел Игорю в глаза.

- Игорюня. Желаю тебе, чтобы ты жил в ладу с собой.

В горле встал ком. Игорь Мещеряков внезапно осознал, что слишком возомнил о себе с этими проклятыми книгами. Посчитал себя слишком умным. Слишком начитанным. По-любому умнее и начитаннее предков. И если маму он часто не догонял, то отца он вовсе недооценивал, считая того поверхностным и плоским. И сейчас у него защипало в носу от раскаяния. Потому что отец оказался не просто проницательным. Он оказался достаточно зорким, чтобы оценить внутреннее состояние сына и передать ему, как эстафету, слова бабушки.

- За тебя, Игорюнь! - заключил отец и поднял пластиковый стаканчик с коньяком.

- И за стариков, которые гундят,- добавила тетя Нина. Она выглядела очень серьезной и меланхоличной.- И которыми мы все тоже постепенно становимся.

Отец опрокинул стаканчик и хлопнул себя свободной рукой по колену.

- Пороговая третья пройдена!- возвестил он, ни к кому конкретно не обращаясь, а Игорь непроизвольно вдруг вспомнил Алика-Фонарика.

- А я тебе говорю: записывай себя!- откликнулся дядя Саша. - Камер везде натыкай и записывай. А утром — прокручивай.

Отец перевел взгляд на тетю Свету и пояснил, чтобы та тоже была в курсе и не сидела, как ворона Кагги-Карр. Раз уж она примкнула к их импровизированному сообществу (судя по ее мышлению, ненадолго).

- После третьей рюмки ничего не помню. Без исключений. Такой уж организм. Не важно, что я там пью, любой напиток подходит. Даже пиво. После третьей бутылки то же самое. Наутро в голове чистое поле. Если выпью одну рюмку или две, то все норм. Три – отрезает! Мне вот пацаны говорили, что у многих так, но потом постепенно они что-то все равно вспоминают. А у меня бесполезно, даже если мне рассказывают подробности, ничего не могу вспомнить. Только верить словам остается. Хех! Так что тост Игорюне я завтра по-любому вспомню, а то, как тебе все это рассказываю, - уже не вспомню. В следующий раз могу начать заново рассказывать.

Игорь прикусил ухмылку. Было дело, проходили. Так-то астральные провалы отца его не слишком напрягали, да и маму тоже, но пару раз отец Игорю доставил. Однажды мама куда-то слиняла и оставила их вдвоем. Отец пил пиво и хотел посидеть в инете, но Игорь разве даст? Игорь тогда еще не настолько зомбировался книгами и чем-то напоминал живого ребенка, если приглядеться: крутился рядом, пихал невзначай под локоть, приставал с вопросами, а когда исчерпался — начал канючить какую-нибудь историю. Отец мазался-мазался, потом сдался.

- Игорюнь, я тебе рассказывал, что бабушка во время войны партизанила? Нет? Ну, слушай тогда. Она совсем молодая была, даже школу не успела закончить, а тут война. Многие деревенские в партизаны подались, многие погибли. На возраст не смотрели тогда, все воевали, кто мог. Книга есть такая, «Молодая гвардия» называется. Ты когда подрастешь, почитай. Там про бабушку не написано, но она такая же была. Помнишь, мы с тобой на железку ходили в деревне, где перегон? По этой железке немцы свои составы с оружием гоняли, а бабушка с другими деревенскими их подрывала или под откос пускала. А потом она попалась. Привели ее в деревню, заперли в сарае, утром казнить хотели. Только сторож там — он тоже деревенский был. Отпер сарай ночью, и они вдвоем сбежали. Такие дела. Ну а скоро и война закончилась.

Игорь Мещеряков в глубочайшем кризисе отвял от отца на весь оставшийся день. Как же так, пораженно думал он в своей комнате. Как же так, почему ему никто ничего раньше не рассказывал?! И бабка с дедом, как назло, в этом году слиняли в деревню, так что их теперь не прижать. Почему среди всех бесчисленных бабушкиных историй не нашлось места, чтобы открыть Игорю хотя бы клочок той правды, той истории, которая навеки помечена в календаре пятью черными годами?

На другой день он едва дождался, когда отец пробудится после вчерашнего собеседования с пивными бутылками, и притиснул к стенке уже его. Отец смотрел на Игоря поначалу насупленно, потом недоуменно, под конец — озадаченно, даже немного испуганно.

- Игорюня, а ты с чего взял вообще? Так-то бабушка 40-го года рождения… Когда война началась, ей годик всего был… Да и немцы до деревни не доходили, даже не бомбили эту область...

«С того взял, что ты сам мне вчера рассказывал, гадский папа!»- хотел завизжать Игорь, но не сделал этого по причине: а) субординации, б) был слишком огорошен тем, что ему насвистели, в) мама уже что-то такое говорила, вспомнилось ему. Что-то насчет не воспринимать слова отца в подпитии серьезно. Точно! Может нагородить горы, но к утру даже не вспомнит, и совесть чиста,- так она сказала. Так что очарование легендой закончилось, едва начавшись. Игорь поплелся удрученно в комнату, отец поплелся удрученно за минералкой.

- Пошлите покурим! - пробурчал заметно охмелевший дядя Радик, и народ как по команде зашевелился.

Игорь, воспользовавшись суматохой, улизнул в свою комнату.

Он нацепил новые оранжевые наушники, врубил альбом Апуланты «Как и все остальное» и вновь погрузился в созерцание соцсетей. На букридере его поджидал початый «Колдовской мир» Эндрю Нортон, но читать сейчас все равно нереально. Могут вызвать к очередному тосту. Дядя Леша, бухнув, имеет свойство забуриваться к нему в комнату, поговорить за жизнь. Придется ждать, когда все рассосутся по норам.

Продолжение следует...

Она рассказывала о Кабе. О том, что та иногда приходит во снах. Она предупреждала Игоря задолго до того, как Каба появилась в его жизни.

Потом дед начинает собираться в свой гараж. На дворе лето, сборы ограничиваются натягиванием кепки. У деда забавная кепка, с гербом СССР, но, скорее, для смеха. Дед не скучает вовсе по СССР, и у них с бабушкой по этому поводу часто споры. Металлический гараж стоит буквально в сотне метрах, за домом. Стоял… Теперь его уже нет, гаражные постройки пожрал рынок: власти снесли, застройщик возвел новый дом. Когда-то в гараже стоял дедовский Урал с люлькой. Судьба Урала была Игорю неизвестна. Он мог спросить родителей, но не решался.

- Пошли, партизан.- Дед ласково треплет его за вихры.- Заберем в гараже твой подарок.

А еще там, в гараже, у деда имелась трехлитровая банка самогона, которая была самовосполняющейся. Во всяком случае, она никогда не пустела и всегда встречала деда с радостью. С самогонкой Игорь был знаком в том смысле, что как-то пристал к деду, и тот дал Игорю понюхать. Игорь-недопесок разболтал бабушке, дед получил нагоняй и скалкой. Но на Игоря не бузил, хотя тот заслуживал пендель. Дед тоже умел рассказывать, но дома все больше отмалчивался. Читал газеты, смотрел телек, в основном про политику. Отрывался в гараже: степенно отпивал из трехлитровой банки несколько глотков, вытирал рот рукавом, крякал, закуривал козиножку, заводил свой Урал на прогрев, усаживался снаружи на завалинку и щурился на солнце.

Потом дед с бабушкой уехали в деревню и доживали последний год жизни там. Игорь встретил новый день рождения без них: они лишь позвонили и перевели деньги на подарок маме на карту. Мама перевела деньги в шмотки и подарила Игорю. Вскоре дед с бабкой умерли. С разницей в три месяца. Тот год был черным для Игоря, для них всех. Папа сильно пил, мама охладела, стала отстраненной. Со смертью деда с бабкой день рождения для Игоря потерял смысл. А когда в этот день предки стали приглашать домой своих друзей, Игорь его возненавидел.

Мама с утра подарила свитер. На зиму. Поелику зима маячила в отдалении (в будущем), свитер мог быть впору старшему брату. На вырост, в общем. Мама тут же заставила Игоря померить свитер, и он померил свитер. Молча поприветствовал в зеркале себя в слегка мешковатом свитере. Поблагодарил маму за подарок, убрал свитер в шкаф. В этом плане мама была чертовски предсказуемой, другие подарки, кроме как шмотье, она не признавала.

А вот отец приволок перспективно выглядящую коробку, и там обнаружились наушники. Оранжевого цвета, накладные, все по-взрослому. К тому же оказалось, что они беспроводные. Блютуз у Игоря имелся и на ноуте, и на смартфоне. Теперь он теоретически мог слушать музон из любой точки квартиры, за исключением того, что особо по дому он не слонялся. Предпочитал свой угол и даже ел там (пока мама на работе и не палит). Наушники — вещь, без дураков! Игорь возрадовался зело, но постарался не прыгать от счастья, чтобы не уязвить маму с ее свитером.

Первым завалился дядя Саша с новой женой. Дядю Сашу Игорь знал, жену — не знал. И бывшую жену — не знал, они давно развелись. Дядя Саша был партнером отца по установке пластиковых окон и дружбаном по жизни. Дяде Саше было под сорок; сколько Игорь его помнил, «дядей» тот не хотел становиться категорически. Когда-то Игорь имел членский билет и пару раз составлял взрослым компанию на рыбалку. Если им доводилось ехать в одной машине, дядя Саша балаболил исключительно о бабах. Дядя Саша — этакий гоголь, который перед тем, как выйти за дверь, погружается в ванную с парфюмом, даже если собрался на рыбалку. Он и сейчас развонял, как Парфюмер своей тряпкой, Игорь аж прослезился, но ниц падать не стал. Так-то нормальный дяха, но Игорь избегал с ним общаться. А как его звать-то вообще? На «дядю» тот быковал, а «сашкать» у Игоря язык не поворачивался.

Жена называлась тетя Света. Была блондинкой, носила штаны «обосралась и иду» и пирсинг на носу. Пирсинг ей удивительно шел, штаны — не шли. Раза в два моложе дяди Саши. Наверное, тоже поначалу звала его «дядей», но потом он объяснил, что не нужно этого делать, и они поженились. Тетя Света с ходу всех полюбила и умудрялась улыбаться тоже всем сразу.

- А у вас животных нет?- поинтересовалась она, оглядываясь.

- Двое,- не моргнув глазом ответила мама.- У одного — день рождения.

Тетя Света вылупилась, а Игорь прикусил губу, чтобы не хохотнуть. Мама была старше этой тети, но выглядела на порядок эффектней. Наверное потому, что одеваться умела. Юбка до колен — не слишком короткая, но и не длинная. Открытые плечи, но тоже в меру. Волосы уложены. Вообще, мама вызывала всегда у Игоря двоякое чувство. Она часто напоминала снежную королеву, у которой все выверено до сантиметра — как длина юбки и высота каблуков. В то же время Игорь чувствовал в ней внутренний огонь революции, и он недоумевал, почему мама так упорно его прячет.

- А у меня собака и два кота,- щебетала тетя Света.- Теперь вот к Саше переехала, а их куда же? С собой, конечно. Не привыкли только еще на новом месте, депрессия. Владлен еще поспокойнее. Владлен — это старший кот. Я вообще люблю животных. Я думала еще третьего котика завести, но Саша против.

«Я бы тоже был против»,- подумал Игорь. Дядя Саша никогда за котами не увивался, все больше за кисками. Вот мама, к примеру, терпеть не может собак, а папа любит, но не заикается. Зато мама мечтает о попугайчике, а папа звереет от одной мысли об этом, и мама давно не заикается тоже. Это называется семья. А на хрена козе баян, и зачем жениться на зоозащитнице, Игорю тоже не совсем понятно. Ну, они взрослые, им виднее. Особенно дяде Саше, тот уверен в себе гарантированно, судя по победному виду.

- У нас в деревне однажды нарисовалась псина,- подхватил отец.- Мы ее Белкой прозвали. Она белая была когда-то, если отмыть… Приблудная, ходила по дворам, клянчила. Местные собаки ее гоняли, но люди подкармливали. Иногда, если дождь, кто-то в сарай пускал. Однажды сдохла Белка посреди дороги. А мы как раз в футбол играли и видели. Шла спокойно, потом стала вдруг свой хвост грызть, потом задние ноги, прям до крови. Потом сдохла. После этого за полгода половина деревенских собак вымерла. Что за заразу разнесла, никто толком и не узнал, да и не пытались особо. А может, проклятая была.

- Ужасно!- Тетя Света позеленела, приняв к сердцу, и ее штаны отвисли сильнее.- Так вот всегда и бывает. Все наше равнодушие, все к нам и возвращается. Приютил бы кто-нибудь бедняжку, все бы и обошлось.

- Угу.- Отец хмыкнул.- Или бы люди начали дохнуть тоже. С тех пор деревенские приблудных собак или травят сразу, или отстреливают.

Тетя Света покачала головой. Думы о людской черствости, об обездоленных собаках и животных поглотили ее.

Дядя Саша и тетя Света приволокли нарды. В смысле, Игорю в подарок. Игорь оценил, что идея, похоже, принадлежит зоозащитнице. Дядя Саша лучше бы подарил ему оторванный глушитель от автомобиля. Или пузырек с туалетной водой. Кстати, он его пил. Без балды! Однажды на рыбалке он так нахрюкался, что с утра блевал и поносил. А еще оказалось, что выпивка накануне вышла. Тогда он достал свой Дольче-Габбана, или какой там у него Шипр, и треснул в одну харю. Потом еще час дристал в кустах, но вроде отпустило.

Игорь поблагодарил за подарок. Нарды были не пришей к кобыле хвост, завернет в подаренный свитер. Пусть греются. С кем ему играть, с попугаем?

Дядя Саша снял пиджак, в котором он пришел, и вызвался помочь на кухне. Только не маме, а отцу; он помогал тем, что они вместе откупорили коньяк и вдарили по первой. Зоозащитница досталась маме. Мама плотоядно улыбалась. Зоозащитница поглядывала на нее с опаской.

Следом нагрянули дядя Леша и тетя Нина. Дядя Леша был толстый и в очках, тетя Нина — худая, яркая и загадочная. Вместе они состояли в гражданском браке, кажется, года три. Игорь краем уха слышал, что окружение делает ставки: загс или разбегутся? Тетя Нина была маминой подругой. Дядя Леша — за компанию вхож, куда ж его деть? Дядя Леша был гусь. Даже Игорь, равнодушный к чужому белью, с него офигевал. Дядя Леша имел аккаунт в Твиттере под ником «Тупой Кот». И он был профессиональным троллем. Официально нигде не работал — самозанятый. Однако налоги ему не грозили, потому как его доход юридически доходом не считался. Зарабатывал дядя Леша тем, что колесил на тачке по всей области и заходил в заведения. В кафе, рестораны, гостиницы, автомойки, магазины, пекарни — любые, где вывеска. А когда заходил, начинал канить. И канил он до тех пор, пока не выводил из себя всех присутствующих, провоцируя на необдуманные действия. Дядя Леша возвращался и преспокойно подавал заявление в суд, а обвинение подкреплял видеосъемкой, которую дублировал в Твиттере. Разумеется, видео было аккуратно вырвано из контекста. Он судился со всеми: с магазинами, с автосервисами, с частными и государственными конторами, с ГИБДД, с поликлиниками, с дорожными службами, с соседями, с бывшими приятелями, которые должны денег (а скорее — он им). Он мог найти повод посудиться даже с уличным промоутером или Дедом Морозом. Несколько раз он выигрывал в суде крупные и денежные дела, в остальном — по мелочи. Папа говорил, что до поры до времени. Грохнут однажды. Если не на месте конфликта, то выследят где-нибудь на трассе и грохнут. Поэтому тетя Нина и не выходит за него, кому охота вдовой оставаться, тем более что у дяди Леши нет ни фига в имущественном плане, он у нее живет.

Тетя Нина… Что ж, тетя Нина — отдельная тема. В общем и целом Игорь не сильно интересовался противоположным полом. Хотя голых теток в интернете рассматривал, что бы там Петров себе ни думал. Но больше с познавательной стороны. Исподтишка он поглядывал на голые ноги девчонок в школе — тех, кто постарше, на сверстниц не глядел. Но тоже скорее сравнительно. Так что с ориентацией у него — все ок, с либидо — пока не ок.

А вот тетя Нина… Тут другое. Давным-давно он часто проводил с ней время и ночевал у нее, как у ближайшей подруги семьи. И однажды он кое-что сделал. От осознания содеянного его скрутил огненный обруч стыда и не отпускал долгое время. Похуже, чем прогулянная тренировка и подстава Имовича перед мамой и перед опекой. Он постарался затолкать память об этом в угол самой пыльной антресоли. Он старался не думать, не вспоминать, но эмоции прорывались даже сквозь захлопнутую дверцу шкафа.

Как-то раз тетя Нина приснилась ему голой. Причем ниже шеи он ее не видел, только лицо; но он был уверен, как это бывает во сне, что на ней — ничего, кроме цепочки на шее. Тетя Нина буравила его своими черными глазами, в обрамлении черных волос… Она часто так делала — смотрела загадочно и молчала, по части загадочности она могла дать фору даже маме. Игорь ожидал во сне, что сейчас тетя Нина спросит его о том, что он сделал тогда, пока она спала пьяной, и от того, каким будет его ответ, зависит продолжение сна. Тетя Нина подступала ближе, Игорь ощущал в животе строительный перфоратор. А потом он — обоссался. Вернее, это он так подумал, потому что из его писюна выстрелило струей — прямо в направлении голой тети Нины. Игорь хотел посмотреть вниз, испытывая одновременно ужас от того, что обмочил тетю Нину, но и предвкушение, что он увидит ее ниже пояса… А потом он проснулся. И он правда обоссался, но в следующую секунду он уже знал, что это не так. Он читал об этом во всяких статьях и форумах, так что теоретически был готов. Да и на ощупь жидкость была явно не мочой.

Тетя Нина никогда не носила юбки, только джинсы. Игоря это уязвляло больше всего. Раньше он часто видел ее в коротком домашнем халате, но ему пришлось спрятать и это воспоминание, чтобы оно не вытянуло другое. Постыдное. Мерзкое. И порочное.

Дядя Леша и тетя Нина подарили деньги. Дядя Леша сказал:

- От предков заныкай и на девок потрать! - Такой юморной дядя Леша.

Завершил вхождения дядя Радик. Дядя Радик был дружбан отца по детству, проживал в соседнем подъезде. Игорь частенько видел его на улице, как тот ходит. Если бы дядя Радик совершил правонарушение, его мог бы выследить любой пекинес: дядя Радик устилал свой путь харчками. Харкался тот, как пулемет, налево-направо; Игорь часто недоумевал, ведь дома тот не плюется, что же такое случается с ним на улице? Вдобавок дядя Радик был усатый и кучерявый. Дядю Радика Игорь не любил и боялся. Дядя Радик был докапывальщиком. Он был из тех, кто идет по левой стороне тротуара и норовит толкнуть. Из тех, кто торкает продуктовой тележкой в очереди. Из тех, кто ставит подножки малышам ради хохмы или норовит стянуть игрушку и забросить подальше. Чисто поржать. Дядя Радик питал к Игорю взаимные светлые чувства. Однажды врезал. Засел за родительский комп и играл в войнушку, а Игорь крутился рядом, ну и случайно сбил тому прицел. Дядя Радик распсиховался, припечатал подзатыльник и послал на русские три. Игорь не стал стучать предкам. Еще подкараулит потом на улице и надает в репу или цыганам продаст. Был период, когда Радик оборзел и начал наведываться по каждому поводу, но мама быстро это пресекла. Теперь дядя Радик заскакивал только затем, чтобы занять у папы денег. Внутрь не заходил, клянчил в подъезде. Не отдавал потом.

Дядя Радик подарил открытку. Хороший дядя Радик, хоть не надо притворяться и мямлить «спасибо». Дядя Радик стал сразу же озираться, ища, где есть выпить. Потом мужики нырнули на кухню, бахнуть по второй (а кто-то по первой), пока все ждут доставку пиццы, а Игорь свинтил в свою комнату.

Продолжение следует...

Что касается химички, то она была реально шиза. Кликуха химички была «Это». Видимо потому, что та любила в тему и не в тему говорить «это!». Но не только это; прозвище вбирало в себя многие другие аспекты ее шебутной личности. Искренне прибабахнутая тетка, с причудами сверх. Молола у доски такое, что бледнел даже конспиратор Роман Гунько,- в абсолютно зашифрованном виде для избранных масонов. Отойдя от первого шока, народ попытался что-то конспектировать, переспрашивал, требовал; иные включали голосовую запись на телефонах, чтобы попытаться расшифровать двоичный код дома с привлечением специалистов. «Это» оказалось пуленепробиваемым ларчиком. За годы несения вахты у доски химичка изобрела собственную морфологию, с явно кислотным оттенком. Каждое отдельное слово имело смысл — оно существовало в словаре русского языка, либо в словаре специальных химических терминов, проблем нет. Однако, сотканные в предложения, слова превращались в арабскую вязь.

- Вот ведь, это! А вы что? Долго так считали, а вот атом! И нейтроны, и протоны. Вместе, это! А размеры! Поэтому так думали, а потом открыли. Ну вот, теперь дальше.

Если заранее знать, о чем речь, то перевод абракадабры можно было найти в том же учебнике химии. Поскольку составные частицы атома имеют крайне малые размеры, долго считали, что атом неделим.

- Погодите, а можно еще раз?!- Лена Козленко покрывалась пятнами и теряла балансировку.

- Ну что, все никак не поймете? Это! Вот как раньше считали, но это было давно. Наука, знаете ли. И ядро атома тоже не конец, и дальше.

Суть — та же, морфология — модифицирована.

Надо отдать ей должное, химичка любила свой предмет. Молола у доски зажигательно, даже искрометно, постоянно двигалась, жестикулировала, что-то строчила мелом. И не скажешь, что почти бабка. Для Игоря химичка стала своеобразным «синим кроликом». Глядя на разворачивающееся у доски лиходейство, Игорь быстро впадал в транс и весь урок таращился на химичку куклой. Впрочем, судя по недовольному жужжанию, остальные в классе тоже не вдупляли, о чем речь.

Надо отдать химичке еще больше должного, это был учитель старой закалки и старых принципов, взращенных на идеях коммунизма. Когда на класс посыпались первые тройки, «Это» предложило всем желающим факультативные занятия после уроков. Бесплатно. Как будто на факультативе она будет использовать иную лексику! Игорь понятия не имел, ходил к ней кто-то после уроков или нет. Может, Лена Козленко пыталась. Или Саня Никитин, мажорик и отличник. Игорь не успел узнать, события развивались стремительно, как химическая реакция.

Он быстро смекнул: нужно что-то делать. Денег на взятку родители не дадут, да и не возьмет химичка, уламывать «Это» на тройку - по-любому игра в бирюльки, придумать хитрый план тоже не получалось. Оставалось самое простое — браться за ум. Во всяком случае, в плане химии. Игорю было не впервой. Он уже брался за ум неоднократно. Вот с баснями брался, к примеру. Часто это, правда, приводило к неожиданным результатам, но он не унывал.

Он устроился на диване, открыл учебник, открыл Яндекс, и начал вникать. Понять, к примеру, почему натрий — элемент третьего периода? Почему периода, а не уровня, как в компьютерной игре? Ок, потому что период уже включает в себя энергетические уровни. Логично? Логично. Разобрались. Для натрия этих уровней целых три. Но почему они энергетические? Что кроется за этим словом? Что за энергия такая, откуда она берется, и почему она меняется от уровня к уровню? Почему в атоме водорода заряд ядра равен +1? Что такое «плюс один»? Плюс один — чего? Вольт? Калорий? Прочитанных книг? Заряд нейтрализуется электроном — зачем он это делает? Просто так, нейтрализуется себе, и все?

Примерно так. Это!

Как позже выяснилось, пока Игорек тупил и зависал со своим учебником химии, события развивались лавинообразно. Школьные соловьи разрабатывали собственный план спасения, и он был истинно хитрым, не чета Игоря потугам. Учебники в пунктах «плана» вообще не фигурировали, равно как и Википедия. План был неожиданным, четко продуманным и убойным. Сам факт разработки плана провел жирную черту под квартетностью Игоря. Можно сказать даже, выделил рамкой.

На пустом месте был объявлен показательный урок по предмету химии. Те, кто был не в теме, галдели, как дятлы - «чо?», «зачем?», «что за хрень?», «это?». Меньшинство знало тайну и хихикало в тряпочку. За пять минут до начала «открытого урока» в класс ввалились какие-то мутные граждане и гражданки, по виду ни школьники, ни учителя. По тому, что мутные граждане и гражданки кивали некоторым ученикам, остальные заключили, что приперся родительский комитет, который в классе именовался «облизбирком». Народ подобрался, чуя, что веет ветром перемен, и не беря пока в толк, откуда дует. Верховным смотрящим всей разборки выступил завуч, замыкавшая шествие. Облизбирком расселся на задних партах, выдавив оттуда пофигистов и клоунов ближе к доске.

И завертелось.

Химичка била рекорды, учиняя лиходейство у доски. Метала фразеологизмы, как холодное оружие ниндзя, вертелась вьюном, дирижировала указкой, отфутболивала вопросы, - в общем, призывала насладиться зрелищем как облизбирком, так и маститых химиков, которые были развешаны по стенам в качестве суровых портретов. Учила химии, это!

Похоже, в их классе самая настоящая революция, смекнул Игорь Мещеряков.

Ну, дурындой-то химичка не была, отнюдь. «Это» сразу же прочухало, откуда сквозняк, и принялось латать дыры подручным материалом. Раз уж вы из себя все такие знатоки химии, прошу, сертификаты на стол. Иными словами, «Это» как могло вовлекало в научный диспут зачинщиков, чьи родители сидели на задних рядах и кумекали. Лену Козленко. Сашку Никитина. Весь супевыглаженный, суперопрятный, суперосанистый. Супермарио, короче. Его, видать, три Золушки наряжали перед школой. Однажды физрук с хронометром объявил кросс, и когда Саня Никитин прибежал к финишу, Игорь его даже не узнал. Он никак не мог связать этого растрепанного сопливого грача с тем Саней Никитиным, который сдувал с себя пылинки. Его бы побить за это, но не трогали, даже Дима «Кореянин» Шиляев не цеплялся, потому как папа Никитина был спонсором, а мама входила в облизбирком и сейчас сидела позади, лютуя и ненавидя химическое быдло.

И прочих. Химичка приобщала и прочих, чтобы швырнуть в харю облизбиркому их нерадивость. Химичка задавала вопросы, а потом хладнокровно наблюдала, как жертвы корчатся. Те самые, которые в прочие дни ходили гордо. Те самые, которые не квартет, кто спас будущее, кто рубит фишку, кто не-Игорь. Химичка-Это ломала стереотипы. Конечно, ей этого не простят. Игорю вон басни чертовы не простили, что уж говорить!

После того, как очередная жертва молча садилась за парту с красными пятнами, «Это» театрально обращалось к облизбиркому:

- Ну вот! Это! А вы? Что, как думаете? Все не поймете! Стараться, и все!

В переводе на литературную лексику: если у вас дети-дебилы, так нехрен на учителей пенять. Учите, это, химию!

Облизбирком молчал, насупившись. Ирония в том, что из всего сообщества, кажется, один Игорь честно занимался все дни химией. И он мог бы еще понять, если бы школьная элита сейчас тупила на действительно каверзных вопросах. Однако вопросы химички были элементарные. Игорь, если бы спросили его, с легкостью бы расщелкал большинство вопросов, и пусть бы облизбирком спел ему химический романс с задних парт. Но его, конечно же, никто не спрашивал. Его родители не состояли в школьном комитете, а сам он не входил в число заговорщиков-революционеров.

После урока облизбирком натужно поднялся и в гробовом молчании покинул класс. Завуч по уставу замыкала шествие. «Так а чего решили-то?!»- едва не воскликнул Игорь, но вовремя прикусил язык. Несколько дней после показательного урока он еще присматривался к окружению, ожидая новостей. Ну, к примеру, громогласного объявления, что «мы победили». Или облизбирком приволочет длинную веревку, и они сообща линчуют «Это» прямо у доски, покрытой химико-каббалистическими знаками. Хоть каких-то последствий. Но ничего не происходило. Совсем.

Но — не совсем. Только осознал это Игорь не сразу. С виду все оставалось, как встарь. Химичка-Это вертелась волчком у доски, балаболила химический вздор, словно плотно сидела на «химии», класс пытался конспектировать, хихикал и недоумевал. Однако оценки изменились. Не сразу, постепенно. Не у всех - у некоторых. И как-то так совпало, что изменились они именно у тех, чьи предки входили в состав облизбиркома.

Но, конечно же, это было просто дурацким совпадением!

Раз уж пришло время перемен, Игорь грешным делом понадеялся просочиться в лазейку. Как раз очень скоро прицел уставился на него: его вызвали к доске. Давно пора. Двояк за четверть светит. Игорь вышел, сопровождаемый смешками соловьев, которые уже потирали руки, предвосхищая порку у доски. Да только хрен они выкусили. Минуту спустя смешки поутихли, воцарилось изумление.

Признаться, Игорь сам себе удивился. Он вдруг начал отвечать на вопросы, и не на какие-нибудь, а на химичкины. Поскольку вопросы задавались химичкой в ее неповторимой манере, удивление можно было множить на два. Химичка реально была шибанутая малек. Старая уже, на пенсию хочет. После каждого удачного ответа «Это» наигранно оборачивалось лицом к классу и всплескивало руками, как домохозяйка перед пригоревшим обедом. Так «Это» призывало честную компанию разделить с ней химический восторг. Игорь-Петрушка раскраснелся. От смущения и от гордости. Они с химичкой вошли в раж, как два партнера по танцам.

- Ну вот!- исходила радостью химичка. Игорь, стараясь не лыбиться, возвращался к парте. Класс косился на него настороженно. Подозревали, что он киборг.- Стоит только, это! Можно, а не понимаете! Даже Мещеряков, вот! А вы все думаете, бунты ваши. Стараться, и все. Это! Вот, Мещеряков! Ну и молодец, на тройку ты сегодня заработал.

Игорь споткнулся и стал. Пунцовость ринулась на его щеки, злоба окутала сердце. Кто-то хихикнул слева. Леха Воробьев в дальнем конце издевательски воздел кулак.

Игорь развернулся.

- А почему тройку-то?- прошипел он, и вдруг почувствовал, что он на грани. Впервые он близок к тому, чтобы завопить, схватить стул и швырнуть тот в окно. Или в химичку.

Химичка слегка подпрыгнула от удивления. Энергичная она все-таки… Может, и пороговую тысячу осилит, несмотря на возраст.

- А что? Троечник! Это!- прошамкало «Это».- Вот ведь как, сами! А говорите, что я. Сами только. Ну заработал же. И дальше, это!

Иными словами: если ты троечник, будь рад тому, что вообще не выкинули на мороз.

Игорь молча сел рядом с равнодушным, не реагирующим Романом Гунько. В ушах звенело. Руки дрожали от ярости. Он постарался ни на кого не смотреть, чтобы не выдать эту ярость, он боялся ее и стеснялся. Он понимал, что если ей дать шанс, то он начнет вести себя неадекватно. А это было намного хуже, чем осознать, что его ссылка в квартет — бессрочная.

Продолжение следует...

Все это сначала появилось на бумаге. Пришел да Винчи, и зародилась аэродинамика, позже люди поднялись в воздух. Пришел Эдисон, и электрический свет осветил человечество. Пришел Евклид, и это в конце концов привело к появлению компьютеров. А может, они всего лишь подражатели, и все это было изобретено задолго до них? Никто не знает, как было в самом начале. Проблема в том, что все эти научные открытия, гипотезы и выдумки имеют мало общего с истинной картиной мира. Вкус и состав луковой шелухи — это не то же самое, что лук. Но если головка глубоко внутри, может показаться, что лук — это всего лишь пучок шелухи, ничего больше. Служит для покраски пасхальных яиц.

Писатели выдумали историю. Выдумали события, выдумали даты, составили хронологию. Каждые 10-20 лет — новый учебник, новая концепция. Куликовская битва случилась в 1380 году, а Вторая Мировая — в 1939-м. Древнегреческая цивилизация — старше древнеримской. Динозавры жили миллионы лет назад, а потом полегли в битве за власть или же по причине того, что сюжет закончился. Кто с этим поспорит? А потом какой-нибудь археолог вдруг натыкается на артефакты, которые поганят всю обедню.

Что сделать, чтобы скрыть неудобный артефакт? Ответ прост: писать больше. Миллионы букв, фейерверком по сотням изданий. Разгромные книги на прилавках и статьи в интернете. И весы вновь приходят в мнимое равновесие, а луковичное зернышко — скрыто. Ведь археологов с чистым сердцем — единицы. А академиков-писак — тысячи. Кто больше настрочил - у того и рукоятка лебедки.

Писатели выдумали географию, но она имеет мало общего с реальностью. Австралия — на юге, Япония — на востоке, Америка — в Западном полушарии. Но вот очередной корабль уходит в плавание и пропадает. Появляется через много лет в другой точке мира. Самолет везет пассажиров на курорт, но вдруг исчезает с радаров. Навсегда. Некоторые потом находят, и причиной оказывается банальное крушение, но некоторые — нет. Экспедиции отправляются в труднодоступные места, большинство из них возвращается назад с полезными сведениями, но есть те, кто не возвращается. И никто не знает, где искать. Человек выходит из дома за хлебом, а на следующий день его находят в другом городе за 300 километров, потерявшим память.

Писатели выдумали анатомию, но она имеет мало общего с реальной картиной. Ежегодно проводятся новые исследования в области человеческого организма, каждое из которых в контрах с предыдущими выводами. Приходит один и доказывает, что соль — это вредно. Приходит другой и доказывает, что соль — это полезно. Приходят британские ученые и доказывают, что соль придумали британские ученые. Многие лекарства рассчитаны на широкие слои населения, и это должно быть так, поскольку организм и строение людей на планете идентичны. Только вот одним лекарства помогают. А другим — нет. Один простыл на сквозняке, второй — бодрячком. Одному бег на пользу, другой через год не может согнуть колени, у третьего не тянет дыхалка, как не тужься. Кто-то заражается чумой от одного контакта с инфицированным, кто-то годами ухаживает за больными и остается чистым. Компания друзей ест одну и ту же еду, и кого-то с утра поражает отравление, а остальным — хоть бы хны.

Писатели выдумали астрономию, но она имеет мало общего с реальной Вселенной. Ведь изначально мир — набор базовых небесных тел, движущихся по элементарной траектории, а то и вовсе пребывающих в состоянии покоя. Первые сюжеты в этом направлении содержали информацию, что Земля — плоская и центр мира, а все остальное приверчено шуруповертом к небесному куполу. Фигурировали такие тотемные вещи, как черепаха, слоны или киты. В общем, страсти-мордасти исходного мира. Так и жили себе под прикрученными звездами и особо не рыпались в направлении края Земли. А потом стало скучно, и нагрянули повальные «озарения» и «инсайты». Озарения о созвездиях, туманностях, белых карликах, красных гигантах, черных дырах...

Писатели выдумали математику и физику, и Игорь учит их в школе, и все учат, но они имеют мало общего с истинной реальностью. С помощью формул рассчитывают параметры и величины. Но вот термометр показывает -5 по Цельсию, и Яндекс-синоптик подтверждает это, и Игорь натягивает перед выходом шапку и кашне. А через десять минут прогулки все это добро отправляется в рюкзак, потому что на улице — теплынь. Термометр показывает +16, и народ выскакивает на улицу в футболках, однако уши начинают сворачиваться в трубочку от холода. Игорь едет с отцом на скорости 60 км/ч, что подтверждается спидометром, но ему кажется, что они несутся, как припадочные, вот-вот взлетят. Они едут на скорости 90 км/ч, но ощущение такое, что еле тащатся. Реальность отличается от показаний, она отличается от величин, отличается от параметров.

Именно поэтому в мире преобладают ошибки, неувязки, оплошности, трагедии, катастрофы. Если бы скелет Вселенной составляли формулы, как утверждают математики, ошибки и неожиданности были бы исключены.

Ракета должна по всем расчетным данным лететь в космос и привезти оттуда гостинцы. Но она не летит, а вдруг взрывается на глазах у всего человечества, зависающего перед телеками. Доллар по всем экономическим прогнозам должен быть сегодня стабилен, но он вдруг скачет с утра, а виноваты — теневые правительства, но никак не прогнозы. Бизнес-план компании обещает стабильную прибыль и получает субсидии, однако уже через месяц бизнес рушится, благо хоть субсидии были на халяву. Приборы демонстрируют спокойный сейсмический фон, а назавтра рушатся города и подступает цунами. Человек попадает в аварию на допустимой скорости, но судебное расследование вдруг выявляет превышение. Стена дома валится на головы обитателям, хотя здание построено по всем строительным нормам. Корабль тонет безо всяких видимых причин, хотя накануне проходил капитальный ремонт.

Люди изобрели время, поделили цикл на отрезки, нарисовали часы на песке, на каменной плите, на бумаге, на циферблате, но они имеют мало общего с тем, как течет реальность. Время — это не секундная стрелка, шагающая вперед с неизменно каменным равнодушием, будь вокруг мир или война, день или ночь, лето или зима, сон или явь, процветание или упадок, благоденствие или муки. Время — это космический ветер в бесконечной пустыне чистых неписанных листов. Тот же путь из школы домой каждый раз занимает разное время. Один раз Игорь успевает передумать кучу вещей, в другой — не успевает даже начать, и он уже дома. Иногда за вечер можно осилить средней толщины книжку, а порой удовольствие растягивается на дни. Часы же… они каждый раз показывают одно и то же...

Люди справляют дни рождения, но у каждого — свое мироощущение. Они говорят: чувствую себя на 18. Или говорят: чувствую себя зрелым. Кто-то говорит: ему только 40, а он выглядит, как старик. Говорят: время летит. Потом говорят: время так тянется! Никто не задумывается над этим: так пишут в книгах, так говорят в жизни, все привыкли. Часы тикают равномерно. Именно поэтому вокруг столько накладок, недоразумений и опозданий: люди руководствуются прибором. Будь время градуировано, опоздания бы исключались.

Короче говоря, если подвести черту под Игоря философией, нет ничего удивительного, что школьные предметы казались ему буреломом, и он скакал с двойки на тройку. С такой-то фантазией. Он не понимал сути формул, зависал на графиках, путал даты, плавал в теории клеток, тупил с контурными картами. И в баснях не шарил.

Он получал за контрошу по математике три с минусом, а Лена «Саранча» Козленко с первой парты — пятак. За годы учебы Лена Козленко раскрыла еще одну грань, оправдывающую ее прозвище. Лена Козленко пожирала научную информацию. И если пищу она хавала по-прежнему украдкой и с некоторой долей извинения, то уж с наукой она расправляла плечи и отрывалась на полную катушку. Часто Лену Козленко можно было обнаружить на перемене, вышагивающую туда-сюда возле доски с открытым учебником в руке и вслух декларирующую очередную заумную главу, как стихи Маяковского. На уроках Лена отвечала быстро и с достоинством. Часто тупила на пустом месте, любой неожиданный вопрос, не прописанный в учебнике, вызывал у нее когнитивный диссонанс и сдвиг по фазе. Тогда все сочувствующие начинали ей нашептывать с молчаливого благоволения училки. Если же и нашептывания не помогали Лене выровнять качели, та резко садилась и тихо ударялась в слезы. Чувствительная Саранча.

Игорь подошел на перемене к Лене Козленко в коридоре школы. Он робко и с опаской попросил объяснить, как та решала задачи.

- Смотри, Мещеряков! Все просто!- Лена вдохновленно открыла тетрадку с контрольной. Игорь взглянул на ее почерк, и ему захотелось застрелиться. Каллиграфические буквы и цифры, отсутствие малейшей помарки,- все это само по себе убивало надежду Игоря на светлое будущее. Вокруг шумел и безобразничал народ, Игорь же постарался сосредоточиться на деле.- Смотри! А плюс В делишь на А минус С. Видишь?

- Угу.- Игорь видел. Не впервой.- Только зачем делить на А минус С?

- Ты че, дурак?- Лена с подозрением покосилась на него.- Ну открой учебник, там же пример есть. Точно такой же. Ты учебник читал вообще?

- Читал.- Игорь не хотел накалять. Просто хотел рубить фишку, хотел стать как все, хотел водить хороводы, хотел исполнять свою партию в квартете. Проблема в том, что он не знает, с чего начать. Он задает не те вопросы. Он попытался еще раз.- Я не понимаю, что мы таким образом получим?

- Игорь, ты дурак? Ответ получим, что еще? Или ты прикалываешься? Я думала, тебе помощь нужна.

И Лена «Саранча» Козленко уходила, покачивая головой, монструозная.

Ромыч «Карыч» Гунько сидит перед началом урока за партой с закрытыми глазами, яко самурай перед ближним боем. Игорь, помявшись, все-таки решается его торкнуть.

- Роман, чего делаешь?

Карыч приоткрывает один недружелюбно нацеленный глаз.

- К уроку готовлюсь, че, не видишь?

- Да как ты готовишься, ты спишь вон!- удивился Игорь.

- Мещеряков, че пристал? Говорю тебе, готовлюсь. Способ такой есть.

- Что за способ такой? Помогает? Можешь поделиться?

- Не-а. Это секрет. Не всем помогает, секрет знать нужно.

Секрет, не секрет, но Карыч по большей части отвечает достойно и на «хорошо». Потом победно уходит в закат под звуки литавр и уносит свои бесчисленные тайны.

Леха Воробьев, который всю жизнь перебивается с тройки на двойку, вдруг получает подряд несколько четверок. Игорь выжидает удобный момент, подходит и интересуется, в чем секрет.

- Так я на учебниках сплю!- с ходу выдает Леха, жуя жвачку.

Игорь в ужасе слышит в первую секунду «я с учениками сплю», но потом до него доходит, и он немного расслабляется.

- Что, серьезно?

- Точно! Батя научил. Суешь книжку под подушку и спишь. Наутро все само вспоминается.

Игорь понимает, что это полный бред, и что он идиот высокопробный, если на это поведется… А потом ловит себя на том, что пихает вечером под подушку очередной учебник. В результате он приобретает неплохой опыт по части того, на каком талмуде более-менее сносно спать, а с каких — жуткая головная боль по утрам.

Дима Шиляев, докапывальщик №1, судя по тому, что видит Игорь воочию и в соцсетях, только и делает, что докапывается, курит втихаря за углом и шляется по улицам. Тем не менее, у него стабильно средние оценки. Игорь… Хотя нет. Ну его нафиг, этого Шиляева, дороже выйдет.

В последний раз Игорь предпринял попытку выйти из квартета в седьмом классе, накануне знакомства с Петровым.

Продолжение следует...